Текст книги "Тени на стене"

Автор книги: Михаил Пархомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Глава восьмая

Командир лодки не отходил от перископа. Справа поднимался скалистый силуэт мыса Калиакра, того самого, у которого полтора века тому назад адмирал Ушаков разгромил турецкий флот, левее белел крутой берег города Балчик, а спустя некоторое время к югу от него открылся вид на древний Одесс – нынешнюю Варну.

– В шести кабельтовых скала, – сказал командир. – Запомните это место.

Черная скала была похожа на скошенный парус рыбачьей лодки. Она одиноко и гордо стояла в море. За ней, в некотором отдалении, круто поднимаясь вверх, совсем по–весеннему молодо зеленел незнакомый берег.

Троян, Сеня–Сенечка, Игорек и Нечаев по очереди прильнули к окулярам перископа. Скала была отличным ориентиром, который не спутаешь с другими. Даже ночью.

– Смотрите внимательнее.

За скалой в море выдавался песчаный мысок. Берег над ним был крут. По склонам почти к самой воде сползали виноградники. Пустынные места, безлюдье… Лишь левее, ближе к городу, под деревьями тут и там виднелись словно бы игрушечные домики. В их окнах плавилось солнце.

– Запомнили? – снова спросил командир лодки и, плечом отодвинув Нечаева, плавно, обеими руками повернул перископ. Его интересовала бухта.

Над нею висело низкое небо. Дымили танкеры, сторожевики, эсминцы. На варненском рейде было тесно – казалось, будто суда стоят борт к борту. Но между ними сновали быстрые катера.

– Копошатся, – сказал Троян, до которого снова дошла очередь глянуть в перископ. – Веселая там у них житуха.

Командир кивнул. Немцев до сих пор здесь никто не беспокоил. Приказав переключить двигатели на самый малый ход, командир уступил свое место помощнику. Лицо у него было усталое, серое, его запавшие глаза потемнели.

– Пошли в кают–компанию. Есть разговор.

Он пошел впереди, а они – за ним. Когда вошли в кают–компанию, командир обернулся к вахтенному и приказал:

– Никого не впускать!..

Потом, тяжело опустившись на стул, он снял пилотку и совсем по–детски потер кулаками глаза. Он молчал, прислушиваясь к неясным звукам, царапавшим обшивку. Но вот все стихло. Лодка мягко легла на грунт.

– Присаживайтесь, – сказал командир. – Разговор у нас длинный… Будем ждать вас от полуночи до двух. Надеюсь, успеете?

Вопрос был адресован всем, но ответил Троян. Ответил пожатием плеч. Дескать, там видно будет.

– А не успеете… Тогда придется торпеды затопить. Обязательно. До берега доберетесь вплавь. Пароль… – он замолчал, подняв усталые глаза на Трояна.

– Ясно, – кивнул Троян.

– Вторая лодка придет через четверо суток. В это же время. Думаю, что шлюпку вы раздобудете. Старик поможет. А теперь – отдыхать. Да, чуть было не забыл… Вот деньги. По десять левов на брата. Больше, к сожалению, раздобыть в Одесском банке не удалось. Возьмите, могут пригодиться.

Он говорил отрывисто. Видимо, каждое слово причиняло ему боль. Что он еще мог им сказать? В ободрении они не нуждались. А в советах – и подавно. Нет рецептов на все случаи жизни. Эти ребята знали, на что идут.

– Лучше бы они не пригодились, – сказал Троян, пряча деньги. – Придется их зашить в трусы.

– Конечно, – командир кивнул.

– Знаем, валюту надо беречь, – сказал Игорек, который раньше плавал на теплоходе «Норильск» и не раз ходил в загранку. И всем почему–то стало весело. Валюту надо беречь. А жизнь?..

Было уже темно, когда лодка осторожно всплыла, и разведчики один за другим выбрались из рубки на ее мокрую скользкую палубу. Их лица плотно облегали резиновые маски. Кислорода в баллонах должно было хватить примерно на пять часов.

Первым делом они извлекли из металлических цилиндров обе торпеды и тщательно, даже придирчиво осмотрели их. Торпеды были в порядке.

Оседлав своего «дельфина», Нечаев сунул ноги в стремена и откинулся к спинке, ожидая, чтобы уселся Сеня–Сенечка. Подумал, что со стороны они похожи на мотоциклистов–циркачей, готовящихся к гонке по вертикальной стене. На афишах такой номер обязательно называют «смертельным». А теперь не было ни зрителей, ни шпрехшталмейстера в безукоризненно сшитом фраке, который выходит на арену и объявляет зычным голосом: «Мир–ро–вой ат–трак–цион!.. Пер–рвые в мир–ре…» Но тут Сеня–Сенечка слегка похлопал Нечаева по плечу, и тот положил руку на рычаг. Сигнал означал: «Давай!..»

Море было почти спокойно, только ветер сдувал с него легкую пену. Но небо обложили низкие тучи.

Обе торпеды отошли от лодки почти одновременно и легли на курс. Их словно бы притягивали к себе далекие огни Варненского порта.

Шли параллельно берегу.

Уже давно Нечаев не видел столько огней. Они сверкали, переливались. Даже небо над городом п бухтой было вызолочено жаром. Живущие под ним люди, казалось, не имели понятия о войне. Но тогда почему у входа в порт снуют катера? И зачем они то и дело сбрасывают глубинные бомбы?

Война была и здесь, под этим золотистым небом. Она напоминала о себе снова и снова. Нечаев вел торпеду на малой скорости, почти по самой поверхности моря. Вода достигала ему только до пояса.

Нечаев был озабочен лишь тем, чтобы не потерять из виду Игорька и Трояна, головы которых время от времени пропадали в волнах. Ему хотелось не отставать от них.

Встречи с патрульными катерами удалось избежать. Стоило Нечаеву плавно нажать на рукоятку, как торпеда погрузилась под воду. Пять метров, восемь метров, десять… Ориентируясь но компасу, Нечаев направил торпеду туда, где, по его расчетам, должен был находиться вход в Варненский порт. Не напороться бы только на мину!.. А сетевое заграждение они преодолеют, должны преодолеть.

Он знал эти немецкие «Теллерминен», Николай Сергеевич о них предупреждал. Знал и береговые мины. Подплыви поближе к такому металлическому диску, насаженному на железную штангу, и сразу обнаружишь взрыватель. Только он, Нечаев, не любопытен. «Приятно было познакомиться издали», – как сказал бы Костя Арабаджи.

Даже теперь он почему–то все время вспоминал то капитан–лейтенанта Мещеряка, то Костю Арабаджи. Но – отставить разговорчики, как опять–таки сказал бы Костя Арабаджи. Впереди – заграждение…

Он знал, что порт имеет два выхода. Левый был постоянно перегорожен бонами, сетями и минами. Второй, правый, находился под неослабным контролем. Это возле него патрулировали быстроходные катера. Это его освещали лучи прожекторов, которые тщательно ощупывали море, выхватывая из темноты то рыболовные сейнеры, неподвижно застывшие на внешнем рейде, те самые сейнеры, которые поддерживали трос противолодочной сети, то сторожевые катера. И хотя Нечаеву хотелось темноты, он все же направил торпеду вправо. Лучше прожектора, чем мины. Если поцелуешься с такой холодной дурой – сразу пойдешь ко дну.

Плотная темнота подводного мира давила на плечи, прижимала к седлу. Вода холодила грудь. Но Нечаев почти не чувствовал этого. У него хватало других забот. Вкрадчиво светились циферблаты приборов. Длинное тело «дельфина» била мелкая дрожь. Надо было не только управлять торпедой, но и регулировать редукционный клапан. Иначе задохнешься…

Иногда он прислушивался к собственному дыханию.

Сторожевые катера остались позади. Торпеда скользила. Но что это? Конечно, сеть. И так близко, что ее можно потрогать. Нечаев осветил ее фонариком и подумал, что ему повезло. Это была редкая противолодочная сеть. А что такое торпеда по сравнению с лодкой? Иголка… «Дельфин» проскочит за милую душу!..

Уже по ту сторону сети, в порту, Нечаев снова посмотрел на часы. Пора, надо всплывать… Игорек и Троян, конечно, уже проскочили. Троян всплывет ровно в 22 часа 45 минут. Так было условлено.

Когда его голова показалась над водой, Нечаев осмотрелся. Над ним нависала высокая корма какого–то корабля. В сотне метров от него темнел силуэт второго транспорта. Длинный, угольно–черный… Прячась за бочкой, на которую была заведена якорная цепь, Нечаев с трудом прочел надпись на рубке транспорта. «Ро–до–пы»… Есть такие горы на Балканах, это он помнил еще со школьных лет, по географии у него была пятерка. Ему подумалось, что и транспорт напоминает гору. Отражения его освещенных иллюминаторов были медными пятаками разбросаны по маслянисто–черной воде.

Транспорт наверняка имел не меньше двенадцати тысяч регистровых брутто–тонн. Вот это добыча!.. Но тут же Нечаев зажмурился, втянул голову в плечи. На какое–то мгновение его ослепил береговой прожектор. Неужто заметили?.. У него было такое чувство, словно не легкий прозрачный луч, а тяжелое бревно опустили ему на голову и это бревно оглушило его.

Но уже в следующее мгновение луч прожектора уперся в борт транспорта, и ночь вокруг Нечаева стала как бы еще темнее. Пронесло!.. Он вздохнул с облегчением. Постепенно его глаза снова свыклись с кромешной тьмой.

И тогда он подумал о Трояне. Где он?..

Но сколько он ни вглядывался в ночь, Трояна он нигде не находил. Игорька и Трояна не оказалось ни за этим транспортом, к которому он подплыл, низа другим, стоявшим в некотором отдалении от первого. Они, наверно, орудовали где–то в другом месте.

Здесь, в порту, Нечаев вел торпеду почти бесшумно.

«Дельфин» был ему покорен. Трояна не было…

Но искать его не было времени. Нечаев заставил себя сосредоточиться на другой мысли. Ему надо было подобрать подходящую цель. Какой–нибудь транспорт. И покрупнее. Хотя бы те же «Родопы»… Но откуда было ему знать, что находится в трюмах этого транспорта?.. Где гарантия того, что там окажутся не консервы, а снаряды?.. А он рисковать не имел права. Уж если шарахнуть, то шарахнуть. Чтоб небу жарко стало, только так.

Действовать надо было наверняка. Поэтому он решил, что лучше всего подложить взрывчатку под какой–нибудь танкер.

Ему нужен танкер! Тогда горящая нефть разольется по всей бухте, огонь перекинется на транспорты…

Ему хотелось как можно быстрее избавиться от взрывчатки и выбраться из порта подобру–поздорову. Вот и Сеня–Сенечка, очевидно, тоже не понимает, отчего он медлит. Чего тут думать! Но он заставил себя не торопиться. Не для того они забрались в это немецкое пекло, чтобы устроить холодный фейерверк. Он уже знал, что немцев на испуг не возьмешь.

В конце концов он нашел то, что искал. Еще одно движение рукоятки, и «дельфин» снова послушно ушел под воду. Повернувшись к Сене–Сенечке, Нечаев подал знак, что пора начинать.

Киль танкера почти достигал самого илистого дна. Очевидно, то была старая посудина, которая прошла но морям–океанам многие тысячи миль. Сколько пакости было на ее крутых боках!.. Нечаев провел рукой по осклизлому железу и подумал, что придется расчистить место для взрывчатки.

Но зато это был танкер. Груженый.

Они приступили к работе. Расчистили место для магнитов, затем оба подковообразных магнита прикрепили к корпусу танкера и привязали к ним кожаные ремни. Холодный пот заливал глаза. Нечаев чувствовал, как стучит кровь в висках. Лишь кислород, поступавший из баллонов, освежал его. И еще прибавляло ему сил сознание, что все идет хорошо. Пожалуй, он никогда еще не был так спокоен.

Готово!.. Сеня–Сенечка толкнул его в бок, давая понять, что полдела сделано.

Теперь надо было поставить торпеду так, чтобы зарядное отделение пришлось против магнитов. Ремни они пропустят через скобу, потом Сеня–Сенечка заведет механизм взрывателя, зарядное отделение со взрывчаткой останется под днищем танкера, а сами они на облегченной торпеде отойдут подальше и постараются выбраться из порта. Вот и все. И ровно через два часа, когда сами они будут уже в безопасности, сработает часовой механизм…

Сеня–Сенечка поднял руку. Порядок!..

Теперь можно было перевести дух. Они снова взобрались на своего послушного конька–горбунка, и Нечаев, нажав на рычаг, отделил носовую часть торпеды со взрывчаткой от ее корпуса. На какое–то мгновение облегченная торпеда потеряла равновесие, ее качнуло, но Нечаев тут же дал ей шенкеля, и она покорилась ему. Двести килограммов взрывчатки остались под брюхом обреченного танкера, которого теперь уже ничто не могло спасти.

«Физкульт–приветик!..» – как сказал бы Костя Арабаджи.

От сознания, что дело сделано, на душе было покойно и хорошо. Показалось даже, будто дышится легче, свободнее. Дело сделано!.. Но плясать от радости было еще рано, он понимал это. Выберись сначала из порта и доплыви до подводной лодки. Хватит ли тебе кислорода? Должно хватить. И тогда… «С возвращением!..» – скажет командир лодки, а потом распорядится, чтобы задраили люк. И только тогда уже они соберутся все в кают–компании и отпразднуют свою удачу. Он, Сеня–Сенечка, Игорек и Троян…

Троян!.. Он снова подумал о нем. Он не мог о нем не думать.

Беспокойство сменялось надеждой, надежда – уверенностью. Слышите, все будет хорошо!.. Но потом к сердцу снова подступала тревога. Где они сейчас, Игорек и Троян? Если бы знать!..

Но пора было возвращаться. До лодки им еще плыть и плыть. А кислород… Он снова с беспокойством подумал о кислороде.

Направив торпеду к выходу из порта, он потянул рукоятку на себя, и «дельфин» рванулся, чуть было не выскочив из воды.

В порту, Нечаев только сейчас заметил это, творилось что–то неладное. Прожектора бесновались. И первой мыслью Нечаева было, что их заметили. Но нет, вода вокруг «дельфина» была черным–черна. И тут Нечаева словно бы обожгло: Троян!.. Там ведь должен был быть Гришка Троян!..

Эх, Троян, Троян, морская твоя душа!.. И угораздило тебя попасть под прожекторы!.. Теперь фрицы не успокоятся до тех пор, пока тебя не доконают. Троян, Троян…

Следующей его мыслью было, что надо идти к Трояну на выручку. Не могут они оставить друзей в беде. Возможно, они еще успеют. Надо спешить…

Но приказ…

Холодные, жесткие слова приказа сразу вспомнились ему. У той войны, которую они вели теперь, были свои законы. Приказ!.. Прежде всего они с Сеней–Сенечкой должны выполнить этот приказ. Хотя, быть может, потом они себе никогда не простят этого.

Только теперь он почувствовал, что озяб. Появилось такое чувство, словно на груди у него не комбинезон, а ледяной панцирь. Его левая рука онемела, и он с трудом поднял ее, заставил лечь на рычаг. Вперед!..

Когда он заметил трос, поддерживавший заградительную сеть, в порту как будто прекратилась суматоха. Прощай, Троян!.. Торпеда погрузилась, ушла на глубину. Вокруг было темно и холодно. Но сеть, Нечаев почувствовал это, уже осталась позади. И тогда он заставил «дельфина» всплыть.

Они были в открытом море.

Мрачное небо припадало к воде, которую вспучивал западный ветер. Золотистое небо и огненные всполохи остались далеко позади.

Нечаев посмотрел на часы.

Было сорок минут первого. Хоть бы лодка задержалась! Иначе… Нечаев знал, что семь миль им за час с лишним никак не пройти. Но он еще надеялся…

«Дельфин» дрожал от напряжения. Нечаев старался выжать из него все, что только можно. Успеть! Непременно успеть!.. А сам думал о Гришке, который мечется в мышеловке порта. Но ему хотелось верить, что Гришка как–нибудь вывернется, уйдет… Ведь бывают же чудеса на свете! А Гришка Троян и не в таких переделках успел побывать за свою короткую жизнь.

Были минуты, когда Нечаеву хотелось сорвать с себя маску и подставить ветру лицо. Но об этом еще нечего было и думать. Кто знает, а вдруг катера пойдут в погоню? Тогда им с Сеней–Сенечкой снова придется уйти на глубину… Но главное – надо успеть! Кровь снова стучала в висках сильно и громко.

Через час с лишним он близко увидел в море темную скалу, напоминавшую парус. Теперь она не отбрасывала теней.

До двух часов оставалось еще несколько минут.

Но лодки на месте не оказалось.

Они искали ее в одном месте, в другом… Неужели ушла? Раньше времени? Не может быть!.. Не могла лодка уйти раньше времени и оставить их здесь.

И тут он вспомнил про катера. Он совсем забыл про эти проклятые катера. Ну конечно же, эти сторожевые псы обнаружили лодку и заставили ее уйти раньше времени. И теперь…

Надо было ждать четверо суток.

У него ни на минуту не возникала мысль, что их могли оставить на произвол. Он знал, что вторая лодка непременно придет. Но надо было ее еще дождаться!..

Четверо суток!.. Он подумал об этом так, словно четверо суток равнялись вечности. Что ж, они будут ждать, ждать… «Де твоето момиче?..» – пароль вспыхнул перед ним огненными буквами. Он произнесет пароль, и тот старикашка–сторож ответит: «Легна сп вече, аго». Так будет. Совсем скоро, когда они со Шкляром выберутся на берег…

Он посмотрел на Сеню–Сенечку. Шкляр, казалось, дремал. Ну и пусть… Нечаев направил торпеду к скале, которая темнела впереди.

У скалы они сорвали с себя маски, сняли комбинезоны и тяжелые башмаки. Все доспехи вместе с торпедой надо было пустить ко дну. Согласно приказу.

Это отняло немало времени. Снаряжение привязали к торпеде. Когда она скрылась под водой – место было глубокое – Нечаев и Сеня–Сенечка пустились вплавь. До берега от скалы было метров шестьсот, не меньше.

Вдруг в той стороне, в которой был порт, небо вспыхнуло, поднялось высоко, а потом сразу провисло, став дымно–красным. Там взметнулся высокий огненный столб. И только потом уже один за другим раздались два взрыва.

Перевернувшись на спину, Шкляр спросил:

– А второй откуда?

– Гришкина работа, – ответил Нечаев, который плыл рядом. – Жалко ребят.

– Погоди… Ты погоди их хоронить, – хрипло сказал Шкляр.

Глава девятая

На берегу крепко, первобытно пахло водорослями. Он был пустынен. Узкая полоска песка белела в ночи ледяным припаем. За нею громоздились тяжелые глыбы камней.

Ночь уже холодела, и камни были влажными, скользкими. В темноте они отливали холодным мертвым блеском.

Выбравшись из воды (волны сносили обратно в море), Нечаев пригнулся и побежал к этим камням. Глухая темнота, которая залегла между скалами, одновременно и страшила и притягивала его. Что в ней? Она могла в любую минуту ударить в лицо огнем, но могла и мягко укрыть от опасности, тогда как на светлом песке ты был совсем беззащитен.

Он сжимал рукоятку ножа. Это было единственное оружие, которое он имел при себе.

Ноги вязли в песке. Бежать было трудно.

А темнота шелестела осыпями, трещала палым листом… Но эти звуки почему–то не сливались в широкий просторный шум, как это бывает, скажем, в глубине леса. Здесь, на этом чужом берегу, каждый шорох, каждый тревожный хруст существовал как бы сам по себе и оттого слышался громко, отчетливо. И было такое чувство, будто эти жесткие звуки продирают по коже.

Но тут же он подумал, что это просто холод, что это ветер студит спину и грудь. Они со Шкляром слишком долго пробыли в осенней воде, слишком долго.

Добравшись до камней, он опустился на колени, чтобы отдышаться. И тут почувствовал за спиной пустоту. Шкляр!.. Вздрогнув от неожиданности, Нечаев заставил себя подняться и оглянуться. Сени–Сенечки не было. Шкляр!..

За песчаной полоской лежала беспредельная пустынность моря.

Он готов был закричать. Тревога захлестнула его, накрыла с головой и швырнула на землю. Оскользаясь, он стал снова спускаться к морю. Шкляр!.. Его ноги, не находя опоры, срывались с камней. Он разодрал их в кровь, не чувствуя боли. Шкляр!..

Только бы не остаться одному. Шкляр! Шкляр! Шкляр!..

Он прыгнул с камня на песок и тут, у самой кромки воды, увидел Сеню–Сенечку. Тот сидел на корточках и, казалось, что–то искал. Нашел время!..

– Ты что?..

– Следы… – пробормотал Сеня–Сенечка, не поворачивая головы.

Теперь и Нечаев их увидел. Следы были отчетливые, глубокие. Подумалось: «Теперь хана!..» Но когда он нагнулся, у него сразу отлегло от сердца. То были их собственные следы.

– Знаю, что наши… Но все равно, – Сеня–Сенечка продолжал разравнивать песок.

– Брось, их смоет волна.

– Нельзя. Могут обнаружить.

– Тогда быстрее. Я помогу…

Сеня–Сенечка не ответил. Он привык все делать обстоятельно. Вот теперь, кажется, действительно все… Он прыгнул на камень.

Они стали подниматься в гору. Медленно, цепляясь за кустарники и корневища. Подъем был крут, почти отвесен.

Потом, выбравшись из расселины, они поползли к винограднику. Твердая земля была в трещинах. На ней вкривь и вкось стояли деревянные столбики, поддерживавшие ржавую проволоку, которая, раскачиваясь на ветру, слабо, невнятно гудела.

Подняв голову, Нечаев огляделся.

Море, шумевшее внизу, под обрывом, звало его обратно: вернись!.. Даже здесь, в сотнях миль от дома, оно оставалось все тем же ласковым и добрым Черным морем, которое он знал и любил с детства. Темное, зыбкое, оно даже в штормовую погоду было его союзником и другом, тогда как каменистая земля, на которой он сейчас лежал, была ему чужой, враждебной. Даже запах у нее был какой–то незнакомый, резкий… Память подсказала ему, что самое скудное степное побережье где–нибудь под Одессой или Херсоном и то трогательно пахнет чебрецом и полынью. Не то что здесь. Те нежные, щемяще–грустные вздохи земли были для него родными, понятными. Только сейчас он понял это.

Здесь же, среди скал и виноградников, среди все еще по–летнему пышных деревьев, вразнобой шумевших под ветром над его головой, земля пахла пряно и душно. Прав был его отец, когда говорил, что чужой мед всегда горек!.. На секунду перед его глазами возникло морщинистое усатое лицо с тяжелыми веками, прикрывавшими усталые глаза. Но стоило ему услышать близкий шепоток Сени–Сенечки, как оно сразу исчезало.

– Ничего не видишь?

– Нет, а что? – Нечаев еще пристальнее вгляделся в темноту.

– Он где–то здесь…

И впрямь, шалаш, который они сегодня (как давно это было!) разглядывали с лодки в перископ, должен был стоять где–то здесь. Они помнили, что шалаш был под деревом. Впрочем, они знали и другие приметы. В десяти шагах от этого шалаша находился сарай с разметанной соломенной крышей и широким навесом для дров, которые заготовляют впрок. Под навесом же они должны были найти колоду, в которую воткнут топор. Если топор на месте – все в порядке. Слало быть, сторож готов принять гостей…

Скала «Парус», служившая им ориентиром, уже не была видна. Да и само море, всю его прибрежную часть, заслоняли камни. Нечаев подумал, что они отклонились вправо. Расселина, по которой они взбирались, была кривой, он хорошо запомнил это.

– Соображаешь? – спросил Сеня–Сенечка.

– Ага… По–моему, нам надо туда, – Нечаев кивнул в темноту.

– Я не уверен…

– Еще метров сто. Шалаш был прямо над скалой, – напомнил Нечаев. – Уже близко.

– Ладно, – Сеня–Сенечка не стал спорить.

И они снова поползли, стараясь не задевать за ветки. У земли ветер был слабый, немощный и едва шевелил тяжелые листья. Только в кронах деревьев он шумел в полную силу.

Затаив дыхание, Нечаев прислушался. Ему показалось, будто впереди звякнул колокольчик. Неужели послышалось?.. Но колокольчик звякнул снова, уже отчетливее. И Нечаев плотнее прижался к земле.

Новый порыв ветра принес сладкий запах навоза и овечьей шерсти. Сомнений быть не могло. Впереди стоял не шалаш, а кошара.

«Хоть бы собаки не залаяли», – подумал Нечаев.

Работая локтями и коленями, он отполз обратно в листву виноградника. Встреча с незнакомыми чабанами не сулила им добра. Он представил себе, какой переполох среди чабанов вызвало бы их неожиданное появление… С ними по было Гришки Трояна, который мог бы поговорить с чабанами на их языке.

Троян, Троян… Ему хотелось верить, что Игорек и Троян выпутаются. Такой парень, как Гришка, не мог погибнуть, не имел права погибнуть… И тут же ужаснулся, подумав о том, что сам чуть было не оплошал. Прав был Сеня–Сенечка. Им надо сразу же ползти в другую сторону…

Они молча работали локтями. Теперь они ползли по крутому склону горы, вершина которой сливалась с темным небом. Наверху мягко мигнул огонек. И тут же погас. Затем послышался треск мотора – какой–то мотоцикл протарахтел по дороге. И снова тишина стала густой, терпкой.

Только сейчас, когда шум мотоцикла пропал в отдалении, Нечаев подумал, что где–то близко по склону горы проходит дорога, что она петляет, то спускаясь ближе к морю, то снова поднимаясь вверх. Эта дорога была чуть ли не за изгородью, которая виднелась впереди. Недаром они инстинктивно сторонились ее, не решаясь к ней приблизиться.

Но потом он увидел, что точно такая же изгородь отделяет этот виноградник от соседнего. Они почти наткнулись на нее в темноте – плетень был прикрыт ветками колючего кустарника.

– Перемахнем… – тихо сказал Сеня–Сенечка. – Я первый…

Нечаев видел, как гибкое тело перенеслось через изгородь. Потом, спустя минуту, послышался тихий свист. И тогда Нечаев тоже приподнялся. По ту сторону изгороди он плюхнулся на землю и затаил дыхание.

– Семен!..

Впервые он назвал друга просто по имени.

– Я здесь… – послышалось из темноты. Сеня–Сенечка уже успел отползти в сторону шагов на двадцать.

Нечаев пополз на его голос.

– Посмотри… – сказал Сеня–Сенечка, когда Нечаев очутился рядом.

Раздвинув кусты, Нечаев увидел сарай, отбрасывавший теплую войлочную тень. По ту сторону сарая, то ли на дереве, то ли на столбе, висел фонарь.

Рука потянулась к ножу, который висел на поясе. Не сговариваясь, они отползли в разные стороны, чтобы обогнуть сарай, а потом соединиться. Так было вернее.

Сразу же Нечаев увидел фонарь, висевший на высоком дуплистом дереве. То был обыкновенный керосиновый фонарь, и его тихий теплый свет падал на землю, на шалаш, на старую пыльную колоду, лежавшую под навесом, возле которой валялся топор… Перед входом в шалаш была расстелена вытертая овчина.

Было тихо. Только тишина эта была какой–то тревожной. Но, может, это ему так кажется? Нечаев приподнялся на локте. Старик–сторож, должно быть, уже заждался гостей и сладко спал в своем шалаше. Но топор… Нечаев не отрывал от него глаз. Непонятно было, почему топор лежит на земле, когда ему полагается торчать в колоде.

Он прислушался. И снова тишина показалась ему такой враждебной, что его сердце ударило на сполох.

Однако сколько он ни прислушивался, ни один посторонний звук не нарушил этой тишины. Только спустя какое–то время где–то близко снова протарахтел мотоцикл, теперь уже, очевидно, в обратном направлении, и опять все стихло.

А Нечаев все еще не в силах был оторвать глаз от злополучного топора, валявшегося на земле.

Когда подполз Шкляр, Нечаев спросил:

– Видишь?..

Что–то случилось. Что–то непоправимое, страшное.

– Все равно, – тихо произнес Сеня–Сенечка. – У нас нет другого выхода.

Он снова был прав. Деваться некуда. Они должны заглянуть в шалаш. Может, этот старик ошибся или позабыл про топор? Со стариками бывает… Ну, а если там засада, то… Один черт.

– Ладно, – согласился Нечаев.

Он поднялся и побежал под тусклый свет фонаря. А вот и шалаш! В лицо ударил крепкий кислый запах овечьей шерсти.

«До твоето момиче?..»

Но ему не пришлось спросить об этом. В шалаше все было перевернуто вверх дном. Там кто–то уже побывал. И совсем недавно. Было ясно, что этот кто–то увел с собой хозяина.

Рядом с распоротым тюфяком, в котором, очевидно, что–то искали, валялась обрезанная бутылочная тыква. Из тыквы выпали деревянные ложки (хозяин, как видно, ждал гостей). Тут же лежал черный горшок с остывшей фасолевой похлебкой – Нечаев определил это по запаху. А у входа он нашел шерстяные чулки и стоптанную обувь, похожую на лапти. Больше ничего в шалаше не было.

Выглянув, он позвал Сеню–Сенечку. Что делать?

Горшок с похлебкой еще хранил тепло костра, который был затоптан. Зола, оставшаяся на месте костра у входа в шалаш, была мягкая, не успела еще остыть. Нечаев разгреб ее руками и увидел красный уголек…

– Надо мотать отсюда, – сказал Нечаев. – Я уверен, что шалаш держат под наблюдением. Нас, наверно, прозевали – ждали не с той стороны. Но они сюда опять наведаются, вот увидишь…

– Мотать? А куда?.. – спросил Шкляр.

На этот вопрос не так–то просто было ответить.

Далеко им не уйти. Тем более, в таком виде. Эх, хоть бы у старика нашлась какая ни на есть захудалая одежонка!.. Но в шалаше пусто. Ту овчину, которая валяется у входа, на себя не напялишь. В ней только детишек пугать…

Они сидели молча, думая об одном и том же. Оставаться в шалаше было рискованно. Те, которые увели старика, могли заявиться снова. А что, если они засели за изгородью? Сидят и ждут… И стоит покинуть шалаш, как сразу…

– Чепуха, там никого нет. Они бы нас уже давно зацапали, – сказал Нечаев.

– И то верно… – Шкляр сидел на тюфяке, обхватив колени руками. Куда податься?..

А время шло.

Треск мотоцикла, скатившийся с горы, заставил Нечаева вздрогнуть. Неужто остановится? Тогда – конец… Но нет, мотоцикл снова протарахтел мимо. Немцы или болгарские жандармы патрулировали на дороге. Пройдет минут тридцать, и они опять проедут. И опять… Так что на дорогу лучше не показываться.

Тогда, может, податься в горы?

В шалаше было тепло и уютно. Нечаев согрелся, размяк. Подумал: «Будь что будет, двум смертям не бывать…» Задание выполнено. Мещеряк, надо полагать, узнает об этом. Так что совесть у них со Шкляром чиста… Ему захотелось растянуться на тюфяке и ни о чем не думать. Только теперь он почувствовал, что смертельно устал. Не все ли равно, где встретить врагов? Живым он им в руки не дастся. Пока у него есть нож, пока у него есть силы…

Он сказал об этом Шкляру. Идти некуда.

Но Сеня–Сенечка не был с этим согласен.

– Надо поглядеть на дорогу, – сказал он.

Не хватало еще, чтобы он стал уверять, будто люди – везде люди!.. Нечаев насупился, помрачнел. Куда как просто поднять лапки кверху. Он знает, что болгары тоже борются с фашизмом. Но они не могут довериться первому встречному.

– Чудик, – сказал Сеня–Сенечка. – Я живым в руки тоже не дамся. Впрочем, как хочешь…

– Ладно, пошли, – сказал Нечаев.

Он выглянул и прислушался. Никого!.. Даже ветер как будто утих.

Тогда он что есть духу побежал к изгороди и залег. За изгородью смутно белела дорога.

– Ну как? – Сеня–Сенечка плюхнулся рядом. – Никого?

В тишину неожиданно ворвался треск мотоцикла. Вынырнув из–за поворота, он покатил по дороге. Мотор его довольно урчал – дорога шла круто вниз.

За рулем и в коляске сидели солдаты в касках. Двое.

– Немцы, – пробормотал Нечаев, когда мотоцикл скрылся из глаз. Во рту было сухо, язык его не слушался. – Они скоро вернутся. Минут через тридцать, если не раньше.

– Ты думаешь, ото они проезжали? А что, если есть и другие? Темно…

– Те самые…

На дороге ни камня, ни выбоины – не на чем зацепиться взгляду. Никакой надежды, что мотоцикл опрокинется, никакой… И камнями немцев тоже не забросаешь, у них автоматы.

Он посмотрел на Сеню–Сенечку. Тот дышал шумно, со свистом, а потом вдруг затаил дыхание. Куда он уставился? Нечаев приподнял голову. И сразу, почувствовав на своем плече руку друга, пригнулся.

– Лежи… – сказал Сеня–Сенечка едва слышным шепотом.

Мотоциклисты уже возвращались. Неужели прошло тридцать минут?

У Нечаева было такое чувство, будто остановилось время. Он с такой силой сжимал рукоятку ножа, что онемели пальцы. Ладонь словно бы прикипела к черенку – не отодрать.