Текст книги "Дневники. 1913–1919узея"

Автор книги: Михаил Богословский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 51 страниц)

7 июня. Среда. Весь день на пароходе. Погода дивная, ясная, тихая. Палуба на пароходе – одном из самых плохих – открытая, и мы провели день под лучами солнца. Мне удалось отыскать себе место в общей каюте, и вообще, большинство демократической публики слезло в Калягине. Стало просторно. Палубы вымели от подсолнухов, в колоссальных размерах поедаемых нашей демократией, загрязняющей их скорлупой все места, где она находится. При грызении подсолнухов выражение лица делается необычайно тупым и бессмысленным, а челюсти в непрестанном движении и работе. В зерне подсолнуха, должно быть, зерно нашей «свободы». В Угличе, церквами которого мы любовались с берега, опять село много солдат, крайне грязно одетых. Некоторые вызывающе нагло держат себя перед офицерами. Непременно надо подойти к офицеру не иначе, как с папироской в зубах, заложив руки в карманы. Чести, разумеется, никто уже не отдает. Под вечер двое солдат, один из которых очень молодой, заспорили с капитаном по поводу того, что помощник капитана обещал им доставить их на берег на лодке, за 15 верст не доезжая Мологи, а капитан, сменивший помощника на вахте, этого не исполнил, как он говорил, по вине самих же солдат, прозевавших свою деревню. Молодой солдат говорил капитану: «Мы рассчитывали, что вы поступите с нами как товарищ, а вы поступили как буржуй, вы бы сказали, что вы большевик или меньшевик», на что капитан сказал, что он «средневик». Молодой солдат был еще наглее и громко кричал, что «надо смахнуть», на что капитан, очень почтенного вида человек, также повысив голос, заявил, что он сам солдат, что никаких угроз не боится, в глаза смерти смотрел, а «смахнуть» и сам сумеет в лучшем виде. Да, если таких солдат на фронте много, наше дело проиграно. Вид этой разнузданности и наглости отравил все путешествие, всю красоту верхней, чисто великоруской Волги, с ее тихими берегами, с белыми церквями расположившихся на берегах сел. В малом виде в этих противных сценах отражался тот великии развал, который происходит теперь в нашей громадной армии. Эту ночь мне удалось спать, и я почти не слыхал, как мы подошли к Рыбинску.

8 июня. Четверг. В Рыбинске мы в 6 ч. утра пересели на знакомый нам пароход «Князь Серебряный» и около 12 ч. дня были в Шашково. Дачу нашли неприготовленной: везде валялись куски бумаги, словом, в том виде, в каком мы ее покинули. Весь день в раскладке и разборке.

9 июня. Пятница. Утром, после купанья, начал перечитывать книгу Веневитинова «Русские в Голландии»140, возобновляя работу. Жара отчаянная. Вечером приходил псаломщик с предложением купить 3 пуда ржаной муки, которое я принял. Этим коренное наше затруднение разрешается.

10 июня. Суббота. Великолепная погода. Утром рано купанье с берега; на песке солнечная ванна. Весь день затем дома, кроме выхода на пристань за ржаной мукой. Псаломщик продал нам ее 3 пуда по 8 рублей вместо, я не знаю скольких, 2 или 3 обычных. Но, по крайней мере, будет черный хлеб. Этот мешок муки с пристани был привезен на лодке.

11 июня. Воскресенье. Продолжается ясная погода и жара. Кончил чтение Веневитинова «Русские в Голландии».

12 июня. Понедельник. Томительная жара. Ездил на почту в Песочное, привез четыре №№ газет, содержащих целый букет мерзостей: вооруженная демонстрация большевиков в Петрограде141, заражение Севастопольского флота большевизмом и т. д. Итак, все лучшие командиры с уходом Колчака отстранились от разлагающейся армии. Правительство же наше мудро взирает на совершающиеся безобразия, исповедуя теорию непротивления злу. Даже Милюков в речи на казацком съезде начинает над правительством издеваться142.

13 июня. Вторник. Вчера вечером была гроза и небольшой дождь, очень желанный для хлеба. Трава как-то повеселела после дождя, пыль на дорогах убита, и вид вокруг стал вновь отрадным после живительной влаги. Читал Posselt'a. Весь день дома.

14 июня. Среда. Утром гроза и небольшой, но все-таки очень полезный для хлеба и травы дождь; затем опять солнце, и весь день ясная и жаркая, прямо великолепная погода. Чтение, чтение и чтение до 7-го часа вечера. Разговор с нашим соседом протоиереем Вознесенским, законоучителем эвакуированной Ломжинской гимназии, находящейся теперь в Рыбинске. Горевали о распадении Руси.

15 июня. Четверг. По-прежнему превосходная погода. Купанье утром в Волге. Чтение до 6 вечера. Прогулка в Кораново. Вечер на скамейке с соседями. Приходил милиционер с предупреждением, что в окрестностях скрывается шайка дезертиров, от которой хорошего ждать нечего; они заняты облавой на нее. Сообщение, не доставившее нам удовольствия. Сегодня перед обедом в открытое окно моей комнаты влетела птичка, долго не могшая вылететь. В тревоге она летала под потолком, садилась на стены, наконец, устремилась в окно, но ударилась о стекло, упала на ступеньки террасы и через несколько минут была уж мертва. Какой быстрый переход от полной жизни к небытию!

16 июня. Пятница. Такая же великолепная, ясная, жаркая погода. До обеда я работаю весьма прилежно и в бодром состоянии; но после обеда, так часу с третьего, начинаю изнемогать. После чая опять появляется бодрость. Сделал прогулку: Глинино – Панино – Остров; выйдя из дому в 51/2 ч., вернулся в 8, ни разу нигде не останавливался, но порядком и устал. Замечаю, что я очень ослабел за истекшую зиму. Что это – старость, или ухудшенное питание, или истрепанные нервы? Мы опять несколько дней не видим газет, оттого ли, что почта не доходит, или оттого, что наш почтмейстер-лавочник не ездит за ней на ту сторону каждый день, не знаю; но в этом перерыве есть своя прелесть. Можно отдохнуть от этой пены, по большей части грязной, которой полны газеты.

17 июня. Суббота. Л [иза] поднялась в 5-м часу утра, чтобы ехать в Рыбинск за разными съестными припасами. Утро за работой до обеда. Получено несколько газет, и опять целый ряд известий одно хуже другого, в особенности из Москвы: ограбление магазина на Б. Дмитровке с убийством двух приказчиков – убийцы уехали на автомобиле, ограбление Продовольственного союза или что-то в этом роде на

Переведеновской улице, убийство священника Лазаревского кладбища о. Скворцова и его жены. В этом случае трое убийц были задержаны и отвезены в Таганскую тюрьму. Перед тюрьмой собралась толпа народа тысяч в 10 человек, требовавшая их выдачи на самосуд. Пришлось вызывать войска, чтобы заставить толпу разойтись. Очевидно, грабежи и убийства начали возбуждать сильное негодование в народе. Вот до чего вы нас довели, гг. адвокаты, с вашими дурацкими сентиментальными уголовными экспериментами. Опубликованы в газетах списки кандидатов в гласные Московской думы от разных партий; в списках с[оциалистов]р[еволюционеров], кажется, или с[оциал]-демократов], есть такие обозначения: «NN, амнистированный с каторги», «NN, амнистированный с вечной каторги»143. Итак, у нас возможна и Дума бывших каторжников.

18 июня. Воскресенье. Утром за биографией, прерывал, впрочем, работу, был в церкви. Днем нельзя было никуда выйти, так как собиралась гроза; но дождя было очень мало, совсем не смочило землю, нуждающуюся во влаге. После обеда – полный отдых.

19 июня. Понедельник. Был старый-старый, сколоченный веками из разных пристроек и частей дом. В последние два века дому старались придать единство фасада. Но фасад не объединил составлявших его частей. Разразилась небывалая в мире гроза, и дом не выдержал, треснул и готов совсем разваливаться. Пока он был цел, люди, жившие в нем, чувствовали стыд и уважение к старому дому; когда он стал рассыпаться, исчезла и нравственная сдержка, и обитатели дали волю самым низменным инстинктам. Вот сравнение, пришедшее мне в голову при мысли о том, что творится в России. Украина совсем отделилась от нас. Михайла Грушевский, австрийский профессор, созвал «Центральную раду» и издал «универсал» об отделении Украины, грозя защищать ее «самостийность» (слово, которое он же и сочинил) вооруженной украинской силой. В Киеве, несмотря на запрещение военного министра, собрался украинский «вийскивый» съезд, который и поддержал Раду в ее решении. В ответ на эти угрозы оружием князь Львов обратился к «братьям-украинцам» с благодушнейшим воззванием в сентиментальном тоне144. Колпаки! Горемыкина упрекали за то, что он правит Россией в туфлях и в халате, а князь Львов еще и в колпаке. У правительства не только ушла из рук власть, но, видимо, и из голов их исчезло самое понятие о власти, и они полагают, должно быть, что все дело правительства в составлении разных воззваний и убеждений. Убеждать может каждый из нас, а дело власти – принуждать силой, когда не слушаются слов. Михайло Грушевский – ослепленный дурак-фанатик, под его командой действует только кучка лиц, по всей вероятности, не без участия австрийских интриг и денег. Смуту они производят большую, налогов украинцы не будут платить, потому что не знают, кому их платить, Раде или Временному правительству, а правительство пишет воззвания. Ах, сочинители воззваний, академики-доктринеры в колпаках! Мы были в имении Теляковского, бывшего управляющего театрами, и любовались порядком и благоустройством этой старинной усадьбы сравнительно с Шашковым. День превосходный, ясный, но гораздо более прохладный, чем предыдущие.

20 июня. Вторник. Утро за работой до 4 часов. После чая ходили в Кораново, где куплен был петух за 61/2 р. Ранее это была цена теленка. Я его торжественно нес в корзине. Вечер в беседе с нашими соседями о текущих делах. Известие о нашей победе под Ковелем: взято в плен 10 000 австрийцев145. Отлично; может быть, это начало нашего отрезвления.

21 июня. Среда. Барометр сильно понижается, но погода все время сухая. Сегодня утром дождь застал меня на прогулке, но слишком недолгий и небольшой. Работа над биографией. Вечером с соседями наблюдали затмение луны. Что затмение луны перед тем затмением, которое нас теперь охватило!

22 июня. Четверг. Довольно прохладно, и дождь, достаточный вполне для хлеба и травы. День проведен обычным порядком. До чаю за работой: Петр в Саардаме146, что как-то не выходит. Затем занимался рубкой дров. Получены газеты, сразу несколько.

23 июня. Пятница. День пасмурный и дождливый. Биография. Вечером газеты с ворохом мерзостей об анархистах в Петрограде147.

24 июня. Суббота. Опять ясно. Утро и до 5-го часа за работой. Были на усадьбе Теляковского и осматривали этот старинный барский дом, кажется, в трех поколениях принадлежащий Теляковским. Сколько вкуса, тонкого и изящного! И неужели все эти уголки теперь должны исчезнуть перед пропотелым «спинжаком» товарища Семена и все должно быть заплевано подсолнечной скорлупой. У барина в усадьбе, у священника в его домике, у мужика в его избе есть своя, ему именно свойственная и им созданная обстановка, его именно отражающая. А «товарищ» в этом отношении ничего пока не создал.

25 июня. Воскресенье. Утром большая прогулка по солнцу, потому что день очень холодный. Заходил в церковь к обедне, оттуда возвращались вместе с соседом, о. Аркадием, беседуя о царях Александре] III и Н[иколае] II, а также о Петре Великом. Затем работа над биографией до 4 ч. Получил письмо от проф. Фирсова из Казани с выражением сочувствия по поводу моего университетского приключения и с похвалами статье «Детство Петра Великого». Он одобряет мысль о биографии и желает успеха. В газетах слух о выходе в отставку Мануйлова и Герасимова вследствие резолюции Совета солдатских депутатов, в резких выражениях осуждающей деятельность министерства как ретроградную и контрреволюционную!148 Скажите пожалуйста! Советы невежд и псевдонимов добираются, наконец, и до народного просвещения и его перефасонят по-своему, заведя и тут всю пошлость социалистических выкриков. Очевидно, еще и случай вышибить одного кадета из министерства, все хоть одним меньше. Если все это действительно так, то какое бесславное министерство фанфарона Мануйлова перейдет в историю: вступив на престол, изгнал 75 профессоров, глупо пригрозил предпринять «чистку» учителей, но учителя организовались в союз и задали ему самому чистку на съезде – попробуй-ка уволь кого-нибудь из членов союза, собрал съезд гимназистов и упразднил буквы «Ъ» и «Ъ»149. Вот и вся деятельность этого министерства. А сколько было трубных звуков и рукоплесканий при вступлении в министерство.

26 июня. Понедельник. Я ездил в Песочное за деньгами, которые плывут здесь необыкновенно. Работал мало, стал чувствовать себя плохо, во всем теле какое-то ломанье. У меня оказался жар 38,5°, и я лег в постель.

27 июня. Вторник. Жар у меня за ночь прошел. Я чувствовал себя слабым, тем не менее благодаря дурной погоде работал более, чем когда-нибудь. После чаю прогулка и разговор с нашими соседями: с о. Аркадием о гимназическом образовании, с Климовым – он рыбинский лесопромышленник – об общем политическом положении.

28 июня. Среда. Утро за работой, весьма интенсивной и затянувшейся до 4 часов дня. Затем пренеприятное известие мы получили, проходя мимо лавки и зайдя в нее, чтобы отдать письмо: оказывается, у лавочника заболел сын, мальчик лет 8, у него, судя по описанию, скарлатина. Мы испытываем тревогу, подобно тому, как в Ассерне и в Нодендале150. Вечером сильная гроза. Я совершенно выбит из колеи этим происшествием. Болезнь эта и в Москве на каждом шагу грозит ребенку; но здесь мы на бивуаке и нет медицинской помощи. Были после чая в усадьбе Теляковских; но прогулка уже не доставила мне никакого удовольствия.

29 июня. Четверг. Петров день – большой летний праздник – был для Шашкова омрачен печальным происшествием. К нашему берегу прибило водою труп мальчика лет 12, видимо, утонувшего во время купанья. Его заметил гувернер, состоящий здесь при двух мальчиках на даче № 1, и с большим волнением сообщил об этом матросу Ивану Ивановичу [Монахову] на пристани, где были мы с Миней. Матрос принял известие более чем с равнодушием, даже со смехом: ну утонул, значит, ему на войну не идти, советовал оттолкнуть тело, чтобы его несло водою дальше, но когда это вызвало протест гувернера, то стал говорить: лес велик, зароем и т. д. В самом деле, теперь неясно, к каким властям следует обратиться в подобном случае; прежде начиналось с урядника, и затем дело шло само собою. Теперь, кажется, волость есть центр всякой сельской власти. Дом волостного правления недалеко от нас в деревне Позделинское, но в доме этом никогда никого, кроме старой сторожихи, нет. В окрестностях, оказывается, эпидемия скарлатины, и болеет множество детей. Тревога наша усилилась. Вечером приятное известие о взятии нашими войсками Галича151.

30 июня. Пятница. С утра день пасмурный и дождливый и потому очень благоприятный для работы. Ночью за трупом мальчика, лежавшим все время на берегу, приезжал его отец из Рыбинска, откуда тело принесло, и увез его в лодке. Что испытывал он во время этой поездки? Пришли газеты с известиями о выборах в Московскую думу: из 200 гласных – 116 социалисты-революционеры (что за нелепое название партии, которая вполне могла бы называться крестьянской, земледельческой или как-нибудь в этом роде), 34 кадета, остальные – большевики и меньшевики. Выборы с точки зрения муниципальной довольно дикие: какое отношение имеет проблема социализации земли, с которой носятся эти утописты социалисты]-революционеры], мне совершенно непонятно. Из 116 имен – никто не известен. Пролезло много евреев. Но представителя московского духовенства, которое тоже заинтересовано в городском хозяйстве, – ни одного. В числе 34 кадетов – все виднейшие московские митинговые ораторы и партийные агитаторы, но каковы это будут городские хозяева, вопрос. Получил вторую книжку «Исторических известий». Журнал выходит аккуратно. Честь и слава нашему «профессору-доктору» [Д. Н. Егорову].

1 июля. Суббота. Утро за работой и до 4 ч., когда гувернер с большой дачи, ездивший в Песочное, принес газеты. Живущий в Позделинском на даче директор Ломжинской гимназии Силин отдал нам свою белую муку, полученную им по карточкам за июнь, но лишнюю для него. 11/2 пуда. У нас, таким образом, будет белый хлеб, которого мы уже давно не видали. Сахар третьего дня совсем прекратился, и достать негде: пьем чай с изюмом.

2 июля. Воскресенье. Мы стали жить по новому времени на час вперед152. Вот мера Временного правительства, которую я от всей души приветствую. Раньше будут ложиться и раньше вставать, все же некоторый плюс здоровья и большую производительность работы получат. За биографией с 9 ч. утра (по-настоящему с 8) и до шестого часу. Вечером разговор на скамейке с соседями, к которым пришел директор Ломжинской гимназии, о текущих событиях. Гроза, но с небольшим дождем, так что можно было опять несколько подвигаться.

3 июля. Понедельник. Продолжительная работа над биографией и тяжелые думы о том, что творят с Русскою землею наши социалисты. Все растащат по мелким кускам ради отвлеченных и неосуществимых идей.

4 июля. Вторник. Мы с Миней намеревались поехать в Рыбинск с пароходом, проходящим мимо нас в 3-м часу; но пароход опоздал, и, как раз ко времени его прибытия, ударила сильнейшая гроза с отчаянным ливнем, и мы остались дома. Я написал письма Фирсову, епископу Сергию, В. И. Сытину и В. М. Смирновой, последней по поводу годовщины смерти Сергея Ивановича [Смирнова]. Вследствие дождя работал особенно продолжительно. Вечером газеты с невеселыми известиями об отпадении Финляндии153 и об уступках, сделанных правительством Украине. Уступят и финляндцам! «Несут Русскую землю розно»154. Тысячу лет исторический процесс шел в направлении собирания Руси и объединения. Неужели с сегодняшнего дня в угоду нескольким проходимцамбольшевикам, начитавшимся немецких брошюрок в плохом переводе, он пойдет вспять? Распадалась Русь после Ярослава, зато и была под игом татар. Дать Финляндии отделиться – отлично бы; она ничем не связана с нами; но существовать самостоятельно и отдельно она не может, сейчас же сделается немецкой провинцией, форпостом Германии перед Петроградом, а поэтому наша безопасность требует ее связи с нами. Для меня этим все сказано. Вспоминаю Пестеля с его началом «благоудобства»155; государственная граница не шутка; она должна быть крепкою стеною и защитою дома. Монархия сошла у нас, далеко не кончив своей исторической задачи – объединения России, – и потому я думаю, что она сошла только на короткое время. Среди социалистов – гласных Московской думы, список которых теперь опубликован, оказалось двое сотрудников бывшего охранного отделения, и потому они «выбыли», а на место их по очереди вошли другие из партийного списка156. Трогательно! Кого же выбирали, чего смотрели при выборах! Значит, выбирали совсем вслепую!

5 июля. Среда. До обеда работал совершенно спокойно и довольно много сделал. Перед самым обедом принесли газету от 4-го с потрясающими известиями: министерский кризис. Военный бунт в Петрограде! Из министерства ушли кадеты, не соглашаясь – и это делает им большую честь – на отделение Украины, на которое согласились ездившие в Киев для переговоров с гетманом Михайлой Грушевским министры-социалисты Церетели и Керенский и на все соглашающийся Терещенко157. Кадеты, конечно, ушли и по другим причинам, между которыми не последнее место занимает Финляндия. Все время они оставались во Временном правительстве в меньшинстве. Всегда участь кадетов – уходить и оставаться в меньшинстве! Большевики воспользовались кризисом, чтобы выступить с оружием, что предполагалось еще 18 июня. Возмутилось несколько полков, подлежавших расформированию158. Есть слух, что Львов (вот оберколпак!) сидит уже под арестом, Керенский избег ареста, удрав за 20 минут до него, вероятно, в Ставку159. Комитет Государственной думы (Родзянко и пр.) разогнан160. На улицах стрельба. Волна докатывается до своего левого берега, ударившись о который, неизбежно должна будет отхлынуть вправо. С этими мыслями я выехал с Миней в Рыбинск, откуда вернулись вечером. Была сильнейшая гроза, но мы укрылись от нее на пароходе, а затем тихий, красивый вечер на Волге, любуясь которым, можно было хоть несколько забыться от утренних впечатлений.

6 июля. Четверг. Великолепный июльский солнечный жаркий день. И для сена, и для ржи как нельзя лучше. Работал довольно лениво; жара ослабляла энергию. Вечером с соседями на скамеечке на берегу читали газету о петроградских происшествиях. 5-го идет еще бойня, а колпаки совещаются и вырабатывают текст «декларации»161. Диктатура нужна в таких случаях, а не декларации.

7 июля. Пятница. Стоит великолепная жаркая ясная погода. Работаю меньше, чем обыкновенно. Сегодня газеты принесли известия о том, что мы все давно, в особенности после разоблачения Гримма162, знали, в чем, по крайней мере, были твердо уверены: что Ленин, анархисты и большевики находятся в связи с Германией и действуют на немецкие деньги. Теперь опубликованы документы, их изобличающие. Им переведено из Германии и лежит на текущем счету 2 000 000 руб. Посредниками в этих сношениях были все евреи. Часть их арестована163. Сам Ленин, конечно, скрылся. Колпаки, разумеется, все проглядели и не знали того, что было ясно как день. Советы разных депутатов паскудно стараются прикрыть попавшихся, потому что у многих из их членов, разных Цедербаумов и Апфельбаумов, выступающих под чужими именами, рыла в пуху. Раз большевики уличены, с ними надо покончить; но колпаки и здесь обнаружат присущее им непротивление злу! Побоище в Петрограде прекратилось с провалом его инициаторов, но происходят военные бунты в Киеве и Нижнем [Новгороде]164. Разглядеть большевиков было нетрудно с самого начала, и тогда же, пока еще они не успели растлить армию, надо было принять против них меры. Наши незлобивые голуби правители все прозевали и сколько вреда принесли этим России! Вся их правительственная энергия была направлена на месть деятелям старого порядка.

8 июля. Суббота. Опять такой же прекрасный день. Купание. Прогулка. Работа над биографией с 11-го до 6-го часа. Затем мы отправились с Л[изой] прогуляться в Кораново, оставив Миню у соседей играть с его приятелем Колей Климовым. Это было в начале 7-го часа. Вернувшись ровно в 8 ч., мы нашли его лежащим в постели, он жаловался, что очень болит голова. У него оказалась очень высокая температура 39,3°. Ввиду эпидемии в окрестностях мы испытывали большую тревогу, не скарлатина ли это. Меня успокаивала наша соседка, жена священника.

9 июля. Воскресенье. У Мини, по всей вероятности, засорение желудка, не более того. Все же очень жаль, мальчик летние дни, когда надо поправляться, лежит в постели на строгой диете. Был в церкви – единственное убежище теперь, где еще раздаются слова любви и мира посреди повсеместных криков о ненависти, мести, предательстве, истреблении и т. д. Соседи получили № «Рыбинского листка» с рядом первостепенной важности известий: немцы прорвали наш фронт под Тарнополем и на 30 верст нас прогнали165. Это, я боюсь, создает опасность для наших у Галича. Ушел из правительства князь Львов, разойдясь с социалистами, и премьером сделался Керенский, сильно, кстати сказать, изменившийся за последнее время166. Он прибегает теперь к самым крутым и строгим мерам для восстановления дисциплины, которую сам же расшатал своими нелепыми декларациями. Итак, власть всецело перешла к социалистам, и теперь надо ждать опытов осуществления незрелых социалистических идей вроде социализации земли в правительственной практике. Посмотрим, что может из этого выйти. Пусть социализм, который так много обещал, маня в неведомые туманные дали, покажет себя на деле. Если это ему удастся, он упрочится и построит свой, хотя и чуждый нам порядок. Если он провалится – а провалиться может он с самыми злыми и несчастными последствиями, с разорением страны, междоусобиями, немецким игом, – он будет проклят страною так, что и само имя социалиста станет ненавистным для нескольких будущих поколений. Это учение у нас должно себя исчерпать; иначе оно все будет тлеть в подполье, противодействовать всякому порядку и постоянно угрожать пожаром. Итак, пусть делают опыт, и, может быть, страшно горький опыт. Либеральные элементы отодвинулись совсем от дел.

10 июля. Понедельник. Утро за работой. Заходила к нам Т. В. Щукина, уезжавшая в Романов, и мы проводили ее на пристань. Вечером письмо от Маргариты с отказом от приезда. В «Русском слове» огромными буквами озаглавлена статья «Катастрофа под Тарнополем»; корреспондент из действующей армии яркими красками изображает паническое бегство наших войск при неожиданном ударе немцев. Все усилия наших генералов ликвидировать прорыв немцев были тщетны. Полки, развращенные большевиками, собирались на митинги и дебатировали вопрос, выступать им или не выступать, и затем разлетались как воробьи или сдавались целыми отрядами в плен. Немцы нас разгоняли, действительно, как воробьев, или брали живыми. Позор. Вот, г. Керенский, плоды вашей «Декларации прав солдата»167 и вашего «демократического устройства армии», которыми вы хотели удивить всю Европу. Вот плоды вашего применения отвлеченного принципа свободы слова в армии, свободы слова для немецких шпионов-большевиков. Пожинайте их, несчастный идеолог! Вы больше всех виновны в случившемся, в том разложении и гниении, которое сгубило нашу армию! Вы сами теперь начинаете понимать, до чего вы довели дело, но, кажется, уже поздно! Керенский, впрочем, честный лично человек и вреден только как крайний доктринер и идеолог. А сколько всплыло наверх теперь людей и с уголовным прошлым! и прямо недобросовестных прохвостов.

Захвативший в руки власть социализм, изгнав из министерства правые элементы в виде кадетов и Львова, отмежевывается и от левых, в виде большевиков. Но в последнем случае искренно ли? Совет р[абочих] депутатов], по крайней мере, судя по статье «Русских ведомостей», вошел в договор с большевиками, обещая им безнаказанность за события 3 и 4 июля168. Правительство издало приказы об аресте Ленина и других, но исполнят ли их? Отмежевавшись от преступников слева, русский социализм получит полную свободу творчества осуществления своей программы. Лучшего, более выгодного положения нельзя для него и представить. Поживем – увидим.

11 июля. Вторник. День пасмурный и с утра дождливый. Миня встал с постели, отделавшись тремя днями лежания за увлечение малиной. У нас события: пришла посылка из Москвы от Маргариты с несколькими фунтами сахару, которого мы давно уже не видали. Это было очень кстати, так как к нам заходила с парохода пить чай Т. В. Щукина. Чай был обставлен хоть куда – белый и черный хлеб, сливочное масло, сахар, даже шоколадные конфеты, которых Лиза выписала 2 ф[унта] по 41/2 руб. за фунт. Одна из этих коробок предназначена жене директора Ломжинской гимназии за снабжение нас мукою. Благодаря плохой погоде я довольно много работал. Получил брошюру проф. Бубнова по поводу дела Сташевского: провинциальные газетные и университетские дрязги169. Нет газет – и получаешь короткую передышку от мерзостей, которыми полон теперь каждый № газеты. Пришли только запоздалые «Русские ведомости». В Москве, первопрестольной столице и центре православия, председателем Думы избран еврей170. Скоро сбудется мое предсказание, что и ректором Духовной академии будет еврей. Мы не только вдохновляемся отвлеченными принципами, но доводим их до крайности. Пусть бы в Бердичеве председательствовал в Думе еврей. Нет, надо непременно в Москве.

12 июля. Среда. Либеральная часть общества, та, которая отстаивает принцип свободы, индивидуализм, собственность, осталась у нас в меньшинстве. Что ж делать! Приходится лояльно подчиняться правящему большинству – пусть правят, проводя свои принципы на благо России. Мешать, фактически, это либеральное общество социалистам не будет. Им открыта широкая дорога. Единственный случай во всей Европейской истории. Итак, в добрый час! С отделением от нас Финляндии, Польши, Литвы и Украйны и, может быть, с широкой автономией Остзейских провинций немцы добились осуществления своего плана: создать между собою и Россией группу мелких государств – буферов, всецело от них зависимых, а конечно, и Финляндия, и Польша, и даже Украйна будут в их руках – Украйна в австрийских. Неужели таково будет начало наших социалистов во внешней политике?

Катастрофа под Тарнополем получила большие размеры, чем казалось. Фронт прорван на 120 верст шириною. Пришлось очистить не только Тарнополь, но и недавно завоеванный Галич. В руки неприятеля досталась громадная добыча из всяких запасов, до 600 вагонов, санитарные поезда и т. д. Все наше продовольствие сосредоточено теперь на фронте, оттого мы и голодаем – и вот все это без выстрела отдается немцам. Доблестно сдавались в плен целые полки с красными знаменами, на которых было написано: «Смерть буржуям», «Земля и воля», «Долой войну» и т. д., т. е. то же, что и в Петрограде 3 и 4 июля. Что, если по всему фронту так будет?

Председатель Московской думы иудей Минор произнес наглую и пошлую речь о стоне и слезах народа, ведущего войну из-за капиталистов и империалистов, о голодании и нищете деревни (!!) и пр. Тяжко. День пасмурный. Тучи и утром дождь. Северный ветер. Благодаря этому я много работал.

13 июля. Четверг. Ясный, но очень холодный день и прозрачный по-осеннему воздух. Я усердно работал над биографией. После обеда принесены были газеты. Катастрофа наша разрастается, так как паника и, главное, неповиновение охватывает и северные фронты. Напечатана телеграмма военному министру генерала Корнилова, главнокомандующего Юго-Западным фронтом, энергичная, грозная, твердая171. Впервые заговорили и вспомнили о России. Корнилов требует введения суровой прежней дисциплины с наказанием смертной казнью за измену и предательство на войне и высказывает упреки Временному правительству за излишнюю кротость, за допущение пропаганды в армии, за разные митинги. Вот к чему привело «самоуправление армии», введенное г. Керенским. Последний взялся за ум и согласился на меры Корнилова172. Положение безнадежное; слишком поздно это оздоровление приходит. Все же у меня в глубине души теплится луч надежды на воскрешение армии. Неужели же нам после трех лет войны жить лет полтораста под немецким игом? Луч, правда, слабый. Московская городская дума начала свою будничную работу с предложения большевика Скворцова отобрать в пользу города доходы и владения у московских церквей и монастырей. Какие такие доходы у церквей; многие ли их имеют? В большинстве случаев их едва хватает на содержание церкви и причта. Блестящее начало: в первое заседание выбрать председателем жида, во втором предложить меру, которая поведет к закрытию храмов в тебе, Москва Белокаменная, столица православия и сердце России. Выступление это более нагло, чем реально; надо полагать, что провалится. Мануйлов делал откровенный доклад в заседании кадетской партии о причинах ухода кадетов из правительства. Они по всем вопросам были в меньшинстве в этом правительстве непротивления злу и расчленения России.