Текст книги "Дневники. 1913–1919узея"

Автор книги: Михаил Богословский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 51 страниц)

26 октября. Среда. Читал два реферата к просеминарию, а затем работал над биографией. В Университете беседа с Грушкой и Поржезинским о провозглашении Польши. Вечер дома за чтением брошюры Рождественского о юридической природе манифеста 17 октября322. Ответ на немецкую прокламацию может быть дан оружием, а не бумагой, раз Польша не в наших руках. Но этого ответа мы что-то не даем и будем ли давать? Увеличивать Германию Польшей, разумеется, нежелательно. Но и нам приобретать ее «под скипетр» тоже невыгодно: автономия будет вредным наростом на нашем теле.

27 октября. Четверг. Утром – биография Петра. Пересматривал 1693 г. Этот пересмотр вызван статьей Погодина в «Русском архиве» за 1879 г., не попадавшейся мне раньше323. У Погодина была та же мысль, что и у меня – подневного описания жизни Петра. В статье его, доведенной до 1694 г., есть за 1693-й год выписки из книги, изданной Новиковым: «О Высочайших пришествиях Петра на Двину и в Архангельск». Экземпляр этой книги, данный мне Ю. В. Готье из библиотеки Румянцевского музея, оказался принадлежавшим Погодину. В нем отчеркнуты на полях карандашом как раз те места, которые процитированы в статье. Таким образом мне виден процесс работы Погодина. Какое неожиданное преемство! Семинарий в Университете. Вечер за книгой Герье «Философия истории».

28 октября. Пятница. Утром несколько поработал над биографией Петра. Был в Архиве МИД, где виделся и с Веселовским. С. К. Богоявленский передал мне книгу Гневушева о новгородском населении в XV в. по писцовым книгам (древнейшим)324 – громадный том с таблицами, и таблиц больше, чем текста. Я несдержанно резко отозвался о таком способе писания, сказав, что все эти таблицы пригодны более на топливо. Во всех этих огромных томах по русской истории редко встретишь не только мысль, но и хоть бы мысленку; все материалы и материалы, мелочь, гробокопательство. Досадно! Маленькая книжка С. М. Соловьева, статья К. С. Аксакова были куда более значительны чем теперешние фолианты, в которых печатаются груды сырья, по большей части ни на что не нужного. Был на семинарии на Курсах. Отправил ответ Б. Л. Модзалевскому, в котором изложил ход своей работы о Петре, с предложением выделить биографию Петра в особый том, который издавать выпусками. Не знаю, примут ли это предложение, вернее нет. Вечер был дома.

29 октября. Суббота. Читал лекцию в Университете о деятельности киевских князей X века; порядком устал. Вечером заседание ОИДР. Реферат Гр. П. Георгиевского о Походяшине, который роздал состояние на дела благотворительности под влиянием Новикова325. Очень интересно. Были выборы в Комиссии по присуждению премий Иловайского и Карпова326. Мне не хотелось в первую, но был выбран в обе. Затем случилось еще горшее. Когда в заседании Комиссии Иловайского после заседания Общества поднят был вопрос о рецензенте представленного сочинения (единственного) – Гневушева, того самого, о котором я резко говорил вчера, – Иловайский стал называть меня. Я отказывался, указывал на Веселовского, Готье, Грекова, но Иловайский почему-то упорно настаивал, чтобы я взял на себя рецензию. Чтобы сделать ему, как учредителю премии, приятное, я, наконец, согласился. Белокуров убеждал меня, указывая на хорошее вознаграждение рецензенту – 300 рублей. Но свобода для биографии Петра была бы много милее. Ужинали у Мартьяныча Любавский, Белокуров, С. К. [Богоявленский], Готье и я. Матвей Кузьмич [Любавский] сообщал множество политических слухов, которым я, однако, не верю.

30 октября. Воскресенье. Сырая, туманная погода. Весь день не рассветает. Утро провел в работе над Петром, но успел сделать очень немного. У меня был большой прием посетителей после завтрака. Курсистка Михайлова, разыскивающая свое сочинение, которое я читал весной 1908 г. Она подала его Грушке во время последней сессии государственных экзаменов, а он его потерял. Благодаря справке с моей записной книжкой дело уладилось. Затем был некий учитель Боголепов, желающий заниматься историей, но, как оказалось, всеобщей, а не русской. Далее, кончивший Университет Федоров327 по делу тоже о кандидатском сочинении, которое он собирается писать; магистрант Варшавского университета Добролюбов – ищущий темы для диссертации, показавшийся мне человеком весьма недалеким и необразованным; Феноменов – намеревающийся держать магистерские экзамены. Наконец, Сережа Голубцов.

Последнее явление мне было очень приятно. Он порядочно сделал по своей магистерской программе. В нем будет толк. Посещения заняли у меня время до 5 часов. Я немного прогулялся. Вечер провел дома вдвоем с Миней; все остальные ушли. Л[иза] в оперетку с Маргаритой. Миня все еще в постели, с сильным кашлем. Читал вечером книгу Герье, «Философию истории».

31 октября. Понедельник. Окончил пересмотр и переписку 1693 г. Работал упорно с 10-го часа до 2. Не поехал в Академию на диспут, именно чтобы поработать дома. У нас был доктор Рар, нашел у Мини бронхит. Велел держать его еще недели две в постели. Я заходил в Сберегательную кассу взять свою книжку и слышал разговор двух служителей: «Что уж вести войну дальше! Ослабли! Берут стариков, что они теперь сделают? Ни ходить, ни бегать не могут! Уж если с молодыми ничего не сделали, что ж теперь со стариками сделают!» Если такое настроение начнет распространяться – трудно будет вести войну дальше.

Слухи, сообщенные Матвеем Кузьмичем [Любавским], относительно взрыва пароходов в Архангельске оказались верными, но только отчасти. Взорвался один пароход со снарядами, а не 16, как он говорил. Все же катастрофа ужасная – ранено и убито на судах и на берегу более 700 человек328.

1 ноября. Вторник. Утро за Петром. Пересматривал 1694-й год. Затем был в факультетском заседании, на котором Грушка предложил от имени факультета войти в Совет о возведении английского посла Бьюкенена в почетные члены Университета. Я не возражал, конечно, но мне это предложение было не по душе. Оно все же – порыв, а с англичанами, холодными, чопорными и расчетливыми, порывы недопустимы. Это не с французами.

Вечером заходил к Д. Н. Егорову, будучи им вызван по телефону под предлогом дела. Дела, собственно, никакого не было, если не считать встреченное им на журнальном пути затруднение. Герье написал рецензию на «Историю Греции» Виппера и хочет напечатать ее в журнале без подписи. Егоров ему доказывал, что это недопустимо. Герье возражал: «Виппер мне дальний родственник, и хотя он и поступил со мною по-свински, но все же мне не хочется нападать на него открыто».

2 ноября. Среда. Утром читал статью Голубовского о печенегах, торках и половцах329, готовясь к университетскому просеминарию, т. к. реферат касался этих народов. Перед просеминарием застал в профессорской Л. М. Лопатина и Поржезинского, горячо обсуждавших настоящее политическое положение, между прочим, вопрос о сепаратном мире. Л. М. [Лопатин] обратился ко мне. Я сказал, что слухи о сепаратном мире признаю вздорными и вредными, распускаемыми кем-то, чтобы мутить общество, восстанавливать его против правительства и таким образом сеять смуту. Доказательство, что никаких стремлений заключить такой мир ни с той, ни с другой стороны нет, я вижу в том, что: а) со стороны немцев провозглашена независимость Польши, т. е. нанесено нам тягчайшее оскорбление, которое только можно нанести. Они не стали бы раздражать нас, если бы стремились заключить с нами мир; Ь) с нашей стороны не стали бы занимать еще 3 миллиарда дома330 и 2 миллиарда за границей, как это сейчас делается, если бы тоже стремились к миру. Слухи, может быть, и распространяются с тем, чтобы повредить успеху этих займов и на внутреннем и на внешнем рынках. Кому же охота будет давать деньги на войну, когда их можно устроить выгоднее, вложив в недвижимость или в какое-нибудь дело в надежде на мир? Дадут ли нам за границей денег на войну, зная, что мы стремимся к миру. Все это вздор, конечно.

«Русские ведомости» вышли с думским отчетом, наполовину уничтоженным военной цензурой, действующей в Москве с нынешнего дня. «Русское слово» – без белых мест, потому что напечатало отчет о заседании Думы в изложении официального агентства. Военная цензура – хорошее средство для думских болтунов, лающих на ветер именно, чтобы их далеко было слышно, и обращающих Думу в митинг. Может быть, увидев бесполезность лая, обратятся к законодательной работе.

Вечер я был дома. Заходил к Карцевым платить деньги за квартиру и просидел у них часа 11/2. Вера Сергеевна [Карцева] чувствует себя совсем плохо, и смотреть на нее без сожаления нельзя.

3 ноября. Четверг. Благодаря военной цензуре в Москве думские отчеты в газетах передаются с большими белыми пространствами. По обрывкам фраз видно, что блок331 повел яростную атаку на правительство, желая его доконать и добиться ответственного министерства. Россия изображается стоящей на краю гибели. Крик и шум невероятный. Все это партийная тактика и партийные приемы: не считаясь со средствами, добиться своей партийной цели. Все это в особенности некстати перед займом, которому не может не повредить. Самые слухи о сепаратном мире неизвестно еще кем пускаются в оборот: немцами или нашими кадетами как средство свалить министерство.

День прошел обычно. Утро над Петром. Семинарий в Университете. Вечер дома с Миней за книгой Герье «Философия истории». Л[иза] была в театре. Вот уже третий день зима: снег и -5°R [39] .

4 ноября. Пятница. Утром окончил пересмотр 1694-го года до того момента, до которого доходит статья Погодина, т. е. до августа этого года. Немалую работу заставила меня эта статья проделать, но и не бесполезную. Был на семинарии на Женских курсах; разбор Псковской правды благодаря трем-четырем выдающимся курсисткам идет очень оживленно. В профессорской Пичета рассказывал содержание речи Милюкова в Думе332. Вечер дома за чтением книги Герье. Миня все еще в постели.

5 ноября. Суббота. За лекцией в Университете у меня вдруг стал обрываться голос – явление, бывавшее и раньше. Глотке, инструменту, которым приходится работать, надо давать отдых. Глаза слабнут, зубы портятся, горло тоже слабнет – все признаки наступившей старости. Биографию Петра, пожалуй, не доведешь и до половины. Тягостное заседание Совета после лекции. Лейст докладывал о финансовом положении университета и о видах на 1917-й год. Специальных средств ожидается в виду убыли студентов, призываемых на войну, – всего 300 000 рублей, вместо прежних 600 000. Между тем, на одни только расходы по отоплению университетских зданий потребуется до 360 000 рублей. На все же расходы Университета, относимые на специальные средства ввиду оплаты труда приват-доцентов по новому закону, потребуется до миллиона рублей. Таким образом, получается дефицит более 700 000 рублей. М. К. Любавский едет в Петроград – просить.

Затем скандальный доклад математического факультета о невозможности заместить кафедру физики, остающуюся свободной более пяти лет. В факультете образовались две партии по этому делу, взаимно проваливающие одна кандидатов другой. Рекомендация не дала результатов, т. к. рекомендованный кандидат Колли был забаллотирован. Объявлен был конкурс, но он не состоялся, т. к. единственный кандидат, выступивший на конкурс, действительно слишком слабый, был забаллотирован. Никто вследствие этих забаллотирований не желает выступать кандидатом, с риском быть забаллотированным. Группа математиков придумала такой выход: наметила одесского профессора Кастерина и большинством 12 против 5 голосов постановила обратиться с ходатайством к министру о переводе его из Одессы в Москву своею властью. Однако министр, противник назначения, предварительно запрашивает Совет Университета о том, все ли меры для замещения профессуры исчерпаны. Битых два часа мы слушали взаимные жалобы математиков с разоблачениями разных дрязг в факультете по этому делу. Было вполне ясно, что факультет в беспомощном положении, что он, как говорили некоторые его члены, зашел в тупик, из которого самому ему не выйти. Тем не менее, решили дело отложить до следующего заседания. Дело это доказывает необходимость наряду с выборами сохранить за министром право назначения профессоров, а также бессилие Совета разбирать факультетские дела.

Провозгласили английского посла Бьюкенена почетным членом. Душа моя не особенно лежит к этому провозглашению. Мы идем по нашей славянской экспансивности навстречу англичанам с душой нараспашку, а они сохраняют при этой встрече всю свою холодность и чопорность. С провозглашением иностранцев надо быть осторожнее. В свое время набрали немцев в почетные члены, а потом пришлось их исключать. Не случилось бы того же и с англичанами, в особенности если не дадут нам Константинополя.

Бурное, тревожное и напряженное настроение в Думе разрешилось в значительной степени неожиданным появлением двух министров, военного и морского, произнесших речи о продолжении войны333. Таким образом, все вздорные слухи о сепаратном мире рассеиваются. Вечером приходили к нам все Холи и принесли стенограммы речи Милюкова и совещания Протопопова с думцами334. В фактах, сообщенных Милюковым, много недоказанного и непроверенного.

6 ноября. Воскресенье. Весь день провел дома. Читал книжку Бергенгрюна «Die grosse moskowi[ti]sche Ambassade von 1697 in Livland»335. Был у меня В. С. Бартенев, оставленный при Университете, прапорщик.

7 ноября. Понедельник. Много работал утром над биографией Петра. После завтрака относил Д. В. Цветаеву бывшие у меня его книги. Вечером ходил в аптеку Феррейна за лекарством Мине, который все еще кашляет и не выходит. У немцев грандиозный проект введения всеобщей трудовой повинности, т. е. обращения всего государства в каторжную тюрьму. Во Франции и Англии следят за этим проектом и, может быть, тоже введут такую социалистическую организацию. Ну, а у нас как, с нашим барством, ленью и т. д.? Смеяться над немецким проектом не приходится: ведь немцы же изобрели и действующую теперь всеобщую воинскую повинность, и их изобретение везде привилось, и на наших днях даже в Англии. То же может случиться и с рабочей повинностью336.

8 ноября. Вторник. Утром был на открытии новых Богословско-педагогических женских курсов. Большой сонм духовенства, великая княгиня [Елизавета Федоровна], обер-прокурор Раев. После обедни акт с тягуче-длинными приветствиями.

Затем обед в сводчатой длинной палате, стены и потолок которой расписаны в светлых тонах с подражанием Нестерову. Палата служит продолжением домовой церкви, которая на время обеда была закрыта. Обед был человек на полтораста и великолепный. Во время обеда хор гимназисток под аккомпанемент фис-гармонии исполнял какие-то «канты». Совсем в стиле XVIII столетия. Я сидел с Шамбинаго, Орловым, Лысогорским и Туницким. Встреча – радушная. Что-то выйдет на деле!

9 ноября. Среда. Утро над Петром. Семинарий в Университете. Вечер дома за сочинением Голубовского. В университете видел оставленного А. М. Фокина, привезшего из деревни большую работу по архивным источникам, собранным при местных церквях. Буря против Штюрмера и обвинения его в измене337 напоминают очень травлю Сперанского в 1812 году338, с тою разницей, конечно, что Штюрмер не Сперанский, но основательности в обвинении, вероятно, столько же. В его измену, взяточничество и т. п. я совсем не верю. Есть два способа подходить к неизвестным людям. Первый способ: подлец. Докажи, что это не так. Второй способ: порядочный человек, и только после очень тщательно проверенных и взвешенных доказательств можно изменить мнение и признать его подлецом. Я подхожу к людям по второму способу. Чтобы поверить обвинению, мне нужны осязательные и бесспорные доказательства. Бог его знает, кто такой этот Штюрмер, но измена его мне ничем не доказана. Неудобно, конечно, ставить во главе правительства теперь человека, носящего немецкую фамилию.

10 ноября. Четверг. Умер Франц-Иосиф и, кажется, на этот раз уже доподлинно умер339. А впрочем, может быть, последует еще и опровержение. Мы давно уже изучали его деяния в курсах истории, как дела давно минувших дней, а он, обманывавший еще Николая Павловича, все продолжал жить. Закончил царствование позорно во время пожара, в который вверг и свою империю, и всю Европу.

В Университете семинарий. Виделся с Готье, толковали с ним о юбилее Карамзина.

11 ноября. Пятница. В газетах опять сенсационные новости, и теперь уже газета без таких новостей пресна и скучна. Отставка Штюрмера, назначение Трепова, перерыв в занятиях Думы и Совета до 19 ноября340. Отставка Штюрмера – несомненная уступка Думе, и если так, то это – начало постепенного и нормального перехода к парламентарной системе. Нигде эта система не основывается на законе, а везде устанавливалась практикой. Если и впредь премьер-министры будут выходить в отставку после выражений им недоверия со стороны Думы – создастся парламентарное управление, т. е. управление партий, со всеми его дурными последствиями. Я предпочитаю сильную власть монарха, стоящего над партиями. Еще если бы у нас было две партии, как в Англии – другое дело; а то сегодня блок, а завтра его развал и случайные сочетания. Господствовать в партиях будут купцы-мародеры и жиды.

Оживленный семинарий на Курсах. Вечер дома.

12 ноября. Суббота. Лекция в Университете о вече и княжеской власти. После лекции беседа с М. К. Любавским, только что вернувшимся из Петрограда, а затем с П. В. Гидуляновым. Подписался на второй военный заем текущего года в количестве 3 000 р., полученных от Сытина за новые издания 1-ой и 3-ей частей учебника. Вечером у нас гости: Богоявленские, Егоровы, Готье и М. К. Любавский. Разговоры о нашем журнале, об Обществе341, о предстоящем юбилее Карамзина.

13 ноября. Воскресенье. Весь день я провел дома, никуда не выходя. Утром работал над биографией. В 3 часа был у меня оставленный при Университете Яцунский по делу о своей программе. Пренеприятная история у нас случилась. В феврале, когда был здесь для защиты диссертации Флоровский, мы с ним говорили о том, что в декабре текущего года исполняется юбилей Карамзина, но потом это как-то исчезло у меня из памяти. На днях читаю в «Московских ведомостях»342 заметку, что будто бы в Петрограде 1 декабря Академия наук и Университет собираются этот день отмечать собраниями. Надо будет и нам что-нибудь сделать, а между тем ни у кого ничего нет. Придется наскоро приготовляться, и, главное, досадно отрываться от Петра. На каждом шагу препятствия для работы! Хорошо бы уйти в какую-нибудь келью и работать над биографией в иноческом затворе.

14 ноября. Понедельник. За усиленной работой весь день. В шестом часу вечера навестил В. М. Хвостова, находящегося в клинике доктора Зеленева. Он болеет второй уже месяц. Началось с горловой жабы, а затем от нее в кровь попали какие-то стрептококки, и в результате сильнейшие боли в ногах и руках. Теперь он на пути к выздоровлению.

15 ноября. Вторник. День экзаменов. Все утро до 2-го часу в Государственной комиссии на В[ысших] ж[енских] курсах вместе с М. К. Любавским и Ю. В. Готье. Было более 30 оканчивающих слушательниц, а всего их в списке – 60. Зайдя домой на полчаса позавтракать, я должен был идти затем в факультетское заседание, где экзаменовался по русской истории Феноменов. Отвечал отвратительно. Не имел понятия о магистерском экзамене. Держали его два часа. Решили отметки за этот экзамен не выставлять, подождать второй половины программы, о чем строго и сказал ему М. К. [Любавский]. Я так устал, что вечером уже ничего не мог делать.

16 ноября. Среда. Все утро в работе над биографией за время пребывания Петра в Курляндии в апреле 1697 г. Писал до чаю, до 4 ч. Затем с Миней разбирали накопившиеся у меня на столе книжные груды. Хотя печатание теперь и очень затруднительно, но книг по русской истории выходит все же очень много, и я много их получаю в дар. Вечером был у О. И. Летник.

В Румынии немцы имеют решительные успехи и отняли у румын всю Малую Валахию343. Все остальные фронты бездействуют. По-видимому, ей предстоит участь Сербии.

17 ноября. Четверг. Немцы быстрыми шагами захватывают западную Румынию, направляясь к Бухаресту. Наши войска зашевелились на Карпатах, очевидно, чтобы этим ударом несколько облегчить положение Румынии. Прочие союзники совсем затихли и как бы прекратили военные действия. С английского и французского фронтов почти нет никаких известий. Утро за работой над Петром. Вечером редакционное совещание у Егорова. Были М. К. [Любавский], Савин, Котляревский и я. Сам хозяин на таких совещаниях очень напоминает ребенка, с увлечением играющего в ученые игрушки. Но игра, впрочем, не без пользы. Есть и очень трудный и деликатный вопрос. В. И. Герье написал рецензию на книгу Виппера «История Греции», очень отрицательную, и желает поместить ее в «Исторических известиях» без подписи. Д. Н. [Егоров] говорил ему, что это невозможно, но он остался при своем мнении.

18 ноября. Пятница. Был на семинарии на Курсах. В профессорской разговоры о законе 22 октября, о прибавках служащим вследствие дороговизны344. Каждый закон, который теперь выходит, есть как бы задачник, собрание арифметических, алгебраических и прочих задач, так как над каждою статьей приходится ломать голову, как над задачей, и часто эти задачи неразрешимы. Зайдя домой пообедать, я затем к 7 часам отправился в Университет на государственный экзамен по русской истории. Егоров сообщил по телефону, что Герье, в его отсутствие, сам принес злополучную рецензию, которой мы так опасались. Она, действительно, без подписи и, как говорит Д. Н. [Егоров], очень слаба по существу. После экзамена мы говорили об этом с М. К. Любавским и Грушкой. Решили, чтоб сходил к Герье мягкий, деликатный и симпатичный для Герье Грушка его уговаривать.

19 ноября. Суббота. Лекция в Университете об общественных классах Руси в XI и XII вв., почему-то, решительно уже недоумеваю почему, кончившаяся аплодисментами. Мне же казалось, что я ее говорил довольно шершаво – такое впечатление у меня и осталось. Заходил в библиотеку за нужными для биографии книгами и, к удивлению, их нашел, что редко бывает, а книги: одна – 1697, а другая – 1705 г. У нас обедал профессор Духовной академии Ф. М. Россейкин, с которым и с Л[изой] мы отправились в заседание Исторического общества. Читал С. В. Бахрушин об Остяцком княжестве Кода в XVII в. по бумагам Сибирского приказа345. Реферат был очень длинный, но слушался с интересом благодаря хорошему чтению. Составлен с обычными для Бахрушина свойствами: несколько шаржированно, слишком красочно – похоже на олеографию. Возражал А. Н. Филиппов об излишней модернизации доклада; автор находит у остяков государство, феодализм, федерацию, парламент и т. п. Глупости говорили Готье и Яковлев, почему-то считавшие нужным воскурять фимиам: Готье в довольно шаблонных выражениях – о том, будто бы Остяцкое княжество XVII в. подает повод к аналогиям, по мнению Готье, в Приднепровской Руси, по мнению Яковлева, у кавказских горцев. Д. Н. Егоров оба эти мнения уничтожил. С обстоятельною критикой выступил М. К. Любавский, указавший, что княжество просуществовало всего 50 лет, что до Москвы оно было во власти татар, что князья его, может быть, одичавшие татарские мурзы. Указал М. К. [Любавский] и на излишество этой красочности, к которой Бахрушин прибегает. Я не выступал, т. к. в прошлом заседании говорил слишком много. Бахрушин подходит к явлениям первобытной культуры, которые надо изучать методами этнологии. Рассматривать их для XVII в. приходится через бумаги Сибирского приказа, следовательно, сквозь призму изображения наших подьячих XVII в., едва ли подготовленных к этнологическим изысканиям, путь исследования, таким образом, очень рискованный. Мне припоминаются по поводу доклада стихи А. Толстого: «Вы скажете: станем к варягам спиной, лицом повернемся к обдорам»346. Заседание кончилось очень поздно, в 1-м часу ночи.

20 ноября. Воскресенье. Отчет о заседании Думы с декларацией Трепова, главное место которой – открытое заявление о том, что Константинополь и проливы уступаются России347. Гнусные скандалы левых, которых пришлось исключить на 8 заседаний348. Громовая речь Пуришкевича против Протопопова349.

Был на диспуте Дератани, написавшего книгу о риторике в произведениях Овидия350. Книга на латинском языке, что не мешает магистру творительный падеж множественного числа от tristis писать постоянно tristiis [40] . У нас в гимназии за одну такую ошибку на экзамене был бы провал. Бывало, если во сне такая ошибка приснится, так просыпаешься от ужаса. Теперь же магистерская ошибка ставится только в легкий упрек.

Вечером у нас Холи и Д. Н. Егоров с М. М. [Егоровой].

21 ноября. Понедельник. Неожиданное и радостное известие в газетах: русские войска пришли под Бухарест и отогнали германо-болгар, подступивших к Бухаресту с юга351. Значит, мы помогаем Румынии.

Работал над биографией Петра. Вечером заходил навестить В. М. Хвостова, все еще остающегося в санатории доктора Зеленева. У него собралось целое общество: его сестра О. М. [Хвостова], служащая в их гимназии Е. Н. Карпова и ученик его Винавер. Слышал от них рассказ о докладе Родзянко в Ставке352. Когда Р[одзянко] доложил, что препятствием к согласной работе Думы с правительством является Протопопов, Государь будто бы сказал: «Вы же сами мне его рекомендовали 11/2 года назад», – слова, которые можно понимать как намек на избрание Протопопова Думой в товарищи председателя или, может быть, на личную рекомендацию, сделанную самим Родзянкой при докладе. Сознавшись в этом, Родзянко стал уверять Государя, что тогда Протопопов] был здоров, теперь же он болен.

22 ноября. Вторник. День навсегда для меня памятный: 14 лет тому назад в этот день был мой магистерский, а 7 лет – докторский диспут. Оба – светлые воспоминания в моей жизни.

Успехи в Румынии оказались мимолетными. Румыны опять подаются назад.

Утро я за работой над Петром в Митаве353. Заходил ко мне Новосельский со своим отчетом. Был у нас также доктор Рар у Мини, чтоб убедиться в окончании у него бронхита. Я навестил Ст. Ф. Фортунатова, который теперь живет в санатории, в великолепном барском доме, где раньше жил проф. Рот.

Я нашел его в очень хорошем состоянии. Речь правильная, изредка только как бы проглатывает отдельные слоги в словах. Он очень оживленно беседовал о текущих событиях, и я очень рад был найти у него согласие и с моими взглядами на преувеличение всяких россказней об изменах.

23 ноября. Среда. Сенсационный отчет о думском заседании. Марков 2-й грубо обругал Родзянку, за что исключен на 15 заседаний. Вследствие этой выходки несколько членов Думы вышло из группы правых354. Правая группа, очевидно, разваливается, и мы присутствуем при интересной эволюции взглядов. Теперь правой стороной Думы будут уже не люди, держащиеся за абсолютный строй в его чистом виде, а люди вроде графа В. А. Бобринского и Пуришкевича – монархисты, но признающие необходимость представительства, сторонники представительной монархии. Эта эволюция и так была неизбежна; война ее значительно ускорила, ускорив темп всей русской жизни.

Из Румынии сегодня весьма плохие известия. Немцы опять взяли верх; победа над ними, хотя и официально возвещенная, оказалась пуфом.

Утро за рефератами, довольно большими. Петру осталось немного времени. Затем просеминарий.

24 ноября. Четверг. Утро за подготовкой к семинарию и за биографией. Семинарий в Университете. Вечер дома. Просматривал книгу Верховского о Духовном Регламенте355.

В Англии тоже министерский кризис. Ллойд Джордж не уживается с Асквитом, и последний, кажется, вышел в отставку. Думать надо, что этот почтенный старец своей медлительностью и нерешительностью тормозил ход дел в так называемом «военном совете», который в Англии состоит из штатских людей и ведет войну. Может быть, теперь дела пойдут решительнее356.

25 ноября. Пятница. Все утро, и очень большое, потому что рано встал, занят был Петром. Развернув поздно принесенные газеты, увидел известие о падении Бухареста. Этого я никак не ожидал, хотя военные обозреватели говорят, что это давно уже предвиделось. В Англии результатом неудачного оборота румынских дел – кризис министерства. Неважно, совсем неважно идут дела союзников. Французы и англичане, действительно, палец о палец не ударили, чтобы выручить Румынию. На их фронтах военные действия совсем остановились. Печально. В профессорской В. Ж. К., где по пятницам собирается много народа, оживленный разговор о текущих событиях и мой спор с Пичетой и Савиным, доказывавшими, что в румынском несчастии виновата Россия. Оба они сообщали разного рода непроверенные слухи, против чего я очень возражал. Удивительно, как серьезные люди повторяют нелепые россказни, явно лживые! Мы, когда бываем присяжными заседателями, действуем с величайшей осторожностью и не решаемся обвинить иногда заведомого негодяя, если улики недостаточны. А клеветать, обвинять без всяких доказательств в пустых разговорах – это сколько угодно. Сказать, что такой-то, хотя бы и Ш[тюрмер], взяточник – легко; но где такому тяжкому обвинению доказательства?

26 ноября. Суббота. Занятия в Университете были отменены, как и во всех учебных заведениях, по случаю Георгиевского праздника357. Курс мой крайне сокращается. На Совет я также не ходил, так как вечером предстояло другое заседание, а два заседания в день – это уже слишком. Утром описывал отъезд Петра из Митавы. Затем с 12 ч. принялся за чтение отчета Л. Львова о летописях, составленного очень подробно, и читал его, далеко не окончив, до 7 ч. вечера. Вечером был в Обществе истории литературы в Историческом музее358, где собираются молодые историки литературы под председательством М. Н. Сперанского. Был доклад Сперанского о С. И. Смирнове как ученом. Сперанский верно охарактеризовал ученые интересы и вкусы покойного Сергея Ивановича [Смирнова]. Затем М. А. Голубцова прочла составленные одним из товарищей С. И. [Смирнова] по духовному училищу и по семинарии воспоминания о нем, очень живо написанные. Там были интересные выдержки из писем С. И. [Смирнова]. Затем объявлен был перерыв, и я, поблагодарив М. Н. [Сперанского], удалился. Общество произвело на меня наилучшее впечатление.

27 ноября. Воскресенье. Я встал рано и намеревался погрузиться в чтение отчета Львова. Но в десятом часу позвонил Д. Н. Егоров и с обычной своей нервностью сообщил, что накануне вечером Веселовский принес ему ответ на мою критику359, что ответ написан очень резко, что надо собрать комитет и обсудить, можно ли такую статью печатать и пр. Он попросил меня сейчас же зайти к нему, что я и сделал. Я взял у него статью, вернувшись домой, прочел ее и вовсе не нашел столь резкой, чтобы ее не печатать. Границы допустимого в ней не перейдены. Все это выбило меня из первоначальной колеи. Мысль начала работать в ином направлении: оторвалась от летописей, которым посвящен отчет Львова, и начала работать над составлением ответа Веселовскому360. У меня была некая Петрова, готовящаяся к магистерскому экзамену по русской истории; но впечатление оставила вроде Феноменова. Затем был С. К. Богоявленский, которому я прочел ответ Веселовского, и он также не нашел в нем ничего недопустимого. Я опять ходил к Д. Н. Егорову, отнести статьи, а вечером он с Марг. Мих. [Егоровой] был у нас.