Текст книги "Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в."

Автор книги: Михаил Кром

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

К этому следует добавить, что сами северские княжата до конца XV в. наглядно демонстрировали свою лояльность литовскому правительству. Так, один из кн. Шемячичей сопровождал Троцкого воеводу в походе 1484 г. против татар, захвативших тогда Киев [307]307
  Wolff J.Kniaziowie. S. 519.


[Закрыть], а кн. Семен Иванович Можайский вместе со смоленским воеводой оборонял в 1492–1493 гг. Серпейск и Мезецк от натиска московских войск [308]308
  ПСРЛ. Т. 24. С. 210.


[Закрыть]. В 1497 г. Семен Можайский и Василий Шемячич приняли участие в польско-литовской экспедиции в Молдавию [309]309
  Там же. Т. 32. С. 165.


[Закрыть]. Как видим, северские князья (в отличие от верховских) принимали активное участие в военно-политической жизни Великого княжества. Но связь их с Литвой проявлялась не только в военной службе: господарь сохранил за собой контроль над территорией северских «уделов» (вспомним, как Казимир свел ок. 1486 г. Андрея Можайского с Брянска, который он же пожаловал двадцать лет назад его отцу). Король охранял права местных землевладельцев (в частности, гомельских), защищая их от произвола кн. Можайских [310]310
  См.: РИБ. Т. 27. Стб. 374.


[Закрыть]. Нужно также отметить, что Казимир, возможно, вполне сознательно, не допускал возникновения в Чернигово-Северщине крупных уделов: города Гомель, Стародуб, Новгород-Северский, Трубчевск, Любеч были поделены между пятью княжескими семействами, в то время как Чернигов, Путивль (после 1470 г.), Радогощь, а с 1486 г. и Брянск (кольцом окружавшие княжеские владения!) управлялись господарскими наместниками и державцами [311]311
  Kuczyński S.Ziemie… S. 243–245, 251–252.


[Закрыть].

Однако объективно существовала опасная для Литвы возможность превращения пожалованных господарем на Северщине вотчин в настоящие уделы, их обособления от Великого княжества. Эта возможность реализовалась в правление великого князя Александра, опрометчиво пожаловавшего Семену Ивановичу Можайскому в придачу к Стародубу и Гомелю еще Чернигов и Карачев (июль 1496 г.) [312]312
  АЗР. Т. 1. № 139. С. 163–164.


[Закрыть]; впоследствии он же пожаловал кн. Семену волость Хотимль и подтвердил в 1499 г. все эти пожалования [313]313
  РИБ. Т. 27. Стб. 744–746.


[Закрыть]. События 1500 г. показали ошибочность этого шага. Но дело заключалось не только в размерах северских вотчин, но и в том, что их владельцы – потомки московских удельных князей – сохранили до конца XV в. княжеский статус. В источниках упоминаются бояре кн. Можайских [314]314
  Там же. Стб. 557, 735.


[Закрыть], причем в одном случае сказано, что кн. Иван Андреевич отнял имение у брянского боярина «и дал боярину своему» [315]315
  Там же. Стб. 557.


[Закрыть], – из чего можно заключить, что речь идет об одном из тех бояр, которые сопровождали Ивана Можайского при отъезде его в Литву. Кн. Иван Дмитриевич Шемячич также прибыл туда со своим двором. Известно, что князья Заозерские-Кубенские породнились с его отцом, Дмитрием Шемякой [316]316
  Зимин А. А.Формирование… С. 94.


[Закрыть]. Вероятно, часть из них в свите Ивана Шемячича приехали в Литву и служили при его дворе: в жалобе московских купцов, относящейся к 1487 г., среди «людей» кн. Семена Ивановича Шемячича фигурирует и «князь Давид Кубеньской»; здесь же упомянуты «воеводка» кн. Семена – Домоткан, а также «дьяк княж Семенов» [317]317
  Сб. РИО. Т. 35. С. 11.


[Закрыть]– все атрибуты княжеского двора налицо! Наконец, судя по событиям 1490-х гг., Шемячичи и Можайские имели собственные полки. В связи с этим понятно, что значительное расширение владений Семена Можайского в самом конце XV в. еще более ослабляло контроль виленского двора в данном регионе и усиливало самостоятельность и обособленность северских князей.

Итак, «украинные» князья во второй половине XV в. представляли собой и по происхождению, и по статусу весьма пеструю картину. Прежде всего можно выделить две категории: князей-отчичей и князей – владельцев полученных от господаря вотчин. Но это слишком общее деление: и в первой, и во второй категориях обнаруживается большое разнообразие в объеме княжеских прав, в степени зависимости от виленского двора, в размерах вотчин и т. д. Так, среди Рюриковичей – исконных владельцев своих земель четко выделяются как бы два полюса: на одном – князья-вассалы Новосильские, чьи отношения с великими князьями строились на договорных началах вплоть до конца XV в., на другом – утратившие княжеские права, превратившиеся в обычных вотчинников Мосальских; остальные князья занимали переходное, промежуточное положение между этими крайними полюсами (Мезецкие, Вяземские). Столь же разнообразным был статус вновь пожалованных княжеских вотчин: если владения Гедиминовичей (Бельских и Трубецких) никак нельзя считать уделами, то северские вотчины потомков московских удельных князей (особенно Можайских и Шемячичей) фактически напоминали к концу 1490-х гг. полусамостоятельные удельные княжения. Для последующего изложения важно подчеркнуть, что неоднородность, различия в статусе «украинных» княжат крайне затрудняли возможность их совместного выступления на внешнеполитической арене.

Наш анализ положения княжеских уделов и вотчин на русско-литовском пограничье будет неполон, если не коснуться внешнеполитического, межгосударственного аспекта статуса «украинных» князей. В литературе традиционно отмечается двусторонний характер службы верховских князей (Литве и Москве) [318]318
  Любавский М. К.Областное деление… С. 49–50, 53; Леонтович Ф. И.Очерки… С. 175–177; Дворниченко А. Ю.Русские земли… С. 93.


[Закрыть]. Здесь, однако, необходимы существенные уточнения. В русско-литовском договоре от 31 августа 1449 г. сказано в общем виде: «А верховъстии князи, што будуть издавна давали в Литву, то им и нинечы давати, а болши того не примышляти» [319]319
  ДДГ. № 53. С. 162.


[Закрыть]. Таким образом, великий князь московский старался сохранить свое покровительство и влияние над теми «украинными» князьями, которые к середине столетия оказались на литовской службе. Но о каких конкретно князьях здесь шла речь? Явно не о Тарусских, о которых в том же докончании ясно сказано, что они служат Василию II, и Казимиру «в них не вступатисе», и не о более мелких Хлепенских и Фоминских, поскольку, согласно тому же документу, «их… отчины, земли и воды – все мое, великого князя Васильеве» [320]320
  Там же. С. 161–162.


[Закрыть]. Следовательно, могли иметься в виду князья Новосильские, Мезецкие, Мосальские, служившие тогда Литве. Если, однако, обратиться к докончаниям великих князей московских первой половины XV в., в частности, с рязанскими князьями, можно заметить, что там упоминаются из «верховских» только тарусские и новосильские князья, причем особое внимание уделяется именно этим последним: даже после того как они перешли на литовскую службу, в докончаниях с рязанским великим князем Иваном Федоровичем 1434 и 1447 гг. делается специальная оговорка: «А новосилски[е] князи добьют мне челом, великому князю Василию Васильевичи)…» – в этом случае и рязанский князь должен «с ними взяти любовь по тому ж» [321]321
  Там же. № 47. С. 144 (1447 г.). Аналогично: там же. № 33. С. 85 (1434 г.).


[Закрыть]. Таким образом, кому бы ни служили новосильские князья – московскому или литовскому великому князю – они оставались в сфере междукняжеских, межгосударственных отношений; другие же «верховские» князья фактически к середине XV в. из этой сферы исчезают, превращаясь во «внутренних», московских или литовских. Уместно напомнить, что только новосильские князья на практике переходили в первой половине XV столетия с литовской службы на московскую и обратно вместе с вотчинами. Наконец, только по отношению к ним в 1490-х гг. была употреблена на русско-литовских переговорах знаменитая формула о службе «на обе стороны»: ведомо королю, – говорил Иван III, – «что нашим предним великим князем, да и литовским великим князем те князи на обе стороны служили с своими отчинами…» – и далее называются эти «князи»: Одоевские, Воротынские, Белевские [322]322
  Сб. РИО. Т. 35. С. 51 и 62.


[Закрыть].

Далеко не случайно, что именно за новосильскими князьями, чьи отношения с виленским двором еще и в 1480-х гг. определялись особыми докончаниями, признавалась определенная самостоятельность и в межгосударственной сфере. Чем меньше зависел служебный князь от сюзерена, тем, вероятно, активнее проявлял он себя на внешнеполитической арене. Это предположение нам предстоит проверить ниже, при изучении событий рубежа XV–XVI вв.

Наряду с отношениями к Москве и Литве большое влияние на положение украинных князей оказывала постоянная татарская угроза. Родоначальник новосильских князей, Роман Семенович, по словам родословий, «из Новосили в Одоев пришел жити от насилия от татарского», там же неоднократно встречаются характерные пометы «убили татарове» [323]323
  РИИР. 2. С. 112–114.


[Закрыть]. Татары часто «навещали» верховья Оки, а в конце 1430-х гг., как уже упоминалось, орда Улуг-Мухаммеда на несколько лет обосновалась в Белеве. В 1480 г., идя на соединение с Казимиром, хан Ахмат, миновав Мценск, Любуцк и Одоев, «ста у Воротыньска, ожидая к себе королевы помощи» [324]324
  ПСРЛ. Т. 25. С. 328.


[Закрыть].

Частые набеги татарских орд заставляли «верховских» князей искать покровительства в Москве или Вильно. Показателен в этой связи эпизод 1424 г. (уже упоминавшийся нами в другом контексте): «Царь Куидадат, – сообщает летопись, – поиде ратию к Одоеву на князя Юриа на Романовича». Услышав об этом, Витовт послал подмогу одоевскому князю, одновременно известив своего зятя, Василия I (на чьей службе находились тогда новосильские князья), однако «московскаа сила не поспела», и татары были разбиты только с Витовтовой помощью [325]325
  Там же. Т. 27. С. 100.


[Закрыть]. В этом эпизоде наглядно видно, что для участвующих сторон одоевский князь – самостоятельный правитель, субъект межгосударственных отношений. Кроме того, можно полагать, что безопасность его княжества гарантировалась совместно Москвой и Литвой. Наконец, если вспомнить, что в 1427 г., как показано выше, новосильские князья принесли присягу Витовту, то невольно напрашивается связь с событиями 1424 г.: очевидно, князья перешли на службу к тому государю, который оказался в состоянии оказать им в нужный момент эффективную помощь.

Интересно, что не только Москва и Литва, но и татары предъявляли права на сюзеренитет над верховскими княжествами: в 1498 г. Менгли-Гирей просил Ивана III помочь ему взыскать с одоевских князей причитающуюся хану пошлину, ибо «из старины одоевских городов князи… давали ясаку тысячю алтын, а дарагам другую тысячю алтын» [326]326
  Сб. РИО. Т. 41. С. 269.


[Закрыть]. Примечательно, что Иван III, не оспаривая права хана на получение ясака, отговаривался тем, что отчина одоевских князей пуста и платить им нечем [327]327
  Сб. РИО. Т. 41. С. 306.


[Закрыть]. Таким образом, к концу XV в. эти князья и их владения были объектом притязаний трех держав: Литвы, Москвы и Крыма.

В заключение необходимо коснуться еще одного аспекта положения украинных князей – конфессионального. В отечественной историографии XIX века было распространено мнение, что православные в Великом княжестве Литовском подвергались гонениям со стороны католиков. Однако проведенное радом исследователей в начале XX столетия специальное изучение правового статуса православных в Великом княжестве XV–XVI вв. показало, что единственным законодательным ограничением права тех, кто исповедовал «греческую» веру, был предусмотренный Городельским привилеем 1413 г. запрет всем некатоликам занимать «уряды» в Вильне и Троках – т. е. фактически центральные должности в государстве [328]328
  Любавский М. К.К вопросу об ограничении прав православных князей, панов и шляхты в Великом княжестве Литовском до Люблинской унии // Сборник статей, посвященных В. О. Ключевскому. М., 1909. С. 1–17; Czerniak W.Sprawa równouprawnienia schizmatyków i katolików na Litwie (1432–1563 r.) // RAU. Wydział hist.-fil. Ser. II. T. XIX. Kraków, 1903. S 348–405; Kamieniecki W.Ograniczenia wyznaniowe w prawodawstwie litewskim w XV i XVI wieku // PH T. XIII. Zeszyt 3. Warszawa, 1911. S. 268–282.


[Закрыть]. В остальном же православные пользовались теми же правами, что и католики. Многие современные исследователи – и зарубежные, и отечественные – считают, что говорить о «религиозном гнете» в Литовском государстве эпохи Ягеллонов нет оснований: хотя православие являлась не господствующей, а только терпимой религией, эта веротерпимость была достаточно широкой; никаких насилий или репрессий против православных не было, в вопросах культа им предоставлялась полная свобода; нельзя переносить на XV – начало XVI в. ситуацию конца XVI–XVII в. [329]329
  Chodynicki K.Kościół prawosławny a Rzeczpospolita Polska. Warszawa, 1937. S. IX, 75–79, 81, 85, 87; Jabłonowski H.Westrussland zwischen Wilna und Moskau. Leiden, 1955. S. 51–55, 153–154; Tazbir J.Państwo bez stosów. Warszawa, 1967. S. 31–33; Ochmański J.Biskupstwo wileńskie w średniowieczu. Poznań, 1972. S. 81; Kosman M.Tolerancja wyznaniowa na Litwie do XVIII wieku // ORP. T. XVIII. 1973. S. 95–123; Тихомиров М. Н.Россия в XVI столетии. С. 408; Думин С. В.Другая Русь (Великое княжество Литовское и Русское) // История Отечества: люди, идеи, решения: Очерки истории России IX – начала XX в. М., 1991. С. 109. Из новейших работ см.: Mironowicz A.Kościół prawosławny w państwie Piastów i Jagiellonów. Białystok, 2003. S. 194, 196, 200–201, 215.


[Закрыть]Другие авторы видят картину не в столь радужном свете, указывая, в частности, на колебания правительственного курса в отношении восточной церкви [330]330
  Беднов В. А.Православная церковь в Польше и Литве (по Volumina legum). Екатеринослав, 1908. С. 25, 28, 32, 40–44; Backus O.Motives of West Russian Nobles in Deserting Lithuania for Moscow, 1377–1514. Lawrence (Kansas), 1957. P. 86–89; Хорошкевич A. Л.Жалованные грамоты Литовской метрики конца XV в. и их классификация // Источниковедческие проблемы истории народов Прибалтики. Рига, 1970. С. 53–56; Русина О. В.З історії входження Чернігово-Сіверщини до складу Росії // УІЖ. 1989. № 3. С. 96–97.


[Закрыть], но даже при самом осторожном подходе можно считать несомненным, что по крайней мере до 80–90-х гг. XV в. положение православных в Великом княжестве было вполне благоприятным [331]331
  Макарий.История русской церкви. Изд. 2. Т. IX. СПб., 1900. С. 20, 76–79; Хорошкевич А. Л.Русское государство в системе международных отношений конца XV – начала XVI в. М., 1980. С. 86.


[Закрыть]. Действительно, даже Иван III, очень ревниво следивший за положением православных в Литве, упрекая в 1500 г. Александра Казимировича за притеснение русских князей в вере, подчеркивал: «а наперед того от твоего отца и от твоих предков такая нужа им о вере не бывала» [332]332
  Сб. РИО. Т. 35. С. 295.


[Закрыть]. Что же касается упомянутого выше ограничения на занятие высших государственных постов, то оно украинных князей практически не затрагивало: лишь немногие из них, полностью утратив княжеские права, поступали на придворную и административную службу и получали те или иные «уряды» – о них нам еще придется говорить в дальнейшем. Большинство же порубежных князей принимали в политической жизни Литвы незначительное участие, а уделы новосильских князей, как показано выше, вообще были обособлены почти полностью от Великого княжества. Наконец, частые переходы князей с московской службы на литовскую и обратно в первой половине XV в. и даже позднее показывают, что при этих переходах они не чувствовали какой-то перемены духовной атмосферы, оставаясь в том же русском, православном пространстве. Отсутствие религиозной границы, как и твердой политической линии раздела между Московским и Литовским государствами было важным аспектом положения украинных князей в рассматриваемый период. Проанализировав с разных сторон положение этих князей, можно перейти к изучению их роли в событиях конца XV в., приведших к вхождению верховских и северских уделов и вотчин в состав России.

Глава вторая
Роль «украинных» князей в борьбе между Русским государством и Великим княжеством Литовским из-за пограничных земель в конце XV в.

В обширной историографии русско-литовских отношений конца XV в. до сих пор остается невыясненной роль князей в этих событиях. Отечественные исследователи приписывали им тягу к Москве, а зарубежные ученые, наоборот, считали князей жертвой московской агрессии, но при всем различии оценок подход был одним и тем же: князья рассматривались как однородная, недифференцированная масса. Даже О. Бакус, посвятивший свой труд выяснению мотивов княжеских «отъездов» в Москву, не избежал этой ошибки [333]333
  См. с. 21 настоящего издания.


[Закрыть]. Между тем, как мы могли убедиться, статус различных княжеских фамилий был далеко не одинаков. Учет этого обстоятельства должен помочь уяснению конкретного хода и результатов событий 1480–1500 гг.

Долгое время на русско-литовском рубеже поддерживалось определенное равновесие: волна отъездов русской знати к московскому двору в первой четверти XV в. сменилась серией переходов на литовскую службу во второй четверти столетия. Поэтому когда в 1470-х гг. начался «отток» верховских князей в Москву, это еще не означало радикального изменения ситуации на русско-литовском пограничье. Одним из первых перешел на московскую службу кн. Семен Юрьевич Одоевский. Точная дата его «отъезда» неизвестна, но случилось это во всяком случае до осени 1473 г.: к этому времени относится летописное известие о том, что любучане (мстившие за набег «москвичей» на Любутск) «безвестно приидоша на князя Семена Одоевского», и в бою с ними кн. Семен погиб [334]334
  ПСРЛ. Т. 8. СПб., 1859. С. 178; Т. 12. СПб., 1901. С. 154; Т. 28. М.-Л., 1963. С. 136.


[Закрыть]. Позднее, в 1487 г., Иван III пенял литовскому послу: «нашему слузе князю Семену Одоевскому и его детем нашим слугам, колко лиха чинился от короловых украиных князей и от его людей… и самого князя Семена короловы люди убили» [335]335
  Сб. РИО. Т. 35. СПб., 1882. С. 5.


[Закрыть]. Не следует ли из приведенного текста, что кн. Семен перешел на службу к Ивану III вместе с сыновьями? Для определенного ответа у нас недостает данных, так как систематические записи в посольских книгах начинаются с 1480-х гг., а летописи о выезде Одоевских из Литвы не упоминают. В 1487 г. братья Семеновичи Одоевские, несомненно, находились уже на московской службе [336]336
  Там же. С. 1 (прим.), 3–5; там же. Т. 41. СПб., 1884. С. 67.


[Закрыть].

Что могло побудить кн. Семена Юрьевича и его сыновей к переходу на службу к Ивану III? Уместно напомнить, что в апреле 1459 г. старший брат Семена, кн. Иван Юрьевич «новоселскии и одоевъскии», заключил вместе с братаничами Федором и Василием Михайловичами (Белевскими) докончание с королем Казимиром [337]337
  ДДГ. М.-Л., 1950. № 60. С. 192.


[Закрыть]. Но родной брат Ивана Семен и дети последнего в этом договоре даже не упомянуты. Возможно, они вообще не были связаны каким-либо докончанием с литовским господарем: в пользу подобного предположения говорит тот факт, что Казимир, неоднократно протестуя против приема Иваном III на службу тех или иных верховских князей, ни разу в 80-х – начале 90-х гг. не обмолвился о правомочности службы московскому государю Семеновичей Одоевских. Может быть, эта линия Одоевских присягнула Ивану Васильевичу еще в 60-х гг., самое позднее – в начале 70-х. Итак, налицо раскол в роде кн. Одоевских. Вероятно, именно здесь следует искать причины перехода Семена и его сыновей на московскую службу. Старшая линия, потомки Ивана Юрьевича, напротив, оставалась лояльна к литовскому господарю и пользовалась его милостями: сохранились упоминания о пожаловании Казимиром смоленских сел Ивану Одоевскому и его детям Михаилу и Федору [338]338
  АЛМ. Т. 1. Вып. 2. Варшава, 1897. С. 81, 95; РИБ. Т. 27. СПб., 1910. Стб. 650 и сл.; Сб. РИО. Т. 35. С. 232.


[Закрыть]. Кн. Михаил Иванович умер, видимо, до 1492 г., а его младший брат Федор жаловался в начале этого года королю, что слуги Ивана III, «княжи Семеновы дети Одоевского, братья его (двоюродные. – М. К.), княжу Феодорову матерь поймали, а вотчину его половину города Одоева засели, и волости удел его побрали…» [339]339
  Сб. РИО. Т. 35. С. 59. Упоминание о Михаиле как о покойном: там же. С 57.


[Закрыть]. Так мы узнаем, что Семеновичи и Ивановичи владели Одоевом по половинам; стало быть, одна часть города оказалась в московской стороне, а другая – в литовской. Семеновичи – князь Иван «с братьею» – отрицали, однако, факт нападения на удел Федора; зато они заявили, что у них есть «с ним слово о вотчине о болшом княженье: по роду, по старейшинству пригоже, сказывают, быти на болшом княженье… князю Ивану Семеновичи) Одоевскому» – они посылали о том к кн. Федору, но тот с ними «смолвы» о «болшом княженье» не учинил [340]340
  Сб. РИО. Т. 35. С. 59 и 65.


[Закрыть].

Семейная вражда в роду новосильских князей была, можно сказать, запрограммирована: в их докончаниях с Казимиром предусмотрен случай – «коли сами промежы собе князи новосилскии сопремся», тогда «управить» между ними должен господарь [341]341
  ДДГ. С. 193. Ср.: АЗР. Т. 1. СПб. 1846. № 80. С. 101.


[Закрыть]. Но когда родичи служили, как в описанном случае, разным государям, семейная распря превращалась в межгосударственный конфликт. Мы еще не раз встретимся с подобными фактами.

Мнение Ю. Вольфа о том, что Федор Одоевский тоже перешел в конце концов на московскую службу [342]342
  Wolff J.Kniaziowie litewsko-ruscy od końca czternastego wieku. Warszawa, 1895. S. 280.


[Закрыть], источниками не подтверждается. Своей родовой вотчины он лишился: на переговорах о мире в Москве в начале 1494 г. литовские послы «отступилися» в сторону Ивана III, в числе прочего, «и княжы Феодоровы долници Одоевского» [343]343
  Сб. РИО. Т. 35. С. 120.


[Закрыть], но сам он остался на литовской службе и в качестве утешения получил от великого князя Александра в держание Дорогобуж (владел им весной 1494 г. [344]344
  Там же. С. 141.


[Закрыть]). Летом 1497 г. кн. Федора уже не было в живых [345]345
  Там же. С. 232.


[Закрыть].

Хронологически следующим после перехода на московскую службу Семена Одоевского с сыновьями был выезд в Москву (без вотчины) кн. Федора Ивановича Бельского в 1481/82 г. [346]346
  ПСРЛ. Т. 18. СПб., 1913. С. 269; Т. 25. М.-Л., 1949. С. 329.


[Закрыть]Как уже говорилось, бегство кн. Федора в Москву произошло после раскрытия заговора против Казимира, в котором Бельский участвовал вместе со своими родственниками – князьями Михаилом Олельковичем и Иваном Гольшанским. Сведения источников об этом заговоре 1481 г. крайне скудны и противоречивы, и, может быть, именно поэтому в науке возникло столько различных версий этих событий.

Так, В. Б. Антонович видел в них одну из «последних попыток русских князей к восстановлению прав народного начала», результат «общего недовольства русских князей» состоянием дел в Великом княжестве [347]347
  Антонович В. Б.Монографии по истории Западной и Юго-Западной России. Т. 1. Киев, 1885. С. 240.


[Закрыть]. О «русско-литовском антагонизме» и недовольстве русских князей писал и М. С. Грушевский. По его мнению, заговор, носивший «династически-родовой характер», имел целью возведение на литовский престол (возможно, при поддержке Москвы) Михаила Олельковича; наличие какой-либо религиозной подоплеки событий 1481 г. Грушевский отрицал [348]348
  Грушевський М. С.Історія України-Руси. Т. IV. Київ-Львів, 1907. C. 268–273.


[Закрыть]. М. К. Любавский, напротив, усматривал прямую связь между заговором против короля и изданным Казимиром в 1481 г. указом, запрещавшим строительство новых православных храмов. По мнению Любавского, заговорщики в случае неудачи покушения на короля собирались «отсесть» к Москве земли Великого княжества по Березину [349]349
  Любавский М. К.Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно. Изд. 2. М., 1915. С. 203.


[Закрыть].

Польский исследователь Ф. Папэ, наиболее подробно изучивший обстоятельства пресловутого заговора, аргументированно отрицал религиозную сторону в рассматриваемых событиях, подчеркивал отсутствие у заговорщиков поддержки в широких слоях общества; по его мнению, в основе заговора была борьба центробежных удельных сил с силами государственной централизации [350]350
  Papée F.Polska i Litwa na przełomie wieków średnich. Т. I. Kraków, 1904. S. 66–82.


[Закрыть]. Об узкодинастическом характере заговора писал Ф. Конечный [351]351
  Koneczny F.Litwa a Moskwa w latach 1449–1492. Wilno, 1929. S. 176.


[Закрыть]. А другой польский историк Л. Коланковский, считая главной целью заговорщиков лишение дома Ягеллонов власти над Великим княжеством или по крайней мере передачу восточных районов (по Березину) Москве, в то же время подчеркивал наличие в их действиях и религиозного мотива [352]352
  Kolankowski L.Dzieje Wielkiego Księstwa Litewskiego za Jagiellonów. T. I. Warszawa, 1930. S. 348–350.


[Закрыть].

Наиболее близкую к действительности точку зрения высказал, на мой взгляд, А. Е. Пресняков, указавший на сугубо династический (притязания Олельковича на престол), а не национальный или религиозный характер заговора; возражал он и против версии Папэ о борьбе центробежных и централизаторских тенденций, проявившейся якобы в данном эпизоде [353]353
  Пресняков А. Е.Лекции по русской истории. Т. II. Вып. 1. М., 1939. С. 154–158.


[Закрыть]. Сходную аргументацию привел позднее X. Яблоновски [354]354
  Jabłonowski H.Westrussland zwischen Wilna und Moskau. Leiden, 1955. S. 118–123.


[Закрыть]. Наконец, К. В. Базилевич вопреки всей предшествующей историографической традиции считал версию о династическом характере событий 1481 г. ошибочной, видя в них не «заговор князей», а проявление развернувшегося в те годы «сильного движения православного населения в сторону присоединения к Москве»; к этому движению, по мнению исследователя, примыкали в начале 80-х гг. XV в. и верховские князья [355]355
  Базилевич К. В.Внешняя политика Русского централизованного государства (Вторая половина XV века). М., 1952. С. 151–154. Об «участии народных масс в этих событиях» пишет и А. Ю. Дворниченко (Русские земли Великого княжества Литовского. СПб., 1993. С. 211–212).


[Закрыть].

Едва ли, однако, последняя из приведенных версий приближает нас к верному пониманию указанных событий. Единственный по существу источник, на который эта версия опирается, – известие Софийской II летописи – не вызывает особого доверия. Здесь под 1481/82 г. сообщается о «мятеже» в Литовской земле: «восхотеша вотчичи, Олшанской да Оленкович (так!) да князь Федор Белской, по Березыню реку отсести на великого князя Литовской земли, един же их обговорил», и король двоих из них казнил, а Федор Бельский бежал к Москве; впоследствии великий князь добивался у короля отпуска к мужу жены кн. Федора, оставшейся в Литве, – но тщетно [356]356
  ПСРЛ. Т. 6. СПб., 1853. С. 233. Так же в Львовской: там же. Т. 20. СПб., 1910. С. 348.


[Закрыть].

Часть информации в этом летописном тексте несомненно соответствует действительности: верно названы имена заговорщиков; хлопоты о возвращении Ф. Бельскому его жены отразились и в посольской книге [357]357
  Сб. РИО. Т. 35. С. 13, 133, 144–145 и др.


[Закрыть]. Вполне возможно, источником информации о «мятеже» в Литве был сам беглец – Федор Бельский: он и мог представить задним числом цели заговорщиков в желательном для московского государя свете – как стремление «отсести на великого князя» часть литовских земель. В летописном тексте события явно увидены из Москвы; с литовскими реалиями составитель свода был слабо знаком – иначе трудно объяснить пассаж о землях «по Березыню реку». На притоке Березины, р. Гольшанке, находилось родовое владение кн. Гольшанских, к которым принадлежал один из заговорщиков – Иван Юрьевич (сам он владел Дубровицей на Горыни) [358]358
  Любавский М. К.Областное деление и местное управление Литовско-Русского государства ко времени издания первого литовского Статута. М., 1892. С. 116; Wolff J.Kniaziowie… S. 94, 107.


[Закрыть], – отсюда, наверное, упоминание о Березине в летописном известии. Однако только человек, не знакомый с положением дел в Великом княжестве, мог посчитать, будто заговорщики действительно были в состоянии «оторвать» от Литвы такую громадную территорию: ведь от владений Ивана Гольшанского или от Слуцка и Копыля, принадлежавших другому заговорщику – Михаилу Олельковичу, – до тогдашней границы с Москвой было не менее 500–600 км! Эту территорию они отнюдь не контролировали. Даже кн. Федор Бельский, чья вотчина (г. Белая) находилась намного ближе к границе, не смог «отъехать» в Москву вместе с ней: этому, очевидно, воспрепятствовал его родной брат Семен, оставшийся лояльным к королю и в благодарность получивший от него все имения беглеца (см. выше). Случай с родным братом Федора Бельского, как и с его женой (из рода кн. Кобринских), так и не пожелавшей приехать к мужу в Москву [359]359
  Сб. РИО. Т. 35. С. 188, 192–193, 209, 212.


[Закрыть], – весьма показателен: даже среди ближайшей родни заговорщики не имели прочной опоры. В конце концов, как неоднократно отмечалось в литературе, ни один источник не добавляет ни одного имени к троим вышеупомянутым участникам событий 1481 г. За этими последними стояла не «княжеская партия» (В. Б. Антонович) и тем более не «сильное движение православного населения» (К. В. Базилевич), а лишь узкий круг заговорщиков.

В пользу такой трактовки событий 1481 г. свидетельствует самый ранний из сохранившихся источников – письмо хелминского воеводы в Гданьск от 20 мая 1481 г. Здесь сообщается, что перед Пасхой (22 апреля 1481 г.) «литовские господа, то есть самые дерзкие (? wegestin) князья» задумали убить короля и его сыновей во время охоты, а королеву взять под стражу, но «добрые люди» успели предупредить Казимира, тот избежал опасности и велел арестовать заговорщиков [360]360
  Codex epistolaris saeculi decimi quinti. T. III. Col. A. Lewicki. Kraków, 1894. № 296. P. 321–322.


[Закрыть]. О составе участников заговора сходно говорят и другие литовско-польские источники. Так, в посольстве великого князя литовского Александра к венгерскому королю Владиславу (1501 г.) напоминалось, как при их отце Казимире «от подданных княжат земли нашого милостивого пана некоторые… на его милость (короля. – М. К.)… повстати умыслили, так и на вашу милость, сынов его милости» [361]361
  АЗР. Т. 1. № 188. С. 222.


[Закрыть]. Важно также свидетельство Ольбрахта Гаштольда в письме королеве Боне (1525 г.) – ведь отец его, Мартин Гаштольд, был в 1481 г. Троцким воеводой и, следовательно, по рангу должен был участвовать в судебном процессе над заговорщиками: «два предка этого Слуцкого (кн. Юрия Семеновича Слуцкого. – М. К.), русские князья… покойным королем Казимиром… были по суду обезглавлены, ибо они составили заговор с целью убийства короля и великого князя, вышеназванного государя Казимира, желая, чтобы по уговору только один (из них. – М. К.) занял Великое княжество» [362]362
  AT. T. VII. Posnaniae, 1856. № 36. S. 268–269.


[Закрыть]. Очевидно, здесь имеются в виду Михаил Олелькович (дед Юрия Слуцкого, о котором пишет О. М. Гаштольд) и Иван Гольшанский. Наконец, прусские хронисты XVI в., в частности А. Крацц («Вандалия» 1517 г.), отмечали, что среди вельмож были такие, которые считались достойными трона в случае убийства короля [363]363
  Цит. по: Papée F.Polska i Litwa… S. 74.


[Закрыть]. Здесь опять-таки можно видеть намек на Михаила Олельковича.

Таким образом, версия о заговоре небольшой группы княжат – родственников правившей династии с целью захвата власти в Литве может считаться вполне обоснованной. Что же касается вопроса о религиозной подоплеке этих событий, то рядом исследователей уже были высказаны серьезные сомнения в ее наличии [364]364
  Грушевський М. С.Історія України-Руси. Т. IV. С. 272; Papée F.Polska i Litwa… S. 73–74; Пресняков А. Е.Лекции. Т. II. Вып. 1. С. 156–157.


[Закрыть]. Едва ли следует принимать на веру слова из упомянутого выше посольства Александра к венгерскому королю о том, что княжата тогда «не для иного, ниж для веры светой повстати умыслили…» [365]365
  АЗР. Т. 1. С. 222.


[Закрыть]. Во-первых, такая оценка событий 20-летней давности могла быть подсказана (как полагали М. С. Грушевский и А. Е. Пресняков в указанных выше работах) ситуацией начала XVI в. Во-вторых же, здесь можно усмотреть дипломатический прием, рассчитанный на определенный эффект. В том, что религиозные мотивы активно использовались государями Восточной Европы в политических целях, нам еще предстоит убедиться в дальнейшем. Словом, нет никаких оснований видеть в трех заговорщиках борцов за православную веру [366]366
  Имена двух участников событий 1481 г., Михаила Олельковича и Федора Бельского, упоминаются среди лиц, подписавших послание митрополита Мисаила к папе Сиксту IV (1476 г.), – если верить тексту этого документа, опубликованному Ипатием Поцеем в 1605 г. (см.: Архив Юго-Западной России. Ч. 1. Т. VII. Киев, 1887. С. 193–231; имена князей: с. 199). На этом основании можно было бы считать этих князей сторонниками унии, ибо грамота выдержана явно в униатском духе. Однако в списке этого документа 20-х гг. XVI в. из Синодального собрания ГИМ подписей князей нет (Русский феодальный архив XIV – первой трети XVI века. Вып. V. М., 1992. С. 1071–1074). Вопрос нуждается в дальнейшем изучении.


[Закрыть].

Не находит опоры в источниках попытка К. В. Базилевича связать с выступлением против Казимира в начале 80-х гг. верховских князей. Нельзя согласиться и с утверждением, что бегство Федора Бельского в Москву послужило толчком к переходу под власть Ивана III украинных князей [367]367
  Любавский М. К.Очерк истории… С. 203; Базилевич К. В.Внешняя политика… С. 153.


[Закрыть]. В действительности же после «отъезда» в Москву Семена Одоевского с сыновьями (в начале 70-х гг. или даже раньше) в переходах верховских князей на московскую службу наблюдается длительный перерыв примерно на полтора десятка лет, до 1487 г. Так что в ситуации на русско-литовском пограничье бегство Ф. Бельского практически ничего не изменило.

«Отъезды» верховских князей к Ивану III возобновились во второй половине 80-х гг. Еще 10 апреля 1483 г. Казимир заключил докончание «по старине» с князьями Дмитрием и Семеном Федоровичами и Иваном Михайловичем Воротынскими [368]368
  АЗР. Т. 1. № 80. С. 100–101.


[Закрыть], а уже в начале октября 1487 г. литовский посол жаловался в Москве на обиды от кн. Ивана Михайловича Воротынского, причем называл его «королевским слугой» [369]369
  Сб. РИО. Т. 35. С. 1 (прим.), 3, 4.


[Закрыть]. Последнее обстоятельство позволяет предположить, что переход его на московскую службу произошел незадолго до этого посольства. Иван III в ответ протестовал против именования И. М. Воротынского слугой короля, напомнив, что «коли нам бил челом князь Иван служити, и мы посылали от него к королю с отказом, а наш слуга князь Иван посылал с нашим дворянином своего человека и целование королю с себе сложил» [370]370
  Там же. С. 5.


[Закрыть]. Однако Казимир, констатируя факт перехода («Князь Иван Михайлович Воротынский, что ныне тебе служит…»), юридически его не признавал: «зовет его король своим слугою, а из присяги и из их записи (очевидно, докончания 1483 г. – М. К.) его не выпустит» [371]371
  Сб. РИО. Т. 35. С. 4, 5.


[Закрыть]. Можно предположить, что этот переход Ивана Воротынского со своей вотчиной (включая г. Перемышль [372]372
  Там же. С. 3, 4.


[Закрыть]) произошел где-то в первой половине того же 1487 г.

Видимо, в конце того же года перешел на сторону Ивана III и кн. Иван Васильевич Белевский: в тексте посольства к Казимиру, с которым выехал из Москвы 1 января 1488 г. Михаил Яропкин, Иван III называет Ивана Белевского «наш слуга» [373]373
  Там же. С. 8.


[Закрыть]. Затем на несколько лет переходы прекратились, а в декабре 1489 г. из Москвы к королю отправилось посольство с известием, что кн. Дмитрий Федорович Воротынский «нынечя нам (Ивану III. – М. К.) бил челом служити», однако Казимир ответил, что «тот князь Дмитрия нам и великому князьству Литовскому присягнул и записался и докончяние вчинил, про то мы с тое присяги его не выпускаем» [374]374
  Сб. РИО. Т. 35. С. 40.


[Закрыть]. Переход под власть Ивана III Дмитрия Воротынского имел важное значение для судьбы верховских княжеств и для развития русско-литовских отношений. Не случайно в ряде московских летописей под декабрем 1489 г. помещена специальная статья о приезде «на Москву» кн. Д. Ф. Воротынского «с своею отчиною», а следом говорится о переходе «того же лета» на службу к Ивану III кн. Ивана Михайловича Перемышльского (Воротынского) и Ивана Васильевича Белевского «в своею братиею» [375]375
  ПСРЛ. Т. 24. Пг., 1921. С. 206; Т. 27. М. – Л., 1962. С. 289; Т. 8. С. 219; ИЛ. М., 1957. С. 128.


[Закрыть], – хотя, как мы уже знаем, оба князя Ивана, Воротынский и Белевский, перешли на московскую службу на пару лет раньше, а братья последнего попали под власть Москвы позднее, в начале 90-х гг. По-видимому, при последующем переосмыслении этих событий все княжеские «отъезды» той поры были приурочены к дате наиболее значительного из них – «отъезда» Дмитрия Воротынского [376]376
  Интересно, что и в поздних польских хрониках под 1489 г. помещена статья об отпадении к Москве «княжат Северской Руси» (!): причиной тому послужил, согласно М. Кромеру, незначительный эпизод: приехавших в Вильно князей (имена не названы) не допустили к королю, а одному из них даже прищемили дверью ногу; в гневе княжата поддались под власть Ивана III ( Kromer M.Kronika… Sanok, 1857. S. 1311. Повторено М. Стрыйковским: Stryikowski M.Kronika… T. 2. Warszawa, 1846. S. 290–291).


[Закрыть].

В 1483 г. братья Дмитрий и Семен Федоровичи заключили с королем докончание, о котором не раз уже говорилось выше. Оба брата, совместно владея Воротынском [377]377
  Сб. РИО. Т. 35. С. 35, 39.


[Закрыть], до конца 1489 г. верно служили Казимиру, совершая опустошительные набеги на соседние московские территории. Они несомненно обладали значительными военными силами: так, в нападении на Медынские волости участвовал их отряд (его можно назвать полком) «с знамяны и с трубами» (конец 1488 года) [378]378
  Там же. С. 21, 39.


[Закрыть], а весной следующего года князья Дмитрий и Семен выдержали в своем Воротынске серьезную осаду и приступ одиннадцати московских воевод, хотя и понесли немалые потери: был сожжен посад, «люди» Ивана III «бояр и боярынь много поймали и всих головами семь тысячь (!) повели» [379]379
  Там же. С. 35.


[Закрыть].