Текст книги ""АукцЫон". Книга учета жизни"

Автор книги: Михаил Марголис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

В тот самый день, когда Вова чуть не свалился на концерте на голову Борюсику, последний и начертал на стене одного из камчатских домов (так выходит, если сопоставлять все данные и свидетельства) свое бессмертное «Ы».

– Это спонтанно получилось, – ставит точки над Ы Шавейников. – 21 октября 1988-го, на гастролях, я вышел из гостиницы прогуляться, осмотреть окрестности. Я вообще люблю по городам гулять. А в тот раз еще и пивка, кажется, хотел купить, поднести Гаркуше, а то он лежал в номере, охал. Пиво там, помнится, тогда в полиэтиленовых пакетах продавали. Иду, разглядываю надписи на домах: «Миша, я тебя люблю!», «Маша, я тебя люблю!», «Наутилус Помпилиус», «Алиса» и т. п. И на доме возле гостиницы захотелось написать наше название. Без всякой задней мысли нацарапал «АукцЫон», типа, как слышится, так и пишется. В диктанте ведь тоже иногда люди машинально ошибки делают, хотя, как правильно пишется слово, знают…

Потом Гаркуша пивка попил и тоже на улицу проветриться сходил. Вернулся и говорит: «Там какой-то идиот „АукцЫон" через „ы" написал». Я ответил: «Олег, во-первых, не надо говорить, что это идиот, а во-вторых, это написал я». Когда вечером в ресторане рассказали ребятам эту историю, Ленька крикнул: «Борюсик, ты гений!»

– Все, что ни делается, – к лучшему, – подтверждает Гаркундель. – Боря, окончивший неполных семь классов, написал «Аукцион» через «Ы», и непроизвольно возник наш бренд. Миллер тут же начал обыгрывать «Ы» в различных арт-работах. Афиши придумывал, плакаты. За название «АукцЫон» он крепко ухватился.

– Вскоре мы, особенно Миллер, даже стали обижаться: какого хрена нас где-то на афишах продолжают писать через «и», – развивает тему Шавейников. – Мы – «АукцЫон», пора бы понять и запомнить. Хотя какие-то депутаты, доводилось слышать, в ту пору возмущались, мол, что себе позволяют эти молодые рокеры, самовольно меняют грамматику русского языка, например пишут слово «аукцион» через «ы».

Краски стирают, бомбы развозят

Боря первым в «АукцЫоне» воспротивился гримироваться и надевать миллеровские костюмы. Он жестко намекнул Кире, что если тот попытается его накрасить, то за это ответит.

Олег Гаркуша

Однажды на гастролях мы с Миллером в одном номере поселились, и я ему как-то сурово сказал: «Слышь, ты, Пикассо…» Но Кирилл не обиделся, он понимал, что я пока еще не способен оценить его искусство.

Борис Шавейников

Возвращаясь с Востока на Запад, через весь доживавший последние годы Советский Союз, «АукцЫон» опять тормознулся на Урале и дал серию концертов в челябинском цирке, на одном из которых в процессе исполнения «Пионера» разносторонне одаренный йог Веселкин «вытащил помойную урну и опрокинул себе на голову, а потом в ней ковырялся…». Сидевший за барабанами Борюсик в этот момент, видимо, изо всех своих постармейских сил старался ничему не удивляться, как и рекомендовали ему новые товарищи по группе.

– На тех гастролях мы продолжали присматриваться к Шавейникову, как и на первых наших совместных с ним репетициях, – вспоминает Леня. – Иногда смех разбирал от понимания того, что это явно не наш человек. Черидник, конечно, больше подходил нам по духу, а тогда я еще и считал, что играет он лучше Бори. Правда, потом мое мнение изменилось. Но поначалу мне казалось, что Игорь музыкант более просвещенный. Он, например, любую партию Стюарта Коупленда из Police с ходу мог сыграть. А когда я Шавейникова спросил: «Ты хоть раз слушал Police?» – он ответил: «Чего-то слушал, но как это играть, не знаю». Борюсик отдавал должное странности Коупленда, но музыка Police его не прикалывала. Ему и с нами-то было не особенно интересно. Он слушал Led Zeppelin, Black Sabbath, Deep Purple и играл в том же ключе. Мы тогда хихикали над ним, но и он тоже ухмылялся от всего, что происходило в «АукцЫоне». А потом вдруг Борюсик с Бондариком начал очень дружить. И Витек признал его нашим человеком. Они образовали крепкую ритм-секцию, с отличным взаимопониманием, и у нас стали уже с Шавейниковым новые песни получаться.

– Не сказал бы, что с Виктором Романычем Бондариком у нас сразу установились такие дружеские отношения, какие есть теперь, – говорит Борюсик, – но мы старались друг другу помочь. Порой собирались вдвоем на «точке», отрабатывали какие-то упражнения, отдельно что-то репетировали, сыгрывались… Сейчас-то уж перестали так делать. И, к слову, помимо меня, из «АукцЫона» еще только Бондарик служил в армии.

– С Шавейниковым мне было столь же непросто, как с Бондариком или Пашей Литвиновым, – сетует Миллер. – Пашка вообще скептически к любым предложениям относился. Он своеобразный клиент, всегда был слегка сам по себе и считал себя умнее всех. Приходилось его трясти, допытываться: «Ну, чего же ты, Паша, хочешь-то, в конце концов?» Бондарик периодически комплексовал, а Борис просто не желал участвовать ни в каких перфомансах. Впрочем, он появился в «АукцЫоне», когда группа, скажем так, повзрослела и постепенно стала играть музыку, которой не требовался театральный антураж. И публика у «Ы» начала меняться. На «аукцыоновские» сейшены все больше приходили те, кто слушал именно оригинальные, усложнявшиеся песни группы, а не реагировал на ее эпатажный имидж.

– В момент прихода Шавейникова миллеровские костюмы отодвинулись у нас на второй план, – говорит Озерский. – Они были актуальны в «Сорренто» и «Багдаде», а дальнейшие наши программы строились абсолютно свободно, без каких-то концепций и театрализации. Было, правда, еще несколько съемок на телевидении. На «Осколки», кажется, питерский канал клип делал, и Борюсику пришлось, глупо хихикая, поучаствовать в нем в каком-то дурацком виде, играя под фонограмму, записанную «АукцЫоном», по-моему, еще с Черидником…

Но вообще Боря – музыкант от Бога, приятный в компании человек, который что-то привнес в группу и дал толчок коллективной «аукцыоновской» личности.

– Краситься и наряжаться я отказался не по каким-то там двусмысленным причинам, мол, за пидора примут и т. п., – разъясняет Шавейников. – Просто мне думалось тогда, что музыка важнее театральности. Ну, чего там прыгать по сцене и махать маракасами, как Олежка, когда надо исполнительский уровень повышать. В то время «аукцыонщики» еще не играли так качественно, как сейчас. То один из них «кривил», то другой… И потом, у меня с ними разные ориентиры были. Это сегодня мне понятны U2, Police, Clash, а в молодости я их не воспринимал. Музыкантов оценивал так: умеешь, как Бонэм или Блэкмор, – отлично; нет – пошел вон. Из рок-клуба мне, скажем, нравились «Россияне», а «Кино», «Алиса» – так себе… Когда я закрепился в «АукцЫоне», Леня, кстати, прямо сказал ребятам: «К нам пришел „тяжелый" барабанщик, и теперь наше звучание меняется». Первый альбом записанный «Ы» с моим участием, – «Жопа», по-моему, – существенно отличался от предыдущих «аукцыоновских» проектов.

Столица впервые встретила «АукцЫон», пишущийся через «Ы» и с новым барабанщиком в составе, на октябрьских концертах 1988-го в ДС Динамо. Но более масштабная московская презентация группы могла состояться 20 ноября того же года на знаменитом мемориальном сборном рок-вечере во Дворце спорта «Лужники», посвященном погибшему в феврале Александру Башлачеву. Пожалуй, это была одна из последних значительных рок-н-ролльных акций в стране, проведенных до наступления эры тотального шоу-бизнеса. Для некоторых ее участников, и прежде всего «аукцыонщиков», она оказалась весьма экстремальной и в чем-то символической. На том концерте «АукцЫон» получил то, что суждено любому истинному трагикомическому клоуну-философу, клоуну-поэту, клоуну-художнику, – аромат внутренней свободы и ощущение чужеродности любым лагерям. Однозначно «чужие», то бишь менты, вязали Вову с Гаркунделем за кулисами, а вроде бы «свои» (некоторые из организаторов мероприятия) противились появлению «Ы» на лужниковской сцене. Да и аудитория трибьютного сейшена была не самой продвинутой. Помнится, некоторые зрители и о СашБаше-то ничего не слышали, поэтому, когда на весь Дворец спорта врубили его песни, в зале стоял изрядный гул. Народ переговаривался между собой в ожидании выхода живых рок-кумиров. А на финальной теме «Время колокольчиков» часть публики истошно требовала продолжения внезапно прерванного техническими службами зала сета «Кино». Пришлось Цою объявить всем, что в такой вечер, после такой песни Башлачева, он петь, разумеется, не станет.

Ясное дело, что в подобной атмосфере соображенная на троих Леней, Веселкиным и Гаркушей (в полном составе «АукцЫону» выступить не позволили) клавишная изощренно-параноидальная композиция «Бомбы развозят…» была выслушана двенадцатитысячной толпой более с недоумением и где-то даже с раздражением, нежели с вдохновением и одобрением самого непафосного в этот вечер номера.

Веселкин написал о том перфомансе отрывисто и эмоционально: «Благотворительный концерт памяти А. Башлачева. Лужники. Забрали в милицию. Через полчаса отпустили после разговора с крупным должностным лицом. Пока это лицо ждали, мы с Олегом послушали его убогих подчиненных с их угрозами, „наездами", оскорблениями. Билеты в Москву Олег, я и Леня покупали за свой счет, и на концерт – тоже…

Пели и изображали „Бомбы". Леня за клавишами. Выступать нам запрещали, но мы пролезли. Я обманывал контролирующих организаторов, то фланируя со „звездами", то угощая их напитками и т. д. Выступали исступленно. Тормошил Леню, обманывал перед выходом еще и дружинников. Я на сцену вылез со стороны зала из ямы, ребята – из-под декораций. Для всех это было неожиданно…»

– В Москву нас позвал один из организаторов того концерта, который потом стал нашим ближайшим другом, – рассказывает Федоров. – Мы приехали втроем, и он сказал нам: давайте, тоже выступите в Лужниках, там много групп собирается. Но, видимо, не все из устроителей сейшена поддерживали его инициативу. Мы же в тот период делали вещи, что называется, на грани всего, и «Бомбы развозят…» из их числа. Нас принимали за клоунов. А тут такое серьезное событие, мемориал Башлачеву, и вдруг выходят какие-то идиоты и поют не пойми чего.

– Насколько я помню, – говорит Гаркуша, – нас официально пригласили на этот концерт, причем весь «АукцЫон». Потом, ближе к событию, кто-то из организаторов позвонил и сообщил, что всю группу они принять не смогут, но, условно говоря, трех человек от нас примут. Поехали Леня, Вова и я, поскольку у нас была песня «Бомбы», которую можно таким составом исполнить. Однако уже буквально перед выступлением нам вообще запретили на сцену выходить. Как это? – спрашиваем. Мы же в афишах значимся. Никто ничего вразумительного не ответил: просто нельзя, и все тут. Но мы-таки умудрились выскочить.

Я потом догадался, из-за чего нас не пускали. Хотели вместо «АукцЫона» включить в программу кого-то из уважаемых артистов, изначально в концерте не заявленных. Александр Градский тогда, кажется, неожиданно подъехал, Андрей Мисин… Не думаю, что они были большими друзьями Башлачева, но их выступление, видимо, для кого-то из организаторов было поважнее нашего. А мы спели-сплясали «Бомбы», и Ленька ушел в одну кулису, а я с Вовой в другую, где нас тут же и повязали. Причем серьезно. Не милиционеры, а гэбэшники. Кто-то нас тогда спас. Возможно, Юрий Айзеншпис – хотя могу путать, – и он выручил меня после другого концерта, когда хохмы ради мы с потолка разбрасывали по залу какие-то бланки с моими автографами. Я уже не знал, как на них еще расписаться, и посоветовался с нашим директором Скворцовым. Он предложил: пиши просто – я хочу трахаться. Так я на одной бумажке и сделал и подписался – Гаркуша. По закону подлости именно она прилетела в руки милиционеру или он ее где-то на полу нашел, но в любом случае после концерта за мной пришли. Я начал отмазываться, объяснял, что адресовал эту записку своей девушке, а она ее потеряла и т. п. Но мне как-то не очень верили. И в этой ситуации, и в той, что произошла в Лужниках, мне хотели дать 15 суток за хулиганство. Спасало только вмешательство авторитетных людей.

Из «Красной кузницы» к бургомистру

Самое экстремальное событие в истории «Ы» – это мой алкоголизм. Он начался не сразу. Серьезный его этап пришелся на период с 1989 по 1995 год.

Олег Гаркуша

Я влился в «АукцЫон» и понял, что здесь гораздо интереснее, чем в «Рок-штате», где у музыкантов постоянно возникали терки друг с другом и фронтмен тянул одеяло на себя. В «АукцЫоне» никто не диктовал, мол, надо играть так и вот так. И до сих пор этого нет.

Борис Шавейников

2 декабря 1988-го. Ленинград. ДК им. Н. К. Крупской. Олег на «Пионере» вытащил металлическую конструкцию, опутанную тряпками, и стал на ней развлекаться. В результате сильно побил себе ноги. Пришлось выбросить ее в яму. Колик на «Волчице» надел предложенную мною большую насадку на пылесос. Она пришлась ему впору. Ребята хохотали прямо на сцене…

11 декабря. Москва. ДС «Крылья Советов». Фестиваль «Интершанс». Олегу чуть полегче, хотя рука малоподвижна. Оказывается, у него плюс два ушиба ребер к той травме, о которой я знал. За лечение буду платить…

12 декабря. Москва. Останкино. Съемки «Новогодней песни» для телепрограммы «Взгляд». Снимал один из лучших операторов ЦТ Андрей Разбаш. Под конец подошел Влад Листьев. Ошалел от нашего вида…

В тот же день на «Интершансе» я прыгнул с колонок вниз. Ужас. Олег боится, что изуродую его окончательно. «У тебя глаза бешеные» – его слова…

Из дневника Вовы Веселкина

Обособленность «Ы» и выпадение из русского народного рок-алфавита зафиксировал не только башлачевский мемориал в Лужниках. Еще показательнее выглядели два объемных хит-парада, опубликованные в декабрьском номере журнала «Аврора» за 1988 год. Александр Житинский, заведовавший в сем издании рубрикой «Музыкальный эпистолярий» (самой, пожалуй, популярной на тот момент официальной рок-трибуной в СССР), еще в мае предложил читателям и «ведущим рок-журналистам страны» назвать «двадцатку лучших альбомов отечественной рок-музыки за все годы – как выпущенных фирмой „Мелодия", так и самодеятельных». За полгода в «Аврору» прислали столько вариантов «лучшего», что хит-парады расширили до 25 альбомов. Ни одной «аукцыоновской» работы в эти топовые списки не вошло. Критики сошлись с простыми читателями по большинству позиций (сегодня подобный факт выглядел бы странно), но в отличие от последних хотя бы протолкнули в свой хитпарад СашБаша и «Странные игры». Феерический же «АукцЫон», не похожий ни на кого, не провозглашавший ничего, ошеломлявший всем, стабильно востребованный западными телевизионщиками как один из ярчайших коллективов пустившейся в пляс «империи зла», проигнорировали обе категории респондентов.

Примечательно, что в авроровских хит-парадах не нашлось тогда места и для «Звуков Му», и для «Ноля». Творцы «русского психоделического, космополитического рок-н-ролла» (формулировка Колика Рубанова) отслаивались от доминировавшего дискурса своего поколения. Его определяли «Наутилус Помпилиус», «Алиса», «ДДТ»… Перед «Ы» не стояло краеугольных духовно-нравственных задач. Вопреки классическому марксистскому утверждению «аукцыоновский» герой мог жить в нашем обществе и быть свободным от него. Общество наблюдало за ним с интересом и… недоумением.

 
Меня теперь не обижают
Любой чужой отныне свой
Меня не трогают, а знают,
Что я плохой, плохой, плохой…
 

Зато за границей «АукцЫон» наряду с теми же «Звуками Му» воспринимали едва ли не самыми радикальными и примечательными рок-проектами «перестроечной России». И уже первая половина 1989-го нежданно-негаданно обернулась для «Ы» насыщенными гастрольными странствиями по Европе и изданием во Франции альбома «Как я стал предателем» на компакт-диске, который в ту пору, по замечанию Гаркунделя, «в Союзе можно было только на пальцах прокрутить».

В полдень 1 февраля 1989-го питерский «Ы» в компании московских «Звуков Му», «Ва-банка» и теперь практически забытой, кудрявой советской певицы-

эквилибристки Кати Суржиковой высадился в берлинском аэропорту «Шенефельд», а вечером того же дня присутствовал на приеме у бургомистра города Гёттинген (ФРГ). Если учесть, что для всех, за исключением Гаркуши, «аукцыонщиков» это был первый выезд в капстрану, а за десять дней до встречи с бургомистром ребята целую неделю резвились в северодвинском ДК строителей и архангельском ДК «Красная кузница», легко представить испытанные ими контрасты.

«До 1989-го на Запад выезжали „Песняры", „Земляне", „Автограф" и кто-то еще. Но это было, конечно, не то, что удивило бы загнивающий Запад, – рассуждает в мемуарах Гаркундель. – А тут герои рок-н-ролла, обиженные КГБ, МВД, ВЛКСМ, КПСС. Без работы, без средств к существованию. Радость-то какая! Мы вас заждались! Может, пивка? Сигарет? Или еще чего-нибудь? Примерно так встречали нас сытые бюргеры. А мы, как принцы из Сомали, попивали пиво и курили сигареты „Принц Денмарк", которыми изрядно снабдили нас наши спонсоры».

– Первая встреча с Европой, конечно, поразила, – говорит Рубанов. – Тогда нас вывезли в Германию, что называется, в угар перестройки, кажется, на деньги «Кока-колы», производителей пива «Jever Light» и прочих. Мы ездили там по стране, дали шесть или семь концертов. Полный шоколад, особенно на фоне общей советской разрухи. Все у нас там на сцене работало, все звучало. Воспоминания о той поездке сохранились самые радужные. Но акция носила, безусловно, чисто политический характер, к музыке она отношения не имела. Вскоре мы аналогичным образом, с «Кино» и теми же «Звуками Му», съездили во Францию. Красные звезды, серпы-молоты, перестройка, тра-ля-ля… Для меня те европейские поездки совпали с окончанием моего контракта с пожарной охраной. С того момента я перестал где-либо работать и сосредоточился только на музыке. Дольше всех из «аукцыонщиков» на официальной работе держался, по-моему, Гаркуша, но и его в конце концов из-за систематических продолжительных отлучек перестали терпеть в кинотеатре на должности киномеханика.

На дебютных немецких гастролях «АукцЫону» выпал странный жребий. Советских музыкантов объединили в пары. «Звуки» выступали в одной программе с «Ва-Банком», а «Ы» досталась Катя Суржикова, вообще непонятно зачем включенная в подобную компанию. Обладательница третьей премии конкурса «Со-пот-85» была фигурой забавной. На упомянутом польском конкурсе она с «Песней куклы» умилила жюри несвойственными советским артистам гуттаперчевостью, эквилибристикой (Катя пела, стоя на голове, за много лет до того, как подобные трюки принялась проделывать Ферджи из Black Eyed Peas), облегающим нарядом и двусмысленным припевом: «По ниточке, по ниточке ходить я не желаю…» За такие выкрутасы цензоры еще не перестроившегося советского ТВ вырезали ее номер из финальной трансляции конкурса. Может, узнав об этом, немецкие промоутеры и зачислили Суржикову в ряды неформалов? Тем паче что в 1989-м девушка захотела «утяжелить» собственный репертуар. Но выглядела она уже просто нелепо. В заметке одной из немецких газет Гаркундель отыскал тогда такие строки: «…хард-рок-леди Суржикова открыла концерт своим шоу, каких здесь во всей их наивности не видели, по крайней мере, с дрезденских ярмарок 1970-х годов. Многие избалованные „Припсом" зрители с усмешкой покачивали головами». Далее местный журналист расточал восторги в адрес «Ы». Так что соседство с Катей, которая, хоть и «съела все бананы» (по утверждению Гаркуши), принесенные организаторами в «аукцыоновскую» гримерку, возможно, стало для группы дополнительным благотворным фоном. После Суржиковой немцы смотрели на «АукцЫон» просто как на коллектив с другой планеты и в каждом городе одаривали «бисами»…

Спустя два месяца после немецкого турне «аукцыонщики» увидели Париж. Потребуйся им в то время звучный пресс-релиз для пиара на родине, они могли бы написать, что провели французские гастроли в поддержку своего CD «Как я стал предателем». Пересведенный, вычищенный и значительно опресненный тамошними саундпродюсерами Патриком Клерком, Жаном Такси и Жоржем Мойя знаковый альбом «Ы» издали во Франции на компактах и кассетах за несколько недель до приезда туда «АукцЫона». То есть самые дотошные из местных меломанов, в принципе, могли заранее узнать, что за русская группа собирается им петь. Добавим сюда и парочку клипов на песни «Сосет» и «Осколки», отснятых французами в России, перед тем как вытащить группу в страну коньяка, вина и мушкетеров по линии своего министерства культуры, а также фотосессию для знаменитого глянцевого журнала «Glamour», в которой поучаствовали Гаркундель, Леня, Миллер и Веселкин. Номер популярного издания с собственными портретами «аукцыонщики» увидели уже на второй день пребывания в Париже.

Помимо нескольких, вполне успешных, выступлений, которые «АукцЫон» дал в парижском предместье на международном фестивале «Весна в Бурже», затем непосредственно во французской столице, а после – в городе Лионе, у группы случился еще ряд приметных событий. Например, уже стабильно нетрезвый в этот период Гаркундель заочно послал на хуй Брайана Ино, с которым «аукцыонщики» познакомились в ресторане на Пляс Пигаль и который, к сожалению, не смог дождаться их второго в тот день концерта, начинавшегося в два часа ночи. За такую непочтительность к российской суперкоманде Олег и «проклял» гуру мировой электроники. Ну и ладно. В том же ресторане у «АукцЫона» произошла куда более судьбоносная встреча с русским авангардистом-эмигрантом Алексеем Хвостенко или попросту Хвостом. Первый исполнитель легендарной композиции «Город золотой», поэт, художник и душевный человек «аукцыонщиков» обаял сразу, и в ту же ночь они оказались в его гостеприимном сквоте.

– До этого момента о Хвосте я вообще ничего не знал и не слышал, – рассказывает Федоров. – Даже о том, что песню «Город золотой» сочинил его друг Анри Волохонский и что Хвост первым ее спел и совсем не так, как Гребенщиков в «Ассе», мне буквально перед поездкой во Францию рассказал Сергей Фирсов. И как только я с Хвостенко познакомился, сразу понял – это дивный человек, просто родная мне душа. Он показал свои стихи, и захотелось ему помочь, сделать так, чтобы их услышало в России как можно больше людей.