Текст книги ""АукцЫон". Книга учета жизни"

Автор книги: Михаил Марголис

Друзья уходят. Девушки поют…

После записи альбома «Девушки поют» все музыканты «АукцЫона» по-другому стали играть. И Борюсик тоже…

Леонид Федоров

В «Девушках…» надо было головой думать, когда в студии сидели, и импровизировать не так, как раньше.

Борис Шавейников

Эволюционный вектор Лени в снежный рождественский день 2004 года направил «аукцыонщиков» в карнавальных прикидах (словно к ним вернулся Кира Миллер) на правую половину сцены (если глядеть из партера) столичного концертного зала имени Чайковского. Левую занимал ансамбль «Академия старинной музыки» под предводительством скрипачки Татьяны Гринденко в монашеских одеяниях. На стыке аутентичного средневековья и рок-андеграунда миллениума, то бишь по центру академической площадки, располагался неистовый импровизатор Владимир Волков с привычным к его «агрессии» контрабасом. Играли сочинение немецкого композитора XIV века Михаэля Преториуса и арию «Гения Холода» выдающегося английского маэстро XVII столетия Генри Перселла, меж ними вплетались вирши Гаркунделя под скрипичное сопровождение и этапные творения «Ы». В «неопсалом» ликующей души «Все вертится» из «аукцыоновской» «Птицы» проникал органный саунд так, словно изначально для него эта песня и предназначалась. «АукцЫон» на глазах слегка ошалевшей публики перемещался в какое-то иное измерение. Его музыканты перерастали традиции, на которые опирались ранее, и с радостью плескались в чем-то, доселе им неведомом. «Втянулись» в тот вечер «аукцыонщики» и в исполнение длинного, медитативно-нарастающего музыкального произведения «Листок из альбома» Владимира Мартынова, чей эсхатологический литературный труд «Конец времени композиторов» стал для Федорова в некотором роде путеводным на заре третьего тысячелетия. И «АукцЫону» оставалось это чувствовать и принимать.

Буквально через полмесяца после рождественского перфоманса «Ы», 21 января 2004-го, произошло странное, но знаменательное событие. Тогдашний президент РФ В. В. Путин подписал указ о предоставлении парижскому сквотеру Алексею Хвостенко российского гражданства. Шестидесятитрехлетний Хвост отметил сей факт татуировкой скорпиона на своем левом плече и серией разнообразных весенних выступлений во вновь обретенном отечестве, в том числе – несколькими аншлаговыми концертами в Питере и Москве с любимым «АукцЫоном».

Новое (как потом оказалось – последнее) пришествие Хвоста в Россию совпало с активнейшей фазой сотрудничества Лени с Анри Волохонским, который, напротив, ни под каким предлогом заглядывать на историческую родину не желал. Он творил издалека. И за один лишь, все тот же 2004 год Федоров записал две пластинки, «Горы и реки» и «Джойс» (близкие к мартыновским выводам о развитии музыки), где тексты, переводы и «магический голос» (определение Лени) Волохонского занимали центральное место.

А Хвост… Хвост иногда встречался и пел с «аукцыонщиками», общался с митьками, проводил свои литературно-музыкальные вечера, познакомился с ивановской молодой группой «Дегенераторс» и записал с ней альбом… «Могила». 14 ноября 2004-го поэту Алексею Хвостенко исполнилось 64 года, а через две с небольшим недели, 30 ноября, он умер от сердечной недостаточности в 61-й московской больнице. Леня простился со своим «вторым отцом»…

– Когда мы в последний раз виделись с Хвостом, это было уже удручающе, – вздыхает Озерский. – Если взрослый дяденька весит меньше сорока килограммов, то понятно, что все обстоит не очень хорошо… Каждый в «АукцЫоне» воспринял его уход с грустью. Но, конечно, Ленька отреагировал на случившееся сильнее всех. Его отношения с Хвостом были наиболее близкими.

И 8 декабря 2004-го Леня первым из музыкантов вышел на сцену столичного ЦДХ, где в центре стоял высокий черный стул с раскрытой тетрадью, и запел «Конь унес любимого в далекую страну». Стул тот был приготовлен для Хвоста, ибо мероприятие, обернувшееся вечером его памяти, изначально планировалось как очередной поэтический концерт Хвостенко, билеты на который поступили в продажу еще с месяц назад.

В конце апреля 2005-го «АукцЫон» отправился в десятидневное гастрольное турне по Штатам, уместив в него восемь клубных концертов в Сиэтле, Портленде, Сан-Франциско, Чикаго, Бостоне и Нью-Йорке. Тогда же группу, выбравшуюся из «ленинградского подполья на американскую сцену» и преподносящую публике «изящную чепуху с хриплой чувствительностью», пригласили на Третий нью-йоркский globalFEST, намеченный на январь 2006-го. «АукцЫон» сыграл там, но уже без… Паши Литвинова. Едва минул год со дня ухода Хвоста, как «аукцыонщикам» пришлось принять новый удар судьбы. 15 декабря 2005-го, после второго за полмесяца инсульта, бессменный перкуссионист «Ы» Литвинов скончался. Ему было 46. Двое его сыновей подросткового возраста остались фактически сиротами. Их мама умерла тремя годами раньше…

Один из последних своих больших концертов с «АукцЫоном» Павел отыграл 1 октября того же 2005-го в питерском Дворце спорта «Юбилейный», когда презентовался DVD с фильмом «АукцЫон: Как слышится, так и пишется». Потом, правда, были еще короткие гастроли по Украине…

– Неожиданно Пашка ушел, – говорит Гаркуша. – Был человек и нет. Да, он лежал последние две недели в больнице, но… Я тоже, вот, недавно лежал в больнице. У меня камни из почек пошли. Теоретически, наверное, мог коньки отбросить. Но обошлось же. И про Литвинова все так думали. И вдруг хряп, и всё. На Пашкиных поминках, кажется, кто-то из присутствовавших уже предлагал себя на его место в «АукцЫоне». Интересовались, собираемся ли мы нового перкуссиониста приглашать? Ну, разве так можно?

– Резко все произошло, болезненно, – вздыхает Рубанов. – Коллектив осиротел. На сцене Паша располагался в моем углу, и еще долгое время после его смерти я на концертах осторожно делал шаги назад, хотя там теперь никого не было. Но на подсознательном уровне привычка сохранялась. Раньше ведь за моей спиной стояли его стоечки, барабанчики…

«АукцЫон», в принципе, звучит и без перкуссии, но Павел был одним из нас, подходящим по духу человеком. Его не заменить просто другим перкуссионистом.

– Горе это тяжело переживалось, – рассказывает Васильев. – Детей жалко. Им пришлось к пожилой бабушке переехать. Мы до сих пор отдаем им долю гонорара Павла с каждого концерта «АукцЫона». И квартиру его отремонтировали. Она ведь пустовала. А так стали ее сдавать, и у Пашиных ребят хоть какие-то средства появились. В июле 2009-го старшему из них стукнуло 18. А он такой, немножко трудный парень. Учился плохо, поступать никуда не хотел, балду гонял, короче. И я ему сказал: «Федя, теперь ты совершеннолетний. Либо поступай в институт, и тогда все остается по-прежнему, либо мы станем отдавать половину отцовского гонорара только Саше, а твою долю срежем». Федор задумался…

– Смерть Литвинова – шок, что тут говорить, – краток Шавейников. – На первых концертах без него мне как-то не по себе становилось: поворачиваю голову влево, а там вместо Паши колонка какая-то стоит…

Два концерта «АукцЫона» на globalFEST, 21-22 января 2006 года, имели грустный оттенок, ибо стали первыми выступлениями «Ы» с «осиротевшей» ритм-секцией. Но эти же сейшены (черно-белая пропорциональность жизни, увы, неизбывна) открыли группе путь к неожиданным возможностям и долгожданному новому альбому.

Рождение последнего началось с того, что в «Большом Яблоке» (Нью-Йорке то есть) «аукцыонщиков» услышал трубач Фрэнк Лондон из разудалого, громадного коллектива бруклинских евреев The Klezmatics, что годом позже, в 2007-м, удостоился премии «Грэмми». Впечатленный «безумными русскими» Фрэнк пошел с ними знакомиться и заодно припас для «аукцыонщиков» почти сенсационное предложение.

– Лондон сказал, что ему очень понравилось наше выступление (а мы там действительно хорошо сыграли), – рассказывает Леня, – и интересно было бы с «АукцЫоном» что-нибудь совместно записать. А вообще мы, типа, можем назвать любых нью-йоркских музыкантов, с которым хотели бы поработать, и он постарается с ними договориться, поскольку практически всех их лично знает. Они нам еще и «скидки сделают» со своих обычных сессионных гонораров.

Мы, конечно, ошалели от такого сюрприза, и я ему ответил через сопровождавшего нас переводчика Макса, что хочу, мол, Джона Зорна, Марка Рибо, Джона Медески, ну и ты, Фрэнк, само собой, приходи…

Через несколько дней Лондон на полном серьезе сообщил нам, что Медески и Рибо согласны, а Зорн, к сожалению, не может, поскольку в тот момент он вообще ни в каких чужих проектах решил не участвовать…

Сколь вдохновился Леня готовой стать явью «американской мечтой», легко почувствовать, например, из фрагмента его интервью, опубликованного в мартовском номере русской версии журнала «Роллинг Стоун» за 2006 год.

«РС»: – И когда вы едете на запись?

Федоров: – Предварительно договорились на май-июнь. Я сейчас так говорю, будто все уже состоялось. Конечно, нет. Еще массу вопросов надо решить.

«РС»: – Например, что, собственно, записывать?

Федоров: – Как что? Новое, разумеется.

«РС»: – Разве у «АукцЫона» есть новый материал?

Федоров: – Пока нет. Но, думаю, не проблема будет найти.

«РС»: – Странно. Почему же в течение 12 лет это было проблемой?

Федоров: – Да никогда не было. Проблема была в том, чтобы получить удовольствие от процесса записи. Мы перепробовали здесь уже все и вся, нам стало просто скучно. В Штатах, надеюсь, все по-другому будет. В Нью-Йорке очень кайфово. Там атмосфера подвигает к творчеству, самовыражению. Весь воздух этим пропитан. А когда есть общий кайф, что-нибудь обязательно родится, пусть даже прямо в студии. Я знаю это по своему опыту…

Лето 2006-го, однако, пришлось переждать. «АукцЫон» провел его на редкость публично в своем отечестве: поучаствовал с песнями в Открытом проекте телеканала ТВЦ, выступил на паре крупных опенэйров (на «Старом мельнике» в Самаре и «Крыльях» на столичном летном поле в Тушино), дал еще несколько сольных концертов и только в сентябре опять перемахнул через Атлантику, где в обещанной Фрэнком нью-йоркской студии «Stratosphere Sound» фактически в онлайн-режиме за неделю возник последний (на сегодняшний день), самый лапидарный, графический, зрелый, горячечный, вольный, изощренный «аукцыоновский» альбом «Девушки поют».

Квартет маститых американцев (помимо гитариста Рибо, клавишника Медески, трубача Лондона, подыграть «Ы» согласился пятидесятилетний саксофонист-импровизатор, выпускник колледжа Беркли Нед Ротенберг) включился в аранжировки и запись предложенного «АукцЫоном» материала без единой совместной репетиции с неизвестной иностранной группой – и абсолютно не врубаясь в корневую суть приблизившихся к лучшим творениям русского футуризма, метафоричных, непереводимых, новых текстов Озерского, но буквально осязая их фонетику.

 
Белым телом надоелом
Пылом былом опустелом
Тылом жилом или ходом
Мылом с мылом с параходом
Там дам даром туда-сюда.
 

Как и предполагал, вернее даже, подсознательно хотел Леня, песни рождались «прямо в студии». Дюжина не вписанных в какие-либо стилевые, жанровые схемы музыкантов из двух стран, двух миров с принципиально разным уровнем свободы и художественной независимости в пространстве «Stratosphere Sound» на ходу становилась единым, бурлящим организмом.

– Ощущения от записи «Девушек…» были чумовыми, – говорит Федоров. – В первый день нашей работы американцы ничего не понимали. Рибо вообще обалдел, когда ему в ухо одновременно задудели туба, труба и саксофон. Но потом, когда альбом свели, он послушал и остался им очень доволен.

Эти именитые американские ребята наглядно показали, что в основе всего – желание играть, а не техника. Ведь смотришь на игру Рибо, и кажется, все просто, я так тоже смогу. Ни фига, не сможешь! Так только он может, и это круто, это все в его душе. И Медески ничего сложного не делает, просто играет, как сам хочет и как никто, кроме него, не играет. В этом вся магия. Но они еще и талантливые артисты. Рибо играет три ноты так, что и Стив Вай отдыхает, и Владимир Кузьмин. Майк абсолютно неподражаем. Поэтому он любимый гитарист Джона Зорна и вообще способен вписаться в любой музыкальный проект. Когда мы с ним разговаривали, он признался, что даже не помнит всех альбомов, в записи которых принимал участие. Его диапазон: от фри-джаза до Чака Берри. С последним он однажды ездил в тур, где сидел в кулисах и играл вместо Берри, а тот просто скакал по сцене. При этом Рибо сольно записал много потрясающих вещей, которые мало кто может исполнить.

– Для меня запись «Девушек…» принципиально отличалась от всего, что мы делали прежде, – подчеркивает Бондарик. – Игра в два баса имела свои

нюансы и дополнительные сложности. К тому же приходилось взаимодействовать с музыкантами, которых воочию видел впервые, и весь анализ сыгранного нами происходил прямо в процессе записи, так сказать, пока вращалась пленка.

– Из всех наших альбомов сложнее всего, конечно, давался «Девушки поют», – отмечает Шавейников. – Раньше я знал, что многое зависит от меня, а тут, напротив, многое не от меня зависело, а от людей, игравших рядом, причем иностранцев. С ними непросто было договориться. Приходилось придумывать что-то, не столь вольно, как, скажем, когда мы замечательную тему «Фа-фа» записывали. В ней воздух есть, а в «Девушках…» – плотняк такой в каждой песне.

– Общение с теми музыкантами, что участвовали в записи альбома «Девушки поют», – продолжает Федоров, – несомненно, помогло нам профессионально вырасти. И это, возможно, один из важнейших моментов данного проекта. По сравнению, допустим, с «Птицей» у нас получилась работа, уже значительно больше похожая на музыку.

– Рибо, Медески, Ротенберг… – размышляет Борюсик. – Думаю, их участие в альбоме важнее Леньке, чем, положим, мне. Мне все равно. Я до момента записи «Девушек…» их и не знал. Ну, что-то из песен Тома Уэйтса, в которых играет Рибо, мне Ленька однажды дал послушать, но так, чтобы я основательно знакомился с творчеством приглашенных нами американцев, этого не было…

– Ленька, конечно, больше меня различной музыки слушает, но что касается Рибо, Медески, то эти исполнители из числа и моих любимых, – говорит Озерский. – И вдруг ситуация сложилась так, что мне удается с ними вместе что-то сделать, да хоть просто постоять и посмотреть, как они работают. Это же кайф! Им ничего не требовалось специально объяснять во время нашей студийной сессии. Они просто приходили и начинали играть.

– Эксперимент с известными приглашенными музыкантами оказался для нас удачным, – считает Рубанов. – Все происходило вполне естественно. Было ясно, что американцы пришли не для того, чтобы нас заменить, а для того, чтобы дополнить. Хотя, возможно, Федоров и не отказался бы постоянно выступать с такими людьми, но «АукцЫону» это не по силам, точнее, не по средствам.

– Я в этом проекте стоял, в принципе, особняком (главной моей задачей были тексты), поэтому чувствовал себя в столь авторитетной компании нормально, – развивает тему Озерский. – Даже если бы ни единой сыгранной мною ноты в пластинку не попало, я все равно поехал бы в Нью-Йорк на запись и переживал за то, чтобы альбом получился в лучшем виде. Сам бы, грубо говоря, вырезал свои партии из окончательного варианта, если бы они смотрелись неудачно. Общий результат важнее. А играть, как Медески, я все равно никогда не смогу.

Десять треков для «Девушек…», одним из которых оказалась мелодекламация раритетной гаркунделевской «Доброты», сочиненной им еще в год московской Олимпиады, окончательно были записаны 18 сентября 2006-го. Зимой 2007-го их свели и отмастерили в том же Нью-Йорке, а официальная презентация альбома в Питере и Москве состоялась 21 и 22 апреля. И хотя к этому моменту «аукцыонщики» уже успели пропеть практически весь свежеиспеченный материал на своих зимних концертах, полновесную премьеру вожделенной, новой (да еще и американской!) пластинки «Ы» встречали с трепетом. Тем паче что главные штатовские корифеи, приложившие руку к «Девушкам…», лично явились сыграть с «АукцЫоном» на первом представлении альбома в России.

Дабы не воссоздавать по памяти атмосферу исторического события, позволю себе процитировать фрагмент своей же заметки в «Известиях», написанной на следующее утро после московской презентации «Девушек…»:

В этот вечер в «Б1 Maximum» легко можно было встретить тех, кого не видел более десятка лет – аккурат со времени выхода предыдущей полновесной студийной пластинки «АукцЫона». Подходящим приветствием выглядел забавный (и, в сущности, недалекий от истины) вопрос: «Ну, вы готовы к прослушиванию шедевра?»

Представление «шедевра» началось с выхода нарядного Олега Гаркуши. Его теперешнему «костюму с отливом» позавидовал бы крамаровский Федя из «Джентльменов удачи». Нацепив фирменные белые перчатки, долговязый «аукцыоновский» пиит-шоумен протяжно зачитал опус о «злом похмелье», под который на сцене собралась вся группа и давно обещанные «бонусные» звезды в лице гитариста Марка Рибо и клавишника Джона Медески. Первую тему «Профукал», которая и открывает новый диск «АукцЫона», Леня грянул так, что шум, произведенный на той же сцене неделей раньше продюсируемым им когда-то «Ленинградом», показался ласковым морским прибоем. Кроме подпрыгивающего и кружащегося волчком Гаркуши, конвульсивной гитары и пластики Федорова, привычного звукового напора «АукцЫона» поэтическая истерика покрывалась контрабасом Владимира Волкова и авангардными пассажами Рибо и Медески. Из чрезмерного уважения к последним их инструменты «вывели на пульте» так, что гитара Рибо, например, звучала порой громче «моторхэдовского» саунда. Леня, впрочем, умудрялся перекрикивать и перешептывать и ее.

В этом концерте Федоров, казалось, ориентировался на зал даже меньше обычного. Он пел для себя, словно вновь переживая удовольствие от неожиданно сложившегося проекта. Когда после долгого экспрессивного клавишного интро Медески к «Рогану Борну» Леня поскакал со стулом вокруг микрофона, стало очевидно, что он не вполне здесь, не совсем с нами…

Сообщество вольных трубадуров

Сольно или с Вовой Волковым я сейчас зарабатываю значительно больше, чем с группой. Но «АукцЫон» – моя дань дружбе и удовольствие от совместных выступлений с его участниками.

Леонид Федоров

На сегодняшний день участие в «АукцЫоне» дает мне, к сожалению, наименьшие средства к существованию.

Николай Рубанов

Думаю, у нашей группы еще откроется второе дыхание. Во всяком случае, я на это надеюсь…

Борис Шавейников

Год 2010-й, тесная гримерка передового (в культурологическом смысле) московского клуба «Икра», час до концерта «Ы». Колик рассматривает мундштуки к своим саксофонам и кларнетам, Борюсик с Бондариком не спеша, до испарины, попивают чай, Озерский в уголке тихо беседует с кем-то из своих столичных знакомых, Леня самоуглубленно (или отстраненно) покуривает, Волков (а он теперь фактически штатный участник группы) тоже здесь, но словно растворен в воздухе, Коловский, Раппопорт – каждый занят чем-то своим… Плавность закулисной «аукцыоновской» обстановки – почти идиллическая.

Потоки суетного извне традиционно принимает на себя Гаркундель. Облачаясь в куртуазный концертный прикид, он попутно отвечает на вопросы двух телевизионных съемочных групп, корреспондентки какого-то издания и делает чуть «звездный» жест в сторону молодой администраторши клуба: «Девушка, принесите мне, пожалуйста, капучино с четырьмя кусками сахара».

Через час на сцене все «взорвется». Незримая, собственная внутренняя сила потащит, разметет «АукцЫон» в диапазоне от экстаза до транса, и с переполненным залом начнет происходить то же самое. Проект «Девушки поют» (за которым у группы опять наступило альбомное затишье, длящееся поныне) в определенной степени «просеял», «рассортировал» аудиторию «Ы» на ту, что самозабвенно входит в резонанс с сегодняшним, беспримерно высоко (хотя бы по меркам русского рока) взлетевшим «АукцЫоном», и ту, что «залипла» в фазе «Птицы» в надежде, что Леня со товарищи к ней еще вернутся. Вторых на «аукцыоновских» (тем паче федоровских сейшенах), на мой взгляд, становится все меньше. Надеюсь, они переходят в стан первых, ибо в целом народа на концертах «Ы» по-прежнему полно. «„Дорогу" давай!» – практически никто из зала уже не кричит, зато «Долги» или «Рогана Борна» встречают как «Отче наш».

К излету нулевых уникально нестареющий «АукцЫон» превратился (по сути и форме своего существования) в этакое сообщество вольных трубадуров, которое в любом сочетании если не смех (привет «бременским музыкантам»), то уж радость точно приносит людям. Даже если группе неожиданно выпадает играть в усеченном составе, как на памятном июньском концерте 2009-го в подмосковном Архангельском на VI Международном фестивале «Усадьба-джаз», до которого вдруг не добрался Шавейников.

От Питера до Москвы Борюсик с «АукцЫоном» в поезде еще как-то тогда доехал, но выйти вечером на сцену категорически не мог. Его унесло в алкогольный астрал, и чуть ли не впервые «аукцыонщики» отыграли (и клево получилось!) свою большую концертную программу без барабанов. Просто на фоне ударной установки. Шутить им, правда, после такого случая поначалу совсем не хотелось.

– Лет 15-20 назад, будучи молодыми, мы, возможно, посмотрели бы на эту ситуацию спокойнее, – размышлял сразу после концерта в Архангельском Гаркуша, – но сейчас она напрягает. Боря – взрослый человек, и вытворять подобные вещи ему не стоит. Речь даже не столько об алкоголизме. Пусть пьет как собака, это его личное дело. Но у нас до «Усадьбы-джаз» месяца полтора концертов не было. Он что, не мог нажраться тогда? Нет, сделал это именно в момент московских гастролей. Вот что обидно. И ведь он не понимает всей серьезности ситуации. Его просто выгонят из группы, и тогда он запьет еще круче – однозначно. И впоследствии умрет.

– У Бори не в первый раз подобный срыв произошел, – отмечал Васильев. – И в группе это всех, честно говоря, заебало. Ему нужно что-то кардинальное с собой сделать, подшиться, что ли. Короче, все зависит от того, как он себя теперь поведет. Простое извинение уже не проканает.

Но это были, как вскоре выяснилось, сиюминутные эмоции. Все «проканало» для Борюсика даже без «простых извинений», поскольку и в зрелом своем возрасте «аукцыонщики» сохраняют ту же толерантность межличностных отношений, что стала их фирменной чертой еще на заре «Ы».

– Проблема разрулилась мирным путем, – объясняет Васильев. – Месяц с Шавейниковым никто из группы не общался, а затем подошло время очередного нашего концерта, я ему позвонил и сказал, во сколько саунд-чек. Он приехал. Отыграл программу.

– Никто из ребят не высказал мне упреков после того фестиваля, но мне было очень плохо, – признается Шавейников. – Не с бодуна плохо, а морально. Я чувствовал, что серьезно подвел группу. Вообще, надо стараться уважать коллектив и не бухать, во всяком случае так, как я это делаю. А то по пьяни начинаются всякие рассуждения из серии «Я – крутой!» или маразм старческий прет. Да и физических сил уже просто не хватает после бухалова, чтобы хорошо сыграть.

На меня, конечно, никто в группе не орет, потому что коллектив у нас терпимый. Но я не хочу этим обстоятельством пользоваться. Мне важно, чтобы ребята не думали, будто я у Лени фаворит и поэтому могу делать, что захочу…

Хотя были времена, когда я полагал, что махну на «АукцЫон» рукой. Мол, не хотите меня принимать таким, какой я есть, ну и ладно, упрашивать никого не стану, уйду. Но при этом совершенно не представлял, что делать дальше. Я же ничего другого, кроме игры на барабанах, не умею. Образования у меня нет.

– Группа у нас странная, – улыбается Гаркундель. – Конечно, без ругани не обходится, но серьезных конфликтов я не помню. Если бы таковой случился, типа кто-то пальцы веером стал растопыривать, рассказывать, кому и что делать, как гонорары делить, меня бы, наверное, в «АукцЫоне» уже не было. Но мы вместе без малого тридцать лет, и все спокойно.

– Я с «аукцыонщиками» сейчас как-то даже побаиваюсь выпивать, – признается Шавейников, – поскольку очень их люблю и уважаю и не хочу непредсказуемых ситуаций. Я ведь одной рюмочкой-то не ограничиваюсь, поэтому выпиваю обычно где-нибудь на стороне, чтобы стыдно не было…

Гаркуша мне, конечно, постоянно рекомендует полечиться. Отправлял меня в этот знаменитый «Дом на горе» под Питером. Но мне там абсолютно не понравилось. Это ж психиатрическая лечебница какая-то, там сумасшедшая публика кругом, алкоголики беспросветные и прочие. А я все-таки человек творческий. Мне надо дома посидеть, позаниматься. Хотя у меня барабанов в квартире нет, но и дивана хватает «постучать». Включаю компьютер и под него барабаню, как в старые добрые времена под магнитофон. Причем ставлю что-то старое – «Дип Перпл» и т. п. И играю просто для себя, чтобы знать, что могу такое исполнить. Хотя и «аукцыновские» альбомы часто переслушиваю. Хочется вернуться в прошлое и внимательно взглянуть на то, что сейчас пролетает на концерте просто как отыгрыш…

Понятно, что у Леньки ныне совсем другие проекты, он играет просто гениально. Насмотрелся на таких музыкантов-монстров, у которых есть чему поучиться. Тем не менее когда он начинает играть на репетициях, я, в принципе, быстро подхватываю и обыгрываю его идеи.

После «Девушек…», однако, эта способность Борюсика «заведующему всем» пока не пригодилась. Федоров вновь слегка «отплыл» от «АукцЫона», укрылся в своей московской квартире-лаборатории и продолжил ежегодно выбрасывать из нее во внешний мир шедевры, получающиеся у него в процессе «поиска музыки, которой нет». В 2008-м, под Новый год, появился «Сноп снов», сделанный Леней и Вовой Волковым из текстов Волохонского и Хвоста, словно мимикрировавших под все пласты мировой поэзии сразу. Через год возникли «Волны» на темы Озерского, который успел к выходу этого альбома наконец-то издать и первый сборник своих изумительно-«детских» стихов «Там, где…». Оба проекта презентовались на майском концерте в столичном ЦДХ. Опять не постесняюсь цитирования фрагмента своей же газетной публикации о том событии.

В ЦДХ отсутствовал Волков. Вместо него были сэмплы, синтезаторные «примочки», Озерский за клавишами и, разумеется, Федоров, скачущий на стуле с гитарой. Так «Волны» и пропели.

К шестилетней давности «Лиловому дню», записанному Леней еще без Волкова, «Волны» ближе, чем, скажем, к прошлогоднему диску «Сноп снов». И в этом видится некая цикличность. Леня, аки «цветик-семицветик», совершив круг, вернулся на новом витке своего художественного роста к прежнему состоянию. А Озерский, как автор, за этот срок сделал серьезный шаг вперед, и две силы сошлись в «Волнах» где надо и когда следует. Для «АукцЫона» такая программа, возможно, оказалась бы слишком деликатной. Даже столь сыгранным коллективом ее могли слегка «придушить»…

Из книги «Там, где…» в «Волны» попала пара тем, в том числе непоправимо-прощальная, ерническо-беззащитная «Мы уходим», на диске переименованная в «Тишину». Черты сегодняшнего поэта Озерского в ней особенно ясны и выпуклы. Впрочем, так же, как и в поэме «Бурбуляк» (это в книге), и в теме «Запрещено» (она есть и в книге, и в альбоме).

 
Запрещено искать рассвет —
Проснешься через десять лет.
Запрещено искать закат —
Проснешься десять лет назад…
Нельзя искать мечту дождя,
И тех, что в радуге сидят.
Пойдешь вдоль радуги зимой —
Придешь домой, а дом пустой.
И не ищи ежиный след —
Увидишь то, чего и нет.
Нельзя искать, запрещено!
А за окном опять темно…
 

Про «АукцЫон» в «Волнах», между прочим, вспоминают. Три «сказителя» Федоров, Волков и Дмитрий Ицкович зачитывают галлюциногенный рассказ «Вол НЫ», где ни одна фамилия участников группы не обойдена стороной.

Зимой 2010-го Леня в компании уже почти родных Джона Медески, Марка Рибо, примкнувшего к ним барабанщика Чеса Смита, Владимира Волкова и Вити Бондарика осилил в знакомой нью-йоркской студии Stratosphere Sound совсем, казалось бы, неподъемную задачу: создал альбом-полотно, альбом-эпос, альбом-мистерию на длиннейшую в мире поэму-палиндром «Разин» Велимира Хлебникова. На алой обложке диска, названного «РАЗИНРИМИЛЕВ», чернело отображение наскального рисунка шеститысячелетней давности, который обнаружил художник Артур Молев на стене пещеры в момент внушительного отлива на Онежском озере… Все составляющие проекта выглядели высшим пилотажем. «РАЗИНРИМИЛЕВ» обретал какое-то исполинское звучание и при прослушивании его в тесной «творческой» комнате московского Лениного жилища, и в душноватой столичной «Горбушке», где 12 марта 2010-го состоялась его официальная презентация. Как и в случае с альбомом «Девушки поют», в премьерном концерте сыграли и все американцы, участвовавшие в записи новой пластинки.

Еще раз обращусь к собственной заметке в «Известиях», написанной «по горячим следам»:

Спустя 15 лет после «Жильца вершин» Федоров докопался, пожалуй, до сердцевины велимировской алхимии.

 
Тепел нож, жон лепет.
И но хохотали лат охохони.
Ум дев лил ведьму.
Кат медведь, как дев дем? – Так!
 

Попробуйте это пропеть, попробуйте хотя бы пересказать или складно прочесть с листа. Вряд ли получится. Федоров это не просто поет, он делает из этого хит «Пляска». Разгульное, по-разински стремное веселье видится и слышится. Что завораживало Хлебникова и вытягивало из него стих-шифр, стих-звук, стих-заговор, то и Федорова тащит за собой. И ладно, Волков – он свой, но и американцы (которым и захочешь, не переведешь, что тут поется) врубаются в такого «Разина» и, похоже, кайфуют. И вся заполненная «Горбушка» кайфовала, хотя стоило бы, наверное, для пущего погружения раздать публике текст поэмы. Не раздали и даже не весь палиндром исполнили. При всей его драматургичности и монолитности (невзирая на разделение текста по главам-картинам) для «живой» подачи «Разин» невероятно труден. Диск позволяет оценить этот проект емче. Но Федоров в этот вечер, надо признать, был максимально артистичен. Хотя, вроде бы, сидел как обычно на стульчике, извивался, мурлыкал, шептал и вскрикивал, но выходило что-то сродни «Хованщине» в виде моноспектакля…