Текст книги "Серая хризантема (Фантастические повести и рассказы)"

Автор книги: Михаил Шаламов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Недаром годы, во время которых Горилла Пирсон бесчинствовал на трибунах международных конгрессов и научных симпозиумов, когда он, отбросив сантименты, бросал в дело мальчиков из «Альфы», совпали с периодом разрядки международной напряженности, когда подали друг другу через океан руки дружбы две сверхдержавы. Кто знает, может быть, в решающий момент их лидеры и оглянулись на истерические вопли Гориллы? Но факт остается фактом: государства, ступившие, казалось, на зыбкую грань между войной и миром, пошли друг другу на уступки, чтобы объединить силы против той угрозы, которую противопоставила им сама Природа.

Пирсону было несложно играть роль нерассуждающего фанатика. Но он был плохим актером и часто перегибал палку. Шеф «Альфы» был глубоко убежден, что человечество можно оградить от ядерной войны только держа его в постоянном иррациональном страхе.

Природа после тысячелетий ошибок и заблуждений поняла наконец, что человек, самое совершенное из ее творений, поставил под угрозу само существование планеты. Ее лихорадочные попытки спастись и заполнить экологическую нишу человека новым биологическим видом были обречены на провал. Теперь человечеству могло грозить смертью только оно само. Что ему несколько тысяч жалких обезьян или рой ядовитых насекомых? Но толпы обывателей были перепуганы, и кончалась власть правителей, показавших себя недостаточно гибкими политиками. И чем чаще задумывались народы над своим будущим, тем дальше уходил мир от ядерной катастрофы.

А разумные биоценозы были чем-то совсем иным. Они стали попыткой Природы вернуть человека в свое лоно, дать блудному сыну возможность искупить свою вину. И это испугало Пирсона. Ему показалось, что примирение с Кругом может стать первым шагом к новому ядерному апокалипсису. И поэтому он стрелял…

Выписавшись из клиники, Эдвард Пирсон вернулся на родину и безвыездно поселился на своей вилле в пригороде Серена. Но и отсюда он, как и прежде, руководил работой «Альфы» и регулярно присылал видеозаписи своих выступлений на конгрессы и съезды международных научных обществ.

Власть над умами и судьбами человечества постепенно уходила из его рук – Пирсон чувствовал это. Человечество хотело жить в мире с Кругом, а профессор биологии Эдвард Пирсон не хотел. «Лучше воевать с природой, чем с людьми!» – говорил он. А люди уже были способны обойтись без войн вообще.

Б. Шварц. Прыжок стеклянного тигра, или Жизнеописание Эдварда Пирсона.

«Пора спать, – подумал Пирсон. – Завтра трудный день». Утром к нему должен был приехать работник информационного агентства, чтобы взять у него интервью для журнала «Курьер ЮНЕСКО». Журнал был настроен к Пирсону враждебно, и тот готовился к тяжелой баталии. Он протянул руку, чтобы выключить ночник. И вдруг почувствовал, что кто-то смотрит на него из темноты.

– Это ты, Бэби? – спросил Пирсон тихо.

Пес, не сводя с него взгляда, вошел в светлый круг.

– Почему не спишь? – Пирсон почувствовал, что голос его дрогнул.

– Но ведь и ты не спишь! – прозвучало в ответ откуда-то сверху и сзади. Пирсон быстро приподнялся на локте – какаду на спинке дивана проснулся и лапой чистил горбатый клюв.

– Это ты разговариваешь со мной, Чарли?

– Я и Бэби, – ответила птица.

– И что вам нужно от меня?

– Чтобы ты умер! – Ответ биоценота был прост и краток.

Пес, не отводя от хозяина влажных глаз, подошел и положил на коврик возле дивана матово блеснувший кольт.

– Мы любим тебя, но ты опасен для всех. А больше всего – для таких, как ты. Ты мешаешь. Уйди или уйдут все… – Голос попугая, лишенный обычной своей пародийной картавости, звучал в ушах Пирсона холодно и жестко.

– Или ты, или все мы!..

Пирсон снял очки и положил их на тумбочку.

– Вот ты и настиг меня, Бэби! – сказал он, грустно улыбнувшись, и, опустив руку, нащупал кончиками пальцев шершавую рукоятку револьвера.

Не берусь спорить с теми, кто утверждает, что Пирсон в последние месяцы жизни осознал свое положение и не смог с этим смириться. Но что-то мне говорит, будто это не так.

Почему же столь чисты и покойны строки его последних стихотворений?!

Карандашная пометка на поляк рукописи.

НОЧЬ ЛЮБВИ
Киноповесть

Цыганка нагадала мне ночь любви. Ну не дуры ли эти гадалки!

Она остановила меня на углу, возле хлебного магазина, когда я, сильно припозднившись, возвращался домой после профсоюзного собрания. Дебаты в тот вечер шли немилосердные: решали, нужен ли нашей конторе совет трудового коллектива; а если его создавать, то за что тогда будет получать зарплату наш освобожденный профорг. Докладчик попрал регламент, и в прениях участвовали человек двадцать. Спорили, орали с трибуны, а к единому мнению так и не пришли. А я всю эту бодягу стенографировал и завтра должен буду подготовить по итогам собрания разворот в номер нашей многотиражки. Всегда у нас так: по всей стране уже и кампанию закончат, а наша контора только шевелиться начинает. Болото, одним словом.

И вот когда я, злой на все на свете и уставший, уже подходил к своему дому, меня остановила цыганка. Я не хуже других знаю, что при встрече с цыганкой не стоит смотреть ей в глаза – тогда есть шанс проскочить. А здесь я зазевался и влип, как кур в ощип. Вот и получил от нее за свой кровный рубль – «ночь любви» и «дальнюю дорогу». Ну, с «дальней дорогой» все более или менее ясно – через неделю мне предстояла командировка в Полазну. А с «ночью любви» цыганка «пенку дала», как выражается наш брат-газетчик.

«Хм! Ночь любви, – внутренне усмехнулся я, – легко сказать – ночь любви, когда тебе тридцать, вдрызг поссорился с единственной любимой женщиной, а при росте метр семьдесят пять ты весишь сто шестнадцать килограммов». В общем, я хмыкал над глупой цыганкой всю дорогу до дома. «„Ночь любви“ – придумает тоже»…

В подъезде снова темень была несусветная. Влюбленные парочки здесь каждый вечер выворачивают лампы, чтобы им не мешали целоваться. Вот и сейчас под лестницей возле батареи кто-то несвязно перешептывался и чувственно вздыхал. Но это – их дело, а мне – на пятый этаж.

На площадке между первым и вторым этажом я остановился. Там на перилах меня ждал мстительный кот Гименей. С недавних пор эта тварь подкарауливает меня по вечерам в подъезде и набрасывается из темноты. Уже два года Гименей живет в нашем подъезде и мерзко орет ночами. В беседе с его хозяйкой я как-то посоветовал кастрировать кота. Гименей все слышал и начал мстить, а это в конце концов надоедает. Его зеленые глаза смотрели сейчас на меня сверху. «Прыгнет, гад, и в лицо вцепится», – подумал я и, пытаясь опередить кошачий прыжок, изо всех сил послал ему навстречу свою спортивную сумку, качнув ее за длинные ручки. Когда сумка уже врезалась куда-то между зеленых глаз, я вспомнил о лежавших внутри бутылках «Тархуна». «Похоже – каюк пришел животному!» – успел пожалеть я его.

В этот момент тьму подъезда прорезал гортанный, совсем не кошачий вопль, и кто-то большой, гораздо крупнее кота, рухнул в проем между подоконником и полом площадки. Под лестницей ответно взвизгнули, внизу раздался топот, и дважды хлопнула дверь подъезда. Я спустился вниз и, одну за другой зажигая спички, осмотрел закуток под лестницей. Никого. Только на полу стоял черный кожаный дипломат и на батарее висела пестрая девичья кофточка.

Я оставил все как есть и ощупью поднялся к себе на пятый этаж. Долго не попадал ключом в замочную скважину. Потом вошел в прихожую и переобулся. На свету первым делом открыл сумку и проверил бутылки. Обе целы. Отнес сумку на кухонный стол и включил свет в комнате. Там в кресле возле выключенного телевизора сидела женщина изумительной красоты. Таких я видел только во французских фильмах, да и то не в каждом.

– А, Мих Квадрат, собственной персоной, – с неуловимым акцентом полуспросила она. Я молча кивнул. Совсем это мне не понравилось, что такая женщина назвала меня студенческим полузабытым прозвищем. Как-то такое обращение не располагает к интиму. А в голове вдруг встало дурацкое предсказание цыганки. Тьфу ты, наваждение какое!

– А я тебя жду, – интимно сообщила мне дама, вставая. – У тебя здесь не найдется рюмочки коньяка?

– Найдется. – Я кивнул в угол, где еще со вчерашнего вечера стояла бутылка, недопитая поэтом Юркой. Там же горкой лежали наши бокалы. Я взял оба, сполоснул их под краном и плеснул коньяка, жалея, что это «Белый аист», а не «Камю» или «Наполеон».

– «Бонапарт», кажется, так это называется? – без всякой натяжки пошутила гостья, и это меня умилило.

С удовольствием разглядывал я незнакомку. Высокая, стройная, черноволосая. Замуж такие выходят только за завмагов и процветающих кооператоров. А она, окунув в коньяк кончик языка, поставила бокал на пол и скользнула с кресла мне навстречу.

Потом случился поцелуй. Такие у нас тоже показывают только во французских кинолентах, да и то лишь до тех пор, пока какой-нибудь кретин не вырежет его из ленты. Небесное создание промурлыкало: «Жди!» – и нырнуло в мой совмещенный санузел. Поздновато я вспомнил о развешанных там после холостяцкой постирушки носках и плавках. Впрочем, будь что будет!..

Минут пять в душе шумела вода. «Неужели днем воду горячую дали?» А когда моя гостья наконец-то появилась в комнате, я ахнул: всей одежды на ней было только вафельное полотенце, обмотанное вокруг бедер. «Да и не то чтобы туго обмотано, – заметил я, – а так, чисто для проформы. Ну, цыпочка! Встречу ту цыганку – трешницы не пожалею!»

С еле слышным стоном красавица рухнула ко мне в объятия.

* * *

Очнулся я на полу. Странное это ощущение, когда не можешь шевельнуть ни рукой, ни ногой, а в то же время не связан. Уж не паралич ли? А где же моя красотка? Побежала «неотложку» вызывать? Нет, так вон же телефон на подзеркальнике! А я что, умираю, или как? Почему-то было не столько страшно, сколько интересно. Это, кажется, Мопассан мечтал умереть в объятиях женщины? Вот ведь как получается: мне удалось, а ему – нет. Странное ощущение – даже взгляд перевести со стоящей на полу рюмки нет сил.

Потом в поле зрения попала рука в белом манжете. В ней был зажат странноватого вида шприц. Потом игла ткнулась мне в шею, чуть пониже уха, и весь комплекс чувств вернулся. Место укола тотчас же жутко заныло. Я сморщился и сел. Незнакомец тоже присел передо мною на корточки и, криво усмехнувшись, сказал:

– Что может быть естественнее, чем ночь любви, – не правда ли? – А потом жестко добавил: – Но не с ламией! Еще немного – и мы бы вас недосчитались, Михаил Фомич!

Он помог мне подняться в кресло, сходил в ванную, принес оттуда смятое платье, черные колготки и прочее дамское барахлишко и бросил все это в угол, где уже валялось вафельное полотенце.

– Осторожнее нужно быть, друг мой, – произнес незнакомец менторским тоном, с явным интересом меня рассматривая. – Но раз уж вы попались на удочку этой бестии и впутались в сие опасное дело, то вам придется послужить на благо Отечества, так сказать.

Его манера выражаться меня чуточку покоробила. Да и вообще не нравятся мне люди такого склада: их нарочитая «аристократическая» расслабленность, самоуверенность, под которой зачастую скрывается знание каратэ, усы в ниточку, тонкие бледные губы и стальные глаза без блеска.

– Итак, коллега, вам придется мне помочь. Пока отдыхайте тут, а потом я вам все расскажу. – И он нырнул в мою спальню.

Я бросил взгляд в угол. «Интересно, куда это ушмыгнула моя ночная пташка, даже без полотенчика?» Все-таки странный народ эти женщины!

А незнакомец мой уже вернулся с озабоченным видом и вышел на балкон, резко звякнув шпингалетом. Через минуту он возник в проеме, держа в щепотке какую-то малую вещицу. Присел на стул напротив меня, закинув ногу на ногу.

– Отыскал. Вот смотрите… – Он положил мне на ладонь тяжелый перстень из белого металла. Перстень тускло поблескивал матовой полировкой, и только на плоскости треугольной головки его была резьба – тонкое изображение глаза со вставленным вместо зрачка голубым камушком.

– Примерьте на палец, Михаил Фомич. Вот так. Теперь поверните кастом к ладони. Видите – индикатор засветился. Значит, есть след. Сейчас вы выйдете из дома и вернетесь сюда с человеком, на которого укажет камень. Он прячется где-то неподалеку отсюда. Пока вы идете по его следу, кольцо будет светиться, и погаснет, как только вы отклонитесь от маршрута. А я останусь здесь, чтобы оградить вас от вмешательства нежелательных пришельцев. Да, чуть не забыл – как только найдете того, кто нам нужен, сразу же покажите ему кольцо. Это будет гарантией вашей лояльности. И, пожалуйста, не удивляйтесь его виду: наш друг – странноватое существо. Вы его сразу узнаете, да и кольцо подаст звуковой сигнал, когда вы приблизитесь вплотную. Конечно, я и сам мог бы туда отправиться, только лучше, если я буду прикрывать вам тылы. И не вздумайте попасться еще раз на удочку той девицы, если она вам встретится. Очень опасная тварь!

– Да-да, понимаю, – снова кивнул я головой. – СПИД, наверное?

– Если бы… – развел руками мой собеседник. – Тут бы от вас и СПИДа не осталось! Вот, кстати, вам на всякий случай! – И он вложил мне в ладонь маленький пистолет. – Стреляет бесшумно, парализующими иглами, так что, если понадобится, стреляйте смело, не бойтесь взять грех на душу.

Я повертел пистолет в руках:

– А кто вы такой, собственно говоря?

– Можете называть меня Викентий Петрович. Фамилия Алябьев, происхожу по прямой от известного композитора. Песенку такую, «Соловей», слышали? Только в отличие от пращура у меня другая работа! – И он кивнул на пистолет. – Не вижу причин, Михаил Фомич, чтобы вам не помочь Отечеству!

Вот всегда они так, эти… «Родина», «Отечество», «Народ»… Килограммы и килограммы патриотических словес, а сами – пистолет в руки.

Я решительно отодвинул оружие:

– Услуга будет только в обмен на полную информацию. На исчерпывающую!

Алябьев снова кривовато улыбнулся:

– Ну уж и «на исчерпывающую»… Я и сам в полном объеме не ознакомлен. Ну да, впрочем, вы человек проверенный…

– Проверенный?

– Да. Мы там у себя подняли архивы, внимательно изучили ваше досье. Пухлое у вас досье, Михаил Фомич. Но – ничего вопиющего. Так, в юности – фрондерство, с кем не бывает. Потом остепенились, за малой малостью. Но и малость эта, в общем-то, ерунда. Так что вверху, – он кивнул куда-то в сторону люстры, – вашу кандидатуру одобрили. А то, что вы на досуге фантастические рассказики пописываете, тоже не грех. Значит, поверите мне быстрее.

– Ну-ну…

– А вы не иронизируйте! Видали, наверное, ходят по рукам, в списках как говорится, всякие псевдонаучные протоколы и лекции, из которых обыватели делают вывод, что армия наша занимается тайком от широких научных кругов изучением разнообразных парапсихологических явлений и следов визитов НЛО. Приходилось в руках держать такие бумажки?

Я молча кивнул.

– Так вот, уважаемый Михаил Фомич, это все – подделки. С парапсихологией, правда, есть кое-какие нюансы, а вот с летающими тарелочками контакта никакого не было… До сегодняшнего дня…

Я постарался выразить во взгляде бездну иронии. В ответ – все та же кривоватая усмешка.

– Неделю назад, – продолжал Алябьев ровным голосом, – мы получили послание инопланетной цивилизации с предложением установить дипломатические отношения. Они давно уже изучали земную цивилизацию и вот сподобились… По расчетам они должны были прибыть сегодня днем. И они прибыли, вот только не в то место, куда было обусловлено. И мы только сейчас узнали, что это место находится здесь.

– Здесь?.. В моей квартире? Уж не эта ли дама… как вы назвали? Ламия?

– Да, ламия в некотором роде тоже пришелец. Только не из космоса, а из соседнего измерения Земли. Видите ли, их тысячи, этих измерений, тысячи параллельных вариантов истории нашей планеты. Некоторые из них отличаются от нашей Земли лишь немногими деталями, некоторые не имеют с нами ничего общего. Вот и ламия – из мира, где мужчины как объективная реальность отсутствуют. Там построено женское тоталитарное общество, замешанное на партеногенезе и кастовой системе. Есть миры и без женщин, есть и вообще без людей. Мне пришлось побывать в одном, где разумная раса тюленей строит свои города на шельфе материков. И неплохо строят, между прочим.

Я слушал его раскрыв рот. Если потомок композитора и врал, то врал он вдохновенно и ему хотелось верить. Есть люди, вранью которых хочется верить, – Алябьев был из таких. Он продолжал:

– Так вот, не скрою, что не одним нам хотелось бы завязать дипломатические и особенно торговые отношения с пришельцами. Они выбрали контакт с нашим измерением, и это пришлось кое-кому не по душе. Одного конкурента вы видели, ламию. Она не человек. Биоробот-убийца, хотя, судя по всему, на этот раз у нее более мирная программа – выкрасть посла и принудить его заключить договор с ее миром. Есть данные: активизировались и другие заинтересованные стороны. Кроме того, цивилизация нашего гостя ведет давнюю войну с другой разумной расой…

«Расизм какой-то!» – подумал я.

– Поэтому их враги, так называемые Тихие Ангелы, тоже заинтересованы в срыве переговоров. Они опасаются, что Земля окажет сарафангам военную помощь.

– Сарафанги? Так их называют? Странное название. Нет-нет, я внимательно слушаю!..

– Так на чем мы остановились? На военной помощи…

– Подождите, подождите! – прервал я Викентия Петровича. – Как мы сможем оказать военную помощь цивилизации, владеющей техникой, которая значительно превосходит нашу? Неувязочка!

– Э, батенька! – улыбнулся Алябьев. – Вот тут-то мы и подходим к самому интересному факту. Вы, наверное, принимаете меня за представителя КГБ или контрразведки? Нет. Я, уважаемый Михаил Фомич, тоже пришелец. Только не из космоса и не из параллельного мира – хотя в параллельных мирах проживает, надо сказать, множество моих, да, впрочем, и ваших, аналогов, – я пришелец из будущего. Прибыл на вашу жилплощадь прямиком из 2077 года. Проживаю в Москве на Тверском бульваре. Так что будете в наших краях – заходите!

Голова моя окончательно пошла кругом.

– Но при чем тут я, моя квартира?.. – Я чувствовал в своем голосе дрожь и противное заикание.

– А дело вот в чем: добавлю в уточнение ранее сказанного, что посол сарафангов ошибся при визите не столько местом, сколько временем приезда. Он прибыл на 88 лет раньше назначенной даты – такие, знаете ли, досадные неполадки в технике. Так вот, друг мой, ваша квартира находится точно на том самом месте, где полстолетия спустя будут расположены залы Дворца Мира, в которых планировалось провести подписание договора.

– Можно, я схожу воды выпью?

– Конечно, конечно…

И я ушел. А когда вернулся, Викентий Петрович не возобновил больше свой рассказ.

– Вот что, друг мой, – время дорого. Когда вернетесь с нашим гостем, я расскажу вам все гораздо полнее. Не забывайте, от вас зависит будущее двух цивилизаций. Даже трех, если принимать во внимание Тихих Ангелов. Да, кстати, я не ответил на один из ваших вопросов. Был ли здесь пришелец? Да, был. Он и оставил этот перстень, чтобы мы могли его найти. А сам скрылся – ламия висела у него на хвосте.

– Так почему же она сама не воспользовалась прибором?

– Ламии и прочая нечисть этим перстеньком не смогли бы попользоваться – он настроен на биополе людей только этого измерения Земли, на такого человека, как мы с вами. Ну, вы готовы? Отправляйтесь, вас ждут великие дела!

И я отправился. Что мне еще оставалось делать?!

* * *

Из-под двери в темноту с противным мявом шарахнулся кот Гименей. Шаровой молнией взлетел он по лестнице на чердак. «Жив, курилка», – подумал я. Вздуть – не спорю, но пришибить насмерть кота у меня желания не было. Сверху на меня таращились его нахальные буркалы. Я мысленно сплюнул и осторожно пошел вниз по темной лестнице.

Парой этажей ниже – что за черт – снова кошачьи глаза, на сей раз прямо подо мною. Ну и кошек здесь развелось!

– Брысь, поганая, – вяло сказал я в темноту и шагнул на следующую ступеньку. В грудь, прямо в косточку, мне уперлось что-то острое. Чертовщина какая-то! А зеленые кошачьи глаза вдруг засияли каким-то дьявольским светом, из них вырвались изумрудные лучи и ударили мне в лицо. В призрачном свете этих фосфорических глаз я увидел упершийся мне в грудь узкий клинок. И уж конечно не кошка держалась за его рукоятку. Обладатель зеленых глаз был на голову ниже меня, одет в какой-то долгополый балахон и небольшой тюрбан на голове. Лицо его… Господи, это же морда, поросшая мехом!

Я рванулся назад, но спиною встретил острие другого клинка. Взгляд через плечо – там, на верхней площадке, стояла другая такая же образина, разве что глаза у этого подкачали: один светился ярко и яростно, а другой чуть шаял, подернутый мутной пеленою. Уж не по нему ли я угодил недавно бутылкой «Тархуна»?

– Пойдешь с нами! – прошипел тот, что внизу. – Шаг назад, шаг в сторону – смерть. Понял? Пш-шел! – И он опустил клинок, освобождая мне дорогу. Я продолжал стоять. Тот, второй, верхний, мстительно пнул меня в спину:

– Пш-шел, гр-рят!

Боже, благослови мои сто шестнадцать килограммов! Как пташка малая, сорвался я со ступеньки, и, прежде чем нижняя образина вновь подняла свой клинок, я всем весом своим уже рухнул ему на голову. Прими, господи, душу его!

А потом – спринт по лестнице…

Из-под лестницы мне наперехват метнулся еще один зеленоглазый. Мы столкнулись. Но этого я просто переехал и расплющил о стену подъезда. Хлопнули двери – и я на свободе.

Притаившись во дворе в кустах сирени, я увидел, что из подъезда выскочил один (!) зеленоглазый и бросился за угол дома. Пусть теперь поищет!

Кольцо у меня на пальце молчало и не светилось. Чтоб ему!.. Придется обойти вокруг дома, чтобы отыскать след. Я вылез из кустов и двинулся по стопам зеленоглазого. «Неужели это и есть Тихие Ангелы? Не впечатляют!»

Почти сразу же камешек на кольце замерцал слабеньким умирающим светом, и, выйдя на улицу, я быстрым шагом направился мимо бани, мимо кооперативного кафе «Цитрон» и дальше до угла, мимо хлебного магазина к универсаму. «Интересно, как далеко этот пришелец мог убежать от страха?» – думал я, отмахивая квартал за кварталом. Свет камушка привел меня к железным воротам запертого колхозного рынка – и все…

Побродив около ворот и выяснив, что след ведет на рынок, я решил пройти вдоль забора и проверить дальние ворота. Или все-таки лезть через забор? Ветхий, уронить его можно. Да и мало ли какая ерунда может меня поджидать там, внутри! Нет, сначала проверю.

Я пошел вдоль забора, уже не обращая внимания на колечко, и вскоре уже был у дальних ворот рынка. Проверил по индикатору – здесь было все истоптано проклятым пришельцем. Прямо какой-то клубок инопланетных следов. Похоже было, что сарафанг раз десять выходил и заходил на рынок. Зачем? Не за семечками же?!

Мимо меня, отчаянно тарахтя, промчались трое на мотоциклах – рокеры. С некоторых пор и в нашей провинции появились эти веселые ребята. Впрочем, сейчас не до них. Я сделал широкий полукруг и обнаружил три цепочки следов. Вот только бы узнать, какая из них ведет к рынку, а какая из него.

Я выбрал правую ветвь и по подземному переходу – через шоссе Космонавтов (по бывшему Казанскому тракту действительно прокатились один раз космонавты Беляев и Леонов, которые умудрились приземлиться в наших местах в марте 1965 года). Потом следы повернули к автовокзалу. Уж не решил ли этот непоседа с комфортом прокатиться по области? Нет, видимо, не решился, потому что следы повернули назад и повели меня вниз по улице.

Вокруг было почти безлюдно, только изредка проносились машины и пустые автобусы.

– Закурить не найдется? – спросил меня кто-то, нагоняя сзади.

– Что? – Я оглянулся. За моей спиной стоял высокий молодой парень в белой рубашке. Я не курю, но ношу с собой сигареты – это помогает сходиться с людьми, а газетчику без этого нельзя. Достаю из кармана пачку «Стюардессы». Парень закурил, прикрывая спичку ладонью от ветра. Неверный огонек высветил у него на лбу выбегающий из-под волос свежий багровый шрам.

– Спасибо, – сказал парень, пряча в карман коробок, отвернулся было, но, изменившись в лице, вдруг схватил меня за шиворот и бросил на асфальт. – Ложись, дур-рак! – заорал он хрипло, плюхаясь на землю рядом со мной.

Я ничего не понимал. Ну, просто ничегошеньки! Но в этот момент над нашими головами бесшумно просверкали две ослепительно зеленые молнии и ударили в стену ближнего здания – клуба ДОСААФ.

– Стреляют, не видишь?.. – прохрипел парень. – Дождешься пули в лоб!

Взглянув через улицу, я увидел, что ее перебегают четыре хорошо знакомые мне фигуры. Зеленоглазые!

– Прорвались, гады, – скрипнул зубами парень. – В укрытие надо…

Он вскочил и, властно рванув меня с земли, бросился к разверстому отверстию в кирпичной стене клуба. Я – за ним. Протискиваясь в дыру, я телом чувствовал какое-то сопротивление воздуха, словно кирпичи все еще оставались в стене, только стали невидимыми и проницаемыми для плоти.

Мы оказались в какой-то комнате, похожей на класс, быстро пробежали ее насквозь и выскочили в коридор.

– Здесь должны быть автоматы. Ты бывал здесь?

– Тут во дворе бэтээр стоит, – сказал я, задыхаясь от бега.

– Если у них нет гранатометов, на бэтээре прорвемся. – Голос моего спутника был уже почти спокоен. Чувствовалась военная косточка. «Неужели это и есть сарафанг, – думал я. – Алябьев говорил, что они ведут длительную войну с Тихими Ангелами. Но если это пришелец, то здорово маскируется под нашего, подлец!» А пришелец уже решился на что-то:

– Автоматы хранятся под замком. Нам их не добыть, Нужно отбить оружие у противника!

Задвинув меня плечом в какую-то кладовку с ведрами и швабрами, он решительно скользнул по коридору назад.

«Вот угораздило в чужую войну ввязаться! Как бы из-за меня всей планете не поплохело!»

А пришелец уже возвращался, таща в руке отрезок водопроводной трубы и недлинную шпагу с узким лезвием. Такую я видел у зеленоглазых в подъезде.

– Вот. Больше у него ничего не было! Ну как с таким оружием против базуки воевать!

Я взял шпагу. Рукоятка ее была явно приспособлена не для человеческой руки: слишком короткая, и причудливо изогнутая. Пальцы нащупали рычажок. Легкий щелчок – и с конца клинка слетела и ударила в стену знакомая зеленая молния. Он посмотрел в открывшееся отверстие и сказал довольным голосом:

– Ну вот. Другое дело. Сейчас пойдем за автоматами!

– Ну и в кого стрелять прикажешь? – мрачно спросил я.

– В кого – в кого… В «духов», конечно! – огрызнулся он. – Вот гады! До Урала добрались!

И тут до меня дошло:

– Слушай, ты давно из Афганистана?

– Второй год. Полгода в госпитале.

А через пять минут, вручая мне «Калашникова»:

– Разберешься? Кстати, можешь называть меня Николаем. Фомин моя фамилия. Старший сержант запаса. Да, кстати, там такая чертовщина – видел, когда за трофеем ходил, – вокруг всего здания словно стена какая-то непроницаемая. Словно куполом нас здесь накрыли.

Я выглянул в дыру, которая вела во двор. Действительно, прямо за забором стояла какая-то серая пелена, даже на взгляд прочная и монолитная. «Вот и влипли, кажется», – подумал я.

А Николай, возясь с ручным пулеметом, приговаривал себе под нос:

– Ничего, браток, прорвемся! На бэтээре прорвемся!

Я отбросил автомат в угол:

– Не буду в людей стрелять.

– Что? – закричал он. – В людей? Да ты знаешь, сколько в Афгане они наших ребят положили?! Гады они долбаные, а не люди! А ну, бери автомат, скотина! – И он толкнул меня в бок стволом пулемета.

– Не забудь, ты не в Афганистане! – рявкнул я на него. – Ты в России, на Западном Урале, и не на душмана ты ствол поднимаешь. Думать надо, Коля!

– Ну ты сволочь! Ну ты и сволочь! – простонал Николай. – Пока мы там исполняли свой интернациональный долг, пока мы там за вас кровь проливали, ты тут салом обрастал, свинья жирная! – Он схватил меня за руку. – Что это у тебя? – Он уперся взглядом в кольцо. – Масонскую символику на колечке носишь. Масон? От вас, от жидомасонской мафии, в нашей стране все беды! И Родину пропили, и Афган по вашей милости душманам на разграбление оставили. А мы еще за русскую кровь не сполна с ними расплатились! «Введение наших войск в Афганистан – ошибка брежневского правительства…» – просюсюкал он яростно, явно кого-то цитируя. – Осибоська, знасит, вышла. И инвалидность второй группы я, значит, ошибочно имею? И орден мне по ошибке выдали? Масонские бредни! Правильно мне говорил капитан Прохоров… А ну, вставай к стене, гад!

Мне стало страшно. Николай грозно клацнул затвором и поднял ствол пулемета на уровень груди. Ну, как ему все объяснишь, бедолаге контуженому?!

В это время из дыры в стене ударил сноп зеленых молний. Мы оба рухнули на пол, и Николай, просунув ствол пулемета в пролом, начал поливать двор длинными истеричными очередями.

Я тоже подобрал с пола «шпагу» и послал в темноту пару молний. Не сидеть же здесь смерти ожидаючи. Небось я не толстовец какой! Нападающие фигуры зеленоглазых, действительно, походили издали если и не на душманов, то уж во всяком случае на басмачей с «Узбекфильма»: длиннополые хламиды, тюрбаны на головах и блестящие в свете зеленых молний клинки. В воспаленном мозгу ветерана афганской кампании они действительно могли возбудить нездоровые ассоциации.

Но я-то знал, что наступление на нас ведут не душманы и не люди даже, а пришельцы с поросшими черным кошачьим мехом лицами. Пулеметные очереди сбивали их как кегли. Но ни один из них не оставался лежать на земле. Они поднимались и неуклонно продолжали наступление.

– Да что они, гады, в бронежилетах?! – кричал Николай. – Так не должен держать жилет пулеметную пулю. Бей по левому флангу! Мажешь, сука! Нужно к бэтээру пробиваться. Машина старая – все выдюжит, не то что нынешние…

– Иди, я прикрою! – бросил я через плечо, и он, волоча за собой пулемет, выскользнул через пролом.

Жалко, но не было у меня в те минуты времени задуматься над ситуацией. А ситуация складывалась – не дай боже: я, советский журналист, сижу в развалинах клуба ДОСААФ и обстреливаю из трофейного оружия толпу иномирян. И все это – в центре миллионного уральского города. А город, похоже, ничего об этом и не подозревает, иначе стянули бы сюда войска и милицию. Черт знает что получается!

Стреляя, я не старался попадать в наступающих. Но один дурак под выстрел все-таки подвернулся. Удар молнии не сшиб его на землю. Зеленоглазый только приостановился, рассыпая мощные искры, и, став полупрозрачным, продолжил наступление.

И тогда я опробовал на нем пистолет, который мне вручил при расставании потомок композитора Алябьева. Пластмассовый пистолетик выглядел несерьезно, особенно по сравнению с Николаевой громоздкой тарахтелкой. Но сработал он классно: пять выстрелов – и четверо зеленоглазых задремали на асфальте двора. И остальные попрятались в укрытия, поняв, что с ними больше не шутят. Краем глаза я видел, как Николай в левом углу двора рвет чехол с БТРа. Противники внимания на него, похоже, не обращали.