Текст книги "Лжесвидетель"

Автор книги: Михаил Левитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Что им доставляло большее удовольствие – просто спать или спать, прижавшись друг к другу, в этом Захар не мог разобраться. Его поразила согласованность, какая-то стадная договоренность между ними, видно было, что им не нужно готовиться к этому сну стоя, как не готовятся лошади, точно взобравшись по настилу, точно определив по запаху, в кого уткнуться.

«Сколько они здесь на острове? – подумал Захар. – Когда успели научиться этому?»

И что удивительно, благодаря тому, что все были вместе, женщины, мужчины, дети, зрелище это не принадлежало скорби. Скорее в нем даже слышалась какая-то тихая музыка, под которую удобно смотреть на них, удобно стоять, удобно спать.

Сколько же придумали люди хитрых и красивых вещей! Какой должен опыт понадобиться, чтобы создать грузовики, погрузить на них людей и заставить стоять не шелохнувшись. Снились ли им сны в этом забвении, и зачем нужны сны, когда ты уткнулся в затылок или плечо малознакомого человека и стоишь, прислушиваясь, что происходит в нем. Это тоже можно назвать сном, очень приятным, потому что ты за другого не отвечаешь. Какая-то чужая, безразличная тебе жизнь протекает в нем, он снабдил тебя покоем, отделил от мира, возможно, даже спас, погрузив в себя, и ты едешь, не замечая пути.

Грузовики шли такой длинной вереницей, что Захар подивился богатству острова и его хорошей организации.

У них, в секторе «Б», все примитивнее и проще: две подводы, один старенький автобус.

Куда ехали эти люди, так убедительно, так неотвратимо, что повинуясь стадному чувству, хотелось двигаться за ними? Наверное, к центру острова, туда, где стоял заброшенный храм. Связано ли это было с вечерней молитвой? Вряд ли. А если даже и связано, то люди эти скорее должны быть принесены в жертву, чем пополнить число прихожан.

Ни у кого не было под мышкой Торы, ни на кого не наброшен талес, как бежали мимо него голые, так и стояли сейчас в грузовиках, вызывая более языческие сравнения, чем библейские.

Просто уставшие люди, уткнувшиеся друг в друга, ехали к центру острова.

Захар не догадался посмотреть на водителей, а вдруг они тоже спят, так привычно это движение, так знакома трасса! Нет, не спят, лихие, как все водители, смотрят вдаль, насвистывают.

Важнее было не отставать, прийти в назначенное место вовремя, а он не знал, что это «вовремя», догадывался только, что придется идти всю ночь.

А утром они проснутся и, изумленно оглядывая друг друга, пошучивая от неловкости, начнут прыгать с грузовиков, мужчины первыми, подхватывая отбивающихся женщин, затем женщины, ругая мужчин за то, что чуть не забыли снять с платформ детей, за ними сами дети, пока еще заспанные хмурые, но через час самые веселые.

И зазвучит рожок, потому что утро не может без рожка, и побегут навстречу люди, приехавшие раньше, чтобы обнять друзей и повести туда, где можно устроиться.

А Захар доплетется, успев в дороге догадаться снять туфли и нести их в руках, потому что пальцы ног опухли от духоты.

Хорошо вместе, когда ничего не грозит.

– Почему вы не молитесь? – услышал он женский голос. – Время молиться.

Женщина в цветастом платье укоризненно качала головой – ай-яй-яй, такой взрослый, а не молится.

– Я не умею, – сказал Захар, не зная, можно ли в такой момент надеть туфли или лучше продолжать их держать в руках.

– Как это не умеете? Ну-ка давайте вашу голову, я повяжу вам тфилн, и левую руку дайте. Как это – не умеете? Такой большой мальчик! Да бросьте вы на землю эти ужасные туфли, вас обманули, здесь нужно носить сандалии.

Захар послушно дал намотать себе тфилн и от усердия не в силах расслышать, что подсказывала женщина, почему-то ужасно стыдясь, начал повторять за ней безвольно.

–

Борухатоадо-йонойэ-лоэйнумэлэхаоламашеркидшонубэмицвойсоввэцивонулэадликнейр шел шабошкойдеш…

Ему казалось, что он сходит с ума, так легко было произвести музыку слов, и так она ему не давалась. Он хотел извиниться, но женщина перехватила его голову и теперь смотрела прямо в лицо.

– Так, так, повторяйте, повторяйте, не отвлекайтесь, пожалуйста, осталось немного

И он, чувствуя свое лицо в ее ладонях, повторил.

– Вот и молодец, – сказала женщина, – не стесняйтесь, просто вы проржавели насквозь. Здесь много таких. Как ваша фамилии?

– Левитин, – сказал Захар.

– Как? – крикнула женщина. – И вы не умеете молиться?

– Борис, – продолжала она кричать, – здесь еще один Левитин! Бери наших и иди сюда.

Захар с ужасом стал озираться, не зная, с какой стороны ждать однофамильцев, и сколько их, а женщина держала его крепко за руку и что-то говорила, говорила.

– Где? – спросил появившийся буквально из-под земли Борис. – Этот?

– Да, мы случайно познакомились. Я учила его молиться, представляешь.

– Ну и из какой вы области? – недоверчиво спросил Борис.

Еще несколько человек, вероятно, тоже Левитины,^60 подошли и стали рядом.

– Я из Могилева, – сказал Захар.

– Ну, конечно, – снова закричала женщина. – Слышишь, Боря, это наш, из Могилева! А мы из Смоленска! Ваш папа доктор, Леопольд Львович

Левитин.

– Нет, – сказал ошарашенно Захар, – впрочем, я не знаю, он в аптеке одно время работал.

– Это он, – закричала женщина еще раз. – Ты понимаешь, Боря? Он сын

Леопольда Львовича.

– Но моего отца звали Моисей, – сказал Захар.

– Это неважно. Сюда, сюда, – звала она еще кого-то. – Левитины, сюда, здесь сын Леопольда Львовича, он нашелся!

– Слушайте, – сказал Борис и ткнул кулаком Захара в бок. – Мы оба – сироты. Мои тоже все погибли.

– А бабушку Сару вы не встречали? – спросила маленькая, без возраста женщина в очках. – В Кишиневе? Вы списывались с Кишиневом?

– Я бывал в Кишиневе, – сказал Захар. – По работе. Нет, не встречал.

– А Зяму из Хабаровска? А Мишу из Астрахани, а дядю Фиму, Ефима

Даниловича, он такой известный человек в Кинешме? – доносилось со всех сторон.

– Дядю Фиму я, кажется, встречал, – сказал Захар, и ему стало стыдно. – Я давно уехал, – прибавил он, – и ни с кем не списывался.

У меня и адресов нет.

– Замечательно, что мы выбрались, – сказал Борис и только теперь обнял Захара. – Левитиным надо держаться вместе, сколько еще нас осталось!

– Надо выпить, – сказала женщина в цветастом платье. – Сегодня вечером праздник, ты увидишь, Захар, а пока надо выпить.

– В честь чего праздник?

– В честь нашего пребывания на острове, – сказала она, – круглая дата. Ты будешь доволен.

А потом они пили, сидя прямо в траве возле какой-то развалюхи, и

Захар еще раз поразился, какая невкусная водка получается из местных растений и что вообще бывает, когда люди не разбираются в продуктах.

Пить он не умел, питье быстро ударило в голову, он уже не разбирал, что говорили ему Левитины, пытающиеся определить генеалогическое родство, а только умолял себя не поддаваться их напору, как можно скорее перестать глотать эту бурду, закусывая какими-то листьями, потому что от долгого питья у него начинал болеть желудок, и успокоить боль можно было только одним способом – лечь животом на какой-нибудь твердый предмет, лучше на край стола, и так пролежать целый час, умирая от боли.

Но толпа разбушевавшихся родственников не хотела успокаиваться, у них не было фотографий, и они на пальцах пытались объяснить, кого из

Левитиных имеют в виду, когда просят его вспомнить. Один даже принялся рисовать портрет своей жены, рисовал он отвратительно плохо, жена вышла некрасивой, он сам порвал этот портрет.

– Тише! – услышал Захар, повалившись на траву. – Тише! Кажется, он утомился, бедненький.

Захар проспал весь день. Когда проснулся, рядом с ним дремала какая-то старушка, прислонившись к хибаре. Вероятно, Левитины устали ждать, пока он проснется, и, оставив старушку сторожить, ушли.

Гуляние шло вовсю. Безупречное обоняние Захара определило даже запах жареного мяса, которого он не слышал ни разу за все время пребывании на острове.

Потом он услышал страшный рев и подумал, что наступил конец света, но это ревела толпа, просто так, в воздух, объединившаяся в радости.

Она ревела истошно, надрываясь; кому не удавалось перекричать других, начинали выделывать ногами такие бесстыдные кренделя, что

Захар ахнул.

Здесь не было людей, стыдящихся своего тела, здесь были прекрасные тела, которых не нужно стыдиться, но были и такие, от которых хотелось бежать и бежать – грузные, разбитые, как колымаги, с толстыми целлюлитными ногами, с грудями, обвисшими до пупков. Здесь был человек, у которого изо рта торчал громадный кончик языка, не помещающегося во рту, и человек этот тоже орал, не забывая при этом приятно улыбаться. Здесь были ухоженные важные старухи и молодки, махнувшие на себя рукой. Здесь были мужчины такой красоты – поискать не найдешь, и были косые, кривые, лысые, в очках, возбужденные тем же самым пойлом, от которого у Захара разрывался живот. Они плясали на траве, задыхаясь в танце, целуясь взасос, будто не рассчитывали жить долго, а постоянно прощались.

«Успокойтесь, – хотелось крикнуть Захару, – еще успеете! У нас уйма времени».

Но его никто бы не расслышал, а главное, втянули бы в танец, а он не любил танцевать, если только с какой-нибудь юной красавицей, благонравной и тихой, и чтобы вести ее на расстоянии вытянутой руки от себя, блаженствуя, что ты еще мужчина, что ты еще способен так вести.

– Здесь где-то должны быть мои, – сказал верзила ^61 ЖЖЖ, подсев к

Захару в траву. – Но как их разглядеть в такой толпе? У вас что, каждый раз такие оргии?

– Я здесь случайно, – сказал Захар. – А почему вы говорите «у вас»?

Вы-то сами откуда?

– Я – чужой, – сказал человек. – Я вообще русский, только вы меня не выдавайте. Я вам передать не могу, как трудно было добираться.

Попробуйте, убедите немцев, что я еврей, что меня уже как бы и нет, а потом выбраться и добраться. Оказия вышла. Африка-то не вся у них!

– У кого «у них»?

– Что вы дурака валяете? У немцев, у ваших благодетелей, вы что, не знаете, что война идет?

– Какая еще война, – спросил Захар, чувствуя, что умирает.

– Вторая мировая война. Вот чудак. Она уже обратно идет к Берлину.

Чем вы здесь, дураки, занимаетесь?

И тут Захар сквозь вой толпы, завывание дудок, всеобщего веселья закричал так, что верзила схватил его за шею и пригнул к земле.

– Что вы делаете? Что вы делаете?

– Там же мой сын, – кричал Захар. – Я оставил моего сына.

– Ну и что? – сказал верзила. – Вам легче. Вы оставили, я потерял.

Лучше взгляните на фотографию. Встречать не приходилось?

На фотографии на фоне памятника вельможе в древнеримской тоге с живым голубем на голове стоял сам верзила, улыбаясь рядом с молодой женщиной и двумя детьми.

Лицо женщины напоминало кого-то Захару, но вспомнить он не мог.

– Это Одесса, – пояснил незнакомец. – Соборка. Соборная площадь. Мой город. Я там родился. А вот их сожгли, – сказал он, все еще держа фотографию перед Захаром. – Не видели?

– Кто? – с ужасом спросил Захар.

– Румыны. Загнали в сарай и сожгли.^62 У меня жена – еврейка. Всех соседей сожгли. Я когда в Одессу вернулся – никого не нашел. Не видели?

– Как я мог увидеть, – тихо сказал Захар, – когда их сожгли?

– А вас самого пощадили, вы думаете? – спросил презрительно верзила.

– Вы – чистенький?

– Меня никто не трогал, – сказал Захар, понимая, что говорит какие-то нелепые вещи. – Я сам ушел. Без боли.

– Повезло, значит! А моих вы не видели? Женщина такая веселая, Варей зовут и двое ребят: Митя и Данечка.

Только в этот момент, вглядываясь в орущую толпу, понял Захар, что вместе с жизнью Бог забрал у него зрение и догадку. Они не танцевали, они не пели, они умирали еще раз у него на глазах, ему было разрешено наблюдать за их медленным умиранием, а он-то думал, что пытается накормить живых, какой дурак. А он-то, он-то сам живой или тоже один из них?

– Вот я и добрался до рая, – тихо сказал верзила. – Дед, у тебя водка есть?

Захар поднял лежащую рядом со старухой бутылку, оставленную, вероятно, однофамильцами для него, когда он проснется.

– Так вот в чем дело, – сказал он. – Это многое объясняет.

– Ах ты бедолага, – сказал верзила, отстраняя бутылку от губ. – А ты и не знал?

– Я догадывался, – сказал Захар, – но это так непросто. У меня там остался сын.

– Не пропадет, – сказал верзила, допивая. – Не пропадет. Если родился после войны, не пропадет.

И тогда Захар вспомнил, почему он давал кровь в том вагончике, зачем нужно было это переживание, ну, конечно же, скарлатина, всего лишь скарлатина, и умирать от нее совершенно необязательно, а вокруг вагончика было лето, и трамваи ходили, и плодики шелковицы лежали на тротуаре, а люди наступали на них случайно и смеялись чему-то своему, только один человек плакал – пожилая медсестра, делавшая процедуру, она увидела, как они взглянули друг на друга, отец и сын.

– Я вспомнил, я вспомнил, – сказал Захар. – Я вспомнил, где видел ваших. Нам надо возвращаться. Жаль, что мы оба пьяны, но, если уж пошла такая музыка, что тут поделаешь.

И они, поддерживая друг друга, не давая сбить себя с ног, направились сквозь толпу.

Чем ближе был сектор «Б», тем больше сомневался Захар, что ему нужно было вести туда одессита.

Он все время просил у того фотографию, вглядывался, возвращал обратно, мусолил пальцами, так что одессит в конце концов не выдержал и сказал:

– Знаешь что, Захар, если мы не найдем мою жену, я тебя, пожалуй, убью.

– Напугал, – ответил Захар, и они оба рассмеялись.

Одессит заметно устал с непривычки, и, хотя старался поспевать, сбивчивое дыхание выдавало одышку, отчего Захару стало его невыразимо жалко.

– Это у тебя первая жена? – спросил Захар

– Одна-единственная.

– А у меня их было три, – сказал Захар и попытался вспомнить всех трех своих жен, но ничего, кроме лестницы, по которой он гнался за одной из них, пытавшейся от него убежать, за другой, такой пьяной, что он гнал ее в шею по той же лестнице вниз, волнуясь при этом, чтоб не убилась, за третьей, которая, поднимаясь в его дом, все время жаловалась, что лестница такая скверная, ход тяжелый, как можно жить на таком тяжелом ходу. А больше он вспомнить о них ничего не мог.

Они прошли мимо ангара, на двери висела ободранная на раскурку рукописная афиша, по страшному ее виду можно было судить, что премьера оперы «В раю» давно состоялась.

Улица чернела перед ними. Даже в ночи было видно, какая она прямая.

Усилие чьей-то воли чувствовалось в ней. Она скорее держала направление, чем сама могла называться улицей, идеальное воплощение линии, проведенной на ватмане, бездушной и уверенной.

Рядом дрожал его спутник, Захар попытался взять его руку, чтобы успокоить, но тот отдернул.

– Мрачно у вас в раю, – сказал он, – ни фонарей, ни собак.

В окнах же горел слабый свет свечи, и, если приглядеться, начинало казаться, что над ней склонились три лица; одно женское, бледное, удивленное, с сильно подчеркнутыми глазными впадинами, и два детских, в профиль, курносых и глупых.

– Твои? – спросил Захар

– Кажется, мои, – неуверенно сказал одессит. – Не мешай.

Он еще долго смотрел, сдерживая дыхание, пока Захар не потащил его к другому дому.

– А эти? – спросил он.

– И эти, – сказал одессит. – Куда ты меня привел?

Как объяснить этому бедному человеку, что живется им здесь не так уж плохо и его появление вряд ли кого порадует? Все как-то притерпелись, а тут муж, а тут слезы, а тут расспросы, никому не нужные, и главное, никакой возможности вернуться назад.

Чего он ищет, чего он хочет? Уцелел – и радуйся. Зачем этой бедной женщине видеть его, кому он здесь нужен со своим героизмом? Ишь какой бравый! Она и так все знает о нем. Она его отмолила.

– Здесь еще много домов, – сказал Захар. – Ты не спеши. Посмотрим.

Хочешь, я вызову их всех на улицу?

– Нет, – сказал одессит, – я пойду. Все-таки ты уделал меня почему-то. За что? Мне всегда было трудно с вами.

– Да, с нами нелегко, – согласился Захар.

– Что вы здесь делаете, Левитин? – услышал он, и косой свет фонаря ударил им в лица. – С кем вы? Я же просил вас никого не приводить и по возможности не возвращаться.

Это был Эдельштейн. Он стоял посреди улицы, растопырив левую ладонь так, будто хотел перехватить их обоих. В правой же был высоко вздернут фонарь, тень Эдельштейна, отброшенная в сторону леса, казалась угрожающе огромной, но никого не пугала, таким маленьким, как жучок-светлячок, стоял он сейчас рядом с одесситом, и с чего было его бояться?

– Кто это? – спросил Эдельштейн. – Я не знаю вас. Чужой? Вы снова что-то не так сделали, Левитин.

– Простите меня, Эдельштейн, – сказал Захар. – Понимаете, у этого человека умерла жена, и…

– Какая жена? Какая может быть ночью жена? Что вы несете? Вы все-таки очень бестактный тип, Левитин.

– Да, – сказал Захар, – кажется, я начинаю понимать, что вы имеете в виду.

Они оставили старика стоять в тяжелом раздумье по поводу последствий этой встречи, а сами направились через лес к океану. Идти оказалось легко, здесь все было знакомо Захару и почему-то совсем не пугало. И то, что верзила-одессит плакал рядом, придавало его миссии проводника еще большую ответственность, и хотелось успокаивать, но ему мало было успокаивать одного, он чувствовал в себе силу успокоить сразу всех, всех. Он знал, как это сделать, вот только, как собрать их в ночи, он не знал.

Они вышли к океану, где одессита уже ждал огромный корабль с притушенными огнями в сторону Африки, попрощались, и мой отец^63 остался ждать дождя, чтобы вместе с дождем прорвало в груди тоску, досаду, избавило его наконец от тревоги, она никогда не покидала, тревога, с поводом, без повода. Но дождя не было.

А утром на остров прилетел Эйхман и никого в местечке не обнаружил.

Наверное, перепуганный ночной встречей, Эдельштейн перестраховался и увел всех куда-то.

Встревоженные Хорст и Эрик метались от дома к дому, лягали стены сапогами, от чего пустые домики складывались, как карточные. Эйхман истерически хохотал:

– Ну и Шпеер, ну и великий архитектор!

Ему было, из-за чего волноваться, он прибыл на остров, потому что война подходила к концу, фюрер проиграл и теперь решил закончить жизнь на Мадагаскаре,^64 среди благодарных ему людей. И уже стоит посреди разбомбленного Берлина гидроплан, готовый взлететь, совсем немного времени остается. Но, прилетев на остров, Эйхман мало того что не обнаружил жилища, достойного фюрера, он не обнаружил даже самих евреев, ни одного, только в доме старосты Эдельштейна нашли записку: «Я не могу так больше жить».

Записка предполагала самоубийство, но самого Эдельштейна обнаружить тоже не удалось, и потому Эйхман велел Хорсту и Эрику крушить дома, разрушить все художественные изыски архитектора Шпеера, главного, по его словам, виновника всех бед рейха.

Эйхман бегал между домами, ругался, от частых криков связки превратились в угли, один свист и шипение.

– Неблагодарный народ, – свистел он. – Фюрер дал им свободу, а они для него даже бунгало достойного построить не смогли!

Он клял Хорста и Эрика, путая их с евреями. Он вообще был ужасен, чувствуя провал своей миссии. Его даже хотелось пожалеть.

– Что с ними случилось? – сетовал Хорст. – Такие надежные ребята.

Эдельштейн увел их ночью. Что-то их напугало.

– У нас самих не остается времени, – сказал Эйхман. – Через несколько часов фюрер будет здесь, куда они могли деться?

– Здесь спрятаться негде. Если только на севере, в гротах.

– Что еще за гроты? – грубо спросил оберштурмбанфюрер.

– Вряд ли, – сказал Эрик. – Евреи – острожный народ, а там крокодилы.

– Крокодилы? – спросил Эйхман. И в тот же миг его прошибло потом вдохновения насквозь, как в детстве, когда он увидел в аквариуме беспомощную массу маленьких, узорчатых, распластанных друг на друге крокодилов. Он обрадовался так, как не радовался победам на фронтах и все уменьшающейся численности еврейского населения в мире.

– На север! – крикнул Эйхман неожиданно звучным, вернувшимся к нему голосом, и они помчались. Ехать надо было сто километров, но по местным дорогам было бы лучше идти пешком. Он как мог помыкал

Хорстом и Эриком, торопил, оскорблял, потирая руки, как всегда перед тем, как отправить еврея в ад.

– Рыбки мои миленькие, или что-то вроде, – произнес он в адрес рептилий и приказал направить лодку к озеру именно сквозь гроты, чтобы, вглядевшись в темноту, стать единственным зрителем великолепного зрелища – пожирания евреев крокодилами, но то ли оступился, то ли Хорст и Эрик неверным движением вёсел накренили лодку, то ли его толкнул под руку один из духов, что в прежние времена жили здесь, – неизвестно, только он свалился в воду и был отнесен ею к середине озера, где его уже поджидала семья крокодилов, давно не жравших мяса. Он не успел даже крикнуть «я свой!», как крокодилы набросились на него и стали рвать вместе с мундиром, глотая пуговицы, сукно, круша на мелкие части позвоночник, чтобы дорваться как можно скорее до самого вкусного, что есть у человека,

– сердца. Но сердца они не обнаружили. И тогда крокодилы попытались выблевать его тощее, как гвоздь, тело, но им это тоже не удалось. По одному они стали опускаться на дно, чтобы прийти в себя, и потому не могли услышать, что начавшееся вместе с первым же движением челюстей ангельское пение вокруг озера продолжается. Это хор малагасийцев славил мудрость и мощь крокодилов. Они вернулись.

Всё вернулось на круги своя. Фюрер, действительно, долетел до

Мадагаскара и, не обнаружив там евреев, у которых хотел найти приют, отказался от гостеприимства малагасийцев и удалился куда-то на юг острова, где до сих пор ждет, когда же его приедут и спасут.

Так что ищите фюрера на Мадагаскаре, это я вам точно говорю.

Что сделали с другими соратниками фюрера, можно узнать из книг.

Об участниках этой истории известно, что одессит вернулся домой, время залечило раны, женился на хорошей сердобольной женщине, родил еще двух детей.

Я тоже неплохо устроился. Всё как-то утряслось. Вот только одно беспокоит меня: куда они все исчезли тогда? Может быть, Эдельштейн увел их в Африку, но зачем они взяли с собой моего отца?

1. Адольф Эйхман – оберштумбанфюрер СС. Редкий гад. Виновен в уничтожении 6 миллионов евреев. Казнен в Израиле. (Здесь и далее примечания автора.)

2. Теодор Герцль – основатель и вождь сионизма, автор книги

“Еврейское государство”.

3. Дитер Визлицени – напарник Эйхмана. Казнен в Братиславе в 1948 г.

4. Герберт Хаген – cпутник Эйхмана в его поездке в Палестину в 1937 г.

5. Герман Геринг – рейхсмаршал военно-воздушных сил, преемник

Гитлера, инициатор создания гестапо и концлагерей. Приговорён к казни в Нюрнберге, в день казни покончил жизнь самоубийством.

6. Эмма Геринг (Зоннеман) – вторая жена Геринга, бывшая актриса.

Умерла своей смертью в 1973 г.

7. Никакого генерала Шлеглейма никогда не существовало. Еврейской крови в роду Эммы скорее всего не было.

8. Такая племянница в биографии Геринга не обнаружена.

9. Адольф Гитлер – фюрер Третьего рейха. Воинствующий антисемит и человеконенавистник. Чудовище. Покончил с собой в 1945 г.

10. Мартин Борман – личный секретарь Гитлера, нацистский преступник.

Скрылся от правосудия сразу по окончании войны, обнаружен не был.

11. Пауль Геббельс – министр пропаганды Третьего рейха. В конце войны покончил с собой, предварительно отравив своих шестерых малолетних детей.

12. Иоахим Риббентроп – по профессии винодел. Министр иностранных дел Третьего рейха. Нацистский преступник, казнен в Нюрнбергской тюрьме.

13. Чиано ди Кортелаццо – министр иностранных дел Италии, зять

Муссолини. Обвинен немцами в предательстве. Расстрелян на родине в

1944 г.

14. Падроне – самый близкий сотрудник Папы, называемый кардиналом-хозяином.

15. Генрих Гиммлер – рейхсфюрер СС. Создатель первого концлагеря в Дахау и сети концлагерей. Дегенерат, несущий полную ответственность за так называемое “окончательное решение еврейского вопроса”. Покончил с собой в 1945 г.

16. Хорст и Эрик – солдаты вермахта.

17. Вильгельм Кейтель – генерал-фельдмаршал, послушный исполнитель воли фюрера. Виновен. Повешен в Нюрнбергской тюрьме в 1946 г.

18. Альберт Шпеер – главный архитектор Гитлера. Единственный из обвиняемых, признавший в Нюрнберге свою вину за преступления

Третьего рейха. Приговорен к двадцати годам заключения.

19. Вымышленный факт, хотя “Мадагаскарский проект” исторически существовал в планах сначала сионистов, а в 1940 г. – нацистов, как план выселения европейских евреев на этот остров – тогда французскую колонию.

20. Чехословакия была присоединена к гитлеровской Германии совсем под другим предлогом – для защиты ущемленных прав судетских немцев.

21. Жители Праги. Обыватели.

22. Оккупант.

23. Альфред Йодль – начальник генштаба Третьего рейха. Талантливый мерзавец. Казнен в Нюрнберге в 1946 г.

24. Альфред Розенберг – один из главных идеологов махрового антисемитизма. Казнен.

25. Подобных событий в истории Мадагаскара никогда не было.

26. Карл Дёниц – гросс-адмирал, убежденный национал-социалист.

Назначен преемником Гитлера в последние дни рейха. Судим в

Нюрнберге, приговорен к десяти годам тюрьмы.

27. Юнгер и остальные – офицеры военно-морского флота Германии, участники операции “Морской лев”.

28. Роза Пинхас замучена в лагере Биркенау.

30. Эгон Редлих руководил молодежью в лагере Терезин. Уничтожен в

1944 г. в возрасте двадцати семи лет.

31. Мальчик из города Тальное. Имя неизвестно. Зверски убит эсэсовцем в 1942 г.

32. Участники детской оперы лагеря Терезин. Убиты в Освенциме в 1944 г.

33. Клара Штейнберг погибла в 1941 г. в Гомеле, ее муж Борис

Штейнберг убит в 1941 г. в Кировограде.

34. В. Долейжек – видный ученый-химик, погиб в лагере Терезин в начале 1945 г.

35. Бенцион Нудельман. Похоронен заживо в августе 1941 г. в Кишиневе.

36. Липовецкий Исраэль. Похоронен заживо под Киевом в сентябре 1941 г.

37. Лейб Хусид. Расстрелян в 1941 г. в Бердичеве.

38. Доцент Сорбонны Шнайдер. Умерщвлен во время опытов в 1943 г. в лагере в Саласпилсе.

39. Любавичские хасиды, подвергнутые жестоким пыткам и расстрелянные в г. Любавичи в 1941 г. вместе с другими евреями (около 500 человек).

40. Арон Эпельфельд был расстрелян в своем дворе в Киеве в 1941 г.

41. Раввин из Венеции Адольфо Оттоленги в 1943 г. арестован нацистами и отправлен в Германию, где и погиб.

42. Раввин Шапиро. Зарезан гестаповцем в январе 1942 г.

43. Иосиф Шварц расстрелян с женой в гетто г. Браилова в 1941 г.

44. Татьяна Слонимская – прабабушка автора, расстреляна в сквере города Козельца вместе с семьей в 1941 г.

45. Франтишек Зеленка – известный чешский архитектор и сценограф, уничтожен в Освенциме в 1944 г.

46. ВикторУльман – композитор, уничтожен в газовой камере Аушвица в

1944 г.

47. Лев Добрянский скрипичный мастер, реформатор скрипичного дела, по слухам, сожжен румынами в Доманевке в 1941 г.

48. Яков Цирлин. Погиб в 1941 г. в Вильно.

49. Сара Наумовна Цирлин. Домохозяйка, погибла в Минском гетто в 1941 г.

50. Джузеппе Абенаим. Родился в Ливорно, погиб в Освенциме.

51. Фрида Фел. Убита фашистами в Белостокском гетто в 1941 г.

52. Любовь Лангман расстреляна фашистами вместе с дочерью в селе

Сорочицы.

53. Густав Шорш. Погиб в Освенциме в 1944 г.

54. Яков Зац. Погиб в Львовском гетто в 1942 г.

55. Арон Ройтман. Застрелен в Кишиневском гетто.

56. Хаим Ямпольский. Погиб в Киевском гетто в 1941 г.

57. Пинхос Темчин. Расстрелян со всей семьей в Слуцке в 1941 г.

58. Муся Горбонос. Расстрелян в 1941 г. в городке Хмельник.

59. Фриц Гендель. Не выдержав заключения в “лагере перемещенных лиц” на острове Маврикий, покончил с собой в 1945 г.

60. Арон, Шломо, Цви, Ривка, Елена и Бела Левитины погибли в 1942 г. в гетто местечка Почеп Орловской области. Бейля Левитина расстреляна в марте 1942 г. под Орлом. Елизавета 3-х лет, Александр 4-х лет и

Раиса Левитины расстреляны в Мстиславле в 1941 г. Александр, Гинда погибли при расстреле евреев в октябре 1941 г. в Мстиславле

Могилевской области. Рыся Левитина 74-х лет расстреляна в июле 1941 г. в Могилеве. Мария Авербах, в девичестве Левитина, расстреляна фашистами с детьми и родителями на агробазе Мариуполя. Лия и Авраам

Левитины расстреляны при ликвидации гетто в местечке Любань

(Белоруссия) в 1942 г. Сара Бергман, в девичестве Левитина, расстреляна в гетто местечка Дараганово Могилевской области в 1942 г. Авраам Левитин расстрелян в сентябре 1941 г. в Стародубе Брянской области. Борис Левитин погиб в Днепропетровске. Эсфирь Левитину в оккупированном Орле в декабре 1941 г. забрали фашисты. Аре и Феня

Левитины расстреляны нацистами в 1941 г. в г. Тощица под Могилевом.

Авраам Левитин расстрелян в числе 300 еврейских мужчин и подростков

30 сентября 1941 г. Бейля, Гирша, Мария 15-ти лет, Арон 18-ти лет,

Рива 56-ти лет из Стародуба расстреляны в числе 830 еврейских женщин и детей на хуторе Беловщина Орловской области 1 марта 1942 г. Леля

Левитина убита в 1942 г. в пос. Кавказский. Зяма Левитин из Рославля пропал без вести в 1941 г., а его земляк Савели – в 1944 г. Давид,

Фрума, Геня, Залмон, Рахиль 14-ти лет, Теме, Михель и Эстер Левитины расстреляны фашистами в гетто г. Слуцк в 1943-44 гг. Там же погибли

Ахува, медсестра, Рувин, Якоб, Исраэль и Малька Левитины. Заме

Левитин пропал без вести в оккупированном Слуцке. Миша Левитин погиб в Ростове в январе 1942 г. Анатолий и Соня Левитины в 1943 г. умерли от голода в эвакуации в Узбекистане. Павел Левитин погиб на фронте в

Восточной Пруссии в 1945 г. Липа Левитина повешена немцами в 1941 г. в Бежице Орловской обл. Зиновий Левитин пропал без вести в 1941 г.

Лили, Мария, Мордка, Надежда Левитины погибли в гетто города Лодзь.

Исраэль Левитин и Мария 58-ми лет из Лодзи погибли в Освенциме в

1944 г. Реня Левитина погибла в Варшавском гетто. Инна Левитина погибла в гетто Минска в 1941 г. Борис Левитин погиб на фронте в

1943 г. Иосиф Левитин из Орла умер в эвакуации 23 октября 1943 г.

Борис Левитин из Дубровки погиб в бою под Ленинградом в ноябре 1943 г. Иосиф 17-ти лет, Семен и Анна Левитины из Запорожья погибли там же в 41-42 гг. Алексей Левитин из Архангельска погиб в Ленинграде в блокаду в 1943 г. Яков Левитин из Кривого Рога пропал без вести 6 июля 1944 г. Наум Левитин расстрелян немцами в Симферополе в 1941 г.

Боня Левитин из Дудино, Моисей Левитин из Шумячи погибли на фронте.

Михаил Левитин погиб, защищая Ленинград, 2 декабря 1941 г. Пейсах

Левитин из Слуцка погиб в бою под Витебском в 1943 г. Шимен Левитин из Днепропетровска погиб на фронте в 1941 г. Рувим Левитин из

Смоленска сгорел в танке. Надежда Левитина погибла в 1942 г. в г.

Хелмно, Польша. Яков Левитин из Харькова пропал без вести на фронте в 1942 г. Эсфирь Левитина и дочь ее Наташа 8-ми лет из Орла замучены фашистами в декабре 1941 г. Марат Левитин 12 лет из Дороганово там же расстрелян немцами. Эммануил Левитин из Дубровки 18-ти лет погиб на фронте под Запорожьем в декабре 1943 г. Иосиф Левитин из Щорса, танкист, погиб на фронте в 20 лет. Моисей Левитин из Ленинграда с дочерьми Ириной 9-ти лет и Анной 3-х лет погиб в поезде, перевозящем детский сад, при налете фашистской авиации в июле 1941 г. Ося