Текст книги "Попаданец XIX века. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Михаил Леккор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

Но ближе к обеду они заметно приустали и оголодали. Работали уже лениво и не так желанно, больше ожидая нужного времени. Николай, смотря на большую стопку проработанных документов, с удовлетворением обозначил:

‑ Сегодня не зря проработали. После обеда еще посидим и вполне ликвидируем этот завал, образовавшийся в последние дни. Хотя, так бы еще поработать завтрашний день… ‑ монарх красноречиво посмотрел на Макурина.

Чувствуя, что разговор идет в нехорошую для него сторону,  Андрей Георгиевич поспешно обозначил ряд работ в поместье. Он был такой большой, что впечатлился даже он, знавший, что одни можно отложить, а другие вообще забыть, как совершенно второстепенные. Все  равно оставших оказалось очень много. А что вы хотите, весна. Не только у крестьян, но и помещиков страда!

‑ Я поспешу с новыми писцами, через месяц – другой они уже могут быть готовы к второстепенным бумагам, ‑ предложил Макурин.

Императору такое предложение не впечатлило, но он больше не настаивал на дополнительном дне. Лишь предупредил, что учеба с недорослями не входит во время работы с бумагами.

Попаданец только мысленно вздохнул. Монарха тоже можно было понять. Работы было всегда много, а он ее уже выплатил авансом. Хорошо оплатил, между прочим. И чинами, и орденами. Только ведь и он просится не отдыхать. Дел тоже много, а время не резиновое.

Так в миноре, но с некоторым удовлетворением прошли в столовую, пообедали на этот раз одни, потом отправились обратно в кабинет. Уже беря очередную бумагу, Николай вдруг вернулся к уже забытому Макуриным разговору:

‑ А как это Настя тебя отпускает на такое время? Любовника нашла? Не похоже, мы бы тут уже знали. Как вы так сговорились?

Андрей Георгиевич, честно говоря, и сам не понимал. Был бы ревнив, терзался бы, а так только надеялся, что Настя будет благоразумна. Ха‑ха, юная девушка благоразумная. Ага, а пьяница не пьет. Будь у него хоть не много свободного времени, он бы быстренько подумал, что здесь что‑то неладно. Но времени, как всегда, не хватало, а красивым женщинам обмануть мужчин было очень легко. И даже не надо чрезмерно думать, просто надо сделать разрез на груди больше. М‑да, сильный пол в этом отношении всегда слаб и глуп, что в темном прошлом, что в светлом будущем. И кто из мужчин думает, что он умен и женщины в его воле, тот наиболее глуп и давно уже под женским каблуком. Се ля ви!

Макурин уехал поздним вечером, сразу после долгой, плодотворной, и, скажем честно, нудной работы. Документы сегодня были простые, знай только переписывай без переделки. Устал, зато был в радости от пяти следующих дней на природе. Весенней теплой природе, когда все люди слегка шалеют от весенних дней. И, кстати, не только люди.

Настя, правда, дотошно допытывалась, где и что он будет делать. Так, что и попаданец заподозрил, что здесь как‑то не чисто. И не только от его стороны. Но подумал, глядя в правдивые глаза невесты, что она всего лишь слегка заревновала.

Дорога была почти летняя, уже не грязная, но еще не пыльная. Ехали быстро и без мучений и уже полночи приехали в поместье. Андрей Георгиевич, слегка покушавши, буквально рухнул в постель. Все назавтра, господа и поселянки!

Завтра, похоже, настало гораздо позже, так сказать, утро пришло в обед. Но Андрей Георгиевич не терял бодрость духа. Как говорится, начать (ударение на первую гласную), а потом будем смотреть.

С сегодняшнего дня, когда крестьяне еще пахали, и помещику по большому счету  делать было нечего, он решил пройти по крестьянским хозяйствам и сделать сразу несколько дел:

Во‑первых, просмотреть сами хозяйства, все ли правильно, а если неправильно, то почему;

Во‑вторых, посмотреть, какие еще можно развернуть ремесла, ведь хоть средняя полоса России не столь богата природными ресурсами, но ведь и не пустыня. Главное, подопнуть, а уж крестьяне и сами полетят;

В‑третьих, развитие молочных продуктов. Немного усилий, немного денег, а там крестьяне и сами поймут, что и им выгодно. С попаданца только передовых технологий еще ХХ века и немного злости для начала. И вперед, лошадки!

Планы были можно сказать наполеоновские, но сами они не пройдут. Более того, Макурин подозревал, что крестьяне в своем консерватизме будут очень упертыми и ему придется не одну палку  поизносить об мужицкие спины, пока производственные связи обозначится и товары пойдут на прилавки покупателей, а деньги, соответственно, благородному помещику и грязным крестьянам. Какая разница, они, ласковые мои, не пахнут!

«Между прочим, ‑ подумалось вдруг ему, ‑ а почему не построить трактир в Березовом? Так сказать в пилотном варианте. Много он здесь не заработает, не потому, что здесь мало пьют‑едят, а потому как у его крестьян пока нет свободных денег. Исходя из этого, здание сего увеселительного заведение надо построить не в самом селе, а на небольшом расстоянии, у большого губернского тракта. В убыток не будет существовать и ладно».

За завтраком (за обедом) жуя бутерброд с божественной колбасой и запивая все это чаем с вареньем (очень вкусно!) он потребовал у Леонтия и у нового парня с нелепым именем Опрос немедля выломать новые палки и быть готовы к тяжелому физическому труду.

‑ Пороть будем, ‑ пояснил он посмурневшим парням, одновременно в голове все еще обдумывая идею о трактире.

А парни, видимо, подумали, что палки они будут готовить себя, к многострадальным спинам.

Оторвавшись от мудреных мыслей Макурин, наконец, обстоятельно пояснил:

‑ Не вас будут бить, а вы будете бить. А то мужикам надо. Лучше сейчас бить немного, чем потом на кошмарную каторгу. Ясно, бестолковые?

Андрей Георгиевич продолжил завтракать, а парни угукнули, и, простимулированные, таким образом, ушли в ближайшую рощу – вырезать полюбившуюся палку. Помещик же начал искать масштаб рынка:

‑ А скажи‑ка, Авдотья, ‑ спросил он у ключницы, пришедшую  спросить у барина указаний, ‑ почему у меня нет на столе молочного? Ни творога, ни животного масла, ни даже простокваши (творога)? Что это безобразие, в конце концов!

‑ Дык, благодетель, особо не готовят, ‑  ответила порядком струхнувшая старуха, ‑ крестьяне все свежим молочком обходятся. Очень уж тяжело да муторно. А прежние помещики и не требовали. Они преимущественно вина да водок на стол хотели, да побольше и покрепче.

Вот ведь дожили! ‑ уже по‑настоящему раздраженно подумал Макурин, ‑ помещик не может покушать, а то крестьянки устанут. Пся крев! И жрать, наверное, и самим нечего, кроме самых простонародных кушаний.

Но вслух только поинтересовался, привезли ли заказанное им оборудование. В принципе, знающему человеку это простенькие приборы и попаданец в два счета объяснил,  даже нарисовал. Причем схитрил. Оборудование было некомплектное и в россыпь. Так сразу и не поймешь. А не достающее доделывают местные кузницы. Со временем, конечно, поймут, но позже, когда он уже разработается.

‑ Благодетель! ‑ ожила ключница, поняв, что барин успокоился и уже в здравом уме, ‑ все сделано, как вы велели. Миски, кувшины, трубы привезли, пока в сарае лежат. Кузнецу уже сказано было, будет кумекать и ковать.

Последние слова Авдотья сказала с натугой.  Кузнец, видимо, оптимизма ключницы не держал и постарался это до него довести. Ха‑ха, конечно, объяснит! У него уже есть драгоценный опыт пояснения кузнецов, растолкует и этому.

После завтрака, прежде всего, подъехал в деревенскую кузню с телегой, полной различного металла. Кузнец Герасим был пусть и неграмотным, но весьма сметливым. Попаданцу было достаточно один раз собрать нужные изделия, доработав некие дополнительные детали, как у того больше не возникало вопросов.

Посмотрев, как он умело и быстро собирает весьма сложный сепаратор,  Андрей Георгиевич отправился к крестьянам – объяснять и, если надо, пороть. Процесс был довольно прост – мужика – домохозяина (или его бабу в отсутствии) сначала допрашивали о количестве и качестве местного хозяйства, возможности для дополнительного заработка. Потом приказывалось, что надо еще делать.

Ненароком приглядел место под трактир. Хороший пригорок – виден издалека и из дороги, и из села Березовое, приличные подъездные дороги, есть просторная площадка для  автомашин, пардон, карет и телег – он поехал непосредственно к крестьянским избам.

Как Макурин и догадывался, ни у кого интереса его предложение не интересовали. Кто‑то из лени, кто‑то из‑за рук, которые не из того места растут. И у всех от примитивного консерватизма. Дескать, пусть бедно живем, зато как все. И ничего тут!

Хорошо все же быть полновластным помещиком! Он сразу находил лекарство – пять палок, для самых тупых и ленивых десять и крестьяне нехотя начинали шевелиться. Пока организационно, а потом будут и хозяйственно. А куда деваться? Если не будешь делать, как барин велел, он пообещал через день давать вдвойне палок, через два дня втройне и так далее, пока не помрешь.

Лишь один из примерно ста оживался при слове торговля или еще продавать. Робко спрашивали, а им что‑то будет? Этих Макурин запоминал, подробно объявлял уже сказанное, что вся продукция, ими произведенная, делится на три части – одна пойдет ему, барину, в счет оброка, вторая будет обязательно продаваться по здешней цене, а деньги перейдут самим же крестьянам, третья доля твоя. Хочешь, продавай, хочешь, жри в три глотки, твое дело. Поэтому, это в твоей же выгоде получать больше.

Устал, охрип, но к позднему вечеру оказался доволен. Что‑то, кажется, сдвинулось. Пусть добровольно, пусть принудительно, но крестьяне молочные продукты будут производить уже сегодня – завтра. А там, глядишь, и другие промысла пойдут.  Андрей Георгиевич  твердо сообщал свои крестьянам, что он будет брать и продавать не только овощи, но и ягоды (домашние и дикие), грибы, лекарственные травы. Схема такая же – одна часть бесплатно, как оброк, вторая часть обязательно будет продаваться с возвратом денег. А половину держи у себя – хочешь, жри, хочешь, продавай, барину все равно. Но каждое хозяйство, как минимум, должно выработать определенный объем.

Собеседники (мужики, реже бабы) недоверчиво хекали, но делали. А что им оставалось? Не хочешь – заставим, не можешь – научим. А потом обязательно выпорем. Это XIX  век, детка. Бабы здесь в обязательном порядке должны рожать и работать, а мужики работать или воевать. И никакой бестолковой демократии!

Попаданец Андрей Георгиевич сам мысленно хекал и все удивлялся. Ведь все слушаются, никто не бунтует или хотя бы не прекословят. Молча делают и ложатся под палки. Во как!

Правда, что‑то хорошее было сделано и самим конкретным крестьянам. Тем из них, кто исподволь работал в приработках и, что существенно, умел это делать и мог в будущем получать натурой и деньгами барину, тот, не раздумывая, урезал и земельный надел и оброк от этого. Ведь общая сумма даже увеличилась за счет ремесла. А кое‑кому, наоборот, увеличивал земельный надел. Здоровье есть, сила есть, лошади тоже.

В таком хозяйстве земли не хватало даже с дорезкой доли от бывшей барщиной земли. Дам! Пусть работает, и получает себе больше хлеба и ему, бедному пока помещику.

Так, а что он получил в общем итоге? Есть послушные, но очень пассивные работники. Это хорошо. А вот дальше уже плохо. Лишь проговорены механизмы получения продуктов и изделий крестьянской промышленности от них к барину и дальше. Обозначены каналы выручки с туманным результатом.

Вот это слабое место в его эффективной, в принципе, структуре. Завтра же будем дорабатывать и искать.

Это было последняя мысль уже в постели темной ночью. Честно говоря, Андрей Георгиевич наконец‑то пришел к мнению, что секс с незамужними служанками – это даже хорошо. Без всяких последствий в виде беременности, семьи и романтической любви. А то ведь так иной раз так иная глянет, что мужская плоть просто затрепещет.

Но вот сегодня так устал, что ничего не надо, только спать!

Утром мышцы тела трещали и больно жаловались, даже те, о которых он не знал. Словно вчера он не напропалую трещал, буквально уговаривая крестьян, хе‑хе, а мужественно физически трудился. Вот ведь закавыка! На счет уговаривать он, разумеется, погорячился, но и руками же не работал!

Кое‑как сел в одном дезабилье в постели, опустил на приятно холодный пол. Этаж был второй, то есть его пол был для кого‑то потолком. Как‑то грело, в общем, но после кровати было все же холодновато.

Потянулся, закряхтев от удовольствия, и вдруг сграбастал шмыгающую кругом служанку Анюту, бросающую лукавые взгляды.

Та негромко ахнула. Не от страха, больше от неожиданности. Потом радостно замолчала.

Он тоже, между прочим, не набросился на нее, как зверь. Посадил ее на колени, четко обозначил свою позицию:

‑ Женюсь скоро, но не намедни. Где‑то в течении полгода моя постель будет пустая. Пойдешь ко мне?

Анюта молчала, доверчиво прижавшись к нему, но попаданец чувствовал, как напряглась ее грудь. Понял, это она внешне спокойна, а внутри напряженно думает, как и что.

Поцеловал ее крепко в качестве дополнительного стимула, погладил по голове, как маленькую девочку. Она сдалась, смущенно негромко сказала:

‑ Да, барин, неженатая я, свободная. Суженый мой, с которым мы жили, почти как жена с мужем, в прошлом году помер. Вот и стала не нужна ни его семье, ни своей.

Вот же ж жизнь в эту эпоху, родишься и сразу помирай. А все считают, что это почти правильно. Бог дал, бог взял. Крестьянские семьи потому большие, что умирают много. А служаночку эту надо отдать замуж. Лицом пригожа, фигурка хороша, что грудь, что ноги, характер добрый. Чем не жена одному из холостых парней? Много их при помещике служат и как‑то и не собираются жениться. А мне, помещику, от этого убыток. Дети ведь, как это не цинично звучит, тоже имущество от крепостных.

Осторожно положил Анюту на постель, опять поцеловал, ласково погладил ее по телу. А она и не против была, ответила, как могла, ахнула тихо и счастливо на его ласку. И когда стал снимать простой, но сложный наряд служанки (у женщин и так бывает) сама стала помогать.

В результате он опять встал к обеду.  Крепостные его от последней служанки до Авдотьи все уже знали и только шептались, бросая жаркие взгляды. Барин сдался!

Ключница аж перекрестила щедрой рукой:

‑  Слава мученице Марфе, наконец‑то свершилось!

‑ Что такое? ‑ насторожился Макурин, ‑ я сделал что‑то непотребное, не по православным канонам?

‑ Господь с вами, благодетель, наоборот. Сколько девок и молодых баб накопилось при помещичьем дворе, а ты даже и не смотришь. Вот наши дуры и подумали, что барин наш и предается библейскому греху с мужчинами на стороне. Но раз так, то они все понятливые, барин. Будут молчаливы и скрытны.

Вот еще, придумали, голубым  он никогда не был! Сам с презрением на них смотрел хоть в XIX веке, хоть в XXI. Ну, бестолочи! Однако, решив одну проблему, он сразу получил другую. Надо бы ее сразу разрешить, хотя б частично. А то перед Настей стыдно. Да и обидеться она может серьезно, вплоть до развала новоявленной семьи Макуриных.

‑ Послушай, Авдотья, говорю с тобой прямо. Анюта девка славная и тешить мужскую похоть с ней приятно. Но она мне не пара, это понятно и ей, и мне. У меня есть невеста Анастасия Татищева, которая через несколько месяцев будет мне женой и станет здесь хозяйкой. Помнишь такую?

‑ Господь с тобой, благодетель, конечно, помню, ‑ как обычно, перекрестилась ключница, ‑  хорошая будет хозяйка нам, а тебе жена.

‑ Вот, хорошо, ‑ обрадовался Макурин, ‑ и когда она сюда приедет на медовый месяц после венчания, ей будет неприятно слышать такие слухи. Так ты, Авдотья, присмотри за прислугой. А то они, понятливые, разумеется, но бабий язык до Киева доведет. Скандал может быть громкий и неприятный. Поэтому, Авдотья, я тебе даю официальное поручение. Дай список самых болтливых, Леонтий и этот, Опрос, выпорют, дай и молчаливых, им я дам подарок. Тебе тоже, если справишься.

Ключница незаметно исчезла, а помещик Андрей Георгиевич Макурин, позавтракав а заодно плотно пообедав, отправился по намеченным целям. Под стоячий камень вода не течет, а чтобы быть богатым, или, хотя бы, зажиточным, надо прилично бегать. Поехал, как всегда, в бричке, но за ней ехали две крестьянские телеги с нехитрыми припасами. все понемногу, но зато прилично многообразно – рожь, молочные, мука, крупы, даже отруби из недавно пушенной мельницы, мед и воск чуть – чуть из прошлогодних продуктов, соль, разумеется. Ягод и лесных изобилий еще было мало, соленых и сладких изготовлений он брать не стал. Все одно мало. Зато в разнообразии были изделия из лесоматериалов и из ряда очередных – от лыка до деревянной и берестовой посуды. Крестьяне сработали и помещику дали.

Хм, ну как дали. Макурин ведь не только расспрашивал. С подачи Акима, у которого давно моська была в пуху, он легко  нашел смекалистых ремесленников. Вот, например, этого. Хозяин явно не был готов к таковому нездоровому интересу и его изделия густо работали и на столе, и на скамьях, и даже на полу. А ведь барину ничего не давал в счет оброка!

‑ А ты, говоришь, только в отдаленных деревнях умельцы, ‑ упрекнул помещик управляющего и взял первую попавшую деревянную кружку. Липовая, с хорошим запахом и вычурным вырезанным рисунком на растительными и животными темами.

‑ Ух, вот это он сделал! ‑ оценил Макурин, спросил, между прочем, ‑ как, кстати, тебя зовут?

‑ Удальцовы мы, ‑ без всякого восторга сказал крестьянин, ‑ крепостные, значитца, вашей милости.

‑ А ты, кто будешь из Удальцовых? ‑ продолжал допрашивать Макурин.

‑ Михаил, ‑ окончательно сник хозяин, как увидел помещик, наконец, совсем еще молодой крестьянин.

Да ведь ему лет шестнадцать! ‑ удивился попаданец, ‑ как он на соху встает? Там сила должна быть богатырская!

‑ Не рано ты стал домохозяином? ‑ прямо спросил он у крестьянина.

‑ Да нет, остальные тоже в эти годы становятся, ‑ пожал он плечами, ‑ да и не как нам иначе. Матка давно умерла, с сестрицей трудно разродилась, Тятька нынче зимой замерз.

‑ Как это? ‑ опять удивился Макурин.

‑ Все в воле Господне, ‑ вздохнул Миша, ‑ поехал нынче зимой в рощу берез порубить за лес и для поделок, а к вечеру лошадка наша сама привела. Немного дров и тятю. Мертвый и уж совсем замерзлый.

«Да уж, ‑ подумал попаданец, ‑ по нынешней поре и не узнаешь – то ли сердце, то ли мороз, а, может, и кто убил».

На фига он сюда пришел. Вроде бы семья как семья, а такое горе. И что же община? ‑ метнул он убийственный взгляд на Акима. Тот только руками развел и Андрей Георгиевич понял:‑ кормилец есть, лошадь от прежнего хозяина осталась, землю пашут. А остальное не их дело. Ха, община, может, и не дергаться, а управляющий помещика как же?

Он‑то думал, что тут молодая семья живет, хозяйство развивает, ночью любовь крутит да ребятенков рожает. А тут брат с сестрой бесполезно живут.

‑ Братья – сестры еще есть? ‑ уже командно спросил он.

‑ Нет, ‑ отрицательно покачал Миша, ‑ двое мы живем. Я да Лена.

‑ Понятно, ‑ резюмировал Макурин, приказал: ‑ непотребно это по православному обряду. Слышали, священник в селе появился?

‑ Да, ‑ дружно сказали брат и сестра, тревожно переглянулись. Чуют, что не обычаю живут. Что же тогда не прекращают?

Разгадка оказалась простая, едва спросил.

‑ Да к кто ж меня возьмет, бесприданницу, ‑ вдруг всхлипнула Лена, ‑ и  Мише почти ничто не идет из имущества. Лошадь уже старая, дома лопоти никакой. А бедноту и уродины нам самим не надо.

‑ Ну, надо не надо – это не вам решать, ‑ не пошел на поводу у хозяев Андрей Георгиевич, хотя сказал: ‑  а по хозяйству это трудно.

Хотел было, как всегда, свалить на общину. Это их дело, паразитов! Но потом подумал, что мужики, как стопроцентные бюрократы, все отволокитят. А хозяин замечательный мастер, такого жалко мучить. Решительно вытащил из кармана стопку кредиток, отсчиталприличное количество, громко сказал:

‑ Михаил Удальцов и его сестра Елена! Вот вам по сорок рублей ассигнациями, даю вам по два дня сроку, чтобы девушка, соответственно, вышла замуж, а молодец женился! Ясно, хозяева?

‑ Ясно, барин! ‑ хором ответили они. Макурин заметил, что тревога, наконец,  оставила их лица, особенно сестру. Красавица, хотя и ничего такого. А вот Михаил зря успокоился. Они еще о его товарах не говорили.

‑ Теперь об этом! ‑ мотнул он головой на труды хозяина, ‑ слышал мои хозяйственные принципы?

‑ Слышал, барин, ‑ почему‑то не испугался мастер.

«Хозяин – барин, ‑ пожал плечами Макурин, ‑ хотя барин здесь только Я, хе‑хе». Прямо спросил:

‑ Во сколько ты оцениваешь свои товары?

Михаил изрядно помолчал, раздумывая. Если он скажет немного, то и оброк будет небольшой. Но тогда и сам он получит немного. Продавать‑то будут через работников помещика. Можно и больше сказать, но тогда оброк увеличат, а вот продадут ли еще?

Осторожно приценился:

‑ Несколько гривенников, максимум полтинник, барин.

Макурин с ним не согласился:

‑ Рубль, а то и два, не меньше. И не спорь со мной, мал еще!

Он рявкнул сердито, хотя тот и не пытался говорить. И правильно делал. Попаданец был столичным дворянином в этой жизни, и опытным торговцем в прошлой. Он видел, какой ему попался искусный ремесленник, какие товары он создал. Сам Макурин ни за что не будет продавать их. По крайней мере, из этой серии. Часть оставит у себя, часть подарит знакомым, в первую очередь невесте. И, пожалуй, императору!

А что, ‑ подумал он на деревянный сервиз с вырезанными портретами императорской семьи, ‑ уровень такой, что не только возьмут, но и еще попросят и даже деньги навязывать будут.

Однако, парню надо сегодня авансом дать хоть копеечку дать. Пить – есть тоже необходимо. Опять же дерево, тоже, поди, ворует.

Вот тебе, милый, полтинник серебром, ‑ бросил он на стол два рубля банкнотами, ‑ и не воруй из казенных лесов. Продам в Санкт‑Петербурге, потом зачтемся, сколько тебе, сколько мне.

И вышел во двор, не слушая благодарности хозяев. А теперь вот нагрузился на продажу и в подарок. Высокая политика! Изысканная дипломатия!

Глава 14

На взгорке он остановился, еще раз огляделся. А все‑таки изрядно хорошо! Точно здесь будем строить!

‑ Вот, Петр, здесь и будет наш будущий трактир, ‑ обратился он к собеседнику, ‑ пойдут едоки и питухи, только держись.

‑ Должны пойти, ‑ прогудел тот, оценивая обстановку. Впрочем, сказал совсем о другом: ‑ особливо, если пища да питье будут недороги, вкусны али крепки.

«Хех, не учи зрелым ворон воровать», ‑ довольно подумал Макурин. Не то, что он нуждался в его одобрении, но все‑таки было приятно, что абориген этого, не совсем такого же века, как у него, положительно оценивает его усилия.

‑ Здесь я тебя оставлю, ‑ сообщил он ему, ‑ реши, что и как построишь. Планируй сам трактир, обязательно гостиницу, склады под товары, лачуг каких под жилье. Я приеду, организую рабочую помощь. Все одно крестьяне после посевной посвободнее. В раз поставят.

Потом подумай, кого можно взять в подавальщицы, мальчиками да кухонными мужиками. Смотри по всему поместью, не только по Березовому. Наглые, хорошенькие или, наоборот, ни к чему не годные. Что бы в хозяйстве они были не нужны, а тебе, напротив, поболее пригодились.

Посмотрел внимательно на мужика, – сообразил ли, бедолага? Вроде бы сметливым казался. С другой стороны, дело для него новое, надо помогать, особенно по первую пору. И рабочей силой, и припасами, и умными мыслями.

‑ Решишь все, иди домой, меня не жди.  Завтра договорим.

И поехал. Некогда уже. Как в XXI веке, жизнь убыстрилась, только успевай поворачиваться. Раньше это в прошлой жизни напрягало, а теперь вот только радует.

Заглянул еще на мельницу. Как Аркашу‑мельника сторговал (или выпоил, ха‑ха?), так и ни разу не был на мельнице. А тот по‑хозяйски разработался с мужиками. Те ведь тоже не дураки, понимают, зачем она нужна. А тут еще «добрейший» Макурин через Акима сообщил крестьянам:

‑ Мол, своим жителям дозволено будет два али три мешка зерна в ближайшие месяцы молотить бесплатно. Налетай, подешевело!

Обычный маркетинговый ход, но в темный XIX век простоватые аборигены ах уписывались от восторга: Добрый барин (дурак, между нами) изволил бесплатно молоть!

Конечно, прибыль от этого изрядно уменьшалась, но вообще не исчезала. Всем хорошо, а барину всех лучше.

Мельница была поставлена неподалеку от села, немного от дороги, понятное дело, на реке, как еще можно поставить сооружение с водяным двигателем. Мужички вырыли котловину, поставили насыпь, на ней хороший сруб. Аркадий с помощниками (молодые местные парни без хозяйства) поколдовали, пошаманили. И  мельница, заскрипев, заработала на радость «обчеству»! А втихомолку, конечно, барину.

Она и сейчас скрипела за несколько верст по округе, пугая местных жителей. Сюда даже не надо было ставить замки, крестьяне приезжали строго по нужде и, обмолов зерно, сразу же уезжали, крестясь и поминая Господа. Понятно, почему стало столько сказок о темной силе на мельнице!

Андрей Георгиевич, разумеется, не трепетал от ужаса. Деловито перекрестился (мужики не поймут, если так просто пойдешь, это как рукопожатие в некрещеном будущем), поговорил с мельником. Они здесь с Аркадием не только муку мололи, но и подешевле покупали.

То есть, разумеется, льготы всем были в честь открытия мельницы, (своим побольше, чужим поменьше, но все равно зримо), а продавали добровольно. Ведь все равно народ продавал. Ведь это бедняки мололи на еду, а зажиточные крестьяне по летней поре больше на продажу.

А продавать не все одно, на рынке или у мельницы? На рынке, естественно, дороже, но если посчитать затраченное время, да пошлину, да дорогу, то не очень‑то и получается выгодно.

Аркадий доложил, что муки куплено на пятую сотню пудов и удалось дешевле. А то новый урожай скоро. Это ведь у кого как ассоциируется начало лета – у бедняков нехватка и впроголодь, а у зажиточных необходимость продать зерно от прошлого урожая. А то упустишь момент и будешь сидеть с затхлым зерном.

Мельник там им и говорит, предлагая дешевую цену (он уже вошел в доверие Макурину и тот разрешал ему проводить денежные операции). Нет, поначалу почти все, негодуя, отказывались. Но потом довольно быстро соображали, что им тоже хорошо. И как, и уже вовсю продавали. Ассигнации ведь и серебро не портятся, не зерно и, тем более, не мука.

Похлопал ему по плечу, показывая, что доволен. А про себя подумал, что уже пошли товары в массовом порядке, а у него еще товарная стриктура не доделана. Караул! Так ведь он и ничего не заработает! Не стыдно тебе, господин Макурин, и даже не Андрей Георгиевич XIX века, а Андрей Игоревич XXI столетия. Продажа, это был когда‑то его конек!

Поэтому взял еще полмешка белой пшеничной муки и торопливо уехал. Надо быстрее ехать торговать и между делом везде дарить, чтобы потом тоже торговать. Маркетинг – дело тонкое!

Но в поместье к Вязьмитиновым все же приехал. И не только по делам с недорослем, их бестолковым сыном. То есть, сначала с сыном, а потом с хозяйством. Деньги ж счет любят, это каждый знает!

В поместье сразу оглушил чету Вязьмитиновых:

‑ Честь имею видеться, действительный статский советник и камергер Макурин,   столоначальник в собственной Е.И.В. канцелярии!

‑ И‑ик! ‑ пискнула от неожиданности жена, ‑ надворный же был советник!

‑ Пожалуйте к столу, ‑ поддержал ее муж, ‑ мальвазии уже нет, но есть другое, такое же хорошее вино! Обмыть надо чин и должность тоже!

«Бр‑р! ‑ аж передернулся Макурин в воспоминаниях, ‑ не надо нам никакого вина, ни хорошего, ни очень хорошего!».

‑ Никак не могу‑с, ‑ вслух вежливо отказался Андрей Георгиевич. Пояснил: ‑ его императорское величество очень торопит меня по службе. Дела немешкотные!

Положил свой служебный головной убор на стол, но сам туда не уселся. Нальет еще щедрый хозяин так называемого вина, опять день пройдет насмарку.

‑ Я чего к вам приехал. Помню, говорили, о вашем сыне, Георгии.

‑  Да, ваше превосходительство! ‑ слабо улыбнулась Любовь Дормидонтовна, ‑ ежели пристроите, век будем вам благодарны!

‑ Вам очень сильно повезло! ‑ объявил Макурин, ‑ его императорское величество изволил набрать для себя новый департамент, в который я тоже буду служить! И мне надо двух‑трех письмоводителей,  не больше. Как, Георгий, пойдешь?

‑ Он будет делать все, что вы захотите, ваше превосходительство! ‑  опять влезла Любовь Дормидонтовна, ‑ мы же дворяне!

‑ Мне вряд ли! ‑укоротил он Макурин, ‑ а вот императору ‑ да!

Сказано было громко и сильно. И пока старшие Вязьмитиновы, оглушенные и потерянные, молчали, Андрей Георгиевич в приказном порядке велел Георгию:

‑ возьми несколько листов бумаги, чернильницу с доброй мерой чернил и пиши прощение на мое имя.

Хоть это он знал! Быстренько написал на этом же столе требуемое. Макурин бегло просмотрел. Содержание его пока не требовалось. Прокомментировал нужное:

‑ Почерк, право же, не дурен, и ошибок мало, всего лишь четыре на весь текст. Для начала неплохо, но нужно еще очень проучиться. Еще более улучшить почерк, никаких ошибок и ляпов. Ты готов, Георгий?

‑ Я готов! ‑ подтвердил он, но его мам еще не была готова:

‑ Но вообще‑то он может писать! ‑ рассердилась она.

‑ А его императорское величество Николай I не вообще! – отрезал Макурин, ‑ так как же?

Он на память написал выходное сочинение (вкратце).

‑ Вот к такому‑то и должен стремится, ‑ резюмировал написанное.

‑ Конечно, он будет готов учиться, ‑ вмешался Петр Савельевич. Он, видимо, изрядно пнул жену по ноге под столом, поскольку та ахнула и больше не говорила. С мужчинами же Макурин договорился быстро. Георгий две‑три недели поучится в той же школе и у той же учительницы, что и Андрей Георгиевич и поселится, как и Макурин, в той же квартире. Это и дешево и хозяевам будет приятно. А там и попаданец приедет.

Георгий, посмотрев на текст столоначальника, даже как то съежился. Его почерк, казавшийся неплохим по сравнению с гостем, выглядел теперь, как курица лапой. Проняло даже Любовь Доридонтовну, больше не открывшей рот.

Договорились на счет сына, поговорили и на счет хозяйственных вопросов. Петр Савельевич, правда, уже успел продать будущий урожай за двести рублей ассигнациями, но Андрей Георгиевич тут же перекупил за двести пятьдесят тех же  рублей. Рынок‑с, это вам не пуси‑муси!

С тем и расстались в общем удовлетворенные собой и весенний погодой. Лишь мать малолетнего героя Георгия Петровича была недовольна. Впрочем, женщины всегда смотрят на окружающий мир с кислым видом, на это они и есть женщины!

Уезжал Андрей Георгиевич сразу в Санкт‑Петербург. Ибо при более глубоком размышлении понял наш попаданец, что самый оптимальный вариант рынка в любом случае будет столица. Так чего же тянуть собаку за хвост? Надо ехать туда и развивать городской рынок.