Текст книги "Спасти СССР. Манифестация (СИ)"

Автор книги: Михаил Королюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

"Не верю!" – решил я, поднимаясь из-за стола, и повторил, пытаясь убедить самого себя: – "Не верю..."

Отогревшийся и сытый, я вышел на Невский и испытующе посмотрел вверх. Небо притворилось уставшим от дождя: просветлело и пошло разрывами. Я решил поверить ему и прогуляться до дома пешком.

Мысли мои были нерадостны: помимо подслушанного в туалете меня тревожил тот самый "губастый", что искал контакта со мной через Гагарина.

"Ладно", – размышлял я, – "предположим самое худшее – он действительно из ЦРУ. Надо посерфить по их оперативникам – там, среди свободно владеющих русским, не может быть слишком много гомиков. Практически наверняка это будет мимо, но зато я успокоюсь. Да и сегодняшних людей из Большого Дома тоже надо пробить. Как там...", – я поморщился, припоминая, – "Минцев Георгий Викторович и психолог Витольд".

И я сосредоточился на формировании очередного запроса к той бесподобной базе знаний, что связывала меня с моим прошедшим будущим.

Удивительно, но за этот неполный год я настолько вжился в свой СССР, что порой воспоминания о двадцать первом веке начинали казаться наведенными, и лишь этот функционирующий информационный поток подтверждал: "да, не привиделось, да, было в твоей жизни и такое".

"Без недели год в СССР", – уголки моего рта наконец чуть изогнуло улыбкой, – "однозначно – лучший год моей жизни. За такое не расплатиться, я знаю... Но я попытаюсь".

Небо опять принялось выдыхать влагу, но мне по-прежнему было здесь хорошо.

"Как достойно отпраздновать эту годовщину? Купить тортик и воткнуть свечку? Пошло. Отбить поздравительную телеграмму Юрию Владимировичу? Да, будет весело, но не долго и не мне... Нет", – подумал я, сворачивая в переулок и переходя на легкий бег, ибо из-за края крыши краем показалось чернющее облако, – "все не то. Это событие достойно большего".

Стоило мне выбежать на набережную, как с неба ливануло всерьез. До дома было всего ничего – и я со всех ног ломанулся к мосту и, дальше, к своей подворотне. Уже взбегая на третий этаж, притормозил.

"Что? Что я там увидел? Или показалось?"

Прикрыл глаза, сосредотачиваясь, и попытался вытряхнуть из памяти увиденную вот только что картинку. Она мне не понравилась.

"Да нет, не может быть. Показалось, наверное. Привиделось".

За давно немытым окном сгустились косо летящие струи, обозначив переход дождя в ливень. Я зябко передернулся, простер мокрое лицо и поднялся еще на пролет вверх.

"Или не показалось? Было или нет?" – перед мысленным взором то появлялась, то пропадала вроде бы знакомая фигурка.

Чертыхнулся, недовольно стукнув кулаком по перилам, и развернулся. Сильно мокрее я уже не стану, зато хоть успокоюсь, а то ведь места себе не найду. И я рванул на набережную перепроверяться.

Добежав до спуска к воде, я невольно ахнул. Ниже, на самом краю последней гранитной ступени действительно стояла, обхватив себя руками, Мелкая и безучастно смотрела под ноги на проплывающие мимо льдины. Волосы ее превратились в мокрые сосульки, а с драпового пальтишка текло, но ее это, похоже, не заботило. Я поежился от забегающих за шиворот струек и двинулся на девушку.

Она настолько ушла в себя, что заметила меня лишь когда я крепко схватил ее за плечо. Испугано дернулась, поворачиваясь. С белого, как мел, лица сквозь меня каким-то уже нездешним взглядом посмотрели шальные черные глаза. Посиневшие губы и подбородок сотрясала мелкая дрожь.

В груди у меня захолонуло, как бывает, когда ждешь дурную весть: уже знаешь, что она будет, но еще тоскливо не понимаешь – какая.

– Тома, – я старался говорить негромко, мягко и неторопливо, – Том... В чем дело?

Она отвернула голову к реке и всхлипнула, а потом попыталась выдернуть руку.

– Ну-ну-ну... – успокаивающе забормотал я, – тихо, Тома, тихо... Я здесь... – и начал оттеснять Мелкую от края, плавно вклиниваясь между ней и Фонтанкой.

Она сделала инстинктивный шаг назад. Теперь я смог встать перед ней и взяться второй рукой за талию. Ей наконец удалось узнать меня. Из неплотно сжатых губ донесся какой-то то ли писк, то ли стон, и ее повело вбок.

– Ох! – я подхватил девушку и поволок от края.

Мелкую начало колотить. Я плотно обнял ее, и начал покачивать из стороны в сторону, пытаясь успокоить. Она всхлипывала и дрожала, а я держал, нашептывал ей в ухо какую-то дребедень и мысленно молил: "прошу... Ох! Очень сильно прошу – только не несчастная любовь!"

Постепенно движения Мелкой стали осознанными: вот повернула голову, озираясь, потом принялась протирать ладонью глаза, полезла в карман за платком.

– Пошли, – я мягко потянул ее по ступеням наверх.

Она чуть упиралась.

– Куда? – спросила глухо.

– Ко мне. Я тут рядом. Пошли, согреемся.

– Зачем? – она опять начала вырываться.

В глазах ее так и стояла безнадежная тоска. Я колебался лишь миг, а потом кинул ей спасательный круг:

– Ты мне нужна. Пошли уж, Мелкая, пошли...

И она пошла, прижимаясь, как бездомный щенок, и пытаясь время от времени заглянуть в глаза. Мне было от этого тошно и муторно.

Дома я первым делом засунул ее под горячий душ и велел сидеть там, пока не выпущу. А сам заметался по квартире: выжимал, как мог, пальто и одежду, развешивал на батареях, грел рыбный суп, мастерил бутерброды...

Потом она сидела на кухне и, не поднимая глаза, послушно потребляла пищу, а я давился комом, что встал у меня поперек горла.

Доела, аккуратно вернула ложку на место, и замерла, взявшись побелевшими пальцами за столешницу.

– Добавки?

Мелкая, все так же глядя в стол, молча помотала головой.

Я вздохнул, готовясь к нелегкому разговору:

– Ну, пошли тогда в комнату.

Включил торшер, усадил ее в кресло, накрыл пледом. Сам сел на тахту напротив. Доверительно наклонился вперед, сложил ладони "пирамидкой" и негромко приказал:

– Рассказывай.

Она дернулась было что-то говорить, но изо рта вырвался только длинный всхлип.

Я осторожно взял ее пальцы, осторожно помял их:

– Мне можешь рассказать все. Обещаю, что мое отношение к тебе от этого не изменится.

Она кивнула, еще раз всхлипнула, потерла припухшие веки и начала рассказывать. Я слушал тихий монотонный голос, смотрел, как лихорадочно дергаются жилки на худой девичей шее и заводился, зверея. Челюсти свело от острого желания вцепиться врагу в кадык. Мир качнулся и поплыл, выворачиваясь наизнанку кровавой пеленой.

Мотанул головой, приходя в себя. Главное сейчас – не напугать ребенка. Я попытался натянуть на лицо улыбку и не преуспел. Губы судорожно подергивались, лицо перекашивало гримасами. Хорошо, что Мелкая занавесила глаза челкой и смотрела в пол.

– Вот... Маму вчера похоронили... Я и решила... В детский дом не хочу... – узкие плечи опять начали подрагивать, – так – тоже...

Я решительно пересел к ней в кресло и приобнял. Она тут же доверчиво уткнулась мне куда-то в грудь, и футболка стала намокать. Я чесал ей за ушком, бормотал что-то успокаивающее в затылок и прокручивал в уме немногочисленные варианты.

"Ах, как жаль!" – от досады я скрипнул зубами, – "убивать этого урода нельзя. Как ему повезло! А тогда... Тогда только таким образом".

– Так, Мелкая, – с трудом расцепил ее руки и встал. – Адрес говори.

– Зачем? – она безуспешно пыталась стереть с щек мокрые дорожки.

Я достал из шкафа еще один носовой платок:

– На. Успокаивайся. Обещаю, все будет хорошо. Я поговорю с твоим отчимом.

Она с силой вцепилась в мою руку:

– Нет! Не надо... Он не будет тебя слушать!

Я, наконец, смог улыбнуться – вышло довольно пакостно:

– Будет. Я могу быть убедительным. Когда надо – очень убедительным. Верь мне. Просто верь.

Она вскинула на меня темные омуты серьезных глаз и сказала тихо, но твердо:

– Я тебе верю. Давно.

– Ну... Вот и славно... – я невольно вильнул взглядом вбок, – сиди спокойно, отогревайся. Родители сегодня поздно придут – в театре. Есть еще захочешь – в холодильнике латка со вторым. Давай, адрес говори.

Потом покачался на пятках, обдумывая детали.

– Он ведь тебя удочерял, да? Свидетельство о рождении где лежит? Памятные фотографии есть? Ключи давай.

Выслушал ответы, посмотрел в наполненные надеждой глаза и пошел на кухню. Повертел в руке стальную вилку и засунул в задний карман штанов. Все еще подрагивающей рукой налил воды и медленно, стараясь не лязгать зубами по стеклу, выпил.

Нет, все верно. Я не могу иначе.

До ее дома я добежал минут за пять. Взлетел, толкаемый лютой ненавистью, на четвертый этаж. Скрежетнул, проворачиваясь, ключ, и я толкнул противно скрипящую дверь. Пахнуло жареной курицей.

– Пришла? – донеслось откуда-то справа, – где шлялась столько, бестолочь?!

Я длинно втянул через нос воздух и двинулся на звук. Навстречу мне из кухни вывалился рыхловатый мужичонка в растянутых трениках и застиранной до серого цвета майке.

– Ты кто? – оторопело спросил он, что-то быстро пережевывая.

Мой взгляд скользнул по небритой роже и зацепился за лоснящиеся губы и подбородок. Этот размазанный жир с прилипшими кое-где к щетине лоскутками куриного мяса подействовал на меня как красная тряпка на быка. Вот это лезло к Мелкой?! В темя фонтаном, как из сорвавшегося брандспойта, хлынуло, затапливая разум, бешенство. Мир сузился до ненавистной хари напротив.

Даже не задумываясь, я сделал полушаг левой, чуть довернул тело и ребром стопы резко ударил по пузырю на трениках – туда, где должен быть нижний край надколенника. Раздался радующий ухо негромкий хруст, и его рот распахнулся, вбирая воздух. Не останавливаясь, я завершил движение вперед левым боковым по печени, с удовлетворением ощущая, как глубоко пробилось податливое на вдохе пузцо.

"Эх, хорошо!" – подумал, провожая взглядом безмолвно заваливающееся тело. – "Хорошо, что масса у меня еще не большая, а то уже можно было бы начинать волноваться..."

Я упал ему на грудь, придавив коленями плечи. Наклонился, вглядываясь в помутневшие от боли глаза, ожидая, когда в них появится мысль.

Вот в стонах стало проявляться что-то членораздельное. Я завел правую руку назад и выдернул из кармана вилку, а затем, слегка царапнув зубчиками склеру, придавил нижнее веко.

– Ты, падла, какой глаз первым отдаешь, правый или левый?! – вырвалось из перехваченного ненавистью горла.

Он заизвивался, безуспешно пытаясь отодвинуть голову подальше. Я чуть отвел вилку, дав ему полюбоваться на острые зубья, а затем медленно подвел к левому глазу.

– Ааа... – плаксиво просипело из-под меня, – ты чего, паря?!

– Я чего?!! – гримасы перекашивали мой рот то в одну, то в другую сторону.

Вилка припадочно задергалась в руке. Невероятно сильно хотелось изо всей силы вогнать ее в глаз, с размаху, на всю глубину, чтоб воткнулась изнутри в затылочную кость... Я крутанул вилку, перехватывая в кулак.

Видимо, желание это отчетливо нарисовалось на моем лице: он протяжно заскулил, засучил здоровой ногой, затем позади многозначительно хлюпнуло.

Я недовольно повернул голову, принюхался. Вот же ж... засранец.

Ладно, надо доводить партию до конца. Я зарычал:

– За Томку! – он дернулся подо мной. – Ты, мразь! Да по тебе сто семнадцатая рыдает горько! От пяти до пятнашки! И ты, зуб даю, пойдешь по верхнему пределу! Ых... – не сдержавшись, я коротко размахнулся, проткнул вилкой щеку и потянул вверх.

– Ааа!!! – раздался горловой вскрик.

– Молчи, ублюдок! – окровавленная вилка опять замаячила над выпученным глазом.

Я пару раз глубоко вдохнул, пытаясь хоть чуть-чуть успокоиться. Главное – не убить и не покалечить всерьез. Нельзя, нужен пока формальный опекун.

– Да и пятнашка не самое страшное... – зашипел я ему в ухо рассерженной гадюкой, – таких, как ты, на зоне не любят. Девочкой будешь для всего отряда, все пятнадцать лет. Это тебе повезет, если сразу порежут...

Я отклонился и попытался посмотреть ему в глаза. Он их тут же закатил. Я ткнул вилкой в подбородок и потянул, задирая ему голову, а затем захрипел, бешено брызгая слюной:

– В глаза, смотри, падаль, в глаза! Убью!!

"Похоже, клиент созрел для конструктивного разговора", – оценил я его состояние.

– Назови! Хоть одну причину! Почему! Я! Не должен! Намотать! Твои кишки! На люстру?!

– Не было ничего! – заскулило из-под меня.

Я опустил большие пальцы на глазные яблоки и надавил. Так, теперь чуть посильнее... Отпустить.

Подвывая, он торопливо рассказывал то, о чем я уже и так знал или догадывался.

Да, или в койку, или детский дом. Нет, не бил, пальцем не тронул. Да честно! Ну, почти, почти... Так для ее же пользы! Кормил, одевал. Да ты пойми, парень, она ж взрослая уже девица... Нет! Нет, только не глаза! Ааа...

Я с трудом оторвался от извивающегося подо мной тела. Сделал пару глубоких вдохов. Обтер окровавленную вилку о его майку.

– Значит так, – прокашлялся, восстанавливая севший голос и начал подводить итоги, – убивать я тебя сейчас не буду. Пока, с-сука, не буду! – с размаху, выбив глухой стон, врезал костяшками кулака по грудине, – побудешь отчимом до совершеннолетия. Запомни крепко: побудешь формально! – еще один размашистый удар для закрепления сказанного, – Тому забираю. Вздумаешь жаловаться – не забудь, сто семнадцатая, от пяти до пятнадцати. И помни... Всегда, гнида, помни самое важное – ты жив, пока я о тебе не помню. И не дай бог... – я многозначительно помахал вилкой перед его глазами, а потом не сдержался и опять надколол под скулой, – не дай бог ты как-то проявишься у меня или у Томы на горизонте... Да хоть даже случайно на улице тебя увидим... Ты все понял?! Или тебе для большей понятливости вилку в задницу вогнать?!

– Ыыыы... – он затряс головой, ошалело лупая глазами.

– Согласный, значитца?

Он торопливо закивал.

Я поднялся. Ну и вонища...

– Лежать, – лениво пнул для профилактики по ребрам и пошел в комнату собирать вещи Мелкой.

Портфель и сменка. Учебники и тетрадки. Фотоальбом... Открыл и просмотрел последние страницы. Томка с мамой. Красивая женщина была, тонкого такого восточного типажа... Что ж она за такую гнусь пошла?! Ага, вот и свидетельство о рождении. Скромная стопка одежды.

Все?

Все!

Проходя, пнул поскуливающее тело еще раз. Потом осведомился:

– Вопросы? Замечания? Предложения? Нет? Ну, и славно, – перехватил чемодан в другую руку и, наклонившись, прошипел, – следующая наша встреча будет для тебя последней! Мразь! Прямо сейчас кишки бы тебе размотал, да, к сожалению, пока живой нужен!

Хлопнула за моей спиной дверь парадной, и я омыл лицо в свежем воздухе. Пошел отходняк, мелко задрожали руки. Я добрел до сквера и буквально рухнул на скамейку.

"Мокрая? Да пофиг... Ух! Это я по краю прошел... Как не вогнал вилку в глаз? Как удержался? Чудо, натуральное ведь чудо..." – я перевел дыхание, откинулся на спинку, – ладно, надеюсь, я этого мерзавца качественно запугал. Теперь пора подумать о будущем".

Я запрокинул голову и, наблюдая за близким небом, медленно приходил в себя.

Будущее... В мечтах оно было легким и красивым, словно перышки облаков, по которым прошелся своей кистью умиротворяющий рассвет. Опыт подсказывал, что так бывает только в сказках. Душа не хотела с этим мириться.

"В конце концов", – подбросил я себе аргумент, – "уж здесь-то, между нами, все зависит только от нас самих".

С тем я и пошел в сторону дома. На углу остановился, осененный внезапной мыслью. Вернулся к телефонной будке, втиснулся в нее с чемоданом, нарыл в кармане две копейки и набрал знакомый номер:

– Привет, Гагарин... Это хорошо, что ты никуда из дома не ушел... Да, погода мерзкая, согласен. Слушай, еще один срочный заказ появился. Маклер есть знакомый? ... Хорошо, смотри, что надо: двушка на съем, приличная, с обстановкой, в квадрате между Московским, Лермонтовским, Обводным и Фонтанкой. Представил? Если не найдешь там, ищи вдоль по ветке Техноложка – Пушкинская – Владимирская. Квартира нужна срочно. Ну вот совсем-совсем срочно, буквально завтра! Снимаешь на себя, говори, что студент, жить будешь с младшей сестрой... Нет, ты там жить не будешь... Сестру я тебе потом представлю... Ну... Ну и ладно, вот дальше так же и думай, а мне сейчас не до смехуечков. Тебе с меня полтинник за съем, четвертак сверху каждый месяц за встречу с хозяевами квартиры. Деньги там отдать или какие вопросы порешать. Берешься? Ага, ну вот и славно. Только квартиру сам внимательно посмотри, как для себя, чистую, без клопов и тараканов... Хорошо, я тебе вечером перезвоню. Вот прямо сейчас займись, отложи все... Выручай, Ваня. Да! Слушай, доложи мне еще одну "Рижскую сирень", хорошо? Хотя, стоп!

Я на секунду задумался. Действительно, это может создать неловкую ситуацию: два одинаковых запаха у девушек в моем окружении... Ни сил, ни времени подбирать Мелкой парфюм на Восьмое Марта у меня не было, поэтому я продолжил:

– Возьми сам какой-нибудь маленький флакончик приличных духов для девушки, хорошо? ... Ага, спасибо. Давай, пока.

Я опустил трубку на рычаг и вдруг похолодел, вспомнив о своих подозрениях.

"Черт! Начисто все из головы вымело с этим подонком... А вдруг тот "губастый" все же из ЦРУ"?! – и я постоял, тупо глядя на наборный диск, потом вздохнул: – "Поздно, уже позвонил... Тогда Мелкую Гагарину ни в коем случае нельзя показывать, обойдется. Просто на всякий случай... Хотя, конечно, это я перестраховываюсь – ну никак ЦРУ не могло бы выйти на меня через Гагарина. Бдительность у разведчика должна быть, но паранойя для него губительна. Не паникуй зазря, Дюха".

Эту мысль я любовно баюкал, возвращаясь домой.

Когда я шагнул в квартиру, Мелкая переминалась в прихожей.

"Не отходила от двери, что ли?" – мелькнуло у меня в голове.

Она открыла рот, порываясь что-то спросить, потом увидела в моей руке знакомый чемодан и промолчала.

– Все в порядке, – хрипловато сказал я, опуская ношу на пол. Прокашлялся и добавил, стараясь сразу успокоить, – все в полном порядке. Мы с ним договорились.

– У тебя кровь... – она испугано схватила меня за рукав.

– Где? – я оглядел себя с недоумением.

– На лице... Где у вас вата? Я сбегаю, принесу, – в голосе ее слышалось нешуточное волнение.

– Не надо, – отмахнулся я, – сейчас умоюсь, и не будет крови. Это... Хм... Это не моя.

Стереть пару багровых брызг, окропивших мою левую скулу было не сложно, но я всей кожей продолжал ощущать пакостную атмосферу той квартиры, с ее темными, пропитанными болью углами и застоялым запахом на десять раз пережаренного жира. Поэтому долго плескался в раковине, старательно промывая в ледяной воде лицо и глаза, полоща рот. Гадливость уменьшилась, но не ушла совсем, а лишь притаилась где-то за углом. Опять захотелось махнуть внутрь чего-нибудь крепкого, грамм так пятьдесят. Я даже мысленно представил себе папин бар и стоящую в нем початую бутылку с пятью звездочками на коричневато-желтой этикетке. Потом, словно наказывая себя за крамольные мысли, долго, до красноты, тер лицо мохнатым полотенцем, окончательно приходя в себя.

"Согласится? Нет?" – я взволнованно провел пятерней по шевелюре и решительно потянул на себя дверь.

Мелкую маялась под дверью, и я чудом не влетел в нее, торопливо выскакивая из ванной. В моей байковой клетчатой рубашке не по размеру, с распущенными и до сих пор не просохшими до конца волосами, она ощущалась в полутьме квартиры старше, чем я привык ее воспринимать, и это сбивало с толку.

– Так, – ляпнул я первое пришедшее в голову, – ты, вообще, как?

Ответом было лишь короткое движение плеч, но маленькие ноздри выдали ее, начав обиженно трепетать. Я мысленно обругал себя за нечуткость: "ну вот зачем, дурак, напомнил?!" – и торопливо сменил тему:

– Отогрелась? Пошли, расскажу, как мы дальше жить будем.

Это помогло: хотя глаза ее уже успели влажно блеснуть, но девушка сразу устремилась за мной.

– Так... – я нарезал кружок по комнате, собираясь с мыслями, и посмотрел на Мелкую, примостившуюся на краешке тахты.

Она сидела, напряженно вытянувшись. На скулах проступили темные неровные пятна, в глазах появился лихорадочный блеск. Пальцы вцепились в матрац.

– Так, – решился я наконец, – об отчиме забудь. Его в твоей жизни больше не будет. Нет, нет, жив он, – успокоил я взметнувшуюся в ее глазах опаску, – и, даже, местами здоров... В общем... – я запинался и все никак не мог подобрать подходящих слов, – в общем, я тебя у него забрал, вот. Он... ммм... согласился с этим. Считай, что теперь я за него.

– Так... Так разве бывает? – тихо-тихо спросила она.

Напряжение начало уходить из ее приподнятых плеч.

Я опустился у ее ног. Теперь наши глаза были рядом – я сейчас не мог и не хотел ни врать ей, ни увиливать.

– Иногда. Как в нашем случае.

– И... И где я буду жить? Твои родители разве разрешат? – в ее голосе послышалось робкое ожидание чуда.

– Нет, – покачал я головой, – к сожалению, нет. Они, у меня, конечно, молодцы, но не настолько, чтобы поселить тебя в одну комнату со мной.

Мелкая отчаянно покраснела.

– А... как тогда? – бровки ее недоуменно вскинулись.

– У тебя есть другие родственники? – уточнил я на всякий случай.

В глаза напротив вернулся испуг. Потом Мелкая, словно через силу, кивнула:

– Бабушка в Ташкенте. Но мы не общались... После того, как мама...

– Неважно, – остановил я ее, – адрес знаешь?

Она на миг прикрыла веки, потом сказала ничего не выражающим ровным голосом:

– Адрес я помню, – и занавесилась челкой.

Я осторожно взял ее за покорную кисть.

– То-о-ом, – имя царапнуло язык, и я на миг запнулся, а потом продолжил твердо, словно вколачивая каждое слово: – Я. Тебя. Забрал. А вот на время или нет – решать тебе.

Она торопливо вскинула взгляд. В легком сумраке комнаты глаза ее казались невероятно огромными и почти черными. В них что-то мерцало – такое, в чем можно было бы разобраться прямо здесь и сейчас, но вот этого-то мне и не хотелось, поэтому я бодро продолжил:

– Бабушка – это все равно твоя семья. Захочешь – поедешь к ней, не захочешь – не поедешь. Да и о лете надо думать...

– Тогда я ничего не понимаю, – призналась Мелкая, растерянно мигнув.

Это короткое движение век опять ее преобразило: теперь напротив меня сидел напуганный ребенок.

Я встал, подошел к окну.

– Это потому, что мимо тебя прошло одно важное обстоятельство, – начал объяснять расклад, – я это от всех скрываю, только родители в курсе. Кхм... Кузя подозревает, правда... Ты же знаешь, что я шью. Что не знаешь: кое-что из сшитого я потом продаю через комиссионки. Получается очень даже хорошо. Половину денег сдаю в семью, но и мне остается немало. Так что мы просто снимем тебе жилье недалеко от школы. Это будет наша квартира, – я замолчал, давая ей время оценить решение.

– А... Но... А как же... – забормотала она потрясенно.

– Остальное тоже купим, – отмахнулся я, – еду, одежду. Нам повезло, что вот как раз это – не проблема.

– Я... – вспыхнув надеждой, она вскочила с дивана и вся подалась мне навстречу, – мне совсем немного надо! Я научусь и буду помогать тебе шить...

– Ох... – длинно выдохнул я и горько улыбнулся, – горе ты мое тощее...

Вслушался в себя, взвешивая все в последний раз – чтобы не случилось, обратной дороги у меня теперь не будет. Подошел и поднял ее, подхватив под коленки – она только тихо ойкнула, а потом опустился в кресло.

– Давай определимся в самом главном, – и проговорил в ушко, выделяя каждое слово: – Я. Тебя. Усестряю.

Она застыла, не дыша.

Я тихо уточнил:

– Если ты, конечно, не против...

Мелкая извернулась и заглянула мне в глаза.

С невероятным облегчением я увидел ответ.

– Да, – кивнул, – привет, сестренка.

Она беззвучно шевельнула губами, потом негромко всхлипнула и обхватила мою шею. Я сидел, прижавшись щекой к ее горячему лбу, поглаживал ей спинку, и моя многострадальная футболка опять мокла, но на лице у меня гуляла широченная улыбка – из Мелкой лились слезы очищения. Потом губы мои чуть искривились: "так вот он какой, подарок на годовщину". Я скосил глаза на тяжелую волну черных волос и тихонько хмыкнул.

– Что? – испуганно вздрогнув, она подняла зареванные глаза.

– Да так, мысли всякие бродят, не волнуйся, – я успокаивающе улыбнулся и бережно прикоснулся губами к ее лбу. – Так... Теперь давай по порядку. Пока у нас поживешь. Я с родителями вечером решу, – я замолчал, прокручивая версии, – скажем, что отец у тебя в запой ушел, буянит. На несколько дней этого хватит, а там квартира съемная появится. К тебе подружки домой ходят, звонят?

– Нет. Отчима боятся... А телефона у нас нет.

– Хорошо, – протянул я по слогам. Запустил пятерню в ее волосы, глубоко, до самого затылка и слегка потянул, пропуская пряди между пальцами. Повторил задумчиво: – Хорошо.

В приглушенно дневном свете ее волосы отливали неярким серебром. Перебирать их было приятно. Они только прикидывались жесткими, на ощупь же были упруги и легко, словно ластясь, скользили между пальцами.

Мелкая замерла, потом прерывисто выдохнула:

– Мне так мама иногда перед сном...

Я притиснул ее к себе посильнее и ткнулся губами куда-то в темя. Так мы на какое-то время и застыли. Мне было сразу и горько, и радостно, и легко – словно я только что взял какой-то очень важный рубеж.

Потом я осторожно потянул ее за подбородок и посмотрел в глаза:

– Тебе будет не просто.

Она с готовностью кивнула:

– Я знаю. Я готова.

– Это хорошо, – усмехнулся я, – что у тебя по оценкам западает?

Она, видимо, ожидала чего-то другого, но ответила, не задумываясь:

– Тройка была по рисованию, на черчении подтянула до четырех. Ну, и четыре по физре.

– А остальное? – осторожно уточнил я.

– Отлично, – теперь улыбнулась и она, пусть только самым краешком губ, но лиха беда начало...

– Вот это да, – я озабоченно поскреб свободной пятерней в затылке, – выходит, ты умнее меня.

Она молча вернула голову мне на плечо.

– Это хорошо, – продолжил я, слегка покачиваясь взад-вперед, – потому как на школьную программу надо наложить, как минимум, плаванье и танцы. И рисование...

Она чуть дернулась.

– Да-да, – понял я, – рисование обязательно. Чтоб ничего у тебя не западало. Будем выращивать разносторонне развитого советского человека. Совершенного.

Мелкая едва слышно хмыкнула и потерлась виском о плечо:

– А чем я могу тебе помочь? Ты сказал, что я тебе нужна.

– О! Конечно, ты будешь мне помогать. Но! – я отклонился и посмотрел в упор, – ты мне просто нужна. Не для чего-то. Просто будь рядом.

Она помолчала, потом негромко сказала, вроде как даже и не мне:

– Буду. Обещаю.

Мы затихли, обнявшись. Ранняя весна задумчиво глядела на нас из окна дождливо-серыми глазами, словно что-то решая. Потом нахмурилась дождем, и по стеклу забарабанили крупные капли. Резко, как наказывая, хлестанул по старым тополям ветер. А в моей комнате тем временем смешалось два теплых дыханья, и воцарился покойный уют.

Тот же день,

Ленинград – Москва – Горки-9

Звонок из секретариата Председателя был ожидаем: Жора понимал, что его вот-вот выдернут на доклад в Москву. Вчерашняя вербовка русиста была крупным оперативным успехом, однако подробности в любом случае были «не телефонным разговором».

Понимал это и многоопытный Блеер, поэтому вчера, сразу после получения первого доклада, они устроили мозговой штурм, пытаясь вписать свежий массив данных в и без того противоречивую картину.

– В общем, или – или, – было уже полвторого ночи, когда Владлен Николаевич подвел черту. – Или это подстава, и американцы старательно водят нас за нос, фальсифицируя признаки объекта, или вы, Георгий, ищете что-то настолько необычное, что мое любопытство аж зудит. Хотя... – генерал мечтательно посмотрел вдаль, – может быть и то и другое одновременно. Интересно будет распутывать, да...

Интересно было не только Блееру: на Московском проспекте перед "Волгой" Минцева раскатили "зеленую волну", и дорога от Большого Дома до трапа греющего движки рейсового самолета заняла всего полчаса. Вторая "Волга" со знакомым порученцем Андропова приняла Жору прямо на взлетном поле "Шереметьево".

Андропов ждал не в Москве и даже не в Ясенево, а в небольшом домике в Горках. Он был явно болен: с покрасневшими, слезящимися глазами, подтекающим носом и слегка гнусавым голосом.

– Располагайтесь подальше, Георгий, – вяло махнул рукой после приветствия, – чтоб я вас не заразил. Наливайте чай, угощайтесь... Борис Семенович в Женеве, обсудим новости вдвоем.

Слушал долго, не прерывая, потом глубоко задумался. Сидел в старом поскрипывающем кресле нахохлившимся вороном, время от времени поводя головой из стороны в сторону, словно чему-то удивляясь. Когда заговорил, в надтреснутом голосе звучала усталость:

– Нет, Георгий, думаю, что это – не отвлекающая операция. Даже больше скажу – уверен в том. Наша резидентура в Кабуле смогла наконец выяснить подробности передачи информации о замыслах Халька, – он тяжело, словно через силу, повернул голову к Минцеву, – стрелой в окно посольства в Москве доставили. Стре-лой, Георгий.

– О как... – пробормотал озадаченно Минцев, – так вот оно откуда вылезло...

Он с досадой покусал уголок губы. Искоса наблюдавший за ним Андропов удовлетворено качнул головой в такт каким-то своим мыслям.

Сладкие мечты, что воспаряли в их умах еще полгода назад, с размаха налетели на риф жестокой реальности: "Сенатор" играл сам за себя. И если первые смутные свидетельства тому еще можно было какое-то время ставить под сомнения, оставаясь во власти приятных иллюзий, то почти однозначно установленная связь между искомым источником и разгромом просоветской группировки в Кабуле уже не оставляла им никакого маневра – факты безжалостно прижимали к стенке.

– В голове с трудом укладывается... – признался Минцев, – дать нам столько информации... Причем какой информации! А потом сработать против нас. Не понимаю логики.

– Цели мы не понимаем, – болезненно поморщился Андропов и повторил, пару раз наставительно пристукнув указательным пальцем по деревянному подлокотнику: – Цели. А она у него есть.

Он немного помолчал, потом дернул лицом и доверительно пожаловался:

– Мы теперь вынуждены допускать возможность и того, что противник получил близкий с нами объем информации. Наши разведсети на Западе могут быть взяты под такой же контроль, как и их здесь. По срокам все сходится... – он тяжело вздохнул, – если считать приезд доверенных оперативников Карлуччи в Ленинград началом серьезной операции ЦРУ по поиску "Сенатора", то, с учетом времени, необходимого на перепроверку, они получили важную информацию весной – тогда же, когда и мы.

Жора прикрыл глаза, пытаясь представить себе возможный масштаб игры, и ощутил ужас, преуспев.

– Кошмар, – выдохнул севшим голосом. Потом резко замотал головой, – нет, не верю. Все равно не верю.

– Почему? – заинтересованно подался вперед Юрий Владимирович.

Минцев постучал кончиками пальцев друг о друга, формулируя то неявное ощущение, что оставляло надежду. Катнул желваки на щеках и заговорил: