Текст книги "Спасти СССР. Манифестация (СИ)"

Автор книги: Михаил Королюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Михаил Королюк
Квинт Лициний 3

Пролог

Вторник 28 февраля 1978, день

Ленинград, Измайловский пр., исполком Ленинского района.

– Во мне горит двадцатый век!

И бьет набатом память павших,

Нас защищая – пеплом ставших...

Чистый девичий голос звенел, наполняя зал. Взлетела вверх рука, распахнулась над головой ладошкой, и тонкие подрагивающие пальцы собрали взгляды зала. Сквозь щелку кулисы мне был виден Женькин профиль с пятном горящего на скуле румянца. Одинокая хрупкая фигурка в черно-белой школьной форме, каплей алой крови на груди – значок, и жесткий свет в лицо...

Все верно, так и задумывалось: никаких полутонов – победа или смерть.

Женя шла сразу за моим вступлением, задавая общий тон нашей программы. С трудом, не сразу, но мне удалось научить девушку входить в состояние контролируемой ярости – помогли старые фотографии из ее семейного альбома, да глуховатый рассказ седой как лунь прабабки о шевелящейся над расстрельным рвом земле. На репетициях, перед выходом, взгляд Жени теперь проваливался на глубину, ранее ей недоступную, и что-то она там видела такое, отчего на сцену ступала уже незнакомкой. Жар, что стеной вставал в ней в такие моменты, мог обескуражить невольного наблюдателя.

Первый ряд в полутемном зале занимало жюри – представители райкома и районо. За ними – уже выступившие агитбригады других школ, родители, педагоги. Рядком наши: подавшийся вперед военрук, застывшая лицом Тыблоко, брюнетка-"завуч" и Мэри с по-детски приоткрытым ртом. Где-то, не вижу где, Томина мама, отпросившаяся по такому случаю с работы и, сюрпризом при ней – Варька з Шепетовки.

Все слушают и, кажется, слышат.

"Это хорошо", – я перевел дух и провел вспотевшими ладонями по штанинам, – "это обнадеживает".

Мы шли последними. Мне показалось это хорошим знаком: когда жюри будет принимать решение, разбуженные эмоции будут еще свежи.

Было ли это подыгрышем?

"Несущественно", – решил я. Все равно наша программа настолько резко выламывалась из бравурного ряда ей предшествующих, что очередность выступления была уже неважна.

"Или пан, или пропал", – беззвучно прошептал я и повернулся к Паштету.

– Готов?

Тот облизнул побелевшие губы и решительно кивнул.

– Пошел, – я слегка подтолкнул его в спину, выпуская на сцену.

Ему навстречу шагнула разгоряченная Женька. Руки у нее мелко тряслись. Ее тут же уволокли вглубь, к столу с водой.

– Поршень прогресса толкают горящие души! Слушай! – уверенно заскандировал Пашка.

Я замер, пробуя на слух.

Нет фальши. Справляется. Молодцы мы – и он, и я.

У кулисы, нервно переминаясь с ноги на ногу, выстроилась следующая тройка – в настоящей полевой форме РККА, арендованной из развалов театрального реквизита. Потертые мосинки, что оттягивали девичьи плечи, привез откуда-то военрук – сразу после того, как побывал на нашей первой большой репетиции.

– Девочки! – я по очереди заглянул им в зрачки, – вдохнули. Выдохнули. Расслабили горло. Все будет хорошо. Три. Два. Один. Пошли!

– Вставай, страна огромная... – соло Алены, поначалу негромкое, начало свое восхождение в крещендо. Корни моих волос пропахало колючей дрожью. Мелкая суета, царившая по эту сторону занавеса, замерла сама собой; молчание зала стало оглушительным.

"Поразительно", – успел удивиться я, – "как много смысловых пластов впрессовано всего в три слова! Слышишь – и тебе на плечи опускается глыба той войны, а ты от этого распрямляешься".

– Пусть ярость благородная... – к голосу солистки, опять ставшим негромким, присоединилось еще два. Да, эти послабее тянут. Зато хором. Вместе.

Я приник к щелке. Моя Томка стояла с ближнего края: кирзачи, скатка через плечо... И кокетливо сдвинутая набок пилотка!

Опять! Опять ведь успела тайком от меня ее сдвинуть!

Да, на Томе мои педагогические таланты отчего-то сбоили – она желала выглядеть в военной форме привлекательно, и баста! Все мои пассажи про художественный образ, необходимый в этой сцене, проскальзывали мимо ее прекрасных ушек. В итоге с ней я как режиссер-постановщик оказался наименее убедителен. Зато, словно в порядке компенсации, из Кузи и Мелкой можно было лепить как из пластилина, что душе угодно.

Голоски, правда, у них были хоть и чистые, но слабенькие, поэтому номера ставили под "фанеру". Вытягивали на артистизме. У Мелкой в роли вьетконговки сразу, словно тут и был, прорезался необходимый светлый трагизм. А из Кузи вышла ну совершенно неотразимая кубинская партизанка: в гимнастерке из светло-оливковой ткани (три верхних пуговички которой были постоянно расстегнуты), в галифе и надвинутом на глаза мягком кепи... В общем, шел отыгрыш "нашей дрянной девчонки с автоматом". Песня, пусть и отличная, было не главной изюминкой в ее выступлении: парням до чертиков нравилось смотреть на то, как она поет. Они могли делать это снова и снова.

Да что там парням! Даже мне как-то подумалось, что присоединиться к одному с ней партизанскому отряду могло бы оказаться неплохой идеей...

Недлинная наша программа тем временем уверенно катила к финалу. Вернулся Сёма и принялся приставать ко всем с "а как я?!" Выскользнула со сцены Мелкая и подошла ко мне все с тем же молчаливым вопросом в глазах.

Я одобрительно кивнул, покосился на тонкие щиколотки, что выглядывали из-под завернутых шаровар, и искренне похвалил:

– Даже очень интересно получилось!

Прислушался к Кузе – пора. Одернул замурзанную телогрейку, прижал ко лбу ребро ладони, проверяя посадку пилотки, оглянулся. На меня смотрели, ожидая.

Я подмигнул:

– Пошли, покажем, как Городницкого надо петь.

Держась за руки, мы шагнули на сцену. Потом сидели в зале, ерзая в мучительном ожидании. Я удивлялся про себя:

"Ладно, понятно, зачем это надо мне. Но ребятам-то это все отольется максимум строчкой в выпускной характеристике!"

Видимо, я все же переволновался – отключился, уйдя в себя, и решение жюри прослушал. Очнулся неожиданно – меня вдруг начали восторженно бить по плечам. Довольно разулыбалась обернувшаяся Тыблоко, радостно замахала руками Мэри, а особо храбрые подруги сподобились приобнять меня с двух сторон.

Но не это занимало меня в тот момент. Огонь, как выяснилось, я разжечь могу. Но готов ли, если понадобится, швырнуть этих детей в топку Истории? Это был совсем другой вопрос, и я собирался подумать об этом когда-нибудь потом. Или, если сильно повезет, не думать вовсе.

Глава 1

Четверг 2 марта 1978, день

Ленинград, Красноармейская улица

«Четверг. Завтра, значит, пятница...» – моя левая рука напряженно подрагивала. Тарелка горохового супа, наполненная щедрой Карповной до самых краев, угрожающе кренилась то в одну, то в другую сторону. Я пробирался к свободному столику, не сводя с бунтующей посудины укоризненного взгляда. Бефстроганов с макаронами в правой руке вели себя не в пример флегматичней.

Да, меня опять слегка затряхивало. Ведь за пятницей наступит та самая суббота. А потом – то самое воскресенье. Два дня – две давно запланированных операции. Кучно пошло... И не развести никак.

Со вздохом невольного облегчения я сгрузил свой обед на стол и оглянулся. За мной, забавно прикусив уголок губы, торопилась со своими тарелками Мелкая.

Тоже была та еще операция, пусть и в масштабах школьной столовой... Добрый ангел раздатки, тайком подкармливающая балбесов, что спускают обеденные деньги на сигареты, смотрела на меня, пока я излагал свою просьбу, мудрыми глазами черепахи Тортиллы.

– Да знаю я твою девочку, – Карповна согласно прикрыла набрякшие веки, – правильная.

– Вот, – я суетливо всучил ей пачку талонов на обеды, – здесь на март. Хорошо?

– Хорошо, – морщинистые щеки дернула усмешка.

– Меня здесь не было? – уточнил я напоследок, обеспокоенно заглядывая в выцветшие от старости глаза.

– Не было, не было, – согласилась она и припечатала вослед, – Монте Кристо недорощенный...

Не знаю, когда и как Карповна пошушукалась с Мелкой, и что именно ей сказала, но одной проблемой стало меньше, и я вздохнул с облегчением.

"Четверг. Завтра, значит, пятница..." – я понял, что стою, уставившись взглядом в белокафельную стену, и одернул себя, – "все будет пучком, не трусись".

Оглянулся – Томки с Яськой не видать, наверное, побежали "носики попудрить".

– Ну, как у тебя дела? – сел рядом с Мелкой.

Та чуть заметно дернулась, приоткрыла рот для ответа...

– О, наш герой! – напротив опустилась "завуч по внеклассной". В глазах ее светилась веселая приязнь. Следом ожидаемо возникла Мэри, с горкой творожных ватрушек, конвертов с яблочным повидлом и припудренных румяных булочек на тарелке. Советская сдоба под молоко явно произвела на американку впечатление, и за прошедшие полтора месяца щечки у нее округлились.

Да, эта контрастная парочка – брюнетка из КГБ и рыжая с не стёршимися до конца повадками хиппи все время теперь таскаются вместе и, похоже, получают от этого какое-то удовольствие. Хихикают о чем-то своем на переменках; порой торопливо срываются куда-то из школы сразу после последнего урока. А один раз даже вылезли с чердака, словно две лисы из удачного загула по курятнику – в пыли, паутине, но с одинаково довольными улыбками на мордочках, только и разница, что одна была огненно-рыжей, а другая – чернобуркой. Потом, как-то очень быстро, в заброшенной астрономической башне зашевелились ремонтники, пошел слушок о найденном в глухом углу школьном телескопе времен чуть ли не мироведческих кружков конца двадцатых годов... Теперь я с огромным удивлением наблюдал за совершенно неожиданным зигзагом истории – на глазах оживающей школьной астрономической обсерваторией.

Присутствие оперативницы КГБ в школе меня забавляло. Да, было сразу понятно, что не я тому причиной – идет обычная контрразведывательная профилактика по иностранке, да мягкий поиск подходов на перспективу. Однако ведь где-то за стенкой Большого Дома пытаются нащупать и меня...

"Знали бы они, как близко к их сотруднику я нахожусь", – я позволял себе щуриться на брюнетку чуть снисходительно и, похоже, ее это слегка интриговало.

– Мы вчера в горкоме комсомола были, – посерьезнев, сказала "завуч", – поздравляю: слух о нашем выступлении туда уже дошел. Актив города с интересом ждет финала.

Мэри на секунду оторвалась от перемалывания ватрушки и энергично покивала, подтверждая сказанное.

– Ну... – я развел руками в показном недоумении, – пусть ждут, я ж не против.

– Может, – предложила брюнетка, – показать, пока есть время, режиссеру? Нормальному режиссеру, – уточнила она быстро, увидев, как я покривился, – наверняка ведь опытный взгляд найдет, что улучшить.

Я задумался было, потом решительно затряс головой.

– Нет, сейчас главное – настрой выступающих. Это, – я прищелкнул пальцами, – свое, выстраданное. Это они будут выплескивать. А режиссер со стороны превратит их в неловких марионеток. Нет.

– Возможно... – по Чернобурке не было заметно, чтобы мой отказ ее как-то расстроил, – я думаю, что у нас и сейчас хорошие шансы на победу.

– Еще бы... – хмыкнул я, невольно посмотрев на Мэри.

Над переносицей у КГБшницы нарисовалась задумчивая складочка. Она даже жевать стала медленнее.

– Но мы тоже молодцы, – торопливо добавил я.

Чернобурка наклонилась вперед и нравоучительно помотала приподнятой вилкой:

– Нет, Андрей, ты не прав – все идет честно. Но ход мыслей... перспективный, – она покосилась на увлеченно вгрызшуюся в песочный коржик Мэри и, чуть поколебавшись, добавила: – Кстати, если будут еще идеи... по внеклассной работе – you are welcome.

Я уставился на нее, быстро просчитывая.

"А что, это – вариант. Вполне можно зайти и с этой стороны. Все равно мне для задуманного куратор будет нужен..."

– Что? – Чернобурка прочла что-то по моему лицу и заинтересованно наклонилась вперёд, – есть мысли?

– Есть, – я решительно отложил помятую алюминиевую вилку и подался вперед, – школьная поисковая экспедиция по местам боев на майские. Дней на пять. Десять-двенадцать школьников, два-три руководителя.

– Что искать-то? – не поняла "завуч".

– Непогребенных. Именные вещи. Документы. Награды.

– Ох... – она посмотрела на меня с удивлением и каким-то неожиданным уважением. Прикрыла на пару секунд глаза, что-то прокручивая в уме, потом отмерла, – мне надо будет подумать... И посоветоваться. А есть что-то на примете?

Я кивнул:

– Есть под городом Холм в Новгородской области Пронинский лес. В сорок втором наши там замыкали Демянский котел – силами сведенных в морскую бригаду курсантов-подводников, рыбаков с Арала и моряков Каспийской флотилии. Немцы называли их "черной смертью". По итогам тех боев комдив издал приказ с интересной строчкой: "наградить всех без исключения...". Дед один, попутчик, рассказывал, что там в лесах до сих пор... – я запнулся, подбирая слова, потом, поморщившись, махнул рукой, – в общем, надо ехать, поднимать.

Чернобурка озабоченно поцокала языком:

– Непростое мероприятие... Очень непростое.

– Да, – согласился я, – непростое, знаю. Но я обдумывал регламент. Сделать можно. Естественно, никакой детской самодеятельности – нужны руководители, желательно – офицеры-отставники не из штабных. И, на всякий случай, с саперной подготовкой. От местной милиции разрешение. Но при наличии воли, – я указал глазами вверх, – может получиться очень интересно. И перспективно в плане дальнейшего развития в молодежное патриотическое движение.

– Так, – брюнетка еще немного подумала, а потом решительно отодвинула пустую тарелку, – у тебя сейчас что?

– Алгебра.

– Я снимаю тебя с урока. Пойдем, поговорим поподробнее, – она поднялась из-за стола.

– Меня, – подскочила, оставив на тарелке последнюю надкушенную булочку, Мэри, – меня возьмите! Я тоже хочу на "черную смерть"!

На миг вид у Чернобурки стал довольный, точно у кошки, удачно насадившей на коготь жирную мышь. Потом лицо ее разгладилось:

– Конечно, Мэри, – пообещала она легко, – если соберемся – возьмем. Пошли, Андрей.

Я оглянулся на Мелкую и, извиняясь, неловко развел руками:

– Давай до... – и запнулся, прикидывая, – до понедельника, хорошо? У меня так плотно всяких дел набилось...

Она вскинула на меня глаза и хотела что-то сказать, но потом лишь молча кивнула, и я поспешил за черно-рыжей парочкой.

Пятница 3 марта 1978, день

Ленинград, ул. Чернышевского, консульство США

Чоп. Чоп.

Фред, искоса наблюдавший за Синти, болезненно поморщился.

Опять блеснуло узкое лезвие.

Чоп – от корнеплода отвалилось еще одно тоненькое полукружье.

Чоп, чоп, чоп... – Синти препарировала овощ точными наработанными движениями. Потом ловко крутанула нож и наколола крайнюю дольку на кончик. Поднесла к носу и, зажмурившись, понюхала. На лице ее проступила блаженная улыбка.

Джордж с укоризной покосился на Карла. Тот закашлялся дымом и нервно взмахнул трубкой.

– Ладно, ладно! – вскинул руки, словно сдаваясь в плен, – согласен. То была плохая идея. Моя плохая идея. Mea culpa.

(лат. – моя вина).

Синти предпочла сделать вид, что не поняла:

– Идея? – идеально выщипанная бровь согнулась в дугу, но взгляд девушки остался прикован к кусочку перед носом, а голос на удивление равнодушным: – я что-то важное пропустила?

Сладковато-острый запах, идущий от золотистой дольки, манил, играя полутонами: то чудился легкий аромат подвяленной груши, то на первый план выходила дразнящая нотка сушеного имбиря. На зубах зудел фантом плотной похрустывающей мякоти.

Рот Синти наполнило слюной, и она торопливо вгрызлась в репу. Довольно крупный, в два кулака, корнеплод был перемолот за пару минут.

– Уф... – оперативница откинулась на спинку кресла и довольно похлопала себя по животу, – хорошо-то как... Вот теперь можно и ушками заняться, – демонстративно не глядя на потрясенно молчащих коллег, Синти подтянула к себе очередную пухлую папку и деловито зашуршала отпечатками.

Да все она, конечно, давно поняла, не совсем уж дура, чай! И откуда у нее появилось это странное пристрастие, и какой факир чертов в этом виноват. Осталось только решить, как взыскать с Карла этот долг. А задолжал он не меньше ведра своей поганой крови, и это по самым скромным прикидкам. И... Нет, она ни за что не даст себя раскодировать!

А началось все с месяц назад. Если бы КГБ смог тогда засунуть нос в вализу, что доставил дипкурьер, то был бы, пожалуй, обескуражен. И правда, чем, кроме коварного отвлечения внимания от операций разведки можно было бы объяснить находившуюся там подборку микрофильмов с трудами антропологов по очень узкой теме: форме ушных раковин у людей? Наверное, не меньше были удивлены чуть ранее и работники национальной медицинской библиотеки в Мэриленде, получившие такой заказ от ЦРУ.

Фред еще поехидничал:

– Так, – потер деловито руки и свысока посмотрел на Синти, – теперь ты будешь крупнейшим экспертом ЦРУ по usham. Или по ukham? Кстати, заодно и с этим тоже разберись.

И она села разбираться. Ничего сложного в том не оказалось, но теперь в вечерних дремах перед ее внутренним взором проплывали мочки, противокозелки и ладьевидные ямки. Уши оттопыренные и уши прижатые, с отдельной или сросшейся мочкой, округлые и квадратные, бесконечные уши вошли в ее жизнь и по-хозяйски там устроились. Они стали притягивать взгляды на улицах. Теперь первым делом она смотрела не в глаза, а на уши, и радовалась, обнаружив там какую-нибудь редкость, навроде рудиментарного дарвинова бугорка. Через неделю она могла классифицировать любое ухо навскидку, по пятнадцати основным признакам всего за три-четыре секунды.

Затем пришла пора фотопленок, что начали сдавать русисты. Полторы сотни фотопленок в неделю! Проявить, зафиксировать, высушить, просмотреть и выборочно напечатать... И изучить кадры, выискивая подозрительные уши!

Она уже мечтала о пробежках по городу, что раньше раздавал ей Фред. Подумаешь, три часа по холоду, да на своих двоих! И что ей в том не нравилось? Свежий воздух, дневной свет, люди, разнообразие ленинградских улиц и, даже, адреналин при очередном обнаружении наружки. Теперь же она выползала из подвала консульства, где была расположена фотолаборатория, вся провоняв реагентами; глаза ее покраснели, а отражение в зеркале пугало, наводя на печальные мысли об оголодавшем упыре.

В принципе-то, ничего особо сложного в той работе не было. Подавляющая часть ушных раковин уверенно отсеивалась опытным взглядом сразу – разница между эталоном и образцом теперь просто бросалась ей в глаза. Были проблемы с качеством снимков, с ракурсом, приходилось давать русистам задания на пересъемку конкретных подростков, но все это было решаемо. Печаль была не в том.

Спустя две недели она подвела черту и пошла к Фреду на доклад.

– Этого и следовало ожидать, – кисло заметил резидент, разглядывая сводные таблицы.

Три десятка подростков, с ушами, весьма похожими на эталонные. Похожими, очень похожими, но, мать его, не идентичными!

Карл сгреб листы и, дальнозорко отставив, придирчиво изучил каждую строчку.

– Так... – поднял задумчивый взгляд, – то есть у нашего эталона не четко определен размер межкозелковой вырезки и угла между завитками? А давай-ка попробуем накатить еще один рисунок. Садись, девочка, расслабляйся, – и он потянул с пальца кольцо.

И они попробовали, раз, через день – еще, а потом и в третий раз... Именно тогда, после третьего раза, выйдя из гипноза, она поймала на себе пакостные, чего-то ожидающие взгляды исподтишка. Огляделась, отметив глумливую гримасу у Фреда, холодное торжество в глазах у Карла и какой-то оттенок игривого сочувствия у Джорджа, и встревожилась.

Сразу, впрочем, ничего не случилось. Мужики заговорили о работе, Синти заварила кофе, сделала первый глоток, все пытаясь расшифровать непонятное поведение коллег, и тут перед внутренним взором встала Она: вся такая золотистая, идеальных пропорций, с нежным горьковатым ароматом и сочным богатым вкусом... Слюна волной затопила рот.

Откуда-то пришло знание, что называется этот овощ "repka", и что купить его можно на ближайшем рынке.

Синти отставила недопитый кофе и, приняв деловитый вид, торопливой рысцой рванула из кабинета. Выскакивая, услышала за спиной дружные смешки.

– Идиоты, – с мрачным удовлетворением ругалась она вечером в своей квартире, – кретины малолетние...

Только что она сгрызла сразу две репки покрупней и теперь мучилась изжогой и желанием разделаться с еще одним овощем.

Впрочем, решила Синти, удовольствие того стоило. Ничуть не хуже тех крабов с черными трюфелями, что были как-то на дне рождения деда. И продается этот корнеплод буквально по центам за килограмм.

"Идиоты", – повторила она про себя, – "да они просто сделали мне подарок. Но, небом клянусь! – я запью его их кровью!"

Впрочем, придумать, как быстро выцедить из мужиков вожделенные пинты, Синти не смогла и перешла к осаде. Сегодняшняя сцена публичной разделки репы была одной из домашних заготовок – "и, гляди-как", – удивилась она про себя, – "пробила совесть, или что там у них вместо нее".

– Синти, – Карл с тяжелым вздохом опустился на стул напротив, – ты просто не понимаешь.

– Да? Так объясни, – она кинула в него тщательно отрепетированный взгляд, тяжелый, как ядро из Царь-пушки.

– Девочка, так шутят только со своими, – он смотрел на нее пристально, чуть склонив голову набок.

Она аж зашипела от злости:

– И что теперь, мне спасибо вам за это сказать?!

Карл встал и, улыбнувшись уголками рта, бросил ей:

– Просто не будь слишком кровожадна в своей мести. Мы ж команда. Давай, – он потянул с пальца кольцо, – раскодирую тебя.

– Не, не, не... – Синти яростно замотала головой, – все! То был последний сеанс моего гипноза.

– Клянусь... – начал было Карл торжественным тоном, но девушка прервала его твердым "нет".

– Понравилось, значит, – понимающе ухмыльнулся в усы Фред.

– А с тебя особый спрос, – Синти резко обернулась к нему и хищно сощурилась, – начальничек...

Резидент вяло отмахнулся:

– Да ладно тебе... Нет, ну, правда, виноват. Согласен. Застоялся без дела в кабинете, вот и потянуло на дурь всякую. Я тебе должен, признаю.

Синти опустила глаза и потянулась к отпечаткам. Это надо было обдумать.

– Много осталось? – поинтересовался Карл с сочувствием в голосе.

– Пересматриваю... – процедила девушка.

– Все тоже самое?

– Проклятая мода на длинные волосы, – пожаловалась Синти, – четверть ушей мы вообще не увидели!

– Да ладно, – бросил Карл, – будем считать, что тот носит короткую прическу. Ты ж увидела его ухо целиком? – и он повернулся к Фреду. – Ну что, может, подведем уже промежуточный итог?

Резидент забросил руки за голову и уставился в потолок:

– Подведем, – пожевал уголок губы и продолжил, – итак, все похожие уши жили в последние годы в Ленинграде, никто не переехал. У них вообще мобильность населения низкая... Лучников-китаистов тоже не видно. Синти, ну-ка, давай свои выводы.

Девушка, мотнула головой, отбрасывая челку набок, и легко – ведь думала об этом не раз, начала:

– Во-первых, мы уверенно классифицировали не более половины от интересующих нас ушей. Прически – раз. Практиканты не могут вести сплошную съемку – это не замотивировать, два. Приходится снимать много случайных эпизодов, но гарантировать, что там есть все подростки, невозможно. Кто-то мог эти недели болеть, кто-то просто не попал в кадр. Поэтому продолжаем набирать снимки и искать, – она поморщилась и привычно помассировала глаза.

– Так, – согласился Фред.

– Во-вторых, если оставаться в принятой парадигме "отца и сына"...

– Какие ты слова, оказывается, знаешь! – громко восхитился из своего угла Джордж.

– ...то предположение об английской школе вполне логично, – невозмутимо продолжила Синти, – но не обязательно. Могут быть причины, по которым такой сын ходит в другую школу. Например, у него способности к спорту, музыке или математике. Тогда он может заниматься в специализированных школах иного профиля. Их немного, но они есть и довольно высокого уровня.

– А это интересно, – оживился Фред, – думала, как достать?

– Да, – сказал Синти, – соревнования, конкурсы, что там у них еще может быть? Надо меня туда подвести – на уши поглядеть. Возьму фотоаппарат для оперативной съемки... В общем, если увижу, то дело техники.

– Джордж? – во взгляде резидента прорезался отчетливый интерес.

Оперативник задумчиво почесал небритый кадык.

– Поработаю, – кивнул, – насколько понимаю, у них как раз по весне проводятся итоговые соревнования и олимпиады в масштабах города. Мероприятия открытые...

– Мне только время и место надо, – оживилась Синти, – сделай список, хорошо? Оденем куклу под меня, уйду из машины в отрыв... Вроде, наш трюк Комитет еще не раскусил.

Джордж прикрыл глаза, соглашаясь.

– Дальше, – Фред смотрел на Синти на редкость серьезно.

– Дальше тот переехавший из Москвы мажористый подросток, что мелькал у местных спекулянтов. Надо доработать с ним.

Фред понимающе переглянулся с Карлом.

– Да, мы уже почти готовы. Еще?

– Еще, еще... – забормотала она, растерянно опуская взгляд, – все! Без новых данных больше никаких возможностей в Ленинграде не вижу.

Резидент разочарованно цыкнул зубом:

– Мда... Вот и я тоже. Парни?

– Согласен, – сказал Карл, – отрабатываем до упора имеющееся и ждем новой активности "Стрелка". Раз начав, он уже не сможет сидеть, сложа руки. Это игра затягивает, по себе знаю.

Суббота 04 марта, вечер

Ленинград, Литейный пр., «Большой дом».

Из Москвы приехала обещанная Андроповым группа поддержки – вся сплошь из людей с внимательными, всепонимающими взглядами, и работа по американской колонии закипела с новой силой. Внешне ничего не изменилось, но теперь сотрудники консульства и русисты, сами того не ведая, продирались на улицах сквозь паутину невесомых взглядов.

– Поведение – это набор кодов, которые можно расшифровать, – пояснил за вечерним чаем москвич-руководитель, – любой естественный жест – это не только движение тела, но и движение души. Всегда пересчитывает сдачу? Аккуратно раскладывают купюры по номиналу в разные отделы кошелька? Значит, ценит деньги. Засовывает их в задний карман брюк, не утруждая себе пересчетом? Безалаберен. Использовать можно и первое, и второе – нам сгодится все.

Потом пришла очередь проверочных трюков и зондирующих акций. Американцев, словно подопытных крыс, раз за разом прогоняли через незримые лабиринты и били током.

Аккуратно изъять из кармана трамвайный билет и, следом, напустить энергичного контролера. Ответная агрессия? О-о-о, да он самоуверен. Значит, будет реагировать на недоверие: сказав такому "не может быть", вы получите вал подтверждающей информации.

А этот всегда пересчитывал в магазине сдачу, но промолчал, когда ему недодали пятнадцать копеек? Застенчив. В разговоре с таким лучше не использовать иронию, замкнется. Зато о самом себе будет болтать охотно, а к внимательному слушателю испытает искреннюю симпатию.

День за днем пухли папки с аккуратно разграфленными таблицами, заполнялись итоговые схемы, уходили в первое главное управление уточняющие запросы.

Наука... Это целая наука, через жест и слово высветить у объекта слабину, а потом отлить "волшебную стрелу" – индивидуальный вербовочный подход, что оставит жертве лишь немного шансов избежать своей участи.

Наконец, настал тот день, когда аккуратно подстриженный ноготь постучал по одной из фотографий:

– Вот этот. Первая кандидатура. И самая лучшая. Остальные варианты послабее будут.

– Этот... – пробормотал Минцев с ноткой недоверия, и наклонился, разглядывая.

С листа с дерзким вызовом смотрел смазливый, форсисто одетый красавчик. Жора сразу испытал к нему легкую антипатию.

– Этот, этот, не сомневайтесь, – полковник-психолог, напротив, смотрел на американца-русиста с отчетливой приязнью, – самая очевидная цель. Наш золотой стандарт, можно сказать.

Сидящий во главе стола Блеер негромко прокашлялся, привлекая внимание собеседников:

– Вы, Витольд Янович, все же дайте результаты более развернуто. Подпись-то под санкцией мне ставить. Убедите меня.

– Да, конечно, – психолог бросил еще один почти влюбленный взгляд на фотопортрет и начал излагать: – Вербовочная разработка объекта проводилась по косвенным оценкам, полученным с помощью наружного наблюдения и оперативно-технических средств. Данные из разных источников хорошо коррелируют между собой и создают непротиворечивый психологический портрет объекта. Выявлен ряд доминирующих черт личности: умен, замкнут, догматичен, практичен, эгоистичен, недоверчив, циничен, без чувства юмора, аполитичен. Кроме того, что особо важно для нас – имеет высокий уровень притязаний и не удовлетворен своим текущим финансовым положением.

– А это откуда следует? – Блеер заинтересованно подался вперед.

– Последнее подтверждается данными, пришедшими по линии первого главного. Так, был произведен негласный осмотр личных вещей, которые он, съехав со съемной квартиры, оставил на хранение своему знакомому: чуть ли не треть от веса составляют журналы и каталоги с люксовыми товарами и дорогой недвижимостью, которые ему явно не по карману. Удалось также посмотреть в его карточку у стоматолога – много проблемных зубов, большие счета, не все зубы, нуждающиеся в лечение, санированы. Интересно, что, находясь у нас, в разговорах проявлял интерес к советской стоматологии. Также отмечены контракты с мелкими фарцовщиками: яростно торгуется и, судя по ассортименту предлагаемых товаров, явно уточнял заранее, на что у нас максимальный спрос. Значит, хочет заработать денег на этой поездке.

– Так, что, – прищурился Блеер с пониманием, – подходим к нему прямо, под своим флагом?

– Да, – с готовностью согласился Витольд, – именно так. Прямо от нас, в лоб, без прелюдий. Вербовочная основа – сугубо материальная. Говорить в понятных ему терминах: разовый контракт на период пребывания в СССР. Много предлагать не надо, загордится. Думаю, три-пять тысяч долларов, и он наш.

– Почему именно столько?

– Накрыть его ближайшую цель – лечение зубов, плюс немного сверху.

– Вероятность активно-негативной реакции на предложение?

– Низкая, Владлен Николаевич, низкая, – психолог на миг задумался, потом предложил: – Кстати, можно перед подходом попытаться его правильно настроить.

Блеер молча двинул кустистой бровью, требуя пояснений.

– Дня за два-три, – сказал Витольд, – надо помочь ему "потерять" портмоне.

– Посадить на мель? – усмехнулся Блеер.

– Не совсем так, – в голосе полковника неожиданно прорезался слабый прибалтийский акцент. – Он должен потерять немного. Ровно столько, что б продолжать испытывать досаду, тогда наше внезапное предложение будет рассматриваться им как компенсация со стороны судьбы. А вот если мы ему "потеряем" все или много, то он ведь далеко не дурак: сложит одно с другим и обидится.

– Очень разумно, – согласился Блеер и повернулся к своему заму, – сделаем?