Текст книги "Без Путина. Политические диалоги с Евгением Киселевым"

Автор книги: Михаил Касьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Можно было тогда еще что-то сделать?

Наверняка, но нужно было принимать срочные и решительные меры. Этого сделано не было.

И тогда Анатолий Чубайс, чтобы не стать козлом отпущения отпросился в РАО «ЕЭС России»?

Мне казалось, что Анатолий Борисович просто устал и потому ушел в госмонополию.

А как показало себя новое правительство?

Оно было сформировано лишь в середине мая. Виктор Христенко, мой коллега по Минфину, отвечавший за межбюджетные отношения с регионами, сменил Чубайса на посту первого вице-премьера. Но Минфин ему не подчинили. У Михаила Задорнова появилось больше свободы и ответственности.

Но вскоре Минфин впервые не смог разместить ГКО на рынке. Апрельские данные показали серьезный недобор налогов. Провалился и аукцион по продаже «Роснефти» С него надеялись получить в казну не менее 2 миллиардов долларов. Внутренний рынок посыпался. Практически больше не осталось охотников покупать ГКО. Их доходности перемахнули за 50 процентов. Валютные резервы ЦБ упали до 15 миллиардов долларов. Беда. Денег опять нет.

В кризисной ситуации чрезвычайно важно, чтобы финансовые и денежные власти, то есть Минфин и ЦБ, обменивались информацией, координировали действия, то есть работали четко и согласованно. А у нас между руководством Центробанка и новым министром финансов Задорновым – полный раздрай, абсолютное неприятие друг друга. Задорнов не дает Дубинину бюджетные данные: каков сбор налогов, дефицит, текущий уровень расходов и т. д. Дубинин не дает Задорнову информацию, что происходит с платежным балансом, с национальной валютой. А премьер-министр Кириенко, который по закону о правительстве должен был обеспечивать их координацию и единство кредитно-денежной политики, практически самоустранился от решения этой проблемы.

И вот мы сидим в кабинете Кириенко: Дубинин, Задорнов и я. Председатель Центробанка и министр ни в чем друг другу не уступают, готовы накинуться друг на друга с кулаками, еле сдерживаются. А премьер ничего с ними сделать не может. Час, два так посидим – и разойдемся. На следующий день – то же самое. И через день тоже.

О том, чтобы в такой обстановке разработать системную программу по преодолению кризиса, речи, естественно, не шло. Более того, некому координировать работу министерств и ведомств на этом направлении, некому возглавить переговоры с МВФ. Христенко раньше этим никогда не занимался, и опыта приобрести не успел. Кириенко тоже.

Дубинин в очередной раз заверяет рынки, что политика курса рубля остается прежней. Значит, разумно вновь занимать деньги за рубежом. Задорнов с Кириенко поручают мне опять срочно доставать деньги. Я со своим коллегой Олегом Буклемишевым срочно вылетаю в Нью-Йорк и Лондон для встречи с инвесторами. (Олег в то время работал в Минфине начальником отдела международных финансовых рынков, готовил материалы о состоянии российской экономики и финансов.) После трехдневных напряженных переговоров нам удалось в начале июня разместить на внешнем рынке облигационный заем на сумму 1,25 миллиарда долларов. Возвращаемся домой. Закрываем долги текущие, финансируем дефицит бюджета: выплачиваем все пенсии, зарплаты, содержание военным и так далее. Но это только за май и половину июня. А работа по антикризисной программе по-прежнему не началась. К тому же из-за того, что текущие меры по борьбе с налоговыми должниками не исполняются, МВФ отложил выделение очередного кредитного транша. Понятно, что через неделю денег в стране опять не будет.

Думаю, что в таких условиях у простого замминистра должны были опуститься руки…

Да, ситуация приближалась к катастрофической. Тем не менее я вовсе не считал, что все потеряно. Я был уверен, что президент сможет развязать этот узел.

Но откуда он мог взять деньги?

Он мог не достать деньги, а помочь организовать работу. В то время я, конечно, не имел прямого выхода на Бориса Николаевича. Поэтому попросил главу президентской администрации Валентина Юмашева уговорить президента вернуть Чубайса в правительство, а Бориса Немцова – переговорить с самим Чубайсом. Сработало быстро: через два дня Анатолий Чубайс был назначен специальным представителем президента по связям с международными финансовыми организациями в ранге вице-премьера. Началась активная работа по текущим антикризисным мерам и переговоры по привлечению «большого пакета» помощи МВФ.

Но скоро деньги опять кончились. Между тем, когда появится отложенный транш МВФ, не ясно. Когда будет согласован «большой пакет» и каким он будет, тоже не ясно.

И что теперь делать?

Да все то же. Мне вновь поручают искать деньги за рубежом. Мы опять отправляемся в Нью-Йорк, Лондон, Цюрих. Ситуация на рынке ухудшается для России с каждым днем. Нам все же удается собрать большой объем средств на рынке, и мы выпускаем 30-летний облигационный заем на сумму 2,5 миллиарда долларов. Стоимость займа, конечно, уже не 9-10 процентов, а выше -12 процентов годовых. Но все же это не 20–25 процентов, как предлагали в то время правительству в обход Минфина некоторые иностранные банки по «кривым схемам» И не 70–80 процентов, какой была доходность ГКО в конце июня. Кстати, на следующий день после размещения нами еврооблигаций на рынке МВФ выделил России отложенный транш в 640 миллионов долларов.

Теперь мы уже выходим на финишную прямую. Сергей Алексашенко, Олег Вьюгин и я были сторонниками жестких мер: реалистичный бюджет, сокращение заимствований, реальная борьба с налоговыми неплательщиками, жесткая денежная политика. Мы были в меньшинстве, но надеялись, что драматичность ситуации убедит других руководителей и депутатов Думы в нашей правоте и что в результате будут приняты законы в поддержку такой программы.

Но тут Михаил Задорнов вдруг публично заявляет, что он в ближайшее время не исключает девальвацию рубля. Все в шоке. Дубинин немедленно снова заверил общественность, что возможность девальвации даже не рассматривается. Но было уже поздно.

Все мировые рынки закрылись для России полностью. Оставалась одна надежда – «большой пакет» МВФ. И такой пакет мер, предусматривающий кредитную поддержку на сумму 22 миллиарда долларов, был выработан совместно с МВФ и Мировым банком. Он включал в себя предоставление новых денег и частичную конвертацию краткосрочного внутреннего долга в долгосрочный внешний.

Оставалось самое малое – убедить депутатов Думы принять законы, поддерживающие программные положения этого большого пакета. Михаил Задорнов с Александром Жуковым (в то время он был главой бюджетного комитета Думы) вовсю пытались это сделать. Казалось, что ситуация под контролем.

По-моему, это была спецсессия. Депутаты были очень недовольны: середина июля, а их не отпускают в отпуск.

Они сильно бурчали, что, мол, безответственное правительство хочет, чтобы Дума рассмотрела ответственные законопроекты в сжатые сроки, да еще сразу в трех чтениях. Дескать, все это нереально, много технических недоделок и так далее и тому подобное. В общем, депутаты отклонили ряд ключевых законопроектов, составлявших костяк этого программного пакета. Провал! Через два дня заседание совета директоров МВФ, а Россия выполнила только часть своих обязательств. Словом, денег нам не видать.

Для МВФ ситуация тоже была непростой. Не могли же они бросить Россию на произвол судьбы?

МВФ – это все же не политическая организация, они руководствуются главным образом определенными экономическими критериями. Но вы правы: это был тот редкий случай, когда МВФ под давлением администрации Клинтона принял положительное решение. Сразу же после одобрения «большого пакета» я за сутки побывал в Лондоне и Нью-Йорке. Там я встречался с инвесторами и обсуждал с банкирами условия операции по обмену долга. Буквально через три дня мы провели уникальную сделку по обмену коротких ГКО на сумму, эквивалентную шести с лишним миллиардов долларов, на еврооблигации сроками погашения семь и двадцать лет. В результате был заметно смягчен график погашения обязательств по внутреннему долгу на ближайшие месяцы – эти бумаги были заменены на валютные облигации длительных сроков обращения.

Этот обмен долга тогда спас от краха многие российские банки, включая Сбербанк (в нем хранилось 70 процентов всех вкладов граждан). За счет экономии Минфин погасил очередные накопившиеся долги, пик которых приходился на август и сентябрь. Мы с Вьюгиным объявили о замораживании выпуска ГКО, отменив все аукционы на предстоящие четыре недели. В Россию пришел первый транш «большого пакета» МВФ – 4,8 миллиарда долларов.

Газеты писали, что эти деньги куда-то пропали, растворились, если не сказать хуже…

Полная чушь! Транш поступил, как положено, небольшая часть его была переведена на счета Минфина для финансирования дефицита бюджета, а основная часть осталась у ЦБ для поддержания обменного курса рубля. Все в точности по условиям соглашения с МВФ.

Разговоры о пропаже денег – это досужие вымыслы или преднамеренная ложь. Неоднократные проверки, в том числе проведенные самим фондом, их опровергли.

Вот слушаю вас и недоумеваю, а как вообще тогда случился дефолт?

В первые дни августа почувствовалось небольшое облегчение и многие чиновники, воспользовавшись паузой, разъехались из Москвы. Чубайс и Дубинин тоже ушли в отпуск. И вдруг на рынке началась паника. Поползли слухи, что контролируемая коммунистами Дума отказывается рассматривать очередной пакет антикризисных мер. Доходность ГКО выросла до 200 процентов. На межбанковском рынке денег нет вообще.

Министр Задорнов отправляет меня во внеплановый отпуск. Мол, следующий этап напряженной работы будет только в сентябре, так что «давайте, отдохните недельку». Поразмыслив, я согласился и уехал. Я до этого несколько лет не отдыхал.

Вы говорите так, будто вас заставили уйти в отпуск?

Точнее, настоятельно рекомендовали. Я уехал утром в четверг, 13 августа. В тот же день Джордж Сорос выступил с заявлением, что России необходима девальвация и что МВФ недооценивает всей серьезности проблемы. Рынок открылся и тут же «умер» На следующий день, в пятницу, президент Борис Ельцин поклялся, что девальвации не будет, и призвал Думу собраться на чрезвычайную сессию. После этого ситуация стала вроде бы несколько успокаиваться.

А нам в Минфине в тот день нужно было завершить какую-то совместную с Центробанком финансовую операцию. Перед отъездом я велел своим сотрудникам связаться с Сергеем Алексашенко, чтобы доделать сущие формальности.

На календаре пятница, я на отдыхе, и вдруг мне сотрудники сообщают: «Не можем дозвониться ни до Алексашенко, ни до кого в Центральном банке». Я начал сам звонить – никто не берет трубку. Я говорю своим ребятам: «Идите к министру, к Задорнову»

А Задорнов по-прежнему не общается с Дубининым, разговаривает с ним только в кабинете у Кириенко. Просто бред какой-то!

Суббота – тоже никакой связи нет. Я, замминистра, выпал, сотрудники мои никуда не могут пробиться. Чувствую – что-то не то. И точно, в воскресенье мне звонят и говорят: «Все, вот такое решение принято: дефолт по долгу и девальвация рубля». Я кричу: «Как такое решение?! Вы что, совсем там с ума посходили?!»

Ведь дефолт (отказ от платежей по внутреннему долгу) и девальвация национальной валюты – это два взаимоисключающих решения. Либо государство печатает деньги, обрушивает курс своей валюты, но формально остается добросовестным плательщиком по внутреннему долгу, либо перестает исполнять взятые на себя долговые обязательства во имя других макроэкономических ценностей – принципиального отказа от запуска печатного станка, удержания инфляции и устойчивости валюты. Но тут одновременно – масштабная девальвация рубля и признание несостоятельности по рублевому же долгу. Шоковая вещь!

У меня в то воскресенье, 16 августа, тоже был шок. Я был в отпуске, вдруг на мой мобильный – звонок из администрации президента: «Не можем дозвониться ни до кого из начальства НТВ. А у нас срочное совещание, собираем всех руководителей СМИ – готовится важное правительственное заявление». Я отвечаю: «Извините, но в Москве никого нет. Пришлю к вам кого-нибудь из ведущих новостей». Я отправил на совещание Марианну Максимовскую, она была еще совсем молоденькой девочкой, только начинала вести новости, подменяя Татьяну Миткову или Михаила Осокина. Марианна тогда еще испугалась: «Я? В Кремль?!» А когда вернулась, позвонила мне, рассказала о том, о чем завтра будет объявлено…

Тут уж я ужаснулся!

Очевидно, что решение было административно-политическим. Ведь в августе не вскрылось никакой новой неожиданной экономической информации. Все, чем руководствовались, принимая решения, вступившие в силу 17 августа, было известно и в июле, и даже в мае.

Не скрою, я чувствовал себя опустошенным и обманутым. Неужели я для того в течение нескольких месяцев работал день и ночь, чтобы страна приняла на себя новые валютные обязательства на ю миллиардов долларов? А потом, вдруг развернув всю финансово-экономическую политику в противоположную сторону, провела масштабную девальвацию национальной валюты, де-факто в несколько раз увеличив внешнее долговое бремя! Это была серьезная экономическая и политическая ошибка, уроки из которой не извлечены до сих пор.

Страшнее всего – подрыв доверия к государству и его обязательствам, который не скоро будет изжит.

А тогда многие думали, что прекратить платить по долгу – это очень просто. Ну не платим – и все. Между тем такое решение тянет за собой целую цепочку негативных последствий в самых разных сферах жизни, каждое из которых требует особой реакции правительства. В частности, если объявлен дефолт по внутреннему долгу, то это моментально сказывается на долге внешнем. Однако 17 августа никто не представлял, что нужно делать на следующем этапе даже для элементарной реструктуризации имеющихся обязательств перед различными категориями кредиторов. Поразительная наивность, если не сказать – безответственность! Немудрено, что, когда 17 августа были сделаны все заявления, никто не мог их толком прокомментировать – ни в правительстве, ни в ЦБ. Весь финансовый мир был повергнут в шок.

В 2008 году дефолту исполнилось 10 лет. И тут – новый кризис. Естественно, напрашивается сравнение…

Серьезные различия очевидны. В 1998 году кризисными явлениями были охвачены в основном развивающиеся страны. Однако и в Соединенных Штатах, и в Европе продолжался экономический рост. Это помогло нам и другим странам, попавшим в беду, довольно быстро выкарабкаться. Они продолжали покупать многие наши товары, не только нефть и газ, но и металлы, удобрения и т. п. Кризис 2008 года впервые за многие десятилетия затронул сразу весь мир, и потому он гораздо опаснее. Спрос на товары резко упал, цены, конечно, тоже. Рецессия грозит затянуться на долгие годы.

А общее… Удивляет столь же беспомощная и беспорядочная реакция властей на кризис. Также полностью отсутствует координация действий и представление о том, что нужно делать уже на следующем этапе. Из-за этого страна «на ровном месте» потеряла 200 миллиардов долларов валютных резервов (даже десятая часть этой суммы была бы для нас спасительной в 1998 году!). Это правительство может утвердить еще один список стратегических предприятий, потратив на это уйму драгоценного времени, но дальше все равно не сумеет ничего с этим перечнем сделать. Власти бросает то в жар, то в холод – один и тот же руководитель в течение недели легко переходит от шапкозакидательских настроений к полному унынию. Не хочется в это верить, но все идет к тому, что имеющиеся огромные резервы будут быстро пущены по ветру и страна вновь встанет на грань экономического краха. По крайней мере, решение финансировать повышение пенсий за счет внешних заимствований – это явный признак того, что власти ведут страну в эту сторону.

Мрачная перспектива… В 1998 году из отпуска пришлось вернуться?

Да, меня тут же, еще в воскресенье 16 августа, вызвали обратно в Москву: все, хватит отдыхать, давай, пора новую реструктуризацию проводить. В общем, в том странном отпуске я пробыл выходные дни, а в понедельник уже был на рабочем месте.

И началась чехарда: Кириенко был отправлен в отставку, приглашенный назад Черномырдин старался найти общий язык с Думой. Виктор Степанович попросил Бориса Федорова возглавить антикризисный штаб. Под руководством Федорова мы с Олегом Вьюгиным с помощью экспертов из бизнеса выработали план срочных мер. Но попытки Бориса Ельцина продавить через Думу повторное назначение ЧВС не увенчались успехом. Коммунисты требовали компромисса. И Борис Николаевич, будучи настоящим политиком, пошел на сделку с оппозицией ради обеспечения общественного консенсуса, стабильности и вывода страны из тупика. Премьер-министром стал Евгений Примаков.

Как сложились ваши отношения с Примаковым? Доверял ли он вам? Или вы с Евгением Максимовичем непосредственно не контактировали?

Нет, встречался, и весьма часто: и на совещаниях, и с личным докладом. Но разговор получался своеобразный, поскольку он вообще-то был далек от финансов, от долгов, от макроэкономики, не очень понимал, как все это работает.

А, между прочим, он – академик РАН по отделению экономики…

Однажды Примаков меня вызывает: «Вот вы являетесь главным по этим делам – по внешнему и внутреннему долгу. И я вам даю такое поручение: все реструктуризировать. Сколько вам нужно времени для реструктуризации всех долгов?»

Я говорю: «Знаете, Евгений Максимович, в прошлый раз (в 1994–1996 годах) два года понадобилось, чтобы все это разложить, реструктуризировать, подписать соглашения».

«Вы что, – накаляется он, – саботажем занимаетесь? Два месяца вам сроку – и все! Идите. И не дай бог, если не договоритесь».

Я возражаю: «Так не бывает».

«Я вам два месяца даю. И через три часа приходите ко мне с планом-графиком: когда, что и с кем вы будете делать. Иначе вы – саботажник».

Ну что тут поделаешь? Возвращаюсь в Минфин, смеюсь, собираю всех своих начальников департаментов и рассказываю: «Вот такая история, вот такое понимание у нового руководства, как нужно работать. Давайте писать план». На два месяца написали какой-то план мероприятий, что мы будем делать – то, другое…

Я приношу: «Вот, пожалуйста» Он говорит: «Ну вот, совсем другое дело! Завтра езжайте в Нью-Йорк или туда, куда вам еще надо, и переговаривайтесь». Просто взглянул и положил, не читая, в ящик стола, видимо, чтобы иметь мои письменные обещания в случае чего.

Позднее, когда стартовали переговоры, началось формирование бюджета, он понял, что все намного сложнее устроено, но в то время его позиция была простая: в стране все проблемы из-за того, что кругом саботажники. Да и сегодня многие начальники так думают. Это для них просто и ясно.

Не хватает дисциплины и порядка.

Точно. Я полетел в Нью-Йорк, начал все переговоры по новой. Собралось человек 50, представители разных банков и компаний, от каждой – целая делегация, и не просто средние менеджеры, а крупные руководители. Для них это было первое общение с официальным российским представителем после дефолта, и они решили вылить на меня все накопившееся раздражение. На первых встречах стоял жуткий ор, люди кричали что-то типа: «Мы лучше будем жрать ядерные отходы, чем еще когда– либо покупать российские ценные бумаги!» Но потихонечку начались конструктивные переговоры.

Очень важна была также и первая после дефолта встреча с международными финансовыми чиновниками в октябре 1998 года, в Вашингтоне, на плановой сессии Мирового банка и Валютного фонда. Были сделаны начальные прикидки по будущей программе сотрудничества с фондом. Без нее нельзя было провести жизненно важную для нас новую реструктуризацию долга бывшего СССР перед Парижским и Лондонским клубами (официальными и частными кредиторами). Иначе бюджет просто никак не балансировался.

Потом я на правительстве докладываю: вот такая ситуация, такое отношение к нам, необходимо предпринимать последовательные логические шаги и делать это каждый день. И тогда мне Примаков говорит: «Вот каждый день и ведите свои переговоры…»

Весь ноябрь, декабрь, январь я разрывался между Москвой и Лондоном – Парижем – Франкфуртом. В понедельник вылетал, в четверг возвращался, в пятницу – переговоры с российскими банками и другими внутренними кредиторами, пострадавшими от дефолта по ГКО, в субботу – доклад министру, премьеру. И в понедельник снова улетал.

Наконец где-то в январе 1999 года согласовали тексты первых соглашений по реструктуризации. И потом их подписали.

По подсчетам аналитиков выходило, что кредиторы согласились получить за каждое долговое требование к России стоимостью в 1 доллар всего 4 цента.

То есть в 25 раз меньше первоначально обещанного!

Да, им пришлось смириться. Инвесторы – очень прагматичные люди, и для них нужны были веские аргументы. Обсуждали все детально: каков вероятный сценарий экономического восстановления страны, какой график обслуживания долга будет для бюджета посильным. Например, для нас принципиальным было сохранение внутреннего долга в рублях, тогда как многие кредиторы требовали перевода обязательств в доллары. Тактика подобных переговоров очень сложная, с многочисленными профессиональными нюансами. Пережимать тоже было нельзя – тогда вместо упорядоченной реструктуризации мы получили бы полномасштабный бойкот со стороны инвесторов и миллион исков к государству во внутренних и международных судах. (Несколько позже именно в такой ситуации оказалась Аргентина. Хотя, как мне говорили, там внимательно изучили наш опыт, но переборщили.)

А вообще, какие самые интересные переговоры были в вашей биографии?

В 1996 году, когда договаривались о комплексной реструктуризации долгов Парижскому клубу. Переговоры продолжались пять дней и пять ночей подряд.

Пять суток работали без отдыха и сна?!

Спали совсем понемногу. На лавках, на креслах, прямо в зале, где шли переговоры. Помню, как люди в обморок падали от усталости. Сидит человек за столом, потом раз – и упал. Конечно, можно договориться сделать перерыв на 2–3 часа. Но в первую ночь даже перерывов не было. Обычно расходились к утру, а где-то часов в го снова собирались. В Парижском клубе только так переговоры и ведутся: садятся и, пока не договорились, не расходятся, то есть сессия не заканчивается.

В 1999 году вам удалось добиться новых договоренностей с кредиторами. Это как-то отметили?

Мне очень нравилась эта работа, я ее профессионально знал, в общем, это было мое дело. Правда, затем Примаков повысил меня, назначив первым замминистра финансов.

Но вскоре грянула очередная отставка правительства. Весной 1999 года полномочия Примакова урезаются. Во главе администрации становится Волошин. Вскоре меня вместе с тогдашним гендиректором НТВ Олегом Добродеевым пригласили в Кремль на смотрины. Волошин прямо с порога спросил: «Как вы думаете, Сергей Степашин может стать президентом? Ну, через назначение премьером предварительно?»

Тогда это показалось настолько неожиданным и экстравагантным решением, что его трудно было воспринять всерьез. Но прошло несколько недель, и Степашин действительно сменил Примакова на посту премьер-министра. А вы поднялись на еще одну ступень вверх – стали министром финансов. Хотя сам Степашин, как известно, очень этому сопротивлялся.

Это правда. В те дни я был на очередных переговорах в Лондоне, а Сергей Вадимович звонит мне по телефону и говорит: «Откажитесь, пожалуйста. Будьте мужчиной, откажитесь» Вот это странное сочетание «будьте мужчиной, откажитесь» очень меня удивило и задело. При личной встрече премьер опять: «Борис Николаевич хочет, чтобы вы были министром, а у меня другая кандидатура. Будьте мужчиной, откажитесь». Я говорю: «Нет, я не буду отказываться. Раз Борис Николаевич считает, что это необходимо, значит, так и будет».

Известно, что Степашин хотел оставить на посту министра финансов вашего предшест– венчика Михаила Задорнова. Также не секрет, что вокруг практически всех ключевых назначений в правительстве Степашина шла острая борьба между несколькими политическими и финансово-промышленными кланами. На кону были и власть, и деньги, и человеческие судьбы, и нечто большее – вопрос о том, каким путем будет развиваться Россия в ближайшие восемь лет. Большинство назначений были сделаны через голову Степашина, фактически ему не позволили самостоятельно принять ни одного важного кадрового решения. Отчасти это был экзамен для самого Степашина: проявит ли он себя сильным политиком, станет ли бороться, сумеет ли отстоять хотя бы часть своих позиций? Экзамена новый премьер не выдержал. В Кремле быстро разочаровались в идее сделать из него преемника Ельцина и продолжили кастинг. Через три месяца Степашина заменили Владимиром Путиным.

Кстати, о Степашине и о вашем любимом детище – НТВ. В тот короткий двухмесячный период своего премьерства Сергей Вадимович пытался помочь акционерам НТВ.

Да, назначение Степашина на пост премьер-министра в «Медиа-Мосте» было встречено радостно, потому что у акционеров были давние дружеские отношения с Сергеем Вадимовичем. Его жена даже работала одно время в питерском отделении Мост-банка…

В июле «Медиа-Мосту» предстояло заплатить первую сумму по госкредиту, предоставленному на создание системы «НТВ-плюс» В сравнении с размером кредита (150 миллионов долларов) первый платеж был небольшим – 15 миллионов долларов. Так вот, дней за десять до даты платежа ко мне на встречу в Минфин попросился владелец НТВ Владимир Гусинский. В разговоре со мной он был очень напорист: по этому кредиту ни первого, ни второго, ни десятого платежа внесено не будет. На мои возражения, что платить, безусловно, придется, поскольку существующий договор четко обозначает даты и суммы, Гусинский отвечал очень просто: «Вы новоиспеченный министр финансов и ничего не знаете о важных политических договоренностях». И далее пояснил, что, мол, мы – группа «Мост» – на выборах 1996 года власть поддерживали, и тогда было понимание, что за это все долги списываются.

Я продолжал настаивать, что существуют прямые безусловные обязательства, вытекающие из кредитного договора, и их необходимо исполнять. Гусинский не выдержал и говорит: «Сейчас вам позвонит премьер» И прямо из моего кабинета по мобильному набирает Степашина. Тот моментально перезванивает мне по прямой правительственной линии и начинает уговаривать: «Уладьте вопрос, придумайте что-нибудь, нам не нужны скандалы».

Отвечаю: «Если считаете это правильным, издайте распоряжение правительства на сей счет, ничего другого придумать не могу». В общем, этот разговор с премьером окончился ничем. Тогда возмущенный акционер прямо заявляет, что так просто мне это не пройдет, что я об этом еще пожалею.

Сегодня мне думается, что больше всего потом пришлось пожалеть Степашину. Эта попытка помочь Гусинскому и «Медиа-Мосту» обошлась ему гораздо дороже, чем многим тогда казалось. К тому моменту в администрации президента – не без участия Бориса Березовского, который тогда был в фаворе, а с Гусинским в очередной раз рассорился, – уже созрело, насколько мне известно, политическое решение: отобрать у Гусинского НТВ и другие медиаактивы, а его самого оттеснить на обочину политической и деловой жизни. Любые действия Степашина, не вписывавшиеся в генеральную линию, воспринимались едва ли ни как предательство. Потом мне рассказывали, что будто бы после того случая Александр Волошин заявил в узком кругу, где принимались важнейшие политические решения, в том числе и по преемнику: Степашин на эту роль не годится – хотя бы потому, что не сможет «разобраться с Гусем». Но тогда далеко не все понимали реальный расклад сил. Многие наивно полагали: вот еще чуть-чуть надавим – и все будет по-нашему.

На следующий день в газете «Сегодня» (главным редактором был Михаил Бергер), входившей в холдинг Гусинского, появилась подметная статья. В ней рассказывалось о том, что по Москве ходят слухи, мол, новый министр финансов якобы берет «откаты» – за это его прозвали «Миша – два процента» Тут же «Эхо Москвы» подхватило эту информацию. А еще через день телеканал НТВ, как всегда красочно, с цветными схемами, показал и рассказал нечто подобное. И так по кругу несколько раз.

Через месяц вся эта ложь из прессы исчезла. Вновь она всплыла на поверхность через 6 лет, в июле 2005 года. Но это уже совсем другая история…

Справедливости ради замечу: ровно тогда же поток негативной информации обрушился и на «Медиа-Мост». Глава администрации Александр Волошин и канал ОРТ, который в то время контролировался Березовским, выступили с очень жесткими разоблачительными заявлениями в адрес «Медиа-Моста»: дескать, он давно уже банкрот, всем вокруг должен, чуть ли не миллиард долларов и т. п. Хотя на самом деле таких долгов у «Моста» никогда не было, а сроки платежей по реально существовавшим задолженностям подходили еще не скоро – за исключением того, о котором вы только что рассказали. К тому же при желании долги всегда можно было реструктурировать. НТВ после кризиса 1998 года могло также рассчитывать на стабилизационный кредит, переговоры такие велись. Для сравнения: государство тогда оказало поддержку ОРТ аж на сто миллионов долларов, а НТВ ничего так и не дали. Уверен, что решение принималось на самом высоком уровне – по политическим соображениям. Но давайте все-таки поговорим о ваших первых шагах на посту министра финансов.

Сразу же после назначения министром в конце мая 1999 года я пригласил вернуться в Минфин первым замом Алексея Кудрина: он полгода уже как ушел из Минфина в РАО «ЕЭС России». В течение дня он дал мне положительный ответ. Я также позвал работать своим замом по налоговым делам Сергея Шаталова. Он тоже согласился, хотя у него было хорошее место в иностранной аудиторской компании. Премьер Степашин поддержал мою просьбу и назначил Кудрина и Шаталова. Началась подготовка проекта бюджета 2000 года.

Мне пришлось ускоренными темпами вникать в новую для себя бюджетную проблематику. Спать удавалось по два-три часа в сутки. Мне тогда очень помогли мои коллеги по Минфину – тот же Алексей Кудрин, Татьяна Голикова, Татьяна Нестеренко, Любовь Куделина и другие, на которых всегда можно было опереться. Благодаря их поддержке скоро я ориентировался в бюджетных вопросах не хуже, чем они.

Я поставил цель – сделать этот бюджет первым бездефицитным бюджетом новой России, который заложил бы основы макроэкономической стабилизации. Олег Вьюгин (он тогда был первым замминистра) совместно с ЦБ составил реальный, без приукрашиваний и лишнего пессимизма, макроэкономический прогноз. Мы с вице-премьером Виктором Христенко определили основные бюджетные приоритеты. Налоговый министр Александр Починок с энтузиазмом взялся за дело в части повышения собираемости налогов. Мои коллеги по Минфину стали вычищать расходы, концентрируя ресурсы на приоритетных направлениях. Ведь тогда на нас висели многомиллиардные долги перед населением по зарплатам, пенсиям, социальным пособиям, содержанию военных, в стране нормой были неплатежи и бартер. Но достигнуть бюджетного баланса можно было, только существенно снизив объемы платежей по внешнему долгу. Для этого правительства стран основных кредиторов, то есть «Большой семерки», должны были одобрить уже достигнутые договоренности по условиям реструктуризации долга.