Текст книги "Без Путина. Политические диалоги с Евгением Киселевым"

Автор книги: Михаил Касьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Михаил Касьянов
Без Путина. Политические диалоги с Евгением Киселевым

Чистосердечное признание

Хочу признаться как на духу: мне самому даже в голову не пришло бы писать книгу про Касьянова. Но в один прекрасный день ко мне с таким неожиданным предложением обратились люди из его команды.

У меня был выбор: согласиться, чтобы потом мои многочисленные «доброжелатели» с удовольствием на мне оттоптались.

Или отказаться, чтобы затем всю жизнь ощущать себя трусом, не решившимся поработать с опальным политиком.

Трусом быть не хотелось. И я согласился.

К тому же Касьянов мне по-человечески симпатичен.

Я вроде бы не должен к нему так относиться. В 1999 году, когда власть начала «операцию НТВ», Касьянов воспринимался как один из вольных или невольных ее участников. Мое любимое детище, телекомпания, которую я вместе с другими создавал, сначала перешла под фактический контроль государства, а затем превратилась в бульварно-криминальный канал с отчетливым желтым оттенком.

Правда, было несколько эпизодов. Первый – в сентябре 2000 года. Касьянов, уже будучи премьером, на заседании правительства отчитал тогдашнего министра печати Михаила Лесина за то, что тот завизировал так называемый шестой протокол (скандальное приложение № 6 к соглашению между прежним хозяином НТВ Владимиром Гусинским и будущим хозяином телекомпании холдингом «Газпром-Медиа», где Гусинскому гарантировалась личная безопасность и свобода передвижения в обмен на согласие продать принадлежащие ему активы). Но тот демарш премьера многие, и я в том числе, восприняли не как смелый шаг против течения, а как вынужденный жест, призванный замять скандал. Тем более что Михаил Лесин остался всевластным министром по делам всех средств массовой информации, а НТВ вскоре разгромили.

Второй – спустя несколько месяцев. Когда власть закрыла и другой канал, ТВ-6, и беженцы с НТВ, получившие там «политическое убежище», вновь оказались на улице, Касьянов публично выступил в нашу поддержку.

Потом Касьянов раз, другой, третий высказал самостоятельные суждения по разным важным вопросам. Затем в случайном разговоре с одним питерским силовиком средней руки я неожиданно услышал столько злобы и ненависти в адрес Касьянова, что невольно задумался: собеседник-то мой, похоже, ретранслирует определенные настроения в Кремле. Видимо, не так-то все просто там, наверху, между Владимиром Владимировичем и Михаилом Михайловичем.

В 2003 году началось «дело ЮКОСа», арестовали Ходорковского, Касьянов выступил с особым мнением по этому поводу. В итоге его отставка в феврале следующего года показалась уже событием вполне закономерным.

Спустя какое-то время до меня начали доходить слухи, что Касьянов собирается вернуться на публичную площадку. И вот наконец он объявил, что начинает самостоятельную политическую деятельность. Притом было ясно, что он – в оппозиции.

Я еще подумал: черт возьми, а ведь из Михаила Михайловича, глядишь, получится новый Ельцин. Действительно, стартовые позиции Ельцина в 1987 году и Касьянова в 2004-м были очень схожи: оба были во власти, оба для столичной бюрократии и региональных элит были «своими», способными говорить с ними на одном языке, обоим сопутствовал успех. Касьянов был самым успешным премьер-министром за всю постсоветскую историю России. Ельцин накануне отставки с поста первого секретаря Московского горкома КПСС был энергичным и чрезвычайно популярным хозяином столицы, выгодно отличавшимся во всем от своего замшелого предшественника. Хотя, конечно, после восемнадцатилетнего правления Гришина даже самые минимальные перемены в жизни Москвы были бы все равно встречены горожанами на ура и принесли бы невероятную популярность любому руководителю.

Отставка Касьянова, как когда-то увольнение Ельцина, выглядела незаслуженной, немотивированной, несправедливой. А обиженных у нас, как известно, любят. Людское сочувствие давало Касьянову стартовый политический капитал не хуже того, что был у Ельцина. Плюс отличные «тактико-технические характеристики»: высокий, импозантный, с густым красивым баритоном. Образованный, с прекрасным английским. К тому же самого демократического происхождения – в роду у Касьянова не было ни железных сталинских наркомов, ни высокопоставленных дипломатов, ни генералов КГБ, ни даже поваров особого назначения, кашеваривших для первых лиц Советского государства. Типичный self-made man из самого что ни на есть разночинного подмосковного Солнцева. Отслужил в армии. Окончил не какой-ни– будь МГИМО, не юрфак, не Краснознаменный институт КГБ, а скромный МАДИ. В общем, достойная биография.

Потом я наконец познакомился с Михаилом Михайловичем. Честно признаюсь, что личное знакомство меня к нему еще больше расположило. Тем более что по-человечески у нас с ним оказалось много общего: от возраста, роста и комплекции, увлечений – теннис, охота, путешествия – до обстоятельств личной биографии. Практически ровесники. Родители примерно одного круга. Я всю жизнь женат на однокласснице, Касьянов – на девушке, которая училась классом старше. Дети наши тоже почти одного возраста, но уже успели превратить нас обоих в молодых дедушек, хотя дедушками мы себя ощущать решительно отказываемся. Семейную жизнь начинали одинаково – в маленьких малогабаритных квартирках, полученных неизвестно каким чудом, в очередях за детским питанием рано поутру, в поисках дополнительных заработков, чтобы дома несмотря ни на что был достаток. Сами, собственным горбом, делали карьеру. Не были ни революционерами, ни диссидентами, ни правозащитниками, состояли и в комсомоле, и в партии. Ворчали, конечно, с друзьями на кухнях, глядя, как «маразм крепчает», но до поры до времени жили, соблюдая правила игры, пока не поняли, что дальше так жить невозможно.

Однако как бы я лично ни относился к Касьянову, как бы я ни хотел, чтобы он стал «Ельциным сегодня», должен признать, что сделать это Михаилу Михайловичу было очень тяжело. В значительной мере причиной тому скептическое отношение к бывшему премьеру со стороны его потенциальных сторонников. Самое неприятное, что среди этих скептиков, которые говорят: мол, всем хорош Касьянов, но вот шлейф скверных слухов за ним тянется, есть люди, лично участвовавшие в создании этого шлейфа. Во всяком случае, я точно знаю, кто, где и при каких обстоятельствах запустил ту самую прилипчивую историю про «Мишу – два процента».

Впрочем, когда Ельцин только начинал свое восхождение, многие оппозиционеры эпохи гласности и перестройки, особенно диссиденты и правозащитники со стажем, да и просто «политически грамотные» московские и питерские интеллигенты относились к нему с не меньшим скепсисом. Еще бы: провинциальный номенклатурщик, откровенный популист, ратует за уравниловку. Почему-то даже далекие от монархических взглядов люди особенно любили припомнить Ельцину, что в бытность первым секретарем Свердловского обкома он распорядился снести Ипатьевский дом, где в 1918 году были убиты Николай II и его семья, хотя решение об этом приняли в Москве на самом верху. А как настороженно отнесся академик Сахаров к идее, чтобы Ельцин возглавил первую в истории СССР парламентскую оппозицию! Именно из-за особого мнения Сахарова Борис Николаевич стал лишь одним из пяти сопредседателей Межрегиональной депутатской группы. Мало кто верил, что бывший секретарь обкома партии, советский человек до мозга костей, сможет быть настоящим лидером оппозиции.

Зато теперь ясно, что только Ельцин мог составить реальную демократическую альтернативу Горбачеву. Как ни силен был подъем демократического движения в СССР в конце 80-х годов, ни академик Сахаров, ни профессор Афанасьев, ни Гавриил Попов, ни Анатолий Собчак, ни кто-нибудь другой не смог бы на равных побороться с Горбачевым за власть в стране.

Сила Ельцина была в том, что, в отличие от других республик CCCP где главой независимого государства мог быть избран ученый-физик (Станислав Шушкевич в Белоруссии), востоковед (Левон Тер-Петросян в Армении) или профессор консерватории (Витаутас Ландсбергис в Литве), в огромной консервативной России кандидат в президенты должен быть принят старой советской элитой. Ельцин, при всей его демократической риторике, при всем его популизме, был знаком и понятен правящей номенклатуре, партхозактиву – назовите, как хотите. Иначе в мае 1990 года его не избрали бы председателем Верховного Совета России, где демократы составляли меньшинство. То, что произошло в августе 1991 года, приятно считать победой отважных россиян, которые вышли на улицы, протестуя против ГКЧП, строили баррикады на Новом Арбате, защищали Белый дом. Особенно если ты сам был среди них. Но куда как более важным на самом деле оказалось другое обстоятельство: партхозактив посмотрел на гэкачепистов, прикинул, какую цену, в том числе кровью, ему предлагается заплатить, чтобы эти монстры пришли к власти, подумал-подумал и сделал свой выбор.

Одна из сложностей для Касьянова состоит в том, что, в отличие от Ельцина образца 1989–1991 годов, в России сейчас нет революционной ситуации. И хотя в стране глубокий кризис, «верхи» все еще могут управлять по-старому, а «низы» все еще хотят верить, что эти самые «верхи» сумеют решить их проблемы.

Победить на выборах 2008 года Касьянову вряд ли бы удалось. Но он смог бы сделать то, что когда-то удалось генералу Лебедю, – прийти к финишу с весомым результатом, который заставил бы Кремль с ним считаться, вступать в переговоры, искать договоренностей. А это было бы уже немало. Видимо, это и напугало власть, и она не допустила экс-премьера до старта президентской кампании.

Но в конце концов политическая жизнь на этом не заканчивается. Касьянову только чуть за пятьдесят. Перефразируя слова одного из героев любимого сериала «Семнадцать мгновений весны», можно сказать, что возраст расцвета для политика у него еще далеко впереди.

Кстати, сразу хочу предупредить вас: не ждите, что на страницах этой книги я стану рыться в деталях многочисленных разоблачительных материалов против Касьянова, в изобилии распространявшихся СМИ. Скучно и противно. Я уже сказал, что знаю не понаслышке десятки примеров, как в пылу борьбы за власть и собственность противоборствующие стороны запускали в печать всевозможные слухи и сплетни про далеко не самых худших на свете политиков.

Нормальные люди и так отлично чувствуют вранье, предвзятые оценки или, что еще хуже, полуправду, для видимости приправленную тенденциозно подобранными фактами.

Но не расстраивайтесь, любители остросюжетных политических драм, – в ходе наших долгих, обстоятельных разговоров на самые разные темы Михаил Касьянов успел рассказать многое, о чем ни я, ни вы никогда еще не слышали. Наиболее интересные фрагменты этих бесед с моими небольшими комментариями и составили эту книгу.

Книга получилась не просто о Касьянове. Она о нашем времени, которое, казалось бы, невозможно представить себе без Путина. Но еще совсем недавно мы жили, не зная, кто это такой, – и совсем неплохо жили. Многого добились, многим можем гордиться. И при Путине живем без оглядки на власть и даже вопреки ей. Завтра же точно без Путина проживем – и не только мы двое. Вся страна. Как прожила она без Ленина, без Сталина, без Хрущева, без Брежнева. Без Горбачева. Без Ельцина, наконец. Поэтому мы и решили назвать книгу: «Без Путина».

Евгений Киселев

Неокончательные итоги

Наша жизнь порой преподносит самые неожиданные сюжетные повороты и сюрпризы – тем она и замечательна.

Если бы в конце 80-х годов, когда еще не распался казавшийся всем нам таким незыблемым монолитом Советский Союз, кто-нибудь сказал мне, что через десятилетие я стану премьер-министром независимой демократической России, то я бы просто посмеялся над этим, как над веселой шуткой.

Если бы в начале 2004 года, когда я занимал второй по значимости пост в Российском государстве, кто-нибудь рассказал мне, что через каких-нибудь три года ОМОН будет пытаться силой задержать меня в центре Москвы и только самоотверженность моих друзей и коллег спасет меня от произвола, я бы посмеялся не менее искренне.

Поэтому, что бы ни поведали мне сегодня про мое будущее, я уже не буду смеяться и отвечу: «Все может быть».

История жизни любого человека в той или иной степени связана с большой Историей. Мне в жизни очень повезло: довелось не только быть свидетелем многих значительных событий уникального периода глубинной трансформации нашей страны, но и принимать в них самое непосредственное участие. Говорят, когда Мао Цзэдуна спросили об исторической роли Великой французской революции XVIII века, он ответил: «Пока что слишком рано об этом судить…» Тем более слишком рано подводить окончательные итоги этой бурной переломной эпохи российской истории, которая – хочется верить – еще не завершена. Но это вовсе не означает, что сегодня слишком рано оглядываться на недавнее прошлое, пытаясь его понять и объяснить.

Ведь «все может быть» не только с каждым из нас в отдельности, но и с нашей страной, в которой мы родились и живем, где будут жить наши дети. Есть такая расхожая фраза: «История пишется у нас на глазах». Эта фраза, пожалуй, как нельзя лучше подходит для сегодняшней России: от наших действий сегодня во многом зависит, какой будет траектория дальнейшего развития нашего общества в XXI веке. Вопрос стоит ребром: удастся ли нам преодолеть нынешний антиконституционный, антидемократический откат в прошлое; получится ли наконец твердо поставить страну на магистральный путь развития человеческой цивилизации, неразрывно связанный с ценностями свободы и демократии?

Мне бы очень хотелось, чтобы ответ на этот вопрос был утвердительным. Именно поэтому я и решил поделиться своими размышлениями о нашем времени. И сделать это в диалоге с Евгением Киселевым, к которому отношусь с большим уважением – как к профессиональному журналисту и мужественному человеку, не боящемуся называть вещи своими именами и идти против течения.

Михаил Касьянов

Блиц-интервью

Вы «жаворонок» или «сова»?

Хроническая «сова»

Вы делаете по утрам зарядку?

Иногда, но плавать стараюсь каждый день, когда есть такая возможность.

Занимаетесь ли вы каким-нибудь видом спорта?

Раньше в теннис играл и на лыжах катался. Но в последнее время – в основном горные лыжи.

Вы любите вкусно поесть?

А то? Но держу себя в руках.

Ваше любимое блюдо?

Фасолевый суп и котлеты из оленины.

Ваш любимый напиток?

Зависит от сезона, времени суток и сопутствующей еды. Люблю итальянское красное вино.

Вы пользуетесь Интернетом и электронной почтой?

Научился всего три года назад, но теперь без этого уже не могу.

У вас есть свой блог?

У меня нет внутренней потребности выворачивать свою жизнь на публику. Оценки политических событий даю на своем интернет-сайте.

Ваше любимое времяпрепровождение?

Путешествия, охота, а главное – общение с близкими людьми за дружеским столом.

Какую книгу вы взяли бы с собой на необитаемый остров?

Толстую. Например, Толстого.

Какой фильм вы готовы пересматривать вновь и вновь?

«Собачье сердце» и «Белое солнце пустыни»

Ваше любимое произведение классической музыки?

Что-то из Чайковского, что-то из Моцарта, что-то из Верди.

Ваша любимая песня?

Из рока 70-80-х, иногда кое-что сам пою. Например, «Love hurts» Nazareth и «Ты ушла рано утром» Чижа & Со.

У вас есть домашние животные?

Терьер Копа и далматинец Тибул – полноправные члены семьи.

Когда вы последний раз сами ездили за рулем по Москве?

Когда по Москве еще можно было проехать.

Родом из детства

Когда встречаешься с известным политиком в неформальной обстановке, что называется, «без галстука», дома, когда есть время расспросить обо всем, всегда возникает желание повнимательнее разглядеть в нем черты обычного человека. Непременно хочется побольше узнать о его семье, детях, увлечениях, а пуще всего – о прошлом: что за люди были его родители, как воспитывали его, где и как прошло детство?

Как это ни банально звучит, все мы действительно родом из детства. Именно там чаще всего находишь ответ на вопрос: почему я такой?

Например, моих родителей социологи советского времени назвали бы «типичными представителями научно-технической интеллигенции» Они честно вкалывали в своем оборонном НИИ, где когда-то познакомились и поженились, то и дело мотались в командировки по военным заводам, базам, аэродромам и прочим объектам в разных концах страны, получая за это довольно скромную зарплату. Никогда не были, упаси Боже, борцами с системой. Хотя любить ее – не любили.

Но это я понял гораздо позже, а до поры до времени я вообще не задумывался о том, есть ли у папы с мамой политические взгляды. Меня тщательно оберегали от всего: и от дурных совковых книжек, и от ненужных мне познаний иного свойства. Первую в своей жизни самиздатовскую книгу я взял в руки, уже будучи студентом.

Летом я жил на даче с бабушкой, которая души во мне не чаяла, а родители приезжали только на выходные, в пятницу вечером, последней электричкой из Москвы, нагруженные всякой снедью. Часто привозили с собой друзей, на огонек подтягивались соседи. Сидели, выпивали, вели разговоры далеко за полночь. Когда я был маленький, мне было скучно и неинтересно, но чем старше я становился, тем с большим нетерпением ждал этих вечеров. Расслабившись после вечернего купания и обильного дачного ужина, на веранде, где ночные ароматы кружили голову, родители с друзьями начинали, забыв про мое присутствие, спорить о Чехословакии и Польше, о Солженицыне и Сахарове, о Твардовском и «Новом мире»

А еще на даче можно было слушать не только по-настоящему взрослые разговоры, но и «Голос Америки» со «Свободой», потому что за ао километров от Москвы «глушилки» не работали.

Эта чудесная иллюзия свободы, когда три месяца подряд можно было просыпаться в любое время, ложиться спать, во сколько захочешь, дружить, с кем хочешь, или не дружить ни с кем, где не было ни пионерских линеек, ни сбора металлолома, ни нудной и бессмысленной «общественной работы»!

Я больше всего – оттуда, из той дачной жизни. Вкусив ее однажды, едва ли можно было стать другим человеком.

Михаил Касьянов – географически – родом из места, откуда, как кажется большинству обывателей, пути вели отнюдь не в направлении Кремля или Белого дома. В свое время, как только я впервые услышал, где прошли юные годы будущего премьер-министра, то сразу вспомнил «Балладу о детстве» Владимира Высоцкого:

 
Дети бывших старшин да майоров
До ледовых широт поднялись,
Потому что из тех коридоров
Вниз сподручнее было, чем ввысь.
 

Подмосковное Солнцево, где родился Касьянов, действительно вошло в современную мифологию как «культовое» место, где слово «бригада» впервые получило новое значение, никак не связанное с понятием «коммунистический труд». Но, как это часто бывает, между мифом и реальностью – дистанция огромного размера.

Так значит, Михаил Михайлович, вы – солнцевский? У этих крутых ребят, оказывается, даже свой премьер-министр был!

(Смеется.) Если бы вы знали, насколько раньше все было по-другому. Бандитская репутация, лихая «братва» и тому подобное – все это появилось уже на излете советского времени, когда здесь стали строить промышленные предприятия, большие жилые кварталы, завезли лимитчиков. Поселок получил статус города, и в результате Солнцево изменилось до неузнаваемости. Когда же я появился на свет, это было тихое, уютное, зеленое, почти дачное место. Жителями старого Солнцева были коренные москвичи, переселенные туда еще перед войной из районов, которые стали сносить под строительство будущего Кутузовского проспекта. Среди них было немало осколков старой московской дореволюционной интеллигенции. Некоторые из них преподавали у нас в школе. Какие это были учителя!

Ваши родители тоже были «переселенцами» из центра?

Нет, они были вообще не москвичами. Мать из Нижнего Новгорода, а отец родом из-под Воронежа. Еще до войны он был учителем математики и директором школы. Прошел танкистом всю войну, дослужился на фронте до майора. Победу встретил в Германии. Там и оставлен был служить.

Стальная гвардия, как и пехота, была первая в списках потерь. Их легко было отличить в толпе ветеранов – или лица обожжены, или нет пальцев на руках – от люков…

Я помню только один шрам. На шее. Отец получил его в Берлине 2 мая, в день, когда берлинский гарнизон выбросил белые флаги. Он был начальником полковой разведки. Ему дали команду войти в контакт с немцами на их участке фронта, а это было прямо в центре Берлина, и объявить им приказ командующего Берлинским гарнизоном о капитуляции. Немцы приказ прочитали, парламентера отпустили, но сложить оружие отказались. Они сотнями стали выходить на улицу из проломов метро. Завязалась рукопашная схватка. Отца оглушили и отволокли в подвал. Товарищи бросились его искать. К счастью, успели. Отец уже висел в петле, и если бы друзья опоздали хоть на минуту – все.

Потом отца демобилизовали и направили работать директором школы в Подмосковье, как раз в Солнцево. Дали денег на постройку нового деревянного дома. Дом был с большим садом, наверное, соток двадцать земли. Еще у отца был трофейный автомобиль БМВ, который он привез из Германии, потом, когда с деньгами стало туговато, его пришлось продать.

Кстати, я с детства бредил автомобилями. Первые права получил в четырнадцать лет (были такие права, по которым можно было ездить рядом со взрослым водителем). В МАДИ потом поступил тоже из-за любви к машинам. Правда, собственная у меня появилась только в тридцать лет.

А дом отцовский в один прекрасный день сгорел, и нам (у меня еще две старшие сестры) пришлось переехать в городскую квартиру в хрущевской пятиэтажке. Дом по местным масштабам «элитный» Мне казалось, что это были просто хоромы: три комнаты 40 метров, туалет, ванная, газ. Кухня, правда, очень маленькая – 5 метров на 5 человек, поэтому мы часто ели там по очереди.

Мои воспоминания об отце как раз во многом связаны с этой кухней. Мы обычно ужинали с ним вдвоем и регулярно слушали «Голос Америки», «Свободу». Потом отец подолгу мне рассказывал о жизни, как и что нужно понимать.

Позднее я уже самиздат почитывал. Помню затертые машинописные листы – «Мастер и Маргарита» и «Один день Ивана Денисовича».

Не бывало такого во времена нашего детства, чтобы чадолюбивые интеллигентные родители не пытались приобщить дитя к прекрасному. Меня вот и на фигурное катание водили, и на рисование, и в шахматный кружок во Дворце пионеров (туда, правда, я ходил с удовольствием, потому что получалось играть и выигрывать). И музыкой пытались заинтересовать, хотя до музыкальной школы дело не дошло…

У меня дошло. Причем играть по воле родителей я учился на виолончели. Честно скажу, для меня это было мукой – нужно было ехать после уроков на поезде в Москву, в Очаково. Мальчик с тяжеленным инструментом, нотами, понятное дело, идеальный объект для насмешек сверстников. Короче, в какой-то момент я взбунтовался: не пойду больше на музыку, и все тут. Родители, слава Богу, проявили мудрость и уступили. А музыкальные знания пригодились: когда повзрослел, стал играть ударником в самодеятельном вокально– инструментальном ансамбле.

Что играли?

Как легко догадаться, модный тогда рок, а ныне классику 60-70-х годов: Beatles, Pink Floyd, Deep Purple, Led Zeppelin…

Дисками и джинсами обменивались, покупали их и продавали. Рубашки «разводами» красили. А еще я очень увлекался радиотехникой. Делал радиоприемники, различные усилители, в том числе для нашего ансамбля, разные «квакушки», «фузы» и т. п.

Оттого что вы жили в Солнцеве, под Москвой, никогда не возникало комплексов? В то время не было такого социального расслоения, такого разрыва в уровне жизни между теми, кто внутри Садового кольца, и теми, кто за МКАДом, но все же… Не было ли ощущения, что вы – «второй сорт» по сравнению с ребятами, которые жили, к примеру, на том же Кутузовском проспекте?

Даже в голову не приходило ничего подобного! И в центр Москвы мы ездили часто – в кино, в театр, в музеи. Напротив, мы гордились своими преимуществами: жили ведь практически в лесу, почти как на даче, воздух великолепный, природа. Зимой на лыжах гоняли, у меня второй взрослый был.

Уж больно правильным вы росли юношей. Неужели совсем не зажигали? Не курили, не пили?

Да бросьте – я рос нормальным парнем. Все было: девушки, вино, сигареты. Случалось, и водку пили, правда, не напивались. Как-то не принято это у нас было.

Курить я начал рано, курил много, иногда выходило по две пачки в день, а бросил совсем недавно, когда уже был премьером. Понял вдруг, что привычка стала в тягость. Первые месяца два было тяжело, а потом – все, как отрезало. Но если бы я не курил в молодости, глядишь, вся жизнь по-другому бы сложилась…

Эту историю я вам потом расскажу.

Хорошо. Тогда сейчас про армию.