Текст книги "Дело о последнем параде"

Автор книги: Михаил Карчик

Соавторы: Андрей Воробьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Нильская не успела заметить, как очередной прохожий неосмотрительно покосился на ее ноги. Но милая, преданная Даша вдруг отчаянно вцепилась в брючину проходившего мимо мужчины. Примеру сестрички последовали и Муся с Гариком. Прохожий заверещал, будто ему не просто брюки порвали и оставили на икрах несколько царапин, а, по крайней мере, откусили сразу обе ноги или чего повыше.

Пока Алла Евгеньевна успокаивала своих малышей, мужчина, взглянул на то, что осталось от его штанов. Затем, пытаясь носовым платком унять кровь, вдруг как-то слишком пристально взглянул на хозяйку собак и заявил, что в следующий раз он встретится с ней в квалификационной коллегии судей.

Нильская сначала хотела резко выговорить нахалу, что он сам виноват и не надо, идя по улице, глазеть на чужие ноги, но потом призадумалась. Дело в том, что этот взгляд она уже где-то видела. Лицо прохожего тоже показалось слишком знакомым, а упоминание квалификационной коллегии – не случайным. С этим органом, способным отравить и без того нерадостное существование судьи, а то и вовсе прервать ее карьеру, у Нильской уже начали складываться определенные отношения. Все началось с того, что какая-то старушонка пожаловалась туда на Аллу Евгеньевну, не принявшую очередной иск. И добро бы просто пожаловалась, так еще утверждала, что судья якобы обозвала ее в присутствии других граждан старой сутяжницей и другими подобными словами (что было, кстати, сущей правдой). Коллегия, рассматривавшая эту жалобу, заявительнице отписала что-то вроде «меры приняты», но предупредила Нильскую: если подобное повторится – поставим вопрос о соответствии вас должности. Поэтому связываться с квалификационной коллегией, где сидят только недоброжелатели, Нильской лишний раз не хотелось. Кроме того, она вспомнила, где видела прохожего – в той же коллегии. Говорили, что он – один из самых популярных в городе судебных репортеров.

Алла Евгеньевна, здраво оценив обстановку, умудрилась уговорить журналиста зайти к ней домой, чтобы привести в порядок брюки и оказать медицинскую помощь. Он не заставил долго себя уговаривать, видимо надеясь извлечь максимум выгоды из столь неожиданного знакомства.

В гостях у Нильской корреспондент, представившийся Феофаном Греческим («Хотя это – мой литературный псевдоним, но, поверьте, он известен в городе гораздо лучше настоящего имени»), согласился выпить рюмку коньяка и дать осмотреть раны на ногах. Алла Евгеньевна еще на юрфаке проходила военную подготовку по специальности «медсестра» и достаточно быстро обработала следы укусов, оказавшиеся не очень глубокими.

В ходе разговора женщина посетовала, как трудно живется судьям: зарплату постоянно задерживают, а если и выдают, то копейки.

– Знаете, мне не то что на еду, даже на намордник для Даши денег не хватает. Последний аванс заплатили всего сто десять тысяч. Как семью содержать?..

Феофан ушел, пообещав, если хозяйка, конечно, позволит, еще раз навестить ее, а пока – заняться проблемами судов. И вот, не прошло и трех дней после знакомства, как в одной из крупнейших городских газет появилась совершенно разнузданная статья под хамским заголовком: «Судье не хватает денег даже на намордник». Ее автор, Ф. Греческий, в частности, писал: «… Уже который раз судьям не выплачивают вовремя зарплату, а если и дают деньги, то «ну очень смешные». Так, судья фонтанкинского суда А.Е. Нильская получила в аванс всего 110 тысяч рублей. Эта добрая женщина одна вынуждена воспитывать шестерых собак и ей не хватает всей зарплаты даже на приличный намордник»…

Дальше читать этот бред у Аллы Евгеньевны сил не было.

– Вот она, людская благодарность, – зло подумала она, – мало того, что ради красного словца этот Греческий налгал о количестве моих деток. Так теперь весь город будет смеяться, выясняя, зачем судье нужен намордник. Его бы на самого Феофана следовало надеть, чтобы не писал всякие гадости. Впрочем, я юрист или кто? Раз уж так получилось – пусть газета теперь мне оплатит миллионов пятьдесят за вмешательство в частную жизнь и в качестве компенсации морального вреда…

И Нильская живо составила претензионное письмо главному редактору, отметив, в частности, что после гнусной публикации она не может нормально работать, так как приходящие на прием граждане интересуются, зачем же судье нужен намордник. Затем Алла Евгеньевна зашла к председателю суда и для солидности скрепила свою претензию круглой гербовой печатью.

– Ну, теперь Феофан попрыгает, – думала Нильская, отправляя претензию.

Однако все получилось иначе, чем ожидала судья. Денег ей не заплатили, а в газете под рубрикой «Вы пишите – мы отвечаем» вышла очередная статья, способная поставить точку на судейской карьере. «Судье Нильской намордник не нужен!» – Значилось в заголовке. После этого цитировалось письмо Аллы Евгеньевны в редакцию с точным указанием количества воспитываемых героиней публикации собак. А под письмом – безобразное редакционное «извинение»: «Ни о каком наморднике, предназначенном для судьи, в статье Ф. Греческого речи не было. Казалось, наши читатели правильно поняли, что речь шла именно о наморднике, который одевают на собаку. Но почему-то некоторые граждане, как сообщила нам судья Нильская, считают иначе. В связи с этим редакция убедительно просит людей, приходящих на прием к судье, не интересоваться, зачем на нее следует одевать намордник, а задавать вопросы только по существу дел»…

Это-то «извинение» и лежало сейчас на судейском столе, а коллеги – недоброжелатели то и дело звонили, чтобы, якобы, посочувствовать. Но Алла Евгеньевна прекрасно понимала: издеваются. Специально звонят со своим сочувствием, чтобы еще больше расстроить ее. А университетская подруга Галя, преуспевающий адвокат, специально дозвонилась, чтобы сказать: «На ближайший день рождения жди в подарок от нас современный импортный намордник».

– Ничего, смейтесь, вы еще меня узнаете, – неизвестно к кому обращаясь, шептала Нильская…

В это время в приемную, негромко постучав, вошел очередной посетитель. Это был статный, прилично одетый мужчина в золотых чуть затемненных очках и с массивным золотым перстнем на указательном пальце. Под мышкой он держал пару пакетов с «настоящей собачьей едой» – сухим кормом «Лаппи».

– Здравствуйте, Алла Евгеньевна, – негромко поздоровался вошедший и несколько приблизился к столу, – я – адвокат. Представляю интересы нескольких человек, которым необходимо подать заявление об объявлении гражданина умершим…

Нильская про себя отметила, что посетитель выражает свои мысли точными юридическими формулировками. «Совсем не так, как эти сумасшедшие старухи, – подумала она, – сразу видно: профессионал». А посетитель начал неловко доставать из папки, которую держал в руках, бумаги, отчего пакеты с кормом упали на пол. Судья хотела заметить, что приходить на прием следует, заранее подобрав документы, но адвокат, как бы упреждая ее замечание, виновато проговорил:

– Вы извините, я знаю, что все должно быть подготовлено заранее, чтобы не задерживать прием… да вот у меня тут еда для собачки… Я ее положу на минуточку на стол?… Спасибо… А, вот и документы. Пошлина уже оплачена, письменные доказательства приложены… Знаете, с этими заявителями того и глядишь, не успеешь домой вовремя. А мне Дика, это спаниель мой, кормить надо…

Нильская адвокатов не любила – слишком хорошо живут, не то, что судьи. Поэтому она хотела оборвать словопрения посетителя, но вспомнила, что ее тоже ждут дома малыши.

– Ладно, показывайте, что у вас там.

Адвокат, перехватив взгляд судьи, брошенный на дорогущий корм, спросил, скорее даже констатировал: «У вас, наверное, тоже есть дома собака. Дик – единственное существо, которое понимает меня, когда становится плохо»…

Адвокат вздохнул и подал пачку бумаг. Бегло просмотрев их, Алла Евгеньевна поняла, что где-то во Франции разбилась на машине девушка, но тело не найдено, поэтому необходимо по суду объявить ее умершей. Только «почему именно сейчас, а не через пять лет»? – Спросила судья, на что посетитель начал путано объяснять про «обстоятельства, дающие основание полагать»… Нильская могла бы, конечно, «отшить» этого просителя или назло ему назначить первое рассмотрение дела месяцев через шесть, но что-то ее остановило.

Позднее Нильская даже себе, тайком, не могла объяснить, почему взяла документы «для изучения» и предложила адвокату зайти в ближайший четверг, чтобы узнать о дне рассмотрения дела. Может, ей просто показалось на миг, что этот мужчина такой же одинокий и никем не понятый, как она? А может, просто судья добросовестно выполняла свои обязанности, кто знает?..

Адвокат поблагодарил Нильскую и еще раз попросил, чтобы она назначила дело побыстрее и, главное, рассмотрела его по правилу шести месяцев, а не пяти лет.

– Постойте, вы забыли свой корм, – обратилась вдогонку уходящему посетителю Алла Евгеньевна.

– Ой, спасибо, – адвокат вернулся и взял со стола один из пакетов, – а этот, не обессудьте, оставлю для вашего малыша. Мне все равно, видно, оба пакета до дома не дотащить…

И, прежде чем судья успела возразить, поверенный быстро удалился.

Дома Алла Евгеньевна решила устроить малышам праздничный ужин и вскрыла подаренный ей пакет, в котором поверх корма обнаружила десять новеньких стодолларовых банкнот.

Первой мыслью Нильской после обнаружения денег было: «Подставили. Сейчас ворвутся и оформят взятку». Но потом, здраво рассудив, решила иначе. Если бы ее, и правда, решили скомпрометировать, то попытались бы задержать уже в суде. Хотя это абсолютно незаконно – слава Богу, судейский иммунитет – неприкосновенность никто не отменял. Да и доказать факт коррупции при наличии запечатанного пакета невозможно. Значит, этот пройдоха решил просто подарить ей тысячу долларов.

Алла Евгеньевна знала, что бесплатных подарков не существует в природе и, как говорил некогда ее друг – юрист, «халявы не бывает». За «баксы» адвокат определенно хотел, чтобы судья помогла ему. Если бы для этого потребовалось вынести незаконное решение – тут еще можно было сомневаться, но речь шла только о сроке назначения дела и о норме права, которую следовало применить. Правоведам известно немало так называемых «пограничных» ситуаций, когда решение дела зависит только от мнения судьи, обоснующего свою позицию. Захочет она удовлетворить исковые требования – примет одно решение, не захочет – другое. И ни одна кассационная инстанция не подкопается. Закон, что дышло…

Еще раз вспомнив содержание просмотренных документов, Нильская про себя согласилась с доводами адвоката: действительно, обстоятельства, при которых исчезла девушка, давали основание предполагать ее верную смерть. Жаловаться в этом деле, очевидно, никто не станет. Поэтому Алла Евгеньевна убрала деньги в бельевой шкаф, решив, что следующим летом обязательно постарается съездить на тот же Лазурный берег, где разбилась эта Климова…

* * *

Он до ужаса боялся покойников. Ни то, что Климентий Антонович Ремизов, один из членов совета директоров «Транскросса», был таким уж трусливым, но случай, происшедший с ним еще в студенческие годы, еще до перестройки, надолго отбил охоту связываться с похоронными и наследственными делами.

В то лето Климентий благополучно «шабашничал» в Ухте, копая землю на какой-то строящейся дороге. Впрочем, тогда многие студенты использовали летние каникулы, чтобы хоть немного подзаработать к скудной стипендии и ничего зазорного в этом не видели. Но произошло несчастье, руководитель «шабашки», прораб-пенсионер, сколотивший бригаду, вдруг скоропостижно умер. Что явилось причиной смерти – то ли отсутствие в злосчастный день в ближайшем магазинчике спирта, без которого прораб не начинал рабочий день, то ли просто время наступило – никто не знал, да и не пытался выяснить. Местный участковый торопливо осмотрел лежащее на кровати тело, составил протокол и напомнил растерявшимся шабашникам, чтобы они не забыли дать телеграмму родственникам.

Вскоре в Ухту прилетела супруга покойного. Узнав расценки на перевоз покойного в Питер, ужаснулась. Члены бригады только начали работу, на аванс рассчитывать не приходилось, потому не могли материально помочь бедной женщине. Посовещавшись, они, как тогда казалось, нашли довольно оригинальный способ доставления усопшего в родной город.

Вдова спешно отправилась самолетом в Петербург (тогда – Ленинград), чтобы уладить похоронные дела, а Ремизов с одним из рабочих, взвалив на плечи тело бригадира – на поезд. Идея была проста до гениальности. Студенты, купив три места в купе, решили доставить прораба домой под видом пьяного пассажира, благо в Ухте никто не удивлялся, когда очередного отъезжающего приятели просто заносили в поезд.

Сказано – сделано. Три билета отдано проводнику, двое приятелей пронесли в вагон тело третьего (Перепраздновал кореш!), положили в купе на нижнюю полку, а сами отправились в вагон-ресторан обмывать отъезд…

Уже позднее, сидя в «аквариуме» линейного отдела милиции Климентий узнал, что произошло с покойным, пока они спешно накачивались теплым портвейном. В купе вошел четвертый запоздавший пассажир, тоже достаточно навеселе. Он лихо бросил свой чемодан на полку, чтобы разобрать вещи. Поезд тронулся, чемодан свалился вниз, прямо на голову несчастного прораба. Пассажир бросился к нему: «Извини, приятель, все путем, это оно нечаянно…», но осекся, наткнувшись на холодное тело.

«Господи, я же человека убил»! – С пьяным ужасом решил пассажир и, не долго раздумывая, выкинул тело покойного в окно купе.

Климентий со вторым шабашником вернувшись из ресторана, поинтересовались у соседа, куда это запропастился их приятель, на что четвертый пассажир, спокойно оглядев вошедших осоловевшими глазами, коротко ответил: «Покурить вышел»…

Дерущихся пассажиров проводникам удалось разнять, но дело окончилось тремя неприятными сутками, проведенными Климентием с приятелем за решеткой. Сосед по купе, с которым они дрались, остался в заключении надолго. Сначала он сдуру рассказал о неосторожном «убийстве» соседа по купе, а затем, ободренный опером, сочувственно отнесшимся к этой истории, облегчил душу, признавшись еще в одном, уже умышленном, убийстве собутыльника.

Этого урока Ремизову хватило на всю жизнь и с тех пор он подсознательно не желал связываться с похоронными и наследственными делами. Правда, получить даутовские акции было бы очень неплохо, но Климентий Антонович понимал: здесь снова можно вляпаться по самые уши. Поэтому никакой самодеятельностью он решил не заниматься, а оставить дело в руках инициативных исполнителей…

* * *

Еще один член совета директоров – Александр Дмитриевич Куценко тоже имел довольно неприятные воспоминания о наследственных делах. Сколько он помнил себя в детстве – он всегда бывал бит отцом. Причем, папаша лупил его и когда бывал трезвый, и, тем более, когда напивался. Бита бывала и мать Саши. А пил Куценко-старший постоянно.

Куценко-младшему было лет пятнадцать, когда мать, не выдержав издевательств мужа, решила стать вдовой. Надо сказать, что папа Дима, в довершение ко всем своим недостаткам, был достаточно серьезно болен и лечился, принимая лекарственные препараты, в состав которых входил мышьяк. С помощью этого лекарства бедная женщина и решила извести своего супруга.

«Ударная» доза препарата послужила приправой к супу, щедро налитому в большую тарелку. И вот уже не успевший протрезветь Куценко-старший начинает явно покидать этот мир. А почти что вдова (ох уж это женское сердце!), увидав умирающего, пожалела его и побежала за соседом-фельдшером, по дороге покаявшись во всем участковому.

Каково же было отчаяние бедной женщины, когда к приходу медика и милиционера папа Дима пришел в себя! Более того, оказалось, что «ударная» доза лекарства навсегда излечила больного. А вот отравительнице пришлось предстать перед судом.

Оставшись вдвоем с отцом, Саша в полной мере ощутил силу его кулаков. Теперь ему доставалось и за себя, и за отправившуюся за решетку мать. Желая отомстить родителю, Саша стал тайком ходить в запрещенную тогда секцию карате. Перед призывом на срочную службу он, буквально забив отца в угол, пообещал: «Вернусь – убью, а пока – живи» и уехал из Иркутска в далекий Афганистан. К его возвращению со службы папаша благополучно замерз, не добравшись до дома с очередной попойки, оставив после себя в наследство только застланные грязным лоскутным одеялом полати в почерневшем сибирском доме…

Даутовские акции были необходимы Куценко как воздух. Он прекрасно понимал, что без них никогда не будет обладать более-менее реальной властью в «Транскроссе», а значит, не будет допущен к щедрой кормушке под названием «черный нал». И никакие крепкие кулаки нищему не помогут. А деньги ему были срочно нужны на организацию собственного бизнеса, который он надеялся связать с недвижимостью.

* * *

Не менее печальная семейная история произошла и в детстве Виталия Самуиловича Михина. Он родился в конце 1939 года в маленькой деревушке в Ленинградской области. Незадолго до его рождения мать вдруг срочно уехала в Тюратам, где теперь находится всем известный космодром Байконур, как выяснилось позднее, не рассказав о своем отъезде никому из односельчан. Через какое-то время туда перебралась и бабушка. Мать Михина трудилась в поте лица, щедро недоливая пиво в станционном буфете. Витюша, несмотря на свой возраст, был мальчиком самостоятельным и, заходя на мамину работу, потихоньку приворовывал «пивные» деньги, покупая самодельные сладости на ближайшей барахолке. Об отце мальчик ничего не знал.

Вскоре после окончания войны Витюшина мама была убита, а бабушка, нянчившая малыша, отправилась в одно из учреждений ГУЛАГа. Уже когда Витюша вырос и крепко встал на ноги, сам заведуя пивной точкой в родимом Питере, его нашел незнакомый мужчина.

«Прости меня, сын», – выдохнул он на Витюшу вчерашний перегар.

– Да какой я тебе сын, папаша? Иди – похмелись, – возразил Михин, но мужчина не обиделся и рассказал ему следующее.

Когда-то мать Михина жила вместе с мужем. Они постоянно ссорились по всяким пустякам, даже порой дрались, чему в немалой степени способствовал склочный характер тещи, ютившейся с молодыми под одной крышей. Однажды мать Михина исчезла. Муж вызвал милицию. Та нашла в доме полотенце со следами крови, а теща, рыдая, рассказала, что зять давно собирался расправиться с ее дочерью. Незадолго до происшествия пропавшая обращалась к гинекологу по поводу беременности. Произведенная экспертиза установила совпадение групповых признаков крови на найденном полотенце с группой крови гражданки Михиной.

Супруг не отрицал, что, поссорившись со своей дражайшей половиной, ударил ее по лицу, и женщина останавливала кровь, прикладывая его к носу смоченное водой полотенце. Но в убийстве сознаться отказывался. Как бы то ни было, но мужа осудили как убийцу.

В начале войны осужденный изъявил желание кровью смыть вину, был отправлен в штрафбат. Там он честно заработал себе свободу, воевал до конца войны, получил офицерское звание и весь увешанный боевыми наградами, отправился в далекий Казахстан на строительство секретного объекта.

Проезжая на поезде через Тюратам, офицер забежал в станционный буфет хлебнуть холодненького пивка и обомлел, встретив там живую и здоровую «покойную» супругу, за убийство которой он был осужден.

«Ты изверг! От тебя и спрятаться негде»! – Набросилась буфетчица с бранью на приезжего. У того не выдержали нервы.

– Получай, что заслужила! – Закричал он, выхватывая трофейный браунинг. – Я все равно уже отсидел за тебя!..

– Вот так-то, – закончил свой рассказ мужчина, – а дальше ты сам знаешь, – бабку твою посадили за заведомо ложный донос, меня реабилитировали за «старое» убийство и дали новый срок… Налей-ка мне лучше грамм сто водки, а то я что-то разволновался.

Но водку Михин наливать не стал, а вытолкал мужчину из палатки, велев ему никогда больше здесь не появляться:

– Сегодня ему сто грамм, завтра захочет делить, а потом и вовсе грохнет, чтобы наследство получить, родственничек, – зло думал Михин, прополаскивая пивные кружки….

Акции Даутова давали ему возможность выпутаться из долгов и спокойно жить, получая прибыль с некого водочного заводика, организованного с помощью ссуды, взятой у Ремизова. И вообще, если была возможность что-то заработать, разве от нее следовало поспешно отказываться?..

* * *

Для исполнительного директора «Транскросса» Глеба Игоревича Неврюкова вопрос о получении любым способом дополнительных акций был крайне важен – кто же будет считаться с главой фирмы, имеющим всего два процента голосов? Он понимал, что кресло руководителя фирмы под ним весьма непрочно и, когда будет решен вопрос о судьбе акций Даутова, уютный кабинет может занять другой человек, хапнувший контрольный пакет.

– «Хапнувший»? – Вдруг озарило Глеба Игоревича, – а ведь акции еще ничьи. А получить их должен именно я. И только я. Тогда с остальными можно будет говорить иначе… Ой, совсем забыл, мне же нужно еще позвонить…

И Неврюков начал торопливо набирать номер своего адвоката…