Текст книги "Патриарх Сергий"
Автор книги: Михаил Одинцов
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)
Смерть патриарха Тихона вновь пробудила среди обновленческого руководства надежды на воссоединение с ними «тихоновцев». На лето 1925 года был назначен созыв «примирительного собора». На него обновленцы всеми силами пытались зазвать митрополита Петра (Полянского) и «тихоновских» архиереев. Митрополит Петр не отвергал контактов с обновленцами, но выставил условие – никакого воссоединения. Речь может идти только о присоединении к православной церкви отпавших от нее, и только в случае их покаяния. В июле 1925 года в особом послании митрополита Петра собираемый обновленцами Собор был объявлен лжесобором, участвовать в котором категорически запрещалось.
Естественно, что столь жесткая позиция митрополита Петра отвергалась обновленческими иерархами, среди которых первую скрипку стал играть митрополит Александр Введенский, в свою очередь, также не признававший никаких компромиссов с «тихоновцами». Ответом обновленцев на курс митрополита Петра стала повсеместная кампания по обвинению «тихоновцев» в «антисоветизме и политиканстве». В одном из обновленческих документов по вопросу о положении в церковном мире России сообщалось: «Синод не доверяет тихоновщине, имеет в своих руках факты, которые доказывают примесь политического момента в работе тихоновщины. Несмотря на завещание Тихона, тихоновщина до сих пор не организовала комиссию для производства следствия над зарубежными монархически и антисоветски настроенными архиереями. Верхушка тихоновщины не только не ослабляет своей политической деятельности, а занимается разжиганием масс» [96]96
Наука и религия. 1998. № 2. С. 8.
[Закрыть].
Таким образом, сама идея созыва «примирительного собора» оказалась невозможной.
Летом 1925 года представителю ОГПУ Евгению Александровичу Тучкову было поручено провести переговоры с митрополитом Петром по вопросам положения православной церкви и принципиальных основах ее взаимоотношений с властью. Тучков неоднократно приглашал к себе митрополита и вел с ним переговоры о положении церкви в обществе и о принципиальных основах возможных взаимоотношений между ней и государством. В качестве условий возможного правового признания (легализации) православной церкви как целостного организма выставлялись следующие требования: исключение (вывод за штат, отправление на покой, запрещение в священнослужении и т. п.) из числа иерархии «политически неблагонадежных» епископов; осуждение заграничного (карловацкого) духовенства; издание декларации о лояльности церкви; согласование с властями вопросов, касающихся назначения епископата и других наиболее важных внутрицерковных проблем. Хотя ничего нового со стороны властей не выдвигалось и патриарх Тихон ранее давал принципиальное согласие по всем этим пунктам, Петру Полянскому не удалось установить приемлемых отношений с властями. Более того, в органах ОГПУ он рассматривался как фигура «политически неблагонадежная» и «неподходящая» на пост главы церкви.
Петр, со своей стороны, тяготился контактами с ОГПУ. Он считал, что церковь должна и имеет право общения непосредственно с руководителями Советского государства, настаивал на встрече с Рыковым и Калининым, выступая за продолжение той линии, что закладывалась во время встречи с обоими патриарха Тихона. Петр не был ни дипломатом, ни политиком, поэтому некоторые его поступки воспринимались властью весьма болезненно. Главная цель для местоблюстителя, считал Петр, быть со Христом и народом церковным, то есть возглавлять церковь и находиться с большинством паствы. При решении церковных вопросов Петр нередко советовался с архиепископом Феодором (Поздеевским) – настоятелем Данилова монастыря, занимавшим довольно жесткую позицию в отношении советской «безбожной» власти и вообще не одобрявшим контакты с ней. Обращался он также за консультациями к видному дореволюционному общественному и церковному деятелю А. Д. Самарину, который ранее был осужден Ревтрибуналом. И эти контакты с неблагонадежными, по версии ОГПУ, лицами вызывали раздражение.
Вдобавок, что также не нравилось ОГПУ, Петр отвергал обвинения обновленцев в «контрреволюционности» Патриаршей церкви. Свое личное мнение он изложил в специальном послании от 27 июля 1925 года: «Будем пребывать в союзе, мире и любви между собой, будем едино, помогая друг другу, охранять нашу православную веру, являя везде и всюду пример доброй жизни, любви, кротости, смирения и повиновения существующей гражданской власти, в согласии с заповедями Божиими, памятуя, что Церковь Христова ведет верующих только к духовно-нравственному совершенствованию и нет в ней никакого места для политической борьбы, дабы власть видела это, и Дух Божий возглаголал бы через нее благая о Церкви Святой» [97]97
Акты Святейшего Тихона, патриарха Московского и всея России: Позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917–1943. М., 1994. С. 420.
[Закрыть].
Ряд епископов, среди них был и Сергий Страгородский, братски советовали Петру более определенно разъяснить позицию свою и церкви по отношению к государству. Это нужно, подчеркивали они, потому что тему «политиканства тихоновщины» вслед за обновленцами подхватила советская пресса. Петр согласился и даже приступил к составлению специальной декларации, посвященной исключительно этой теме. Ее необходимость вытекала из того факта, что государство видело в качестве возможного переговорщика о легализации православной церкви ее действующего возглавителя, то есть именно митрополита Петра, каковым оно его признавало. Послание (завещание) патриарха Тихона рассматривалось на тот момент государством лишь как документ, хотя и исключительно важный, но имеющий теперь внутрицерковное значение и не могущий быть принятым им, поскольку подписавший его глава церкви скончался и его права перешли к другому представителю церкви.
Но было поздно. В недрах 6-го отделения ОГПУ приступили к подготовке «операции» по замене Петра более податливым и лояльным человеком. В этот период ОГПУ по-прежнему оставалось силой, формирующей советскую государственную вероисповедную политику и являлось главным «куратором» религиозных организаций. Непосредственно функцию надзора осуществляло 6-е отделение секретно-оперативного отдела, возглавляемое Е. А. Тучковым, получившим в церковной среде прозвище «игумен». Он считал выбор патриарха Тихона в отношении Петра неудачным и давно предлагал заменить его на более покладистую фигуру. Весной – летом 1925 года он принимается искать среди архиереев подходящую кандидатуру. И продумывает возможные меры по низложению митрополита Петра.
…В ранний час 3 июня 1925 года Тучков сидел за своим рабочим столом. День обещал быть хлопотным и ответственным: начиналась новая игра против православной церкви. Все необходимые агентурные сводки, справки и доклады лежали у него на столе. Не хватало лишь того, кто по плану спецорганов должен был сыграть роль «взрывного устройства». Но об этом у него уже была договоренность с Владимирским централом, который направил в Москву «папашу», так про себя чекисты называли возможного нового их переговорщика.
Наконец раздался стук в дверь. Вошедший конвоир протянул пакет. Бегло проверив его сохранность, прочтя надпись: «Сов. секретно. С личностью. Москва. СО ОГПУ. Тов. Тучкову», вскрыл. Записка в несколько строк сообщала: «Владимирский губернский отдел ОГПУ при сем направляет под конвоем епископа Яцковского, согласно Вашего распоряжения, и кроме сего сообщаем, что случившаяся некоторая задержка в отправлении является по причине болезни Яцковского».
– Введите, – приказал Тучков конвоиру, все это время стоявшему по стойке «смирно».
В кабинет вошел, тяжело опираясь на палку, высокий грузный человек. Одышка, слезящиеся глаза – все свидетельствовало о его болезненном состоянии. Бледный цвет лица, что называется «ни кровиночки», выдавал в нем тюремного сидельца со стажем, отвыкшего от солнца, воздуха и воли.
Опытному Тучкову достаточно было одного взгляда, чтобы понять душевное состояние собеседника. Он уже знал, как поведет беседу.
– Присаживайтесь поближе к столу, – не поднимая головы и не отрывая взгляда от бумаг, промолвил хозяин кабинета.
Приглашенный сел, затравленно озираясь по сторонам: казенные стол и стулья, серые стены, плотно зашторенное окно, в углу стенографист и часовой.
Выдержав долгую паузу, неспешно перелистывая страницы пухлого дела, Тучков наконец обратил внимание на вошедшего.
– Ну что же, будем знакомиться, я – Тучков Евгений Александрович. А вы?
– Архиепископ Екатеринбургский Григорий, в миру Яцковский Григорий Иулианович.
– Вот и ладненько. – Тучков стал что-то записывать в лежавший перед ним документ. – Да не волнуйтесь вы так, – не отрываясь от бумаг, проговорил он, – не приговор пишу, а анкетку на вас выправляю… для формальности.
Мягкость обхождения следователя немного успокоила арестованного. Подумалось, что все обойдется, если объяснить сейчас все сразу.
– Зачем я тут? Срок мой заканчивается через два месяца. Мне надо домой…
– Отвечу, отвечу… Однако анкету заполним. Ваша национальность?
– Русский.
– Образование?
– Высшее духовное.
– Где служили?
– В Баку, Екатеринбурге.
– Когда, где и кем арестованы?
– 2 августа 1922 года, по ордеру ГПУ, в городе Екатеринбурге, в своей квартире.
– По какой статье обвинялись? Каким было решение Ревтрибунала?
– По делу о сопротивлении декрету об изъятии церковных ценностей… Три года тюрьмы.
С чувством исполненного долга Тучков захлопнул дело и отодвинул от себя, как бы показывая: все неприятное уже позади, сейчас просто побеседуем. Благожелательно улыбаясь, он откинулся на спинку стула, потянулся и совершенно не к месту произнес:
– Вот и лето наступило. Шел на работу – солнышко, птички, теплынь… Эх, к речке бы сейчас, на природу… А вам как погодка?
Допрашиваемый, явно обескураженный настроением и словами «начальника», нерешительно протянул:
– Д-а-а-к… я и не видел всего этого. Знаете ли, тюрьма, вагон… Но… Бог даст, еще по теплу и мне посчастливится выйти.
– А вот этого: «Бог даст» да «Боже мой» – при мне не надо! Не люблю. Разговор у нас с вами предстоит серьезный. Вскрылись новые обстоятельства, указывающие на вашу антисоветскую деятельность.
Опешивший епископ промолвил:
– Да помилуйте, я три года в исправдоме. В одиночке мыши и вши мне соседи, какая там антисоветская деятельность?!
– Милый мой, – когда Тучков «заводился», он переходил на фамильярный тон, – не держите нас за дураков. Имеется в виду то, о чем вы на допросах не сказали, – о делишках ваших в двадцать втором году.
– Не знаю, о чем вы. – Голос у старика задрожал. – Срок-то мне дали… И разве за один и тот же проступок дважды наказывают?
– Во дает! Он со своими нас к стенке в голодный год припирал, бунт подымал, а мы ему ничего припомнить не моги! Отсидел за одно, а теперь, глядишь, посидишь и за другое – за то, что скрыл от нас.
С последними словами Тучков резко встал. Епископу Григорию, затравленно глядевшему на своего собеседника, невольно подумалось: «У-у-у, здоровый мужик, отъелся на казенных харчах». Тучков прошел к окну – на столике рядом стоял графин с водой, налил себе полный стакан и, повернувшись в сторону архиепископа, крупными глотками выпил. Архиепископу при этом чудилось, что через стекло стакана его буравил колючий взгляд показавшегося поначалу столь милым человека в форме. Тучков подошел к нему и, глядя в глаза, проговорил:
– Слово мое такое: скажешь, с кем, где и когда против власти советской смуту готовил, прошу. Не скажешь – дам три года ссылки в Нарым. А сейчас… – Тучков повернулся к часовому и поманил его пальцем. – В Бутырку его, в одиночку, на нары!
Сникший, сбитый с толку, уходил из кабинета «гражданин Яцковский». В висках стучало, лицо горело, подкатывалась тошнота. «Укрепи, Господь, – призывал он, – дай силы, чтобы не пасть перед сатрапом… Да за что же это? Думал, со мной о свободе приближающейся говорить будут, а тут…»
Часовой, крепко взяв его за локоть, вывел за двери.
Тучков стоял в глубине кабинета, молча наблюдая за происходившим. В душе он торжествовал – первый акт задуманного им действа удался на славу. Старик сломлен и дезориентирован. Ожиданию близкой свободы нанесен удар. Оторвал его от размышлений резкий телефонный звонок.
– Женя, ты? – раздался в трубке голос начальника отдела Тараса Дерибаса. – Договорились же о встрече…
Спустя пять минут Тучков был уже в кабинете начальника.
– Что старик? – сразу же начал Дерибас.
– Думаю, плохо ему, вряд ли оправится.
– Обожди, обожди… он нам живой нужен.
– Да я фигурально.
– Фигурально? Любишь ты, Евгений, резкие формы. Сколько я тебя ни учу, что мягкостью брать надо, ты все свое гнешь. Вот и меня пугаешь. Зачти медсправку, что доктора о нашем клиенте пишут.
Тучков пребывал после утренней «разминки» в хорошем настроении и не обращал внимания на ворчание шефа. Знал, что все равно будет так, как он задумал. Достав из захваченного с собой дела медсвидетельство Григория Яцковского, стал читать: «При обследовании груди найдено расширение сердца, а вправо на два пальца тоны сердца чисты, но глуховаты. Умеренно развитой артериосклероз, ослабление зрения, отеки и хроническая худосочная сыпь на ногах…»
– Хватит, ясно – жить будет! Теперь о деле. Читал я твои предложения. В целом согласен. Сделаем так: «папашу» держим в Бутырках пару недель, ты к нему шептуна подошли, пусть ненавязчиво чернит Петра, развивает мысль, что скинуть надо несговорчивого местоблюстителя, от которого всем в церкви плохо, а для того, дескать, надо объединяться умным епископам. Да, пусть намекает на то, что ему и следует их возглавить.
– Когда повторно допрашиваем?
– Повременим. Пусть ждет и мучается: зачем да за что держат? И пусть боится, что ты копаешь под него, новое политическое дело шьешь.
– Может, пока время есть, еще кого подобрать из архиереев?
– Не надо, ставим на «папашу». Через две недели – на допрос. И предлагай, предлагай: легализацию, Собор, патриаршество…
– А как с Введенским и его компанией?
– Держи на поводке, пусть ждет. Тоже Собор обещай, но с условием, что на нем они продолжат свои разоблачения Петра.
– Да не найдут они нужного…
– Не найдут они – найди ты!
Через две недели Григорий Яцковский вновь был вызван на допрос. К тому моменту он уже понял, чего от него хотят. Встреча была недолгой. Получив от архиепископа согласие возглавить оппозицию «контрреволюционному» местоблюстителю, Тучков сообщил, что по распоряжению председателя ОГПУ В. Р. Менжинского Григорию дали семь дней свободы, чтобы найти себе сторонников в заговоре против Петра.
В условленный срок архиепископ исполнил поручение и принес список, в который кроме него вошли архиепископ Константин (Булычев), епископ Борис (Рукин)… всего семь человек, которые готовы были выступить против местоблюстителя. Список взяли, а архиепископа отправили во Владимир досиживать оставшиеся пару месяцев, чтобы не вызвать подозрения в церковной среде. Наказано было явиться в Москву в начале осени и ожидать вызова. Так начинался «григорианский раскол» в православной церкви.
Между тем обновленцы все лето 1925 года интенсивно готовились к своему III Поместному собору. Его открытие в присутствии представителя патриарха Константинопольского архимандрита Василия (Димопуло) состоялось 1 октября в храме Христа Спасителя. Рабочие заседания проходили в III Доме советов на Делегатской улице, где в 1923 году проходил и «разбойничий» обновленческий собор, низложивший патриарха Тихона, в них принимало участие более трехсот человек, среди них – более ста архиереев. Избран был Синод из тридцати пяти человек, а в его составе – президиум из пяти членов во главе с митрополитом Вениамином (Муратовским).
Но реальным главой обновленчества стал А. Введенский, принявший к тому времени титул митрополита. Он же выступил и с основным докладом «О современном положении в православии», в котором не было ничего нового, да и к манере публичных выступлений митрополита попривыкли. Но на этот раз «изюминка» докладчиком была припасена на конец выступления. Когда все уже готовились к ставшим обязательными бурным аплодисментам после доклада лидера обновленчества, он огорошил соборян сенсационным заявлением, зачитав письмо обновленческого епископа Николая Соловейчика, более года назад посланного в Уругвай с титулом епископа Южной Америки. Тот признавался, что перед отъездом, в мае 1924 года, тайно встречался с патриархом Тихоном и митрополитом Петром и получил от патриарха им собственноручно подписанное послание в адрес карловацкого духовенства. В нем Тихон писал, что церковь «не может благословить великого князя Николая Николаевича, раз есть законный и прямой наследник престола – великий князь Кирилл». Тем самым выходило, что патриарх поддерживал негласную связь с зарубежным духовенством, а значит, поддерживал его антисоветскую позицию вопреки своим же неоднократным публичным заявлениям о лояльности советской власти.
Нет никаких сомнений, что это была заранее заготовленная политическая провокация, точно рассчитанный циничный удар «ниже пояса» по руководству Патриаршей церкви. То был постыдный эпизод в жизни Александра Введенского, добровольно исполнявшего задуманный Лубянкой ход, призванный придать видимость обоснованности подготавливаемых репрессий против митрополита Петра и его сторонников, а заодно и припугнуть наиболее несговорчивых «тихоновцев» и тем подтолкнуть их к примирению с обновленцами.
Собор взорвался. В специальной резолюции было записано: «Собор констатирует непрекращающуюся связь тихоновщины с монархистами, грозящую Церкви грозными последствиями, и отказывается от мира с верхушкой тихоновщины».
Со стороны обновленцев начинается травля митрополита Петра. В «Известиях» публикуется уничижительная характеристика, которую дал ему митрополит Александр Введенский: «Застарелый бюрократ саблеровского издания, который не забыл старых методов церковного управления. Он опирается на людей, органически связанных со старым строем, недовольных революцией, бывших домовладельцев и купцов, думающих еще посчитаться с современной властью».
Было очевидно, что действия обновленцев не спонтанны, а являются частью плана, направленного на удаление митрополита Петра и внесение раскола и дезорганизации в «тихоновскую» церковь.
Выждав для приличия некоторое время, репрессивные органы приняли сообщенные Введенским сведения к проверке. 11 ноября Антирелигиозная комиссия при ЦК РКП(б) заслушала доклад Тучкова о положении в Патриаршей церкви и дала ему поручение «ускорить проведение наметившегося раскола среди тихоновцев. В целях поддержки группы, стоящей в оппозиции к Петру, поместить в „Известиях“ ряд статей, компрометирующих Петра, воспользовавшись для этого материалами недавно закончившегося обновленческого Собора. Просмотр статей поручить тт. Стеклову И. И., Красикову П. А. и Тучкову. Им же поручить просмотреть готовящиеся оппозиционной группой декларации против Петра. Одновременно с опубликованием статей поручить ОГПУ начать против Петра следствие».
К концу октября практически все наиболее авторитетные иерархи, проживавшие в Москве и ближайшем Подмосковье, были арестованы. Становилось очевидным, что кольцо вокруг местоблюстителя сжимается. Опасаясь и предвидя худшее, митрополит Петр 5 декабря пишет завещание, в котором на случай своей кончины распоряжается о временном предоставлении прав и обязанностей местоблюстителя. Вновь, как и в распоряжении патриарха Тихона, указываются митрополит Казанский Кирилл, митрополит Ярославский Агафангел, но добавляется и третья кандидатура – митрополит Новгородский Арсений (Стадницкий). Вместе с тем Петр указывает еще одного возможного кандидата на заместительство, в случае если никто из прежде указанных архиереев не сможет вступить в отправление прав местоблюстителя. Это – митрополит Нижегородский Сергий (Страгородский).
На следующий день Петр составляет еще одно распоряжение. В нем предусматривается, что в случае невозможности для него отправлять обязанности местоблюстителя их временное исполнение поручается последовательно митрополиту Нижегородскому Сергию (Страгородскому), митрополиту Киевскому Михаилу (Ермакову) и архиепископу Ростовскому Иосифу (Петровых).
Судьба Петра была решена на заседании Антирелигиозной комиссии 9 декабря 1925 года. Проводимая Петром церковная политика была признана «явно враждебной Соввласти», а собранные ОГПУ улики были определены как достаточные для ареста и начала следствия.
На следующий день патриарший местоблюститель митрополит Крутицкий Петр (Полянский) был арестован по подозрению в «политической неблагонадежности», доставлен на Лубянку, а спустя несколько дней начались его интенсивные допросы. Его слова о том, что он противником советской власти никогда не был, советскую власть признает и ее распоряжениям подчиняется, в расчет не брались, и он был выслан в Сибирь.
