Текст книги "Патриарх Сергий"

Автор книги: Михаил Одинцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)

Год 1913-й стал и последним годом жизни родной тетки Сергия Страгородского по отцовской линии Евгении (Страгородской), игуменьи первоклассного общежительного женского Новодевичьего Алексия, человека Божия, монастыря (до 1897 года – арзамасская Алексеевская обитель). Монастырь был хорошо известен не только в Нижегородской епархии, но и по всей России. Славен он был своей золотошвейной мастерской, широкой благотворительностью и делами милосердными. В обители на воспитании находились девочки-сироты, а на содержании – заштатные престарелые священники с семьями, а также овдовевшие жены священнослужителей. Настоятельница монастыря состояла в различных общероссийских благотворительных и просветительских организациях. С 1898 года по благословению епископа Холмского Тихона (Белавина) игуменья Евгения являлась действительным членом Холмского православного Свято-Богородицкого братства. С 1899 года состояла она почетным членом общества в честь святой равноапостольной Нины и одновременно вступила в попечительство «Человеколюбивого общества»… Матушка Евгения удостоена была многих наград Святейшего синода, а в 1913 году была принята во дворце государыни императрицы Александры Федоровны. За свою 35-летнюю деятельность и усердную службу в марте 1914 года игуменья Евгения была пожалована именным «портретом его императорского величества государя-императора Николая II».

27 апреля 1914 года, в девять часов утра, Евгения Страгородская скончалась. Горестное известие разнеслось по Арзамасу. На следующий день, бывший по традиции базарным, об этом узнали и жители окрестных сел и деревень. Толпы народа потянулись в Алексеевский монастырь, где почти беспрерывно служились панихиды. Похоронили игуменью Евгению 29 апреля рядом с отцом, протоиреем Иоанном Страгородским, напротив алтаря Вознесенского собора обители. Для Сергия Страгородского, не смогшего в предгрозовые дни кануна Первой мировой войны выехать из Петербурга, печальное известие означало одно: из всех прямых родственников у него осталась только сестра Александра, вышедшая замуж за священника Евгения Архангельского и проживавшая в Арзамасе. Некоторое время спустя в дом Сергия принесли и последний «привет» Евгении Страгородской – посох, когда-то подаренный ей племянником. Уже став патриархом, Сергий не расставался с ним. И можно было видеть его в патриаршей руке, когда он во время богослужения шествовал с ним по алтарю и солее при каждом малом выходе.

Как обращение из прошлого к нынешним арзамасцам можно воспринимать чудом сохранившееся в местном краеведческом музее обезображенное надгробие из черного мрамора, на котором еще можно прочесть надпись: «Под сим крестом покоится Алексеевскою монастыря приснопамятная игумения Евгения. Скончалась 27 апреля 1914 года на 81 году. Управляла обителью 35 лет».

В годы Первой мировой войны отношения между Синодом и правительством заметно ухудшились, что было связано с общим кризисом общественной системы. Да и сам Синод раздирали противоречия. Фактически его делами распоряжался Григорий Распутин. Взрыв недовольства вызвали события 1915 года, когда на Петроградскую кафедру вместо митрополита Владимира (Богоявленского) был перемещен экзарх Грузии митрополит Питирим (Окнов) – ставленник Распутина, а Владимир был отправлен в Киев. Питирим сразу же занял видное место при дворе, пытаясь проводить в Синоде политику придворной камарильи, помня слова императрицы Александры Федоровны о русских епископах и членах Синода: «Все они какие-то странные, очень мало образованны, с большим честолюбием… Это какие-то духовные сановники… Народ идет не за сановниками, а за праведниками».

Однако на этот раз бесцеремонное вмешательство светских властей вкупе со старцем вызвало протест со стороны Синода. Сергий возглавил оппозицию в Синоде и составил письменный отзыв на имя государя. За это он и удостоился выговора и неудовольствия в первую очередь со стороны императрицы Александры Федоровны. Члены Синода бойкотировали Питирима, который молча здоровался при посещении заседаний Синода, ни с кем не общался и также молча уезжал. Игнорировались и действия обер-прокурора Раева, сторонником которого выступали Питирим и митрополит Московский Макарий (Невский). Все его предложения заведомо проваливались остальными членами Синода – митрополитом Киевским Владимиром, архиепископами Новгородским Арсением, Финляндским Сергием, Дмитровским Тихоном; епископами – Нижегородским Иаковом, Гродненским Михаилом, а также протопресвитером военного духовенства Г. И. Шавельским и даже протопресвитером придворного духовенства Дерновым. Из 30–40 запланированных к обсуждению в Синоде дел решение принималось по трем-четырем, остальные откладывались. Откладывались… до неопределенного времени. Центральное церковное управление фактически было полностью парализовано.

К концу 1916 года выявилось со всей очевидностью резкое социальное противостояние в российском обществе. Народные массы были за народовластие, жаждали демократических перемен. Изнуренная долгой, опостылевшей войной, потрясенная скандалами в верхах, стиснутая проблемами, Россия ощущала тягу к свободе, к самостоятельности, к закону, миру и порядку. Самодержавие и придворная камарилья всеми воспринимались как препятствие на пути к освобождению.

Февраль 1917 года: свобода! свобода! свобода!

Рубеж 1916–1917 годов – время, тягостное для православной церкви. Вместе с ослаблением своего «исторического союзника» угасала и она, ощущая на себе волны недовольства, озлобления и ожесточения верующих масс. Как записал в своем дневнике помощник начальника канцелярии Синода С. Г. Рункевич, «темные силы, бездарные и беспринципные, пользуясь суеверным настроением царицы, при посредстве известного старца Распутина, овладели влиянием на царя и, выдвинув ничтожного недостойного архиепископа Питирима на пост Петроградского митрополита и не менее ничтожных лиц на посты государственных представителей в церковном правительстве, вносили в церковную жизнь ужасающее разложение».

По меткому выражению лидера кадетской партии П. Н. Милюкова, «атмосфера насыщена электричеством, все чувствуют приближение грозы, и никто не знает, куда упадет удар». И удар разразился и пал на лицо, которое многие считали одним из главных виновников маразма, разъедавшего царский двор. Был убит Распутин. В высших кругах, особенно в Государственной думе, в политических партиях почти открыто говорили о зреющем дворцовом перевороте в пользу наследника Алексея. И это воспринималось как второй возможный удар судьбы по дряхлеющему на глазах зданию абсолютистской монархии.

Почти физически ощущались разложение власти, ее неспособность предотвратить надвигающуюся катастрофу, утрата ею остатков авторитета в российском обществе. В этой агонии власть лихорадочно искала «виновников» внутреннего разложения общества, тех, кто препятствовал, по ее мнению, укреплению патриотического духа в борьбе с внешним врагом – Германией и ее союзниками. По стране прокатилась волна погромов против еврейского и немецкого населения, выходцев из стран, входящих в воюющий с Россией блок. Были арестованы или высланы из страны многие лидеры протестантских церквей и общин, закрыты молитвенные дома, вводился запрет на распространение религиозной литературы.

Но история распорядилась по-своему, и назревавший переворот произошел не сверху, а снизу, не планомерно, а стихийно.

Уже 23 февраля 1917 года в Петрограде появились первые признаки народных волнений. На следующий день мирные митинги уступили место первым вооруженным столкновениям с полицией. 25 февраля работа фабрик и заводов, занятия в учебных заведениях приостановились. Весь Петроград вышел на улицы. У здания Городской думы произошло крупное столкновение народа с полицией, а на Знаменской площади при таком же столкновении казаки приняли сторону народа, бросились на военную полицию и обратили ее в бегство. 26-го, в воскресенье, правительство приготовилось к решительному бою. Центр столицы оцепили патрули, повсюду были установлены пулеметы. Однако это не устрашило толпу. В громадном количестве, со знаменами, люди ходили по улицам, собирались на митинги. С санкции правительства в возникающих столкновениях народа с полицией были пущены в ход пулеметы. Чтобы усилить полицию, часть солдат была переодета в полицейские шинели, что вызвало в полках Петроградского гарнизона волнения и чрезвычайное негодование и дало толчок к переходу на сторону восставшего народа.

В то время как в центре столицы устанавливали пулеметы, в здании Синода на Сенатской площади собрались его члены. Но не все смогли прибыть, не было и обер-прокурора Н. П. Раева. Вел заседание его заместитель князь Н. Д. Жевахов. Перед началом заседания он, обращаясь к первенствующему члену митрополиту Киевскому Владимиру (Богоявленскому), указал на происходящие революционные волнения и призвал выпустить воззвание к населению, с тем чтобы оно не только было прочитано в церквях, но и расклеено на улицах. Он призывал, настаивал, заклинал присутствующих не стоять в стороне от разыгрывающихся событий, выступить на стороне правительства, выпустить воззвание со словами вразумления к пастве, с грозным предупреждением к тем, кто посягает на веру, царя и отечество. Но предложение повисло в воздухе.

– Это всегда так, – помедлив, отвечал митрополит Владимир, – когда мы не нужны, нас не замечают, а в момент опасности к нам первым обращаются за помощью.

Князь пытался настаивать, уговаривать, но иерархи заупрямились и с воззванием ничего не получилось. Никто из присутствовавших и не предполагал, на пороге каких событий стоят Россия, церковь, народ. Прошедшее заседание Синода оказалось последним при царском режиме.

В последующие несколько дней монархия рухнула, уступая место спешно сформированному Временному правительству. Опубликованная им 3 марта декларация среди прочего обещала и религиозные свободы, сохраняя при этом прежний порядок государственного управления церковными делами: Святейший правительствующий синод и пост обер-прокурора – государственного контролера жизни церкви. Его занял член Государственной думы, председатель думской комиссии по церковным делам В. Н. Львов, сторонник октябристов.

4 марта в заседание Синода впервые явился Львов, объявивший об «освобождении» церкви от былой зависимости от самодержавия и заявивший, что отныне церковь вправе самостоятельно определить форму церковного самоуправления. А пока предложено было принимать к исполнению директивы правительства от обер-прокурора и через него же подавать в правительство просьбы и предложения. Тут же из зала вынесли стоявший многие годы у стены царский трон – символ прежней верховной власти. Эта сцена была тяжела не только для крайне консервативных членов Синода – митрополитов Макария (Невского), Владимира (Богоявленского) и Питирима (Окнова), но и для сравнительно умеренных и либеральных иерархов Сергия (Страгородского), Тихона (Белавина). «Сжигали» то, чему еще вчера поклонялись.

По инициативе Львова 6 марта Синод обнародовал послание, открывавшееся весьма характерными словами: «Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни». Под началом обер-прокурора Синод принял к сведению акты от 2 и 3 марта об отречении Николая II и Михаила Романовых от престола, предписал духовенству совершать молебствие об «утешении страстей» и провозглашать «многолетие» «богохранимой державе Российской и благоверному Временному правительству». Тогда же рекомендовано было проводить уездные и епархиальные съезды с принятием резолюций в поддержку новой государственной власти, читать проповеди и поучения, устраивать внебогослужебные беседы приходских священников и правящих архиереев с паствой.

Через обер-прокурора Временное правительство намеревалось осуществить свою программу реформ государственно-церковных отношений. Предполагалось объявить амнистию по всем «религиозным делам»; отменить сословные и вероисповедные ограничения; обеспечить равенство религий, а также и граждан независимо от их отношения к религии; отменить обязательное преподавание в государственной школе Закона Божьего; передать в ведение Министерства народного образования церковно-приходские школы; снять ограничения на деятельность старообрядческих, римско-католических, униатских, протестантских, мусульманских, буддистских и прочих религиозных организаций.

Отношение к этой системе правительственных мер со стороны Синода, состав которого был утвержден еще Николаем II, было неоднозначным, скорее отрицательным, ибо рассматривались они как покушение на «первенствующее» и «господствующее» положение Русской церкви в государстве и обществе. Отсюда глухое сопротивление действиям обер-прокурора, стремление притормозить реформы. Да и на местах, как сообщали агенты Временного правительства, именно православное духовенство всячески противилось новым политическим и церковным веяниям, поминая за богослужением царя и держа себя так, как будто ничего и не случилось. В результате Львов в середине апреля решился пойти на роспуск старого состава Синода и объявить созыв нового. Исключение было сделано лишь в отношении Сергия Страгородского.

…25 апреля архиепископ Сергий в синодальном храме возглавил молебен. Присутствовали вновь назначенные члены Синода, в том числе и представители от белого духовенства. После службы перешли в зал заседаний и сели за общий полукруглый стол. С его внешней стороны – архиереи, протоиереи; с внутренней, напротив, – Львов со своей свитой.

Первым заговорил обер-прокурор. Он просто метал громы и молнии, сообщая о «церковных нестроениях» и «дезорганизациях в церковной жизни». Обвинял Синод и православную церковь в анемии, нежелании идти навстречу демократическим изменениям, которых требует от них паства.

– Так вот, – завершал свою «погромную» речь Львов, – пока не окрепла демократия в церкви, пока не установились правильные отношения всех составляющих церковного организма, до тех пор, – сжатый его кулак с силой ударил по столу, – обер-прокурор не может не вмешиваться в жизнь церкви и не проявлять при этом даже некоторого самовластия.

После некоторого оцепенения, вызванного бунтарской речью обер-прокурора, вдруг со всех сторон понеслось:

– Превышаете полномочия! Не желаете считаться с мнением церковной общественности! Мы будем протестовать!

Встал со своего места и архиепископ Сергий. Достал свернутый вчетверо листок и принялся читать:

– «Мы повинуемся воле Временного правительства и разъезжаемся по своим епархиям. Но мы заявляем протест…»

То был подготовленный членами Синода старого созыва текст заявления. В нем они выражали свое недовольство и желали обратить внимание власти на произвол в отношении церкви. Уволенные иерархи поручили Сергию, как единственному оставшемуся в составе Синода, довести его содержание до обер-прокурора. Он продолжал читать:

– «Мы протестуем, поскольку созыв нового состава Синода неканоничен. Ибо и сами епископы в Синод должны избираться всем епископатом, а пресвитеры – всем духовенством. Этого нет, и потому мы протестуем».

Завершив, Сергий хотел было и от себя лично привести доказательства обоснованности претензий уволенных, но смог только произнести: «Господин обер-прокурор…» И тут же был грубо прерван Львовым. Все поняли, что отныне инициатива в деятельности Синода принадлежит не им, а, как это бывало и ранее, обер-прокурору. Им же оставлена незавидная роль марионеток, послушно исполняющих его указания.

Положение архиепископа Сергия весной – летом 1917 года было очень сложным. Он единственный из прежнего состава был оставлен, и этим подчеркивалось его особенное положение в епископате. Фактически он оказался в положении первоиерарха Русской церкви. Чаще всего именно он от имени членов Синода вступал в переговоры с обер-прокурором. Приходилось ему активно участвовать в разработке церковных материалов к реформе, возглавлять синодальные комиссии, принимать многочисленные делегации из епархий. Подчеркнем, что современники наиболее характерной чертой архиепископа считали именно способность уживаться с различными политическими течениями, идти при необходимости на компромиссы и тактические уловки, проявлять «законопослушание» и при этом умело отстаивать свои убеждения. Все эти качества в полной мере проявились в те месяцы, когда главной целью было подготовить созыв Поместного собора и надо было уступать претензиям Временного правительства, поддерживать обер-прокурора и одновременно обеспечивать единство Синода, сглаживая противоречия как между различными группировками внутри него, так и между ними и обер-прокурором.

В отсутствие Львова, отправившегося в очередной раз в Москву, Синод решился продемонстрировать свою открытость реформам и объявил о проведении скорейших выборов на Петроградскую и Московскую митрополии. В Петрограде газеты писали: «Граждане Церкви! Идите в храмы, принимайте участие в выборах, созидайте обновленную церковную жизнь!»

В «Церковно-общественном вестнике» печатались биографии тех, кто выдвигался на Петроградскую кафедру. В очерке, посвященном Сергию Страгородскому, его убеждения, по мысли составителя, характеризовались как «церковно-прогрессивные». Подчеркивалось также, что «его простое, любящее сердце и его способность понимать душу человека объединяют вокруг него самые разнообразные элементы: и простого мужика или монаха из захолустья, и важного генерала, и старовера, и интеллигента. Это сочувствие всему искреннему и достойному, равно как и несчастному и озлобленному человечеству, всегда было в нем нелицемерно истинным, чуждым рисовки и политиканства».

С 11 мая 1917 года в каждом из действующих храмов Петрограда проходили собрания по выдвижению делегатов на епархиальный собор. Он открылся 23 мая в присутствии 1600 делегатов. Первый день его работы прошел в предварительных собраниях, на которых выдвигались и обсуждались кандидатуры. Всего их было названо одиннадцать: из епископов и белого духовенства. Включен был в список и архиепископ Сергий Страгородский.

24 мая в Казанском соборе после литургии и молебна началось предварительное голосование по кандидатам. Оно определило трех лидеров – епископ Гдовский Вениамин (Казанский) – 699 голосов, архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский) – 398, епископ Уфимский Андрей (Ухтомский) – 364 голоса. При окончательном голосовании абсолютное большинство делегатов отдало предпочтение епископу Вениамину. Синод признал итоги выборов и возвел Вениамина в сан архиепископа. Месяц спустя на епархиальном собрании в Москве был избран на пост митрополита Московского архиепископ Тихон (Белавин).

…30 мая, как обычно, в 12 часов дня началось заседание Синода. Рассматривались накопившиеся телеграммы и обращения правящих иерархов о переводах и увольнениях на покой, о конфликтных ситуациях между епископами и духовенством в епархиях. Медленно, тягуче шло обсуждение документов по бракоразводным вопросам. И когда казалось, что подошел конец затянувшемуся заседанию и синодалы предвкушали хоть и небольшой, но отдых, в зал буквально влетел Львов. Тут же, с ходу, он призвал всех остаться для экстренного заседания. Заинтригованные члены Синода снова расселись по своим обычным местам.

– Хочу дать отчет о поездке в Москву, – начал обер-прокурор. – Вы знаете, что там состоялся всероссийский духовно-педагогический съезд. И все бы прошло хорошо, но в окончательных решениях съезд превысил свои полномочия. А именно: утвердил необходимость передачи епархиальных училищ в ведение Министерства народного образования, а еще реформировать Учебный комитет Синода, введя туда кроме лиц, избираемых Синодом, представителей съезда. Я думаю, что вопросы эти должны были быть первоначально обсуждены в нашем заседании, а затем рассмотрены на Всероссийском съезде клира и мирян, а уж потом мы могли бы выслушать мнение педагогов. Но свершилось то, что свершилось, и нам надо реагировать на столь неприятный инцидент.

Слушающие обер-прокурора недоуменно переглядывались, поражаясь его словам и пафосному негодованию в защиту церковных школ. Всем была уже известна речь, произнесенная обер-прокурором на том собрании. Его слова, объяснявшие все и вся: «Пора, давно пора передать в ведение Министерства народного образования не только женские училища, но и семинарии и мужские училища. И дело это неизбежное, так как власть ни гроша не даст на духовно-учебные заведения», – были буквально на слуху у всех. И вот сейчас их делано-крикливо убеждали в обратном. «Что это, – думали синодалы, – непоследовательность, легкомысленность? Но может ли нечто подобное позволять себе человек, которому поручено быть блюстителем церковных интересов?»

Как оказалось, то была увертюра к главному, что хотел донести Львов до синодалов. Таким же кавалерийским наскоком он предложил тотчас реформировать Синод. Распустить нынешний его состав как не имеющий должного авторитета и избрать новый на предстоящем в середине июня московском Всероссийском съезде духовенства и мирян. Столь экстравагантный ход вызвал бурю эмоций. Обычно спокойный и несколько флегматичный архиепископ Платон (Рождественский), экзарх Грузии, с необычной для него твердостью буквально выкрикнул:

– Данное ваше заявление вынуждает всех нас тотчас же сложить полномочия. Мы не считаем себя подлежащими переизбранию со стороны Всероссийского съезда. Мы можем подчиниться лишь воле Временного правительства.

– Обер-прокурор, – подхватил протоиерей Филоненко, – использовал нас, чтобы в критическую минуту церковной разрухи заткнуть образовавшуюся брешь в церковном корабле, а затем вышвырнуть, как ненужный материал, за борт.

Спор разгорелся нешуточный. И со стороны других членов Синода в адрес обер-прокурора последовали обвинения в неискренности, коварстве, нежелании вести кропотливую работу по подготовке Собора, превышении, в который уже раз, своих полномочий, в авантюризме его церковной политики, чреватой тяжелыми последствиями для понемногу налаживающейся церковной жизни. Единодушно отвергая домогательства обер-прокурора, члены Синода подчеркивали, что болеют не за себя и свои личные интересы, а за права и достоинство Синода. По нахмуренному лицу Львова было видно, что реакция присутствующих была для него неприятной. Но помощь пришла к нему с неожиданной стороны.

– Я вполне понимаю намерения обер-прокурора и всячески готов разделить с ним усилия по обновлению церкви, – негромко, но отчетливо заявил вдруг архиепископ Сергий. Все повернули головы в его сторону, на лицах читалось недоумение… – И не понимаю, – продолжал Сергий, – почему мы должны противиться. Нам же неприлично даже отстаивать неизменность нынешнего состояния. Ведь мы сами к нему руку приложили. И наше упорство выглядит личностным.

Услыхав такое, Львов заметно приободрился, тогда как члены Синода поникли, обескураженные «ходом» Сергия. Однако Львов не решился «дожимать» синодалов и, поразмыслив, заявил:

– Сожалею, но из всех вас один только архиепископ Сергий не обуреваем личностными страстями, затмевающими необходимость назревших изменений. Но, не желая идти на конфронтацию, стремясь доказать свою лояльность церкви, я снимаю свое предложение.

6 июня, во вторник, члены Синода почти в полном составе собрались в зале заседаний. Предложенная повестка была очень насыщенной. Сначала рассматривали заявление съезда петроградского духовенства о возведении в сан петроградского митрополита вновь избранного на эту кафедру архиепископа Вениамина. Затем заслушали заявление съезда ярославского духовенства, выразившего недоверие своему правящему иерарху архиепископу Агафангелу (Преображенскому) по причине его «сановитости», «недоступности» и «покровительства бюрократам».

Дошла очередь и до заявления от делегации духовенства от Владимирской епархии. Ее члены решительно потребовали увольнения архиепископа Алексия (Дородницына), указывая, что в противном случае эксцессы и рознь будут необычайные. И теперь уже, говорили они, в некоторых храмах перестали поминать архиепископа, а там, где его имя поминают, ширятся протесты со стороны богомольцев. В конце концов делу помогло поступившее от самого смещенного владыки прошение. Он сообщал, что приехать в Петроград не может по болезни, а потому просил дать ему двухмесячный отпуск, а потом уволить на покой. На том и порешили.

Затем заговорили о поездке архиепископа Платона в Киев. Она мыслилась как расследование «украинофильского движения», раскалывающего единство Российской церкви, и как попытка усилить организацию борьбы с пропагандой униатства.

– Так что же делается! – говорил Платон. – Шептицкий, митрополит униатский, открыто ведет пропаганду среди православных не только в Галиции, но и в православных епархиях внутренней России, а Временное правительство официальный титул униатского митрополита в Юго-Западной России ему присвоило.

Платона поддержали и другие, наперебой стали предъявлять дополнительные претензии. Преосвященного Сергия как председателя Миссионерского совета просили обратить особое внимание на пропаганду католичества в Петрограде, где, по мнению многих, униаты устроили крестный ход, затмивший все предшествовавшие православные ходы. Предлагались конкретные ответные действия: совершить специальную поездку в Киев, чтобы там организовать активную православную пропаганду и решительно противостоять униатам; созвать на Юге России съезд епископов для организации борьбы с униатством.

Как видим, взаимоотношения Синода с обер-прокурорской властью были достаточно остры и чреваты конфликтом. Но все же обе стороны понимали необходимость шагов навстречу Поместному собору. Постановлением Синода от 8 мая вся подготовительная работа была возложена на Предсоборный совет.

Уже 12 июня в Синодальной церкви состоялся молебен под возглавлением архиепископа Сергия по случаю открытия заседаний совета. В синодальном зале заседаний впервые собрались съехавшиеся члены совета. Выступая перед ними, Сергий напомнил о предыдущих работах Предсоборного присутствия и Предсоборного совещания и назвал открывающиеся заседания Предсоборного совета третьей попыткой на пути к Поместному собору. Он призывал присутствующих отбросить всякие колебания, решительно взяться за работу, поскольку Собор, как он выразился, «при всем его мистическом величии есть явление для Церкви повседневно необходимое, есть условие ее нормальной жизни, без которого она не может жить, как нельзя жить без пищи и воздуха».

В состав совета были делегированы не только представители иерархии, клира, ученой корпорации, но и представители «общественных слоев». Образованы были десять отделов по подготовке проектов различных соборных документов по тем или иным аспектам реформы. На архиепископа Сергия легло бремя общего руководства работой совета, и кроме того, он председательствовал и выступал с докладами на наиболее важных заседаниях. Так было, к примеру, когда обсуждался его доклад о высшем церковном управлении. Примечательно, что в новых политических условиях и при антимонархических настроениях вместо патриарха в документах мыслился некий вновь учреждаемый коллегиальный орган, а патриаршество преподносилось как дело «противохристианское», противоречащее «духу соборности». Очевидно, в этом проявилась «дипломатия», ибо отказ от восстановления патриаршества, как казалось членам Предсоборного совета, создавал наиболее благоприятные для церкви в глазах правительства условия к разрешению проведения Поместного собора.

Нешуточная борьба разгорелась в Предсоборном совете относительно устройства высших органов церковной власти. Меньшая часть членов совета настойчиво выступала за наличие лишь одного органа – Священного синода. Причем мыслилось, что в его составе епископат будет представлен в заведомом меньшинстве, и тем самым мнение епископата фактически не имело какого-либо значения при решении дел в Синоде. Большинство пыталось отстоять идею двухпалатной системы управления: из Священного синода и Высшего церковного совета, дабы епископы могли самостоятельно обсуждать и выносить свое коллегиальное решение. Председательствовавший на том заседании архиепископ Сергий отстаивал вариант большинства. Он был убежден, что возрождение церкви невозможно без участия иерархии, а потому лишать ее влияния на управление церковной жизнью недопустимо. «Мы настаиваем, – говорил Сергий, – чтобы русский епископат имел свое представительство в лице Священного синода, откуда исходили бы, например, благословения и другие чисто иерархические решения как от лиц, имеющих на то божественное право. От этого права мы отказываться не можем, и церковь с нас этой обязанности никогда не снимет, пока она православная церковь». Во многом благодаря твердости архиепископа Сергия Предсоборный совет согласился с его точкой зрения. Ее правильность подтверждена была и позднее, теперь уже на заседаниях Поместного собора, утвердившего высшие церковные органы управления в лице Священного синода и Высшего церковного совета.

Остроту тогда набирал и вопрос о церковно-приходском имуществе, месте священника в управлении хозяйственными делами общины. И вновь Сергий предлагал иные, чем прежде, пути разрешения как уже существующих, так и неизбежных в будущем конфликтов. Ссылаясь на апостольские времена, он указывал, что если есть недовольные распоряжениями пастырей, то надо предоставить самим христианам управлять приходскими хозяйственными делами. «Раз нам не доверяют, – заключал он, – сами хотят все контролировать, мы тотчас же отказываемся от всяких внешних хозяйственных дел, но наше служение, „служение слова“, остается при нас».

Предсоборный совет заседал в обстановке углубляющегося кризиса Временного правительства, обостряющейся борьбы между различными социальными силами и движениями, политическими партиями. Митрополит Евлогий (тогда архиепископ Волынский) спустя 30 лет так описывал обстановку, в которой работал совет: «Наша работа протекала в тревожной, накаленной атмосфере. Помню, 3 июля, не успели мы прийти на заседание, раздался пулеметный треск: тра-та-та… тра-та-та… Смотрим в окно – толпа народу… Рабочие, работницы, красные флаги. Крик, шум, нестройное пение „Интернационала“… По тротуарам бегут испуганные прохожие, мчатся грузовики с вооруженными до зубов людьми. Доносятся ружейные выстрелы. Члены нашего собрания нервничают. Кричат председателю архиепископу Сергию: „Закройте! Закройте заседание!“ Но он спокойно возражает: „Почему нам не работать?“» <sup>[34]34
  Евлогий (Георгиевский), митрополит.Путь моей жизни: Воспоминания. М., 1994. С. 269.


[Закрыть]</sup>.

Работа продолжалась, и даже прибывшие с Васильевского острова архиереи, с большим трудом добравшиеся до Литейной, своими бледными расстроенными лицами не поколебали хладнокровия председателя. Так под треск пулеметов и выстрелов в этот день работал Предсоборный совет.