355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Одинцов » Патриарх Сергий » Текст книги (страница 11)
Патриарх Сергий
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 04:08

Текст книги "Патриарх Сергий"


Автор книги: Михаил Одинцов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)

– Когда в церкви заходил спор о применении строгости или о снисхождении, она всегда становилась на сторону снисхождения. Об этом свидетельствует церковная история. За строгость всегда стояли сектанты и фарисеи. Сам Господь, Спаситель наш, бывший другом мытарей и грешников, сказал, что Он пришел грешников спасти, а не праведников. Поэтому нужно брать человека таким, какой он есть, и спасать его, падшего. В первые времена христианства для идеального христианина не могло быть и речи о разводе: ведь если для своего спасения нужно страдать ради Христа, то к чему развод, к чему удобство жизни? Но запрещать развод в наши дни, для наших слабых силами христиан, значит губить их.

Острота состоявшейся дискуссии привела к тому, что проект определения, составленный отделом о церковной дисциплине, был возвращен после обсуждения Совещанием епископов. Лишь спустя месяцы, в ходе третьей сессии, отделу удалось отстоять большинство своих предложений и Соборное определение все же было принято.

Вечером того же дня Сергий пригласил членов отдела собраться вновь, поскольку накопилось множество вопросов, не были подготовлены ответы на запросы из Собора. В этот раз разговор пошел о ношении духовенством светского платья и о стрижении волос. Обсуждение получилось на удивление оживленным. Столкнулись две основные точки зрения: первая – отменить обязательность ношения бороды и длинных волос и разрешить духовенству носить светское платье вне храма; вторая – оставить все как есть, не покушаясь на благочестивые традиции.

Во время прений выяснилось, что существующее духовное одеяние никогда никаким Собором не было узаконено и что до патриарха Никона духовенство ходило в кафтанах, ничем не отличаясь в одежде от обычного обывателя. Что же касается стрижения волос, то выяснилось, что ношение длинных волос воспрещается даже церковными правилами как своего рода франтовство.

Прения приняли столь бурный характер, что председательствующий митрополит Сергий не раз призывал к спокойствию и напоминал о том, что отдел обязан подготовить свое мнение по данным вопросам, опирающееся не на чьи-то представления, а на церковно-историческую основу, практику Русской церкви, и в то же время следует учитывать современные умонастроения и в обществе, и в самой церкви.

После более чем двухчасового обсуждения в конце концов пришли к общему мнению. В виде проекта его зачитал Сергий: «Первое. Рекомендовать духовенству носить установленное платье – подрясник. Ношение рясы оставить на усмотрение самого священнослужителя. Второе – рекомендовать умеренное стрижение волос».

– Есть ли возражения? – по прочтении спросил Сергий.

Встал представитель Сухумской епархии протоиерей Георгий Голубцов:

– Как мне помнится, мы говорили о духовенстве заграничном и окраинных российских епархий. Как там все же быть?

– Да, говорили, – откликнулся митрополит Сергий. – Но из всего сказанного я так и не смог составить ясного мнения присутствующих. Чтобы не оставлять заданный вопрос без ответа, предлагаю записать в проекте нашего решения такую формулировку: «Духовенству заграничному, окраинных епархий, учащему в светских учебных заведениях, служащему в светских учреждениях, при исполнении ими физической работы, в дороге и вообще, когда его пастырская совесть позволяет, разрешить ношение светского платья и стрижение волос». – Сделав паузу, Сергий заключил: – Если возражений нет, предлагаю голосовать.

Присутствующие дружно подняли руки. Вопрос был решен. Все с чувством удовлетворения потихоньку стали расходиться. Митрополит Сергий, оглядывая постепенно пустеющую залу заседаний, заприметил отца Георгия Голубцова, окликнул его и пригласил к себе.

– Мне рассказывал патриарх о своей беседе с вами, – обратился он к собеседнику. – Нужды православной паствы на Кавказе и в целом тамошнее положение, сложившееся в связи с провозглашением неканоничной автокефалии Грузинской церкви, и Синод, и Собор чрезвычайно волнуют. Его святейшество просил, чтобы вы подготовили письменный доклад и свои предложения по устроению церковных дел там… Вам недели хватит?

– Конечно, да и кое-что мы уже обсуждали в нашем Кавказском отделе.

– Давайте условимся так: как будете готовы, дайте знать. И еще передаю вам просьбу патриарха участвовать в патриаршей службе в Неделю православия в храме Христа Спасителя.

…В воскресенье 24 марта ранним утром в храме Христа Спасителя началось совершение праздничной службы. Она проходила здесь, ибо древний Успенский собор Московского Кремля, где она совершалась последние четыре с половиной века, был недоступен для верующих. Божественную литургию отслужил патриарх Тихон, которому сослужили митрополиты Антоний (Храповицкий) и Сергий (Страгородский) и еще с десяток архиереев, архимандритов, протоиереев. Храм, вмещающий около двадцати тысяч человек, был полон. Место посреди зала, где еще так недавно во время богослужений стояли высшие московские чины, теперь заняли члены Собора. Проповедь на тему праздника говорил митрополит Антоний.

По окончании литургии на середину храма вышел патриарх Тихон во главе сонма архиереев и священнослужителей. Неподражаемый патриарший архидиакон Константин Розов осмысленно, красиво и трогательно своим необыкновенно густым бархатистым басом, оттеняя все мысли чинопоследования, возгласил:

– Кто Бог велий, яко Бог наш? Ты еси Бог творяй чудеса един!

Повторив эту фразу трижды, архидиакон необычайно торжественно, отчеканивая каждое слово, прочитал Символ веры. Каждое произнесенное им слово проникало в душу присутствующих. В этот момент взгляд Сергия упал на стоявшего чуть впереди патриарха Тихона, и он увидел, что по щекам патриарха катятся слезы. Были ли это слезы умиления или скорби, Бог знает! Но Сергию показалось, что в лице предстоятеля церкви православной проливает слезы вся верующая, чистая Россия.

После чтения Символа веры архидиакон Розов опять запел древний торжественный и умиляющий напев:

– Сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера вселенную утверди.

Когда Розов завершил свое дивное пение, зал на минуту впал в оцепенение. Всеми овладело общее чувство уверенности, что православную веру действительно никакие силы не смогут уничтожить, что она утверждена в России на века и прежде всего в сердцах верующих, а потому и никакие силы ада не смогут ее истребить в роде человеческом, только если вместе с этим родом.

Наступил кульминационный момент богослужения. Отец Константин с необычайной силой стал говорить о тех, кто, считаясь в числе чад православной церкви, не разделяет православной веры. Стал им провозглашать «анафему», да с такой силой, что жутко становилось. На каждый возглас архидиакона «анафема!» эхом звучало не менее сильное «анафема!» пресвитеров Успенского собора. Была провозглашена «анафема» и власти предержащей, нынешним властителям России, по специально выработанной для этого формуле.

По окончании службы Георгий Голубцов пошел к месту, где стояли экипажи архиереев, участвовавших в службе, разыскивая митрополита Сергия. Но тот уже шел ему навстречу.

– Приветствую вас, отец Георгий. С праздником! Что вы растерянный и взволнованный такой?

– Владыко, день сегодняшний для меня останется памятным на всю жизнь. Чин Торжества православия ежегодно совершается и у нас, в Сухуми, но никогда он на меня не производил такого потрясающего впечатления.

– Хорош, хорош сегодня был отец Константин, оттого все и прошло так возвышенно и торжественно, трогательно. Да, пожалуй, и страшно, ибо время такое.

– Для меня все необыкновенно: патриаршее служение с сонмом архиереев, и Розов, и могучие басы протопресвитеров Успенского собора, и огромное собрание молящихся, собравшихся безбоязненно в это тягостно переживаемое время…

– Вы правы, отец, правы. Кстати, о делах. Я вчера посмотрел ваш доклад, мне он понравился. Вот сейчас везу его к патриарху в Троицкое подворье, где на три часа назначено заседание Синода. Кстати, где вы остановились?

– В Афонском подворье.

– Так садитесь ко мне в экипаж, подвезу и по дороге кое-что уточним.

Состоявшееся богослужение стало внушительной демонстрацией поддержки церкви и усилий ее главы патриарха Тихона со стороны верующих и побудило церковное руководство обратиться непосредственно к власти с требованием отменить декрет об отделении церкви от государства.

Спустя несколько дней, 28 марта, образованная Собором специальная комиссия во главе с А. Д. Самариным посетила Совнарком. Комиссия была принята управляющим делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевичем, наркомами Д. И. Курским и М. Т. Елизаровым. Глава делегации А. Д. Самарин заявил: «Мы хорошо знаем, какое единодушное чувство глубокого и сердечного возмущения вызвали во всех преданных Церкви православных людях изданный вами декрет о свободе совести и все распоряжения ваши, коими Церковь стесняется в своей жизни и лишается своего достояния. На все это Православная церковь смотрит, и не может смотреть иначе, как на тяжелое и ничем не вызванное с ее стороны оскорбление религиозного чувства, как на насилие, самым вопиющим образом нарушающее ту свободу совести и те начала нелицеприятной справедливости и равноправия, которые вы сами провозглашаете… Будет ведомо вам, что религиозное успокоение ста миллионов православных русского населения, без сомнения необходимое и для государственного блага, может быть достигнуто не иначе, как отменой всех распоряжений, посягающих на жизнь и свободу Церкви» [62]62
  Церковные ведомости. 1918. № 13–14.


[Закрыть]
.

Как только за церковной делегацией закрылась дверь, в кабинет неожиданно вошел В. И. Ленин. Он усадил переговорщиков и потребовал от каждого отчета. Нарком юстиции Д. И. Курский ограничился лишь указанием на то, что юридических оснований к отмене или какому-то пересмотру декрета об отделении церкви от государства нет, а потом как-то устало проговорил:

– Надо бы ввести более жесткий контроль за исполнением декрета на местах и отказаться от воинствующей антирелигиозной риторики.

В. Д. Бонч-Бруевич почему-то впал в исторические аналогии:

– А помните, Владимир Ильич, как Плеханов в девятьсот пятом году в ходе принципиальнейших споров о сути социал-демократического движения говорил: «При нашей победе первое и неизменное – отделение церкви от государства». И потом буквально кричал: «А вот этих митроносных пройдох мы сейчас же попрем из всех государственных и общественных учреждений!..» И ему, – завершил он, – никто не возражал.

Весьма неожиданно прозвучало слово наркома путей сообщения М. Т. Елизарова, который вопреки своему революционному прошлому и только что услышанному предложил с наивной интонацией:

– А что, если нам сказать высшему духовенству, что они хоть немножечко, но признаются советской властью как таковые? Как бы они ударили во все колокола!.. И завтра же провозгласили здравицу советской власти, а народ церковный пошел бы весь за ними…

– Вот это и было бы ужасно, – прервал тираду комиссара Ленин, – народ должен пойти не за ними, а за нами. Несмотря на их, всей этой поповщины, противодействие. А за ними больше, чем за кем-либо другим, мы должны зорко смотреть… Не забывайте, – похлопал он по полечу Елизарова, – это испытанные, вековечные наши враги, и помните: «Коготок увяз – всей птичке пропасть!»

Все, кроме Елизарова, дружно засмеялись. А Ленин, помедлив, вдруг рубанул воздух ладонью и заключил:

– Да, отступать мы не будем. Но и необдуманно идти по пути конфронтации тоже не следует. Будем постепенно реализовывать положения декрета, разъяснять массам его суть, идти к принятию конституции со специальной статьей о свободе совести. Зарывающихся партийцев, – тут он посмотрел на Курского, – и с помощью вашего, Дмитрий Иванович, ведомства поправлять. А вы, Владимир Дмитриевич, позаботьтесь о литературных и пропагандистских силах. А вам, Марк Тимофеевич, думать надо не о колоколах и здравицах, а о вагонах для соборян, которыми надо бы быстренько вывезти их из Москвы… Так спокойнее. Глядишь, и на следующую сессию не приедут.

…По окончании второй сессии Собора Сергий с разрешения патриарха Тихона отправился в свою епархию. Здесь он смог обратиться к неотложным епархиальным делам: разделил епархию на митрополичьи округа и викариатства с правом викария самостоятельно управлять епархией под руководством митрополита. Совершил ряд выездов в приходы. В проповедях, в обращениях и письмах к епархиальным советам, благочинным и викариям Сергий неизменно призывал церковнослужителей «возгревать в душах людей огонь христианской веры», всячески активизировать проповедническую и просветительскую деятельность, организовывать при храмах преподавание Закона Божьего в рамках, дозволенных декретом об отделении церкви от государства.

Хотя Владимир и расположен относительно недалеко от Москвы, но добираться до нее по вызову патриарха для участия в работе Священного синода с каждым разом становилось все труднее. Железные дороги были на военном положении, и получить пропуск для проезда в Москву можно было только у властей. Те же в условиях гражданской войны весьма неохотно выдавали их иерархам церкви, считая их поездки по стране нежелательными, тем более что для властей церковь стала силой, выступающей на стороне белых или им сочувствующей. Например, в 1919 году в одном из донесений Владимирской губчека сообщалось следующее: «Отношение духовенства к власти враждебное, открыто выступать не решается, но частенько в „религиозных беседах“, критикуя советскую власть, ударяет по натянутым струнам населения – о продовольственном и других вопросах хлебной монополии, свободной торговле» [63]63
  Одинцов М. И.Государство и церковь. XX век. М., 1999. С. 153.


[Закрыть]
.

Но, как бы то ни было, в самом начале октября 1919 года Сергию после долгих мытарств, мучительных и утомительных хлопот удалось получить разрешение на поездку в Москву сроком на три дня.

…Ранним утром поезд медленно шел через московские пригороды. Пассажиры, истомленные дорогой, столпились у окон, наблюдая проплывающие мимо здания, мосты, церкви, дороги, изредка встречающиеся группы людей. Вот и перрон Курского вокзала.

– Гра-жда-не, – зычно и нараспев крикнул проводник, – Мос-кв-а-а, столица! – И, чуть помедлив, добавил: – Па-пра-шу выходить и вещички не забывать!

Вместе с толпой, в которой преобладали серые шинели военных, Сергий вышел на привокзальную площадь. Быстро найдя свободного извозчика, удобно усевшись и устроив рядом багаж, бросил:

– К Брестскому вокзалу!

Утренний холодок освежил, прогнал дорожную усталость. Разом отодвинулись волнения и трудности, пережитые в поездке, которая из-за бесконечных остановок и проверок растянулась на 12 часов. «Наконец-то я у цели, – думал митрополит. – Теперь осталось добраться до подворья, и можно считать дело исполненным». В кармане у Сергия лежал синий бланк телеграммы от патриарха – его пропуск и объяснение на все непредвиденные обстоятельства. В тексте значилось, что заседание Синода назначено на 16 часов 8 октября.

– Постой, – обратился Сергий к извозчику. Ему подумалось, что времени в запасе еще много, да и не стоит так рано тревожить патриарха. – Давай-ка сначала к Кремлю, давненько там не бывал.

Показались башни и стены Кремля, Пашков дом. Пролетка спустилась с Большого Каменного моста. Остановились у Манежа. Отпустив извозчика и предварительно сговорившись о встрече в Охотном Ряду, оставшись один, Сергий неспешно шел по Александровскому саду. Он узнавал и не узнавал его: сквозь серые осенние облака вдруг проглянуло солнце, и стало видно, что могучие стволы вековых лип выкрашены в лиловый, фиолетовый, малиновый и желтый цвета. На фоне кирпично-красной стены они выглядели каким-то фантасмагорическим наваждением. Сидевший на скамейке обыватель, увидев, как Сергий изумленно озирается вокруг, любезно пояснил:

– То художники-авангардисты с разрешения властей таким образом украшают город к двухлетию Октябрьского переворота.

«Прочь, прочь отсюда, – застучало в голове митрополита. – Бегом из этого царства призраков». Сразу же за воротами он увидел сотни людей: стариков, женщин, детей. Все они тянулись в одну сторону – к Иверской иконе. Подумалось: «Хоть здесь-то все по-прежнему. Та же толпа страждущих, нищих и убогих с одинаково умиленными лицами. Вот она, настоящая верующая Россия, спасаемая и спасающая от всех невзгод и бед. И сердце России – Иверская часовня с чудотворной святыней. Вокруг нее сплотившись, все вместе и спасемся».

…В три часа дня митрополит Сергий, немного передохнув в Валаамском подворье, отправился на заседание Синода. Вот и митрополичье подворье: за высокой каменной стеной скромный двухэтажный дом, хотя и просторный, но без особых архитектурных затей. К нему примыкают небольшой сад, огород, цветники и баня. Пройдя в дом и поднявшись на второй этаж в зал заседаний Синода, Сергий присоединился к уже собравшимся приглашенным: членам Синода и Высшего церковного совета, московским благочинным, настоятелям крупных московских церквей и наместникам монастырей. Ровно в четыре в зал вошел патриарх Тихон.

– Как вам известно, – начал он свое вступительное слово, – нынешней весной от имени всей полноты церкви православной мы обращались в Совет народных комиссаров с требованием прекратить надругательства над останками чтимых народом угодников, указуя, что вскрытие мощей обязывает нас стать на защиту поруганной святыни и в случае его продолжения вынудит нас отечески возвестить народу, что должно повиноваться больше Богу, нежели человеку. Но не внемлят голосу церкви нынешние правители. Как сообщают из Тотьмы и Новгорода, Твери и Ярославля, Ростова и Белева, из других российских городов, вскрытие продолжается, уже десятки и десятки святых останков выставлены на посрамление и осмеяние. Месяц назад Синод обращался в ликвидационный отдел Наркомюста. С поступившим ответом я вас сейчас ознакомлю.

Патриарх достал очки и не спеша протер их, затем надел, взял со стола лист и прочитал:

– «В ответ на Ваше письмо VIII отдел Народного комиссариата юстиции сообщает, что безобразия при вскрытии мощей, конечно, недопустимы, о чем разослан циркуляр. Разубедить же старух невозможно. Но имеются массы писем и сообщений с мест, что впечатление в массах при вскрытии мощей не в пользу суеверий, а наоборот». Думается, – продолжил патриарх, – присутствующие имеют представление о том, как все это делается и как к этому относятся миллионы верующих. Но недавно узнали мы, что не все с нами едины. Есть и среди подведомственного нам духовенства иуды-предатели. Прошу сообщить о сем архимандрита Петра.

– В моих руках, – начал тот, – заявление «Исполкомдуха». Как значится здесь, это «организация приходского духовенства, озабоченного положением в церкви». Читаю выборочно некоторые положения послания: «Ввиду массы жертв из среды духовенства, как ранее вследствие появления руководящих воззваний владыки патриарха, направленных против большевистской власти и ее действий, так и в настоящее время, в силу отсутствия прямого запрещения превращать богослужения и крестные ходы, а также амвоны церквей в средства и место пропаганды и для выражения политических симпатий, необходимо просить владыку патриарха указать путем циркулярной рассылки его нового воззвания. Буде таковое последует, оно окажет категорическое воздействие на духовенство, так как сомнения со стороны Советской власти в лояльности масс духовенства действительно опираются на факты повсеместного колокольного звона, крестных ходов и молебствий по случаю победы войск, наступающих на Центральную Россию».

– Спасибо, отец. Так какие мнения? – спросил патриарх.

Выступившие затем иерархи призывали патриарха и Синод осудить авторов послания, извергнуть из священного сана, изгнать из храмов. Они были единодушны в том, что подписавшие выставляют наглый ультиматум церкви, а потому необходимо известить всех верующих об отрицательном отношении церковного единоначалия к этой самочинной организации.

По мере обсуждения вопроса о новом послании о «надругательстве над мощами» становилось ясно, что большинство собравшихся склонялось к тому, чтобы повторно ходатайствовать перед Совнаркомом, чтобы не вскрывались святые мощи, не забирали их в музеи, а оставляли эти православные святыни в ведении верующего народа.

– Ваше святейшество, ваши преосвященства и досточтимые отцы, – вступил в обсуждение митрополит Сергий. – Я согласен, что следует отвергнуть домогательства этой, как любят теперь у нас говорить буквами, а не словами, организации «Исполкомдуха». Но с повторным обращением о святых мощах, мне думается, надо повременить. Во-первых, еще не везде успели исполнить распоряжение патриарха об устранении во всех храмах и монастырях всякого повода к глумлению и соблазну в отношении святых мощей. А во-вторых, желательно сейчас неотложно снабдить пастырей церкви соответствующими материалами богословского осмысления существа понимания слова «мощи». Надо убеждать, что церковь никогда не связывала поклонение чудодейственным мощам с обязательным наличием «целых» тел угодников Божиих. Для церкви святы любые дошедшие из глубины истории останки христианских святых. Об этом надо говорить и в проповедях, и в печати, и при встречах с верующими. И еще… – Сергий замолчал, как бы раздумывая, следует ли произносить следующую фразу, и все же сказал: – Надо ли идти на новое обострение отношений с властью? Очевидно же, что сила на ее стороне, да и многие верующие с ней. Не используют ли власти это обращение, чтобы вновь обвинить нас, по их терминологии, в контрреволюционности? Может, пора с учетом обстановки продемонстрировать некоторую нейтральность к политической жизни, политике и политикам? Сделать какой-то примирительный шаг?

– Итак, все выступили, – подвел итог патриарх. – Что до этого «Исполкомдуха», то все ясно. Поручим отделу Синода подготовить послание с изобличением их неправды, тем более что есть немало сведений о связи этой организации с ВЧК. Касательно же письма в Совнарком, – Тихон помедлил, будто подбирая слова, – то не будем пока ничего и никому из властей посылать. Давайте чуть позже еще раз встретимся и обговорим этот вопрос… Думаю, что вы, – повернулся он к Сергию, – в чем-то правы. А теперь объявляю заседание закрытым.

На следующий день в дом на 2-й Тверской-Ямской пришел посланник из Троицкого подворья. Митрополита срочно просили прибыть в патриаршии покои. Менее чем через час Сергий Страгородский входил в Троицкое подворье.

Пригласив посетителя расположиться рядом на диване, патриарх начал беседу:

– Простите, владыко, за срочный вызов, но, думаю, вы меня поймете. Ваши слова на вчерашнем заседании о «контрреволюционности» и «нейтральности» взволновали меня и прямо-таки совпали с моими размышлениями последних месяцев.

– Ваше святейшество, – начал Сергий, – это как крик души. Заели нас на местах… оказались мы между молотом и наковальней. Власть обвиняет в «контрреволюционности», симпатиях к Белому движению, арестовывает священников даже за самые невинные критические слова в свой адрес. А верующие требуют, чтобы священник «Богу служил», а остального не касался. В лицо миряне говорят: «Не ваше дело, какая власть на дворе и какой власти мы служим. Ваше дело службу править да требы исправлять. А кому из вас Советы не по нраву, уходите к Деникину да Колчаку, а нас в покое оставьте, мы сами сделаем свой выбор».

– И ко мне доходят отовсюду известия о преследованиях духовенства за «политику». Причем, как сообщают, местная власть почему-то кивает на Москву, говоря: «Там в церковных правящих кругах гнездо контрреволюции, а вы, местные, с них пример берете. А раз так, то и страдания ваши поделом!»

– Но какое же мы с вами, члены Синода и Высшего церковного совета, «гнездо контрреволюции»?

– Мы, конечно, не «гнездо». Но факт остается фактом: аресты продолжаются и разговор с властью не получается.

– Меня неоднократно во Владимире в ВЧК приглашали. Всяческие мне листовки, брошюрки, послания, с той стороны дошедшие, показывали. Спрашивали: «Эти авторы – иерархи, священники, миряне – члены Российской православной церкви?» – «Да», – отвечаю. «Патриарха Тихона признают своим главой?» – «Да», – отвечаю. «А почему же они ведут борьбу с нами и в политике по уши увязли?» Молчу. Они продолжают: «А вы нас убеждаете, что церковь вне политики, нейтральна». Молчу. Ибо трудно возразить что-либо.

– И я пытался объясниться с властями. Ленину писал, Бонч-Бруевичу, Калинину… В ВЧК с Лацисом и Красиковым разговаривал! Не верят нам. Уж куда более – декрет об отделении и Конституцию РСФСР с ее тринадцатым пунктом о свободе совести обязался выполнять. Даже против треклятого восьмого отдела Наркомюста вместе с окопавшимися там иудами Шпицбергом и Галкиным не высказывался. Но подишь-ты… не верят. Всё подозревают в связях с заграницей, в контрах, которые якобы мы строим против советской власти.

– Ваше святейшество, может, с каким-то посланием напрямую к пастве обратиться? Разъяснить, как духовенству быть, как к властям сушим относиться.

– Это вы в точку. Я как раз такое подготовил. Хотел вчера его обсудить на заседании. – Патриарх передал Сергию несколько машинописных листков. – Но после вашего выступления решил встретиться и обговорить с вами. Прочтите.

Сергий внимательно прочитал переданное ему послание, под которым стояла дата: 8 октября, но не было еще подписи патриарха.

– Ваше святейшество, я подписываюсь под каждым вашим словом. Это то, что нужно сегодня для церкви. Послание внесет успокоение в церковные ряды и властям даст ответ на все их претензии к нам… Вот если только предпослать тексту послания иной эпиграф… Знаете, строки из Послания к римлянам: «Молю вы, братие, блюдитеся от творящих распри и раздоры… уклонитеся от них».

– Согласен, пусть так. Дайте-ка исправлю и подпишу. А дату оставим прежнюю.

То было послание патриарха Тихона к православному клиру и пастве о невмешательстве в политическую борьбу. Оно, может быть, стало первым публичным шагом Тихона на пути к признанию нового политического статус-кво в России. Подтверждением тому можно считать, к примеру, следующие слова: «Много уже и архипастырей, и пастырей, и просто клириков сделались жертвами кровавой политической борьбы. И все это, за весьма, быть может, немногими исключениями, только потому, что мы, служители и глашатаи Христовой Истины, подпали под подозрение у носителей современной власти в скрытой контрреволюции, направляемой якобы к ниспровержению советского строя. Но мы с решительностью заявляем, что такие подозрения несправедливые: установление той или иной формы правления не дело церкви, а самого народа. Церковь не связывает себя ни с каким определенным образом правления, ибо таковое имеет лишь относительное историческое значение» [64]64
  Акты Святейшего Тихона, патриарха Московского и всея России: Позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917–1943. М., 1994. С. 163, 164.


[Закрыть]
.

– Ваше высокопреосвященство, – продолжил разговор патриарх, – есть у меня до вас одна просьба. Вы видите, как тают ряды нашего епископата. Бог знает, что ждет нас всех впереди. Но по мере сил следует нам искать и призывать к архиерейскому служению лиц достойных. И хотя время грозное, смутное, но таковые есть, находятся среди православного русского народа.

– Я единомыслен с вами и, как вы в Москве, так я в епархии, стремлюсь не только заполнять все священнические вакансии, но и рукополагаю себе помощников – епархиальных викариев.

– Да, да… Хочу, – продолжил патриарх свою мысль, – поговорить с вами об одной кандидатуре и желал бы знать ваше мнение. Говорю о Петре Федоровиче Полянском. Вы ведь его знаете еще по работе в Учебном комитете Синода? – Патриарх вопросительно смотрел на собеседника.

Митрополит Сергий, ничуть не удивившись прозвучавшему имени и даже как бы ожидая, что оно будет произнесено, ответил:

– Добрые качества души Петра Федоровича известны. Многих и многих снискал он уважение как человек ревностный, знающий церковное дело. В свое время много поездил он по России, будучи ревизором в Учебном комитете Синода, и оставил по себе добрую память. Дельным человеком проявил он себя и на Соборе во время революции…

Патриарх, явно обрадованный словами Сергия, перебил его:

– Владыко, так будьте ему отцом духовным. Свершите иноческий постриг и рукоположите в священнический сан. А я позже рукоположу его во епископа Подольского, викария Московского.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю