Текст книги "Тайны гибели российских поэтов: Пушкин, Лермонтов, Маяковский (Документальные повести, статьи, исследования)"

Автор книги: Михаил Давидов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Да.

– Подлец!

Они дрались»[142]142
  А. Ф. Тиран. Из записок // Звезда. – 1936. – № 5. – С. 186–188.


[Закрыть].

А. Ф. Тиран неприязненно, пристрастно относился к Михаилу Юрьевичу. Предполагают, вследствие того, что он часто был предметом злых насмешек Лермонтова. В своих «Записках» он передает слухи, близкие к сплетне. «Записки» Тирана были опубликованы впервые в XX веке. Но написал он их в конце своей жизни (умер Александр Францевич в 1865 году). Таким образом, слухи об утаенных письмах расползались еще до публикации Д. Д. Оболенского. Но кому это было выгодно?

Оказалось, что распускал эти слухи… сам H. С. Мартынов!

Отбыв наказание в Киеве и приехав в Москву, он с начала 1850-х годов начал усиленно доказывать свою малую виновность в дуэли с Лермонтовым.

Ф. Ф. Маурер, владелец богатого московского особняка, где Мартынов частенько вел крупную карточную игру, был свидетелем, когда Николай Соломонович в тесной мужской компании сказал: «Обиднее всего то, что все на свете думают, что дуэль моя с Лермонтовым состоялась из-за какой-то пустячной ссоры на вечере у Верзилиных. Между тем это не так. Я не сердился на Лермонтова за его шутки… Нет, поводом к раздору послужило то обстоятельство, что Лермонтов распечатал письмо, посланное с ним моей сестрой для передачи мне»[143]143
  Ф. Ф. Маурер // Петербургская газета. – 1916, 5 июля. – С. 2.


[Закрыть].

Но ведь об этом письме Мартынов ничего не сообщил на следствии и суде. Упоминаний о письме нет в материалах военно-судного дела. Мемуаристы, описавшие дуэль по горячим следам, также ничего не сообщают об утаенных письмах.

Впервые тщательно проанализировала легенду об утаенных письмах Э. Г. Герштейн[144]144
  Э. Герштейн. Судьба Лермонтова. – М.: Худож. лит., 1986. – С. 280.


[Закрыть]. И вдруг она установила подтасовку некоторых фактов. В частности, Д. Д. Оболенский привел в печати еще одно письмо матери Мартынова, Елизаветы Михайловны, в котором последняя сообщает сыну, что Лермонтов часто у них бывает и ее дочери «находят большое удовольствие в его обществе». Но Оболенский, совершив подлог, поставил другую дату на письме, датировав его вместо 1840 года, когда оно было написано, 1837 годом! Это не случайно. Поставив верную дату, 1840 год, как бы он объяснил всем, почему сестры Мартынова «находят большое удовольствие в обществе» человека, который совершил по отношению к ним бесчестный поступок? И он меняет дату, проставив на письме 1837 год.

Итак, последнее письмо писано в 1840 году. Значит, в 1840-м отношения Лермонтова с семейством (сестрами) Мартыновых были очень хорошими. Таким образом, причиной дуэли 1841 года не могла быть давняя история с распечатанным пакетом, ибо никакие отношения между Лермонтовым и Мартыновым в 1840-м были бы невозможны, если бы она к тому времени не разъяснилась.

При анализе «фактов», приводимых различными сторонниками версии утаенных писем, нам бросилось в глаза большое количество несоответствий и нестыковок. Сторонники легенды указывают разные суммы (300, 500 рублей), разных лиц, вложивших деньги в пакет (отец или, наоборот, сестры, тайком от Соломона Михайловича), и даже разные точки отправления писем (Пятигорск, Москва) и т. п.

П. А. Висковатов, разбиравшийся в этой запутанной истории по горячим следам, сразу после появления легенды, начисто ее отвергает. Он пишет: «Если даже допустить(?), что любопытство могло побудить Михаила Юрьевича распечатать чужое письмо, то немыслимо, чтобы он – умный человек – мог подумать, что дело останется неразъясненным? Не проще ли было уж и не отдавать денег, пока не выяснилось бы, что таковые были в пакете, и тогда возвратить их. Не говорим уже том, что весь рассказ о письме противоречит прямому и честному характеру поэта. Его и недруги не представляли человеком нечестным, а только ядовитым и задирой»[145]145
  Висковатов. – С. 383–384.


[Закрыть].

Зададим вопрос: какой смысл был Лермонтову утаивать письма? Ведь если Наталья Соломоновна отзывалась о нем дурно, то уничтожение писем совершенно не решало проблемы. Нелестные сведения о Лермонтове неминуемо бы раскрылись в последующих письмах брату или в личных встречах Натальи Соломоновны с ним.

Сохранились воспоминания Д. А. Столыпина, в которых он пишет: «О казусе с пакетом при жизни Лермонтова никакого разговора не было. Это, вероятно, была простая любезность, желание оказать услугу добрым знакомым, и если поэт ее не исполнил, то потому, что посылка дорогой была украдена. Если он так заявил, то это, значит, так и было: он никогда не лгал, ложь была чужда ему. Во всяком случае, подобное обстоятельство причиной дуэли быть не могло, иначе она должна была состояться несколькими годами раньше, то есть в то же время, когда Мартынов узнал, что Лермонтов захватил письма его сестер»[146]146
  Д. А. Столыпин. Воспоминания // Л. в восп. – С. 204.


[Закрыть].

Лучше этого не скажешь!

Наша точка зрения по случаю с утерянными письмами такова:

1. Лермонтова действительно обокрали, похитив вместе с вещами и письма. Кража его вещей в Тамани – реальный факт, доказанный лермонтоведами, а отнюдь не литературный вымысел, описанный в «Герое нашего времени».

2. Лермонтов знал, что в пакет, предназначенный для Мартынова, вложены деньги. Поэтому, когда пакет украли, он, не задумываясь, отдал Николаю Соломоновичу свои деньги, которые, кстати, последний все прокутил уже через 6 дней.

3. Тем не менее, Мартынов, будучи лицом чрезвычайно мнительным и легко внушаемым, мог, не имея достоверных фактов, подозревать Михаила Юрьевича в прочтении чужой корреспонденции после того, как получил письмо от матери, отправленное 6 ноября 1837 года, цитированное мной ранее. В нем Елизавета Михайловна косвенно, между строк, вносит свое глухое подозрение на то, что Лермонтов мог распечатать и прочесть письма. Но никаких доказательств она, естественно, не приводит. Их и не было, иначе она бы обязательно изложила их сыну, да и в отношении Лермонтова высказалась бы и резче, и конкретнее.

Но Мартынову и не надо доказательств. В общей затаенной нелюбви его к Лермонтову прибавился еще один маленький штрих. Возможно, Николай надоедал Лермонтову расспросами о потерянных письмах. П. Бартенев писал в 1893 году в «Русском архиве»: «Подозрение осталось только подозрением; но впоследствии, когда Лермонтов преследовал Мартынова насмешками, тот иногда намекал ему о письме, прибегая к таким намекам, чтобы избавиться от его приставаний. Таков рассказ H. С. Мартынова, слышанный от него мною и другими лицами»[147]147
  П. Бартенев. Цит.: П. Е. Щеголев. Лермонтов. – М.: Аграф, 1999. – С. 288–289.


[Закрыть].

В 1841 году, при вызове Михаила Юрьевича на поединок, подозрение Мартынова на прочтение Лермонтовым чужих писем не играло какой-то большой, существенной роли. Он и не приводит эту историю для своей защиты на следствии. Однако отбывание «наказания» в Киеве, очевидно, навело его на мысль о том, какой верный козырь для своей реабилитации он упускает. И, возвратившись в Москву, убийца начинает чернить свою жертву.

Обманутая сестра

Версия о том, что Мартынов вступился за честь сестры, Натальи Соломоновны, появилась в Москве очень скоро после дуэли, уже в августе 1841 года.

Наталья Соломоновна Мартынова (1819 года рождения) была миловидной, обаятельной девушкой с длинными ресницами, полными губами и стройным станом. Простой и немного наивный взгляд ее временами сменяла хищная, плотоядная улыбка.

Знакомство Михаила Юрьевича с младшими сестрами Мартынова, Натальей и Юлией, произошло весной 1837 года в Москве, когда он направлялся в первую ссылку на Кавказ. В этом же году они познакомились еще ближе в Пятигорске, куда Мартыновы всем семейством, во главе с больным отцом, выезжали для лечения и отдыха. Поговаривали, что Лермонтов был увлечен Натальей Соломоновной, а она отвечала ему взаимностью. Но в действительности Михаил Юрьевич не был влюблен, между ним и Натальей существовали отношения дружбы и милого времяпровождения. Вообще, поэт никогда не стремился к физической близости с женщинами. Самое большее, что могло быть у него с Натальей – отношения легкого флирта. Поэтому невольно поражаешься безграничной фантазии Константина Большакова, который в историческом романе «Бегство пленных, или история страданий и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова»[148]148
  К. Большаков. Бегство пленных, или история страданий и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова. – М.: Гос. изд. худож. лит., 1932. – С. 174.


[Закрыть] живописно и красочно описывает половую близость поэта с Натальей Соломоновной где-то «в темном коридоре, возле буфетной», «у сундука».

Версия о том, что Наталья Соломоновна стала причиной вызова на поединок Лермонтова, получила особое распространение после 1893 года, когда князь Д. Д. Оболенский, друг семьи Мартыновых, опубликовал со слов сыновей Николая Соломоновича, как непреложную истину, рассказ об отношениях Натальи и Михаила Юрьевича: «Неравнодушна к Лермонтову была и сестра H. С. Мартынова, Наталья Соломоновна. Говорят, что и Лермонтов был влюблен и сильно ухаживал за ней, а, быть может, и прикидывался влюбленным. Последнее скорее, ибо когда Лермонтов уезжал из Москвы на Кавказ, то взволнованная Мартынова провожала его до лестницы; Лермонтов вдруг обернулся, громко захохотал ей в лицо и сбежал с лестницы, оставив в недоумении провожавшую… Одной нашей родственнице, старушке, покойная Наталья Соломоновна не скрывала, что ей Лермонтов нравится, и ей пересказывала с горечью последнее прощание с Лермонтовым и его выходку на лестнице»[149]149
  Д. Оболенский. Из бумаг Н. С. Мартынова // Русский архив. – 1893. – Кн. 8. – С. 612.


[Закрыть].

История с Натальей Соломоновной тесно переплетается с легендой об утаенных письмах. Якобы поэт в 1837 году сватался (неудачно) к Наталье и, вскрыв письма к Николаю Соломоновичу, хотел узнать в них причину отказа. Но у Лермонтова в 1837-м и в мыслях не было связывать себя узами брака с кем бы то ни было. Другие «фантазеры» утверждают, что Лермонтов вскрыл письма, чтобы узнать, есть ли в них описания каких-то его нехороших, интимных действий в отношении сестры Николая Мартынова.

Может быть, сама Наталья Соломоновна и ее родители рассчитывали получить в лице Михаила Юрьевича мужа и зятя? Может быть, Николай Соломонович надеялся породниться с известным поэтом? Со стороны Мартыновых это была бы выгодная партия: бабушка Михаила Юрьевича была богата, а Мартыновы, несмотря на то, что тоже являлись достаточно состоятельными, имели большую семью с четырьмя дочерьми – всех надо было устроить и выдать замуж. Может быть, Мартыновы были обижены, что Михаил Юрьевич флиртовал с Натальей Соломоновной, они надеялись на брак, а, оказалось, что он не сделал предложение и не желает делать его? Трудно ответить на эти вопросы.

Следует только отметить, что у Николая Соломоновича был очень мнительный, «странный» характер. Любые намеки на неблаговидные действия Лермонтова в отношении его сестры могли быть восприняты им агрессивно, причем приниматься на веру, без каких-либо доказательств. Наталья Соломоновна Мартынова в дальнейшем, уже после гибели поэта, вышла замуж за француза графа де Ла Турдоннэ и уехала навсегда за границу. От нее до нашего времени, к сожалению, не дошло никаких письменных свидетельств об отношениях ее с М. Ю. Лермонтовым.

Заключая, с уверенностью можно утверждать, что Лермонтов не совершал никаких недостойных поступков по отношению к Наталье Соломоновне Мартыновой. Тем не менее, ее брат мог нафантазировать эти действия, или ему услужливо могли подсказать нужную недругам поэта ложную информацию. Наталья Соломоновна могла быть одной из причин вызова.

Отождествление с литературными персонажами

Обыватели, без сомнения, эту причину поединка считали главной, если не единственной. В Наталье Мартыновой они видели обязательно или княжну Мери, или Веру; в Николае – Грушницкого.

Когда слухи о дуэли в августе и сентябре 1841 года дошли до Москвы и Петербурга (пришли они вместе с почтой), многие наперебой утверждали, что Михаил Юрьевич вывел в образе княжны Мери сестру своего будущего убийцы. Якобы именно Наталью Соломоновну он «влюбил» в себя, а затем, зло посмеявшись, бросил, отказался жениться.

Так, в августе 1841 года студент Андрей Елагин писал отцу в деревню: «Мартынов, который вызвал его на дуэль, имел на то полное право, ибо княжна Мери – сестра его. Он давно искал случая вызвать Лермонтова, и Лермонтов представил ему этот случай, нарисовав карикатуру…»[150]150
  Цит. по: Э. Герштейн. Отклики современников на смерть Лермонтова // М. Ю. Лермонтов: Статьи и материалы. – М.: Соцэкгиз, 1939. – С. 66–67.


[Закрыть]

Даже М. П. Глебов, по свидетельству беседовавшего с ним немецкого переводчика стихов Лермонтова Ф. Боденштедта, был уверен, что Мери списана Михаилом Юрьевичем с Натальи Соломоновны. Вероятно, эту мысль внушил Глебову сам Мартынов, когда они жили в Пятигорске под одной крышей.

Другой приятель Лермонтова, Н. П. Раевский, в своих мемуарах тоже сообщил, что, по словам людей, Лермонтов списал «свою» княжну Мери с Натальи Соломоновны.

Выдвигали эту версию также сыновья H. С. Мартынова. Во всяком случае, князь Д. Д. Оболенский с их слов писал: «Что сестры Мартыновы, как и многие тогда девицы, были под впечатлением таланта Лермонтова, неудивительно и очень было известно. Вернувшись с Кавказа, Наталья Соломоновна бредила Лермонтовым и рассказывала, что она изображена в „Герое нашего времени“. Одной нашей знакомой она показывала красную шаль, говоря, что ее Лермонтов очень любил»[151]151
  Д. Оболенский. Из бумаг Н. С. Мартынова // Русский архив. – 1893. – Кн. 8. – С. 612.


[Закрыть]. Дорогие читатели, вы, конечно, помните тот эпизод, когда Печорин, спускаясь с балкона по импровизированной веревке из двух связанных шалей, после ночного свидания с Верой, увидел через окно задумчиво сидевшую Мери, и как «большой пунцовый платок покрывал ее белые плечики».

Версия Оболенского и сыновей Мартынова о Наталье Мартыновой – «княжне Мери» легко опровергается следующими фактами.

Семья Мартыновых была на Кавказских Минеральных водах в 1837 году. «Княжна Мери» издана Лермонтовым в апреле 1840 года. 8 мая 1840 года Лермонтов приехал в Москву и пробыл здесь, проездом на Кавказ, в свою вторую ссылку, около 3-х недель. Из дневника А. И. Тургенева, описывающего события мая 1840 года в Москве, следует, что Мартыновы охотно принимали у себя Лермонтова, и отношения Михаила Юрьевича и Натальи Соломоновны отнюдь не были драматическими: они веселились, любезничали, шутили. 25 мая 1840 года мать Николая Соломоновича отправила сыну письмо, в котором сообщила, что Лермонтов каждый день посещает ее дочерей, находящих «большое удовольствие в его обществе».

А где же обманутая княжна Мери? Почему «она» веселится и как ни в чем не бывало встречается с Михаилом Юрьевичем?

Ведь если княжна Мери списана Лермонтовым действительно с Натальи Соломоновны, то, после нанесенной ей обиды Печориным-Лермонтовым, они не должны уже больше встречаться!

Ходили также слухи, что с Натальи Соломоновны списан образ Веры. Двадцатилетний ученик училища правоведения в Петербурге Александр Смольянинов сделал запись в своем дневнике 2 октября 1841 года: «Является Мартынов… шутки и колкие сатиры (Лермонтова) начинаются. Мартынов мало обращал на них внимания… Это кольнуло самолюбие Лермонтова, который теперь уже прямо адресуется к Мартынову с вопросом, читал ли он „Героя нашего времени“? – „Читал“, – был ответ. „А знаешь, с кого я списал портрет Веры?“ – „Нет“. – „Это твоя сестра“. Эти слова стоили Лермонтову жизни, а нас лишили таланта, таланта редкого»[152]152
  А. П. Смольянинов. Из дневника // Л. в восп. – С. 455–456.


[Закрыть]. Смольянинов никуда не выезжал из Петербурга в 1841 года. Версию он почерпнул из письма барона Розена, присланному из Пятигорска товарищу Смольянинова.

«Самое распространенное мнение – это то, – писал в XIX веке П. А. Висковатов, – что в Вере Лермонтов изобразил сестру Мартынова, за что и навлек негодование последнего и был убит им»[153]153
  Висковатов. – С. 261.


[Закрыть].

По нашему разумению, образ Веры никак не совпадает с обликом молодой девицы Натальи Соломоновны. Но мнительный Мартынов мог думать совершенно иначе.

Существует серьезное, обоснованное предположение, что Мартынов видел намеки на себя в обрисовке Грушницкого в «Княжне Мери». Конечно, основным прототипом Грушницкого в лермонтоведении традиционно считается Н. П. Колюбакин. Но и некоторые черты Мартынова, особенно его самовлюбленность, самоуверенность, немужественность, мы находим в образе Грушницкого. Лермонтов знал Мартынова очень много лет, хорошо изучил и использовал в качестве одного из прототипов.

Некоторые современники предполагали, что Мартынов, уже в ходе поединка, выйдя из состояния психической уравновешенности и отождествив себя с Грушницким, мог отомстить Лермонтову-Печорину в реальной жизни за вымышленное «убийство» своего литературного персонажа.

Таким образом, отождествление себя и своей сестры, Натальи Соломоновны, с литературными персонажами произведений Лермонтова (себя – с Грушницким; сестры – с княжной Мери и, возможно, Верой) могло быть одной из причин вызова Мартыновым Лермонтова. Но эта причина никак не могла иметь главного, решающего значения.

Комплекс Сальери

«H. С. Мартынов получил прекрасное образование, был человек весьма начитанный и, как видно из кратких его Записок, владел пером. Он писал и стихи с ранней молодости, но, кажется, не печатал их»[154]154
  П. Бартенев Цит.: П. Е. Щеголев. Лермонтов. – М.: Аграф, 1999. – С. 491.


[Закрыть]. Эти слова принадлежат П. Бартеневу и они, в сущности, справедливы.

Д. Д. Оболенский, написавший в 90-х годах XIX века для Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона статью «H. С. Мартынов», также подчеркивал отличное образование Николая Соломоновича, его начитанность и тот факт, что он с ранней молодости писал стихи.

В Школе юнкеров, где вместе обучались Лермонтов и Мартынов, они, как уже было сказано, оба участвовали в выпускавшемся рукописном литературном журнале «Школьная заря», причем Мартынов писал в тот период преимущественно прозу Признание «таланта» Мартынова товарищами по школе, возможно, положило начало претензиям его на литературное соперничество с Лермонтовым.

Уже будучи выпущен офицером, Мартынов продолжал писать: стихи, поэму, прозу. Но уровень его творений был несравним с мастерством и талантом М. Ю. Лермонтова. Если М. Ю. Лермонтова все признают поэтом с мировым именем, то H. С. Мартынова никогда не печатали и, естественно, уже не будут издавать. Стихи Николая Соломоновича беспомощны и не всегда грамотны. Они не выходят за рамки любительских упражнений. Это стихи дилетанта. Между прочим, в своих стихах Мартынов нередко подражал Лермонтову.

Прочесть стихи и прозу Мартынова можно только в специальной научно-исторической литературе[155]155
  А. Н. Нарцов. Материалы для истории дворянских родов Мартыновых и Слепцовых. – Тамбов, 1904. – Часть 2. – С. 111–140.


[Закрыть].

В поэме «Герзель-аул», написанной Мартыновым на материале военных действий на Кавказе, Николай Соломонович похваляется сожжением аулов, истреблением посевов, угоном скота. В эту поэму Мартынов вставил язвительные строчки о Михаиле Юрьевиче:

 
Вот офицер прилег на бурке
С ученой книгою в руках,
А сам мечтает о мазурке,
О Пятигорске и балах.
Ему все грезится блондинка,
В нее он по уши влюблен…
 

Мартынов нередко критически оценивал те или иные литературные произведения М. Ю. Лермонтова. Свой талант он ценил, по крайней мере, не ниже. В то же время, в последние годы жизни Лермонтова (1837–1841), когда последнего начали публиковать, когда вышел сборник стихов Лермонтова и его роман «Герой нашего времени», Николай Соломонович очень завидовал Михаилу Юрьевичу, пришедшей к нему литературной славе.

Конечно, настоящего литературного соперничества между дилетантом и большим мастером не было и не могло быть. В реальной жизни, в понимании их знакомых, в понимании современников.

Но у самого Мартынова, самовлюбленного, завистливого эгоиста, по мере роста литературной славы Лермонтова, росло чувство недоброжелательности к нему. Николай все больше и больше ненавидел этого «задиру» и «выскочку».

Соперничество посредственности с талантом всегда опасно: у посредственного ничтожества может родиться чувство непреодолимой зависти, которое не останавливается ни перед чем. Вспомните Моцарта и Сальери!

Женщины

Лермонтов по-настоящему, крепко был влюблен в течение жизни только в двух женщин: Вареньку Лопухину, безответное чувство к которой он пронес через всю свою жизнь, и княгиню Марию Щербатову. Предметом юношеского увлечения Лермонтова была Наталья Иванова.

Не испытывая сильного физического, а точнее, физиологического, влечения к женщинам, Лермонтов, тем не менее, любил, когда после напряженных литературных занятий его окружал прекрасный пол, с которым он веселился, шутил, острил, – в общем, приятно проводил время. Не имея красивой внешности, Михаил Юрьевич был высокообразованным человеком, интересным собеседником и, к тому же, поэтом, все более и более приобретающим литературную славу.

Мартынов был красивым, высоким, статным мужчиной, усиленно следившим за своей внешностью. Этот франт всегда был озабочен своими успехами у женщин. Это было его страстью. Николай Соломонович мог приударить за любой понравившейся ему женщиной, стремясь именно к физической близости с ней.

Данное Мартынову прозвище «кинжал» имело двусмысленное значение. Николай Соломонович в сугубо мужской компании обожал рассказывать о своих любовных приключениях.

В сезон 1841 году в Пятигорске три женщины особенно волновали и привлекали H. С. Мартынова, и за всеми тремя он усиленно пытался ухаживать. Первой была рыжеволосая красавица, «бело-розовая кукла», юная Надежда Петровна Верзилина; второй – «Роза Кавказа» Эмилия Александровна Клингенберг; третьей – Екатерина Быховец.

Помимо Мартынова, у каждой из трех барышень были и другие кавалеры. Михаилу Лермонтову нравились и Эмилия, и Надежда; он за ними ухаживал, но настоящих, сильных любовных чувств не испытывал. С кузиной своей, Екатериной Быховец, у него были родственные, дружеские отношения.

Чувство соперничества из-за женщин могло подтолкнуть Мартынова на вызов Лермонтова.

Любопытно, что на следующий день после гибели поэта, 16 июля, по растревоженному Пятигорску упорно ходили слухи, что дуэль состоялась в результате «ссоры двух офицеров из-за барышни». Одни называли Эмилию Клингенберг, другие – Надежду Верзилину. Толковали и о «госпоже Быховец».

Начнем с кузины Лермонтова Екатерины Быховец. Н. П. Раевский вспоминал, что Мартынов, приехав в Пятигорск, сейчас же принялся перетягивать все внимание всеобщей любимицы компании, «прекрасной смуглянки» Кати Быховец исключительно на свою сторону. Эти действия Мартынова очень не понравились всем, а особенно раздражали Михаила Юрьевича, прибывшего в Пятигорск позже Мартынова. Михаил оберегал свою юную родственницу от притязаний «кинжала».

Надо отметить, что и самой Екатерине Григорьевне Николай Соломонович не понравился. «Этот Мартынов глуп ужасно, все над ним смеялись; он ужасно самолюбив… Мартынка глупый»,[156]156
  Э. Г. Быховец. Из письма // Л. в восп. – С. 446–447.


[Закрыть] – вот высказывания Быховец о Николае Соломоновиче.

Таким образом, у Мартынова флирт с Екатериной Быховец не удался, и помешал этому в некоторой степени Михаил Юрьевич. Но как раз это противодействие Лермонтова и прибавило недружелюбия и тайной злобы к нему у Николая Соломоновича. Мартынов с повышенной ранимостью воспринимал свои неудачи на любовном фронте.

Как-то принято в лермонтоведении считать, что Лермонтов не особенно ухаживал за Надеждой Верзилиной. Это не так. Вот свидетельство очевидца, Л. А. Сидери: «Мартынову и Лермонтову нравилась Надежда Петровна Верзилина, рыжая красавица, как ее звали, и которой Лермонтов написал стихи: „Надежда Петровна, зачем так неровно разобран ваш ряд“. Вот из ревности и разыгралась эта драма»[157]157
  Сообщение Л. А. Сидери о кончине М. Ю. Лермонтова. Цит.: П. Е. Щеголев. Лермонтов. – М.: Аграф, 1999. – С. 503.


[Закрыть].

Очень многие мемуаристы предполагают, что дуэль Мартынова с Лермонтовым произошла в результате их соперничества за Эмилию Александровну Клингенберг.

Кстати, сын Мартынова в конце XIX века сообщил, что, как рассказывал ему отец, Николай Соломонович, Эмилия Александровна отличалась особенной красотой и остроумием. Она выделяла среди поклонников самого H. С. Мартынова, и Лермонтов, который тоже за ней ухаживал, приходил от этого в негодование. Но, возможно, это выдумка сына для оправдания отца?

А вот мнение самой Эмилии Александровны по этому щекотливому вопросу: «Часто слышу я рассказы и расспросы о дуэли М. Ю. Лермонтова; не раз приходилось и мне самой отвечать и словесно и письменно; даже печатно принуждена была опровергать ложное обвинение, будто я была причиною дуэли. Но, несмотря на все мои заявления, многие до сих пор признают во мне княжну Мери.

Каково же было мое удивление, когда я прочла в биографии Лермонтова в последнем издании его сочинений: „Старшая дочь генерала Верзилина Эмилия кокетничала с Лермонтовым и Мартыновым, отдавая предпочтение последнему, чем и возбудила в них ревность, что и подало повод к дуэли“»[158]158
  Э. А. Шан-Гирей. Воспоминание о Лермонтове // Л. в восп. – С. 430–436.


[Закрыть]. Далее Эмилия Александровна на нескольких страницах дает свою версию произошедшего, упирая, преимущественно, на то, что Лермонтов якобы не ухаживал за ней, а сердил и дразнил. Но Михаил Юрьевич, с его своеобразным характером, именно подобным «приставанием» и мог оказывать знаки внимания понравившейся ему женщине. В конце своих воспоминаний Э. А. Шан-Гирей выражает надежду на то, что с нее снимут «несправедливое обвинение за дуэль».

Г. А. Крылова справедливо замечает в Лермонтовской энциклопедии, что «непосредственное участие (Эмилии) в событиях, приведших к гибели Лермонтова, заставляет относиться к ее мемуарам с осторожностью»[159]159
  Г. А. Крылова. Клингенберг // Лермонтовская энциклопедия / Под ред. В. А. Мануйлова. – М.: Сов. энциклопедия, 1981. – С. 223.


[Закрыть].

Р. Баландин[160]160
  Р. Баландин. Убийство Михаила Лермонтова // Чудеса и приключения. – 1997. – № 2. – С. 57.


[Закрыть] предполагает, что Эмилия была тайной любовницей Мартынова, и подтрунивания Лермонтова над ней, в том числе с намеком на ее связь с отставным майором, вызвали яростную реакцию последнего.

В. И. Чиляев, домовладелец флигеля, в котором проживал Лермонтов, является очень важным и близким свидетелем, ибо он вел практически постоянное наблюдение за своим именитым жильцом. Здесь не имеет принципиального значения, делал ли он это из чистого любопытства или действительно, как многие предполагают, вел тайный надзор от полиции. Василий Иванович впоследствии вспоминал: «Семейство Верзилиных было центром, где собиралась приехавшая на воды молодежь. Оно состояло из матери и двух дочерей, из которых старшая, Эмилия, роза Кавказа, как называли ее поклонники, кружила головы всей молодежи.

Ухаживал ли за ней поэт серьезно или так, от нечего делать, но ухаживал. В каком положении находились его сердечные дела – покрыто мраком неизвестности.

Известно лишь одно, что m-lle Эмилия была не прочь пококетничать с поэтом, которого называла интимно Мишель. Так или иначе, но, как гласит молва, ей нравился больше красивый и статный Мартынов, и она отдала ему будто бы предпочтение. Мартынов выделялся из круга молодежи теми физическими достоинствами, которые так нравятся женщинам, а именно: высоким ростом, выразительными чертами лица и стройностью фигуры. Он носил белый шелковый бешмет и суконную черкеску, рукава которой любил засучивать. Взгляд его был смел, вся фигура, манеры и жесты полны самой беззаветной удали и молодечества. Нисколько не удивительно, если Лермонтов, при всем дружественном к нему расположении, всей силой своего сарказма нещадно бичевал его невыносимую заносчивость. Нет никакого сомнения, что Лермонтов и Мартынов были соперники, один сильный умственно, другой физически. Когда ум стал одолевать грубую стихийную силу, сила сделала последнее усилие – и задушила ум. Мартынов, говорят, долго искал случая придраться к Лермонтову – и случай выпал: сказанная последним на роковом вечере у Верзилиных острота… была признана им за casus belli[161]161
  Причину ссоры (фр.).


[Закрыть]. После вызова Мартынова Лермонтов рассмеялся и сказал: „Ты думаешь торжествовать надо мной у барьера. Но это ведь не у ног красавицы“»[162]162
  В. И. Чиляев. Воспоминания // Л. в восп. – С. 408–409.


[Закрыть].

Илья Арсеньев, дальний родственник Лермонтова, писал о Михаиле Юрьевиче: «Он… был страшно влюбчив. Невнимание к нему прелестного пола раздражало и оскорбляло его беспредельное самолюбие, что служило поводом, с его стороны, к беспощадному бичеванию женщин»[163]163
  И. А. Арсеньев. Слово живое о неживых // Исторический вестник. – 1887. – Кн. 2. – С. 354.


[Закрыть].

Да, милые женщины! Сколько же несчастий принесли вы мужчинам!

«Пориятели таки раздули ссору»

И насмешки Лермонтова с острыми карикатурами в альбоме, и женщины, и отождествление себя с Грушницким, и лезущие в голову мысли об утаенных Лермонтовым письмах и недостойном его поведении с сестрой – все это и еще многое другое озлобляло самовлюбленного, эгоистичного, ничтожного и мелочного человека, каким был Николай Мартынов. Но ведь, как никак, они были с Михаилом Юрьевичем хорошими старинными знакомыми еще с юных лет, с Школы юнкеров. Конечно, внешнее поведение Лермонтова по отношению к Мартынову, его бесконечные насмешки и издевательства над Николаем Соломоновичем не красят поэта. Однако Лермонтов внутренне всегда был настроен к нему достаточно дружелюбно, мило называя его «Мартышкой», и совершенно не предполагая, какая ядовитая змея со спрятанным жалом то добродушно, то со спокойно-мрачноватым выражением лица посматривает на него.

Незадолго до поединка Михаил Юрьевич ночевал у Мартынова на квартире, был добр, ласков и говорил ему, что пришел отвести с ним душу после пустой жизни, какая велась в Пятигорске. Он словно бы старался примириться, сгладить «острые углы», извиниться за свои насмешливые слова, колкости, обидные карикатуры.

Конечно, Мартынов не был каким-то закоренелым злодеем. Но кто-то его упорно снова и снова подталкивал, все более и более ожесточая против старого знакомого. Какие-то лица, хорошо осведомленные об отношениях Мартынова и Лермонтова, дули во всю силу своих легких, быстро раздувая тлеющий огонек нелюбви Мартынова к Лермонтову в бушующее пламя лютой ненависти и злобы к поэту.

Надо отметить, что по характеру своему Николай Соломонович очень подвержен был чужому влиянию.

Много лет спустя Мартынов обронил многозначительную фразу: «Приятели таки раздули ссору»[164]164
  Цит.: П. Е. Щеголев. Лермонтов. – М.: Аграф, 1999. – С. 496.


[Закрыть].

Кто же были эти услужливые «приятели»? Неужели кто-то из членов лермонтовского кружка? А, может быть, приятели по совместной игре в карты в салоне Мерлини? Жаль, что не назвал их Мартынов. Но факт остается фактом: шло нарочитое взвинчивание Николая Соломоновича кем-то со стороны. Он сам признал это.

Биограф Лермонтова П. А. Висковатов, собравший сведения о гибели поэта от очевидцев событий, утверждал: «Нет никакого сомнения, что г. Мартынова подстрекали со стороны лица, давно желавшие вызвать столкновение между поэтом и кем-либо из не в меру щекотливых или малоразвитых личностей»[165]165
  Висковатов. – С. 364.


[Закрыть]. По мнению П. А. Висковатова, подстрекателями могли быть «некоторые влиятельные лица из столичного общества, бывшие в тот год в Пятигорске». В своей книге[166]166
  Висковатов. – С. 357.


[Закрыть] он перечисляет эту столичную знать (граф Ламберт и др.), но дает оговорку, что отнюдь не хочет бросить тень специально на кого-нибудь из этого списка. Боялся? Был неуверен?

Очень важно, что когда Павел Александрович задал вопрос князю Васильчикову: «А были ли подстрекатели у Мартынова?», последний не стал отрицать этого, а ответил уклончиво: «Может быть, и были»[167]167
  Висковатов. – С. 366.


[Закрыть].

Биограф Лермонтова П. К. Мартьянов[168]168
  П. К. Мартьянов. Дела и люди века. – СПб., 1893. – Т. 2. – С. 76–86.


[Закрыть], изучавший данный вопрос в XIX веке в Пятигорске, в качестве подстрекателей, взвинчивающих Мартынова, смело называл посетителей аристократического салона генеральши Е. И. Мерлини.

По нашему мнению, «заговор» из центра, санкционированный царем или Бенкендорфом с целью физического устранения Лермонтова, можно полностью исключить. А вот подстрекатели, действующие по личной инициативе, действительно были, и не в единственном числе. Не верить П. А. Висковатову, П. К. Мартьянову, самому H. С. Мартынову мы не можем. И скорее всего, этими подстрекателями были представители аристократической столичной публики, с которыми встречался Николай Соломонович в городе и в салоне Мерлини. Особенно, нам кажется, были способны взвинчивать Мартынова его приятели по тайным карточным играм, проходившим поздними вечерами в доме Мерлини. Способен был на подталкивание Мартынова такой искусный интриган, как молодой князь Васильчиков.