Текст книги "Тайны гибели российских поэтов: Пушкин, Лермонтов, Маяковский (Документальные повести, статьи, исследования)"

Автор книги: Михаил Давидов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Можно заключить, что к моменту дуэли Пушкин был физически крепок и практически здоров.

* * *

И вот пришел этот трагический день – среда, 27 января 1837 года (8 февраля по новому стилю).

Несмотря на предстоящий смертельный поединок, Александр Сергеевич не изменил себе и провел утро за литературной работой. В последний раз он сидел за своим письменным столом и сосредоточенно писал, опуская гусиное перо в чернильницу с бронзовой статуэткой негра. Он изучал источники о Петре I, упорно работая над задуманной «Историей Петра Великого». Писательницу А. О. Ишимову он просил перевести для своего любимого детища – журнала «Современник» – две пьесы Барри Корнуолла: «…переведите их как умеете – уверяю вас, что переведете как нельзя лучше. Сегодня я нечаянно открыл вашу Историю в рассказах и поневоле зачитался. Вот как надобно писать!» Это было последнее письмо А. С. Пушкина.

Сохранилась хронологическая запись друга Пушкина поэта В. А. Жуковского о последнем дне Александра Сергеевича перед дуэлью:

«Встал весело в 8 часов – после чаю много писал – часу до 11-го. С 11 обед. – Ходил по комнате необыкновенно весело, пел песни – потом увидел в окно Данзаса, в дверях встретил радостно. – Вошли в кабинет, запер дверь. – Через несколько минут послал за пистолетами. – По отъезде Данзаса начал одеваться; вымылся весь, все чистое; велел подать бекешь; вышел на лестницу, – возвратился, – велел подать в кабинет большую шубу и пошел пешком до извощика. – Это было ровно в 1 ч».

Дуэль готовилась в тайне от семьи и друзей. О ней знал лишь очень узкий круг лиц. Пушкин, во-первых, опасался, что при разглашении тайны поединку могут помешать его близкие друзья, а он жаждал удовлетворения, и, во-вторых, дуэли в России были запрещены указом Петра I от 14 января 1702 года. По закону все участники поединка, включая секундантов и даже врачей, подлежали суровому наказанию.

Пушкин вначале намеревался взять в секунданты иностранного подданного – служащего английского посольства Мегенса, но тот отказался, и уже в день дуэли, 27 января, Александр Сергеевич обратился к своему однокашнику по Лицею подполковнику Константину Карловичу Данзасу. Данзас был заслуженным офицером, отмеченным наградами, имевшим боевые ранения (он носил руку на перевязи после тяжелого ранения плеча в Турецкую кампанию). Пушкин справедливо полагал, что за участие в дуэли Данзас не будет наказан строго. Действительно, после дуэли по решению военно-судной комиссии Данзас после 2-месячного пребывания на гауптвахте был полностью реабилитирован.

Поскольку мы затронули этот вопрос, уместно будет, забегая вперед, остановиться на наказаниях, примененных к другим участникам дуэли.

Секундантом Дантеса был атташе французского посольства виконт Д’Аршиак. Сразу после дуэли он был срочно отправлен своим послом из России в Париж, якобы с депешей, и таким путем счастливо избежал ареста и суда.

Поручик Дантес после дуэли был арестован, содержался в Петропавловской крепости и по решению военного суда «за вызов на дуэль и убийство на оной камер-юнкера Пушкина» был лишен чинов и разжалован в рядовые. Однако Николай I, как мог, смягчил приговор и выслал Геккерна-младшего из России, что было исполнено 19 марта 1837 года.

Барон Геккерн-Дантес сделал во Франции неплохую карьеру, став в дальнейшем сенатором, мэром Сульца, кавалером ордена Почетного легиона. Он прожил очень долго, умерев в возрасте 83 лет.

Однако воспоминания молодости и содеянное убийство всю жизнь не давали ему покоя. Одно лишь упоминание имени Пушкина вызывало на его лице судорогу. Старый зеленый мундир с красным воротником, правый рукав которого был изодран и хранил следы запекшейся крови, напоминал ему о трагическом происшествии молодости и невольно совершенном жутком злодеянии. «Убийца Пушкина» – так иногда называли во французской печати его, известного в стране человека, сенатора, и эти слова жгли, терзали его. Волею судьбы уже в немолодом возрасте на одной из улочек Парижа он случайно встретился с Натальей Николаевной Пушкиной-Ланской, вторично вышедшей замуж. Они сразу узнали друг друга и оба пришли в неописуемое замешательство, но быстро овладели собой и прошли мимо, не проронив ни слова.

Не подлежит сомнению, что если бы Пушкин остался жив, его бы наказали суровее всех других участников поединка. Существует версия, что Александр Сергеевич втайне надеялся на то, что после дуэли, в случае благоприятного исхода, он будет вновь отправлен в ссылку в Михайловское, уедет туда вместе с женой и детьми, уединится и, избавившись от этого содома столичной жизни, полной праздной суеты, шума и ненавистных взглядов вельмож, целиком отдастся литературной работе. Дело на Александра Сергеевича Пушкина действительно завели, и в решении военно-судной комиссии сказано: «Преступный поступок камер-юнкера Пушкина, подлежащего равному с Геккерном наказанию… по случаю его смерти предать забвению»[11]11
  Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккерном. Подлинное военносудное дело 1837 г. – М.: Русслит., 1992. – 160 с.


[Закрыть].

Есть еще один наказанный человек, хотя и не участвовавший в поединке, но возможно, самый главный виновник разыгравшейся драмы. Интриган Геккерн-отец после дуэли оказался в немилости у царя, узнавшего о содержании пасквиля и возмущенного тем, как может какой-то инородец бросать тень на великого монарха, имеющего право на любую женщину своей обширной империи. И вскоре голландский посланник был отозван из России.

Следует заметить, что секундант Пушкина Данзас никогда не был другом Александра Сергеевича и даже внутренне был чужд ему Он не пытался ни расстроить поединок, как это сделали, к примеру, в ноябре 1836 года Жуковский и другие друзья поэта, ни смягчить его условия. Вместе с секундантом противника Д’Аршиаком он пунктуально занялся организацией дуэли a outrance, то есть до смертельного исхода. То, что Данзас не расстроил дуэль и не сохранил таким образом жизнь великому поэту России, ему не могли простить до последних своих дней товарищи по лицею. Ссыльный декабрист Иван Пущин негодовал: «Если бы я был на месте Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь…»

* * *

Дуэль была намечена за чертой Санкт-Петербурга, на Черной речке, вблизи комендантской дачи.

Пушкин перед дуэлью выпил лишь стакан лимонада, поджидая своего секунданта Данзаса за столиком у окна в кондитерской Вольфа и Беранже, расположенной на Невском проспекте. Данзас взял извозчика и с пистолетами заехал за Пушкиным.

На санях они отправились к месту дуэли. На Дворцовой набережной им повстречался экипаж Натальи Николаевны. Данзас подумал, что дуэль может расстроиться, однако жена Пушкина была близорука, а Александр Сергеевич отвернулся и смотрел в другую сторону.

Чтобы сократить расстояние, Данзас отдал распоряжение извозчику, не доезжая до Троицкого моста, свернуть на скованную льдом Неву и по зимней дороге ехать через Петропавловскую крепость.

Александр Сергеевич пошутил: «Не в крепость ли ты везешь меня?» Данзас ответил, что через крепость на Черную речку самая близкая дорога. Неизвестно, каким путем ехали Дантес со своим секундантом Д’Аршиаком, но к комендантской даче все участники дуэли подъехали в одно время.

Секунданты вышли из саней и отправились вперед для осмотра местности. Площадку для дуэли они выбрали в полутораста саженях от комендантской дачи, в небольшой березовой роще, которая частично сохранилась до сегодняшних дней. Погода в тот день была ясная, морозная (-15 °C), дул довольно сильный ветер. Солнце клонилось к закату, красными, кровавыми красками обагряя притихшую, нетронутую снежную целину. А снега в ту зиму выпало так много, что секунданты утопали по колено в нем, вытаптывая тропинку для дуэлянтов. Глубокий снег не позволил отмерить широкие шаги, и это усугубило условия поединка, уменьшив расстояние между противниками.

Закутавшись в медвежью шубу, Александр Сергеевич сидел на снегу и отрешенно взирал на приготовления. Что было в его душе, одному богу известно. Временами он обнаруживал нетерпение, обращаясь к своему секунданту: «Все ли, наконец, кончено?» Его соперник поручик Дантес, высокий, атлетически сложенный мужчина, прекрасный стрелок, был внешне спокоен. Психологическое состояние противников было разным: Пушкин нервничал, торопился со всем скорее покончить, Дантес был собраннее, хладнокровнее.

^{Черная речка. Место дуэли А. С. Пушкина. Современная фотография.}

Условия поединка носили суровый, беспощадный характер:

«1. Противники становятся на расстоянии 20 шагов друг от друга и 5 шагов (для каждого) от барьеров, расстояние между которыми равняется 10 шагам.

2. Вооруженные пистолетами противники, по данному знаку, идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьера, могут стрелять.

3. Сверх того, принимается, что после выстрела противникам не дозволяется менять место, для того чтобы выстреливший первым, огню своего противника подвергся на том же самом расстоянии.

4. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то, в случае безрезультатности, поединок возобновляется как бы в первый раз: противники становятся на то же расстояние в 20 шагов, сохраняются те же барьеры и те же правила…»

Таким образом, исходя из условий дуэли, только смерть или тяжелое ранение одного из противников прекращали поединок.

Использовались гладкоствольные, крупнокалиберные дуэльные пистолеты системы Лепажа, с круглой свинцовой пулей диаметром 1,2 см и массой 17,6 грамма. Сохранились и экспонируются в музеях[12]12
  Пистолеты были проданы на аукционе в Париже и ныне хранятся в частном музее почты в Лимрэ (Франция).


[Закрыть] запасная пуля, взятая из жилетного кармана раненого Пушкина, и пистолеты, на которых стрелялись Пушкин с Дантесом. Это оружие характеризовалось кучным, точным боем, и с расстояния 10 шагов (около 6,5 м) таким отличным стрелкам, как Пушкин и Дантес, промахнуться было практически невозможно.

Большое значение имел выбор тактики ведения боя, в частности, учитывая характер оружия, небольшое расстояние между дуэлянтами и превосходную стрелковую подготовку обоих, явное преимущество получал противник, выстреливший первым. Дантесу, вероятно, была известна манера ведения боя Пушкиным, который в предыдущих дуэлях никогда не стрелял первым.

…Шел 5-й час вечера. Секунданты шинелями обозначили барьеры, зарядили пистолеты и отвели противников на исходные позиции. Там им было вручено оружие. Смертельная встреча двух непримиримых противников началась. По сигналу Данзаса, который прочертил шляпой, зажатой в руке, полукруг в воздухе, соперники начали сближаться. Пушкин стремительно вышел к барьеру и, несколько повернувшись туловищем, начал целиться в сердце Дантеса. Однако попасть в движущуюся мишень сложнее, и, очевидно, Пушкин ждал окончания подхода соперника к барьеру, чтобы затем сразу сделать выстрел. Хладнокровный Дантес неожиданно выстрелил с ходу, не дойдя одного шага до барьера, то есть с расстояния 11 шагов (около 7 метров). Целиться в стоявшего на месте Пушкина ему было удобно. К тому же, Александр Сергеевич еще не закончил классический полуоборот, принятый при дуэлях с целью уменьшения площади прицела для противника, его рука с пистолетом была вытянута вперед, и поэтому правый бок и низ живота были совершенно не защищены.

Подобная позиция тела Пушкина обусловила своеобразный ход раневого канала, который будет рассмотрен ниже.

Яркая вспышка огня ослепила поэта. Пушкин почувствовал сильный удар в бок и ощущение чего-то горячо стрельнувшего в поясницу. Ноги у него подкосились, и он упал на левый бок лицом в снег, лишь секундально, на короткое мгновение, потеряв сознание и быстро придя в себя. Многоголосое гулкое эхо выстрела, внезапно нарушившего пронзительную тишину укутанного снегом, дремавшего зимнего леса, звучало в ушах.

^{Последняя дуэль Пушкина. Худ. А. А. Наумов. 1884 г.}

Секунданты бросились к нему, но, когда Дантес намеревался сделать то же самое, Пушкин крикнул по-французски: «Подождите, у меня еще достаточно силы, чтобы сделать свой выстрел!» Дантес остановился у барьера и принял классическую защитную позу дуэлянта: корпус вполоборота, прикрытие груди и области сердца правой рукой с зажатым в ней массивным дуэльным пистолетом. Это спасло ему жизнь. Раненый Пушкин нашел в себе силы приподняться, сесть и потребовал заменить пистолет, так как при падении дуло забилось снегом. Опершись левой рукой, он, страдая и превозмогая физическую боль, долго прицеливался, бледный, вероятно, с затуманенным взором. Ярко-красное пятно медленно расплывалось по его одежде, кровь просачивалась сквозь ткань и алой тонкой струйкой стекала на снег. Пушкин спустил курок и, увидев падающего Дантеса, воскликнул: «Браво!» – и вновь потерял сознание, сейчас уже на несколько минут, упав на шинель, обозначавшую барьер.

Пуля, летевшая от сидящего Пушкина к высокорослому, стоявшему правым боком вперед, Дантесу, по траектории снизу вверх, должна была попасть французу в область левой доли печени или сердце, однако пронзила ему правую руку, которой тот прикрывал грудь, причинив сквозное пулевое ранение средней трети правого предплечья, изменила направление и, вызвав лишь контузию верхней части передней брюшной стенки, ушла в воздух. Рана Дантеса, таким образом, оказалась нетяжелой, без повреждения костей и крупных кровеносных сосудов, и в дальнейшем быстро зажила. Нельзя не упомянуть и о том, что в донесениях о дуэли ряда иностранных послов, в частности, германского посланника Либермана и саксонского – Карла Лютцероде, утверждается, что пуля, прострелив руку, попала затем в металлическую пуговицу кавалергардского мундира Дантеса[13]13
  П. Е. Щеголев. Дуэль и смерть Пушкина. – М.: Книга, 1987. – Части 1–2.


[Закрыть]. Так ли это было на самом деле, нам судить трудно, но прислушаться к мнению современников поэта мы должны.

В связи с вышеизложенным, зная непорядочность Геккернов, можно ли допустить, что вместо пуговицы был какой-то иной, защищающий тело, предмет? По кодексу дуэльных поединков, стреляющиеся на пистолетах не имели права надевать крахмальное белье, верхнее платье их не должно было состоять из плотных тканей, полагалось снимать с себя медали, медальоны, пояса, помочи, вынуть из карманов кошельки, ключи, бумажники и вообще все, что могло задержать пулю. Свой вопрос оставим открытым.

Для нас, потомков, сохранилось официальное донесение о дуэли А. С. Пушкина:

«№ 117. Полициею узнано, что вчера в 5 часу пополудни, за чертою города позади комендантской дачи, происходила дуэль между камер-юнкером Александром Пушкиным и поручиком Кавалергардского ее величества полка Геккерном, первый из них ранен пулею в нижнюю часть брюха, а последний в правую руку навылет и получил контузию в брюхо. Г-н Пушкин при всех пособиях, оказываемых ему его превосходительством г-м лейб-медиком Арендтом, находится в опасности жизни. О чем вашему превосходительству имею честь донесть.

28 генваря 1837-го года. Старший врач полиции Иоделич».

Этот исторический документ о великом национальном поэте – гордости россиян – был случайно найден между донесениями о локусах супругов кошкой и об отравлении содержательницы публичного дома.

^{Дуэль. Худ. А. А. Наумов. 1885 г.}

* * *

А. С. Пушкин получил ранение незадолго до 17 часов 27 января, после чего он жил еще около 46 часов.

Для Александра Сергеевича это были мучительные часы тяжелых физических и душевных страданий. Но он вел себя очень мужественно. Несмотря на сильные боли, он старался подавить в себе стоны, не кричать, чтобы не беспокоить супругу, родных, друзей. Сразу вспоминается Безруков-«Пушкин», от дикого крика которого при съемках фильма дрожали стены и вибрировали барабанные перепонки кинооператора. Пушкин жалел и защищал жену, беспокоился за судьбу Данзаса и просил лейб-медика Арендта заступиться за своего секунданта перед царем; благородно отнесся даже к врагу – Дантесу, убеждая друзей не мстить ему.

Проследим поэтапно за клиническим течением болезни и оказываемой помощью.

На месте дуэли из раны Пушкина изобильно лилась кровь, пропитавшая его одежду, шинель под ним и окрасившая снег. Секунданты пассивно наблюдали за раненым, отмечая бледность лица, кистей рук, «расширенный взгляд» (расширение зрачков). Через несколько минут раненый сам пришел в сознание. Врача на дуэль не приглашали, первая помощь поэту не была оказана, перевязка не сделана. Это серьезная ошибка секунданта.

На допросе в военно-судной комиссии Данзас признался, что был приглашен в секунданты за несколько часов до дуэли и из-за недостатка времени не имел возможности подумать о первой помощи для Пушкина[14]14
  Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккерном. Подлинное военносудное дело 1837 г. – М.: Русслит., 1992. – 160 с.


[Закрыть]. Сам же Александр Сергеевич, охваченный желанием отомстить обидчику, о себе не заботился.

Придя в сознание, передвигаться самостоятельно он не мог (шок, массивная кровопотеря). Носилок и щита не было. Больного с поврежденным тазом вначале волоком «тащили» к саням(!), затем уложили на шинель и понесли. Однако это оказалось им не под силу. Вместе с извозчиками секунданты разобрали забор из жердей и подогнали сани. На всем пути от места дуэли до саней на снегу остался кровавый след. Раненого поэта посадили в сани и повезли по тряской, ухабистой дороге. Подобная транспортировка усугубляла проявления шока. Лишь через полверсты повстречали карету, подготовленную для Дантеса, и, не сказав Пушкину о ее предназначении, перенесли в нее раненого. Опять недопустимая небрежность Данзаса: для соперника карета была приготовлена, а о великом российском поэте не подумали.

Несомненно, на дуэли и в ближайшие часы после нее у Александра Сергеевича была массивная кровопотеря (как наружная, так и внутренняя). Объем ее, по расчетам Ш. И. Удермана[15]15
  Ш. И. Удерман. Избранные очерки истории отечественной хирургии XIX столетия. – Л.: Медицина, 1970. – С. 208–261.


[Закрыть], с которым согласен Б. В. Петровский[16]16
  Б. В. Петровский. Ранение на дуэли и смерть А. С. Пушкина // Клин. мед. – 1983. – Т. 61, № 4. – С. 109–117.


[Закрыть], составил около 2000 мл, или 40 % объема циркулирующей крови (ОЦК). Определить степень анемии, осуществить переливание крови и, даже элементарную сегодня, внутривенную инфузию растворов при тогдашнем уровне развития медицинской науки было невозможно, ибо эти методы к 1837 году еще не были разработаны. Поэтапная кровопотеря в 40 % ОЦК сегодня не считается смертельной. Но в наши дни кровопотеря восполняется, полностью или частично, гемотрансфузией. Невозможно представить степень анемии у Пушкина, которому не перелили ни грамма крови! Несомненно, кровопотеря резко снизила адаптационно-приспособительные реакции организма и значительно ускорила летальный исход от развившихся в дальнейшем септических осложнений огнестрельной раны.

Истекавшего кровью, находившегося в состоянии тяжелого шока, получившего сильное охлаждение тела Александра Сергеевича Пушкина в течение часа везли в полусидячем положении 7,5 верст от места дуэли на Черной речке до его квартиры на набережной Мойки. Он сильно страдал от болей в области таза, жаловался на тошноту. Временами раненый терял сознание, и карету приходилось останавливать. Таких остановок в пути было несколько. Очевидно, в эти минуты падало артериальное давление. Врачебную помощь в пути оказать было невозможно.

Уже в темноте, в 18 часов, смертельно раненного поэта привезли домой. Это была очередная ошибка Данзаса. Человека, находившегося временами в полубессознательном состоянии и, возможно, просившего доставить его домой, тем не менее нужно было госпитализировать. Камердинер Никита на руках перенес раненого в его кабинет на первом этаже. Здесь ему помогли переодеться в чистое и уложили на диван. Б. В. Петровский[17]17
  Б. В. Петровский. Ранение на дуэли и смерть А. С. Пушкина // Клин. мед. – 1983. – Т. 61, № 4. – С. 109–117.


[Закрыть] справедливо отмечает, что кровать была бы гораздо удобнее для лечения.

Данзасу, доставившему раненого не в лечебное учреждение, пришлось в поисках хирурга метаться по вечернему Санкт-Петербургу. Он посетил уже 3 квартиры, не застав хозяев дома, и случайно на улице встретил В. Б. Шольца, который был не хирургом, а акушером. Тот согласился осмотреть раненого и вскоре приехал вместе с хирургом – главным врачом придворного конюшенного госпиталя К. К. Задлером, который к тому времени уже перевязал рану Дантеса. И вновь парадокс: легко раненному сопернику Пушкина помощь была оказана значительно раньше, чем находившемуся в тяжелом состоянии поэту. Перевязку раны у Пушкина приехавшие врачи произвели около 19 часов. При этом Задлер уезжал за инструментами и, вернувшись, вероятно, зондировал рану неглубоко от кожи (документальных доказательств зондирования нет).

В 19 часов состояние раненого было тяжелым. Он был возбужден, жаловался на жажду (признак продолжающегося кровотечения), тошноту. Боль в ране умеренная. Кожные покровы бледные, пульс частый, слабого наполнения, конечности холодные. Повязка быстро пропитывалась кровью.

В 19 часов приехали хирург с мировым именем – лейб-медик Н. Ф. Арендт, имевший опыт лечения раненых в 30 боевых сражениях, и домашний доктор Пушкиных профессор И. Т. Спасский. В дальнейшем в лечении раненого принимали участие многие врачи (X. X. Саломон, И. В. Буяльский, Е. И. Андреевский, В. И. Даль), однако негласно руководил именно Н. Ф. Арендт как наиболее авторитетный среди них. К лечению Пушкина были привлечены лучшие специалисты Санкт-Петербурга, большинство из них были докторами медицины, профессорами с большим практическим опытом. В то же время большое число врачей и ухаживающих затрудняло лечение. Были колебания и сомнения в назначении конкретных лечебных средств. В первый вечер в действиях докторов проявлялась некоторая растерянность. Скорбный лист (история болезни) так и не был заведен, назначения врачей и дозы лекарств нигде не фиксировались. Возможно, наш суд очень строг, но ведь речь идет о гении русского народа, и его смертельная болезнь требует именно такого подхода.

Н. Ф. Арендт, осмотрев рану, не стал скрывать от Пушкина, что она смертельна. Об этом чуть раньше сообщил Александру Сергеевичу и Шольц. Их действия, с точки зрения существовавших тогда порядков, вполне законные, не противоречащие и нынешнему законодательству, не были одобрены ни подавляющим большинством врачей-современников, ни всеми последующими поколениями русских врачей, ибо противоречат веками выработанному принципу гуманности: не сообщать неизлечимому больному правду.

Не случайно А. С. Пушкин, очень чувствительный, ранимый человек, услышав о неминуемой смерти, в свои неполные два дня испытывал мучительную тоску и был крайне подавлен, неоднократно спрашивая у дежуривших: «Скоро ли конец?»

Что касается распоряжений, которые бы радикально изменили тяжелое материальное положение его семьи (долг в 139 тыс. рублей), то Пушкин был просто не в состоянии их сделать. Император Николай Павлович, значительно помогший материально семье поэта после его смерти, сделал бы это независимо от того, знал ли бы Пушкин о своем близком конце или нет.

Арендт выбрал консервативную тактику ведения больного, которая была одобрена известными хирургами X. X. Саломоном, И. В. Буяльским и всеми без исключения врачами, принимавшими участие в лечении. Для уровня развития медицины того времени это решение было вполне естественным. В 30-х годах XIX века раненных в живот не оперировали. Науке еще не были известны асептика и антисептика, наркоз, лучи Рентгена, антибиотики и многое другое. Тактика лечения А. С. Пушкина и большинство врачебных назначений были сурово осуждены В. А. Шаак[18]18
  В. А. Шаак. Ранение А. С. Пушкина в современном хирургическом освещении // Вестн. хир. – 1937. – Т. 52, кн. 137. – Вып. 7.


[Закрыть], С. С. Юдиным[19]19
  С. С. Юдин. Ранение и смерть Пушкина // Правда. – 1937, 8 февраля. – № 7004.


[Закрыть], серьезные замечания сделаны некоторыми другими хирургами[20]20
  А. Русаков. О ранении и смерти А. С. Пушкина через 160 лет // Медицинская газета. – 1997, 12 февраля. – С. 16.
  М. И. Хелиус. Хирургия. – СПб: Изд-во мин. вн. дел, 1839. – Часть 1. – 336 с.


[Закрыть]. Это несправедливо, потому что такое примитивное лечение соответствовало состоянию медицины того времени.

В первый вечер после ранения и в ночь на 28 января все лечение заключалось в холодном питье и в прикладывании примочек со льдом к животу. Этими простейшими средствами доктора пытались уменьшить кровотечение. Состояние больного оставалось тяжелым. Сознание было преимущественно ясное, но возникали кратковременные периоды «забытья», беспамятства. Охотно пил холодную воду. Жалобы на жажду, тошноту, постепенно усиливающуюся боль в животе. Кожные покровы оставались бледными, но пульс стал реже, чем в первые часы после ранения. Постепенно повязка перестала промокать кровью. В начале ночи утвердились во мнении, что кровотечение прекратилось. Напряжение врачей и ухаживающих несколько ослабло.

Наступила глубокая ночь. Александр Сергеевич никак не мог уснуть, но лежал тихо. Уже зная свою судьбу, он решил свести счеты с жизнью, чтобы не мучиться больше самому и не беспокоить напрасно других. В 3 часа ночи Александр Сергеевич тихо подозвал находящегося в кабинете и бодрствовавшего слугу и велел подать один из ящиков письменного стола, где лежали пистолеты. Слуга не решился ослушаться, но тотчас по исполнении просьбы разбудил Данзаса, дремавшего у окна в вольтеровском кресле. Данзас подскочил к Александру Сергеевичу и решительно отобрал пистолеты, которые Пушкин уже успел спрятать под одеяло.

Возникают вопросы: где в этот момент был оставшийся дежурить на ночь Спасский, почему Данзас заснул и вообще как раненый, едва не покончивший с собой, оказался без присмотра?

В течение всей ночи постепенно нарастали боли в животе, началось его вздутие. Уснуть больной так и не смог, временами он стонал и тихо, стараясь сдерживать себя, вскрикивал от боли. Дежуривший у Пушкина Спасский был расстроен и угнетен до чрезвычайности. Он настолько растерялся, что не решился назначить больному опий, хотя являлся автором крупных научных работ по изучению этого препарата, хорошо знал его действие.

В 5 часов утра 28 января боль в животе усилилась настолько, что терпеть ее было уже невмоготу Послали за Арендтом, который очень быстро приехал и при осмотре больного нашел явные признаки перитонита. Арендт назначил, как было принято в то время при этом заболевании[21]21
  М. И. Хелиус. Хирургия. – СПб: Изд-во мин. вн. дел, 1839. – Часть 1. – 336 с.


[Закрыть], «промывательное», чтобы «облегчить и опростать кишки». Но врачи не предполагали, что раненый имеет огнестрельные переломы подвздошной и крестцовой костей. Поворот на бок для выполнения клизмы вызвал, вполне естественно, некоторое смещение костных отломков, а введенная через трубку жидкость наполняла и расширяла прямую кишку, увеличивая давление в малом тазе и раздражая поврежденные и воспаленные ткани. После клизмы состояние ухудшилось, интенсивность боли возросла «до высочайшей степени». Лицо изменилось, взор сделался «дик», глаза готовы были выскочить из орбит, тело покрылось холодным потом. Пушкин с трудом сдерживался, чтобы не закричать, и только испускал стоны. Он был так раздражен, что после клизмы в течение всего утра отказывался от любых предлагаемых лечебных пособий.

Александр Сергеевич чувствовал себя настолько плохо, что решил попрощаться со всеми. Он попросил к себе жену, детей и свояченицу Александру Николаевну. Наталья Николаевна с воплем горести бросилась к страдающему мужу. На глазах у присутствующих появились слезы. Малышек полусонных, в одеялах, приносили к нему. Александр Сергеевич не мог говорить и прощался только взглядом и движением руки. Он молча по одному благословлял детей и движением руки отсылал от себя. Затем он также поочередно стал прощаться с друзьями – Жуковским, Тургеневым, Вяземским, Карамзиной, Виельгорским. Выглядел Александр Сергеевич очень плохо. Кожа была бледна «как полотно», руки холодные, пульс едва прощупывался. Говорил он редко, едва слышно. «Смерть идет», – тихо, с особым выражением сказал он Спасскому.

Днем 28 января весть о ранении горячо любимого народом поэта быстро разнеслась по столице. С раннего утра встревоженные горестною вестью люди начали стекаться на набережную Мойки, к дому поэта. Передняя и зала в квартире в течение всей болезни Александра Сергеевича постоянно были заполнены знакомыми Пушкину и совершенно незнакомыми людьми. Они были искренне взволнованы ранением поэта и беспрестанно спрашивали у докторов и ухаживающих о ходе болезни. Несмотря на мороз и сильный пронизывающий ветер, густая масса людей загораживала на большом расстоянии все пространство на улице перед домом Пушкина, к крыльцу было невозможно протиснуться. Особенно много было молодежи и студентов. Друзья Пушкина даже были вынуждены обратиться в Преображенский полк, и у крыльца для установления порядка поставили часовых. Какой-то старичок говорил с удивлением: «Господи, боже мой! Я помню, как умирал фельдмаршал, а этого не было!» В вестибюле стали вывешивать сочиненные Жуковским бюллетени о состоянии здоровья поэта.

Пушкин беспрестанно спрашивал, кто из друзей и знакомых у него в доме. Но впустить всех знакомых в кабинет, где умирал поэт, было просто невозможно. Приглашали, конечно, самых близких, но и их было много.

Днем 28 января состояние раненого оставалось тяжелым. Сохранялись брюшные боли и вздутие живота. После приема экстракта белены и каломеля (ртутного слабительного) облегчения не наступило.

Наконец около 12 часов по назначению Арендта дали в качестве обезболивающего капли с опием, после чего Александру Сергеевичу сразу стало лучше. Интенсивность боли значительно уменьшилась – и это было главным в улучшении состояния безнадежного больного. Раненый стал более активным, повеселел. Согрелись руки. Пульс оставался частым, слабого наполнения. Через некоторое время отошли газы и отмечено самостоятельное свободное мочеиспускание.

Около 14 часов появился в доме потрясенный случившимся В. И. Даль, который приехал в Санкт-Петербург по делам службы из Оренбурга и только что узнал о ранении Пушкина. Даль и Пушкин сблизились и подружились в 1833 году, когда Александр Сергеевич приезжал в Оренбург для сбора материалов об Емельяне Пугачеве. Даль, служивший чиновником по особым поручениям у оренбургского губернатора, помогал Пушкину в сборе материалов и сопровождал его в поездке по историческим пугачевским местам.

Александр Сергеевич подал Далю руку и откровенно сказал: «Плохо, брат». Владимир Иванович – интересный, участливый собеседник, всегда готовый помочь, имевший к тому же медицинское образование и навыки ухода за больными, оказался человеком очень нужным для Пушкина в эти отмерянные судьбой оставшиеся сутки жизни. И в течение всех этих суток, до последнего вздоха поэта, Владимир Иванович, несмотря на крайнюю усталость, уже не отходил от изголовья умирающего.

А. С. Пушкин очень обрадовался Далю, к тому же приход последнего и уменьшение боли от приема опия совпали по времени. Александр Сергеевич отвлекся от грустных дум, слегка повеселел, разговаривая с Владимиром Ивановичем. Правда, из-за одышки и слабости говорить ему было трудно, он произносил слова отрывисто, с расстановкой.

Александр Сергеевич охотно стал выполнять назначения докторов. На живот вместо холодных компрессов стали класть «мягчительные» припарки, и Пушкин помогал ухаживающим накладывать и снимать их. Внутрь он принимал лавровишневую воду и каломель, однократно дали касторовое масло, продолжали применение опия. Больного мучила жажда, и он часто просил холодную воду, которую ему подносили чайными ложечками.

Александр Сергеевич был не привередливым больным, он никого не упрекал, не жаловался, благодарил ухаживающих за каждый пустяк. «Вот и хорошо… и прекрасно…», – часто приговаривал он, когда давали воды, кусочки льда, поправляли постель, подушку.