Текст книги "Я болею за «Спартак»"

Автор книги: Михаил Ромм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Штурм пика Коммунизма

1

Таджикско-Памирская экспедиция и ее руководитель. – Цели и задачи восхождения на пик Коммунизма. – Дорога из Москвы в Ош.

Большой кабинет уставлен книжными шкафами, на полках и стеллажах – образцы минералов. На стене висит фотография: широкий глетчер, словно ледяная река, течет между двумя грядами обрывистых снежных пиков. Лед, снег и камень.

Из-за письменного стола встает высокий, широкоплечий, слегка сутулый человек. Он смотрит спокойно, чуть-чуть благожелательно. Лицо не расплывается в официально любезную улыбку, не становится подчеркнуто серьезным.

Первая встреча, обычно определяющая отношения, складывается просто и легко.

На столе лежит карта Таджикистана: восточную его часть составляет Памир, мощный горный узел, квадратом врезающийся в рубежи Китая, Индии и Афганистана, западную часть – страна, рассеченная снежными хребтами на ряд широтных речных долин с субтропическим климатом, с плодороднейшей лессовой почвой, отделенная от Афганистана извилистой лентой Пянджа. Эти две части Таджикистана разграничивает западный край Памирского нагорья, область древнего оледенения, гигантских глетчеров и снежных пиков, заброшенный на юг кусок Арктики, еще недавно лежавший на картах сплошным белым пятном.

Наклонившись над картой с карандашом в руке, Николай Петрович Горбунов рассказывает, раскрывает передо мной перспективы экспедиции, в которой мне как спецкору «Известий» предстоит принять участие.

Таджикистан, юго-восточная окраина нашего Союза, последним вошел в семью советских республик. В стране, освобожденной от двойного гнета – царизма и местных феодалов, разоренной войсками эмира бухарского, бандами Энвера и шайками басмачей, только семь лет тому назад, в 1926 году, собрался учредительный съезд Советов.

Новый порядок жизни пробивал себе дорогу в тьме почти поголовной неграмотности, в сложном переплете родового уклада и магометанской религии.

Многое уже сделано за эти семь лет.

Разрушенный Энвером-пашой кишлак Душанбе превратился в большой современный город. Прямые широкие улицы заменили глиняный хаос кривых переулков.

Во все стороны от Душанбе радиусами разбежались шоссейные дороги, и там, где в серой пыли проселков издавна тягуче поскрипывали огромные колеса арб, зашуршали по гудрону шины сошедших с конвейера «ГАЗа» автомобилей.

Над библейскими силуэтами верблюдов на горных тропах Дарваза и Памира возникли стремительные тени самолетов.

Сотни школ и больниц построены в далеких кишлаках, где раньше мулла и знахарь заменяли учителя и врача.

Ликвидировалась неграмотность, создавалась национальная интеллигенция, женщина начинала борьбу против векового угнетения, борьбу за равноправие, за человеческое достоинство.

Лицо страны менялось. Стирались постепенно белые пятна с географической карты Таджикистана. Но геологически Таджикистан остался почти сплошным белым пятном.

Богатейшие недра страны были не разведаны, не изучены.

Пятилетний план ставил перед Таджикистаном проблему индустриализации. Промышленность требовала сырьевой базы.

Нельзя было разведывать недра страны обычным порядком, мерной поступью «Союзгеоразведки». СССР догонял передовые страны Европы и Америки, Таджикистан догонял СССР. Темпы, принятые для Союза, здесь надо было возвести в квадрат.

Разведка недр должна была вестись масштабом широких теоретических прогнозов. Для этого требовалась помощь лучших научных сил Союза.

Эта помощь была подана в 1932 году в форме большой комплексной научной экспедиции.

Свыше двухсот научных работников приняли в ней участие. Ее исследования распространились на площадь около ста тысяч квадратных метров. Такова же, примерно, была протяженность маршрутов всех ее отрядов.

Недра страны выдавали свои тайны. Карта Таджикистана покрывалась кружками и значками, отмечавшими месторождения золота, свинца, олова, меди, циркона, флюорита, вольфрама.

Некоторые из этих месторождений становились объектами промышленной разведки. Начиналось строительство рудников, перекраивалась наново экономика страны.

Теперь, в 1933 году, предстояло продолжить работу по несколько суженной программе. Из нее были изъяты вопросы сельского хозяйства. Экспедиция была названа Таджикско-Памирской (ТПЭ).

Трудные задачи стояли перед ней в неисследованной области Западного Памира, в этом сплетении грандиозных горных цепей, где на стыке хребтов Петра I и Академии наук, господствуя над десятками высочайших пиков, поднимается снежный массив пика Коммунизма, самой высокой вершины СССР.

Хребты Академии наук и Петра I образуют своеобразный метеорологический рубеж. На их склонах и вершинах осаждается влага Средиземноморья, Каспийского и Черного морей, принесенная западными ветрами. Здесь образуются мощные фирновые [5]5
  Плотно слежавшийся зернистый снег


[Закрыть]поля, питающие целую систему громадных ледников. В них берут начало почти все реки Среднего и Южного Таджикистана. Они низвергаются с западных склонов Памирского нагорья и растекаются по долинам.

А западные ветры, лишенные влаги, перевалив через горы, несут дальше на восток свое сухое дыхание. И поэтому к западу от хребтов Академии наук и Петра I – утопающие в зелени кишлаки, рощи грецких орехов и фисташек, белая пена египетского хлопка, багрянец персиков и прозрачный янтарь виноградных гроздьев, а к востоку – область мирового минимума осадков, безводная и бесплодная пустыня, лед, скалы и галька Памирских нагорий.

Горные реки Таджикистана дики и капризны и причиняют нередко много вреда. Уровень воды в них неожиданно и резко меняется, меняется подчас и само русло.

Чтобы овладеть этими реками, заставить их орошать хлопковые поля и плодовые сады колхозов по точному расписанию агрономической науки и послушно вращать турбины ГЭСов, надо было прежде всего изучить режим несущих влагу ветров и питающих реки ледников.

Цепь метеорологических станций, расположенных в широтном направлении, – Красноводск, Ашхабад, Душанбе, Гарм, Рохарв, Каракуль, Мургаб, – изучают этот сложный метеорологический комплекс. Однако на наиболее ответственном участке, на самом метеорологическом рубеже, в хребте Академии наук, звенья этой цепи отсутствовали. И после того, как экспедиции Крыленко и Горбунова в 1928, 1929, 1931 и 1932 годах создали необходимые географические предпосылки, было решено восполнить эти недостающие звенья. Для этого 37-й отряд ТПЭ заканчивал в этом году постройку на леднике Федченко, на высоте 4300 метров, высочайшей в мире постоянной гляциометеорологической обсерватории. А 29-й отряд, сформированный совместно с ОПТЭ из наших лучших альпинистов, должен был совершить первовосхождение на пик Коммунизма и установить там метеорологический прибор, отмечающий силу и направление ветра и передающий результаты своих записей автоматическими радиосигналами на эту обсерваторию.

Кроме того, альпинисты 29-го отряда, поднявшись на вершину пика Коммунизма, почти на километр вознесшуюся над соседними снежными гигантами, должны будут нанести на карту расположение горных хребтов и ледников, проникнуть в последние тайны памирского белого пятна.

Я слушаю Николая Петровича Горбунова, бессменного начальника ТПЭ, и под его рассказ карта Таджикистана оживает: стремительные потоки, низвергающиеся с крутых склонов гор, таящие в себе десятки Днепростроев электроэнергии, растекаются по буйному плодородию лессовых долин и исчезают в песках пустыни. Грядами неприступных вершин высятся цепи памирских гор, и там, в хребте Академии наук, отделяющем Памир от Дарваза, мне чудится огромный массив пика Коммунизма, высочайшей вершины СССР, которую нам предстоит покорить.

Через несколько дней мы едем с Николаем Петровичем на юго-восток. Давно проплыли мимо нас в окне вагона приволжские леса и поля.

Знойное марево стоит над выжженной палящим солнцем степью. Воздух по-азиатски легок и прозрачен – сухой, лишенный влаги воздух величайшего континента.

Три дня раскаленного зноя и сухого ветра, перегоняющего с места на место пески барханов. Затем справа и слева возникают снежные горы, вернее, призраки снежных гор, до того легки в прозрачном воздухе серые скалы и матовая белизна вершин. Они сопровождают нас, не приближаясь и не исчезая. Пустыня снова переходит в степь, затем в нее вклиниваются острова пышных, раскидистых деревьев. Чимкент, Ташкент, Урсатьевская, поворот налево, на восток, и вот уже раскидывается по обе стороны железнодорожного пути цветущий оазис Ферганской долины: маленькие, тонущие в зелени станции, расцвеченные пестротой халатов и тюбетеек, поясных платков и узорных рукояток ножей, и на горизонте – воздушно-легкие зигзаги снежной гряды Алайского хребта.

В Андижане мы покидаем вагон. Автомобиль доставляет нас в Ош. Дорога идет безлесными холмами, чертящими свои закругленные контуры на легком небе юга – скупой и манящий пейзаж средне-азиатских предгорий. Оазис Оша ложится зеленым пятном на рыжую степь. Мы проезжаем улицами старого города – глухие глиняные стены с маленькими резными дверями – и попадаем в новый город – «Киргизторг», Госбанк, почта, телеграф.

Густая пыль азиатских дорог легкими клубами поднимается из-под колес автомобиля и встает за ним сплошным, непроницаемым облаком.

Мы минуем весь город и на его окраине въезжаем во двор базы памирских отрядов ТПЭ.

На дворе навалены мешки с ячменем, ящики со снаряжением, одеждой, продуктами, вьючные сумы. В стороне раскинуты палатки, в которых живут в ожидании выхода в поле научные работники экспедиции.

Одна из таких палаток предназначена для меня. Я расставляю в ней сумы и вьючные ящики, где хранится мое походное снаряжение, и с наслаждением растягиваюсь на спальном мешке. Я – дома.

2

Ошская база ТПЭ. – Геологи и альпинисты. – Тренировка на Сулеймен-баши. – Приезд крыленковцев. – Памирская караванная тропа. – «Памирстрой». – Высочайшее горное шоссе в мире. – Политическое и культурное значение новой автотрассы.

С раннего утра на базе пронзительно ревут ишаки и верблюды, ржут лошади, басисто гудят полуторатонки. Отряды ТПЭ формируют караваны и уходят на Памир.

Склад базы выдает продовольствие и снаряжение. Прорабы и научные работники складывают в штабеля мешки и ящики, старательно наносят на них краской маркировку.

Под навесами среди палаток идут производственные совещания.

За оградой базы, на берегу быстрой Акбуры с холодной, как лед, водой раскинул свой лагерь геолог Марковский. Он объединяет памирскую группу отрядов ТПЭ. Каждый день он собирает начальников отрядов и обсуждает с ними подробности будущей работы.

Спасаясь от жары под большим тентом, геологи совещаются, лежа на разостланном на берегу реки брезенте, головами вместе, ногами врозь, образуя своеобразную восьмиконечную звезду.

Две палатки на базе занимают альпинисты, участники 29-го отряда экспедиции, который получил задание совершить первовосхождение на пик Коммунизма. Большая часть отряда находится уже на Памире, на подступах к высочайшей вершине СССР. В Оше остались трое: начальник оперативной группы отряда Гетье, председатель московской горной секции ОПТЭ Николаев и врач отряда Маслов.

Они очень разные, эти «покорители вершин». Гетье я знаю давно. Лет пятнадцать тому назад мы впервые встретились с ним на боксерском ринге в жестокой схватке на первенстве Москвы. Вскоре после этого он перешел на работу тренера. Он дал советскому боксу таких мастеров и чемпионов, как Михайлов и Иванов, Тимошин и Репнин.

Затем он увлекся альпинизмом. Упорно и методично, как и все, что он делает, он стал изучать нелегкую технику горовосхождения. Зимой и весной его можно было встретить на Ленинских горах с тяжелым рюкзаком за спиной. Высокий, широкоплечий, широколицый, с приплюснутым носом боксера, спокойный и медлительный, он тренировался в работе с ледорубом и веревкой. Летом уезжал на Кавказ. Обе вершины Эльбруса, Тетнульд, Гестола, Безенгийская стена – таков его альпинистский актив.

Гетье любит свободный уклад экспедиционной жизни, так непохожий на размеренное городское существование, любит и знает в нем каждую мелочь, каждую деталь. И теперь в Оше он проверяет снаряжение, исправляя его недостатки. В кузнице «Памирстроя» он наладил выковку новых станков для рюкзаков. Узбеки-сапожники, сидя на дворе базы, заменяют по его указанию непрочные ремни сыромятью.

Николаев – доцент одного из московских вузов. Небольшого роста, легкий и стройный, с четким орлиным профилем и застенчивой мечтательной улыбкой, он влюблен в горы. Восхождение на пик Коммунизма представляется ему романтическим подвигом.

Доктор Маслов, невысокий, коренастый, кареглазый блондин, совмещает в своей персоне врача отряда, художника и альпиниста. И потому, быть может, в аптечке у него нередко можно обнаружить тюбики с краской, а склянки с лекарствами лежат в опасном соседстве с кошками [6]6
  Металлические подошвы с острыми шипами; прикрепляются к горным ботинкам при крутых подъемах по льду и фирну.


[Закрыть]. Многообразие обязанностей сбивает его, очевидно, с толку. Но это не мешает ему быть прекрасным врачом, художником, чьи памирские пейзажи можно было видеть в Москве на художественной выставке, неплохим альпинистом и добрым, отзывчивым, покладистым товарищем, всегда готовым на помощь и услугу.

В ожидании отправки на Памир мы ежедневно тренируемся на горе Сулеймен-баши, высящейся воздушно-легким черным контуром на окраине города.

Узкими извилистыми улицами мы выходим к ее подножию. По заросшему травой склону поднимаемся к скалам.

Выбираем самые трудные места, где скалы кажутся неприступными. Непонятно, как можно взобраться по их гладким отвесам. Гетье ощупывает скалу рукой. Вот найден маленький незаметный для глаза выступ – есть за что ухватиться. Еще одна неровность – сюда можно поставить ногу, вернее, носок легкого ботинка на веревочной подошве. Мягким движением Гетье подтягивается на полметра вверх. Две ноги и одна рука прочно прилепились к скале. Другая рука шарит выше по камню, ищет, за что можно было бы ухватиться. И так, шаг за шагом, человек, как кошка, поднимается вверх, висит над обрывом, преодолевает кулуары и траверсы. Прекрасная школа для мускулов и нервов.

Ошские жители уже привыкли к нашим упражнениям на скалах Сулеймен-баши. Но сначала они взволнованно выскакивали из своих домов и настойчиво убеждали нас воспользоваться удобными и вполне безопасными тропинками, проложенными на вершину.

На верху Сулеймен-баши – маленькая старинная мечеть. В прежние годы она привлекала толпы паломников; киргизские женщины приходили сюда «лечиться» от бесплодия. Камень, к которому прикладывались чающие исцеления, гладко отполирован.

Теперь мечеть в запустении. Мало кто верит в чудодейственность камня. От бесплодия лечатся у врачей. Перед входом в мечеть на матрасике сидит старик-сторож и пьет чай из старинной кашгарской пиалы.

Мы возвращаемся на базу и принимаемся за разборку и укладку вещей. Десятки вьючных ящиков с продовольствием и снаряжением должны быть заброшены к подножию пика Коммунизма. Консервы, кошки, ледорубы, палатки, спальные мешки, ледниковые очки, ватные костюмы, аптечки...

Кроме 29-го отряда ТПЭ, в район пика Коммунизма направляется в этом году группа альпинистов под руководством Крыленко. Они будут продолжать исследование ледников на северных склонах хребта Петра I и подступов к пику Коммунизма с запада. В Ош прибывают передовые из этой группы: Рубинский – инструктор физкультуры и Ходакевич – слесарь авиационного завода, добродушный гигант с огромными руками и ногами Они располагаются в соседней палатке и приступают к формированию каравана. Сидя перед своей палаткой на вьюках, они часами ведут по-азиатски неторопливые беседы с караван-баши – начальниками караванов.

Древняя караванная тропа из передней Азии в Китай, Индию и Афганистан проходила когда-то через Ош. Тысячелетиями ходили, позвякивая бубенцами, по этой тропе караваны верблюдов. Это был торговый путь мирового значения.

Рельсы железной дороги и шоссе соединили Ош с Ташкентом, Самаркандом, Москвой. Красные товарные вагоны с надписью «Ср.-аз. ж. д.» вытеснили верблюдов.

Но в Оше цивилизация кончалась, и седая древность вступала в свои права.

Товары и люди перегружались на верблюдов и лошадей, и, как встарь, шагали караваны по узкой тропе, извивавшейся в горных ущельях, зигзагами поднимавшейся на крутые перевалы.

Тропа вела из Оша к предгорьям Алайского хребта, перекидывалась через него перевалом Толдык. Здесь, у Сарыташа от главной тропы шло ответвление на восток, в Китай, на Иркиштам и Кашгар.

Главная тропа пересекала тридцатикилометровую ширь Алайской долины и перевалом Кзыларт поднималась на высоту 4000 метров к пустынным нагорьям Восточного Памира. Лишь изредка встречались здесь юрты кочевых киргизов.

Тропа шла дальше. В самом сердце Памирского нагорья она проходила через маленькое поселение Мургаб.

Потом, разветвляясь, шла в Китай, Афганистан, Индию. По одному из этих разветвлений прошли караваны венецианца Марко Поло, первым из европейцев проникшего в XII веке в Китай и Индию.

Путь на Афганистан проходил через Хорог – крайний пункт нашей территории.

Двадцать дней караванного пути отделяли Ош от Мургаба и тридцать – от Хорога. Ош был городом караванщиков и чиновников, пересадочным пунктом с железной дороги на вьючную тропу.

В 1930 году в Ош приехал Федермессер, дорожный строитель-практик, коммунист с двадцатилетним стажем. В потертом портфеле он привез постановление СНК СССР о сооружении автомобильной дороги Ош – Хорог.

Семьсот двадцать километров труднейшего горного пути по извилистым ущельям, каменистой пустыне и перевалам, достигающим 4800 метров высоты, надо было проложить в два года.

Задание казалось невыполнимым в такой короткий срок. Однако работа закипела. На окраине города над воротами маленького домика появилась вывеска «Памирстрой». Из ворот выезжали автомобили с изыскательскими партиями, прокладывавшими трассу.

«На хвосте» изыскательских партий шли строители. Проект создавался тут же в поле. Четыре тысячи пятьсот рабочих – русских, киргизов, узбеков, таджиков – строили дорогу.

В Москве проект мытарствовал по инстанциям, кочевал из одной канцелярии в другую. На строительстве рабочие с лопатами в руках и винтовками за плечами брали один десяток километров за другим, штурмовали перевалы.

Проект обрастал резолюциями, поправками, дополнениями. Строительство – автомобильным парком, ремонтными мастерскими, столовой, клубом, хлебопекарней, школами для рабочих-националов.

Дорога была окончена почти одновременно с утверждением проекта.

Широкая лента шоссе легла старой караванной тропой. Рокот автомобильного мотора ворвался в мерное позвякивание бубенцов на шеях верблюдов и сократил путь из Оша в Хорог с сорока дней до четырех. Пролетарская рать строителей и конвейер Горьковского автомобильного завода, выбросившего на новую дорогу сотни автомобилей, сорвали паранджу легенд с Памира, включили величайшее горное плато – «крышу мира» – в план социалистического строительства.

И Памир для Оша – уже не далекая страна легенд, а просто соседняя Горно-Бадахшанская область, то же, что Калуга или Рязань для Москвы.

Революция проникла на Памир в 1921 году. Она нашла натуральное хозяйство, примитивное земледелие на карликовых полях, разбросанных по горным кручам, где земля меряется не на гектары и даже не на квадратные метры, а на тюбетейки, примитивное скотоводство, промывание золота на бараньих шкурах, торговлю опиумом, продажу женщин в Афганистан, сифилис, трахому, почти поголовную безграмотность.

Революция вступила в бой с косным, веками устоявшимся патриархально-родовым укладом, с заветами шариата и адата, с делением на касты. Не так-то легко было вырвать корни старого быта. Он проявлял необычайную устойчивость, изумительную способность приспособляться к новым формам жизни.

В этой битве коммуникационная линия революции была слишком растянута. До строительства шоссе революция шла на Памир старой караванной тропой, сорокадневными переходами из Оша в Хорог. Теперь она идет туда широкой лентой автотракта.

Строительство дороги принесло в глухие памирские кишлаки новые формы труда и культуры. Крестьяне, тюбетейками носившие землю, пастухи, пасшие в горах овец, учатся на дормастера или шофера.

Новая дорога изымала Памир из-под зарубежного влияния. Из-за рубежа приходили в таджикские кишлаки имамы и муллы, и в заброшенных, отрезанных от мира оврингами селениях звучала проповедь исмаилизма [7]7
  Мусульманская религиозная секта


[Закрыть]. Имамы и муллы приносили с собою фирманы и благословения живого бога исмаилитов Агахана, играющего в гольф и теннис на модных пляжах Англии, и уносили золото, намытое нищими таджиками, – дань невежества и безропотной покорности. По злобной клевете имамов и цветистым рассказам караванщиков судили в кишлаках о недосягаемом далеком Советском Союзе.

Автомобильная трасса сорвала для таджиков Памира паранджу легенд с Советского Союза так же, как для нас с Памира.

Растет поток советских товаров и советской литературы, проникающих в глухие кишлаки. От шоферов и рабочих узнают таджики памирских селений правду о Советском Союзе. Тот, кто читает газеты, не шлет больше золота Агахану. И не Агахану, а Ленину поставлен памятник в Хороге.

3

Ош – Каракуль. – По перевалам Алайского хребта. – Заалайский хребет. – Перевал Кзыларт. – Памир – мощный горный узел. – Маркансу. – На озере Каракуль. – Бордоба.

7 июля Гетье, Маслов и Николаев уезжают из Оша в Бордобу, расположенную у Заалайского хребта. Там их будет ждать караван, пришедший из Алтын-Мазара, небольшого кишлака у языка ледника Федченко, последнего населенного пункта на подступах к пику Коммунизма, у подножия которого уже с месяц находится наша подготовительная группа. Через два дня тем же путем отправляемся и мы с Николаем Петровичем Горбуновым.

Дорога идет среди колхозных хлопковых полей. Справа на горизонте встает Алайский хребет. В прозрачном воздухе горы поразительно легки: не горы, а серые тени гор с матовыми бликами снегов на вершинах.

Мы проезжаем через узбекские селения. Глиняные домики утопают в густой зелени, покрытые изящной резьбой двери скрывают внутренность дворов.

Потом узбекские селения сменяются киргизскими кишлаками. Киргизки в белых платках и нарядных халатах едут верхом, держа перед собой на седлах ребятишек.

Среди бурых глиняных кибиток – белые здания совхозов и школ.

Дорога входит в предгорья. Поросшие травой склоны с выходами скал теснят нас со всех сторон. Шоссе поднимается на перевал Чигирчик и затем круто падает вниз.

Все выше и выше предгорья. Большие гранитные массивы обступают дорогу, скалы нависают над нею, грозя обвалом.

Ущелье, по которому мы едем, тянется несколько километров. Затем горы расступаются, открывая широкую котловину, прорезанную бурной рекой. В середине котловины – белые постройки Гульчи.

За Гульчой дорога идет вдоль китайской границы. Каждое ущелье ведет за рубеж, каждое ущелье – путь для кулацких банд и басмачей. Мы заряжаем винтовки...

Наш автомобиль обгоняет длинные караваны верблюдов. Особенно хороши кашгарские караваны: большие, откормленные животные, разукрашенные коврами, наголовниками и султанами из перьев, идут мерным шагом, позвякивая бубенцами. Рослые кашгарцы шагают рядом по дороге. Впереди на ишаке едет караван-баши, большей частью почтенный седобородый старик.

Еще несколько десятков километров, и ущелье превращается в большую, покрытую травой горную поляну. Это Ак-Босага, или Ольгин луг.

Поляна служит местом ночлега для караванов. Окрестные жители называют ее «верблюжьей гостиницей».

Мы добрались сюда под вечер. Уже темнело. Поляна была уставлена длинными рядами вьюков, укрепленных на деревянных станках, похожих на маленькие двускатные крыши. Такой вьюк вместе со станком удобно кладется на спину верблюда и так же легко снимается.

Огромная поляна была вся в медленном размеренном движении. Сотни разгруженных верблюдов величаво и неуклюже шагают по ней. Это погонщики выводят своих животных, чтобы дать им остыть перед ночным отдыхом. Верблюды из каждого каравана идут гуськом один за другим, двигаясь по кругу. Десятки таких движущихся кругов заполняли поляну. Утром караванщики быстро и сноровисто погрузят тюки на двугорбые спины и поведут свои караваны дальше. Ольгин луг опустеет до вечера.

От дальнего края поляны начинается подъем на перевал Толдык, лежащий в Алайском хребте. Дорога идет зигзагами. Автомобильные фары пронизывают ярким светом ночную темноту, и весь склон горы в дымно-белой игре встречных огней.

На Ольгином лугу мы ночуем. Раскидываем палатки рядом с маленьким домиком дорожного мастера «Памирстроя» и забираемся в спальные мешки. На другой день утром начинаем подъем на перевал.

Автомобиль медленно ползет вверх по зигзагам дороги, поднимается на перевальную точку. Высота перевала – 3626 метров над уровнем моря.

По обе стороны шоссе неисчислимое количество сурков. Ярко-рыжие зверьки, завидя автомобиль, поспешно бегут к своим норам. У входа в нору – короткая борьба любопытства и страха. Страх берет верх, и зверек исчезает, как бы проваливаясь сквозь землю.

После Толдыка дорога входит в узкое ущелье. Некоторое время мы едем между отвесными склонами гор, и затем перед нами раскрывается тридцатикилометровая ширь Алайской долины. По ту сторону сплошной шеренгой стоят снежные гиганты Заалайского хребта. Они тянутся с востока на запад насколько хватает глаз, блестя на солнце матовой белизной снегов, поражая разнообразием очертаний. Это скопище пиков, глетчеров, фирновых полей как-то даже смущает своей безудержной расточительностью.

Впервые знакомимся с особенностью памирского горного пейзажа: горы встают прямо из широких долин, они видны от самого подножия до вершин: на Кавказе они почти по пояс в глубоких лесистых ущельях.

Пересекаем Алайскую долину. Река Кзылсу, «красная вода», петляет по ней, то разделяясь на несколько русел, то снова сливаясь в один поток. Дует пронзительный ветер. Надеваем полушубки.

Проезжаем мимо колонны тракторов, работающих над прокладкой дороги. Маленькими трудолюбивыми жучками кажутся они в необъятном просторе Алая.

Шоссе входит в предгорья Заалая, в ущелье, соединяющее Алайскую долину с долиной Маркансу.

С края ущелья, у подножья холма, – небольшой белый домик: туристская база. Нас встречает начальник туристской базы, молодой подтянутый, со значком ГТО на груди. Такие же значки мы видим у многих туристов.

В уютной комнате турбазы чисто накрытый стол. Катюша, жена начальника, угощает колбасой из архаров – горных козлов. Эта колбаса, изготовленная в собственной колбасной мастерской, – гордость турбазы.

Из Бордобы нам предстоит идти походом по Алайской долине на запад, к Алтын-Мазару. Но из Ленинграда не прибыл еще альпинист Шиянов с метеорологическим самописцем, который будет установлен на пике Коммунизма.

В нашем распоряжении несколько дней, вернее неопределенное количество дней. Досадная задержка: мы можем упустить лучший период для восхождения – июль и начало августа. Чтобы не терять напрасно времени, мы прощаемся с гостеприимными бордобинцами и едем дальше, на Памир, к озеру Каракуль и в Мургаб.

Сразу же за турбазой начинается крутой подъем по ущелью. Стрелка анероида медленно ползет вверх: 3500 метров, 3700 метров, 3900 метров. Автомобиль хрипит и задыхается. Шофер у каждого ручья набирает воду и доливает радиатор. Высота дает себя знать. Воздуха не хватает. Малейшее усилие вызывает одышку. И когда стрелка переваливает за 4000 метров, мы, вылезая на остановках из машин, двигаемся, как в замедленной киносъемке.

Пейзаж по обе стороны дороги неправдоподобен. Голые, лишенные растительности горы поражают яркой расцветкой скал – бурой, красной, зеленой. Такой же окраски и реки, несущие частицы размытых пород. Справа от нас ярко-зеленая малахитовая река сливается с красной. Зеленый цвет побеждает. Красный поток на месте слияния точно обрезан ножом. Зеленая река, не меняя окраски, течет дальше.

Крутыми серпантинами дорога ползет на перевал Кзыларт. По краям дороги скелеты верблюдов, павших в борьбе с высотой и непосильным грузом. Тарахтит мотор, воют шестерни. 4100 метров, 4200 метров, 4300 метров. Мы – на перевале.

С трудом переводя дыхание, выходим из машины. В висках стучит, череп сжат железными тисками.

В расселинах скал растут жесткие цветы – ярко-желтые, голубые, синие, с пряным тяжелым ароматом.

Перевал Кзыларт – граница Киргизии и Таджикистана – один из двух перевалов в Заалайском хребте, ведущих из Алайской долины на Памир.

Перед нами северный рубеж этого величайшего нагорья, этой «крыши мира», охваченной квадратом снеговых хребтов: Заалайским – с севера, Академии наук – с запада, Гиндукушем – с юга, Кашгарскими горами – с востока.

В самом сердце Азии лежит Памир, словно голова гигантского спрута, от которого во все стороны щупальцами разбегаются горные цепи. Хребет Каракорум соединяет его с горами Тибета, с Гималаями и горами Индокитая; Алайский хребет – с системой Тянь-Шаня; Куэнь-Лунь тянется от него на восток; цепь Гиндукуша отходит к юго-западу в Афганистан.

Все грандиозно в этом грандиозном горном узле. Нагорье Памира лежит на высоте 4000 метров и только в южной своей части спускается до 2500 метров.

Высочайшая вершина Памира Мустаг-ата, расположенная на китайской территории, имеет 7750 метров высоты, сбросы – продукты разрушения – западной части Памирского нагорья образуют в Дарвазе пласт толщиной в пять километров.

Суровый пейзаж Восточного Памира несет на себе печать ледникового периода. Громадные корытообразные долины «троги», ложа бывших ледников, с плоским дном и почти отвесными склонами прорезают здесь Памирское плоскогорье в разных направлениях. Крутые края этих долин гладко отполированы льдом древних глетчеров.

В юго-западной части Памира горные потоки изгрызли этот ледниковый ландшафт, изрезали широкие ледниковые долины, пропилили в них глубокие каньоны, в которых реки бушуют перекатами и водоворотами.

Северо-западный Памир, район хребта Академии наук и пика Коммунизма, и сейчас еще представляет собой область огромного оледенения.

Памир исключительно интересен для геолога. В этом «показательном» горном узле он может найти разрешение самых общих теоретических проблем своей науки.

С перевала Кзыларт дорога спускается по склону горы. Долина Маркансу – «долина смерти» – раскрывается перед нами каменистой пустыней, словно высохшее русло необъятно широкой реки. Расцветкой она напоминает распластанную кожу гигантского удава.

Метет, поднимая пыль, пронзительный ветер. Если он усилится и перейдет в ураган, мелкий щебень закружится в вихревой пляске и каменные смерчи пойдут по долине узкими конусами, грозя гибелью караванам и автомобилям.

По Маркансу едем быстро – километров восемьдесят в час. Хочется скорее миновать это проклятое место. Вдали столбом крутится смерч.