Текст книги "Мудрец. Сталкер. Разведчик"
Автор книги: Михаил Успенский
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 38 страниц)
– Черентай, – сказал Майор. – Тут есть. Какой-нибудь овраг. Или котлован. Или карьер.
– Откуда ж мне знать? – сказал Паша. – Я только вдоль железки ориентируюсь.
По городу они проехали спокойно – взрыв в гостинице не только не привлёк никого, наоборот, все даже вроде бы попрятались – видать, крепко их напугал покойный белобровый пахан.
И возле ёлки на площади никого не наблюдалось…
Город Кошкин вообще был такой провинциальный, что до него даже реклама как следует не добралась. Если не считать жуткого баннера с логотипом «Русское мясо» на выезде.
– Давайте хоть сколько-нибудь проедем до санатория, – сказал Печкин. – А потом уж и «хаммера» свалим с трассы… Слушай, разве праворульные «хаммеры» бывают?
– Не нравится мне, – сказал Майор. – Твой план. Но попробуем. Тем более. Попуток не видно.
Да и встречных машин не попадалось, словно объявлена была воздушная тревога, и весь транспорт из города уже укатил куда-то, битком набитый…
Разгонять машину Майор не стал – сам внимательно смотрел по сторонам и журналиста заставил.
Некоторое время они ехали молча, потом Майор сказал:
– За нами. Менты. Приготовься.
– Будем отстреливаться? – сказал Печкин.
– По обстоятельствам, – сказал Майор.
– Чёрный «хаммер», прижаться к обочине и остановиться! – раздался голос из динамика. – Чёрный «хаммер»…
Майор прибавил газу.
– Догоняют, – сказал Печкин.
– Фигня, – сказал Майор. – Оторвёмся.
– Нет, – сказал Печкин. – Не уйдём. О, блин… Да они что – с ума сдурели? Милицейский «вольво» резко поравнялся с их машиной, но шёл не параллельно, а…
– Врубай «обратку»!!! – заорал Майор.
…Артефакт, назывемый сталкерами «обратка», не имеет ничего общего с теплоэнергетикой. А вот с машиной времени – имеет. Он переносит своего владельца на несколько минут назад. То есть даёт возможность переиграть ситуацию. Причём полностью сохраняются воспоминания о предыдущем событии.
Вот учёные всё думали, зачем существует такая особенность человеческой психики, как дежа вю – явление любопытное, но совершенно бесполезное. Ну, покажется тебе, что вот такое с тобой уже было, – и что?
Оказывается, как раз для подобных случаев. Словно чувствовала природа, что непременно придёт время – и устроит долбаный её разумный сыночек Зону, а в Зоне будут попадаться вот такие артефакты. У «обратки» есть и официальное название, но оно столь заковыристое, что слово «континуум» в нём ещё самое простое и понятное.
«Обратку» им подарил на дорогу Мыло. От сердца оторвал, потому что артефакт был редкий и очень дорогой. Сталкеру он мог попасться раз в жизни, а чаще всего вообще не попадался. Кроме того, неизвестно было, как поведёт он себя вне Зоны. Может, вообще никак не поведёт. Мыло ещё предупредил, что «обратка» слабенькая, временной лаг у неё небольшой, и сработает она скорее всего однократно. А если повезёт – пару раз…
…– Чёрный «хаммер». прижаться к обочине и остановиться! – раздался голос из динамика. – Чёрный «хаммер»…
Майор резко затормозил, крикнул:
– Выходите с поднятыми руками!
Распахнул дверцу и пропал в снегу.
Печкин и Черентай вышли из машины, подняли руки – у воришки они были украшены наручниками и обрывками цепи.
Из подкатившего «вольво» вышли двое и направились к «хаммеру».
Ребята были молодые и даже симпатичные, но стволы их автоматов направлены были прямо в грудь Печкину – Черентая и эти не считали за человека.
Майор стрелял из пистолета с глушителем. Никто из патрульных даже слова сказать не успел…
– Настоящие, – сказал Майор, осмотрев патрульную машину. – Я думал, опять бандюки переодетые…
И вдруг заплакал.
– Зона ваша, – сказал он. – Сучья ваша Зона. Сначала стреляешь. Потом думаешь.
Майор обхватил голову руками и заревел как зверь.
– Сева. – Печкин осторожно потрогал его за рукав. – Сева, давай я ещё попробую… Белый очень огорчится, что мы за собой горы трупов оставили из-за него…
Майор уставился на него непонимающе…
…– Чёрный «хаммер», прижаться к обочине и остановиться, – раздался голос из динамика. – Чёрный «хаммер»…
Майор резко затормозил, крикнул:
– Выходите с поднятыми руками!
Распахнул дверцу и пропал в снегу.
Печкин и Черентай вышли из машины, подняли руки – у воришки они были украшены наручниками и обрывками цепи.
Из подкатившего «вольво» вышли двое и направились к «хаммеру».
Ребята были молодые и даже симпатичные, но стволы их автоматов направлены были прямо в грудь Печкину – Черентая и эти не считали за человека.
– Вы откудова, черти, выскочили? – сказал патрульный в чине сержанта. – Все дороги перекрыты…
– Ни хрена не все, – сказал Печкин. – Вас первых встречаем…
– Свои мы, – сказал Майор и появился из снега, отряхиваясь.
– Тут никаким своим не положено, – сказал сержант.
Майор протянул удостоверение, Печкин тоже.
– Сержант Архипкин, – сказал патрульный. – Товарищ полковник, вам разве не довели, что трасса перекрыта?
– Никак нет, – сказал Майор. – Мы трое суток. Этого гаврика. Пасли. В засаде.
Сержант посмотрел на Черентая, всё ещё стоявшего с поднятыми руками, с уважением и вдруг заметил браслеты наручников.
– А что же он у вас… – сказал сержант и мотнул в сторону воришки автоматным стволом. – Цепи рвёт?
– Особо опасный, – гордо сказал Печкин. – Не смотри, что он такой хлипкий. Только мы эти фокусы знаем. Видишь какой теперь стал смирный? Учись, сержант. А вы кого ловите?
– Никого не ловим, – сказал Архипкин. – Самому обеспечиваем безопасность.
– Кому – самому? – сказал Печкин.
– Сергей Сергеичу, – сказал сержант.
– Опаньки, – сказал журналист. – Что-то не слышал я сообщений о высочайшем визите в эти края…
– Так он же в санаторий поехал, – сказал сержант. – В «Глубокий сон». Совершенно секретно поехал – видите, даже вы не в курсе…
– У нас служба другая, – сказал Печкин. – Нам и не положено знать. А что, у Сергей Сергеича так душа заболела о народе, что полечиться в дурке решил?
Сержант хихикнул, смутился, потом опомнился и сделал вид, что это он кашлял.
– Так он к Домнушке поехал за консультацией, – сказал наконец Архипкин. – Нельзя же официально объявить…
– Какая. Домнушка, – сказал Майор.
– Бабушка там лежит. Домнушка. Русская Ванга, – сказал сержант. – Неужели не слышали?
– Да я и в болгарскую-то Вангу не верю, – сказал Печкин. – Надо же.
– Вся Россия к ней ездит, – гордо сказал сержант, словно была эта бабушка его собственной.
– Знакомое дело, – сказал Печкин. – Вот в середине позапрошлого века жил в Москве юродивый – Иван Яковлевич Корейша. И ездили к нему за советом и крестьяне, и мещане, и купцы, и офицеры, и даже великие княжны. А вот про государя императора, врать не стану, не слышал…
– И чего он им предвещал? – сказал любознательный сержант.
– А он всем одно и то же твердил, – сказал Печкин. – «Без працы не бенды колоцацы», что в переводе с польского означает «Без труда не будет калачей». И каждый клиент эти слова толковал по-своему…
– За деньги?
– А то.
– Всегда на Руси дураков хватало, – вздохнул сержант, и неизвестно, до каких бы высот вольномыслия досягнул, но тут в салоне «вольво» заматерилась рация – в гроб, в печёнку и в двенадцать первоапостолов.
Сержант поспешно ринулся туда, выслушал указания – согнувшись, но всё равно как бы по стойке «смирно».
– Едут назад, – сказал он облегчённо. – А с «вертушки» вас, похоже, не засекли. Тогда, может, и не выскребут нас… Только вы машину подайте ещё в сторону, а мы вас закроем, как будто так и надо…
Пассажиры «хаммера» так и сделали, потом залезли в салон и стали ждать. Патрульные стояли у разных концов своего экипажа навытяжку, отдавая честь.
Минут через пять поехал совершенно секретный кортеж.
Сперва группа мотоциклистов.
Потом бесконечная вереница чёрных автомобилей. Водители их при этом выполняли фигуры высшего шоферяжа – три чёрных же «членовоза» то и дело менялись местами, чтобы враг не угадал, в каком из них заключается Главное Тело.
Далее следовали две кареты «скорой помощи».
Две пожарные машины и бензовоз между ними.
Американский школьный автобус с детьми – видны были белые рубашки и приплюснутые к окнам рожицы.
Автоцистерна с надписью «Молоко».
Автоцистерна с надписью «Живая рыба».
Фура с надписью «Живые цветы».
Автобус-«мерседес» с надписью «Русские русалки», причём из люка, несмотря на зиму, высовывалась по пояс пригожая девица в серебристой чешуе и приветственно махала голой ручкой.
Пять армейских кунгов с надписью «Перевозка людей запрещена».
Автокран и два грузовика с песком.
Грузовик с прицепленной к нему полевой кухней.
Потом пошли машины с региональным начальством, их охраной и обслугой, и не было конца этой гордой мелочи…
Так, во всяком случае, рассказывал потом Печкин в баре «Хардчо». А последним, утверждал он, катил катафалк ритуальных услуг, украшенный венками от безутешных.
Но это уж он приврал…
– Всё, – облегчённо выдохнул сержант Архипкин. – Товарищ полковник, можно мы у вас погреемся?
– Валяй, – сказал Майор. – Поморозил щёку, сынок. В «хаммере» и вправду было тепло.
– Слава богу, – сказал Архипкин. – Что бирку нам не выкинули.
– А то бы что? – сказал Печкин.
– А то бы мы стояли и ждали, когда с нами разбираться приедут. Всё-таки нарушение… Обошлось!
Печкин сказал:
– Ребята, а если бы мы не остановились?
– Тогда на таран, – развёл руками сержант.
– Неужели вы рискнули бы жизнью за Сергей Сергеича? – сказал Печкин.
Сержант Архипкин явно подозревал в нём представителя организации, испытывающей человеков, но всё-таки ответил честно:
– Да я его люблю не больше вашего. Только без него ведь потом такая хрень бы началась и анархия! Люди-то при чём?
– Молодец, – сказал Майор. – Верно мыслишь.
– Служу России, – сказал сержант.
И журналист подумал, что прежнее «Служу Советскому Союзу!» звучало гордо и чётко, словно три выстрела, а «Служу России!» как-то грустно выходит, не хватает чего-то… Язык не обманешь!
– Вы, если ехать вам в ту сторону, так езжайте, – сказал Архипкин, у которого горела щека от обработки домашней варежкой. – А то скоро попрут в ту сторону народные массы – за это время там столько скопилось – до утра будете выгребаться. Когда Домнушка принимает, на трассе чёрт-те что творится… Но это уж не наша забота, мы из соседней области!
Патрульные откозыряли, покинули салон, сели в свою машину. «Вольво» лихо развернулась и помчалась в сторону города Кошкина, навстречу желающим потолковать с блаженной.
– А сходим-ка и мы к Домнушке, – сказал вдруг Печкин. – Пусть установит, кто такой Паша Черентай на самом деле…
– Не надо, – пискнул Черентай.
– Зачем, – сказал Майор. – Или ты тоже. Как все. Русская Ванга.
– Да нет, – сказал Печкин. – Только надо же нам как-то в этот «Глубокий сон» попасть!
Глава двенадцатаяСанаторий «Глубокий сон» был окружён высокой кирпичной стеной – можно было бы предположить, что раньше это здание было тюрьмой, но нет – не древняя кладка была, и кирпич какой-то затейливый, с вытисненным узором.
Ворота в стене тоже выглядели современно, в стиле «техно» – с какими-то датчиками, со множественными глазками камер.
– Ментовскую сбрую снимем? – сказал Печкин. – В гражданке пойдём?
Майор поколебался.
– Снимем, – решился он. – Тут серьёзно. Тут и запрос могут. Особенно после. Такого визита.
– Хотел бы я знать, о чём Сергей Сергеич её спрашивал, – сказал Печкин. – Была бы у меня сенсация…
– Перетопчешься, – сказал Майор.
– А вот шапочку-маску я оставлю, – сказал Печкин. – Жарко мне в топтыгинском подарке. Не сперли бы это лохматое чудо!
Майор вышел из машины, подошёл к воротам и нажал единственную кнопку.
– Ваш номер, – прозвучал безжизненный дамский голос.
– Седьмой, – сказал Майор, потому что сказать «первый» было бы неубедительно.
– Вы академик Брыксин?
– Да, – сказал Майор. – Хрен ли там. Академик.
– Вставьте в драйвер вашу личную карточку.
– Какую. Карточку.
– Карточку посетителя. Когда вы записывались на приём, вы получили карточку посетителя. Вставьте её.
– Вставь себе, – сказал Майор. – Монгольский вибратор. Четырёхлопастной. С изменяющейся геометрией.
– Не хулиганьте.
Печкин понял, что Майор может всё испортить, если не уже. Он подошёл поближе, наклонился к дырочкам микрофона и сказал:
– Простите его. Он волнуется. Мы привезли больного.
– У нас нет больных. У нас отдыхающие. Это санаторий.
– Пусть будет так, – сказал Печкин. – Мы привезли отдыхающего. Он в критическом состоянии. Мы заплатим.
– К сожалению, мы никого не принимаем в приёмные дни, – сказала дама с некоторым даже сочувствием.
– Так они же приёмные, – сказал Печкин, чувствуя себя персонажем не то Кафки, не то Ионеско.
– Я имею в виду дни, когда принимает Домнушка, – пояснила невидимая дама. – Если вы к ней, то у нас предварительная запись.
– Ладно, – сказал Печкин. – Запишите нас предварительно.
– Предварительная запись производится в дни предварительной записи. Послезавтра будет как раз такой день. Тогда вы приедете и запишитесь. Вам назначат дату приёма.
– И сколько ждать?
– Около года, – сказала дама. – К Домнушке все хотят.
– Интересно, – сказал Печкин Майору, – в машине у бандюков есть палатка? Ведь гостиницу мы оптимизировали…
– Захлопнись. Папанин, – сказал Майор. – Гражданочка. Мы из милиции. Наш задержанный нуждается. В срочной помощи.
– Он истекает, – добавил на всякий случай Печкин.
– Да я ещё тогда отлил, когда с ментами, – обиделся конвоируемый Паша.
Майор задумчиво постучал костяшками пальцев по металлу, прислушался к звуку и поглядел на «хаммер» – видимо, прикидывал, можно ли на нём протаранить ворота…
– Не хулиганьте, – сказала дама. – Вы можете разбудить отдыхающих.
– Послушайте, – сказал Печкин. – Нам действительно срочно надо попасть к вашему начальству. Вы мешаете следствию…
– Начальства сегодня нет, – сказала дама. – Сегодня принимает Домнушка. А вы не записаны.
– Мы заплатим, – сказал Майор. – Сколько потребуется.
– Много потребуется, – сказала дама. – Вы столько не зарабатываете.
– А вы попробуйте, – сказал Печкин. – Кому деньги передать?
– Перечислите на банковский счёт санатория, – сказала дама.
– А кэшем?
– Гражданин начальник, – сказала дама. – Вы откуда такой? Кто же нынче с наличкой связывается?
Печкин в растерянности отошёл и отозвал Майора.
– Зря ты про милицию ляпнул, – сказал журналист. – Теперь она нас ни за что не пустит. И никакого ордера у нас нет…
– Отведите машину на парковку, – потребовала дама. – Вон люди приехали…
Про парковку она сказала вовремя, еле успели, потому что к санаторию один за другим стали подъезжать автомобили – по большей части дорогие иномарки с московскими номерами.
Из машин стали выходить своевременно записавшиеся счастливцы.
– Ничего себе, – сказал Печкин. – Какие люди! Гламур на гламуре! Белла Блэк! Адвокат Схимник! Банкир Мальчуков! А вот и академик Брыксин!
Он называл всё новые и новые громкие имена, но в большинстве своём они ничего не говорили Майору. Он никогда не вращался в высших сферах.
– «Зуда», – сказал Майор. – У нас есть «зуда».
– «Зуда» в помещении хороша, – вздохнул Печкин. – А нас туда не пустят. Да и пустили бы – что толку? Выбегут все из санатория в дикой панике, включая психов.
– Ну, – сказал Майор. – А мы пройдём. Тихонько. Подсунем кому-нибудь. Паша и подсунет. В карман. Или в сумочку. Она пока разгонится…
– Сева, – сказал журналист. – Нам люди нужны. А они разбегутся. И когда-то ещё в себя придут! К тому же там и настоящие больные лежат. Негуманно!
– Резон, – сказал Майор. – Тогда не знаю. «Ниточки» у нас нет. Дырку в воротах. Не вырежем.
– Размечтался, – сказал Печкин. – Вот же не везёт! Какой репортаж можно было бы забацать! А я не при исполнении…
– Попробуй, – сказал Майор. – Купить место. В очереди. Они жадные. Все.
– Я тоже жадный, – сказал Печкин. – Не для того Белый копил бабки.
– А откуда, – сказал Майор. – У него столько.
– Ты что, не знаешь? – удивился журналист. – Ему же принято отстёгивать за спасение, хоть он сам никогда не попросит. Сдаёшь Арчибальду хабар – пять процентов Белому, как закон… Вот и накопилось. Очень он хочет свою личность выяснить.
– Не знал, – сказал Майор. – Почему не сказали.
– Потому что это все должны знать, – сказал Печкин, и тут в голову ему пришла кое-какая мысль.
Лавируя среди автомобилей, он подошёл к академику Брыксину. Академик был настоящий, из советского времени. Борода клинышком, шаляпинская шуба распахнута, вокруг ассистенты…
– Игорь Кузьмич, здравствуйте, – поклонился Печкин.
Академик взглянул на него с явным неудовольствием:
– Не имею чести знать…
– Ещё как имеете, – сказал Печкин. – Года три назад я делал статью для «Русского натуралиста» про вашу комиссию по лженауке. И встретить вас в очереди на приём к гадалке ну никак не ожидал… Вы, помнится, так негодовали тогда, так шарлатанов обличали, покруче покойного Гинзбурга!
– А-а, это вы, – сказал Брыксин с ещё большим неудовольствием. – Ну, Домнушка не совсем гадалка, она, скорее, феномен, достойный изучения…
– Это вы своим коллегам доказывать будете, – сказал Печкин. – Они вас живьём съедят…
– Зубы обломают, – высокомерно сказал академик. – Оказывается, вы дешёвый шантажист, а мне тогда показались вполне здравомыслящей и образованной личностью… И статья получилась довольно грамотной и толковой, без ляпсусов…
– Игорь Кузьмич, – сказал Печкин. – Понимаете, нам очень надо туда пройти. Не для сенсации, а по делу. Очень важному делу.
– Если вам деньги нужны, так не дам я вам денег, – сказал академик. – Хрен вам, молодой человек. Во-от такенный!
И даже показал, какой именно.
– Денег мне не нужно, – сказал Печкин. – Мне туда нужно. За ворота. А вот у меня есть кое-что, что могло бы вас заинтересовать.
– И что именно? – ухмыльнулся учёный.
– Артефакт, – сказал журналист.
– Эти артефакты, – сказал академик, – в мою лабораторию тащат ящиками. Настоящий – один из ста. Учтите, я год проработал на Янтаре…
– У меня настоящий, – сказал Печкин.
– И что же это?
– «Обратка», – сказал журналист. – Настоящая «обратка». Он вытащил из-за пазухи коробочку и открыл её.
Глаза Игоря Кузьмича загорелись тревожным пламенем. Он схватил коробочку и впился взглядом в её содержимое.
– Траченная? – сказал он.
– Только дважды, – сказал Печкин. – Поневоле пришлось…
– Давно вынесена из Зоны?
– Два дня, – сказал Печкин. – Видите – ещё искрит. И вибрация чувствуется… На стенд её надо, пока не сдохла.
– Сколько хотите? – сказал академик дрожащим голосом.
– Мы родной науке не вороги, – сказал Печкин. – Гусары денег не берут-с. Я же сказал – нам нужно туда пройти. Поэтому давайте осуществим трансфер – вы отдаёте мне своё место, я вам артефакт… Это здесь возможно – продать очередь?
– Ещё как возможно, – торжествующе сказал академик. – Тут есть ребята, которые только этим и кормятся, как барыги возле театра на Таганке – впрочем, вы вряд ли можете это помнить. И даже мы, бедные студенты, этим порой промышляли… Где вы её взяли?
– Знакомый сталкер подарил, – честно сказал Печкин.
– Царский подарок, – сказал академик. – Что значит разоблачение какой-то Домнушки по сравнению с Нобелевкой?
Глава тринадцатаяВ приёмной предсказательницы посетителей встречал огромный портрет крошечной скрюченной старушки, закутанной в пёструю индийскую шаль и сидящей в инвалидной каталке. За спиной старушки были изображены самые яркие представители российской элиты, перечислять которых уже с души воротило – потому что они и так мельтешат везде, тогда как мы с вами практически нигде.
Элитные рыла сияли: видимо, бабуля только что всем им предсказала долгую счастливую жизнь – то есть ещё дольше и счастливее, чем они уже имели. Новые назначения, новые месторождения, новые ангажементы, новые гранты, новые откаты…
Вдоль нижнего края полотна шли буквы:
РУССКАЯ ВАНГА ВИДИТ ТЕБЯ!
И помельче:
«Фотографировать запрещается».
Очеса у старушки были не нарисованные – в полотно художник-новатор смело вставил стеклянные глазные протезы, отчего зрителю становилось страшновато.
Печкин отметил про себя, что для последнего визитёра на картине нет места. Интересно, кого-нибудь придётся замазать? И кого именно?
Ковёр под ногами – повышенной ворсистости, по нему даже ступать было неловко. С потолка свисала роскошная хрустальная люстра из семи ярусов. Пройти под люстрой мог бы разве что Киндер, и то пригнувшись, поэтому её обходили.
Зато вдоль стен тянулись ряды простых деревянных откидных кресел – как в старых кинотеатрах. Оттого вновь приехавшие випы вынуждены были сидеть плечом к плечу – даже те, кто в жизни бы не присел с вынужденным соседом на одном гектаре. Русская Ванга стремилась уравнять всех. Посетителю должно быть неудобно, как сказал один литературный персонаж, иначе какое от него удовольствие?
Кое-кого из бомонда журналист знал лично и даже хотел подойти, но Майор показал ему кулак.
Они скромно присели на последних местах, зажав между собой Черентая. Черентай вертел головой, словно подросток, обманом пробравшийся в берлинский музее порнографии на станции Цоо.
Из колонок лилась музыка для релакса, и женский голос то и дело наставлял:
– Соблюдайте тишину. Не повышайте голоса. Не курите. Не лузгайте семечки. Отключите мобильную связь. Прекратите жевать. Не бросайте на пол жевательную резинку. Не прилепляйте её к поручням кресел и сиденьям. Не разваливайтесь. Не закидывайте ногу на ногу. Сосредоточьтесь на вашем вопросе. Верная формулировка – залог адекватного ответа…
Первая посетительница всё не выходила. Остальные мало-помалу стали переговариваться полушёпотом. До Печкина, сидевшего на отшибе, доносились обрывки фраз:
– …может прервать беременность по фотографии биологического отца ребёнка…
– …заговорила его от положительного результата пробы на допинг…
– …предсказала отставку мэра Москвы, когда он был ещё простым прорабом…
– …дала ему оберег от угорания с любовницей в гараже и от триппера заодно…
– …и его мочой, говорит, побрызгай вокруг особняка – тогда туда даже с ордером никто не сунется…
– …и если через эти очки на людей глядеть, то головы у всей семёрки покажутся собачьи…
– …нет, говорит Домнушка, знак твой теперь не Козерог, а Вилы. И точно – застрелили его через три месяца…
– …ясен пень – бабка в теме…
– …нужно в полнолуние, в самую полночь, взять из дубового ящика много денег и принести председателю суда в узелке из некрашеного индийского льна…
– …только пули, сказала, возьми не простые, а со смещённым центром тяжести – тогда крепко присохнет к тебе суженый…
– …белому петуху на Ивана Купалу отруби голову на еловом пне – и в три дня разорится твой Фицуотер…
Широк, видно, был диапазон у русской Ванги!
Наконец вышла первая посетительница, прижимая к носу мокрый платок. На все негромкие вопросы она только отмахивалась. Кто-то сказал ей вслед:
– Если на каждые «поющие трусы» столько времени тратить, то нам тут неделю сидеть!
– В следующий раз вас выведут, гражданка, – сказали колонки. – Настоятельно рекомендую всем воздерживаться от комментариев. В туалет выходить только по одному в сопровождении служителя…
– Строго у неё тут, – сказал Печкин и замахал рукой служителю – наверняка тот был здешний санитар.
Майор кивком одобрил его затею. В конце концов, они не к бабке пришли.
Туалет, как и всё прочее, был шикарный – сияющая его чистота как-то не вязалась с низменным предназначением…
– Покурим? – сказал Печкин санитару. – Настоящий «Кент», не Молдавия…
– Тут датчики кругом, – сказал санитар, и Печкин потащил пачку обратно в карман.
– Только мы их, конечно, отключили, – успокоил санитар и взял сигарету.
Они уселись в массажные кресла чёрной кожи. Под спиной журналиста задвигались валики. Почему в туалете такая роскошь, а важных людей держат в чёрном теле?
– Давно служишь? – сказал Печкин.
– Как с армии пришёл, – сказал служитель.
Судя по лицу, из армии он пришёл еще тогда, когда она была действительно армией.
– Слышал я, – сказал Печкин, – что была у вас лет семь назад какая-то заварушка. Зарезали кого-то… Это правда?
– Брехня, – сказал санитар. – Никого у нас не резали. Главврач пропал – это да, это было. Пациенты сбегали – было. А резать никого не резали… Угрожали, правда, нервы портили…
– Вот и славно, – сказал Печкин. – Собственно, меня пока библиотека интересует…
– Библиотека сегодня не работает, – сказал санитар. – Потому что работает Домнушка. Не до чтения.
– Много работы? – сочувственно сказал Печкин.
– Сегодня – да, – сказал санитар. – Такие заполошные в очереди попадаются – куда нашим буйным. Одного депутата даже зафиксировать пришлось… Ну ты понял кого.
– Однозначно, – согласился Печкин.
Он хотел спросить про библиотекаршу, но голос незримой надзирательницы достал их и в этом укромном месте:
– Спецперсоналу собраться в холле!
– Ещё один психопат, мать его дивизию! – сказал санитар и спешно заплевал окурок. – Не-ет, с нашим контингентом спокойнее…
И устремился к выходу.
Печкин тоже встал и пошёл – всё-таки он журналист, должен быть в гуще событий…
В холле орали, причём все.
Два санитара пытались удержать невысокого мужичка в дорогом сером костюме и в очках в золотой оправе на одутловатом лице. Двое других амбалов пытались помешать служителям санатория.
Печкин узнал дебошира и саркастически улыбнулся.
– Аферистка! – кричал мужичок. – Старая дура! Провокаторша! Небось с немцами сотрудничала! Я всю вашу лавочку выведу на чистую воду! Арестовать её! Истремистка! Это моральный теракт против нашего директората!
Тут встал Майор и молча ткнул крикуну в лицо свое липовое удостоверение – до сих пор помогало.
– Напишите заявление, – сказал он. – При мне. Будут приняты соответствующие. Разберёмся. Без паники. Ваши документы.
Дебошир посмотрел на дерзкого и заорал ещё громче:
– Этого тоже арестовать! Погонами ответишь за пособничество! Деньги назад! Это не предсказание, а разжигание!
Амбалы-телохранители вельможного крикуна достали пистолеты, но Майор стремительно и ловко подскочил сзади и ударил их лбами друг о друга. Для этого ему даже пришлось подпрыгнуть.
Оставшись без охраны, мужичок сник и заткнулся. Кто-то достал фотоаппарат, и холл озарила вспышка. Скандалист закрыл лицо руками.
Остальное довершили санитары, выбросившие всех троих из приёмной.
– Не бейте его, мы и так живём в аду. Но ему запрещено впредь появляться здесь, – запоздало провозгласили колонки.
Печкин вздрогнул.
Оставшиеся посетители вздохнули и почувствовали даже некую солидарность: уж мы-то не станем себя так безобразно вести, уж мы-то с великим уважением отнесёмся к словам русской Ванги, без базара…
И действительно – очередь пошла быстрее, и хотя не все выходили из кабинета с весёлыми лицами, но вели себя вполне прилично.
– Пойдём, – сказал Печкин, когда подошла их очередь. – Неужели тебе не интересно?
– Нет, – сказал Майор. – Но пойдём.
– Вы что – все трое? – сказал знакомый санитар.
– Мы, брат, конвой, – сказал Печкин. – Хорошо бы Домнушка помогла нам этого злодея раскусить…
Он кивнул на Пашу и с ужасом увидел, что бомжик беспечно играется с жемчужным колье. На минуту нельзя было оставить Пашу Черентая!
– Домнушка раскусит, – сказал санитар. – Не таких разоблачала. Значит, вы не для себя, а для дела… Уважаю!
Он отодвинул рукой бархатную портьеру и пропустил троицу в помещение, где принимала Домнушка.
Здесь было не так роскошно, как в предбаннике, – журнальный столик со свежим номером «Эсквайра», простые венские стулья, иконы в красном углу…
Домнушка оказалась в точности такой, как на картине, – только за инвалидным креслом не випы стояли, а одна молодая женщина в белом халате.
– Послушаю вас, – сказала Домнушка. – Небось бандиты? От пули заговорить? Так это не по моей части…
– Мы, – сказал Майор. – Наоборот.
– А какая разница? – сказала Домнушка. Голос у неё был низкий и не соответствовал маленькому телу. – Аура у вас одинаковая, карма аналогичная, цвет радужки схожий, напряжение биополя сопоставимое…
– Матушка, – проникновенно сказал Печкин. – Едино Фемиде служим слепошарой, без гнева и пристрастия. Не сочти за труд, идентифицируй нам этого злодея…
И указал на Черентая, съёжившегося перед пронзительным взором русской Ванги.
Домнушка сняла круглые очки, протёрла их шалью и снова воззрилась на воришку.
– Вижу… – грозно сказала она. – Вижу, что… Что вы с ним сделали, негодяи? Мальчик мой, что они с тобой сделали?
Она вскочила, и оказалось, что тщедушное тельце было всего лишь манекеном, а ростом Домнушка была повыше Печкина.
– Это не он, – сказал журналист. – А тот, кого вы имеете в виду, шлёт вам поклон, Кира Петровна…
