Текст книги "Час бультерьера"

Автор книги: Михаил Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Глава 4
Он – одержимый

Он сидел у стены, облокотившись спиной на мякоть подушек. Он сидел, скрестив ноги в отлично отглаженных брюках, расстегнув верхнюю пуговицу пиджака и пуговку на воротнике белой рубашки. Как и все, кроме имама, он носил европейские одежды. Как и старик-имам, он, входя в помещение, не снял обувь. Полуботинки остальных шестерых мужчин остались за дверью, в коридоре.

Старик имам, облаченный в шелковый зеленый длиннополый халат и белоснежную чалму, восседал на подушках справа. Напротив, на ковре, покрывавшем всю площадь пола, сидели полукругом, поджав под себя ноги, шестеро будущих даис. Имам говорил, а шестеро будущих миссионеров внимательно слушали старческий вкрадчивый голос.

Он тоже слушал имама вполуха и исподволь, сквозь ресницы разглядывал избранных.

Ему нравились открытые, симпатичные лица напротив. Не знаешь, нипочем не догадаешься, что эти шестеро добрый десяток лет служили халифу в качестве федави. Другие «верные» гибли, а этих небо лишило счастья умереть за халифа. Наместник божественного халифа, глава здешней общины, старик-имам выбрал именно этих шестерых из дюжины им подобных, обделенных благодатью смерти во имя Божественного. Вглядываясь в лица избранных, он, маджнун, одобрял выбор мудрого старца.

Имам говорил о сокровенном на языке Пророка. Старец подробно комментировал первую, наиглавнейшую заповедь миссионера: «Не сей на скале», а он, маджнун, закончив разглядывать, изучать внешность слушателей, скосил глаза и посмотрел в окно, дабы полюбоваться закатом.

За большим окном во всю стену неописуемое великолепие для тех, кто привык искать и находить прекрасное в обыденном. Приплюснутый шар заходящего солнца окрасил багрянцем шершавые верхушки сосен, свинцовый северный воздух чист и прозрачен. С высоты третьего этажа не видно обихоженной человеком земли, и кажется вот он – мир, сотворенный богом во всем первозданном великолепии. И хочется забыть о захудалом городишке всего-то в пяти километрах от сего благословенного места.

Каждое утро автобус привозил из недалекого городка за лесом вежливую обслугу для Центра психологической реабилитации преследуемых по религиозным мотивам. Местные власти всячески опекали центр. Даже круглосуточное дежурство полиции организовали у въезда на территорию. Каждый вечер автобус увозит обслуживающий персонал и привозит смену полицейскому караулу. С флегматичными прибалтами удобно дружить. Особенно когда они догадываются, против кого дружат.

Друзья прибалты, разумеется, ОБО ВСЕМ не догадываются и с удовольствием закрывают глаза, когда очередная группа «реабилитируемых» на время или навсегда покидает центр. Такса за легкую слепоту властей измеряется в у.е. и остается твердой.

Они вообще забавные, эти прибалты. Они установили в столовой скрытые микрофоны и сами же намекнули, где не следует болтать лишнего. Они поселили в Центре реабилитации пяток своих врачей-терапевтов с явно военной выправкой и, смущаясь, заверили – доктора по-арабски ни бум-бум. Они устроили налоговые льготы для спонсора, на средства которого существует центр, хотя никто их об этом никогда не просил. Они настоятельно предлагали помощь в возведении мечети на территории центра, хотя «реабилитируемые» и не собирались ничего возводить. А неделю назад местные власти по собственной инициативе в качестве гуманитарной помощи центру затеяли ремонт чердачных перекрытий, и теперь под крышей целый день стучат молотки, визжат пилы, копошатся чистенькие и трезвенькие прибалтийские работяги.

За окном интеллигентно бибикнул автобус – обслуга уезжала, происходила смена полицейского караула, пунктуальный водитель торопил флегматичных ремонтников. Багровое солнце медленно растворялось в свинцовом сумраке. Слегка охрипший от долгого говорения имам заканчивал перечислять заповеди миссионеров. Завтра старик повторит слушателям то же самое. Послезавтра ночью избранных приведут сюда же, в эту же комнату, и они опять услышат из уст старца те же слова. И так месяц за месяцем, иногда днем, иногда ночью, иногда утром, иногда под вечер, перед или вместо молитвы, пока избранные не поймут сакральный смысл обманчиво простых истин, высказанных добрым и вкрадчивым старческим голосом.

За стеклом окна бледный овал солнца подернулся свинцовой дымкой. Слышно, как шуршит шинами отъезжающий автобус. Имам замолкает. Слушатели взирают на старца, смотрят на главу «российского филиала» глазами благодарных отцу детей. Избранные стать даис все еще федави от пят и до макушек, готовые умереть по мановению старческой руки, они долго еще будут находиться в плену условностей. Они – дети халифата, не признающего никаких границ, им еще предстоит повзрослеть. Ох, и нелегкая же это доля – взрослеть...

Он, маджнун, не стал дожидаться, пока старик-имам, кряхтя, поднимется с подушек. Он пружинисто встал, одернул пиджак и шагнул в полукруг избранных слушателей. Он заговорил с ними по-русски:

– Привыкайте к языку наших неверных предков. На нем общаются люди, с которыми вам предстоит работать. Вы будете работать каждый по одиночке, против каждого весь грязный и суетный мир. Привыкайте ценить грязь и уважать суету...

Маджнун говорил громко, пылко и напористо, но полные детской любви глаза смотрели мимо него, глядели на немощного, обожаемого всеми старца.

Имам тяжело вставал с подушек, путаясь в полах халата, поправляя чалму, поглядывая искоса на энергичного оратора.

– ...Кто-то из вас был простым «верным», кого-то братья называли «саид», но все это в прошлом! Вы искали счастья смерти, но на вас пало тяжелым бременем проклятие жизни, и волею имама, с благословения халифа, стоящего над всеми рядом с богом, вам предстоит мириться с судьбою проклятых...

Имам встал, отпихнул подушку ногой, шамкая бледными губами, мелко семеня, согбенный поплелся к дверям.

– ...Я – маджнун, я – одержимый силой – буду учить вас противоестественному. Не ждите от меня добра! Я приумножу ваши печали, я научу вас ценить проклятие жизни. Пророк сказал: «Рай покоится в тени мечей», но те неверные, с которыми вам предстоит работать, блуждают во мраке суетной жизни и не верят в блаженство смерти. Они влюблены в жизнь больше, чем мы любим бога, и вам придется научиться их понимать...

Имам дотащился до дверей, оглянулся и подарил избранным прощальную полуулыбку. И каждому из избранных показалось, что наставник одарил благосклонностью именно его.

– ...Сначала я заставлю вас вспомнить, что такое страх. Сегодня вы будете вспоминать, как до встречи с Мудростью боялись боли. Ты, рыжий! Встань!..

Имам приоткрыл дверь и, шаркая подметками по лишенному ковров полу в коридоре, вышел. Створки дверей сомкнулись за его сгорбленной спиной неплотно, осталась узкая щель.

– ...Встать, я сказал! Как тебя зовут, рыжий?!

Рыжеволосый мужчина, сидевший ближе всех к напористому оратору, поспешно вскочил, машинально отряхнул колени, сделал над собой усилие и сумел оторвать взгляд от щелки в дверях.

– Я спросил, как тебя звать, избранный?

– Али.

– А как тебя звали до обрезания, Али?

Сквозь щель меж дверных створок просочился некий звук, слишком похожий на сдавленный стон. Старческие ноги прекратили шаркать по паркетной доске, и семеро мужчин в комнате услышали новый звук, который они, профессиональные убийцы, при всем желании не могли перепутать с иными шумами – глухой звук падения мертвого тела на пол.

Рыжий Али, так и не успевший назвать своего прежнего русского имени, бросился к дверям, распахнул створки, повернул голову, выглядывая в коридор, и надломился в пояснице. Грудь Али изогнулась колесом, руки отпустили дверные створки, он упал навзничь, из маленькой аккуратной дырочки посередине лба, по виску, к уху полилась тонкая кровавая струйка.

Маджнун отшатнулся к стене, смял каблуком яркую подушку, его правая рука автоматически скользнула за отворот пиджака, под мышку, где, увы, отсутствовала кобура. Он дома, среди братьев, в мирной, сонной стране, зачем здесь носить оружие? Лишь у брата на часах, подле покоев имама, спрятан под пиджаком пистолет, остальные дети имама безоружные в доме отца своего. Но известно ли о законах дома противнику? Нет! И еще раз – НЕТ! Иначе противник уже бы появился в дверном проеме и уже расстреливал их, как загнанных в угол крыс!

– Не стрелять!!! – что есть мочи заорал маджнун.

Четверо «верных», избранных, прошедших сквозь огонь и воду, мечтавших о смерти и ненавидящих жизнь, но отрицавших и глупую, бессмысленную кончину, сразу же поняли, и поняли правильно дезориентирующий противника крик «одержимого силой». Пятый – не понял. Четверо, не вставая, откатились к стенкам, пятый прыжком вскочил на ноги.

Непонятливый федави находился ближе остальных к окну. Он вскочил, встал во весь рост возле панорамного окна и спустя миг упал, завалился на бок, стукнувшись простреленной головой о ковер.

И опять никто не услышал звук выстрела. Только пробитое пулей стекло слегка завибрировало и мокро хлюпнуло под челюстью убитого в том месте, куда под острым углом вошла пуля снайпера, контролирующего окна с земли.

Кровавая струйка из дырочки посередине лба покойника Али, прокатившись по виску, огибала ухо. Звенело в ушах эхо яростного крика маджнуна. Пуля снайпера, пробив стекло, порвав мозговые извилины непонятливого федави, раздробила ему макушку, ударилась о потолок, отрикошетила от стены и застряла в ворсистом ковре, а в комнату из коридора влетела граната.

Ребристая, тяжеленькая «лимонка» покатилась по полу, и без всякого промедления двое избранных прыгнули, накрывая ее своими телами, спасая остальных.

Перед глазами маджнуна мелькнуло курносое, симпатичное лицо федави, который, опережая товарища, упал на гранату животом. Лицо это лучилось счастьем. Маджнун уже никогда не научит этого и других смертников ценить суетную, обычную жизнь, мирясь с ее несовершенством.

Смертники легли на гранату крестом – верхний поперек нижнего. Прежде чем «лимонка» взорвалась, они успели так сгруппироваться, чтобы обеспечить братьям максимальную защиту от осколков.

Ухнул взрыв, подбросил крест из человеческих тел. Разорвав плоть, пара осколков все-таки вырвалась из живой ловушки, металл ударил по стеклу, и огромная прозрачная плоскость окна не спеша осела, превращаясь в тысячи мелких стекляшек.

Последние двое оставшихся в живых избранных, опережая хлынувшую в комнату стеклянную лавину, прыгнули к дверям, подхватили мертвого Али и, используя его тело вместо щита, сгорбившись, втянув головы в плечи, широко шагнули за порог.

Маджнун оглох от взрыва, реагируя на стеклянный обвал, прикрыл инстинктивно голову локтем, мысленно похвалил последних живых избранных за смекалку и, догоняя их, выпрыгнул за порог.

С того момента, как маджнун задал оставшийся безответным вопрос рыжему Али, минуло чуть больше тридцати секунд.

Сразу за дверью – выстроенная рядком вдоль коридорной стены обувь и труп старика-имама, убитого бесшумным выстрелом в голову, в глазницу. Уцелевший глаз духовного и по совместительству светского руководителя «российского филиала» добровольных рабов богоподобного халифа глядит в темноту строго и удивленно.

В коридоре – темень. Плафоны под потолком не горят, сумрачного сияния заходящего солнца за спиной, за разбившимся панорамным окном, едва хватает, чтоб высветился пятачок за порогом распахнутых настежь дверей в изуродованном взрывом помещении для вдумчивых бесед старших с младшими.

Светлый пятачок возле дверного проема, в обоих концах длинного, лишенного окон коридора два светлых пятна напротив открытых дверей к ступенькам лестниц, что тянутся по бокам здания санатория, выстроенного в эпоху СССР для нужд партработников среднего звена.

Этот коридор – главный в центре. За запертыми дверями офисные помещения, медицинское оборудование, справа, там, куда направлял стопы убитый старец, в правой стороне, утонула во мраке дверь в покои имама. Возле той двери стоял вооруженный часовой. Конечно – стоял. Но, может быть, застрелив часового из своего бесшумного оружия, противник не озаботился проверить его карманы? А у часового был пистолет. Хороший. Системы Стечкина.

Сквозь вату, появившуюся в ушах после взрыва, не слыхать ни шороха. Противник расправился с часовым, застрелил имама, прикончил Али, крик маджнуна обманул противника, он метнул гранату и?.. И побежал, конечно же, направо, к лестнице в том, правом конце коридора, ибо стрелял и метал он оттуда, справа.

Операция по разгрому центра началась, вероятно, едва отъехал автобус, а это означает, что у противника... то есть – у противников вряд ли было время обшарить покои имама. Один из противников появился на третьем этаже, пальнул в часового, тут и вышел в темноту коридора имам... Где же сейчас обманутый маджнуном противник?.. Сто против одного – он затаился на лестничной клетке. У него была единственная граната, он боится за свою жизнь, он ждет подмоги.

Кто напал на центр? Кто?! Кто посмел?! Возможно – ортодоксальные приверженцы ислама. Вполне возможно, кто-то из новообращенных ассасинов раскаялся в религиозных заблуждениях и предал братьев...

Вихрь мыслей, домыслов, версий, планов бушевал в голове маджнуна, пока он выпрыгивал за порог, делая вдох. Он прокричал:

– Один – налево, другой – направо, третий остается со мной! Стрелять по всему, что движется!

Он кричал, драл глотку и одновременно жестами объяснял выжившим избранным, как и чего делать на самом деле.

Понятливые федави кивали старшему, их глаза, полные праведного гнева, влажно блестели, они не могли сдержать слез, у их ног лежал мертвый духовный отец, старец-имам. А на их губах блуждали улыбки, они чувствовали близость благодатной и ласковой смерти во имя халифа, во славу Аллаха. Как могут сочетаться искренние слезы грусти, гнев и по-детски счастливые улыбки? Сие не дано понять лишенным благодати веры в богоизбранность халифа.

«Третьего», мертвого Али, труп-щит, передали маджнуну. Брат повыше ростом нагнулся, подобрал ботинок из ряда у стены и побежал направо, громко топая ногами в носках, придерживаясь центра коридорной кишки. Брат пониже и более коренастый побежал на цыпочках за высоким, побежал параллельным курсом, немного отстав, прижимаясь к стене. Маджнун, удерживая труп-щит на весу, подхватив мертвеца под мышки, прикрываясь покойником, двинулся следом, направо, еще более плотно, чем коренастый федави, вжимаясь спиной в стену, стараясь передвигаться абсолютно без всяких шумов, задерживая дыхание.

Федави повыше успел добежать до коридорного торца, в то время как коренастый остановился подле часового у дверей в покои имама.

Федави у выхода на лестничную площадку швырнул ботинок, крикнув: «Ложись!» Смешная, примитивная уловка, но все лучше, чем ничего. К тому же только что, полторы-две минуты назад, похожая уловка маджнуна сработала, так отчего бы ее не повторить?

Маджнун, прислушиваясь к звукам с лестницы, морщась от наличия воображаемой ваты в ушах и все-таки слыша, как катится по лестничным ступенькам ботинок, догнал коренастого брата. Глаза маджнуна достаточно привыкли к темноте, чтобы разглядеть часового.

Вопреки ожиданиям, часовой не валялся под дверью, убитый пулей. Часовой умер и оставался в вертикальном положении. Его пригвоздили к стене стальные болты, выпущенные из мощного арбалета. Болты пробили горло, грудную клетку и ключицы. Мертвое тело буквально висело на болтах, а самый верхний болт под подбородком удерживал голову в естественном положении. Даже если включить свет в коридоре, издалека не сразу, не в первый же момент, поймешь, что часовой висит, а не стоит, что он неподвижен потому, что мертв.

А дверь-то в покои имама приоткрыта! И это означает, что недавний вихрь мыслей в голове – пурга бесполезная! Вторжение началось задолго до того, как уехал автобус с рабочими, с отстоявшими сутки на посту полицейскими и обслугой! Рабочие еще стучали молотками под крышей, когда арбалетные болты пригвоздили к стене часового! Стук молотков помешал ему, маджнуну, старику-имаму и шестерым избранным в комнате для сокровенных бесед на этаже, куда редко кто заглядывает без особого приглашения, услышать дробь арбалетных метательных снарядов!

Рослый брат федави скрылся с глаз маджнуна, выскочив на лестницу следом за ботинком. Коренастый вытащил из подмышечной кобуры распятого часового «стечкин». Маджнун вжался спиной в стену рядом с обезоруженным мучеником, продолжая прикрывать себя трупом рыжего, повернув голову и поглядывая на сталь болтов. Маджнун никак не мог ухватить какую-то важную мысль, какую-то догадку, застрявшую у него в подсознании.

Рослый вернулся в коридор, в блеклое пятно света напротив дверей к лестнице. Развел руками, мол, докуда хватило глаз – никого. Коренастый, держа пистолет обеими руками, готовый к стрельбе, толкнул стволом приоткрытую дверь в священные покои имама. Дверь, скрипя, отворилась, и коренастый, заметив что-то или кого-то, нажал на спуск.

Вместо того чтобы выстрелить, пистолет превратился в огненный шар. Вновь шибануло по ушам, забивая их ватой. Маджнуну повезло вовремя закрыть глаза, спасая сетчатку от ослепительной вспышки. Маджнун судорожно сморгнул раз, другой и увидел коренастого брата с лицом – кровавым месивом, с двумя обуглившимися головешками на месте рук.

Патрон! Противники подменили, заменили патрон в обойме «стечкина» на нечто взрывающееся от удара бойка по капсулю! КАКОЕ ВОСХИТИТЕЛЬНОЕ КОВАРСТВО! Восторгаясь коварством противника, маджнун истерично расхохотался. Ох, напрасно некоторые лингвисты переводят слово «маджнун» как «безумец». Хотя буквоеды и правы отчасти – обычному человеку и правда трудно понять «одержимого силой», который порою действительно становится похож на сумасшедшего.

Маджнун расхохотался, словно безумец, и догадка, до того щекотавшая его подсознание, вдруг оформилась в четко сформулированную, здравую мысль: болты, выпущенные из арбалета, вошли в тело часового почти под идеально прямым углом, из чего следует, что арбалетчик стрелял, находясь практически напротив цели!

Дверь напротив покоев имама отворилась тихо и быстро, но маджнун уже осмыслил спасительную догадку, он уже ожидал этого и был готов к очередному сюрпризу противников.

За открывающейся с ветерком дверью напротив, в чуть более светлом, чем окружающий мрак, прямоугольнике дверного проема, угадываются расплывчатые контуры фигуры арбалетчика, и маджнун толкает труп-щит, отталкивает от себя мертвого Али, и стальной болт, пробив навылет рыжего жмурика, теряет скорость и падает, вяло стукнувшись о штукатурку стенки, согретую спиною маджнуна.

Толкая покойника навстречу сорвавшемуся с тетивы болту, маджнун согнул колени, пригнулся. Как только руки перестали чувствовать тяжесть мертвого тела, он прыгнул. Он умел прыгать не хуже мастеров спорта по спортивной гимнастике и даже лучше. Вряд ли спортсмен-гимнаст сумел бы крутануть сальто так же высоко и, разгруппировавшись после переворота в воздухе, столь же точно, так же сильно ударить обеими ногами стрелка из арбалета.

Коренастый брат федави с лицом-кашицей, с руками-головешками все еще оседает на пол; маджнун с лета бьет каблуками в грудь арбалетчику; свалился посереди коридора труп-щит рыжего Али, пробитый болтом навылет; последний невредимый избранный бежит, мчится с правого крыла коридора сюда, на помощь братьям; в это же время, в этот решающий момент истины из оскверненных покоев святого имама в темноту коридора выскальзывает серой тенью чужой человек, очередной противник, враг, шайтан, вооруженный «ПБ» – «пистолетом бесшумным» системы конструктора Дерягина.

Арбалетчик, одетый в серый, мешковатый, дополненный капюшоном комбинезон, успевает запустить сложную механику своего экзотического оружия, взвести тетиву, подать в пусковое ложе следующий болт, но не успевает выстрелить. Арбалетчик со сломанной грудной клеткой улетает в глубь комнатушки, что находится строго напротив покоев имама. Искалеченное тело в сером спецкостюме ударяется о массивную мебель в административной, офисной комнатушке, безвольное тело падает на казенный палас, роняет стулья, теряет арбалет.

Одновременно с арбалетчиком испускает дух осевший на пол коридора брат без лица и без рук.

Человек с пистолетом – почти что точная копия убитого маджнуном полмгновения тому назад арбалетчика, в точно таком же комбинезоне, с капюшоном, почти такого же роста и комплекции, как и жертва маджнуна, – направляет толстый ствол «дерягина» на финиширующего смертника.

Последний избранный петляет, пытается, надеется обмануть пулю и мечтает о малом – чтоб его лишь ранило, хотя бы первой пулей, и чтобы он сумел, смог вопреки ранению добежать, дотянуться до... Увы! Последней мечте последнего не суждено сбыться – первая же пуля, отнюдь не дура, обрывает финишную ленточку его жизни, угодив аккурат между сияющих верой в чудо голубых глаз.

Маджнун, сработав ногами сверх всяких похвал, умело смягчил собственное падение – сперва ладошками шлепнул по полу, после стукнул о пол подошвами ботинок, самортизировал локтями, спружинил коленями и только потом коснулся пола спиной.

Свинец срезал на бегу верившего в чудо федави, пистолетный ствол начал разворачиваться к перекатившемуся через голову ужасно опасному и абсолютно невредимому мужчине, удостоенному великой чести называть себя «одержимым силой».

Маджнун кувыркался быстрее, чем поворачивался ствол. Одержимый боем владел своим телом в совершенстве и умел становиться стремительным. Он мог бы, точно, мог, сэкономить роковую для последнего брата секунду, пожертвовав парой сломанных ребер, и убить серого с бесшумным пистолетом раньше, чем оружие рыгнет свинцом. Но маджнун сознательно пожертвовал братом, ибо одержимый ОБЯЗАН выжить! Во имя халифа! Для общей пользы! А выжить гораздо легче, оставаясь здоровым. Цинично, однако факт, не правда ли?

Верующий в халифа циник разделался с вооруженным противником витиевато и впечатляюще. Кувырок через спину с разворотом на лопатках, движение, похожее на те, что выделывают танцующие брейк негритята, мах бедрами, от пиджака отлетает пуговица, а боевого гимнаста подбрасывает на ноги, левая рука выбивает ствол из серой руки, пальцы правой бьют по глазам противника. И все это действо быстрее, чем сердце успеет ударить дважды, за один короткий, конвульсивный выдох.

Человеку в сером комбинезоне не хватило четвертушки секунды для того, чтобы опорожнить пистолетный магазин еще на один дарующий смерть патрон. «Дерягин» полетел на пол, а растопыренные пальцы маджнуна мазнули по прорези для глаз в сером капюшоне, царапнули зрачки.

Серый презрел боль и, казалось, не заметил потери оружия. Серый взмахнул ногой, взлетела по широкой дуге стопа в грубом чулке с кольчужной стелькой и «колбасками», туго набитыми мелким песком, вместо подошвы. «Одержимый силой» с трудом, однако успел блокировать контрудар – мах на завершающей фазе локтем.

Локоть остановил голень, а чужая пятка лишь прикоснулась к кончикам коротко остриженных волос на виске маджнуна. Синхронно с касанием ежика волос одержимый скоростью нанес страшный удар каблуком в пах противнику. Пах серого берегла «раковина» из твердой пластмассы и защищал слой войлока, но каблук достиг гениталий, сломав пластмассовую полусферу, смяв войлок.

Серого согнуло навстречу ладони маджнуна, бьющей по восходящей в подбородок под капюшоном. Ковшик ладошки подцепил выступ подбородка столь резко, что не успели как надо сработать эластичные мышцы шеи, не выдержали, сломались шейные позвонки. Человек в сером умер.

Маджнун подхватил падающее тело в сером и вместе с ним перешагнул порог покоев имама. С того момента, как погиб старик-имам, минуло ровно семь минут.

Света из окон в покоях духовного отца здешних ассасинов вполне хватало, чтобы, сделав шаг за порог и вытянув шею, заглянуть в большую из трех комнат, увидеть сорванный со стены ковер, лежащий изнанкой на коврах, укрывающих паркетный пол. Увидев грубоватую изнанку безумно дорогого ковра, сотканного столетия тому назад, маджнун сбросил с плеч пиджак, рванул ворот белой рубахи.

Маджнун избавлялся от одежд, рвал ткань и застежки, его горячее тело извивалось, но голова оставалась холодной.

Открытую дверцу сейфа маджнун не увидел, меж тем и без того ясно – спрятанный под драгоценным ковром, вмонтированный в бетон стен несгораемый шкаф выпотрошен, и давно. Зачем же тратить секунду на лишний шаг, на осмотр пустого сейфа? Чтобы убедиться в очевидном?

Сейф выпотрошили задолго до отъезда обслуги. Автобус скрылся из виду сменившихся на посту полицейских, и стража местных демократических законов, конечно же, пала, и, конечно же, отнюдь не смертью храбрых. И снайперы взяли под контроль окна. И противники перешли ко второй фазе операции – к уничтожению «российского филиала».

Снайперы обложили здание, разумеется, со всех сторон. Их, снайперов, безусловно, много, а в здании... Не так уж и много «серых» должно быть в здании, если учесть, что здесь, на третьем этаже, их было всего-то пара... А сколько на этажах «реабилитируемых»?.. Позавчера под Москвой, охотясь на Бультерьера, погибли пятеро братьев, и вчера лучшие из федави отправились кружным путем, через Минск, в столицу России. В центре, кроме новичков, неспособных к серьезному сопротивлению, осталось всего...

Череду мысленных расчетов оборвал грохот, взрыв этажом выше. Маджнун стряхивал ботинки, когда с потолка посыпалась штукатурка. Маджнун оскалился в улыбке – считать своих совершенно бессмысленно, свои убывают с каждой минутой – и склонился над трупом в сером комбинезоне.

Сдернув с убитого капюшон, маджнун увидел узкоглазое лицо азиата. На удивление не хватало времени, маджнун снимал с убитого им, оказывается, азиата серый комбинезон, разбирался со сложной системой шнурков и петель.

Надо! Обязательно надо выжить! Кто-то должен сообщить халифу правду об этой бойне. Противники, выпотрошив сейф (сигнализация которого, хваленая, японская, не сработала, сволочь), могли бы по-простому взорвать здание со всеми, кто в нем находится (запросто смогли бы), и, поскольку этого не случилось, вероятно (вероятность близка к ста процентам), коварные (восхитительно коварные) разработчики акции, дабы отвести от себя подозрения (даже тень подозрений), заготовили некую лажу (восхитительную лажу), с ложными уликами и фальшивыми вещдоками (их оставят на месте разгрома).

Он раздевал труп аж целых две минуты. Он разобрался со сложным кроем комбинезона и удовлетворенно хмыкнул, и в это время взорвалась граната этажом выше. И следом глухой взрыв, не иначе – в полуподвале, где спрятано оружие ассасинов.

Противникам отлично известна планировка центра. Откуда? Ха! За сутки – всего за одни сутки! – можно достать чертежи здания, выяснить, где чего перестраивалось, какого типа сейф вмуровали в стену местные умельцы и т.д. и т.п. Чиновники из местных имеют полный доступ к архитектурно-плановой документации и отчетам ремонтников. Чиновника подкупить или взять за жабры – проще простого.

Легендирование центра, его полуофициальное прикрытие предусматривало контакт с властями. Никто не ожидал серьезных напрягов в сонном прибалтийском царстве, и сейчас казалось, что ассасины чуть ли не сами подставились под неприятности, хоть это и не так, совсем не так! Но маджнун переодевался и корил себя, ругал братьев, организовавших базу в Прибалтике, ибо, когда что-то случается, анализируя случившееся, обязательно подумаешь: сами виноваты!..

«Понадеялись на полицаев у ворот, вспомнили древний закон, запрещающий ношение в доме отца духовного оружие, и теперь расхлебываем. Захлебываемся кровью», – думал маджнун, напяливая на себя спецодежду противника.

Надевание комбинезона, чулок с кольчужной стелькой и диковинной подошвой, подгонка капюшона и прочие мелочи отняли у него еще минуту.

Пошевелил руками – удобно. Умная голова придумала скрытые под серой комбинированной тканью пластмассовые щитки на войлочной прокладке. Жалко, пришлось оторвать и выбросить пластмассовую полусферу раковины, защищающей пах. Нет лишнего времени, чтоб разобраться как следует с системой тесемок на обуви, чтобы подогнать обувку по размеру. Необычные чулки поджимают, но это ерунда. А что лежит в потайном кармане у бедра?.. Веревка с грузилом, пластмассовый пузырек с какой-то мутной жидкостью, лезвие в ножнах с шариком вместо рукоятки. Лучше б запасная обойма к пистолету лежала в потайном карманчике вместо всего этого хозяйства, право слово... А это еще что такое?.. На дне потайного кармана мятая, полупустая пачка сигарет и разовая зажигалка. Обычная пачка и заурядная зажигалка выглядят дико в одном ряду со странноватыми орудиями для убийства. Вероятно, противник-азиат собирался побаловать себя табачком, как только все закончится и об обитателях центра останутся лишь воспоминания.

Беглый взгляд на зажигалку, и в холодной голове маджнуна кристаллизовался четкий план дальнейших действий. Зажигалку он оставит в кармане, а сигареты и все остальное лучше выбросить.

Лезвие, увенчанное шариком, которым маджнун не умеет пользоваться, загадочный пузырек и веревка-кистень полетели на пол. Возник соблазн углубиться в покои имама, где имелись и телефоны, и факс, и компьютеры с модемами, однако маджнун подавил желание, чреватое потерей времени, и только. Дураку ясно – противники первым делом лишили центр всяких средств связи.

Десять минут двадцать четыре секунды с того момента, как «БП» конструкции Дерягина выплюнул первую пулю в глаз имаму. Маджнун, переодетый в униформу противников, смотрит на мир через прорезь для глаз в капюшоне, поправляет кожаные серые перчатки, выходит из покоев имама, нагибается, подбирает «бесшумный пистолет».

Маджнун поворачивает направо, идет, шагает спокойный, расслабленный и на ходу производит ревизию боезапаса. Один патрон в стволе, четыре в обойме. Маловато.

Он вышел на лестничную площадку, пошел вверх по ступенькам. Не спеша. Плечи опущены, правая рука болтается вдоль тела, кисть в серой коже тискает рукоять «дерягина», палец на спусковом крючке.

Один лестничный пролет пройден, поворот, и далее вверх по ступеням, к площадке четвертого этажа.

На площадку, к которой неслышно приближается «одержимый», выбегает человек в сером. В руках у противника пистолет-пулемет «кедр», доукомплектованный длинным и толстым глушителем. Маджнун слегка опускает голову, смотрит себе под ноги, прячет глаза от противника.

– У нас чисто, – сообщает узкоглазый противник скороговоркой по-русски и озабоченно спрашивает: – Ты не ранен?

– Я в порядке, – отвечает маджнун, на ходу приподнимая ствол у бедра. – А ты – нет.