Текст книги "Черная книга
Таинственные люди и необыкновенные приключения"

Автор книги: Михаил Фоменко

Соавторы: ,Ал. Александровский,Иван Гурьянов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Глава IV. Миллионный залог

– Ваше дело плохо, сеньор; не могу скрыть от вас, что со страхом ожидаю суда над вами, – говорил доктору адвокат, войдя в его камеру.

Четыре недели прошли уже с той ужасной ночи, а Леблан постарел на целые двадцать лет. Если он не сошел с ума. то только благодаря своей силе воли и сознанию своей невинности.

Ведь он был обманут. Его искусством хотели воспользоваться для преступления.

Неужели страшная кара постигнет его, как преступника?

Леблан знал, что вся Венеция возмущена дерзким покушением – покушением, так как, к счастью, он не сделался убийцей: Лючия была только ранена и теперь лежала, борясь со смертью.

Это доктор узнал от следователя, которому было поручено его дело.

– Что заставило вас покуситься на жизнь супруги Луиджи, потомка дожей, члена старейшего патрицианского рода Венеции? – спросил следователь.

Леблан откровенно рассказал, как все произошло.

– Гм… красное домино – виновница вашего покушения… Мы постараемся разыскать ее… Но, по-моему, вам следовало бы придумать более правдоподобную историю, – сказал следователь, выслушав обвиняемого, и приказал страже отвести его обратно в темницу.

Это не была современная тюрьма, какие существуют теперь и в Венеции, – темница эта – наследие мрачного средневековья – находилась под землей и состояла из ряда одиночных камер, выходящих в общий коридор.

Свет и воздух проникали в эти каменные мешки через маленькие оконца, пробитые в толстых стенах. Перед каждой камерой находился большой плоский камень-плаха.

В средние века осужденным на этих камнях отрубали голову, а труп сбрасывался в канал.

В такой-то клетке сидел теперь доктор.

Камера была так мала, что в ней с трудом можно было повернуться, и так низка, что выпрямиться во весь рост было невозможно.

К довершению своих мучений, Леблан ни на одно мгновение не чувствовал себя в одиночестве.

Глазок в двери почти поминутно открывался, и в него заглядывал часовой.

– Боятся, как бы я не бежал, – думал Леблан. – Как будто можно бежать из этого каменного гроба!

– Да, сеньор, – сказал адвокат, пришедший навестить его в темнице, глядя на него с состраданьем. – Ваше дело так плохо, что я даже сожалею, что согласился защищать его.

– Я пригласил вас, как лучшего адвоката в Венеции, известного заступника невинных!

– Невинных… – пробормотал адвокат смущенно. – Но здесь дело идет…

– Ради Бога! – перебил его Леблан в отчаянии. – Неужели и вы не верите в мою невинность?! Неужели и вы покинете меня?

Адвокат был тронут.

– Я не покину вас, я дал себе слово защищать вас до последней возможности и не нарушу его… Но я сомневаюсь в успехе защиты. Полиция добросовестно принялась за розыски красного домино, но до сих пор все ее усилия были напрасны… К тому же, в целом мире едва ли найдется человек, ненавидящий прекрасную Лючию Черваторе и желающий ее смерти…

– Но ведь и я, сеньор Томбони, не мог желать ее смерти! я ведь не подозревал даже о ее существовали!..

– Да, да… но обстоятельства против вас. Все возмущены нападением на «жемчужину Венеции». Вся Венеция боготворила молодую невестку губернатора… весь город с тревогой следил за бюллетенями о ее здоровье… Губернатор жаждет мести, о Луиджи и говорить нечего.

– Скажите мне, сеньор Томбони, неужели нет надежды на ее выздоровление? Неужели я, хотя и невольно, стану убийцей?

– Непосредственная опасность миновала, Лючия останется в живых…

Доктор облегченно вздохнул.

– Но неизвестно еще, может быть, последствия раны заставят ее страдать всю жизнь, – прибавил адвокат.

– Какой приговор ждет меня?

– Увы – смертная казнь. Но зачем вам ждать приговора, когда вы можете избежать суда…

– Каким образом?

– Мне писали из Парижа, – отвечал адвокат, – будто вы очень богаты…

– Это правда.

– Сколько времени вам нужно, чтобы перевести сюда миллион лир?

– Двадцать четыре часа.

– Превосходно. Я хочу дать вам хороший совет. Предложите сенату миллион лир в залог того, что вы не уклонитесь от суда и не скроетесь из Венеции, если вас выпустят до суда из тюрьмы.

– И вы думаете, что меня выпустят под залог?

– Конечно. Я хорошо знаю венецианских сенаторов. Им и в голову не придет, что человек может добровольно лишиться такой суммы… Ну, а если вы предпочтете оставить в их распоряжении миллион и скрыться от суда… тоже беда не велика. Миллион лир на нужды города, пожалуй, даже дороже скрывшегося преступника, преступление которого, к тому же, еще и не доказано…

Леблан с чувством пожал руку адвоката.

– Благодарю вас, благодарю за совет. Я вас понял. Прошу вас, идите сейчас же в сенат и предложите ему залог.

– Завтра вы получите ответ, и я уверен, что завтра же будете на воле, – сказал Томбони, подавая руку узнику.

Едва дверь камеры захлопнулась за адвокатом, Леблан упал на колени, благодаря Бога за внезапное избавление от угрожавшей ему опасности.

* * *

– Поздравляю вас, друг мой, – весело говорил Томбони, входя на другой день вечером в камеру доктора и показывая ему бумагу с двумя большими печатями. – Сенат соглашается освободить вас под залог. Вы должны только дать письменное обещание явиться в назначенный день на суд. Если вы не исполните обещания, вы лишитесь залога: он останется в пользу города. Вам разрешено отправиться со мной, в сопровождении двух судейских чиновников, к себе на квартиру, чтобы достать требуемые деньги. Идемте.

Через полчаса Леблан был уже у себя дома, на Лидо.

Вручив судейским чиновникам миллион лир и получив от них квитанцию, он подписал требуемое обещание.

Когда дверь за чиновниками закрылась, Леблан еще раз поблагодарил адвоката и предложил ему 100 тысяч лир за труды.

Адвокат отказался, говоря, что еще ничего не сделал для него.

– Я присягал исполнять законы и имею право получать вознаграждение только после защиты обвиняемого на суде… Итак, после суда… Если только, – добавил Томбони с многозначительной улыбкой, – вы не предпочтете лишиться миллиона и не явиться на суд. Прощайте!

В дверях адвокат обернулся и прошептал:

– В Париже вы в безопасности, – Париж не выдает преступников.

И прежде, чем Леблан успел что-нибудь ответить, он захлопнул дверь.

Леблан быстро принялся укладываться. Он возьмет только самое необходимое. Остальное пусть достается кому угодно. Скорее прочь из этого ужасного города!

Через каких-нибудь полчаса все было уложено, и Леблан хотел уже запереть сундук, как вдруг почувствовал на своем плече чью-то руку. Он оглянулся и… с криком опустился на сундук.

Перед ним стояло красное домино.

– Дьявол в образе женщины! – крикнул Леблан, немного придя в себя. – Ты осмеливаешься еще явиться ко мне! Ты, похитившая мою честь, приведшая меня в тюрьму! Или, может быть, ты хочешь возвратить мне мое доброе имя, засвидетельствовав мою невинность?!

Красное домино, до сих пор не произнесшее ни слова, отвечало громким, твердым голосом:

– Ты хочешь бежать, Леблан. Я это знаю…

С диким криком схватил доктор револьвер.

– А, ты хочешь помешать моему бегству! Умри же, проклятая!..

Доктор спустил курок.

Когда рассеялся дым, Леблан был один в комнате.

Красное домино исчезло.

Глава V. Уличная певица в Париже

Бегство Леблана взволновало всю Венецию. Одни нападали на сенат за то, что он отпустил такого важного преступника под залог; другие находили, что городу важнее получить огромную сумму в свое распоряжение, чем казнить человека, может быть, и в самом деле, невинного. Большинство признавало, что у доктора не было никаких причин убивать Лючию. Что он, чужестранец, мог иметь против нее? О грабеже не могло быть и речи, – доктор был богат!..

К тому же? Лючия теперь настолько поправилась, что уже встала с постели.

И даже Луиджи и отец его склонны были теперь отнестись к случившемуся мягче.

Таким образом, месяца через три после преступления волнение мало-помалу улеглось, и о преступнике начали уже забывать.

Доктор Леблан уже давно был в Париже.

Здесь, в маленьком домике в Елисейских полях, он медленно поправлялся от пережитых потрясений.

Еще и теперь, в бессонные ночи, пред ним вставал образ Лючии, и он весь дрожал, вспоминая ужасное мгновение, когда мнимая покойница открыла вдруг глаза.

Чтобы не оставаться по ночам наедине с этими воспоминаниями, доктор начал вести странный образ жизни. Днем он почти не выходил из своей квартиры и спал весь день; с наступлением же вечера он отправлялся гулять по Парижу, заходил в рестораны, играл в карты, посещал всевозможные увеселения – только бы рассеяться, забыться, не думать о пережитом, не ломать голову над вопросом, кому и зачем понадобилась смерть Лючии? Кто эта таинственная женщина, толкнувшая его на преступление?

Однажды вечером Леблан, по обыкновению, бродил по улицам и, незаметно для себя, очутился в одном из бедных кварталов Парижа.

Было уже довольно поздно, и на улицах только изредка попадались прилично одетые прохожие, спешившие по домам.

Зато на каждом шагу попадались накрашенные женщины, сутенеры и тому подобная публика.

Вид этих людей внушал Леблану отвращение, и он поспешил уйти из этого квартала.

Дойдя до моста, перекинутого через Сену, он вдруг остановился.

Чудный женский голос пел арию Миньоны:

 
«Ты знаешь ли тот край?..»
 

Вокруг уличной певицы собралась порядочная толпа слушателей. Грубые сердца проституток и сутенеров были, видимо, тронуты нежной арией, а еще более голосом и выражением, с каким арфистка исполняла ее.

– Полиция! – крикнул вдруг кто-то из толпы, и в один миг на мосту остались только доктор и певица.

Ей, очевидно, нечего было бояться полиции.

С усталым видом опустила она арфу на землю и прислонилась к фонарному столбу.

– Как вы смеете петь ночью на мосту? – загремел голос полисмена. – Идем в участок!..

– Ради Бога, г-н полицейский… Я только пела… мой ребенок голоден… – в отчаянии молила певица.

– Знаем мы «ребенок голоден», – грубо оборвал ее полисмен, хватая ее за руку. – Идем!

– Руки прочь! – крикнул Леблан, отталкивая полицейского. – По какому праву тащите вы ее в участок? Она даже ведь не просила милостыни…

– Ого! Вы осмеливаетесь, сударь, вмешиваться в распоряжения полиции! Вам это так не пройдет! Вы пойдете вместе с ней…

Полицейский не окончил.

Сильным ударом кулака Леблан повалил его на землю.

– Вашу руку, сударыня, – обратился доктор к певице. – Идемте скорее, пока полицейский не опомнился и не позвал на помощь других.

Не обменявшись ни единым словом, доктор со своей спутницей быстро шли по улицам и переулкам, стараясь запутать следы на случай, если бы полицейский стал их преследовать.

Так дошли они до лучших улиц, где почувствовали себя в безопасности.

– Благодарю вас! – проговорила певица, останавливаясь и протягивая доктору руку. – Вы оказали мне громадную услугу.

– О, не за что, сударыня! Всякий, на моем месте, сделал бы то же, – возразил доктор, – ведь петь на улицах закон не запрещает!.. А милостыни вы не просили. Вы мне позволите, сударыня, вознаградить вас за доставленное вашим пением наслаждение…

Доктор протянул нищенке двадцать франков.

Гордым, чисто королевским жестом отстранила она его руку.

– Нет, сударь, это слишком много. Уличной певице столько не платят.

– Я вас прошу…

– Нет… нет… я ведь не…

– О, ради Бога, сударыня! У меня и в мыслях это не было!.. Но вы сказали, что у вас есть ребенок…

При упоминании о ребенке у певицы на глазах блеснули слезы.

С тяжелым вздохом взяла она деньги.

– О, как тяжело принимать милостыню в то время, когда прежде…

Она не договорила.

Но Леблан и раньше догадался, что певица видала некогда и лучшие дни. Весь вид ее говорил о том, что она не родилась нищенкой.

– Позвольте вас проводить, сударыня, – начал Леблан. – О, только до дверей! – поспешно прибавил он, видя, как смутилась женщина.

– Благодарю вас. Позвольте мне лучше идти одной. К чему вам знать, где я живу? Мы ведь с вами больше не встретимся…

– Отчего же, сударыня? Я был бы очень рад помочь вам… Скажите мне, кто вы?.. Ради ребенка вы не должны отказываться…

Ради ребенка… эти слова опять заставили певицу согласиться, и она покорно пошла рядом с Лебланом.

– Вы не хотите сказать мне, кто вы, скажите мне, по крайней мере, свое имя, – начал снова Леблан.

– К чему? У дверей моего жилища мы расстанемся навсегда.

– Но позвольте хоть взглянуть на вас, ведь я вас в полутьме не разглядел даже.

Леблан подвел певицу к ярко освещенному подъезду ресторана, мимо которого они проходили, и взглянул ей в лицо.

– Что с вами? зачем вы вырываетесь? – вскричал он, стараясь удержать рванувшуюся вдруг певицу. – Ваше лицо знакомо мне!.. Где я мог вас видеть?..

– Вы не узнали меня, доктор Леблан? – прошептала побледневшими губами певица, только теперь, при свете фонаря, разглядев своего спутника. – Вы забыли Венецию? Теперь я уличная парижская певица, а там вы знали меня, как – «Красное домино»!

Глава VI. В большой опере в Париже

Доктор вскрикнул и выпустил руку певицы.

Когда он через несколько минут опомнился, она исчезла.

Скрылась ли она в ресторан или бросилась в переулок за углом его – этого доктор не заметил, но он должен найти ее во что бы то ни стало!

Леблан быстро вошел в ресторан и окинул взглядом блестящую залу.

Незнакомки здесь не было.

На расспросы доктора слуги отвечали, что не видали никакой уличной певицы, да такая певица и не осмелилась бы войти в ресторан.

Страшно взволнованный, возвратился Леблан домой.

– Снова я встретил ее, ее, из-за которой я пережил такие ужасы, – думал он, шагая взад и вперед по комнате. – Но что означает ее нищенский костюм? Снова маскарад, как тогда?…

Но Леблан и сам не поверил этой мысли.

Разве она могла знать, что встретит его на том мосту? А если бы знала, то не лучше ли было ей избежать этой встречи?..

На другой день доктор, рано утром, обратился к опытному сыщику. Он хотел разыскать таинственную незнакомку, узнать, наконец, кто она и что побудило ее к преступлению.

Но и помимо этого, – доктор должен был сознаться себе в том, – его неодолимо влекло к этой красавице.

Однако, через несколько дней сыщик пришел к Леблану и заявил, что его поиски не увенчались успехом.

– Я побывал везде. Переодевшись нищим, я пробрался на сборный пункт, где каждый день сходятся профессиональные нищие: там главари их распределяют между ними роли…

– Как это? – спросил доктор.

– Да так. Ведь не могут же в один прекрасный день все нищие оказаться слепыми или калеками, или у всех женщин оказаться на руках ребята. Вот главари и назначают, кому быть слепым и т. д. Я побывал на этом сборном пункте, но описанной вами женщины там не нашел. Пробовал расспрашивать нищих – никто не знает ее. Я думаю, что она, должно быть, из «стыдящихся» нищих.

– Из «стыдящихся» нищих? – переспросил Леблан. – Что это значит?

– Вы знаете ведь, что здесь, в Париже, профессиональные нищие сравнительно, хорошо живут. Они собирают по несколько франков в лень, и им этого вполне достаточно для существования. Но существуют несчастные, которым живется гораздо хуже. Умирает, например, какой-нибудь мелкий чиновник или отставной военный. Пенсия, оставляемая им семейству, ничтожна. А между тем, вдова и дочери покойного не могут идти в прислуги, чтобы не унизить своего имени, другого заработка найти не могут: уроки оплачиваются слишком скудно и требуют, все-таки, знаний, а эти несчастные, обыкновенно, ничему не учились. Шитье? – но ведь и профессиональные мастерицы едва-едва перебиваются… И вот они вечером выходят просить милостыню где-нибудь в дальних кварталах, где не рискуют встретить знакомых. Таким образом им удается не только прокормиться, но даже нанимать приличную квартиру и держать слуг… Очевидно, и эта девица принадлежит к числу таких несчастных.

– Значит, у вас нет никакой надежды отыскать ее?

– Никакой. Разве только я случайно встречу ее на улице. Впрочем, я всегда готов вам служить…

Прошло три недели.

Леблан похудел, побледнел, – его томила тоска, он жаждал снова увидеть красавицу Елену.

Каждый вечер бродил он по глухим кварталам Парижа в надежде встретить певицу. Тщетно.

Нигде ее не было.

Однажды вечером Леблан сидел в кафе за чашкой кофе, погруженный в свои мысли.

Вдруг разговор за соседним столиком привлек его внимание.

– Вы будете сегодня в Большой Опере?

– Конечно. Ведь сегодня дебют Елены Иньоты.

– Говорят, у нее удивительный голос.

– Я не очень-то верю газетам, но послушать ее пойду.

– В какой опере она выступает?

– В «Миньон». Однако, что вы скажете о нашем несравненном Томасе, открывшем этот клад?

– Так это правда, что Томас открыл ее?

– Случайно. Он встретил ее на улице и был очарован ее голосом. Да разве вы не читали «Фигаро»?

Леблан тотчас же потребовал «Фигаро» и быстро нашел нужную заметку.

– «Сегодня Большая Опера будет, наверное, полна народа, – гласила заметка. – Хотя „Миньон“ идет уже в 237-ой раз, но певица, исполняющая роль Миньоны, заслуживает особенного внимания…»

Дальше шел рассказ о том, как композитор случайно встретил на улице бедно одетую певицу с арфой в руках и, пораженный ее голосом и искусством, с каким она пела арию Миньоны, начал уговаривать ее поступить на сцену. Она долго не соглашалась.

– К чему искушать судьбу? К чему снова начинать погоню за счастьем?.. – отвечала она.

Однако композитору удалось уговорить ее, и сегодня она выступает в первый раз – «Мы слышали пенье Елены Иньоты на генеральной репетиции и уверены, что лучшей Миньоны Париж не видел».

Так оканчивалась заметка.

Леблан быстро взглянул на часы.

– Половина седьмого. Спектакль начинается в восемь.

Приказав комиссионеру взять ему ложу, доктор поспешил к себе переодеться, и за четверть часа до поднятия занавеса сидел уже в ложе у самой сцены.

– Сейчас я увижу ее, эту знаменитую певицу. Узнаю – она ли та, которая свела меня с ума, – думал он, дрожа от нетерпения.

Когда на сцене появилась Миньона, доктор увидел, что он не ошибся, – это была его таинственная незнакомка.

Елена Иньота своим пением произвела фурор.

Бурные аплодисменты и крики «браво!» потрясли театр, когда она окончила петь.

Настоящий дождь цветов обрушился на сцену к ногам прекрасной певицы.

Глава VII. Пред Высшим Судией

Леблан, незадолго до окончания оперы, оставил ложу и стал у выхода со сцены.

Он расспросил предварительно капельдинера и узнал, что другого выхода со сцены нет.

– Значит, она пройдет здесь. Теперь уж я ее не упущу, – думал он, смотря на дверь.

К подъезду подъехала карета.

Леблан спросил кучера, кого он ждет.

– Мадам Иньоту, – отвечал тот.

Здесь, в переулке позади Большой Оперы, царил полумрак, и доктор потихоньку забрался в карету так, что задремавший кучер и не заметил.

Немного спустя дверца кареты отворилась, и закутанная в плащ фигура вскочила в карету, приказав кучеру ехать домой.

Кучер ударил лошадей.

Карета тронулась.

В это мгновение в карете раздался крик ужаса: доктор обнял Елену и прижал ее к себе, повторяя, как безумный:

– Теперь, «Красное домино», ты не уйдешь от меня!.. Наконец-то я поймал тебя!.. Теперь ты моя!..

– Леблан!.. – через силу прошептала певица. – О, Боже! это судьба!

– Елена, умоляю вас, выслушайте меня, – говорил Леблан. – Зачем вы вырываетесь? Вы боитесь, что я вас ненавижу за то, что было в Венеции?.. Но, клянусь вам…

– Не клянитесь, доктор! Ваша невинность будет доказана, даю вам слово… Вы должны теперь узнать, что заставило меня сделать вас орудием мести. Я расскажу вам все.

И пока карета ехала по улицам Парижа, Елена, обняв доктора, рассказала ему свою историю.

Леблан видел, как тяжело ей рассказывать, – губы ее дрожали и все тело вздрагивало, как от мучительной боли.

Несколько раз пытался он прервать ее, но она хотела непременно рассказать все.

– История моя очень обыкновенна, – говорила она. – У меня был хороший голос, я была молода, хороша собой, и мне нетрудно было попасть на сцену.

Через несколько лет я уже была знаменитой певицей, и с большим успехом выступала в «Скале».

В это время я познакомилась с одним молодым человеком.

Он клялся мне в любви, на коленях умолял меня стать его женой.

И я, до тех пор не глядевшая на мужчин, не могла отказать ему… я любила его.

Прошло несколько месяцев; Луиджи (это был он), все откладывал свадьбу и, когда у меня родился ребенок, он совсем покинул меня.

Я узнала, что он уехал в Венецию и обручился с тамошней патрицианкой.

Я поспешила в Венецию.

С ребенком на руках я бросилась на колени перед Лючией и умоляла ее отказаться от брака с Луиджи. Я говорила ей, что он клялся жениться на мне, а теперь покинул меня с малюткой-сыном.

Ничто не тронуло холодной, гордой патрицианки.

– Потаскушка! – крикнула она мне в ответ на мои мольбы. – Уступить тебе Луиджи?! Только вместе с сердцем можешь ты вырвать из груди моей мою любовь к нему!..

И она… – Елена закрыла лицо руками при одном воспоминании о пережитом унижении, – она велела слугам вытолкать меня на улицу…

Я долго проболела после этого и думала, что навсегда потеряла голос.

По выздоровлении, я должна была продать свои драгоценности, потом платья, чтобы прокормить себя и ребенка.

Если бы не сын, я не знаю, что бы я сделала… но для него я должна была жить. Страшная жажда мщения жгла мою душу.

– Отомстить Луиджи, обманувшему меня и обрекшему на позор! Отомстить гордой красавице, оскорбившей меня так бессердечно! эта мысль не давала мне покою.

«Только вместе с сердцем можешь ты вырвать мою любовь», – сказала она мне, глумясь надо мной… И я решилась вырвать это сердце… Остальное вы, доктор, знаете.

Я случайно узнала, что вы в Венеции, и, как иностранец, вы показались мне гораздо более подходящим для выполнения моего плана, нежели здешние доктора…

О, если бы вы знали, как я страдала, когда вас арестовали!.. И не только потому, что вы страдали невинно… теперь я могу признаться… я полюбила вас с первого взгляда, с первой встречи на площади св. Марка…

– Ты будешь моей, Елена! – воскликнул Леблан, прижимая ее к своему сердцу. – Тайна наша умрет вместе с нами, и мы еще будем счастливы.

– Я не могу принадлежать вам, – отвечала Елена. – Я отняла у вас честь и должна возвратить ее вам. Но вы должны обещать мне позаботиться о моем сыне.

– Я позабочусь о нем, сделавшись его отцом. Пусть венецианцы считают меня убийцей, твоя любовь для меня дороже всего на свете!…

Карета остановилась.

Войдя в комнату, Елена подвела Леблана к кровати сына и показала ему прелестного двухлетнего малютку.

– Поклянись, Елена, что будешь моей, – умолял Леблан.

– Не проси меня сегодня ни о чем; насладимся счастьем… а там…

* * *

Когда Леблан наутро проснулся, Елены с ребенком не было уже в комнате.

На расспросы доктора привратник отвечал, что она на рассвете уехала неизвестно куда.

* * *

Через восемь дней Леблан получил из Венеции телеграмму.

Дрожащими руками распечатал он ее, пробежал глазами и упал без чувств на пол.

Содержание телеграммы было следующее:

«Доктору Леблану. Париж.

С радостью сообщаю вам, что ваша невинность открылась. Сегодня в суд добровольно явилась виновница преступления – Елена Виадуччи, знаменитая некогда в Италии певица, оставившая внезапно сцену и бесследно исчезнувшая.

Она рассказала все подробно следователю и собственноручно подписала протокол.

Затем, прежде чем следователь успел ей помешать, приняла яд и умерла на месте.

Обвинение с вас снято, и сегодня же сенат высылает вам ваш залог.

Адвокат Томбони».