Текст книги "Полковая наша семья"

Автор книги: Михаил Манакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Командир полка пристально посмотрел мне в глаза, как бы желая убедиться, действительно ли до меня дошел смысл сказанного. Не знаю почему, но я под его взглядом еще больше вытянулся по стойке "смирно", хотя ответил уже не по-уставному:

– Мне ясно, товарищ подполковник, о чем вы говорите.

– Ну добре, – сказал Волков, – тогда продолжай изучать свою задачу.

Я хотел было уточнить у начальника штаба еще кое-какие детали, но в это время солдат-телефонист, тихо сидевший до сих пор в затемненном углу землянки, громко произнес:

– Так точно, товарищ Первый! Он здесь!

Волков понял, что это комдив, и заспешил к аппарату. Видя, что я остановился в нерешительности, Архипов коротко бросил:

– Принимай роту! Потом уточним.

Я вышел из землянки, так и не узнав, где же расположение роты. Пришлось спрашивать. Мне наконец указали на небольшой хутор, который виднелся вдали. Оттуда доносились звуки нечастой стрельбы. "Видимо, в хуторских домах разместились", – подумал я. Но мои предположения не оправдались. Хутор был безлюден и простреливался. Дальше уже пришлось продвигаться пригнувшись, перебежками.

Расположилась рота автоматчиков в глубоком противотанковом рве. Судя по всему, мое приближение заметили: я видел двух людей (вернее, только их головы в касках), которые за мной наблюдали. Когда я, не заметив сделанных в земле ступенек, спрыгнул в ров, то понял, что один из них – часовой, а второй... Второй, широко улыбаясь, шел мне навстречу. Его смуглое, опаленное солнцем и запыленное лицо мне было знакомо.

– Товарищ лейтенант! А мы вас ждем.

Хадыров? Конечно же это рядовой Хадыров! Мы крепко с ним обнялись.

По всему чувствовалось, что противотанковый ров успели обжить, крепко поработали здесь лопатами. В общем, быт свой устроили как могли.

Знакомство было недолгим. Я не увидел никого из ветеранов. Почти все офицеры, сержанты и солдаты прибыли недавно. Из автоматчиков, провоевавших один год, было всего семь человек: гвардии ефрейтор Панферов, гвардии лейтенант Румянцев, гвардии старший сержант Бижуманов, гвардии старший сержант Алешин и гвардии рядовые Хадыров, Жданов, Трунов. Но и им я несказанно обрадовался. С каждым поговорил и тут же попросил рассказать новобранцам о боевых традициях полка и роты, выразил надежду, что они сами будут верными помощниками командиров в бою, словом и личным примером увлекать за собой товарищей.

Потом я собрал всех офицеров и сержантов роты и приданных взводов, пригласил коммунистов, поставил им боевую задачу. Меня обрадовало, что люди хорошо понимают обстановку, горят желанием быстрее вступить в бой.

– Вчера с командирами взводов беседовал начальник политотдела дивизии гвардии полковник Юхов, – пояснил командир автоматного взвода младший лейтенант Н. Яцура. – Он объяснил нам, что Брест – это не только областной центр. Это форпост на советской западной границе, мол, взять его – значит вышвырнуть фашистов из нашей страны. И нам поручил разъяснить это людям, чтобы они хорошо поняли, какую ответственную и почетную задачу получили.

Здесь же было решено провести короткий митинг личного состава нашей штурмовой группы. Парторг роты гвардии старший сержант К. Бижуманов сразу же написал на фанерной доске: "Даешь Брест!" – и прибил ее к сосне. Сюда уже подходили бойцы.

– Товарищи! – начал я митинг. – Через два часа идем в бой. Надо взять Брест. Это не только боевой приказ. Это веление Родины, веление наших матерей, отцов, веление нашей совести. Изгнать фашистов со священной русской земли – наказ тех, кто погиб, не дождавшись этой минуты. А эта минута пришла... Выполним же этот долг по чести и по совести.

Потом выступили представители от каждого взвода. Они говорили, что оправдают доверие командования, выполнят приказ во что бы то ни стало. Особенно мне запомнились взволнованные слова гвардии младшего сержанта Ковалевского. Родом он был из здешних мест, поэтому особенно близко к сердцу принимал зверства фашистов, чинимые в Белоруссии.

– Клянусь, что я и мое отделение первыми ступим на священную брестскую землю, – сняв каску, говорил он. – Мы должны, обязаны отомстить врагам за все, что они натворили, испоганили, осквернили на нашей земле. Смерть фашистским захватчикам! Даешь Брест!

Этот пламенный призыв сказался уже в первой стычке с гитлеровцами. Наступая вдоль шоссе, наша штурмовая группа столкнулась со взводом фашистских саперов, минировавших дорогу и прилегающую местность. Стремительным броском автоматчики окружили их и заставили сдаться. Те, кто попытался сопротивляться, были уничтожены снайперами, заблаговременно занявшими огневые позиции.

Младший лейтенант Яцура приказал гитлеровцам разминировать дорогу и сложить мины на обочине, обозначив их указателями.

К полудню мы продвинулись на пять километров. Стало нестерпимо жарко. Но горше всего было видеть горящий хлеб. Пшеница уже созрела и вспыхивала как факел. В одном месте мы попытались спасти хлебное поле, вступили в борьбу с огнем, но вдали показались фашистские мотоциклисты. Они обстреляли нас из пулеметов и убрались лишь тогда, когда снайперы метким огнем уничтожили трех гитлеровцев.

Продвигаясь к Бресту, мы удивлялись, почему враг едва ли не после каждого скоротечного и жестокого боя спешно отходит, сжигая, взрывая и минируя все на своем пути, и только через несколько дней узнали, что же происходило.

С рассветом 25 июля войска соседних 28-й и 70-й армий начали наступление в обход Бреста с севера и юга. Мощными ударами они прорвали все три линии обороны фашистов, с ходу форсировали Западный Буг и продвинулись до 10 – 15 километров на запад, создав таким образом угрозу окружения вражеского гарнизона в Бресте. Это и заставило гитлеровцев, прикрываясь сильными арьергардами, начать отвод своих войск из города.

Но это станет известно позже. А тогда наша усиленная рота довольно быстро продвигалась вперед, уничтожая мелкие группы врага, пытавшиеся нас остановить. Впереди, на расстоянии визуальной видимости, шла разведка во главе с командиром взвода гвардии лейтенантом В. Румянцевым. Флажками, выстрелами трассирующих пуль и ракетами они сообщали об обстановке. Иногда от разведки прибывал посыльный, докладывал обстановку и, получив указания, вновь догонял дозорный взвод.

Сильного сопротивления фашисты не оказали до самого противотанкового рва, заполненного водой. Подойдя к нему, мы залегли. Мост через ров был еще цел, но мы понимали, что он наверняка заминирован. На противоположной стороне высился бетонный форт. Наблюдением удалось обнаружить три пулеметные точки. По ряду признаков было видно, что в крепости происходит какое-то хаотическое движение, изредка даже слышались резкие, отрывистые команды.

Собрав командиров взводов, я поставил им задачу: снайперам снять пулеметчиков и вести прицельную стрельбу по амбразурам. Двум взводам автоматчиков под прикрытием пулеметного взвода атаковать фашистов, захватить мост и прорваться в форт. Третий взвод находился в резерве, в готовности развить успех. Атаковать я решил через полчаса.

Изготовившись к бою, мы внимательно осматривали дорогу, мост, стены форта. Каждый выбирал себе маршрут атаки, стараясь найти в земле ямочку, выступ, где бы можно было укрыться после очередного рывка вперед. Рядом со мной находились младший лейтенант Яцура, парторг роты старший сержант Бижуманов и рядовой Хадыров.

– Пора, командир, – нарушил молчание Бижуманов.

Переглянувшись с парторгом, я кивнул: дескать, пора. И тут же с невероятной силой почувствовал, как все-таки трудно оторваться от земли, вот так первому подняться и повести за собой людей в атаку, навстречу пулям! Сколько раз испытывал такое ощущение, но сейчас оно почему-то сковало меня всего, навалилось свинцовым грузом на плечи. Нет, это был не страх. Скорее всего какое-то предчувствие.

Но секунды бежали стремительно. Я набрал полную грудь воздуха:

– В атаку, гвардейцы, за мной! Вперед! – Вскочив над залегшей цепью автоматчиков, я рванулся вперед.

Дружное "ура!" заглушило мои последние слова, но не могло перекрыть злой перестук вражеских пулеметов и автоматов.

До моста было метров 150, не больше. Это расстояние можно пробежать секунд за двадцать пять. Совсем ничтожное время! Но когда знаешь, что в тебя сейчас целятся и стреляют из пулеметов, эти секунды кажутся вечностью.

Не оглядываясь назад, но чувствуя топот сапог товарищей и слыша их боевой клич, я бежал и на ходу стрелял из автомата по маленькой амбразуре, что виднелась в стене форта как раз перед мостом. До него оставалось тридцать, двадцать метров...

И вдруг все, что было передо мной: грязно-красная массивная стена форта, темные глазницы амбразур, горбатый мост с невысокими перилами, – все это раскололось, перемешалось, вздыбилось к небу. Инстинкт заставил меня искать спасение у земли. Только я упал, как земля подо мной вздрогнула, качнулась. Чудовищный взрыв безжалостно ударил по барабанным перепонкам, а еще через мгновение на спину упали тяжелые комья земли, потом еще что-то ударило по каске. Стало темно и душно. Мне показалось, что я похоронен заживо. "Все, Манакин, – сказал мысленно себе, – отвоевался!" В бессильном отчаянии напрягаю все силы, хочу освободить плечи, руки... И... происходит чудо. Земля поддается, я поднимаю голову.

Рядом освобождается от глыб Бижуманов. Отплевываясь, он процедил сквозь зубы:

– Вот сволочи, взорвали все-таки!

Я огляделся. Никто не стрелял – ни мы, ни немцы. Слышалось лишь, как падают еще на землю и в воду поднятые взрывом высоко в небо какие-то более легкие предметы.

Установилась странная звенящая тишина. Теперь фашисты пощелкают нас на выбор, ведь мы лежим перед ними как на ладони. Мне даже и в голову не пришло, что полуразрушенный взрывом форт покинут врагом. Что было делать? Оглянувшись, чтобы убедиться, где товарищи, я неожиданно увидел, как рядовой Хадыров ползет назад как-то неуклюже, боком. Только собрался окликнуть его, как услышал удивленный возглас парторга:

– А мост-то цел!

И действительно, взрыв разворотил всю середину моста, образовав в центре зияющий пролом. А справа и слева от огромной дыры остались нетронутыми две дорожки, каждая по метру шириной. Не успев еще сообразить, как и почему это получилось, я понял, что мешкать нельзя, и крикнул что было мочи:

– Вперед! Ура!

Когда мы ворвались в форт, фашистов там уже не было. Повсюду валялись противогазы, обмундирование, боеприпасы. У перевернутого пулемета лежало два трупа; на рукавах их френчей были прикреплены нашивки "РОА".

– Что, сволочи, допрыгались! Хозяева холуев своих подорвали, – зло сплюнул гвардии младший сержант Ковалевский. – И откуда только эти иуды берутся...

Сильный взрыв помешал ему договорить. Бросившись в соседний отсек, мы увидели катающегося по полу молодого солдата. Все его лицо, грудь и особенно левая рука были в крови. Пока его перевязывали, мы, осмотревшись, увидели разбросанные обломки красивой шкатулки. Как потом стало известно, боец не удержался, заинтересовался шкатулкой, а она была заминирована. Из-за своей неосторожности автоматчик и был жестоко наказан: лишился кисти руки.

Здесь же я отдал категорический приказ ничего не трогать. И это оказалось своевременным. Отступая, фашисты оставили нам много мин-сюрпризов. И не только здесь. Они закладывали мины в самые неожиданные места, а потому надо было быть предельно осторожными. К сожалению, не все это хорошо понимали.

Несколько позже произошел еще один неприятный случай. Мы получили приказ двигаться только по шоссе, в сторону не сходить, так как прилегающая местность заминирована. Разумеется, я этот приказ передал своим подчиненным. И все же неприятностей не избежали.

Во время марша, откуда ни возьмись, выскочил на шоссе поросенок. Это вызвало среди автоматчиков оживление. Кто-то озорно свистнул. Испуганный поросенок выскочил за обочину. А за ним, увлекшись, позабыв о предупреждении, – сержант Гриб. Никто не успел удержать его. Раздался взрыв, и... оживление как рукой сняло. Так по собственной беспечности выбыл из строя опытный автоматчик: ему оторвало пятку. А могло быть куда хуже...

Этот случай лишний раз напомнил, что на войне особенно нетерпимы отступления от приказа, уставных требований. Некоторым по молодости кажется многое малозначительным, ненужным, чуть ли не придуманным командирами ради перестраховки, ради формальностей. Все это далеко не так. Сколько было примеров, когда часовой пренебрегал, казалось бы, самой малостью, а обходилось это ценой жизни его и товарищей. Нарушили в уличных боях хотя бы чуть-чуть порядок подстраховки – потеряли человека. Совсем немного отвлекся наблюдатель за воздухом – беда всем... Нет, война не шутит, война мелочей не признает.

...Полуразрушенный форт мы покинули быстро. Совсем близко показались окраинные дома Бреста. Создав три группы, мы ворвались, как и предусматривала боевая задача, на улицу Гоголя. Меткие выстрелы снайперов, плотный пулеметный и автоматный огонь заставили гитлеровцев попятиться.

Город горел. Над ним стлался едкий черный дым. У двух покинутых противником пулеметных точек, обложенных мешками с песком, тлела большая деревянная коробка. Сверху она была обита толем, который, плавившись, издавал такой противный запах, что мы мигом проскочили передовые оборонительные посты фашистов. Даже не заглянули внутрь развороченных дзотов. Хотелось быстрее оставить позади открытое пространство, отделявшее вражеские окопы от домов.

Сосредоточившись за зданиями, решили действовать "перекатами". Пулеметчики и снайперы занимают огневые позиции и ведут прицельную стрельбу. Мы, прижимаясь к домам, делаем короткий бросок к очередным строениям и захватываем их. Потом под прикрытием огня автоматчиков к нам подтягиваются снайперы и пулеметчики. Так, короткими перебежками, мы и продвигались по улице Гоголя к центру города.

Гитлеровские пулеметчики и группы предателей, составлявшие, как правило, отряды прикрытия, не выдерживали нашего натиска. Постреляв, не жалея патронов, с чердаков домов, они поспешно отходили. Признаться, мы удивлялись, куда это они так быстро драпают. Чем глубже в город и ближе к центру наша штурмовая группа подходила, тем неорганизованней становилось сопротивление фашистов.

Лишь на одном из перекрестков гитлеровцы попытались контратаковать нас. Но мы были готовы к этому. Автоматчики быстро заняли вторые этажи и крыши двух домов, выходивших на площадь, и метким огнем уничтожили до десяти нападавших. Видимо, это отбило у фашистов всякое желание соваться вперед, вести активные действия. А когда подошли снайперы и начали снимать их пулеметчиков с чердака стоящего напротив каменного дома, немцы спешно ретировались. Вновь приняв боевой порядок, наша группа собиралась штурмовать этот дом, но здесь мы заметили, что по улице, которую только что очистили от фашистов, осторожно идут две машины. Впереди – бронеавтомобиль, сзади, метрах в пятидесяти, – "виллис". БТР я узнал сразу по большой вмятине на правом борту. На нем лихачил командир разведвзвода нашей части гвардии капитан Гаврилов. А кто в "виллисе", можно было только догадываться. У полкового начальства такой машины не было. Значит, ехал какой-то более высокий командир.

Старший сержант Алешин, посланный мною навстречу приехавшим, привел машины во двор дома, где мы находились. Тепло поздоровались с Гавриловым. Тот сунул мне в карман губную гармошку, сказав, что у него их целый ящик.

– Приходи в гости, калужанин, – дружески хлопнул он меня по плечу, обмоем Звезду Героя. А сейчас – пулей к командиру дивизии. Ох и зол он на тебя!

Подбежав к только что остановившемуся "виллису", я представился выскочившему из него командиру дивизии гвардии полковнику Д. К. Малькову.

– Ползете, как муравьи, – недовольно проговорил Дмитрий Кузьмич, разворачивая карту. – Соседи уже за Буг перемахнули. У тебя, Манакин, какая задача?

Не дождавшись конца моего рапорта, он сказал:

– Хватит, все ясно.

Потом потер раненое плечо, попросил меня приблизиться к карте.

– Пойдешь с ротой вот сюда. Видишь железнодорожный мост? Его надо захватить. Чем раньше, тем лучше. И не плетись! Фашисты бегут. Понял?

Развернув роту, я повел ее к Бугу. Теперь мы быстро шли двумя группами вдоль стен домов – справа и слева улицы. Третья группа двигалась параллельным маршрутом. А впереди от дома к дому перебегали дозорные. Их вел парторг роты Бижуманов.

В одном месте разведчики неожиданно открыли сильный огонь по дому с мансардой. Когда я с первым взводом сюда подбежал, стрельба улеглась, а старший сержант Бижуманов отчитывал рядового Хадырова за то, что тот, не разобравшись, открыл огонь. Оказалось, что в доме пряталась группа наших военнопленных. Они содержались в охраняемом бараке на заводе, где работали по 14 – 16 часов в сутки. Когда фашисты начали отступать, эта группа сбежала с завода, и люди спрятались в подвале дома. Их-то и заметил каким-то образом Хадыров. Конечно, в горячке боя всякое могло быть. И хотя на этот раз неприятности не случилось, я все же счел нужным хотя бы на ходу поговорить с солдатом: ведь мы знали, что в подвалах домов могут прятаться мирные жители.

– В чем дело, Насыр? – спросил я у солдата. – Не узнаю вас, ветерана роты. Надо внимательнее быть. Вы же не новичок, чтобы наугад стрелять.

Хадыров хмурился, сосредоточенно теребил ремень автомата и молчал. Чувствовалось, что в душе у него что-то надломилось... И я вспомнил, как он пятился, будто рак, перед мостом, пытаясь спрятаться от пуль в канаву. "Неужели трусит?" – подумалось мне, но эта мысль сразу же заслонилась другим, более давним эпизодом, когда Хадыров бесстрашно ринулся в окно дома, откуда стрелял фашистский пулеметчик. "Странно, что с ним?" Однако времени разбираться в этих мыслях, тем более вести беседу с солдатом, не было. Вокруг шел бой. По интенсивной стрельбе я понял, что параллельными маршрутами идут другие штурмовые группы полка.

– Вперед! – приказал я Бижуманову.

Чем ближе наша рота продвигалась к железнодорожному мосту, тем ожесточеннее становилось сопротивление врага. В одном из двухэтажных домов нас подстерегала неожиданность. Бросив гранаты в окна первого этажа, я с тремя автоматчиками ворвался вовнутрь (остальные не смогли пробиться из-за сильного пулеметного огня с чердака и окон). Итак, фашисты были наверху, мы – внизу. Ситуация не из приятных. Еще мгновение, и гитлеровцы могут забросать нас гранатами. Необходимо было опередить их.

Спрятавшись под лестницей, мы решили бросить подряд через небольшие промежутки три гранаты. Первая, по нашему мнению, должна была разнести в щепки дверь, ведущую к засевшим гитлеровцам. Вторая – уничтожить немцев, прикрывающих вход с первого этажа, третья – расчистить нам путь.

Замысел, может быть, и неплох сам по себе, но важно еще и исполнение, а опыт уличных боев у нас еще был маловат.

После броска первой гранаты дверь действительно сорвало с петель, и она рухнула на лестничную площадку. Вторую гранату метнул гвардии ефрейтор М. Бутусов, и не совсем удачно. Стукнувшись о потолок, она не залетела во внутреннюю комнату второго этажа, а разорвалась на пороге. Лишь третья граната, которую, изловчившись, бросил гвардии младший сержант Ковалевский, попала в цель. Пролетев весь коридор, она ухнула в помещении. Послышался звон стекол, чей-то вскрик.

Рванувшись по лестнице вверх, мы с Бутусовым влетели в комнату, что располагалась прямо, а Алешин с Ковалевским – в правую. Вот здесь уже, коль вскочил – стреляй. Дружно выпустив по длинной очереди из автоматов, мы с Бутусовым лишь потом рассмотрели сквозь пух и густую пыль, висевшие в помещении (видимо, граната разорвала перину), опрокинутый стол, двух убитых гитлеровцев у окна и целый склад оружия у печки.

Поняв, что здесь больше делать нечего, я метнулся во вторую комнату, где еще гремели выстрелы. И подоспел вовремя. У окна на Ковалевского навалились двое фашистов. Он яростно боролся с ними. Одного немца, сковав его движения, белорус крепко обхватил ногами, а в другого вцепился руками, не давая ему вынуть нож. Схватка эта была жестокой – все трое хрипели от невероятного напряжения. Еще раз хочется сказать, как дороги бывают в бою эти мгновения. Секунда, и мы бы уже не успели помочь Ковалевскому в его неравной схватке. Пришлось пускать в ход холодное оружие. Когда все было кончено, мы огляделись. В разных местах лежало пятеро гитлеровцев. У стены, скрючившись, сидел Алешин. Склонившись над ним, я понял, что сержант жив. Следов пулевых ранений не нашел. Видимо, один из фашистов крепко ударил его прикладом по голове, и замкомвзвода потерял сознание.

Убедившись, что опасности больше нет, я расстегнул ворот гимнастерки Алешина, положил его на постель, что стояла у окна. Потом подошел к Ковалевскому. Ухо его, полуоторванное, сильно кровоточило, и он, еще не оправившийся от рукопашной схватки, машинально пытался его приладить на место.

Достав индивидуальный пакет, я принялся бинтовать голову младшего сержанта. Когда мне это удалось, Ковалевский вдруг вырвался от меня, схватил лежащий рядом автомат. Но в это время раздалась короткая очередь. По инерции гвардеец сделал еще несколько шагов к двери... И здесь, в проеме, я увидел широкоплечего фашиста. Лицо его было залито кровью: видимо, был легко ранен и пришел в себя. Он в упор стрелял в Ковалевского, и губы его кривились в дьявольской улыбке.

Было ясно: пока я вскину свой автомат и начну стрелять, немец изрешетит меня пулями. Опять судьба моя на волоске. Но здесь раздалась еще одна короткая очередь. Гитлеровец в дверях пошатнулся, начал медленно разворачиваться в сторону. Вторая очередь, раздавшаяся из коридора, словно оттолкнула его от проема, и он медленно сполз по стене на пол.

И сразу же в дверях появился гвардии ефрейтор Бутусов. Это он, услышав выстрелы, поспешил к нам на помощь.

– Откуда взялся этот гад? – спросил я его.

Бутусов пожал плечами, потом вдруг спохватился и со словами: "Наверное, с чердака", – вновь исчез из проема. Через мгновение раздался взрыв гранаты, короткая очередь. А еще через минуту по лестнице дробно застучали сапоги, и в комнату вбежали старший сержант Бижуманов и еще несколько автоматчиков.

Просчет с чердаком дорого нам обошелся. Был убит Ковалевский и ранен Бутусов. Он, правда, не пошел в медсанбат, как, впрочем, и Алешин, но случай этот после боя мы тщательно разбирали. А тогда рота не стала задерживаться у этого злополучного дома, пошла вперед, к реке и железнодорожному мосту. Вскоре удалось овладеть последними строениями, отделявшими нас от Буга. Мост был цел и невредим. Но настораживало другое обстоятельство: на мосту стояло два эшелона. Зачем? Не успели заминировать и таким способом перекрыли путь танкам и технике? А может быть, и заминировать успели? В одном из эшелонов находился, видимо, крупный рогатый скот. Перекрывая звуки боя, до нас доносилось жалобное, густое мычание быков и коров.

Отделение наших автоматчиков попыталось с ходу ворваться на мост, но откатилось, встретив плотный пулеметный огонь с противоположного берега. Посоветовавшись с гвардии лейтенантом Румянцевым и гвардии младшим лейтенантом Яцурой, я решил посадить на чердаки домов и на деревья снайперов и снять вражеских пулеметчиков. А чтобы отвлечь на себя внимание немцев, приказал всем окапываться. Рассуждали так: если пулеметчиков уничтожат, то можно сразу попытаться под прикрытием огня снайперов захватить мост и переправиться на другой берег Буга.

Первые же выстрелы снайперов, которыми командовал Герой Советского Союза гвардии старший сержант Иосиф Павленко, внесли панику в ряды фашистов. Пулеметчики, засевшие в прибрежных кустах, бросились наутек. Сделав по последнему выстрелу, поспешно ретировалась прислуга двух пушек, которые стояли на прямой наводке у железнодорожного полотна.

– Ай да молодцы, ребята! – не выдержал, хлопнул себя по колену гвардии старший сержант Бижуманов. – Теперь самый раз атаковать, Михаил Федорович. Рискнем?

Риск, конечно, благородное дело. Во время войны мне не раз приходилось принимать рискованные решения. Но всякий риск должен быть оправдан. А мне казались все более подозрительными действия противника. И пушки, и пулеметы вроде бы говорили о том, что немцы намерены удерживать мост. А с другой стороны, зачем его удерживать, если они уже на том берегу? А почему они так быстро бросили пушки, пулеметы и разбежались? Заманивают, хитрят? Ведь не случайно и забили мост эшелонами. Да еще со скотом. Может быть, они только и ждут того, чтобы мы полезли? А потом крутанут машинку, и полетим мы вместе с мостом в воду.

– Решайся, командир, другого такого случая не будет, – вмешался в разговор гвардии лейтенант Румянцев. – Или грудь в крестах, или голова в кустах.

– И крестов мне не надо, и голову еще приберегу, – не стерпел я. – А людей не жалко? Чувствую, что мост заминирован.

– Да-а... – почесал затылок парторг роты. – Мудруют они, видимо... А давайте и мы перехитрим немцев! Есть у меня одна мысль.

Бижуманов предложил всей роте с криком "ура!" подняться будто для атаки, а затем вновь спрятаться за бруствер траншеи.

– Здорово! – поддержал Румянцев.

– Не очень, – усомнился я, хотя хорошо понимал, что рациональное зерно в этом предложении есть. – Не такие они наивные. А что, если нам и вправду пойти в атаку, но только до прибрежных кустов. Там залечь и переждать немного. Если будет все спокойно, ты, Румянцев, поведешь свой взвод первым. Ясно?

Все согласились. После уточнения некоторых деталей разошлись по взводам.

Через несколько минут в голубое небо взвилась ракета. Воины роты дружно поднялись и с криком "ура!" побежали к железнодорожному мосту. Вот он все ближе, ближе, а фашисты молчат. С их берега не раздается ни одного выстрела.

А вот и прибрежные кусты. Мне хорошо видно, как наши солдаты ложатся перед ними на землю и замирают. Но фашистам этого не видно. Наблюдать им мешают эшелоны...

Проходит пять, десять секунд... Молчание. Вижу, гвардии лейтенант Румянцев приподнялся из-за куста, вверх потянулась его рука с ракетницей.

И в этот миг раздался мощный взрыв. Мост вздрогнул, на какой-то миг, показалось, приподнялся вверх, а затем вместе с вагонами обрушился в воду. Он словно провалился в центре. И туда, подталкивая друг друга, переворачиваясь, устремились вагоны.

Железнодорожный мост нам захватить не удалось, но наша штурмовая группа и весь полк приказ выполнили. Город Брест советскими войсками был освобожден к исходу дня. За этот боевой подвиг полку было присвоено почетное наименование "Брестский".

На новое направление

В Бресте наш полк простоял три дня. Бойцы и командиры приводили себя в порядок после длительных боев. Прибывало пополнение. Многие из пришедших в роту были солдатами обстрелянными. Это радовало и вселяло надежду, что с такими гвардейцами не дрогнем в предстоящих боях. А дела нам предстояли серьезные. Если верить "солдатскому радио", то нашу 12-ю гвардейскую дивизию перебросят в Прибалтику, где сразу же придется наступать на Ригу. Можно было, как потом оказалось, только удивляться точности этих сведений. Мы, офицеры, толком ничего не знали, а солдатская молва уже передавалась из уст в уста.

Короткая передышка позволила нам приступить к обучению людей. Гвардии лейтенанту Румянцеву я поручил проводить занятия с вновь прибывшими автоматчиками. Гвардии младшему лейтенанту Яцуре приказал проверить оружие и боеприпасы, собрать у бойцов трофейные пистолеты и ножи. Кстати, их оказалось более ста единиц. Для роты автоматчиков это явление было обычным. Добытое в бою оружие врага было ценным трофеем, но его положено сдавать.

В этот период особо активно велась и партийно-политическая работа. И, надо сказать, формы ее были самые разнообразные, причем центр воспитательных усилий умело концентрировался в ротном звене. И это было правильно. Я бы сказал так: воспитатели шли к людям, а не людей, как сейчас иногда бывает, вели на воспитательные мероприятия. Это был непосредственный контакт старших товарищей – командиров, политработников – с бойцами на месте, что имело большое значение. Я не имею в виду, конечно, только беседы в узком кругу. Нет. Политические мероприятия проводились самые разнообразные, но еще раз хочу подчеркнуть: важен принцип, тенденция. А они были таковы, что дивизионное, полковое звено воспитателей, если можно так сказать, стремилось сверху вниз, в подразделения, туда, где закладывались основы успешных действий личного состава в бою. Одним словом, ближе к человеку.

Надо заметить и следующее. Вот, казалось бы, идет война, условия для политико-воспитательной работы далеко не те, что в мирное время. Но мне кажется, что тогда диапазон массовых мероприятий был не менее широким, чем сейчас, особенно когда войска готовились к наступательной операции. В этот период все было сосредоточено на том, чтобы вызвать у личного состава высокий атакующий порыв, наполнить сознание каждого решимостью разбить, победить врага. Как правило, заметно усиливалась работа по разъяснению военно-политической обстановки, целей войны.

В пропаганде широко использовались идеи и факты, воздействующие на патриотические чувства воинов, на воспитание у них ненависти к гитлеровским захватчикам. А это и есть тот фундамент, на котором закладываются высокие морально-боевые качества людей, идущих в бой.

Помню, у нас широко практиковались митинги личного состава, общие собрания. В тех условиях очень хорошо воспринимались громкие читки газет, листовок, писем от родных и близких, с предприятий, из колхозов. Причем командиры, политработники, партийные и комсомольские активисты делали это как в масштабе роты, так и во взводе, в отделении. Особый интерес, конечно, вызывали сводки Совинформбюро и комментарии к ним. Я всегда перед боем собирал боевой актив роты и ставил перед ним задачу – проводить разъяснительную работу. Большое эмоциональное воздействие на нас оказывали такие ритуалы, как вручение перед строем боевых наград. Торжественно проходил прием в партию и комсомол. Нередко мы встречались и с представителями других родов войск, с бойцами и командирами, которым предстояло взаимодействовать с нами в бою.

Я уже не говорю о партийных и комсомольских собраниях. Проходили они у нас по-разному, в зависимости от обстановки: иногда быстро и оперативно, иногда время позволяло повести нам и более обстоятельный разговор. Но при любых условиях собрания проходили так, что заставляли людей волноваться, оставляли заметный след в сознании.

Вот и тогда, после боев за Брест, используя передышку, по рекомендации заместителя командира полка по политической части гвардии майора Г. Кузнецова в роте прошло открытое комсомольское собрание. На нем выступил Герой Советского Союза гвардии ефрейтор С. Панферов. Как ветеран роты автоматчиков, Сергей Иванович по-своему, образно, интересно, рассказал товарищам о боевом пути полка, традициях гвардейцев, дружбе и войсковом братстве. Без преувеличения – новички его слушали с захватывающим вниманием, когда он говорил о подвигах Героев Советского Союза автоматчиках нашей роты гвардии рядовых Алексее Васильевиче Лапике, Иване Яковлевиче Никифорове. Последний, следует сказать, впоследствии стал бесстрашным разведчиком, лично захватившим в плен 19 фашистов, в том числе 6 офицеров.