Текст книги "Полковая наша семья"

Автор книги: Михаил Манакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

От взрыва дверь слетела с петель, высыпались стекла из окон.

Кравчук приподнялся, чтобы рывком попытаться вскочить в дом, но здесь на него прямо из окна свалился фашист в белых кальсонах. Именно свалился, а не прыгнул. Худо было бы Михаилу Кравчуку, если бы не бдительность опытного Грищенко. Как только гитлеровец показался в окне, сержант расторопно взял его на мушку и дал короткую очередь...

В это время Хадыров попытался влезть в дом через другое окно. Но когда он прыгнул на подоконник, изнутри широкоплечий фашист со всего размаху ударил его автоматом в грудь. Хадыров не удержался на ногах, но, падая, крепко схватился за автомат немца и потащил его за собой из окна. Оба упали на землю и покатились, намереваясь схватить друг друга за горло. Фашист был здоровее худенького и щупленького Хадырова. Он сумел выхватить нож и, прежде чем Лапик подскочил и приглушил его прикладом, нанести гвардейцу глубокую рану в грудь. На этот раз не повезло бесстрашному бойцу.

Ворвавшись в дом, мы в полутьме увидели двух мертвых гитлеровцев. В руках одного из них был ручной крупнокалиберный пулемет.

Группа сержанта Байло не смогла с ходу взять дом. С его чердака по атакующим ударил пулемет. Дважды бросали Байло и гвардии рядовой Ляхов гранаты, но после минутного молчания пулемет оживал вновь.

– Разрешите, товарищ лейтенант, попробовать, – обратился ко мне гвардии младший сержант Грищенко. – Такие хаты я сам строил, знаю, как забраться на чердак и выкурить этого гитлерюку.

– Давай, Грищенко! Только осторожней. Не лезь на рожон...

Чтобы отвлечь внимание пулеметчика врага, мы открыли огонь по окну чердака, стали перебегать короткими перебежками.

В это время Грищенко прополз простреливаемый участок, взобрался с тыла на крышу и, проделав в кровле дыру, вставил туда автомат, дал длинную очередь и тут же скатился с крыши. Пулемет умолк. Однако из окна дома резанула короткая очередь, и не успевший отбежать Грищенко упал.

Одним мигом мы влетели в дом и буквально вытащили оттуда рябого гитлеровца. Руки его тряслись, зубы противно цокали. Он валялся у нас в ногах, причитая: "Плен, плен!" Бойцы смотрели на фашиста с презрением и ненавистью...

Неожиданное нападение нашего полка на высоту 140,0 и Горки ошеломило врага. Фашисты, не оказывая сопротивления, бежали в Слободку. По пятам двигались цепью бойцы батальона гвардии капитана Е. И. Генералова. Командир полка поставил ему новую задачу: обходя хутора и хорошо укрепленные пункты сопротивления врага, выйти к полудню к Днепру.

А мы немного задержались в Горках. Прощаясь с Грищенко и Хадыровым, которых увозили на подводах в медсанбат, я думал, какие они разные, мои бойцы. И какие они герои!

И сейчас, через три с половиной десятилетия, своих боевых побратимов я вижу всегда такими, какими они были в том бою. Рабочие, колхозники, вчерашние школьники, коммунисты, комсомольцы и беспартийные... Разные по возрасту, образованию, они были одинаковыми в исполнении воинского долга. И теперь, когда меня спрашивают о наиболее впечатляющем подвиге, я называю имена многих товарищей.

Они готовы были жертвовать самым дорогим – жизнью. Их подвиг в полной мере раскрыл духовную силу народа, воспитанного партией Ленина. Велик в своем бесстрашном поступке Александр Матросов, такой же подвиг совершили многие воины. В строю Матросовых – украинец Александр Шевченко, белорус Петр Куприянов, азербайджанец Герой Асадов, казах Султан Баймагамбетов, эстонец Иосиф Лаар, грузин Адам Кавтарадзе, молдаванин Ион Солтыс, киргиз Чолпонбай Тулебердиев, армянин Унан Аветисян и наш однополчанин коммунист Василий Степанович Мильчаков. Бесстрашный разведчик, не раздумывая, пошел вперед на огонь вражеского пулемета, чтобы спасти и товарищей и фашистского "языка", которого очень ждало наше командование... В бессмертном списке представлена вся наша многонациональная и единая Страна Советов.

У фронтовика, оставшегося после войны в боевом строю, всегда есть вопрос к себе: похож ли нынешний солдат на тех, с кем ты когда-то шел в штыковую атаку, плыл через кипящий от разрывов Днепр, шел под огнем до Эльбы? Я на него отвечаю: да, похож. Все лучшее, чем были сильны те, кто отстоял Родину, коммунистические идеалы в минувшей войне, присуще и новому поколению вооруженных защитников Отечества. У них те же преданность партии, обостренное классовое чутье, умение ставить общественные интересы выше личных, самоотверженность в нелегком ратном труде.

К полудню 26 сентября наш полк с боями вышел к Днепру. Вскоре сюда подошли 29-й и 37-й полки нашей дивизии. Ворвавшись с ходу в Любечь, они в ожесточенном бою опрокинули фашистов в реку. Но переправу захватить дивизия не смогла.

Люди радовались, глядя на полноводный и привольный Днепр, величаво несущий свои воды. После стремительных маршей и жестоких боев они приводили себя в порядок. Гвардии младший сержант Мищенко, тяжело переносивший отсутствие своих боевых друзей, приготовил все-таки вареники. Сейчас уже не могу вспомнить, с какой начинкой они были. Скорее всего, с картошкой. Но запомнилось, как в роте хвалили кулинарное искусство сержанта, и каждый старался сказать ему теплое слово. Мищенко отшучивался и в то же время похвалялся:

– Ось побачите, хлопци, як за Днипро пэрэйдэмо, щэ краще сготовлю.

Стол накрыли в полуразвалившейся мазанке, с которой давно уже ободрали соломенную крышу, а теперь на дровишки шли остатки стропил. В самый разгар обеда с улицы сквозь маленькие окошки без стекол донесся звонкий голос:

– Братва! Почту получай!

Всех словно ветром сдуло. Пошумели, пока разбирали письма, а потом стало тихо. Даже те, кто не получил долгожданной весточки, чтобы не мешать чужой радости, молча отходили в сторону, на ходу доставая кисеты с махоркой. Но нашлось и письмо, которое было адресовано всем.

Парторг роты гвардии старший сержант Воронов приберег его, как он сказал, "на закуску". Выждав подходящий момент, когда все прочли полученные письма, он стал созывать к себе автоматчиков:

– Письмо, ребята, письмо для всех!

Ребят долго упрашивать не пришлось, и через две-три минуты все уже тесно окружили парторга, плохо скрывая нетерпение.

Письмо оказалось от гвардии старшего сержанта Алешина, находившегося на излечении в госпитале. Он, как водится, начал с привета к своим сослуживцам, писал, что никак не дождется того дня, когда опять вернется в свою боевую семью. Рассказывал о тыловой жизни, о том, с какой жадностью здесь ловят каждое сообщение Совинформбюро. Потом подробно и с восторгом о душевном отношении врачей и сестер к фронтовикам. Особенно... сестрички Анечки. В конце письма Алешин вновь передавал приветы и пожелания боевым товарищам, друзьям, а гвардии младшему сержанту Мищенко наказывал не варить без него вареников, потому что, мол, второй раз он уже не захочет их делать – слишком утомительный процесс, – а попробовать хочется...

Притихли автоматчики. Мищенко отвернулся в сторону, пряча от товарищей непрошеную слезу.

– Давайте, братцы, отпишем Алешину письмо сообща, – предложил Воронов. – Расскажем о рукопашном бое, о подвиге Грищенко и ранении Хадырова, о том, что мы первыми вышли к Днепру и здесь, на берегу древнего Славутича, Мищенко сдержал слово и сварил чудесные вареники...

– И еще напишем о том, что ждем его, – предложил рядовой Панферов. Пусть побыстрее возвращается, без него, мол, не начнем форсирование Днепра, а форсировать надо, потому что Мищенко на том берегу обещал еще вареники сделать!

– Пусть возвращается вместе с этой медсестрой Аней! – вставил реплику Лапик. – Или фото привозит: мы посмотрим, так ли она хороша, как он пишет. Может, ему от боли и тоски только померещилось, втрескался парень – спасать автоматчика надо.

Все рассмеялись. Парторг разгладил на планшете тетрадный листок, приготовился писать. Автоматчики сгрудились над ним.

– Ну точно как запорожцы! – воскликнул гвардии рядовой Черноморец. Прямо тебе письмо турецкому султану!

...Не очень часто на фронте бывают такие минуты. Но и без них представить нашу тогдашнюю суровую жизнь нельзя. Шутка должна быть спутником солдата. Она помогает снять напряжение, хотя бы на время забыть о печальном. Она сближает людей. На фронте к шутке, мне кажется, и восприимчивость другая. Пусть и не всегда изысканна реплика острослова, зато реакция на нее у бойцов – дружная, оживленная.

Вот и тогда я с удовольствием слушал, как под смех сослуживцев изощрялись ротные балагуры, видел, как все теснее становилось вокруг парторга. Коллективное письмо складывалось быстро. И когда была поставлена последняя точка, Воронов прочел его вслух. Прямо скажем, стройностью стиля и логики оно не отличалось, но вызвало единодушное одобрение, долго еще оставалось предметом оживленных разговоров.

Парторг не спеша сложил тетрадный лист в почтовый треугольник, смешно, по-ребячьи, слюнявя кончик чернильного карандаша, аккуратно написал адрес... Он долго владел вниманием людей, хотя сам говорил мало. Ничего внешне приметного, никаких громких слов. А бойцы стояли вокруг него, кучно собравшись, положив руки друг другу на плечи.

И это, я знаю, были минуты, сближающие солдатские сердца, захватывающие минуты ощущения братского единства, товарищеской спайки. Может быть, об этом никто и не думал, но настроение, убежден, было таким. Тем более и письмо-то, хотя и имело местами шутливый тон, в конечном итоге выражало и пожелание другу быстрее встать в боевой строй, и готовность еще крепче бить заклятых фашистов.

Не стал проводить парторг на этот раз и специальную беседу о войсковом товариществе, которую планировал. Он прекрасно понимал, что все письмо Алешина буквально пронизано этим светлым чувством, а потому не может не вызвать у солдат такую же ответную реакцию. А каждый из нас конечно же отлично понимал Алешина, я и сам испытывал те же непреодолимые чувства, когда после ранения всем сердцем стремился в родную часть, к своим боевым друзьям.

Войсковое товарищество, железная спайка, сплоченность советских воинов – одна из славных боевых традиций наших Вооруженных Сил.

Вспоминаю, как политработники, партийные активисты распространяли боевые листки, в которых рассказывалось об эпизодах, где ярко проявилась взаимовыручка воинов, еще чаще рассказывали об этом устно. Тема войскового товарищества была едва ли не самой главной на наших комсомольских собраниях. Не забыть мне, с каким захватывающим вниманием мы смотрели кинофильм "Два бойца" и какой интересный разговор после этого провели в ротах пропагандисты. Ненавязчиво, исподволь, учитывая настроение людей, они побуждали их глубоко задумываться над самым важным: как воевать еще лучше, с большей яростью и мужеством бить гитлеровцев.

Вот так, по-своему, умел подойти к людям и наш партийный вожак гвардии старший сержант Воронов, умел завоевать их внимание, вызвать у них благородные чувства. Заботясь о раненых товарищах, переписываясь с ними, он время от времени сам читал полученные в ответ письма или передавал их для громких читок в отделения. Так по цепочке письмо и ходило из взвода в взвод. Из него автоматчики узнавали о положении в тылу, об отношении к раненым в госпиталях, о том, что советские люди живут единой надеждой на скорую победу...

В нашем парторге жило какое-то особое чувство ответственности за дела в подразделении. Может быть, только сейчас я могу более полно осмыслить, какую огромную помощь он оказывал командиру. Характерен даже тот эпизод, когда писали письмо Алешину. Все расходились в приподнятом настроении, вслух размышляли о том, действительно ли хорошо в госпитале товарищу, девушек своих вспоминали, о мирной жизни размечтались... Парторг будто и не слышал обо всем этом, дописывая адрес. Но вот он встал, распрямился, тень усталости пробежала по его лицу. Уловил мой взгляд и тут же тепло улыбнулся, подошел поближе.

– Хороший у нас в роте народ, товарищ лейтенант. Вон как размягчились. По всему домашнему истосковались... Так ведь?..

Он говорил о наших людях, а сам как бы собирался попристальнее рассмотреть крутой правый берег Днепра, зловеще замерший в предвечерней дымке сентябрьского дня. В его карих глазах застыла озабоченность.

– Тяжко нам придется, – вздохнул Воронов, – фашист крепко окопался. Чтобы его оттуда выкурить, большая ярость нужна. Не время нам еще о невестах мечтать. Передышки ведь пока не будет. Как вы думаете, товарищ лейтенант, хорошо бы мне с каждым по душам поговорить, чтобы не раскиселивались ребята? Верно?..

Парторг даже вроде бы не спрашивал, а советовался, смотрел на меня внимательно, выжидающе. И я не без досады тогда подумал: "Ведь он прав... Как же я сам не догадался об этом, ведь замечал, что, выйдя к Днепру, люди расслабились, что начались среди бойцов разговоры о том, что здесь придется стоять долго, боевых действий, мол, в ближайшее время не предвидится..." Эти настроения, признаться, невольно передались и нам, младшим офицерам. Парторг это настроение чутко уловил, и мне, молодому лейтенанту, он, старший сержант по званию, тактично подсказал, что надо бы сделать...

...В полночь из штаба дивизии возвратились командир полка и его заместители. Всех офицеров вызвали на совещание. Здесь мы узнали, что командующий 61-й армией принял решение форсировать Днепр в ночь на 28 сентября. Главные силы нашего 9-го гвардейского стрелкового корпуса будут преодолевать реку в двадцати километрах южнее Любечи. Туда же направлялись и другие части армии. Полки 29-го стрелкового корпуса, наступающего севернее, находились еще далеко от реки и беспрерывно отражали контратаки крупных вражеских группировок. Нашей дивизии была поставлена задача форсировать Днепр на рубеже деревня Глушец, озеро Воскресенские. В передовой отряд назначался 32-й гвардейский стрелковый полк. Наш полк.

Мы переглянулись с командиром роты: все, мол, ясно, объяснять, что значит в этой ситуации быть первыми, не было необходимости.

– Товарищи! – обратился к нам начальник политотдела дивизии гвардии полковник А. И. Юхов, прибывший к нам вместе со своим помощником по комсомолу гвардии капитаном Турышевым. – Ваш полк действует на главном направлении. Это большая честь и еще большая ответственность. Надо довести до каждого человека боевую задачу полка, разъяснить людям, что от них требуется сейчас, в подготовительный период. В беседах надо всячески подчеркивать, что для нас выход на Днепр имеет огромное политическое и стратегическое значение. Это прекрасно понимает и наш враг, поэтому фашисты обязательно окажут сильное сопротивление, может быть, более сильное, чем когда бы то ни было. Коммунистов прошу быть впереди, чтобы словом и личным примером вести бойцов за собой...

Если наш полк был передовым отрядом, то мы, автоматчики, оказались острием этого отряда – командир полка гвардии подполковник Евгений Николаевич Бзаров решил выделить в группу захвата нашу роту, придав ей соответствующее усиление.

– Надеюсь на вас, – сказал он, крепко пожимая руку гвардии капитана А. М. Денисова. – У вас в роте сильная партийная организация, смелые и волевые офицеры и сержанты, отважные и умелые автоматчики. И помните, что за вашей спиной не только полк, но и дивизия. От вашего успеха очень многое зависит.

Через час в роте состоялось открытое партийное собрание, на которое собрался весь личный состав подразделения. Длилось оно всего 25 минут. Выступили все коммунисты, а также начальник политотдела дивизии. Говорили коротко, конкретно. Мне особенно запало в душу выступление гвардии старшины Кравчука. Как сейчас вижу полуразрушенную конюшню, заполненную до отказа бойцами, дымящую коптилку из 45-мм снаряда и выхваченное из темноты бронзовое лицо моего товарища.

– Гвардейцы! Товарищи! – Он поправил автомат на груди. – Настал день, который все мы ожидали, к которому мысленно готовились уже не первый день. Помните, как мы мечтали: скорей бы к Днепру дойти? И вот пришли... Там, за Днепром, нас очень ждут. Сокрушим фашистскую сволочь и плацдарм захватим, чего бы это ни стоило. Лично я обязуюсь сделать плот и первым вступить на берег, занятый врагом. Это моя партийная клятва. Смерть фашистским захватчикам!

В моей памяти это собрание осталось на всю жизнь. Двадцать пять коротких минут... А сколько мы передумали, как сильно выросли, как высоко поднялись в своем сознании! Это трудно передать.

После партийного собрания восемь бойцов вручили начальнику политотдела заявления с просьбой принять их в ряды ВКП(б). Написал такое заявление и я. Последней строчкой на этих листках у каждого из нас была фраза; "Если погибну – прошу считать коммунистом!" Уже под утро состоялось комсомольское собрание. Гвардии капитан Турышев вручил комсомольские билеты шести бойцам. В решении, принятом членами ВЛКСМ, главным был призыв: "Даешь правый берег Днепра!"

Так под влиянием коммунистов мы готовились к форсированию серьезной водной преграды. Конечно же наша готовность подкреплялась и конкретными делами. Все понимали, что так просто Днепр не перемахнешь. Нужны были лодки, плоты, веревки, другие подручные средства. Неожиданной проблемой стала подготовка гребцов. И ничего в этом удивительного. Далеко не все жили у широких рек, на веслах не ходили, особенностей движения на быстром течении не знали... Не учесть это, значит проиграть бой. И командир стрелкового батальона гвардии майор А. П. Кузовников решил хоть немного потренировать своих бойцов на озере Воскресенское. В эту же команду и мы включили пятнадцать человек.

Фактически на подготовку к форсированию командир полка выделил нам менее суток. А чтобы форсировать Днепр, только нашей группе захвата в количестве 62 человек требовалось около 20 лодок. Где их взять, если учесть, что фашисты все, какие только можно, плавсредства сожгли или увели на правый берег. Как всегда в таких случаях – надежда на солдатскую смекалку.

– А что, если для переправы использовать пустые железные бочки? сказал гвардии старший сержант Воронов. – Вон сколько фашисты этого добра оставили на берегу. Если связать их проволокой, получится неплохо.

Парторг роты лично занялся изготовлением плотов. Гвардии старшина Кравчук, как и обещал на партсобрании, отыскал затонувшую лодку и отремонтировал ее, потом с помощью командира саперного взвода полка гвардии лейтенанта Загайнова организовал изготовление плотов из оставшихся неразрушенными бревенчатых зданий. Не очень большой выбор, но все-таки дело пошло.

Большую помощь нашей роте автоматчиков оказал командир 9-го гвардейского отдельного саперного батальона дивизии гвардии подполковник П. И. Коваленко. Он был ветераном нашего соединения и многое сделал, чтобы обеспечить полк переправочными средствами, обучить людей управлять этими средствами. Забегая вперед, скажу, что подчиненные Петра Ивановича взорвали заграждения врага и сняли мины на противоположном берегу Днепра. А когда мы захватили плацдарм, Коваленко лично руководил укреплением оборонительного рубежа, постановкой заграждений. За мужество и отвагу, проявленные в боях за Днепр, гвардии подполковнику П. И. Коваленко посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Да, в одном из боев по расширению захваченного плацдарма Петр Иванович погиб смертью героя.

К часу ночи 28 сентября наша группа захвата была готова к форсированию Днепра.

Для меня всегда были тягостными эти часы ожидания перед боем. Трудно, очень трудно человеку избавиться от самых мрачных предположений: знаешь ведь, что ты ничем не застрахован от вражеской пули, от случайного осколка. Сколько твоих товарищей осталось только в памяти. Ты помнишь его глаза, его улыбку, его походку... Но его уже нет. И с тобой это может случиться. Совсем скоро...

Говорят, молодые в силу возрастных особенностей не так ощущают опасность. Видимо, это верно. Но многие из нас слишком рано начали воевать, слишком много увидели смертей, а потому и преждевременно повзрослели. Нет, это не ощущение страха! Я не преувеличу, если скажу, что мы жаждали боя, потому что знали, за что мы воюем и против кого. Но все равно те, медленно текущие минуты перед неизвестностью – очень томительны. С особой силой я это испытал, когда был солдатом. Мне тогда так необходимо было общение с товарищем, участливое слово командира, наконец, просто какой-либо отвлекающий разговор. Вот такое состояние бойцов прекрасно понимали мои старшие товарищи – командиры, коммунисты.

Дважды обошел всех командир роты:

– Гранаты, гранаты иметь под рукой! И меньше шума, товарищи, проверьте подгонку оружия. Все будет отлично. Главное – внезапность и решительность.

Пришел поделиться махоркой парторг. Закурили, затянулись так, что дыхание свело.

– Как твои?

– Нормально.

– Ну добре.

И он растворился в темноте. Слышу, переговорил о чем-то с Лапиком. Минутку-две побыл человек, а все же легче.

Я осмотрел небо: нет ли где звезд? Нам они ни к чему. Темнота – наш союзник, наше спасение.

Стояла тихая, но прохладная ночь. С севера иногда прорывался ветерок. Он рябил воду и заставлял зябко поеживаться.

С правого берега гитлеровцы изредка постреливали, скорее, для того, чтобы самим не заснуть. Ракет противник пускал мало. По-видимому, фашисты не думали, что мы начнем форсирование реки без основательной артиллерийской подготовки. А как раз на это и был рассчитан наш рывок на противоположный берег.

В два часа к нам пришли командир полка гвардии подполковник Е. Н. Бзаров, начальник штаба гвардии подполковник Н. Т. Волков и гвардии подполковник Р. И. Мильнер.

– Если не удастся захватить первую траншею врага, то нужно обязательно укрепиться на островке. С него можно атаковать и более крупными силами, сказал напоследок командир полка.

Островок, о котором говорил Бзаров, находился ближе к правому, противоположному от нас, берегу. По имеющимся сведениям, на нем было только боевое охранение гитлеровцев. Через мелководную протоку, отделяющую остров от берега, они соорудили мостики. Невольно мелькнула мысль: "Вот если бы остров захватить, а потом по мостикам сходу ворваться на тот берег..."

– Понятно! Разрешите начинать? – спросил гвардии капитан Денисов и тут же с надеждой: – А как насчет поддержки артиллерией, не подошла еще?

– К сожалению, почти вся артиллерия отстала, – ответил Бзаров, – и сегодня ничем вам не поможет. Потому и задачу ограничиваю захватом острова. Форсировать же Днепр надо сегодня, пока противник не подтянул свежие силы.

Командир полка, а затем Волков и Мильнер расцеловали Денисова. На прощание Бзаров сказал:

– Связь будешь держать с Волковым. А теперь – вперед!

Мои подчиненные первыми поднесли на руках и толкнули лодки в воду. По приказу командира роты взвод вместе с разведчиками шел к острову первым. Перед нами стояла задача бесшумно подойти к правому берегу и внезапной атакой уничтожить боевое охранение врага.

Взвод переправлялся на ялике, двух лодках и одном плоту. Прямо скажем, этого маловато, но куда денешься? На плоту – отделение младшего сержанта Савенкова, на лодках – младшего сержанта Бондарева. Сам я плыл в ялике вместе с комсоргом роты старшиной Кравчуком, радистами старшиной Бодровым и сержантом Смирновым, рядовым Лапиком и еще одним солдатом, недавно пришедшим в роту. Звали его Семен Панферов. Всех нас преследовала, наверное, одна мысль: лишь бы рано не обнаружили! Под пулеметным огнем на расстоянии 150 – 200 метров, освещенные ракетами, – мы беззащитны. Шансов слишком мало. Поэтому – вперед, вперед! Чем ближе к противнику – тем лучше.

В последний момент начальник артиллерии полка гвардии старший лейтенант М. И. Панкин сообщил, что нас в критический момент поддержат только что подошедшие батареи 76-мм и 45-мм орудий. Первые – это уже хорошо: бьют здорово. Да и Иван Акимов – мой друг, командир батареи – свое дело знает, не подведет. А сорокапятки – это так, для бодрости. Все понимали, что они хороши против танков, когда их переправят на плацдарм.

И все же мы обрадовались и такой артиллерии, поблагодарили Михаила Ивановича Панкина за поддержку, за то, что вовремя привел орудия. А вообще-то Панкин всегда и всюду поспевал. Он любил шутить, что первым дойдет до Берлина. И действительно, одним из первых туда дошел, а затем до Эльбы.

Только отплыли от левого берега, как пошел дождь. Он все больше усиливался и усиливался. Течение сносило нас влево.

– Правым греби! Правым больше! – шепотом командовал я саперу-перевозчику.

Плащ-накидку, чтобы не мешала, я не надевал. Дождь усиливался. Чувствую, за воротник уже пробираются первые неприятные струйки. Стало холодно и сыро. Гвардии сержант Смирнов, сидевший с рацией в лодке, начал противно цокать зубами.

– Да уймись ты! – цыкнул на него Лапик. – Ах ты, зануда! – чертыхнулся он. – Конопатили, конопатили... Чего доброго, не доплывем!

– Рассусоливать поздно, нажимай на весла! – прикрикнул вполголоса на него Бодров и сам заработал пехотной лопаткой, стараясь, однако, не издавать шума.

– А вы вычерпывайте воду! – распорядился я, обращаясь к остальным.

– Чем? – спросил Семен.

– А каски для чего?! – подал голос Лапик.

В это время ночную мглу вспороло несколько осветительных ракет. Застучал пулемет. Потом второй, третий... Противник начал вести артиллерийский огонь по берегу и по нашим лодкам: гитлеровцы засекли десант.

– Вперед! Все налегли! Вперед! – командовал я, но все же не в полный голос, безотчетно еще надеясь на то, что нас не видят.

Водяные столбы от разрывов снарядов поднимались то справа, то слева. Прямым попаданием накрыло плот. Из отделения Бондарева уцелел лишь один солдат.

Но спохватились гитлеровцы явно с опозданием. Вскоре днище нашей лодки заскребло по песку. Метрах в пятидесяти темнота была особенно густой остров!

– За мной, на берег! – негромко скомандовал я, а саперу-лодочнику сказал: – Передайте Волкову, что до острова добираемся по воде. Здесь мель.

Воды по колено. Лапик тронул меня за руку:

– Товарищ лейтенант, не поднимайте ноги, а переставляйте их под водой. Так тише...

Сейчас можно только усмехнуться этому совету. Вокруг все грохотало, а мы говорили шепотом и боялись сильных всплесков воды. Виной тому психологическое состояние, огромное нервное напряжение.

Когда наша группа вышла на сухое место и залегла, я сосчитал бойцов: осталось нас только шесть человек. Противник начал понемногу успокаиваться. И все же то впереди, то слева, то справа время от времени вспыхивали огоньки и раздавалась длинная очередь – нервничали пулеметчики врага. Все реже взлетали ракеты. Постепенно утихла артиллерийская канонада, установилась относительная тишина. А она всегда настораживает в такой обстановке. Может, в это время враг готовится к нападению? Может, он давно заприметил лодку, подсчитал, сколько в ней человек, и решил: пусть высаживаются, никуда они не денутся, нападем на них врасплох, а тех, кто не сдастся, уничтожим?..

Но вот позади послышался легкий всплеск. Присмотревшись, мы увидели, что к берегу подплывает еще одна лодка. Вскоре к нашей группе прибавилось еще восемь человек. Это уже солидное прибавление. Бойцы приободрились.

– Очередная группа будет через час, – доложил парторг Воронов, возглавлявший прибывших. – Какие будут приказания, товарищ лейтенант?

Прикинув расстояние до вражеских пулеметных гнезд, я скомандовал Лапику:

– Возьми Семена и разведай подходы к противнику слева. Да не напорись на мины.

Воронов с Панферовым поползли вправо. Вскоре разведчики доложили:

– Траншея защищена колючей проволокой, проходит через весь остров. Никого, кроме наблюдателя, не видно. У пулеметов – по одному человеку.

Посоветовавшись со старшим сержантом Вороновым, мы решили ждать командира роты, никаких активных действий не предпринимать. Только отделению младшего сержанта Савенкова приказал резать колючую проволоку, заранее делать проходы.

Через полчаса переправился гвардии капитан А. М. Денисов. Командир роты провел рекогносцировку ж распорядился атаковать врага на рассвете. Подполковник Н. Т. Волков поддержал это решение.

Медленно, слишком медленно тянулось время. Бойцы, промокшие в реке, ежились от холода. И не подвигаться, не согреться! Слышу, ползет ко мне кто-то. Различаю – старшина Кравчук.

– Бери, командир, сухарь. Жуй. От невеселых мыслей отвлекает. А я дальше – по цепи. Надо Семену сухие портянки дать. Замерз парень совсем.

Только он исчез в темноте, снова слышу шорох песка – подползает старший сержант Воронов.

– Раненых на тот берег отправлял, – тяжело дыша, сказал он. – А вы знаете, оказывается, наш новичок Семен из воды вытащил раненого командира отделения... Ребятам надо рассказать...

И тоже почти бесшумно Воронов растаял в темноте.

Тогда я, по-моему, даже не задумывался, а почему именно Кравчук и Воронов взяли на себя эти хлопоты? Да, они были старше нас, опытнее, но и среди своих сверстников выделялись тем, что все-таки больше других болели за общее дело, больше других взваливали на свои плечи.

Несколько таких людей было в нашей роте. Несколько коммунистов...

И сейчас, через много лет, вспоминая форсирование Днепра, я не могу не отметить роль и значение этих чутких, отзывчивых рядовых ленинской партии. Они были всегда на самых трудных участках, словом и делом цементировали наши ряды. Коммунисты являлись основой, на которой крепло наше фронтовое братство, товарищество. Во многом благодаря им войсковая дружба, взаимопомощь проявлялись с исключительной силой в тех тяжелых условиях, в которых тогда пришлось действовать нашему полку. Когда ночью на подручных средствах мы плыли к вражескому берегу и посланная наугад фашистская пуля смертельно ранила командира отделения коммуниста Бондарева, он умирал, стиснув зубы, чтобы ни звука не издать, не подвести товарищей. Когда наш взвод, высадившийся на небольшой ветровок, вступил в яростный бой с врагом, нас дружно, сознательно отвлекая огонь на себя, поддержали разведчики под командованием гвардии лейтенанта коммуниста Ф. Г. Гаврилова. Когда мы двое суток держались на островке, к нам вплавь, ежесекундно рискуя жизнью, добирались товарищи, чтобы передать патроны, гранаты, термосы с пищей, письма родных, листовки. И здесь первыми были коммунисты.

...Небо на востоке постепенно серело. И как только обозначилась бледная полоска над застывшим в напряжении островком, раздался зычный голос командира роты:

– За Родину, вперед!

Еще накануне было принято решение действовать внезапно, чтобы было больше огня и шума: вдруг удастся с ходу, одним броском, пересечь остров и, завладев мостками, вырваться на правый берег.

На едином дыхании мы добежали до траншеи, через несколько секунд уже перемахнули через нее. Быстрее к мосткам! Они должны быть где-то здесь, недалеко. Вот они! Ближе, ближе... И в это мгновение с противоположного берега ударил навстречу нам шквал огня. Мне показалось, что капитан А. М. Денисов, бежавший первым, просто споткнулся. Он как-то странно сломался пополам, упал на колени, потом вдруг приподнялся, хотел, кажется, крикнуть что-то, но не смог...