Текст книги "Меценат"
Автор книги: Михаил Бондаренко
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
Для нас это произведение представляет особый интерес, поскольку оно целиком посвящено Меценату. В каждой книге «Георгик» Вергилий с восхищением упоминает своего патрона, специально обращаясь к нему[458]458
Вергилий. Георгики. I. 1–5; II. 39–41; III. 41–43; ГУ. 1–7.
[Закрыть], а в начале третьей книги особо подчеркивает, что сочинил это произведение по его заказу:
Наряду с Меценатом, Вергилий обращается в «Георгиках» и к Октавиану, в честь которого он хочет соорудить храм и установить его статую, поклоняясь ему как богу:
Там на зеленом лугу из мрамора храм я воздвигну
Возле воды, где, лениво виясь, блуждает широкий
Минций, прибрежья свои тростником
скрывающий мягким.
Цезарь будет стоять в середине хозяином храма.
В тирский багрец облачен, я сам в честь его триумфально
Сто погоню вдоль реки колесниц, четверней запряженных![460]460
Там же. III. 13–18. См. также: I. 24–28.
[Закрыть]
Еще в период написания «Георгик» Вергилий задумал – очевидно, не без влияния Мецената – создание огромной эпической поэмы, прославляющей подвиги Октавиана. В третьей книге «Георгик» он пишет:
Однако эта работа оказалась для него слишком трудна, и он предпочел описывать не реальные события, а обратиться к седой древности, к римским легендам и мифам.
Итак, в конце 29 года Вергилий приступил к созданию главного произведения своей жизни – национальной эпической поэмы «Энеида». Над ней он работал десять лет, написал 12 книг (песен), но так и не успел закончить это произведение. Писал он «Энеиду» иначе, чем «Георгики»: сначала он изложил ее прозой и разделил на 12 отдельных книг, а потом стал сочинять каждую книгу – вне какого бы то ни было порядка и только тогда, когда к нему приходило вдохновение[462]462
Светоний. Верrилий. 23–24.
[Закрыть].
Как ранее и «Георгики», «Энеида» потребовала огромной подготовительной работы, ознакомления с обширнейшим мифологическим материалом, с сочинениями древних поэтов и историков. В основу поэмы Вергилий положил миф о второстепенном троянском герое Энее, сыне Анхиза и богини Венеры, который еще со времен Республики почитался как родоначальник римского народа. Первые шесть песен «Энеиды» повествуют о странствиях Энея и его спутников, о их прибытии в Карфаген к царице Дидоне и о пире в ее дворце (I книга), во время которого Эней рассказывает о падении Трои (II) и о своих долгих скитаниях (III), о несчастной любви Дидоны к Энею и о ее самоубийстве (IV), о погребальных играх в честь отца Энея Анхиза в Сицилии (V), о прибытии в Италию и о путешествии Энея в царство мертвых (VI), а вторые шесть – о долгой и кровопролитной войне Энея и его спутников с местными италийскими племенами. Поскольку Вергилий, как известно, стремился подражать Гомеру, первую часть «Энеиды» уже в древности сравнивали с «Одиссеей», а вторую сближали с «Илиадой».
Вергилий не просто пересказывал древние мифы и предания, но, напротив, постарался соединить миф с действительностью. Сын Энея Асканий Юл считался прародителем рода Юлиев, к которому принадлежали Юлий Цезарь и Октавиан. Принцепс был заинтересован в возвеличивании своего рода, и не случайно тема о божественном происхождении Юлиев красной нитью проходит через всю поэму Вергилия. В первой, шестой и восьмой песнях «Энеиды» поэт прямо говорит об Августе и его великих победах[463]463
Вергилий. Энеида. I. 286–296; VI. 792–800; VIII. 671–728
[Закрыть]. Более того, Вергилий стремится подчеркнуть исключительность Римского государства, подчеркнуть, что именно деяния представителей рода Юлиев и в особенности Августа способствуют наступлению новой эры, нового «золотого века»:
Будет и Цезарь рожцен от высокой крови троянской,
Власть ограничит свою Океаном, звездами – славу,
Юлий – он имя возьмет от великого имени Юла,
В небе ты примешь его, отягченного славной добычей
Стран восточных; ему воссылаться будут молитвы.
Век жестокий тогда, позабыв о сраженьях, смягчится,
С братом Ремом Квирин, седая Верность и Веста
Людям законы дадут; войны проклятые двери
Прочно железо замкнет; внутри нечестивая ярость,
Связана сотней узлов, восседая на груде оружья,
Станет страшно роптать, свирепая, с пастью кровавой[464]464
Там же. I. 286–296. Поэт ставит в заслугу Августу, что тот, после долгих лет войн, наконец-то закрыл двери храма Януса, что означало наступление мира.
[Закрыть].
Август Цезарь, отцом божественным вскормленный, снова
Век вернет золотой на Латинские пашни, где древле
Сам Сатурн был царем, и пределы державы продвинет,
Индов край покорив и страну гарамантов, в те земли,
Где не увидишь светил, меж которыми движется солнце,
Где небодержец Атлант вращает свод многозвездный.
Ныне уже прорицанья богов о нем возвещают,
Край Меотийских болот и Каспийские царства пугая,
Трепетным страхом смутив семиструйные нильские устья[465]465
Там же. VI. 792–800.
[Закрыть].
Вся поэма пронизана большой религиозностью, патриотизмом, мужественностью, самопожертвованием, милосердием, доблестью и отвагой. Превозносятся простота жизни, справедливость, высокая нравственность и крепость семейных устоев. Все это, по мысли Вергилия, должно стать основой обновленного Римского государства под властью Августа. В шестой песне Вергилий устами старца Анхиза, отца Энея, предрекает Риму в будущем высшее могущество и власть над всем миром:
В восьмой песне Вергилий описывает щит, изготовленный богом Вулканом для Энея; на этом щите отчеканены различные эпизоды из римской истории. Особенно важно отметить изображенные на щите военные победы Октавиана, включая битву при Акции, а также тройной триумф принцепса:
Весь опоясало щит из червонного золота море,
Волны седые на нем взметают пенные гребни,
Светлым блестя серебром, проплывают по кругу дельфины,
Влагу взрывая хвостом и соленый простор рассекая.
Медью средь моря суда сверкали: Актийскую битву
Выковал бог на щите; кипели Марсовы рати,
Всю Левкату заняв, и плескались валы золотые.
Цезарь Август ведет на врага италийское войско,
Римский народ, и отцов, и великих богов, и пенатов;
Вот он, ликуя, стоит на высокой корме, и двойное
Пламя объемлет чело, звездой осененное отчей.
Здесь и Агриппа – к нему благосклонны и ветры и боги —
Радостно рати ведет, и вокруг висков его гордо
Блещет ростральный венок – за морские сраженья награда.
Варварской мощью силен и оружьем пестрым Антоний,
Берега алой Зари и далеких племен победитель:
В битву привел он Египет, Восток и от края вселенной
Бактров; с ним приплыла – о нечестье! – жена-египтянка.
В бой устремились враги, и, носами трехзубыми взрыта,
Веслами вся взметена, покрылась пеной пучина.
Дальше от берега мчат корабли; ты сказал бы – поплыли
Горы навстречу горам иль Циклады сдвинулись с места —
Так толпятся мужи на кормах, громадных, как башни,
Копий летучий металл и на древках горящую паклю
Мечут, и кровью опять обагряются нивы Нептуна.
Войску знак подает царица египетским систром
И за спиной у себя не видит змей ядовитых.
Чудища-боги идут и псоглавый Анубис с оружьем
Против Нептуна на бой и Венеры, против Минервы.
В гуще сражения Марс, из железа кован, ярится,
Мрачные Диры парят над бойцами в эфире высоком,
В рваной одежде своей, ликуя,
Распря блуждает,
Ходит следом за ней с бичом кровавым Беллона.
Сверху взирая на бой, Аполлон Актийский сгибает
Лук свой, и в страхе пред ним обращается в бегство Египет,
Следом инды бегут и арабы из Савского царства.
Вот и царица сама призывает попутные ветры,
Все паруса распустить и ослабить снасти готова.
Как побледнела она среди сечи в предчувствии смерти,
Как уносили ее дуновенья япигского ветра, —
Выковал все огнемощный кузнец. А напротив горюет
Нил: одежды свои на груди распахнул он широкой,
Кличет сынов побежденных к себе на лазурное лоно.
Здесь же, с триумфом тройным вступивший в стены столицы,
Цезарь исполнить спешит свой обет богам италийским,
Триста по Риму всему освящая храмов огромных.
Улицы вкруг ликованьем полны и плеском ладоней,
В каждом святилище хор матрон и жертвенник в каждом,
Пред алтарем тельцы на земле в изобилье простерты.
Сидя у входа во храм Аполлона лучистого, Цезарь
Разных племен разбирает дары и над гордою дверью
Вешает их; вереницей идут побежденные длинной, —
Столько же разных одежд и оружья, сколько наречий.
Здесь и номадов народ, и не знающих пояса афров
Мульцибер изобразил, гелонов, карийцев, лелегов
С луками; тут и Евфрат, укротивший бурные воды,
Рейн двурогий, Араке, над собой мостов не терпящий,
Даги, морины идут, дальше всех живущие смертных[467]467
Вергилий. Энеида. VIII. 671–728.
[Закрыть].
Октавиан Август с большим интересом следил за работой великого поэта. Выступив в военный поход против кантабров, он забрасывал Вергилия письмами с просьбами и даже шутливыми угрозами, чтобы ему «прислали бы хоть первый набросок, хоть какое-нибудь полустишие из «Энеиды»[468]468
Светоний. Вергилий. 31.
[Закрыть]. В одном из ответных писем императору Вергилий лишь оправдывался: «Право, я получаю от тебя многочисленные записки. Если бы, клянусь Геркулесом, у меня было ныне что-нибудь, достойное твоего слуха, то я охотно послал бы тебе кое-что именно из моего «Энея». Однако это такая незавершенная вещь, что мне кажется, будто я приступил к такому труду чуть ли не по недостатку ума, так как ради этого труда я отдаюсь также другим и притом гораздо более превосходным занятиям»[469]469
Макробий. Сатурналии. I. 24. 11.
[Закрыть]. Тем не менее Вергилий представлял на суд друзей некоторые отрывки из «Энеиды», что позволило поэту Проперцию с восторгом написать:
Пусть же Вергилий поет побережье Актийского Феба,
Пусть воспевает он нам храброго Цезаря флот,
Он, кто брани теперь воскрешает троянца Энея
И воздвигает в стихах стены Лавиния вновь.
Римские смолкните все писатели, смолкните, греки:
Нечто рождается в мир, что Илиады славней[470]470
Проперций. II. 34. 61–66.
[Закрыть].
Лишь в 23 году поэт представил на суд Октавиана вторую, четвертую и шестую песни «Энеиды». Вергилий читал их лично, в присутствии всей семьи принцепса. Во время чтения сестра Августа Октавия потеряла сознание и ее с трудом привели в чувство. Это произошло потому, что в шестой песне (стихи 860–885) Вергилий упомянул ее недавно умершего в возрасте двадцати лет сына Марцелла[471]471
Светоний. Вергилий. 32.
[Закрыть], который был зятем и преемником Августа. Чувства матери не выдержали такого испытания.
Желая улучшить содержание «Энеиды» и лично ознакомиться с теми местами, где жили и действовали герои его поэмы, Вергилий в 19 году решил предпринять трехгодичное путешествие в Грецию и Малую Азию. Он уже давно собирался отправиться путешествовать и в 23 году даже чуть было не отплыл в Афины, о чем его друг Гораций сочинил полную иронии оду, посвященную кораблю Вергилия[472]472
Гораций. Оды. I. 3.
[Закрыть]. После завершения «Энеиды» Вергилий намеревался отойти от поэзии и полностью отдаться изучению философии, к которой питал особое пристрастие с ранней юности. Однако встретив в Афинах возвращавшегося с Востока Августа, поэт изменил свое решение, поддавшись на уговоры императора, предложившего ему вместе возвращаться в Италию[473]473
Светоний. Вергилий. 35.
[Закрыть]. Дело в том, что у Вергилия начались проблемы со здоровьем.
При осмотре развалин древнего города Мегары Вергилий получил сильнейший солнечный удар. Здоровье поэта, и без того некрепкое, стало стремительно ухудшаться. Август, очевидно, заметил это и настоял на немедленном возвращении Вергилия в Италию. На корабле, плывшем по бурному Адриатическому морю, состояние поэта из-за начавшейся морской болезни еще более ухудшилось. Тем не менее Вергилию удалось добраться до калабрийского города Брундизий, где он окончательно слег[474]474
Там же. 35.
[Закрыть]. Все попытки врачей спасти великого поэта оказались бессильны.
Будучи уже на пороге смерти, Вергилий призвал своих ближайших друзей-поэтов Вария Руфа и Плотин Тукку и попросил их сжечь в печи незаконченную рукопись «Энеиды». Однако его друзья наотрез отказались сделать это. Более того, этому резко воспротивился и сам Август, категорически запретивший уничтожать столь великую, по его мнению, поэму, достойную пера самого Гомера. Когда Вергилий потребовал свой книжный ларец, чтобы лично сжечь «Энеиду», ему мягко отказали. Поэтому в последние часы жизни он уже не упоминал о поэме и лишь попросил Вария и Тукку не публиковать после его смерти ничего, что не опубликовал при жизни он сам[475]475
Там же. 39–40.
[Закрыть]. Кроме того, он распорядился половину своего имущества отдать сводному брату Валерию Прокулу, четверть – Августу, двенадцатую часть – Меценату, а все остальное – Варию и Тукке[476]476
Там же. 37.
[Закрыть].
Почему Вергилий хотел уничтожить «Энеиду»? Сложно ответить на этот вопрос. Одни ученые считают, что поэт просто не хотел оставлять свое произведение незаконченным, другие полагают, что он разочаровался в политике Августа и ему стало стыдно за то, что он так непомерно возвеличивал принцепса. Некоторые предполагают, что не имевший потомства Вергилий воспринимал свои произведения как собственных детей. «Энеида» не была закончена, и поэт не хотел выпускать несовершенное дитя на свет.
Умер Вергилий в Брундизии за 11 дней до октябрьских календ, в консульство Гнея Сентия и Квинта Лукреция, то есть 21 сентября 19 года. Его тело было перевезено в Неаполь и похоронено в роскошной гробнице на второй миле от города по Пу-теоланской дороге[477]477
Светоний. Вергилий. 35–36.
[Закрыть]. Для надгробной плиты он сам перед смертью сочинил следующую эпитафию:
Мантуей был я рожден, Калабрией отнят. Покоюсь
В Партенопее. Воспел пастбища, села, вождей[478]478
Город Брундизий, где умер Вергилий, находится на территории Калабрии. Партенопея – древнее греческое наименование города Неаполь. В последней строке содержится намек на три главных произведения Вергилия – «Буколики» (пастбища), «Георгики» (села), «Энеида» (вожди). Перевод С. Шервинского.
[Закрыть].
Гробницу Вергилия долгое время с благоговением почитали. Позднее поэт Силий Италик даже приобрел место, где находилась гробница великого поэта, и всячески заботился о ней, «ходил на его могилу, как в храм»[479]479
Плиний Младший. Письма. III. 7. 8.
[Закрыть]. Поэт Марциал даже сочинил по этому поводу эпиграмму:
В период Средневековья, однако, гробница Вергилия оказалась заброшена и со временем исчезла с лица земли. О могиле великого поэта вспомнили только в XIV веке великие Петрарка и Боккаччо. После бесплодных поисков с гробницей Вергилия отождествили остатки древнеримского подземного фамильного колумбария[481]481
Колумбарий – хранилище урн с прахом усопших. Представляло собой специальное, часто весьма значительное здание, иногда подземное, снабженное рядом особых ниш, в которые помещались урны.
[Закрыть] – погребального сооружения с нишами для урн в стенах внутреннего помещения, расположенного на окраине Неаполя, а отнюдь не на второй миле от города по Путеоланской дороге[482]482
Федорова Е. В., Лесницкая М. М. Неаполь и его окрестности. Века. Люди. Искусство. С. 35–36.
[Закрыть].
Именно благодаря Августу после смерти Вергилия «Энеида» все же увидела свет. Принцепс лично приказал поэту Варию внести в текст поэмы необходимые правки и издать ее[483]483
Светоний. Вергилий. 37, 41.
[Закрыть]. Однако Варий ограничился лишь небольшой редакторской правкой и не стал ничего дополнять, поэтому в поэме имеются неоконченные стихи.
«Энеида» быстро стала одним из самых популярных и читаемых произведений. Уже в период принципата ее, как и другие произведения Вергилия, начали изучать в школах, перевели на греческий язык. Отдельные стихи из Вергилия можно встретить на предметах древнеримской утвари, на стенах домов, на гробницах в виде эпитафий. В античный период также появились весьма объемистые комментарии к произведениям великого поэта, принадлежащие Сервию Гонорату (IV век н. э.), Тиберию Клавдию Донату (IV–V века н. э.), Валерию Пробу (V–VI века н. э.). Многие античные и средневековые поэты подражали Вергилию, учились у него. В период Средних веков Вергилий продолжал почитаться как величайший античный поэт, чему немало поспособствовало толкование христианами содержания его четвертой эклоги как предсказания рождения Христа. Вергилия даже стали считать волшебником и чародеем; гадали по его произведениям, открывая наугад страницы.
Однако нашлись и такие, кто принялся несправедливо критиковать «Энеиду» и другие произведения Вергилия. Уже при его жизни были написаны груды трактатов, обвиняющие его в плагиате, ошибках и погрешностях[484]484
Светоний. Вергилий. 43–46.
[Закрыть]. Даже соратник Августа полководец Марк Випсаний Агриппа, явно ничего не понимавший в поэзии, «обзывал Вергилия подкидышем Мецената, изобретателем новой манерности, не напыщенной и не сухой, но слагающейся из повседневных слов и потому незаметной»[485]485
Там же. 44.
[Закрыть]. Но, как справедливо отметил Светоний, «в хулителях у Вергилия не было недостатков, и неудивительно: ведь были они даже и у Гомера»[486]486
Там же. 43.
[Закрыть]. Доставалось поэту от недоброжелателей и в Средние века, и в Новое и Новейшее время. Его обвиняли уже не столько в плагиате, сколько в пропаганде политики цезаризма, в угодничестве, лизоблюдстве и пресмыкательстве перед Августом. Однако подавляющее большинство людей, знакомившихся с произведениями Вергилия, очень быстро попадали под очарование его чудесной поэзии и навсегда становились самыми преданными его почитателями.
Справедливости ради следует сказать, что для Вергилия, как, впрочем, и для Горация, годы гражданских войн не прошли даром. Поэт слишком много пережил, и Август, обеспечивший наступление долгожданного мира для всех римлян, казался ему действительно неким божеством. Он, очевидно, искренне верил в то, что Август восстановил именно Республику. Судьба благосклонно отнеслась к Вергилию, и он не дожил до тех времен, когда принципат Августа в полной мере показал свой хищный оскал единовластия.
Еще одним ярчайшим представителем кружка Мецената был лирический поэт Секст Проперций. Родился он, как считается, около 50 года в Умбрии[487]487
Проперций. I. 22. 10; IV. 1. 63–64, 121–126.
[Закрыть], в городке Асизий (современный Ассизи), в довольно бедной[488]488
Там же. II. 24. 37–38; И. 34. 55–56.
[Закрыть], но, вероятно, знатной всаднической семье. В Ассизи открыты развалины римского дома, стены которого расписаны фресками с греческими стихами. Полагают, что это и есть отчий дом Проперция. Отец будущего поэта умер рано, когда тот еще был ребенком, а мать он потерял в шестнадцатилетнем возрасте[489]489
Там же. IV. 1. 127–128, 131–132; II. 20. 15–16.
[Закрыть]. Гражданская война не обошла стороной семью Проперция. В результате осады Перузии (современная Перуджа) погиб один из родственников Проперция – Галл, сражавшийся на стороне противника Октавиана, Луция Антония, брата Марка Антония[490]490
Там же. 1.21; 1.22.
[Закрыть]. В результате конфискаций 41 года семья Проперция потеряла значительную часть своих земель[491]491
Проперций. IV. 1. 128–130.
[Закрыть], и в дальнейшем молодому человеку пришлось отправиться вместе с матерью искать счастья в столицу. Здесь, судя по его стихотворениям, обильно сдобренным мифологией, Проперций получил очень хорошее и разностороннее образование, необходимое для карьеры оратора и адвоката. Весьма вероятно, что даже после конфискаций он оставался достаточно обеспеченным человеком, поскольку, в отличие от многих других провинциалов, закончив свое обучение, не стал стремиться делать карьеру или добиваться богатства, а напротив, всецело отдался поэтическому творчеству и… любви.
В 28 году увидела свет его первая книга элегий, посвященных загадочной красавице Кинфии. Настоящее ее имя было, как полагают, Гостия[492]492
Апулей. Апология. 10.
[Закрыть]. Неясно, однако, какое положение занимала она в римском обществе. Судя по описанию Проперция, это была не обыкновенная гетера, а незамужняя, свободная, довольно образованная и красивая женщина, обладавшая музыкальным и поэтическим талантами, которую в силу этого преследовали многочисленные поклонники. Тем не менее последнее обстоятельство ничуть не охладило влюбленного поэта: напротив, страдая от чрезвычайно переменчивого и капризного характера Кинфии, от ее многочисленных измен, ревности и интрижек, он продолжал пылко любить ее на протяжении более пяти лет, почти до самой ее смерти. Именно Кинфии он посвятил первые три книги своих элегий. Все свое внимание Проперций сосредоточил на переживаниях любви, на своей страсти к Кинфии, на муках ревности, скорби и неудовлетворенности жизнью. Любовные элегии – это действительно лучшее из всего, что создал поэт.
Поэзия Проперция имела большой успех в высшем римском обществе. Она была порывиста, страстна, проникнута всепоглощающей пламенной любовью, отрешенностью от современных забот и треволнений. Успех его первой книги, полностью посвященной любви к Кинфии, привлек внимание Мецената, который, вероятно, в 27 году ввел молодого поэта в круг своих друзей и клиентов. Проперций познакомился с другими членами литературного кружка Мецената. Правда, отношения с Горацием у него не сложились, ибо тот явно считал юного поэта спесивым выскочкой[493]493
Гораций. Послания. II. 2. 91—101.
[Закрыть]. Зато Проперцию удалось подружиться с Вергилием, о творчестве которого он восторженно отозвался впоследствии[494]494
Проперций. II. 34. 61–66.
[Закрыть].
Итак, Проперций стал членом кружка Мецената. Он был очень горд и польщен оказанной ему честью и без промедления посвятил своему новому покровителю первую элегию второй книги, где именовал его «красой и завистью всех всадников наших»[495]495
Там же. II. 1. 73.
[Закрыть]. И в дальнейшем поэт не раз с благодарностью упоминал имя Мецената в своих произведениях. Чем конкретно был облагодетельствован Проперций, мы можем только догадываться, но известно, что проживал он на Эсквилине[496]496
Там же. II. 10. 1–8.
[Закрыть], очевидно, близ дворца Мецената, в доме, вероятно, подаренном ему его высоким покровителем. Тем не менее когда Меценат предложил поэту воспеть славу Рима и создать эпос в честь благодеяний Октавиана, то получил поэтический отказ, причем помещенный как раз в той самой, посвященной ему же, элегии:
Будь мне дано, Меценат, судьбою столько таланта,
Чтобы героев толпу мог я на брани вести,
Я не Титанов бы пел, не Оссу над вышним Олимпом,
Не взгроможденный над ней путь к небесам – Пелион,
Древних не пел бы я Фив, ни Трои, Гомеровой славы,
Не вспоминал бы, как Ксеркс слиться двум водам велел
Или как царствовал Рем, не пел бы высот Карфагена,
Мария доблестных дел, кимвров свирепых угроз:
Цезаря я твоего труды восхвалял бы и войны,
Ну, а за Цезарем вслед ты был бы мною воспет.
Мутину вспомнив не раз и сограждан могилу – Филиппы,
Петь сицилийских судов бегство я был бы готов,
Или разгром очагов старинного рода этрусков,
Или фаросского пел берега смелый захват,
Пел бы Египет и Нил, который, во град приведенный,
В изнеможении нес семь своих скованных вод,
Или актийских носы кораблей на Священной дороге,
Или же выи царей пел в золоченых цепях:
Муза б моя и тебя в этих подвигах бранных воспела,
В мирные дни и в бою Августу преданный друг.
В царстве подземном Тезей, Ахиллес превозносит в небесном —
Иксионида один, Менетиада другой.
Но ни Юпитеров бой на Флегрейских полях с Энкеладом
Голосом громким воспеть и Каллимаху невмочь;
Ни у меня нету сил в груди, чтоб стихом величавым
Цезаря славить в ряду предков фригийских его![497]497
Проперций. ll. 1. 17–42.
[Закрыть]
Поэт также особо подчеркнул, что его призвание – это любовная поэзия. Меценат не оставил своих попыток уговорить Проперция и действовал, как и всегда, мягко и ненавязчиво. В итоге Проперций потихоньку начал сдаваться и постепенно отходить от чисто любовной поэзии. Во второй книге элегий (около 26–24 годов) уже заметно движение к расширению тематики. Проперций специально сочиняет помпезную элегию, в которой славит Августа и дает торжественное обещание изменить жанр своих произведений:
На Геликоне пора нам иные слагать песнопенья
И гемонийских коней выпустить в поле пора.
Любо мне вспомнить теперь могучую конницу в битвах,
Любо мне римский воспеть лагерь вождя моего.
Если не хватит мне сил, наверное, будет похвальна
Смелость: в великих делах дорог дерзанья порыв.
Пусть молодежь воспевает любовь, пожилые – сраженья:
Прежде я милую пел, войны теперь воспою[498]498
Там же. 11. 10.1–8.
[Закрыть].
Следует здесь же отметить его замечательную элегию, посвященную описанию великолепного храма Аполлона на Палатине, построенного по приказу Октавиана и освященного в честь годовщины битвы при Акции[499]499
Там же. II. 31.
[Закрыть]. Однако еще в седьмой элегии второй книги мы внезапно сталкиваемся с критикой в адрес принцепса по поводу его закона о браке:
Кинфия, рада теперь ты, конечно, отмене закона:
Долго ведь плакали мы после изданья его, —
Как бы он нас не развел. Но, впрочем, Юпитеру даже
Любящих не разлучить против желания их.
Правда, Цезарь велик, но величие Цезаря в битвах:
Покорены племена, но непокорна любовь[500]500
Там же. II. 7.1–6.
[Закрыть].
Семья Проперция пострадала от гражданских войн, и неудивительно, что поэт еще долгое время с недоверием относился к Августу и его реформам, выражая таким образом свою неудовлетворенность реальной действительностью.
Обещание Проперция «петь войны» осталось до конца невыполненным, и он не стал эпическим поэтом. Он вновь и вновь продолжал воспевать Кинфию и признавал, что не в состоянии что-либо сделать с собой, поскольку всецело охвачен подлинной страстью и опьянен любовью.
В начале третьей книги элегий, созданной в 23–22 годах, Проперций лукаво заявляет, что бог Аполлон как покровитель искусств запрещает ему становиться эпическим поэтом[501]501
Проперций. III. 3. 1—24.
[Закрыть], и тут же, как бы колеблясь, разражается элегией в честь Августа[502]502
Там же. III. 4.
[Закрыть]. Однако уговоры Мецената становились со временем, вероятно, всё настойчивее, и в итоге Проперций специально посвятил своему доброму и терпеливому покровителю вторую элегию, в которой вновь постарался обосновать свой отказ восхвалять деяния Августа, но уже в более мягкой форме:
Отпрыск царей, Меценат, из этрусского племени всадник,
Вечно желающий быть собственной ниже судьбы,
Что посылаешь меня в необъятное море писанья?
Нет, для таких парусов мал мой убогий челнок.
Стыдно себе возлагать непосильную на плечи тяжесть
И отступать, когда груз ноги в коленях согнет.
Каждое дело не всем в одинаковой мере подходит,
И не на всяком холме равный пылает огонь.
Я же твои, Меценат, наставления в жизни воспринял,
Твой же поможет пример мне опровергнуть тебя:
Римский сановник, ты мог бы на форуме ставить секиры,
Властью своею в суде произносить приговор,
Мог бы свободно пройти сквозь копья мидян ратоборных
И украшать свой дворец пленным доспехом врага, —
Так как на подвиги те дает тебе Цезарь и силу,
И без помехи всегда льются богатства к тебе, —
Все же уходишь ты в тень, себя выставляя ничтожным,
Сам подбираешь края бурей надутых ветрил.
Верь мне, решеньем таким ты сравнишься с великим
Камиллом,
Имя твое у мужей будет звучать на устах;
С Цезарем вместе пойдешь единой дорогою славы:
Верность твоя, Меценат, – вот твой бессменный трофей!
Будь мне вождем, воспою Юпитера битвы: как небу
Кей с Флегрейских вершин, Эвримедонт угрожал,
Или как римлян быки паслись на холме Палатинском,
Стены могу описать – гибелью Рем их скрепил, —
Или царей-близнецов, вскормленных грудью волчицы:
От повелений твоих да возрастет мой талант.
Вслед колесницам пойду, с двух сторон триумфы несущим,
Стрелы лукавых парфян, в бегстве забытые, петь,
Лагерь Пелусия петь, разрушенный римским железом,
Тяжкий Антония рок – гибель от собственных рук.
Ты, покровитель благой, браздами направь мою юность
И при отъезде подай добрый напутственный знак.
Слава моя, Меценат, – только быть
под твоим руководством;
Сам ты повинен, что я лишь подражаю тебе[503]503
Там же. III. 9. 1–8, 21–34, 47–60.
[Закрыть].
Как можно видеть, Проперций здесь оправдывается, уже не только ссылаясь на отсутствие таланта и сил, но и мягко укоряя Мецената в том, что тот сам не пользуется своими талантами и преимуществами как политик, постоянно находится в тени и довольствуется малым.
Тем не менее взгляды и характер творчества Проперция стали постепенно меняться, эволюционировать, и развитие этой эволюции можно проследить на протяжении третьей и четвертой книг его элегий; он начинает мало-помалу обращаться к «официальным» сюжетам. Так, например, одиннадцатую элегию третьей книги поэт посвящает женщинам и их власти над мужчинами. При этом основное внимание Проперций уделяет борьбе Рима против Клеопатры и восхвалению военных подвигов Августа[504]504
Проперций. III. 11. 29–58.
[Закрыть]. А восемнадцатую элегию этой же третьей книги он уже посвящает памяти скоропостижно скончавшегося в 23 году в Байях юного Марцелла, племянника, зятя и приемного сына Августа. Смерть юноши была большим ударом не только для принцепса, но и для всего римского общества, поскольку Марцелл был чрезвычайно одарен и привлекателен и в качестве наследника Августа пользовался большой популярностью среди римлян. Элегия в честь Марцелла носит явно официальный характер. И очень показательно, что последняя, заключительная элегия третьей книги посвящена разрыву отношений с Кинфией. Поэт отрекается от своей бывшей возлюбленной. Он заявляет, что пережил много страданий из-за нее за последние пять лет и более не в силах их переносить и предрекает Кинфии скорую потерю красоты и одинокую старость[505]505
Там же. III. 25. 3–7, 11–16.
[Закрыть].
Четвертая и последняя книга элегий Проперция вышла в свет около 16 года. Эту книгу в основном составляют так называемые «римские элегии», излагающие древнейшие римские сказания и мифы. Наконец-то, как и хотел этого Меценат, Проперций отходит от чисто любовной поэзии, серьезно расширяет тематику и даже пытается создать новый жанр римской поэзии – этиологическую элегию. Поэт старается объяснить происхождение многих древних названий и рассматривает некоторые сюжеты из истории и мифологии Рима, что отвечало интересам и политике принцепса, стремившегося к возрождению древних доблестей и благочестия. В четвертой книге Проперций помещает еще одну элегию в честь Августа, специально посвященную годовщине его победы при Акции и освящению храма Аполлона на Палатине[506]506
Там же. IV. 6.
[Закрыть]. Одиннадцатая, заключительная элегия четвертой книги считается «царицей элегий» и представляет собой монолог рано умершей падчерицы Августа Корнелии, дочери Скрибонии, обращенный к ее мужу и детям. Здесь Проперций в полной мере раскрывает перед читателями всю силу супружеской и материнской преданности, так высоко ценимой принцепсом.
О любви к Кинфии Проперций уже почти не вспоминает; единственное исключение – три элегии четвертой книги, самая прекрасная из которых – седьмая. В 20 или 19 году Кинфия внезапно умерла, и поэт счел своим долгом посвятить ее кончине элегию, в которой описывает, как глубокой ночью к нему явился призрак бывшей возлюбленной. Кинфия стала укорять Проперция за то, что он забыл ее, не подготовил погребальный обряд, просит сжечь все стихи, посвященные ей, и под конец мрачно предрекает: «Ты отдавайся другим: я скоро тобой завладею, / Будешь со мной, твой костяк кости обнимут мои»[507]507
Там же. IV. 7. 93–94.
[Закрыть]. И действительно, эти жуткие слова оказались пророческими – в 15 году поэт преждевременно покинул сей мир.
На протяжении своей короткой жизни Проперций страстно говорил о любви и ненависти, радости и грусти, жизни и смерти. И после своей кончины он продолжал пользоваться большой популярностью в римском обществе. Об этом свидетельствуют как настенные надписи в Помпеях, содержащие отрывки из его элегий, так и то влияние, которое он оказал не только на юного Овидия[508]508
Овидий. Тристии. IV. 10. 45; 53–54.
[Закрыть], но и на всех последующих римских поэтов.
Одним из старейших членов кружка Мецената являлся Луций Барий Руф (умер около 14 или 15 года). Происходил он из плебейской семьи и был близким другом Горация и Вергилия; именно ему и Марку Плотию Тукке Август приказал подготовить к посмертному изданию «Энеиду» Вергилия. Прославился же Варий как крупный эпический поэт своей эпохи[509]509
Гораций. Оды. I. 6. 2; Сатиры. I. 10. 43–44; Вергилий. Буколики. IX. 35; Марциал. VIII. 55(56). 21.
[Закрыть]. Широкую известность он получил после создания замечательной поэмы «О смерти», посвященной трагической гибели Юлия Цезаря. Отрывки этой поэмы сохранились у Макробия[510]510
Макробий. Сатурналии. VI. 1. 39–40; VI. 2. 19–20.
[Закрыть]. Позднее Варий сочинил «Панегирик Августу», также получивший большую известность; две сохранившиеся строки из него можно найти у Горация[511]511
Гораций. Послания. I. 16. 27–29.
[Закрыть]. При этом слава Вария ничуть не померкла даже после издания «Энеиды» Вергилия, и он продолжал почитаться как крупнейший эпический поэт[512]512
Там же. II. 1.247.
[Закрыть]. Кроме того, Варий был известен как замечательный драматург, и его трагедия «Фиест» пользовалась особой популярностью[513]513
Тацит. Диалог об ораторах. 12; Квинтилиан. X. 1.6; Марциал. VIII. 18. 7.
[Закрыть]. Впервые представленная зрителям в 29 году на играх, устроенных Октавианом в честь победы при Акции, она имела столь оглушительный успех, что автор получил в награду миллион сестерциев. Также Варий написал историю жизни Вергилия, к сожалению, не дошедшую до нас.
