Текст книги "В боях за Ельню. Первые шаги к победе"

Автор книги: Михаил Лубягов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ.
Пятница, 8 августа

В пять часов утра, почти за час до рассвета, задрожала, загудела и застонала, осветилась заревами и окуталась дымом многострадальная смоленская земля. Началась широкомасштабная наступательная операция Западного и Резервного фронтов.

Несколько раньше задрожали каменные стены германской столицы. В эту ночь, как сообщили радио и газеты, в том числе «За честь Родины» от 10 августа, «группа наших самолетов произвела разведывательный полет в Германию и сбросила некоторое количество зажигательных и фугасных бомб над военными объектами в районе Берлина. В результате бомбежки возникли пожары и наблюдались взрывы». Разумеется, налет был не такой продолжительный, как артподготовка ракутинской опергруппы под Ельней, но несомненно, что и этот налет, и наступление двух фронтов против группы немецких армий «Центр» были составными частями замысла Сталина перехватить инициативу у противника, заставить его повернуть восвояси.

Была и еще одна составная этого замысла: 8 августа по решению Государственного Комитета Обороны Ставка Главного Командования преобразована в Ставку Верховного Главнокомандования. С этого дня под грохот артиллерийских канонад, под крики атакующих «За Родину! За Сталина!», под разрывы русских бомб на немецкой земле Иосиф Виссарионович обрел титул Верховного Главнокомандующего, который он носил до последнего дня войны.

Мир в этот предрассветный час еще не слышал новостей, но Жуков как член Ставки, только что вернувшийся с ее заседания, знал, что сегодня эти новости должны быть. Знал и верил, что сосредоточением всей полноты власти – государственной, политической, военной – в твердых руках Сталина дела на фронтах пойдут лучше. Он искренне хотел этого, потому и верил, и делал все от него зависящее во имя этого «лучше».

Всю ночь комфронтом провел в Волочке, почти не отдыхая, неожиданно выходя на связь то с начальником штаба фронта, то с командующим Западным фронтом, то с Генштабом. Информировал, докладывал, спрашивал, просил. За полчаса до начала артподготовки Жуков вместе с Ракутиным был на его НП. Когда главное дело его фронта началось, он под грохот артиллерийских ударов с удовольствием слушал пояснения Ракутина:

– Бармотинские долбят… А это зубковские по дальним целям работают… Николаевские вступили…

Тяжелые артиллерийские полки командарм называл по фамилиям их командиров.

Заключительным аккордом пропели свою короткую песенку боевые установки PC, еще не прозванные «катюшами». Теперь командарм и командующий фронтом ждали сообщений командиров стрелковых дивизий о действиях атакующих. Однако телефоны молчали. Присутствовавший на НП новый начальник связи армии майор Яранцев, видя нетерпение командующих, начал беспокоиться: не подводят ли провода?

С вступлением в новую должность Николай Степанович Яранцев произвел некоторые реформы. Семнадцать основных частей и соединений, с которыми штабу армии нужно было держать постоянную связь, он разделил по направлениям, за которыми, по его предложению, были закреплены аппараты связи и оперативные работники. Через них командарм в любое время мог связаться с нужным ему командиром. Не подводит ли какое звено в этой системе? А может, неприятельские лазутчики повредили где-то провода? Однако связь была исправна. Когда Жуков сказал вызвать полковника Миронова, не прошло и минуты, как Яранцев услышал знакомый голос командира 107-й и передал трубку Ракутину.

Полковник Миронов доложил, что его полки перешли в атаку, приблизились к первой траншее противника на рубеже деревень Старое Рождество – Черемисино, но с неприятельской стороны ведется сильный артиллерийско-минометный огонь, дальше продвинуться пока не удается.

– Пусть лучше используют свою артиллерию, – посоветовал Жуков, и Ракутин приказал комдиву ответить противнику всеми имеющимися артиллерийскими средствами.

Затем Ракутин по прямому телефону связался с генерал-майором Руссияновым, который доложил примерно то же самое: полк Шварева атакует, но оказался под ураганным огнем противника. Яранцев последовательно давал связь Ракутину то с одним, то с другим командиром дивизии, и в их сообщениях не было ничего утешительного. Жуков, спокойно наблюдавший за действиями командарма, давал советы, которые сводились в основном к тому, чтобы пехота полнее использовала огневые средства, действовала решительнее, смелее, теснее взаимодействовала с соседями и поддерживающими войсками. Но когда командарм начал по второму кругу выходить на связь с командирами дивизий, становилось очевидным, что атака захлебнулась, с чем не мог согласиться командующий фронтом. По его приказанию Ракутин направляет в войска следующее письменное распоряжение:

«Командирам 107, 100, 102, 19,120,105, 106-й дивизий.

1. Первая половина боев 8.8.41 г. показала, что несмотря на наше явное превосходство, особенно на участках 107-й и 100-й сд, продвижение наших частей очень медленное. За два часа боя 107-я сд продвинулась на 2 км, 100-я сд за три часа тоже примерно на полтора-два километра. Остальные дивизии топчутся на месте, не двигаясь вперед, с бесчисленными жалобами на огонь противника.

2. Пехота не использует артиллерийский огонь для своего быстрого продвижения вперед, а артиллерия, выпуская много снарядов, дает мало эффекта.

3. Пехотные артиллеристы стреляют в белый свет. Все перечисленные недостатки устранить» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 70).

Штаб опергруппы и штаб армии, возглавляемый генерал-майором Кондратьевым, со своей стороны стремились помочь наступающим, удовлетворяли их заявки на боеприпасы, другие огневые средства.

Политотдел продолжал раскручивать работу по наведению в армии образцового порядка. Член Военного совета Н.И. Иванов в полдень направляет военному комиссару 107-й сд и начальнику политотдела 106-й мед, всем военкомам и начподивам записку: «В частях 106-й мед за период с 31 июля по 8 августа 1941 г. осуждено ВТ 45 человек, в том числе: за членовредительство – 32, за дезертирство – 10, за нарушение Устава караульной службы и сон на посту – 2, за халатное отношение к службе – 1. Требую обеспечить такое высокое чувство советского патриотизма и воинского долга, при котором не мог бы иметь место ни один факт нарушения дисциплины, дезертирства, трусости или же членовредительства». А чуть позднее в развитие вчерашней директивы Николай Иванович Иванов с командармом Ракутиным подписали приказ «О решительной борьбе с предателями и изменниками Родины». В нем утверждалось, что бойцы, командиры и политработники 24-й армии храбро сражаются с фашистскими ордами, не щадя своей жизни, мужественно защищают Родину. За истекшие три недели боев частей 24-й армии, говорилось дальше в приказе, многие десятки и сотни бойцов, командиров и политработников проявили в боях со злейшими врагами Родины – фашистами величайший героизм и самоотверженность, за что представлены к награждению орденами Советского Союза.

Наряду с этим массовым героизмом у нас имеют место отдельные случаи дезертирства и членовредительства, отмечали авторы документа и приводили примеры с полным указанием званий, должностей и фамилий виновных. Вот в чем заключались их неправильные поступки:

Красноармеец К. (фамилии указывались полностью. – М.Л.) покинул поле боя;

младший командир Н. подал во время артобстрела со стороны противника вместо твердого и решительного руководства своим отделением изменческую команду «Спасайся кто как может», бросил свое отделение и подло сбежал в тыл;

красноармеец О., имея ответственное задание доставить на передовые позиции снаряды и патроны, позорно сбежал с поля боя, бросив лошадь и повозку с боеприпасами;

красноармеец 3. с целью уклонения от выполнения своего гражданского долга перед Родиной совершил мерзкий акт членовредительства, прострелил себе руку.

Приказ заканчивался словами: «Все эти подлые изменники и предатели Родины пойманы и судом ВТ осуждены к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведен в исполнение». Никаких улучшить, усилить и т.п. в приказе не было. И без того было понятно, что так поступать нельзя, что подобные преступления будут раскрыты и осуждены, что суровое возмездие неизбежно.

Так политотдел и Военный совет армии несколько высветили черные краски написанной второпях директивы, дали политработникам, агитаторам и политбойцам конкретные примеры для воспитательной работы. Начальник политотдела Абрамов позаботился и о восстановлении справедливости в оценке действий 19-й Воронежской ордена Трудового Красного Знамени стрелковой дивизии. Он затребовал от политотдела дивизии сведения об отличившихся бойцах, командирах и политработниках, а редактору армейской газеты полковому комиссару Ильину порекомендовал описать в газете первый бой 19-й дивизии с противником на подступах к Ельне.

Все это были заботы текущего дня, среди которых главной оставалось наступление. А оно шло не по разработанному плану.

Более успешно складывались дела на участке 107-й стрелковой дивизии. Полковник Миронов, получив от командарма приказание полнее использовать возможности всей имеющейся в соединении артиллерии, начал действовать. И ему удалось настроить артиллеристов на более организованные действия. Через два часа сражение возобновилось. Сначала артудар обрушился на переднюю линию немецкой обороны, затем постепенно стал перемещаться вглубь. Сибиряки, прижимаясь к разрывам своих снарядов, опять пошли в атаку.

586-й полк Ивана Михайловича Некрасова наступал в направлении деревни Старое Рождество двумя батальонами – капитана Козина и старшего лейтенанта Люманова. 765-й полк Матвея Степановича Батракова продвигался к деревне Черемисино, впереди, преодолевая огневое сопротивление противника, двигались батальоны старших лейтенантов Лобова и Шереметьева. Противник старался задержать сибиряков, бросил в бой свежие подразделения, жесткие контратаки следовали одна за другой.

На помощь дивизии Миронова пришла батарея реактивных минометов М-13 капитана Соловьева. Она дала три залпа, после которых оставшиеся в живых фашисты начали покидать свои позиции. Красноармейцы, овладев немецким рубежом обороны, поразились: все вокруг было завалено трупами солдат, офицеров и техникой противника. К вечеру полк Некрасова овладел деревней Старое Рождество, полк Батракова – деревней Черемисино.

Фронтовой корреспондент П. Белявский в репортаже о первом дне наступления краснознаменного соединения полковника Миронова писал:

«Спешно покинув Старое Рождество, немцы подвергли его ничем не оправданной бомбардировке с воздуха. Мы видели, как фашистские пикирующие бомбардировщики заходили на цель и сбрасывали бомбы большой разрушительной силы на церковь, на школу, на крестьянские хаты. Бомбы пробили огромные бреши в церковных куполах, изрешетили стены. Воронки колоссальной глубины изуродовали полянку перед школой. Со школы снесло крышу. Наполовину засыпанная землей, она стоит, зияя пустыми оконницами, как немой свидетель фашистского варварства. Мы пробрались через окно внутрь одного из классов. Выброшенные из шкафов детские тетради, гербарии, рисунки устилали весь пол. Парты были загажены. На школьной доске поперек алгебраического уравнения было написано мелом по-немецки:

– Их фаре нах Москау.

“Я еду в Москву”, – писала одна из этих коричневых крыс, разносящих фашистскую чуму по Европе.

И вот зловонный след ее оборвался здесь» (Ельня. Рождение гвардии. С. 110).

Корреспонденты армейской газеты «За честь Родины» уделили главное внимание действиям батальона капитана Козина. Уже на следующий день их газета вышла с заголовком на первой странице: «Вперед и только вперед! Батальон капитана Козина продолжает вести успешные бои с фашистской нечистью». Правда, авторы заметок и писем рассказывали в основном об отважных поступках бойцов и командиров в боях в районе деревни Ушаково, но заголовок был продиктован новыми боевыми успехами козинцев.

В целом в 107-й дивизии первый день наступления прошел неплохо. Был достигнут некоторый успех и на участке 19-й дивизии майора Утвенко.

Александр Иванович, возвратясь вчера с совещания у командарма к себе в штаб, располагавшийся в районе Покровских хуторов, занялся завершением подготовки к решающей операции: поставил задачи командирам стрелковых и артиллерийских полков, внимательно выслушал сообщения о доставке в подразделения боеприпасов, сделал многое другое, что положено делать комдиву перед боем. Не сделал он лишь одного: не ознакомил своих подчиненных с директивой Военного совета армии, посчитав, что она не поднимет дух, а, наоборот, ударит по рукам тех, кто сражается в дивизии с первого дня. И, пожалуй, был прав: без огорчений и обид командиры полков повели свои подразделения в бой.

События развивались нелегко. Здесь, в центре выступа, как и на правом фланге, сопротивление гитлеровцев было жестким. Однако пехотинцев хорошо поддерживал артиллерийский полк Асатурова, командиры стрелковых частей грамотно использовали и собственную артиллерию. В результате к 18 часам они достигли: 282-й полк майора К.С. Монахова – безымянной высоты в одном километре юго-восточнее Выдрина, 315-й стрелковый полк под командование нового командира М.П. Бояринцева – высот западнее и восточнее Клемятина, 32-й полк майора Шитова находился в километре от юго-восточной окраины Клемятина, то есть немецкий гарнизон в деревне Клемятино был охвачен с трех сторон, но не сдавался, стойко защищая свои позиции. А командарм требовал продвижения вперед. Поэтому штаб дивизии в оперативной сводке дал следующее пояснение: «Причины медленного продвижения – малочисленность подразделений и большая ширина фронта» (ЦАМО РФ. Ф. 1087.Оп. 1. Д. 8. Л. 29).

Бой продолжался. В 18 часов связной доставил Утвенко записку: «Лично руковожу боем. Бросил на Клемятино последний резерв с задачей захвата. Надеюсь ночевать в Клемятине. КП-315 М. Бояринцев» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 63).

Задача эта оказалась непосильной малочисленному 315-му полку. Ночью вошел в Клемятино 32-й полк Шитова, а Бояринцев остановился перед хутором Клемятин.

282-й полк овладел Выдрином. Досталась эта деревенька ему тоже нелегко. Бой за нее врезался в память и будущему маршалу победы Жукову, и Утвенко с Даниловичем, и, пожалуй, многим другим, дожившим до завершения войны.

А было это так.

Полк под командованием майора Монахова, как и на других участках фронта опергруппы, оказался под сильным минометно-артиллерийским и пулеметным огнем. Бойцы залегли. Достичь хотя бы первой траншеи обороны противника и сразиться с ним врукопашную было невозможно. А Утвенко, ссылаясь на приказ командования, требовал продвигаться вперед. Наконец подразделения полка Монахова с криком «Ура!» ворвались во вражескую траншею; тут уже перевес оказался на стороне русских, немцы действительно начали драпать. Выдрино было освобождено. Но не тут-то было. Гитлеровцы с двух сторон опять открыли артиллерийский огонь. Монахов запросил у Утвенко артиллерийской поддержки. Утвенко обратился к своим артиллерийским полкам. Но, будто с неба свалился, на КП дивизии появился, как написал в своих воспоминаниях Данилович, молодой капитан, имевший широкую лопатообразную русскую бороду без единой седины в ней. Представившись, он сказал, что имеет задачу произвести по обороне противника залп из реактивных установок. При согласовании целей и времени залпа капитан попросил около двухсот человек на оцепление его огневых позиций и прикрытие, мотивируя свою просьбу совершенной секретностью вверенного ему оружия.

Комдив Утвенко и начальник штаба Данилович предложили капитану подавить позиции противника между деревнями Клемятино и Выдрино. Было условлено, что сначала подразделения дивизии произведут артиллерийско-минометный налет по позициям неприятеля своими силами, а через десять минут по окончании их работ дадут залп реактивные установки. Командование знало, что уже неделю действует в армии дивизион реактивных минометов, но на своем участке еще их не видело и не слышало.

Оказалось, правда, что батарея капитана к этому дивизиону не относится, но встреча комдива и капитана была скрашена тем, что они оказались знакомыми еще по Воронежу. Бородатый капитан был не кто иной, как теперь широко известный командир первой батареи реактивных установок Иван Андреевич Флеров.

Батарея Флерова совершила марш из района деревни Пнево, что на на Днепре, под Ельню, и по приказу Жукова оказалась на позициях 19-й дивизии. Залп ее прогремел далеко за полночь, что и позволило полкам дивизии прочно закрепиться в Клемятине и Выдрине.

Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» (т. 2, с. 114) по поводу боев за Выдрино пишет:

«При атаке одного из рубежей на подступах к Ельне наш стрелковый полк (номера его, к сожалению, не помню) овладел д. Выдрино, где находился опорный пункт врага. Соседи несколько отстали, и поэтому ближайшая к деревне местность на флангах атакующего полка не была полностью очищена от противника. Это немедленно сказалось на положении полка. Воспользовавшись создавшейся ситуацией, неприятель сосредоточил весь огонь минометов из соседних опорных пунктов по деревне. Наступление задержалось.

Однако командир полка не растерялся. Он связался с поддерживающей артиллерией и поставил перед ней задачу – подавить опорные пункты немцев, мешающие его части двигаться вперед. Только после того, как эта задача была выполнена, полк смог продолжить наступление».

Запомнившийся Жукову командир был майор К.С. Монахов, которому через двадцать дней он доверил 106-ю дивизию.

Жарко было и на позициях 120-й дивизии генерал-майора Петрова. По сути дела, это соединение не прекращало боев во время подготовки к общему наступлению. За последнюю неделю в итоге ожесточенных боев оно заняло несколько населенных пунктов, отбросило врага и нанесло ему тяжелые потери. Фашисты произвели ответный удар, предприняли две атаки, но они были отбиты с огромными потерями для противника.

Этот день был четвертым днем упорных боев за высоту Н., то есть за один из холмов бугристой смоленской земли. В этих боях, как писала армейская газета, «особую отвагу и бесстрашие, полное презрение к смерти проявило подразделение старшего лейтенанта Нигрова. Батарея старшего лейтенанта Родионова заставила замолчать многие огневые точки противника и подняла на воздух его блиндажи».

Однако нового продвижения вперед у Петрова пока что не было, как не было его и в остальных дивизиях, наступавших в центре выступа и на левом фланге. Это очень огорчало Жукова. Вечером он разочарованный уехал от Ракутина в 43-ю армию, в район Рославля, где могли быть еще большие огорчения.

Гудериан в своих послевоенных воспоминаниях пишет: «К 8 августа уже можно было подвести некоторые итоги боев за Рославль, которые сначала казались нам чрезвычайно радостными и значительными». Радость эта подогревалась возможностью использовать район Рославля для осуществления главной мечты немецкого танкового бога – наступления на Москву. Он уже понял, что из Ельни ему не прорваться в желанном направлении.

Да и как было не понять, если от ударов ракутинской опергруппы застонали гитлеровские вояки. Знал и Ракутин об этом стоне по документам, обнаруженным у пленных и убитых немцев. Вот, например, какие признания прочитали советские командиры в письме посыльного 3-го батальона 321-го пехотного полка Эриха Бона от 8 августа: «За последние дни я ругался больше, чем до этого в течение одного года. Представь себе: маршировать до потери сознания, до поздней ночи, потом стоять на посту или сидеть в окопах, к тому же в дождь, а утром снова в путь. От злости я бросил свой велосипед в лесу. Однажды я должен был ползти 30 минут по картофельному полю и волочить за собой велосипед. Но слава Богу, мне удалось выйти» (ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 690. Д. 130. Л. 151).

В следующий раз, надо полагать, ему не удалось добраться к своим. Но стон солдат, да и командиров, – еще не победа над ними. Ракутин, мобилизуя своих подчиненных на выполнение приказа 012, понимал это. Нужны были новые усилия.

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ.
Суббота, 9 августа

Похвальный отзыв Жукова о действиях командира полка в бою за деревню Выдрино был приятен и командарму Ракутину, и члену Военного совета Иванову, и начальнику политотдела Абрамову. Их реакция на похвалу была незамедлительной: широко показать в газете опыт боев 19-й дивизии. Абрамов тотчас приказал редактору Ильину срочно командировать туда корреспондента.

И вот политрук Василий Величко в редакционном броневике трясется по фронтовой дороге, держа путь в штаб комдива майора Утвенко, который располагался в районе Покровских хуторов. В полночь был на месте. Майор Утвенко со своими штабистами занимался подведением итогов минувшего дня и определением задач полков и их подразделений в новом бою.

Старые знакомые, в шутку называвшие себя земляками, встретились тепло, но времени даром не теряли. Поздравив майора с успехом, Величко сразу сообщил, что ему приказано широко осветить в газете опыт боев лучшего стрелкового полка. Утвенко широко улыбнулся.

– У нас все полки воюют отлично, – сказал он.

– Мне рекомендовали рассказать читателям, как сражаются политбойцы.

– Что ж, политбойцы народ надежный, – согласился майор Утвенко и посоветовал: – В полку Шитова их немало, отличные хлопцы. Они всегда там, где нужнее. Повести в атаку особую ударную группу, по-пластунски, в полном молчании перейти фронт врага, подавить вражеское пулеметное гнездо, доставить хлеб нашим бойцам, попавшим во временное окружение – на любое задание политбоец откликнется: «Я здесь, товарищ командир».

– Кто из политбойцов запомнился вам лично? – спросил Величко.

– Вот, например, Орлов. Ему всего двадцать один год. На днях я получил от него письмо из лазарета. Он ранен, а думает о своей части, о победе.

Василий Величко выписал из письма слова: «Задание выполнено. Желаю победы. Скоро буду сам» и попросил рассказать об Орлове что-нибудь конкретнее.

– Безотказный, инициативный боец. Много у него разных хороших дел, – отвечал Утвенко. – Он и в атаках действовал решительно, и в штабе помогал писарю срочные дела готовить, читал бойцам газеты, учил их метать гранаты, ползал в тыл врага впереди своего отделения…

Майор Шитов, к которому связной проводил корреспондента, был еще лаконичнее.

– Наши политбойцы – это стальные люди, гроза фашистов, – сказал он. – Они творят чудеса. Они – костяк нашей части.

Далее пошел разговор о конкретных, героических и будничных, делах красноармейцев-политбойцов. Секретарь комсомольского бюро Д. Наумов рассказал о комсомольце Мертикове, который первый пошел в штыковую атаку, уничтожил пятнадцать фашистов… Шитов вспомнил, как во время боя к нему приполз разведчик-артиллерист Черкасов, потерявший связь со своей батареей, и попросил майора заказать артогонь по обнаруженным им целям… Красноармеец А. Карташев поведал, как однажды, доставляя пакет, сам оказался в фашистской засаде, но задание выполнил… Примеров и в самом деле оказалось очень много. Больше всех рассказали старший политрук И. Гольчинский и секретарь партбюро, политрук М. Баранов. Политбоец пулеметчик Семенихин в момент решительной схватки с врагом выдвинул свой пулемет вперед и все время наступления вел прицельный огонь по врагу, прокладывая путь наступающим. Комсомолец Иосиф Меломут однажды прошел через сплошной минометный огонь противника. Казалось, что он погиб. И вдруг все наступающие увидели, как он ползет уже далеко за линией разрывов.

И как о чем-то будничном Гольчинский и Баранов сказали корреспонденту о двадцати семи комсомольцах, которые целый день сдерживали натиск фашистской пехоты, сопровождаемой танками и поддерживаемой минометным и пулеметным огнем, пали все до одного, но задачу выполнили.

– Кто они, эти комсомольцы? – взволнованно спросил Величко. Оказалось, что имена их ни старший политрук, ни секретарь партбюро не знают.

– Наблюдал ли кто за этим боем? Какая задача им была поставлена? – допытывался Величко.

Выяснилось, что этим двадцати семи было приказано принять огонь противника на себя, чтобы отвлечь его внимание и позволить другому подразделению в обход нанести по нему, противнику, неожиданный решающий удар. С помощью других собеседников удалось выяснить и имена некоторых из двадцати семи.

Страница о славных делах политбойцов 32-го полка майора Шитова вышла под общей «шапкой»: «Богатыри сталинской эпохи», гвоздевым материалом в ней был очерк политрука Величко «Двадцать семь». Он постарался как можно подробнее описать подвиг этих героев, воссоздать картину боя и сделать это так, чтобы вызвать к ним у читателей добрые чувства.

«… Засветились в небе звезды. Ярко мерцали они над окопами, как чьи-то ясные, полные любви глаза. Пришли в окоп девушки санитарки. Они нашли Леонова и склонились над ним. Смертельно раненный Александр открыл глаза и еле слышно прошептал: “Не прошли”».

Так заканчивается забытый, как и сами герои, фронтовой очерк. Кроме Леонова названы в нем еще трое: красноармеец Усупов, киргиз, пулеметчик Андрей Васильев и младший сержант Чернецкий. Четверо из двадцати семи! О них так и говорили в армии – подвиг двадцати семи, – не пытаясь выявить имена остальных.

Известна популярная песня со словами: «Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят». Есть книга о двадцати восьми панфиловцах, из которых погибли не все. Василий Величко написал после войны хорошие книги о мужественных людях, защищавших Родину… Память же о 27-ми, павших под Ельней, хранят лишь пожелтевшие газетные страницы.

Политрук Василий Величко закончил собирать материал для газетной страницы к утру. С рассветом бой за деревни Выдрино и Клемятино возобновился с новой силой: фашисты решили вернуть утраченные позиции. Корреспондент тоже оказался там, где решалось, кто кого. С передней линии он передал по телефону в редакцию информацию, в которой были такие слова: «Вчера и сегодня часть майора Утвенко ведет упорные бои… Исключительное упорство проявило в бою подразделение старшего лейтенанта Полякова. Удачной операцией бойцы подразделения отвлекли врага, в то время как основные силы развивали успех на главном направлении».

Возможно, что бойцы подразделения, отвлекшие врага, это и были те двадцать семь, возможно, это были уже другие люди, ставшие на место тех, кто пал, и сражавшиеся так же мужественно, как те герои.

Сквозной мыслью газетных материалов о политбойцах полка майора Шитова была мысль о том, что эти люди презирают смерть. Как понимать презрение к смерти, каковы истоки этого презрения, газета разъяснила в передовой статье:

«Презрение к смерти – неотъемлемое качество советского бойца. Оно продиктовано высоким сознанием воинского долга перед Родиной, горячим желанием обеспечить победу над фашистскими варварами, посягнувшими на нашу землю, на нашу свободу. К этому обязывает его священная клятва перед народом – воинская присяга».

Это чувство, эта жизненная позиция с каждым днем боев под Ельней обретали все большую массовость. Примеры самопожертвования людей, презревших смерть, возникали каждый день и каждый час.

9 августа политрук Чистяков, исполнявший обязанности начальника политотдела 19-й дивизии, закончил работу над донесением политотделу армии о бойцах, командирах и политработниках, отличившихся за время боев с 19 июля по 9 августа 1941 года. В документе, подготовленном по подсказке Абрамова комдиву Утвенко, нашли отражение многочисленные примеры геройства, храбрости, самопожертвования. Те из них, которые относились к первому бою, когда фашистам удалось захватить Ельню, были помечены 19 июля. Датированы были и подвиги, совершенные в бою 20 июля. Они подтверждали, что под командованием генерал-майора Котельникова красноармейцы и командиры бесстрашно сражались с врагом. Другие примеры свидетельствовали об упорстве воинов соединения в последующие дни, когда командиром его был назначен майор Утвенко.

В дополнение к политдонесению корреспондент Величко из этой поездки доставил в политотдел армии еще один прекрасный материал: почасовые записи о боевых действиях полка майора Шитова 19 июля, сделанные заместителем политрука М. Фаттаевым. В них рассказывалось о всех перипетиях того трудного дня, когда полк принял на себя массированный танковый удар противника, рвавшегося в Ельню, подтверждалось, что майор Шитов до последней минуты не покинул поля боя, а оказавшись с группой бойцов в окружении, проявил максимум выдержки, решительности и вывел их к своим.

Эти записки, опубликованные потом в газете под заголовком «Испытание», подтверждали: 19-я дивизия сдала Ельню не потому, что сражалась плохо, а потому, что противник имел значительное превосходство в технике и рвался напролом.

Новый день наступления выдался горячим и на участке 102-й танковой дивизии полковника И.Д. Илларионова, действовавшей на правом фланге опергруппы. Ее 102-й мотострелковый полк наступал на противника, занимавшего оборону у деревни Лейкино, Новобрыкинского сельсовета, Глинковского района. Немцы не растерялись, встретили наступающих организованным огнем, вызвали на помощь авиацию. Положение осложнялось, а Ракутин требовал от Илларионова продвижения вперед. И тогда комдив поставил задачу танкистам: ударить по противнику, засевшему в населенном пункте Лейкино, сломить его сопротивление, подавить огнем его огневые точки и дать возможность нашей пехоте продвинуться вперед.

Командир танкового полка выделил танковый взвод лейтенанта Квасова, состоявший из трех боевых машин, являвшихся последним резервом комдива. В экипаже Квасова механиком-водителем был Саркисов, башенным стрелком – Соловьев. В таком составе они не раз ходили в атаку на врага и всегда действовали умело и отважно.

На исходе дня танковый взвод вышел на рубеж атаки. И в это время противник бросает в наступление свои танки: из-за кустарника неторопливо выползли одиннадцать боевых машин с фашистскими крестами. Квасов дает сигнал «к бою» и первым же снарядом вывел из строя головной вражеский танк.

Видя свое численное превосходство, враг втягивается в бой. В одном из наших танков тяжело ранен механик-водитель, в другом повреждено орудие, но огневая дуэль продолжается. Вот выведены из строя второй, третий немецкие танки, загорелся четвертый. Другие стали поворачивать назад. И тогда лейтенант Квасов на своем Т-34 пошел в атаку. Он уничтожил еще два немецких танка, несколько огневых точек противника, рассеял примерно полную роту вражеской пехоты. Взбодрились красные пехотинцы. Они бросились на неприятеля, уничтожали его фанатами, штыками, выстрелами в упор.