Текст книги "Мария Волконская: «Утаённая любовь» Пушкина"
Автор книги: Михаил Филин
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)
В июне заводское начальство удовлетворило просьбу княгини и выдало ей хранившуюся на складе Нерчинской горной конторы «шинель тонкого сукна, подбитую ватой, с бобровым воротником» [517]517
МНВ. С. 150 (раздел «Приложения»).
[Закрыть] . Эта шинель принадлежала Сергею Волконскому, и жена декабриста, готовясь к очередной студеной зиме, намеревалась при случае перешить ее «собственно для себя». Мария даже обрадовалась: у нее появилось занятие для безотрадных вечеров. Правда, она не очень-то торопилась взяться за иголку с нитками: еще успеется, ведь до наступления забайкальских холодов было далеко.
А впереди у нее, вернее, у них – целых четырнадцать таких зим…
Сколько же ей и ему стукнет тогда (если, конечно, стукнет)?..
Но в конце лета 1827 года все внезапно изменилось.
Генерал-майор Лепарский, выполняя поступившее из Петербурга указание, завершил в Чите строительство большого острога. Туда он намеревался собрать рассеянных по разным уголкам Сибири декабристов. Планировалось, что находившиеся в Благодатске государственные преступники будут отправлены на новое место еще в августе, однако из-за бунта каторжников, шедших из России, переселение декабристов в Читу задержалось. В начале сентября комендант решил-таки приступить к этой операции («походу»), и 9-го числа он распорядился: «Княгиням Волконской и Трубецкой объявить, чтобы они отправились 11-го сентября и следовали бы в Читу в сопровождении унтер-офицера Макавеева, которому дать открытое предписание, чтобы от станции до станции давали для безопасного проезда княгинь по два или по три человека конных вооруженных крестьян» [518]518
Там же. С. 148.
[Закрыть] .
Государственные же преступники («все восемь человек») должны были покинуть Благодатский рудник спустя двое суток после отъезда женщин, на подводах, под усиленным конвоем и с соблюдением в дороге всяческих охранительных мер.
Свалившаяся как снег на голову новость весьма обрадовала каторжную колонию: декабристы давно жаждали вырваться из-под надзора чиновников горного ведомства и соединиться со старыми товарищами. Раздражали их здесь и «темные, грязные, вонючие» клетки каземата, и неистребимые клопы («постоянные жильцы всех тюрем нашей матушки России»), и блеклые окрестные пейзажи. Хуже, чем есть, в Чите быть не должно, попросту не может – и Мария с Каташей полностью поддержали такое мнение мужчин.
Вскоре дамы были готовы к отправке.
«Мы купили две телеги, одну для себя, другую под вещи, и поехали», – вспоминала Мария Николаевна [519]519
Там же. С. 68.
[Закрыть] . Накануне ее отъезда из Благодатска Сергею Волконскому вновь стало плохо, «он харкал кровью» [520]520
Летописи Государственного Литературного музея. Кн. 3: Декабристы. М., 1938. С. 90 (письмо М. Н. Волконской к матери, С. А. Раевской, от 26 сентября 1827 г.).
[Закрыть] . Озадаченный Лепарский сам осматривал заключенного и нашел того «более всех похудевшим и довольно <…> слабым». Посему комендант дозволил сопровождавшему арестантскую партию офицеру «получить от княгини Волконской <…> две бутылки вина мадеры и одну водки, чтобы производить <…> Волконскому порцию по две рюмки в сутки одного из сих напитков» [521]521
МНВ. С. 150 (раздел «Приложения»).
[Закрыть] . Позднее Мария писала, что ее муж «перенес дорогу лучше, чем она надеялась» [522]522
Русские пропилеи. С. 41 (письмо к А. Н. Волконской от 2 октября 1827 г.).
[Закрыть] .
О, всемогущее вино!..
Княгини Волконская и Трубецкая, преодолев на телегах свыше 500 верст, благополучно прибыли в Читинский острог, по всей вероятности, 25 сентября 1827 года [523]523
Эта дата устанавливается нами приблизительно – на основании письма княгини Марии Николаевны к свекрови, отправленного из Читинского, острога: 2 октября 1827 г. она сообщила А. Н. Волконской, что находится на новом месте «уже восемь дней» (Русские пропилеи. С. 41).
[Закрыть] .
А 29-го туда были доставлены их мужья и остальные декабристы.
Глава 11
ЧИТИНСКИЙ ОСТРОГ
Другие могут надеяться на будущее, надежда может ласкать воображение молодых людей, а для нас всё кончено…
М. Н. Волконская – А. Н. Волконской, 6 ноября 1827 года
«Вот я и в Чете, нежно любимая маменька», – сообщила «уставшая, разбитая» Мария Волконская С. А. Раевской 26 сентября 1827 года [524]524
Летописи Государственного Литературного музея. Кн. 3: Декабристы. М., 1938. С. 89.
[Закрыть] . Заметим, что и спустя два года княгиня, «по-русски плохо знавшая», иногда писала название данного населенного пункта с той же характерной ошибкой…
Край, где они оказались, был хотя и глухим, однако в сравнении с благодатским казался вновь прибывшим прямо-таки курортным местечком.
«…Представьте себе небольшое селение на возвышенном месте, окруженном со всех сторон высокими горами, а с западной стороны еще речкою, которая в одной версте от селения впадает в реку судоходную, – и вы в Читинском остроге, где при моем прибытии туда было 45 домов, одна деревянная церковь и горное комиссионерство с принадлежащими к оному магазинами – провиантскими и соляными. Горы все разнообразны высотою и покатостями, покрыты лиственницей, кедрами и соснами, с восточной стороны горы по большей части каменисты, а на юг останавливается взор на сопку, имеющую вид развалины замка. Речка Чита, от коей селение имеет свое наименование, течет в плоских берегах в Ингоду. Высота, занятая селением, господствует над долиною, в которой в ясный день можно видеть Кенонское озеро, лежащее от Читы в семи верстах и знаменитое своими большими и вкусными карасями…» – писал один из декабристов [525]525
Декабристы на каторге и в ссылке. М., 1925. С. 283 (письмо А. Е. Розена к М. В. Малиновской от 21 октября 1832 г.).
[Закрыть] .
Другой узник высказывался еще восторженнее: «Местность Читы и климат были бесподобны. Растительность необыкновенная. Всё, что произрастало там, достигало изумительных размеров. Воздух был так благотворен, и в особенности для меня, что никогда и нигде я не наслаждался таким здоровьем. <…> Вообще, все мы в Чите очень поздоровели и, приехавши туда изнуренные крепостным заточением и нравственными испытаниями, вскоре избавились от всех последствий перенесенных нами страданий. Конечно, к этому много способствовала наша молодость, но, в свою очередь, климат оказал большую помощь» [526]526
Басаргин.С. 116–117.
[Закрыть] .
Среди таких красот природы, в благоприятном читинском климате чете Волконских довелось прожить три самых страшных каторжных года.
Государственные преступники, доставлявшиеся в Читинский острог с января 1827 года, сперва размещались в переоборудованных под тюремные замки частных домах – декабристы величали их между собой Дьячков и Малый казематы. А воздвигнутый комендантом Лепарским вместительный корпус получил в их среде название Большого. Все три здания находились рядом и были огорожены общим высоким частоколом «из толстых, плохо соединенных бревен». Несколько позже на внутреннем тюремном дворе были построены мастерские, устроен небольшой лазарет. Там же заключенные установили солнечные часы и разбили сад с аллеями и цветочными клумбами.
К началу 1828 года в острог поступило 66 узников (среди них были такие известные лица, как братья М. и Н. Бестужевы, А. Поджио, А. Одоевский, И. Пущин, И. Якушкин и другие). Прибывали, партиями и поодиночке, сюда декабристы и в дальнейшем. По подсчетам современных историков, всего через читинские тюрьмы прошло 85 человек, причастных к заговору [527]527
К России любовью горя: Декабристы в Восточном Забайкалье. Иркутск, 1976. С. 48.
[Закрыть] .
Встреченная Марией в Иркутске А. Г. Муравьева стала первой женой декабриста, попавшей в это забайкальское селение. Летом 1827 года она обрела подруг: в острог прибыли Е. П. Нарышкина и А. В. Ентальцева [528]528
На следующее лето Александра Васильевна Ентальцева отправилась вслед за мужем на поселение в г. Березов Тобольской губернии.
[Закрыть]. А уже после Трубецкой и Волконской, в 1828 году, тут, на берегах Ингоды, появились другие «благодетельные гении» – А. И. Давыдова, Н. Д. Фонвизина и Полина Гёбль («молодая француженка», возлюбленная И. Анненкова). Таким образом, в Чите с определенной поры возникла и существовала целая женская колония.
«Я застала госпож Нарышкину, Ентальцеву и Муравьеву в подчинении совершенно тем же порядкам, которые были предписаны нам в Благодатске; значит, мне еще очень долго предстоит видеться с мужем лишь дважды в неделю», – писала Мария в упомянутом сентябрьском письме к матушке. И продолжала эпистолию так: «Со всеми дамами мы как бы составляем одну семью; они приняли меня с распростертыми объятиями, – как несчастье сближает. Госпожа Ентальцева передала мне игрушки, которые послал мне мой бедный мальчик, произнося мое имя и имя отца; я была очень тронута таким вниманием этой превосходной женщины. Мы живем вместе, она – моя экономка и учит меня бережливости; помещение мое несравненно удобнее, чем в Благодатске, у меня по крайней мере есть место для письменного стола, пяльцев и рояля» [529]529
Летописи Государственного Литературного музея. Кн. 3: Декабристы. М., 1938. С. 90.
[Закрыть] .
Волконская, Трубецкая и Ентальцева поселились в «доме дьякона», взяв внаем одну комнату (которую они разделили перегородкой). «С Катей и г-жей Ентальцевой мы всегда вместе, – сообщала наша героиня С. Г. Волконской 20 декабря, – так как ведем общее хозяйство; мы по очереди стряпаем. Господь точно создал нас для нашего нынешнего положения – мы освоились с ним как нельзя лучше» [530]530
Русские пропилеи. С. 52.
[Закрыть] . Спустя неделю Мария уточнила, кто из них в чем первенствует: «Катя знает толк в кухне гораздо больше моего, зато ни одна из моих подруг не умеет чинить и шить белья так, как я; я же научу их, с наступлением весны, разводить огород; вот сколько талантов я приобрела с тех пор, как мы расстались» [531]531
Там же. С. 55 (письмо к С. Г. Волконской от 27 декабря 1827 г.).
[Закрыть] .
С первых же дней пребывания в Чите Мария продолжила привычные (благодатские) занятия и самоотверженно стала помогать товарищам своего мужа. Прежде всего княгиня озаботилась их перепиской. «Пока во мне останется хоть искра жизни, – заявляла она, – я не могу отказать в услугах и утешении стольким несчастным родителям…» [532]532
Там же. С. 79 (письмо к А. Н. Волконской от 8 декабря 1829 г.).
[Закрыть] Вместе с подругами Волконская придумала своеобразную, но вполне согласную с законами, тактику. «Каждая дама имела несколько человек в каземате, – вспоминал один из ее подопечных, – за которых она постоянно писала, и переданное ей от кого-нибудь черновое письмо она переписывала начисто как будто от себя, прибавив только: „Такой-то просит меня сообщить вам то-то“» [533]533
Записки, статьи, письма декабриста И. Д. Якушкина. М., 1951. С. 115.
[Закрыть] . Некоторые из этих «косвенных» посланий княгиня Волконская, изменив своей привычке, написала на родном языке.
«…Я привыкла к своему положению, – рассказывала в те месяцы Мария Николаевна, – веду деятельную и трудовую жизнь; я нахожу, что нет ничего лучше, нежели работа рук: она так хорошо усыпляет ум, что никакая печальная мысль не мучит человека, тогда как чтение непременно приводит на память прошлое» [534]534
Русские пропилеи. С. 54–55.
[Закрыть] .
Однако существовать без книг Волконская, разумеется, не могла и однажды в письме к свекрови она все-таки попросила выслать ей «каких-нибудь новых книг, как русских и французских, так и английских» [535]535
Там же. С. 50 (письмо к А. Н. Волконской от 19 ноября 1827 г.).
[Закрыть] . Книжная тема фигурировала и в ее дальнейшей переписке с родней [536]536
Там же. С. 47, 65, 71. А в письме к брату, H. Н. Раевскому-младшему, от 28 сентября 1829 г. Мария Николаевна сообщила, что регулярно знакомится даже с петербургскими и тифлисскими газетами (Труды ГИМ. С. 24).
[Закрыть] , вполне уживаясь с просьбами о вине, шоколаде, кацавейке, сукне, принадлежностях для вышивания и неизменном табаке для супруга («Это не прихоть Сергея, а санитарное средство, необходимое для него во многих отношениях» [537]537
Русские пропилеи. С. 50 (письмо к А. Н. Волконской от 19 ноября 1827 г.).
[Закрыть] ).
О табаке Мария писала в Петербург немногим чаще, чем о своих финансовых обстоятельствах. Волконские, как всегда, скряжничали и постоянно задерживали отправку в Сибирь причитающихся княгине (в качестве «опеки годовой») денежных сумм. Бедная родственница была вынуждена регулярно напоминать им об этих обязательствах. К примеру, 14 ноября она обратилась к свекрови следующим образом: «Я должна уведомить вас, милая матушка, что со времени моего отъезда из Петербурга я имела только те деньги, которые увезла с собою, да еще тысячу рублей, полученных мною от моего отца; путешествие, отсылка людей, наш переезд из Благодатска сюда ввели меня в непредвиденные расходы, так что я нахожусь в затруднительном положении» [538]538
Там же. С. 47.
[Закрыть] .
Иными словами, тогда вышло форменное издевательство: за целый годбогатая родня не прислала в Сибирь ни гроша (Мария Николаевна получила от матери своего мужа лишь отступное – «обоз» с провизией). В ближайшие годы подобные махинации «милой матушки» не раз и не два повторились, и принужденная к дипломатичности Мария Волконская даже имела серьезные столкновения со своим отцом, который, по ее мнению, слишком резко реагировал на нарушение имущественных прав дочери.
«В Чите наша жизнь стала сноснее; дамы видались между собою во время прогулок в окрестностях деревни; мужчины вновь сошлись со своими старыми друзьями», – вспоминала Мария Николаевна [539]539
МНВ. С. 76.
[Закрыть] . А накануне наступления нового года, именно 27 декабря, она писала золовке: «Наша жизнь так тиха и однообразна: мы видимся с нашими мужьями два раза в неделю по три часа, нам разрешено посылать им обед; часто лязг их цепей призывает нас к окну, откуда мы с горькой радостью смотрим, как они идут на работу; они работают пять часов в день в два приема, но работа их не чрезмерна и благотворна для них, потому что это всё-таки движение» [540]540
Русские пропилеи. С. 55.
[Закрыть] .
За щадящий режим и прочие, подчас значительные, послабления декабристы были обязаны коменданту Лепарскому. «Всё, что от него зависело к облегчению нашему, часто и к удовольствию, – всё было им допущено, всё позволено», – подчеркивал впоследствии не слишком сентиментальный Николай Бестужев [541]541
Бестужев H. A.Статьи и письма. М.; Л., 1933. С. 260–261.
[Закрыть] .
В мемуарах Марии Волконской есть довольно едкие строки касательно труда государственных преступников в Читинском остроге: «Наши ходили на работу, но так как в окрестностях не было никаких рудников, – настолько плохо было осведомлено наше правительство о топографии России, предполагая, что они есть во всей Сибири, – то комендант придумал для них другие работы: он заставлял их чистить казенные хлевы и конюшни, давно заброшенные, как конюшни Авгиевы мифологических времен. Так было еще зимой, задолго до нашего приезда, а когда настало лето, они должны были мести улицы. <…> Когда улицы были приведены в порядок, комендант придумал для работ ручные мельницы; заключенные должны были смолоть определенное количество муки в день; эта работа, налагаемая, как наказание, в монастырях, вполне отвечала монастырскому образу их жизни» [542]542
МНВ. С. 70.
[Закрыть] .
Кроме этого, декабристы иногда кололи лед на реке или засыпали большой песчаный овраг на краю селения – так называемую Чертову могилу. Случалось, тюремным офицерам приходилось проситьгосударственных преступников покинуть каземат для отработки дневного задания. Довольно часто они, будучи не в духе от дурной погоды и не желая поупражняться «для моциона», на глазах конвоиров нанимали (платя по 10 копеек с человека) потрудиться за себя местных жителей. И пока простолюдины орудовали лопатами, выполняя в дождь намеченный начальством для заключенных «урок», последние предавались беседам (вот где особенно котировался петербургский табак!) под расположенным неподалеку от оврага навесом [543]543
Завалишин Д.Воспоминания. М., 2003. С. 339.
[Закрыть] .
Под стать работе было в Чите и жилище политических заключенных. «Оно заключало в себе две половины, разделенные между собою теплыми сенями или широким коридором, – писал Н. В. Басаргин про Большой каземат. – Каждая половина состояла из двух больших комнат, не имевших между собою сообщения. Вход в каждую из них был из коридора. В каждой комнате помещались от 15 до 20 человек довольно свободно. У каждого из нас была особая кровать и подле ночной столик. Посередине оставалось достаточно места для большого стола и для скамеек вокруг него. За этим столом мы обедали, пили чай и занимались. В одном из прежних казематов наших оставлено было человек 15, а другой назначен был для лазарета, на случай болезни кого-либо из нас. Туда водили также на свидание мужей с их супругами» [544]544
Басаргин.С. 122–123.
[Закрыть] .
Подобие братства между членами тайных обществ на каторге вроде бы сохранилось, но равенства уже не было. Происхождение и состояние осужденных довольно скоро вновь заимели цену. Описание установившихся между декабристами в Читинском остроге отношений находим у откровенного Д. И. Завалишина: «По какому-то странному случаю самую большую горницу, где жил я, заняли люди и по характеру, и по положению самые независимые. Она поэтому и получила название Великого Новгорода; другую небольшую горницу на той же половине заняли люди, к нам подходившие по характеру и всегда стоявшие с нами заодно; поэтому эту горницу назвали Псковом. На другой половине ту горницу, которая была меньше, заняли люди богатые и с барскими замашками; эта горница получила название Москвы и барской; наконец, последнюю горницу прозвали Вологда, или мужичье, а иногда звали и холопскою, потому что многие из живущих в ней, почти все из армейских офицеров и разночинцев, были на послугах у Москвы и служили Москве орудием против наших комнат» [545]545
Завалишин Д.Воспоминания. М., 2003. С. 335.
[Закрыть] .
Бывший князь и генерал Сергей Григорьевич Волконский, само собой разумеется, принадлежал к «московской» партии толстосумов.
При такой необременительной работе и при сносных условиях содержания он вскоре пошел на поправку, и его самочувствие, как отмечала Мария, было стабильно и «довольно хорошо» [546]546
Русские пропилеи. С. 51 (письмо к С. Г. Волконской от 20 декабря 1827 г.). В другом письме к свекрови, от 6 ноября 1827 г., Мария Николаевна писала, что на здоровье мужа «не может жаловаться: оно довольно хорошо, несмотря на суровую погоду» (там же. С. 44).
[Закрыть] . Сергей Волконский казался жене «образцом покорности и твердости» [547]547
Там же. С. 54 (письмо к С. Г. Волконской от 27 декабря 1827 г.).
[Закрыть] .
Судя по письмам 1827 года, в те месяцы княгиня гораздо больше волновалась за здоровье и «физическое развитие» «милого Николиньки»; она лишалась сна при всяком известии о болезнях сына и входила в малейшие подробности его скорбного листа: «Мысль о рахите изводила меня; мое воображение, легко предающееся тревоге, рисовало мне дело в самом мрачном свете» [548]548
Там же. С. 44 (письмо к А. Н. Волконской от 6 ноября 1827 г.).
[Закрыть] . «Вот уже больше года, как я оставила Николиньку; навсегда ли он лишен благословения своего отца? Господи, если бы я могла жить с ними обоими в каком бы то ни было месте Сибири!» – восклицала она в конце декабря [549]549
Там же. С. 55 (письмо к С. Г. Волконской от 27 декабря 1827 г.).
[Закрыть] .
Мария Волконская тогда по-прежнему настаивала, что она совсем не « бедная» («это слово вовсе не подходит ко мне») и «совершенно счастлива, находясь подле Сергея» [550]550
Там же. С. 54. Выделено в подлиннике.
[Закрыть] . Вместе с тем временами ее одолевали дурные предчувствия: уж больно гладко началась их читинская жизнь и непривычно легки были «нынешние невзгоды». Такне может продолжаться долго, ейна роду написано иное – и потому княгиня с трепетом думала о страданиях грядущих, «о тех, какие готовит нам долгая, страшная будущность» [551]551
Там же. С. 49 (письмо к А. Н. Волконской от 19 ноября 1827 г.).
[Закрыть] .
Она не знала: «страшная будущность» уже стояла «при дверех».
«М. Н. Волконская, молодая, стройная, более высокого, чем среднего, роста, брюнетка с горящими глазами, с полусмуглым лицом, с немного вздернутым носом, с гордою, но плавною походкою, получила у нас прозванье „la fille du Gange“, девы Ганга; она никогда не выказывала грусти, была любезна с товарищами мужа, но горда и взыскательна с комендантом и начальником острога» [552]552
Розен А. Е.Записки декабриста. Иркутск, 1984. С. 230.
[Закрыть] .
Такой запомнилась Мария читинским декабристам – такой она и встретила свалившиеся на нее новые беды.
«В Чите я получила известие о смерти моего бедного Николая, моего первенца, оставленного мною в Петербурге», – скупо зафиксировано в воспоминаниях княгини [553]553
МНВ. С. 84.
[Закрыть] . Родственники (то есть Волконские) окружили ребенка множеством нянек, русских и иноземных, однако так и не сумели уберечь малютку: их «ласки и заботы оказались бессильны против силы судьбы» [554]554
О декабристах. С. 39.
[Закрыть] . Двухлетний Николинька скончался 17 января 1828 года. Гранитный саркофажец князя Николая Волконского был предан земле в Александро-Невской лавре, у южной стены Лазаревского кладбища [555]555
Пирютко Ю. М.Кладбища Александро-Невской лавры // Исторические кладбища Петербурга. СПб., 1993. С. 141. Впоследствии родственники забыли о Н. С. Волконском, и его могила была утрачена. «Мы знаем, что он похоронен в Александро-Невской лавре, – сокрушался князь С. М. Волконский в начале XX века, – но могилы его нам не удалось разыскать» (О декабристах. С. 39). Захоронение нашли только в начале 1950-х гг.: «Небольшой гранитный саркофаг был обнаружен повалившимся набок, глубоко ушедшим в землю. Когда его откопали, оказалось, что на гробнице не было ни имени, ни годов жизни похороненного; на камне был высечен один лишь текст пушкинской эпитафии, без подписи» (Цявловская.С. 55).
[Закрыть] . На надгробии выбили пушкинскую эпитафию (о ней мы расскажем особо).
Мария Волконская получила весть из Петербурга, видимо, в марте месяце. Даже спустя год после этого она еще не пришла в себя от потрясения. «Третьего дня была у меня страшная годовщина, – писала Мария свекрови, А. Н. Волконской, 19 января 1829 года. – Да будет воля Божья. Так как в этот день у меня не было свидания, то Сергей не видел моего настроения, и я в первый раз за всё время была рада не быть с ним; мы только стесняли бы друг друга» [556]556
Русские пропилеи. С. 61.
[Закрыть] . Сестре же, Елене Раевской, княгиня призналась: «Мне кажется, я чувствую потерю моего сына с каждым днем всё сильнее…» [557]557
Звенья. С. 66 (письмо к Ел. Н. Раевской от 6 января 1829 г.).
[Закрыть] Когда же родственники переслали ей в Читу некоторые вещи Николиньки, то Мария, обнаружив среди них шерстяное вязаное одеяльце, приспособила его для себя в качестве шали, которую – в память о сыне – носила зимой «постоянно» [558]558
Русские пропилеи. С. 63 (письмо к А. Н. Волконской от 8 февраля 1829 г.).
[Закрыть] .
Вероятно, тогда же, весной (или в самом начале лета) 1828 года, Николай Бестужев сделал известный (хотя и не слишком мастерский [559]559
Исследователь художественного наследия декабриста пишет по этому поводу: «Несмотря на то что художник, вероятно, уловил сходство, выражение лица Волконской несколько безжизненно. Цвет в акварели глухой, тяжелый. Не удалось Бестужеву и правильно передать перспективу – вот почему изображение получилось плоскостным» (Зильберштейн.С. 154).
[Закрыть] ) портрет Марии Волконской. Внук княгини, пораженный «мечтательной прелестью» акварели, так описал работу художника-декабриста: «Облокотившись на стол с красной скатертью, сидит она (М. Н. Волконская. – М. Ф.)у раскрытого окна, в черном платье, подперев щеку рукой; широкие у плеч рукава, большой на плечах белый батистовый с прошивками воротник, волосы, как во времена Евгения Онегина [560]560
По всей видимости, князь С. М. Волконский не учел, что онегинские «времена» тогда были не прошлым, а настоящим: в 1828 году Пушкин еще не завершил работу над романом.
[Закрыть], собраны на маковке, а над ушами спадают локонами. В окно виден высокий мачтовый тын, около тына полосатая будка и рядом с ней – с ружьем, в кивере, часовой; за тыном крыша острога, Читинского острога. За спиной княгини, на стене, висит портрет отца ее в генеральском сюртуке <…>… Я не могу передать впечатления великой печали, которая дышит в этой маленькой картинке. Но всякий раз, когда я смотрел на нее, мне слышались слова одного ее письма из Читы: „Во всей окружающей природе одно только мне родное – трава на могиле моего ребенка“» [561]561
О декабристах. С. 64–65.
[Закрыть] .
«Великая печаль» матери, только что потерявшей своего единственного ребенка, действительно запечатлена на бестужевской акварели. О страданиях Марии Волконской свидетельствуют и ее платье траурного цвета, и грустные, потухшие глаза, и темные (очевидно, от слез и бессонницы) круги под этими некогда чудесными очами. Перед нами – словно теньбылой, несгибаемой Марии.
Но нельзя не заметить в этом женском портрете и другое, очень показательное.
Как ни огромно было внезапно нахлынувшее горе, оно Волконскую не опростило, не раздавило. Мария не махнула на себя рукой – она, как и в России, очень внимательно следила за своей внешностью. Может быть, до Читинского острога и не доходили модные журналы с красочными картинками – Волконская успешно обходилась без них. Всмотритесь в акварель Бестужева: платье дамы хоть и строго, скромно, но все же по-аристократически элегантно, а двойной кружевной, тончайшей выделки, воротник ее одежды мог бы вызвать завистливые пересуды и столичных модниц. Шерстяная шаль с изящным восточным узором подобрана с большим вкусом и гармонично сочетается с платьем. Тщательная же прическа Марии, с мудреными буклями и локонами, отнявшая не один час времени, вполне приличествует для петербургского раута или светского бала.
Да, она не сделала себе никаких скидок ни на туземные условия, ни на трагические жизненные обстоятельства – и в сибирской глуши, числясь по бумагам женой государственного преступника, терпя унижения, осталась княгиней Волконской.
С достоинством, подобающим настоящей княгине, она восприняла и «великую новость» 1828 года: 1 августа в Читу прибыл фельдъегерь с повелением «снять с заключенных кандалы» [562]562
В мемуарах нашей героини это событие ошибочно отнесено к 1829 г. (МНВ. С. 84).
[Закрыть] . Комендант Лепарский поспешил исполнить высочайшую волю – и, исполнив, тотчас отослал соответствующий рапорт (№ 429 от 4 августа) военному министру графу А. И. Чернышеву [563]563
Михайлова М. С.Свод данных о декабристах (1826–1856). Красноярск, 1989. С. 55.
[Закрыть] .
Примерно в то же время узникам было сделано и другое послабление режима: им разрешили видеться с женами на дому, куда заключенные препровождались под конвоем. «Во время свидания Сергей клал по две бутылки <вина> в карманы и уносил с собою, – вспоминала М. Н. Волконская, – так как у меня их было всего пятьдесят, то перенесены они были скоро» [564]564
МНВ. С. 76.
[Закрыть] .
«После смерти сына оборвалась та нить, которая больше всего связывала М<арию> Н<иколаевну> с Россией, – пишет О. И. Попова, – и она стала добиваться разрешения переселиться к мужу в тюрьму, умоляя хлопотать об этом и отца, и мать мужа» [565]565
Звенья. С. 67.
[Закрыть] .
Тюрьма представлялась княгине неким отдаленным подобием монастыря: там, за высоким частоколом, в спасительной камере-келье, с супругом и молитвой она смогла бы хоть как-то отрешиться от тягостной читинской суеты. Переход из обывательской избы в каземат на какое-то время стал целью, смыслом жизни Волконской. При этом Мария искренно надеялась, что старый генерал Раевский существенно – а как же иначе? – поможет ей получить высочайшее соизволение.
Однако старик не поддержал усилий дочери и не стал ходатаем по ее делу. (Раевский явно не желал способствовать дальнейшему сближению Марии с мужем и полагал, что она еще может вернуться домой.) Княгиня решила повторить свои мольбы. «Дорогой папа́, – писала она 21 января 1829 года, – я с вами поделилась тотчас же, как только узнала о смерти сына, мыслью о своем твердом решении разделить заключение Сергея и уведомила вас о шагах, которые я просила мою belle-mère предпринять в этом отношении. <…> Меня уверяют, дорогой папа́, что для меня необходимо, чтобы вы поддержали ее просьбы вашими; я слишком хорошо знаю вашу нежность ко мне и не должна была бы сомневаться ни на одно мгновение в рвении, с которым вы взялись бы защищать дело, которое обеспечивает мой покой здесь, на земле. Дорогой папа́, отказ был бы для меня приговором таким ужасным, что я не осмеливаюсь думать о нем. Не скрою от вас, что я не могу больше переносить жизнь, которую я веду; справьтесь о том, какое впечатление произвела на меня смерть моего единственного ребенка. Я замкнулась в самой себе, я не в состоянии, как прежде, видеть своих подруг, и у меня бывают такие минуты упадка духа, когда я не знаю, что будет со мною дальше. Один вид Сергея может меня успокоить; я могла бы быть счастливой и спокойной только возле него. Дорогой папа́, если это письмо найдет вас в Петербурге, не медлите, я вас заклинаю, хлопотать об этом; если вы у Катерины [566]566
Имеется в виду ее сестра E. Н. Орлова.
[Закрыть], – отправьте ваше прошение, во имя неба, возможно скорее…» [567]567
Там же. С. 67–68.
[Закрыть]
В другом письме к отцу она писала: «…Я ослабла, нравственно в особенности, мне также нужны заботы и спокойствие – где же я могу их найти, как не около Сергея» [568]568
Там же. С. 68 (письмо от 15 февраля 1829 г.).
[Закрыть] .
Заодно княгиня пробовала воздействовать на Николая Николаевича через сестер. (К брату Николаю обращаться было бесполезно: тот не собирался прощать обманувшего Раевских С. Г. Волконского, порицал действия Марии и посему не писал в Сибирь в течение нескольких лет.) Так, Елену Раевскую она упрашивала: «Во имя твоей дружбы к нему (Сергею Волконскому. – М. Ф.),во имя моего покоя, умоляй папа не запаздывать ни на один день отправкой своего прошения» [569]569
Там же (письмо от 23 февраля 1829 г.).
[Закрыть] .
Подключив же к уговорам батюшки E. Н. Орлову, Мария получила от генерала Раевского следующий ответ: «Мое дорогое дитя, после письма, которое я только что получил от Катеньки, – я вижу, что ты плохо поняла мое последнее письмо по поводу твоего соединенья с мужем. Не зная ни места острога, ни условий – я не позволяю себе даже высказываться об этом; действуй, как подскажет тебе разум и сердце, но я не буду участвовать в этом деле» [570]570
Там же (письмо от 23 февраля 1829 г.).
[Закрыть] .
Мрачное, угнетенное настроение не покидало Марию Волконскую, которая «чувствовала себя плохо, в особенности душевно». «Вот мы и в новом году; для тех, кто ничего не ждет от времени, – это печальный праздник, – писала она свекрови 6 января 1829 года. – Наша участь не может измениться…» [571]571
Русские пропилеи. С. 57.
[Закрыть]
Тот же мотив безысходности звучал в других тогдашних письмах княгини. Сестре Софье Раевской она признавалась: «Когда я начинаю думать о вас всех – я совершенно забываюсь и провожу целые часы, ничего не делая. Как была права моя добрая матушка, балуя меня, – я часто вспоминаю об этом теперь и с таким удовольствием, хотя эти воспоминания не всегда в мою пользу. Я нисколько себя не щажу, поверь мне. Ты примешь, быть может, мои слова за поэтические прикрасы; если ты не подумаешь – то это сделают другие, потому что нельзя понять положение, в котором я нахожусь, не побывав на моем месте. Ты отвлекаешься каждую минуту от прошлого и думаешь о будущем, для меня же – все кончено» [572]572
Звенья. С. 71 (письмо от 9 марта 1829 г.).
[Закрыть] . Схожие мысли есть и в другом ее послании – к княгине А. Н. Волконской: «Вы желаете нам счастия в будущем, но судьба наша не изменится и не может измениться; я не обманываю себя на этот счет» [573]573
Русские пропилеи. С. 73 (письмо от 5 июля 1829 г.).
[Закрыть] .
Правда, порою (увы, ненадолго) княгиню отвлекало и выручало пение. «…Зинаида <Волконская> высылает мне ноты. На меня нападает иногда страсть к музыке, – сообщала она С. Н. Раевской, – и я пою тогда от корки до корки без аккомпанемента» [574]574
Звенья. С. 71 (письмо от 23 февраля 1829 г.).
[Закрыть] . Ее боль (как и по дороге в Сибирь) на какое-то время притуплялась – чтобы вскоре заявить о себе с новой, не меньшей, силой.
Судьба была предуказана – но кое-что измениться в ее существовании все-таки могло: Мария не оставляла мысли разделить тюремное заключение мужа. Так и не получив поддержки от отца, она почти в каждом письме, настойчиво и коленопреклоненно, просила свекровь добиться данной милости у императора Николая Павловича. Вот фрагменты ее посланий начала 1829 года:
«Милая матушка, ходатайствуйте у Е<го> В<еличества> императора об этой милости для меня; вымолите мне эту единственную льготу, которой я считаю себя вправе просить, и я стану благословлять тех, кто мне ее дарует, и мою участь. Помогите мне соединиться с Сергеем, и этот год, столь печальный по воспоминаниям и по моим предчувствиям, будет для меня годом счастия» (6 января).
«Милая матушка, когда же вы дадите мне благоприятный ответ относительно той милости, которой я прошу уже год. Я вверяю вам мою судьбу, испросите для меня то единое, что может обеспечить мне покой на земле, добейтесь того, чтобы я была заключена вместе с Сергеем, – и я забуду все мои горести» (19 января).
«Я надеюсь на справедливость Е<го> В<еличества> императора, надеюсь прежде всего на любовь моей милой матушки. Я уверена, что вы приложите все усилия, чтобы обеспечить мое счастье на земле» (8 февраля).
«Милая матушка, отвечая на мое письмо от 6 января, вы ничего не говорите о моей настоятельной просьбе насчет моего соединения с Сергеем. Это молчание приводит меня в отчаянье; милая матушка, сжальтесь над нами» (13 апреля).
«Не могу скрыть от вас, что ваши уклончивые ответы о том, что составляет единственный предмет моих просьб, крайне угнетают меня. Вы столько раз доказали мне свою заботливость, что я не могу подозревать, будто вы не желаете предстательствовать за меня, но, милая матушка, другие на моих глазах имеют счастье изо дня в день ухаживать за своими мужьями, а я всё еще жду, всё еще терзаюсь неизвестностью. Прошу вас, милая матушка, отвечайте мне, и просите Бога, чтобы Он дал мне силы переносить мое нынешнее положение, потому что соединение с Сергеем вольет в меня новую жизнь» (17 мая) [575]575
Русские пропилеи. С. 57, 61, 63, 70, 72. Ранее прочих жен декабристов разрешение на «неразлучное соединение с мужем своим» получила А. Г. Муравьева (Щеголев-2.С. 193). На нее-то, очевидно, и намекала М. Н. Волконская в письме к свекрови от 17 мая 1829 г.
[Закрыть] .
В эти месяцы регулярных эпистолярных «челобитий» Мария Волконская теснее чем когда бы то ни было сошлась со своей свекровью (а та довольно умело пользовалась зависимостью жены сына и исподволь старалась обратить Марию в «свою веру»). Это сближение дало повод ее отцу, Николаю Николаевичу, с обидой сообщить H. Н. Раевскому-младшему: «Машенька здорова, влюблена в своего мужа, видит и рассуждает по мнению Волконских, и Раевского уже ничего не имеет…» [576]576
АР. Т. 1. СПб., 1908. С. 447 (письмо из Милятина от 3 апреля 1829 г.).
[Закрыть]
Старый генерал вновь ошибся: его ненаглядная Машенька, как и перед отъездом в Сибирь, вполне трезво оценивала Волконских и их родственные чувства и поступки. В тогдашнем ее письме к сестре, Елене Раевской, есть замечательная, все ставящая на свои места фраза. «Если я умру, – делилась сокровенным княгиня, – что станет с Сергеем, у которого нет никого на свете, кто интересовался бы им?» [577]577
Звенья. C. 66 (письмо от 6 января 1829 г.).
[Закрыть] Так что она и в Читинском остроге хранила «раевскость» и, переписываясь со свекровью, не сомневалась, что мать ее мужа и прочие Волконские только слывутзаботливой родней.
![Книга Писательницы пушкинской поры [историко-литературные очерки] автора Михаил Файнштейн](http://itexts.net/files/books/110/oblozhka-knigi-pisatelnicy-pushkinskoy-pory-istoriko-literaturnye-ocherki-195320.jpg)
