Текст книги "Литературное Зауралье"

Автор книги: Михаил Янко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Горьковской простотой и жизненной правдой веет от повести Б. А. Тимофеева «Чаша скорбная». Он писал ее в разгар мировой войны. На сохранившейся рукописи сделана рукой автора пометка: «15—21 октября 1915 г., 10 октября – 15 декабря 1916 г.».

В письме из Екатеринбурга от 20 октября 1916 г. к организатору дореволюционных большевистских изданий Ангарскому Тимофеев писал: «Два с лишним года провел я на войне, теперь приехал на отдых. Думаю до рождества побездельничать (вернее, заняться другим делом, не военным). Пишу целый агромадный роман из военной жизни! Рад, что за все два года воздержался и не написал ни одного военного рассказа! Ну, а теперь надо «очиститься» от всего, что повидал, а то больно тяжко в себе все носить»^[81].

Отношение к войне у русских писателей не было одинаковым. Одни стыдливо прятались от ее ужасов, уходили от общественных вопросов в мир душевных переживаний. В журналах десятками печатались «ура-патриотические», насквозь фальшивые военные рассказы, оправдывавшие ненавистную народу военную политику царизма. Но вместе с этим в литературе и искусстве был другой взгляд на войну.

В 1914 г. скульптор И. Д. Иванов-Шадр работает над монументальным «Памятником мировому страданию», в котором он изображает человечество, идущее сквозь муки и горе, страдания и слезы к светлому счастью. В 1915—1916 гг. В. Маяковский создает свою поэму «Война и мир», предрекавшую революционное освобождение отчизны от цепей рабства и деспотизма.

Повесть Тимофеева относится именно к этому направлению. В ней изображены события первых лет мировой войны в тылу и на фронте.

«Ранним июльским утром прискакавший в село Боровское стражник вручил старосте пакет. Вскоре забегали десятские, созывая народ.

– Эй, которые чередные! Война герману объявлена. Чтоб сейчас в волость…».

Так пришло в зауральскую деревню неожиданное и страшное известие о войне.

Из дому Шибановых уходит на фронт младший сын Федор, оставляя четверых малолетних детей и жену Матрену «в тягости». Старая мать заговаривает его «от стрелы летучия и от всякого железа кованого и некованого…».

Стонал берег от бабьего плача, когда солдат отправляли в город. Задыхаясь, бежали солдатки за удалявшимся пароходом и «истомленные, падали прямо в песок и рыли его скрюченными пальцами».

Из маленького провинциального городка уезжают подпоручик Чубаров, кандидат прав Погожев. Один – на фронт, другой – в военное училище. Чубаров настроен восторженно, он готов «отдать всего себя родине» и уверен, что людей, сильных духом, какими он представляет своих соотечественников, «не расстрелять никакими пушками».

Как необходимость, с которой надо мириться, воспринимает войну Погожев. Война, по его словам, «словно состарила людей», они живут теперь только воспоминаниями и рассказами о прошлом.

В бесхитростных письмах Шибанова к жене скупыми словами рисуются тяготы фронтовых дней: «Жизнь моя сейчас очинно подошла плохая».

Уходят разведчики в немецкий тыл и погибают в рукопашной схватке.

Умирает в госпитале тяжелораненый солдат. Плачет над ним веселая хохотушка, милая сестра Степочка: «За что убили? Господи, за что?».

На руках у санитара Хрусталева истекает кровью солдат, которого он пытается доставить в госпиталь, а самого Хрусталева находят утром с отмороженными ногами.

Умирающий офицер Старцев лежит на солнцепеке в окружении трупов. И резким контрастом бессмысленной смерти человека выступает ликующая весенняя природа: «Буйно пробивалась молодая сочная трава. Цветы нежили в себе вешнее тепло и готовились к обильному осеннему посеву. Майские жуки, безумные от радости, носились друг за другом и пьянели от любви. И только, как лоскуты защитного цвета, виднелись среди зелени недвижные, изуродованные трупы…».

Пытается застрелиться, а потом сходит с ума скромный, застенчивый офицер Лукин. «Жизнь под вечной угрозой недостойна человека…», – пишет он в предсмертной записке.

Нет в повести развевающихся знамен, нет бравирующих храбростью солдат и офицеров. Ставшее привычным чувство напряженности и страха, присущее людям, которых постоянно подстерегает опасность, томит всех. Характерна в этом отношении сцена отступления батальона. «Шли по лесной тропинке. Царапали и били по лицу колючие лапы деревьев. Было темно, и приходилось держать цепь по хрусту шагов соседа. Серебристо звучал невидимый ручей, светились под ногами гнилушки. Нога вязла в мокром мхе. Шарахались ночные птицы и заставляли вздрагивать».

Методически, одна за другой, следуют атаки немцев на русские окопы. Рвутся снаряды, уродуя и убивая людей. Вот снаряд попадает в толпу солдат. «Медленно, точно раки в корзине, выползали живые из-под окровавленной кучи изуродованных, изорванных тел. Выставлялась чья-то беспокойно колотящаяся о землю голова, но вместо лица краснело пятно, и рот, захлебываясь и расплескивая кровь, выл страшным животным воем».

Таковы будни фронта, на фоне которых раскрываются характеры основных героев книги.

Чубаров ехал на фронт в восторженном состоянии, с верой в скорую победу, с огромной жаждой жизни. Но война и жизнь – враги. Жизнелюб Чубаров, человек без больших внутренних запросов, постепенно становится противником войны. Ему хочется жить, «жадно смотреть на все», а война может в любую минуту отнять у него эту возможность. Не поднимаясь до осознания социальных причин войны, он всеми чувствами здорового человека теперь осуждает ее. «Я любить хочу, и будь она проклята, война!» – восклицает он.

Иной склад характера у Погожева. Это – сложная, нервная натура, живо реагирующая на окружающие явления. Первая встреча с ранеными потрясла его, он подавлен событиями войны, но понять причины, верно объяснить ее смысл не может. В результате долгих размышлений Погожев приходит к мысли, что война – неизбежное зло, которое надо перенести, чтобы стать выше и чище. Он признается: «Война сбросила с меня все украшения, все отобрала».

После тяжелой контузии возвращается он в родную семью, пугая домашних своим видом: «Перед ними стоял на дрожащих ногах желтый, возбужденный человек с дергающейся головой и странно прыгающими губами».

Разбит физически Погожев, но не угасла его вера в жизнь и людей. Обращаясь к сестре, он говорит: «Верочка, сестра моя, с тобою вместе мы пойдем навстречу новой жизни. С тобою вместе мы увидим всечеловеческую безмерную любовь».

В этих словах, выражающих горячую веру в обновление мира, раскрывается основной смысл повести, звавшей к новой жизни, освобожденной от социальных бедствий.

На фоне безграничных страданий простых людей даны образы тех, кто использовал войну в своих интересах, наживался на народных бедствиях.

Разглагольствованиями о патриотическом долге и организацией благотворительных маскарадов ограничивают свое участие в войне председатель земской управы, казначей и другие городские воротилы. Их пышные, неискренние фразы о «жертвах» напоминают игру в войну. Интересна в этом отношении сцена в доме казначея, где собралось «избранное» общество. Ратуя за устройство благотворительного спектакля и лотереи, казначейша восклицает: «Будем страдать, будем шить белье, щипать… как ее… ну, эту… Пушечка, да скажи же, что это на войну щиплют? – обратилась она к вошедшему мужу».

Ярко показан купец Карнаухов. Для него война – источник обогащения и наживы. С первых же дней он много говорит о «долге», о защите родины от врага, а сам энергично скупает землю, предполагая, что через полгода цена на нее поднимется. Когда поползли «слухи о забастовках, о грядущей революции», он истошно кричит: «Престол-отечество в опасности!». И в то же время наживается на перепродаже хлеба, масла, скота, не брезгуя и уголовными махинациями.

Произведение не дает ответа на вопрос, кто же изменит жизнь. Очевидно, это не те люди, которые выступают в качестве главных героев книги. Но вся повесть дышит нарастающим народным протестом против тех, кто подготовил войну и наживался за счет народных лишений.

Не все удовлетворяет в этом произведении. Оно несколько растянуто, встречаются эпизоды, внутренне не связанные с ее идейным содержанием (получение письма унтер-офицером Дрючком от любовницы Поли). Бледны многие женские образы, например, жены Чубарова Ольги Петровны. Но повесть сильна своим гуманизмом, жизненной достоверностью, правдивым изображением страданий народа и тех настроений, которые были характерны для части русского общества в предреволюционные годы.

Произведения Б. А. Тимофеева отличаются светлой любовью к людям. Писатель не стремился найти и подчеркнуть в человеке плохое. Он изображал людей в их силе и слабости, часто отмечал положительные задатки, которые требовали совершенствования и развития. Лиризм в изображении героев – характерная черта стиля Тимофеева. В его повестях и рассказах нет назидательной прямолинейности. Они многогранны, как изображенная в них жизнь.

С горьковской требовательностью относился Тимофеев к своим произведениям. Писал он быстро, но затем тщательно правил написанное, добиваясь краткости, ясности, эмоционального звучания каждой фразы. Сохранившиеся рукописи дают представление о работе писателя.

Б. А. Тимофеев написал около двух десятков рассказов и повестей, часть из которых была опубликована в различных изданиях. В 1919 г. должны были выйти две книги его произведений, однако гражданская война помешала их изданию.

Не все равноценно в творческом наследстве Б. А. Тимофеева, но лучшее из созданного писателем-гуманистом заслуживает внимания современного читателя.

* * *

Литература дореволюционного Зауралья не исчерпывает себя на этом. И менее известные писатели и поэты также внесли свой скромный вклад в литературную жизнь края. К их числу следует отнести А. Комогорова, Л. Коровину, А. Филиппова, Н. Аркадьину, Ф. Рябова, М. Пахаря, сотрудничавших в местных изданиях «Курганский вестник», «Народная газета», «Юг Тобола» и других.

ЧАСТЬ II

Литературное Зауралье советского времени

После Великого Октября в стране возникла новая литература, кровно связанная с народом, с задачами перестройки жизни на началах социализма и коммунизма. Революция вызвала приток новых, свежих сил в литературу, дала могучий размах народному творчеству, пробудила к жизни немало талантов. Отеческая забота Коммунистической партии об идейно-художественном росте литературы, о том, чтобы она удовлетворяла постоянно растущие требования и духовные запросы народа, обеспечивает ее непрерывное движение вперед. Социалистический реализм, позволяющий правдиво и многосторонне изображать жизнь в ее революционном развитии, стал основным творческим методом советской литературы.

Талантливые люди из рабочих и крестьян уже в первые годы Советской власти группируются вокруг городских и уездных газет, на страницах которых печатаются их очерки, фельетоны, рассказы.

Немало сделал по организации первых советских газет на Урале и в Зауралье В. Я. Кобелев (1895—1926), писавший под псевдонимом Яков Кряж. С 1923 года и до конца дней своих он, будучи редактором шадринской окружной газеты «Рабоче-крестьянская правда», заботливо собирал вокруг нее молодые писательские силы. Его перу принадлежит много фельетонов, рассказов, повесть «Порыв к звездам». В произведениях Якова Кряжа отражена жизнь зауральской деревни середины 20-х гг. с ее стремительным ростом и развитием новых отношений.

Вместе с литературой всей страны развивается и литературное движение в Зауралье, охватывая все уголки нашего края, выявляя немало свежих писательских имен.

Особенно заметен рост писательских сил Курганской области в послевоенный период и, в частности, в последние годы. Так, если в 1954 году в области насчитывалось около 30 человек, активно выступающих в литературе, то в 1959 году число их возросло до 60. Причем только членов литературного объединения при редакции областной газеты «Советское Зауралье» теперь 24 человека. Литературные группы созданы при редакциях ряда городских и районных газет (Шадринск, Куртамыш, Далматово, Мишкино, Петухово, Белозерка, Щучье). Более ста человек пробуют свои силы на литературном поприще. За последние пять лет издательство газеты «Советское Зауралье» выпустило в свет 16 книг местных писателей и поэтов тиражом 260 тысяч экземпляров. Вышло четыре номера сборника «На земле курганской», в которых представлены повести, рассказы, очерки и стихи местных писателей. Чаще стали появляться в областной газете литературные страницы. Молодежная газета «Молодой ленинец» охотно предоставляет свои страницы начинающим писателям, поэтам, очеркистам. Городские и районные газеты нередко печатают очерки, фельетоны, стихи местных литераторов.

К 40-й годовщине Октября вышел специальный номер газеты «Литературный Курган», в котором представлено 29 писателей и поэтов. Этот рост молодых писательских сил симптоматичен, он является свидетельством больших возможностей, которыми обладает литература Зауралья, идейно и духовно связанная с литературой всей страны.

В. В. ИВАНОВ

В Кургане началась литературная деятельность известного советского писателя Всеволода Вячеславовича Иванова.

В. В. Иванов родился в 1895 г. в поселке Лебяжьем, Павлодарского края, Семипалатинской области, в семье сельского учителя. Мальчик окончил только сельскую школу, год проучился в низшем сельскохозяйственном училище, а с четырнадцати лет начались его хождения «по Руси» в поисках заработка.

После многолетних скитаний по Сибири и Уралу Вс. Иванов в начале 1915 г. пришел пешком из Челябинска в Курган и устроился наборщиком в типографию газеты «Курганский вестник». «Перед тем как остановиться в Кургане, – вспоминал Вс. Иванов, – мне довелось довольно долго странствовать по Сибири. Жил я и в поле, жил в ночлежных домах, в ярмарочных балаганах, в трущобах Омска, Екатеринбурга, Челябинска»^[82].

Типография Кочешева, где работал Вс. Иванов, находилась по улице Береговой, в сыром подвале, в маленькие окна которого едва проникал свет. Условия труда были крайне тяжелыми. Грязные, оборванные, усталые наборщики за ничтожную плату целые дни проводили у наборных касс.

Несмотря на каторжные условия труда, Вс. Иванов много читал, особенно увлекаясь произведениями Горького. «Горький тогда для меня был, – отмечает писатель, – один светлый и радостный восторг, бесконечное удивление перед человеком, победителем природы»^[83].

Огромный запас жизненных впечатлений требовал выхода, и юноша решает писать.

В конце 1915 г. в курганском еженедельнике «Народная газета» был напечатан первый рассказ Вс. Иванова «В святую ночь». Вслед за ним были написаны «Сны осени», «Рао», «Золото», «Ненависть», «Северное марево», «Нио», «Хромоногий», «Писатель», «Сын человеческий», «Сны Ермака», «Черт», «Над Ледовитым океаном», «На горе Иык», «Зеленое пламя», «Мысли, как цветы», «Чайник», «Две гранки», «Дед Антон», «Вертельщик Семен», «В зареве пожара» и другие. Рассказы публиковались преимущественно в петропавловских газетах «Степная речь», «Приишимье», частично в курганской «Народной газете».

Горька судьба Антона («Дед Антон»). Отдав сыну все имущество и сделав его купцом, старик был выгнан им из дому. Дальше кухни сын его не пускает, высылая в виде милости заплесневелую краюху.

Зачерствело сердце самодовольного сына-торгаша, равнодушно оно к судьбе старого больного отца. И тот идет от него к бедным и отзывчивым людям, неся в душе горькое чувство обиды на жизнь.

В надежде «на лошаденку деньги промыслить» пришел из деревни Семен Платонов («Вертельщик Семен»). В поисках работы он «совсем обнищал». Но однажды ему повезло: из двух десятков толпившихся у ворот типографии безработных выбрали и поставили вертельщиком его.

Услужлив и трудолюбив Семен, но вместе с тем робок и жалок. Глаза его всегда смотрят «пугливо, трусливо и грустно». С товарищами по работе он как-то не сошелся. Когда от него потребовали поставить магарыч, как это полагается после первой получки, Семен замялся: «Я-то ничо, да шибко деньжонками прослаб…». С этого начались неприятности: на ногу ему «случайно» уронили тяжелую плиту, прищемили в дверях руку, побили в глухом переулке…

В довершение ко всему его выбросили из саней, когда на рождестве он поехал со знакомым вертельщиком в деревню. Семен обморозил руки и ноги. А когда поправился и пришел на работу, оказалось, что он уже не нужен.

«Как же теперь, значит… – мямлил Семен.

Конторщик что-то фыркнул и занялся своим делом».

В рассказе зримо встает прошлая жизнь, с ее равнодушием к судьбе простого человека.

Гневным протестом против бесчеловечных условий жизни звучит рассказ «В зареве пожара».

В полутемной каморке сапожника Лаврентия ютится с тремя детьми солдатка Марья. Страшная нищета и бедность окружают ее. «Как-то особенно сильно бедной и жалкой кажется эта каморка с мокрыми, прокоптелыми стенами, с полуразвалившейся печью и горбатыми досками полатей…».

Тяжелое горе постигло солдатку. Играя, свалился с печки ее младший сын Гринька и умер. Рыдающую мать пытается утешить Лаврентий: терпи, пройдет, забудется горе. Но у изможденной женщины нет уже больше сил терпеть. С болью и гневом она кричит: «Пробили колом сердце – пройдет? Коли мне дышать нечем, коли мне еще на двоих смотреть надо, как они с голоду… Тоже пройдет?.. ».

Значительный интерес представляет рассказ «На Иртыше», написанный в 1916 г. В нем речь идет о босяке Буране, который ненавидит спокойную, сытую жизнь обывателя. Это человек с богатыми задатками. Но бесцельно растрачиваются его большая сила и молодецкая удаль. Рассказ отличается простотой сюжета (поездка на лодке по Иртышу) и яркой музыкальностью языка.

Этот рассказ Вс. Иванов послал в Петербург А. М. Горькому и в октябре 1916 г. получил от него сердечное письмо: «На Иртыше» – славная вещица. Он будет напечатан во 2-м сборнике произведений писателей-пролетариев»^[84]. А. М. Горький нашел у молодого писателя дарование, настойчиво советовал заняться чтением и работой над языком. Он просил писать и присылать ему написанное, обещал читать, критиковать и лучшее печатать.

Впечатление от письма Горького было огромным. Хотелось написать что-то сильное, яркое. С новой энергией принялся Вс. Иванов за работу. В течение двух недель он написал «штук десять рассказов и всю эту огромную кипу отправил сразу Горькому»^[85].

В январе 1917 г. Вс. Иванов получил второе письмо от Горького, в котором он советовал заняться изучением Чехова, Тургенева, Лескова, отмечал слабую грамотность юноши – засоренность языка местными словами. Горький учил его видеть в жизни человеческое, светлое, хотя и покрытое грязью.

Это письмо помогло Вс. Иванову критически взглянуть на свои произведения. «Я понял, – вспоминает он, – что дело не в нарядной и фосфорической славе, а в труде и в искусстве, и что путь к искусству – мучителен, тягуч, крут и сладостен. Я начал учиться»^[86].

Горький и в дальнейшем оставался чутким другом и требовательным наставником молодого писателя. Именно он поддержал будущего автора «Партизанских повестей», «Бронепоезда 14—69», «Пархоменко» и других произведений, вошедших в классический фонд советской художественной литературы. По справедливому замечанию К. Федина, «Всеволод Иванов испытал не только нежную заботу Горького, но и всю меру его требовательности, заставившей добиваться полноты и прочности успеха»^[87].

Первым читателем рассказов Вс. Иванова был поэт-самоучка и его близкий друг Кондратий Кузьмич Худяков, «человек нежной и живой фантазии, дивного упорства и острого таланта»^[88].

С 1916 года Вс. Иванов проявляет себя как журналист. В петропавловских газетах «Степная речь», «Приишимье» систематически публикуются его заметки и статьи из курганской жизни.

Весть о падении самодержавия Вс. Иванов и его товарищи по типографии встретили восторженно. С целью «поддержать революцию» наборщики огромными буквами напечатали текст телеграмм о событиях в Петрограде. Они с огромной радостью читали первый полученный в Кургане номер газеты «Известия». Писатель так вспоминает о тех днях:

«На душе было необычайно легко, и казалось, что все вокруг улыбается, дышит весело, все полно светом и теплом. И долго-долго не покидало меня это бодрое и высокое чувство радости, смелости, уверенности в силе человека, в его правде, в его доблести и стремлении всем душой биться за правду, мир, справедливость»^[89].

Увлекаясь искусством, Вс. Иванов, по его собственному признанию, в то время «плохо был подготовлен к политической деятельности». Однако рабочие типографии сразу же после Февральской революции выдвинули его в Курганский комитет общественной, безопасности, в Совет рабочих и солдатских депутатов и в Государственную думу. Вскоре он был избран делегатом на конференцию рабочих печатного дела Западной Сибири, которая должна была состояться в Омске.

Незадолго до отъезда из Кургана Вс. Иванова по его инициативе была закрыта газета «Курганский вестник», принявшая к тому времени контрреволюционное направление, а типография Кочешева конфискована в пользу государства.

В Курган Вс. Иванов больше не вернулся. В Омске, где он тоже работал наборщиком в типографии, потом вступил в один из отрядов Красной гвардии и в Октябре 1917 г. участвовал в разоружении кадетского корпуса, продолжалась его литературная деятельность. Летом 1919 года вышла первая книжечка его рассказов «Рогульки».

В начале 1921 г. он приехал в Петроград с удостоверением, выданным газетой «Советская Сибирь», в котором было сказано: «Командируется в распоряжение Горького».

И. П. МАЛЮТИН

Я пришел к вам из толщи народной,

Из глуши новгородских лесов.

Жизни светлой, разумной, свободной

Я искал еще с детских годов.

Как хотелось мне света и знанья!

Но кругом все была темнота.

И напрасными были желанья,

Не сбывалася долго мечта…

Так писал поэт-самоучка Иван Петрович Малютин, рассказывая о своих исканиях добра и правды.

И. П. Малютин родился 11 апреля 1873 г. в деревне Пята, Череповецкого уезда, Новгородской губернии, в семье малограмотного крестьянина-сапожника. «С самых ранних лет я превратился в няньку, – вспоминает Иван Петрович, – возился с ребятишками мачехи, которых было четверо. Кроме того, нужно было помогать отцу в сапожной работе. В школу ходить не хватало времени»^[90].

Постигнув грамоту по церковнославянской азбуке, мальчик увлекся книгами. Они рассказывали про иную жизнь, знакомили с добрыми, отзывчивыми людьми. Но читать приходилось лишь по ночам, тайком от мачехи.

«Я смастерил из маленького чернильного пузырька коптилку: согнул из жести трубочку, вставил ватный фитилек, приладил пробку. И как только все в нашей старенькой избушке засыпали, я тихонько пробирался за печку, открывал подпол, осторожно спускался туда.

Там около стены лежали спрятанные от мачехи книги и листочки бумаги. Я зажигал коптилку и располагался на холодной земле. Коптилку ставил на книгу и передвигал ее, как только прочту несколько строк, она освещала не всю страницу, а лишь небольшой кружок…

Медленно двигается чтение, а время незаметно перешагивает за полночь. Холодно, хочется спать, но жаль оторваться от книги. Знаю, что утром надо рано вставать, качать ребенка; буду дремать, будут колотушки…»^[91].

Впоследствии поэт так отозвался о своем детстве:

Теплой ласки, милой сказки

В раннем детстве-малолетстве

Я не знал.

И никто-то надо мною, бесталанным сиротою,

Песен дивных-переливных

Не певал.

Восемнадцати лет он ушел на «чужую сторону»: стал работать плотогонщиком на Шексне и Волге.

В 1892 г. Малютин поступил на фабрику «Большая Ярославская мануфактура», работал чернорабочим, грузчиком, пильщиком, сторожем, а через некоторое время был «определен» на выдачу книг в библиотеку-читальню. С жадностью читал сам, стремился сделать книги достоянием читателей-рабочих. На фабрике в то время были подпольные кружки, в них читали запрещенные книги. Малютин не остался от этого в стороне. Несмотря на конспирацию, о деятельности Малютина и других кружковцев стало известно полиции. Иван Петрович вспоминает:

«Однажды в полночь в январе 1902 г. в дверь моей каморки постучали… Сердце сжалось от предчувствия чего-то недоброго… Я отворил. Предчувствие оправдалось: в комнату вошло несколько мундиров и какие-то посторонние люди. Обыск продолжался несколько часов. Увели меня в участок и составили протокол, в котором говорилось, что я обвиняюсь в каком-то «вредном направлении», но при обыске – говорилось дальше в протоколе – «ничего предосудительного найдено не было». Я все ждал, что вот-вот сейчас отпустят домой, но вышло как раз наоборот – водворили в Ярославскую городскую тюрьму…»^[92].

Вернувшись в 1905 г. из ссылки, Малютин работал переплетчиком в типографии г. Череповца, много читал, пропагандировал революционные книги среди рабочих, пробовал писать.

С детских лет проникся И. П. Малютин уважением и любовью к книге. «Книга всю жизнь была и осталась моим лучшим другом, – говорит он. – Этой любви к литературе не могли загасить никакие, даже самые трудные обстоятельства. Я всегда дружил с книгами и думал о писателях, о величии человеческого ума, о создании человеком прекрасного»^[93].

Первое стихотворение его «Бедная Настя» было опубликовано еще в 1895 г., но регулярно он начал печататься лишь с 1910 г., переехав в Курган. Здесь в «Народной газете» и «Курганском вестнике» появилось его несколько стихотворений за подписью «Жук».

Весна и лето 1911 г. в Зауралье были засушливыми. Погибли хлеба, во многих местах не поднялись даже травы. Падал скот, окончательно нищала деревня. Это нашло свое отражение в нескольких стихотворениях Малютина («В Кургане», «В засуху» и другие). В них слышна боль за страдающего труженика. Поэт разделяет с ним общее горе, ему «тяжело и грустно смотреть» на обездоленного хлебопашца, благополучие которого зависит от капризов природы. Народ представляется поэту богатырем, волю которого сковал жестокий недуг:

Дать бы добрую чару ему,

Как Илье, крепкой браги испить,

Дать бы пищи духовной ему,

От глубокого сна разбудить…

Простыми, идущими от сердца словами, рассказывает поэт о засохших травах, почерневших полях, о бескормице, о «горьком горе», посетившем деревню («Где ни послушаешь, вздохи да жалобы»). Безотрадна судьба разоряющейся крестьянской семьи:

Сколько тяжелой невидимой муки

Сердцу придется носить.

С горя в работе опустятся руки,

Страшно покажется жить.

Он пишет о жизненных контрастах своего времени:

У богатых в окнах розы,

Круглый год цветут цветы:

Не страшны для них морозы.

А в подвалах – горе, слезы

И лохмотья нищеты.

Глубоким сочувствием к обездоленным проникнуто стихотворение «Заиграла зорька». Начинается оно в плане излюбленного в устной поэзии параллелизма:

Заиграла зорька, утренняя зорька,

На востоке бледной, узкой полосой.

Над бальным ребенком мать рыдает горько

И кропит малютку жаркою слезой.

Рыдает над спящими «на лохмотьях грязных» детьми «горемыка-мать», видит она безрадостное будущее своих детей, которых ждут «муки да страданья, бедность и неволя, горькая нужда». И к чувству тяжелой обиды на жизнь присоединяется святое негодование против тех, кто отнял у ее детей все радости жизни: «в сердце закипают злоба и вражда».

Утренний пейзаж, как бы обрамляя стихотворение, позволяет поэту показать бедность и нищету семьи тружеников:

Утренняя зорька глянула в окошко:

Жутко, неуютно, грязно, духота…

Стихи Малютина полны призыва к борьбе против гнета, невежества, тьмы.

Гимном науке, знаниям, творчеству звучит стихотворение «Собрату».

Иди вперед на славный бой,

Буди униженного брата,

Борись с незнаньем и нуждой

И ложь рази, как супостата!..

Горячей верой в торжество светлых идей гуманизма проникнуто стихотворение без названия:

Пусть смеются над нами враги,

Пусть клевещут и злобно шипят, —

С поля брани, мой друг, не беги,

Верь: идеи добра победят!

Живя в Кургане, И. П. Малютин близко сошелся с одаренным поэтом-самоучкой К. К. Худяковым и известным советским писателем Вс. Ивановым, дружеские отношения с которым у него сохранились и по сей день.

В 1912 г. в барнаульской газете «Алтайский край» было напечатано стихотворение Малютина «Памяти П. Ф. Якубовича-Мельшина». С гневом говорится в нем о преследованиях поэта-революционера «бездушными палачами», запрятавшими его в «далекий край», за его любовь к «затравленной псами» родине, к «измученному народу».

И горько ты скорбел, и крик сердечной боли

Порой срывался с уст и нарушал покой

Вампирам, пившим кровь народную на воле,

Гасившим правды свет безжалостной рукой.

За публикацию этого стихотворения газета была оштрафована на сто рублей, а редактор предупрежден.

Через некоторое время в той же газете было напечатано стихотворение «Два потока». В плане разговора-спора двух потоков Малютин касается в нем острых социальных вопросов своего времени.

Все люди равны, одинаково созданы «для любви и счастья». Но у одних «хоромы пышны и богаты», «поместья, нивы и леса». Они страстно ненавидят тех, цель которых «разделить поместья, уравнять землицу…». Другой поток гневно обвиняет своего спутника:

Для чего вы силой захватили в руки

Над народом бедным и бесправным власть?!

Жизнь себе подобных превратили в муки

И на труд народный вы живете всласть!

В таких спорах

…от созданья мира меж собой враждуя,

Два потока рядом мчатся по земле…

За опубликование этого стихотворения Малютин и редактор были арестованы и заключены в Барнаульскую тюрьму, а газета закрыта.

О беспредельных богатствах «благодатной Сибири», ее широких просторах, многоводных реках и вечно шумящей «тайге глухой» говорит поэт в стихотворении под выразительным названием «Страна будущего».

Если б дать ей просвещенье,

Пробудить от сна природу, —

Позавидовал весь мир бы

Той сторонке и народу! —

восклицает он, ясно видя великое будущее Сибири.

О значении дореволюционных стихов Малютина хорошо сказала писательница Т. Л. Щепкина-Куперник в письме к нему: «Так тогда писали мы все, подготовляя незаметно каждой строкой, каждым словом все, что случилось в России»^[94].

Первые стихи Малютина были не всегда удачны. Поэту не хватало знания языка, стихи были художественно маловыразительными, необразными. Короленко, которому Малютин послал несколько своих стихотворений, писал ему: «…Стихи Ваши прочел. К сожалению, ни одно для «Р. Богатства» не подходит. Стихи – дело очень трудное, если не смотреть на них по-дилетантски (был бы, дескать, размер да рифма). Вы еще совершенно не владеете поэтической формой, и даже просто язык у Вас очень неправилен:..»^[95].

Этот дружеский, прямой отзыв не обескуражил начинающего поэта, не оттолкнул его от литературы. Малютин стал строже относиться к своему творчеству. Характерно, что через 10 лет тот же Короленко отзывался о его стихах уже по-другому: «Стихи, теперь присланные, совершенно литературны»^[96].