Текст книги "Литературное Зауралье"
Автор книги: Михаил Янко
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Annotation
В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.
Литературное Зауралье
ОТ АВТОРА
ЧАСТЬ I
В. К. КЮХЕЛЬБЕКЕР
А. Ф. МЕРЗЛЯКОВ
А. А. ОЛЬХИН
И. А. ХУДЯКОВ
А. Н. ЗЫРЯНОВ
Н. Е. КАРОНИН-ПЕТРОПАВЛОВСКИЙ
П. Ф. ЯКУБОВИЧ
Д. Н. МАМИН-СИБИРЯК
В. Я. КОКОСОВ
К. Д. НОСИЛОВ
К. К. ХУДЯКОВ
АНТОН БЕЗРОДНЫЙ
Б. А. ТИМОФЕЕВ
ЧАСТЬ II
В. В. ИВАНОВ
И. П. МАЛЮТИН
В. П. БИРЮКОВ
Е. А. ФЕДОРОВ
Н. А. ГЛЕБОВ
С. А. ВАСИЛЬЕВ
И. Т. КОРОБЕЙНИКОВ
Я. П. ВЛАСОВ
С. С. СУХАЧЕВСКИЙ
А. В. ВАСИЛЬЕВ
Л. И. КУЛИКОВ
Д. Ф. ГАЛЯМИН
Ю. В. СКОБЛИН
Б. А. РУЧЬЕВ
Я. Т. ВОХМЕНЦЕВ
Н. Е. АГЕЕВ
С. Д. БАСКОВ
А. С. КУКАРСКИЙ
А. Л. СТАРОБИНЕЦ
В. В. ПАШИН
П. З. КОЧЕГИН
БИБЛИОГРАФИЯ
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
89
90
91
92
93
94
95
96
97
98
99
100
101
102
103
104
105
Литературное Зауралье
ОТ АВТОРА
В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем. Автором использованы материалы курганского, тобольского, московского архивов, местных и центральных периодических изданий, читательских конференций, переписка с писателями, беседы со старожилами Шадринска и Кургана, опубликованные статьи и монографии. Выражаю глубокую признательность В. П. Бирюкову за предоставленную мне возможность пользоваться его архивом.
Как первая попытка рассказать о писателях Зауралья, книга не претендует на полноту освещения литературных фактов. В ней могут быть пропуски, отдельные неточности. Она рассчитана прежде всего на учителей, пропагандистов, работников клубов, изб-читален и библиотек, к которым нередко обращаются с вопросами о литературной жизни Зауралья.
В прилагаемой краткой библиографии читатель найдет сведения о вышедших отдельными изданиями произведениях или сборниках произведений писателей, а также основные критические статьи о них.
С благодарностью приму замечания, советы, поправки от желающих помочь мне в дальнейшей работе по литературному краеведению и прошу направлять их по адресу: Курган (областной), Советская, 131, кв. 16.
ЧАСТЬ I
Писатели, связанные с дореволюционным Зауральем
В прошлом Зауралье было мало заметным на литературной карте России. Известно, что царизм, беспощадно душивший всякую живую мысль, сдерживал развитие передовой литературы. До первой русской революции в крае отсутствовала периодическая печать. Недремлющая царская цензура всячески затрудняла деятельность прогрессивных писателей Зауралья. Поэтому многое из литературных начинаний прошлого для нас погибло безвозвратно. Однако имена нескольких писателей, связанных своей жизнью или творчеством с Зауральем, сохранились. Знакомство с их жизнью и произведениями представляет определенный интерес и для современного читателя.
В. К. КЮХЕЛЬБЕКЕР
С Курганом связана одна из последних страниц жизни выдающегося поэта-декабриста Вильгельма Карловича Кюхельбекера.
На формирование политических взглядов Кюхельбекера огромное влияние оказали отечественная война 1812 года, революционные события на Западе и крестьянское движение в России во второй половине XVIII – первой четверти XIX века. Его поэзия, проникнутая любовью «к земле родимой», несла идеи протеста против самодержавного деспотизма, звала к мужеству и дерзанию, предрекала грядущую свободу народу русскому.
С юношеских лет Кюхельбекера связывала тесная дружба с Пушкиным. «Лицейской жизни милым братом» называл его Пушкин и сохранил к нему на всю жизнь трогательную привязанность, несмотря на размолвки по литературным вопросам. В стихотворении «19 октября 1825 г.» Пушкин посвятил Кюхельбекеру такие проникновенные строки:
Я жду тебя, мой запоздалый друг, —
Приди, огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.
Незадолго до выступления декабристов Кюхельбекер – человек, горячо преданный идее борьбы с самодержавием, ненавидевший «барство дикое», тиранию и деспотизм, – был принят по рекомендации К. Ф. Рылеева в «Северное общество» и активно участвовал в восстании 14 декабря 1825 года. После разгрома восстания он пытался бежать за границу, но через месяц был схвачен. Кюхельбекер был приговорен к смертной казни которую затем заменили двадцатилетней каторгой и наконец заключили поэта в крепость.
Десять лет провел Кюхельбекер в каземате, пока не был выслан на поселение в Баргузин, а затем в Акшу (Забайкалье).
Однако и тяжело больной от длительного пребывания в темных и сырых одиночных камерах, Кюхельбекер не был сломлен. И в крепостях и в ссылке он оставался верен свободолюбивым идеям декабристов. В стихотворении «19 октября 1836 года», верный лицейской традиции, Кюхельбекер вспоминает о «лицейской семье» и, обращаясь к Пушкину, заявляет:
О друг! Хотя мой волос поседел,
Но сердце бьется молодо и смело.
В Курган Кюхельбекер приехал 22 марта 1845 года. В письме от 11 июня 1846 года из Тобольска к известному поэту В. А. Жуковскому он писал: «В 45 году мне разрешили переехать в Курган. В Кургане много хорошего: климат прекрасный, все очень дешево, есть люди, есть книги, но доходов ровно никаких и, вдобавок, я и слеп»[1].
На переезд в Курган Кюхельбекер возлагал большие надежды, рассчитывая здесь встретиться со ссыльными декабристами, получать регулярную медицинскую помощь, укрепить здоровье.
Дневник курганского периода жизни ссыльного поэта открывается записью 29 марта 1845 года: «Постараюсь ныне, когда для меня, так сказать, в новом месте началась новая жизнь, быть в ведении своего дневника точным, добросовестным, и сколько то возможно, по теперешнему состоянию моей души, искренним»[2].
Местные власти не оставляли в покое поднадзорного поэта, боясь его влияния на общественную жизнь города. 2 мая 1845 года Кюхельбекер писал в дневнике: «Сегодня получил я известие, что не позволяют мне жить в городе»[3]. Пришлось поселиться в Смолинской слободе, стоявшей вниз по течению Тобола в двух километрах от Кургана. Здесь Кюхельбекер построил на средства своего родственника В. А. Глинки (мужа сестры Юстины Карловны) небольшой домик, сохранившийся и доныне. «Перебрался в свой собственный дом, и вдобавок больной»[4], записал Кюхельбекер 21 сентября 1845 г.
Не оправдались надежды и на получение регулярной медицинской помощи. «По слабости здоровья, – писал поэт В. Ф. Одоевскому 3 мая 1845 г., – переведен сюда из Акши. Но в Кургане и во всем уезде один только лекарь, – между тем живу за Тоболом в 11/2 верстах от города»[5].
Он делает попытку получить разрешение шефа жандармов, начальника Третьего отделения А. Ф. Орлова переехать в Курган, о чем сообщает в том же письме В. Ф. Одоевскому: «Я думал и думал и наконец решился просить графа Орлова исходатайствовать мне позволение перебраться в самый Курган. Не могут, полагаю, опасаться, чтоб человек дряхлый и больной, который двадцать лет провел в совершенном уединении, стал заводить знакомства и входить в какие бы то ни было связи…
Если же, чего, однако, и думать не смею, мне откажут в совершенном и окончательном переводе в Курган, постарайся по крайней мере, мой добрый друг, чтобы мне при усиливании моих страданий позволено было хоть на время приезжать в город»[6].
Просьбу Кюхельбекера граф Орлов оставил без ответа.
Занятия сельским хозяйством, чтение, которое становилось все затруднительнее в связи с резко ухудшавшимся зрением, задушевные беседы с друзьями, воспитание сына и дочери да любимая поэзия составляли круг интересов ссыльного поэта. Он живо интересуется литературой, с радостью встречает каждую хорошую новую книгу. Так, познакомившись со сборником повестей В. Ф. Одоевского «Русские Ночи» (1843), Кюхельбекер пишет автору: «В твоих Русских ночах мыслей множество, много отрадного и великого, много совершенно истинного и нового, и притом резко и красноречиво высказанного, что в глазах моих не безделица (ты помнишь: я всегда дорожил и формою). Словом, ты тут написал книгу, которую мы смело можем противуставить самым дельным европейским»[7].
Несмотря на запрещение, Кюхельбекер встречается с проживавшими в то время в Кургане ссыльными декабристами Н. В. Басаргиным, А. Ф. Бриггеном, Д. А. Щепиным-Ростовским, И. А. Анненковым, Ф. М. Башмаковым, И. С. Повало-Швейковским. Последний скончался на его руках.
От старожилов деревни Смолиной можно и сейчас услышать предания-рассказы о «ссыльном декабристе», о том, как он трудолюбиво возделывал свой огород, как любил играть на скрипке, как звуки ее привлекали многочисленных слушателей к его домику…
Полицейский надзор, материальная нужда гнетут Кюхельбекера. Он делает две безуспешные попытки добиться разрешения печатать свои произведения, хотя бы без указания имени автора, «дабы изданием этих сочинений и переводов получить средства к существованию, за неимением в виду каких-либо источников для обеспечения содержания с женою и детьми, вследствие совершенного расстройства своего здоровья и потери зрения»[8].
Минуты душевной слабости, объяснявшиеся разлукой с близкими, друзьями, а также болезненным состоянием, сменялись уверенностью в торжество великих идеалов, верой в жизнь, людей.
Творчество Кюхельбекера «курганского» периода служит красноречивым опровержением правительственной версии о примирении декабристов с самодержавно-крепостнической действительностью. В стихотворении, посвященном Марии Николаевне Волконской, мужественной русской женщине, последовавшей за мужем-изгнанником в Сибирь, Кюхельбекер пишет:
А в глубине души моей
Одно живет прекрасное желанье:
Оставить я хочу друзьям воспоминанье,
Залог, что тот же я,
Что вас достоин я, друзья…
Так поднадзорный поэт заявляет о своей верности идеям тех, кто погиб на виселице, задыхался в сибирских рудниках, томился в ссылке.
Скромно, в кругу товарищей по изгнанию, отметил Кюхельбекер в Смолиной свое 48-летие. 10 июня 1845 года он записал в дневнике: «Минуло мне сегодня 48 лет. Печально я встретил день своего рождения, пока не сошлись гости. Я стал выхаживать стихи, да не удалось составить более того, что следует:
Еще прибавился мне год
К годам унылого страданья;
Гляжу на их тяжелый ход
Не ропща, но без упованья.
Что будет, знаю наперед:
Нет в жизни для меня обмана.
Блестящ и весел был восход,
А запад весь во мгле тумана»
[9]
.
Искренняя душевная скорбь много страдавшего человека и поэта, восход которого, совпав с размахом освободительного движения в стране, был «блестящ и весел», а последние дни омрачены разгулом самодержавного произвола, слышится в каждом слове этого восьмистишия.
В нескольких стихотворениях, написанных в курганской ссылке, Кюхельбекер обращается к своим лицейским друзьям-единомышленникам. Он помнит о них, говорит с ними, слышит их голоса. В чудесном стихотворении «Работы сельские подходят уж к концу», где, кстати, поэт метко определяет приметы зауральской осени, он, используя прием параллелизма, раскрывает душевное состояние человека, увидевшего много зла на тяжелом пути поисков правды:
Уж стал туманен свод померкнувшего неба,
И пал туман и на чело певцу…
И хотя «все тяжеле путь» и «плечи все больнее ломит бремя», а усталость сковывает движения, он слышит призывы ушедших из жизни товарищей:
…Иди! Иди!
Надолго нанят ты; еще тебе не время!
Ступай, не уставай, не думай отдохнуть!
В стихотворении «До смерти мне грозила смерти тьма», которое поэт писал будучи уже полуслепым, он вновь вспоминает о своих друзьях. «Неутомимым врагом пороков» называет он Грибоедова, «сердец властителем», «мощным чародеем» стиха – от «злодейского свинца» погибшего Пушкина. Глубокая боль за родную землю, потерявшую двух исполинов, слышится в этом стихотворении.
Поэзия Кюхельбекера этого периода полна любви к страдающей «под тяжким игом самовластья» отчизне. Грустными размышлениями о судьбе порабощенной, родины проникнуто стихотворение «Усталость»:
Узнал я изгнанье, узнал я тюрьму,
Узнал слепоты нерассветную тьму,
И совести грозной узнал укоризны,
И жаль мне невольницы – милой отчизны.
Своеобразным мартирологом русской литературы является лучшее из написанных в Смолинской слободе стихотворение «Участь русских поэтов». Приводя в пример жизнь и трагическую гибель Рылеева, Грибоедова, Пушкина, поэт говорит о страшной судьбе передовых писателей крепостной России:
Горька судьба поэтов всех племен;
Тяжеле всех судьба казнит Россию:
Для славы и Рылеев был рожден;
Но юноша в свободу был влюблен…
Стянула петля дерзостную выю.
Не он один; другие вслед ему,
Прекрасной обольщенные мечтою,
Пожалися годиной роковою…
Глубокая скорбь звучит в каждой строчке этого выстраданного стихотворения. В условиях самодержавного произвола гибнут восторженные, пылкие умы, влюбленные в свободу, способные на весь мир прославить родную страну. Лучших людей шлют на виселицу, другие прозябают в «безнадежной ссылке», третьих подставляют под пулю «любовников презренных». Пожалуй, ни в одном поэтическом произведении прошлого века с такой горечью не говорится о судьбах лучших людей дореволюционной России, поднявших свой протестующий голос против порабощения родины и народа.
В Кургане Кюхельбекер писал не только лирические стихи. Жизнь курганских чиновников-обывателей изображена им в сатирическом стихотворении «Курганиада». В нем упоминается смотритель уездных училищ Каренгин (К…ъ) и управляющий курганскими питейными откупами Ф. А. Мальцев (Агапыч). Начинается стихотворение такими словами:
Премудрый К…ъ, Кургана управитель,
Нахохлившись, идет к Агапычу в обитель…
[10]
Кроме занятий поэзией, случались и другие минуты радости у ссыльного поэта. Светлым воспоминанием для него была встреча с «первым другом» Пушкина И. И. Пущиным, сосланным в Ялуторовск, куда Кюхельбекер заехал в марте 1845 г. проездом в Курган. Лицейские друзья обнялись, много говорили, Кюхельбекер читал свои стихи.
В письме к Е. А. Энгельгардту И. И. Пущин писал: «Три дня прогостил у меня оригинал Вильгельм. Проехал на житье в Курган со своей Дросидой Ивановной (жена В. К. Кюхельбекера – М. Я.), двумя крикливыми детьми и ящиком литературных произведений. Обнял я его с прежним лицейским чувствам. Это свидание напомнило мне живо старину: он тот же оригинал, только с проседью в голове»[11].
В Смолиной здоровье Кюхельбекера ухудшилось. Пришлось хлопотать о переезде в Тобольск, чтобы попасть под наблюдение врачей. В прошении от 3 декабря 1845 года на имя тобольского губернатора Кюхельбекер писал: «Будучи одержим жестокою глазною болезнью, которая угрожает мне потерею зрения, и не имея здесь средств к пользованию, я осмеливаюсь покорнейше просить ваше превосходительство исходатайствовать мне позволение отлучиться в г. Тобольск, где я буду иметь возможность найти необходимые для меня медицинские пособия, которые, как я надеюсь, хоть и несколько помогут мне в моей тяжкой болезни»[12].
После длительной переписки разрешение на временный отъезд из Смолиной, наконец, было получено. В начале марта 1846 г. Кюхельбекер, выехав в Тобольск с женою и детьми, встретился в Ялуторовске еще раз с И. И. Пущиным, которому он, предчувствуя близкий конец, продиктовал литературное завещание, назвав свои произведения для публикации в печати. В стихотворном послании И. И. Пущину Кюхельбекер вспоминает об этой встрече с особой теплотой:
Вот я вошел в твою смиренную обитель.
И ожил вдруг душой; и вера и любовь
Вновь встретили меня…
В Тобольске он быстро сошелся с известным писателем Ершовым, автором сказки «Конек-Горбунок». Беседы с ним скрашивали последние дни потерявшего зрение поэта.
Тобольск не принес облегчения Кюхельбекеру. 11 августа 1846 года он скончался. Детей, Михаила и Устинью, позднее разрешили взять на воспитание сестре Кюхельбекера Ю. К. Глинке с тем, однако, чтобы «упомянутые дети назывались не по фамилии их отца, а Васильевыми». Это было очередным актом жестокости царя по отношению к ссыльному поэту-декабристу.
Но память потомков сохранила имена первых русских дворянских революционеров, среди которых видное место занимает В. К. Кюхельбекер, поэт-протестант, принадлежавший к славной когорте Декабристов.
А. Ф. МЕРЗЛЯКОВ
В г. Далматове, Пермской губернии, в семье небогатого купца в 1778 г. родился известный поэт, критик и переводчик прошлого века Алексей Федорович Мерзляков.
По совету родственника родители отдали сына в Пермское народное училище. Там он написал свое первое стихотворение – «Оду на заключение мира со шведами», напечатанную в журнале «Российский магазин». Вскоре Мерзляков был переведен в гимназию при Московском университете. Наставником его стал известный поэт М. М. Херасков. В университете Мерзляков сблизился с В. А. Жуковским и принимал участие в созданном им при университетском благородном пансионе литературном объединении. В 1804 году Мерзляков был назначен профессором кафедры русского языка и словесности Московского университета, позднее читал публичный курс русской литературы.
Вся деятельность Мерзлякова – ученого, критика, поэта была направлена на создание русской национальной культуры, на развитие и расширение духовных богатств русского народа. Высоко ценил Мерзляков народные песни, видя в них выражение души русского народа, его характера и настроений.
«О! Каких сокровищ мы себя лишаем! – писал он. – Собирая древности чуждые, не хотим заняться теми памятниками, которые оставили знаменитые предки наши! В русских песнях мы бы увидели русские нравы и чувства, русскую природу, русскую доблесть!.. Но песни наши время от времени теряются, смешиваются, искажаются и, наконец, совсем уступают блестящим безделкам иноземных трубадуров»[13].
Мерзляков был одним из последних крупных представителей классицизма, но живо интересовался и новой литературой – сумел разобраться в новаторстве поэзии Державина, высоко ценил романтические поэмы Пушкина.
В свое время большой известностью пользовались его переводы греческих и римских поэтов Пиндара, Феокрита, Софокла, Эврипида, Вергилия, Горация и других. Ему принадлежит стихотворный перевод поэмы Т. Тассо «Освобожденный Иерусалим». В творчестве Мерзлякова заметно тяготение к устаревшим поэтическим жанрам (одам).
Песни Мерзлякова, в которые, по словам Белинского, поэт перенес «русскую грусть-тоску, русское гореванье», в свое время были очень популярны. Таковы «Я не думала ни о чем в свете тужить», «Не липочка кудрявая», «Чернобровый, черноглазый молодец удалый», «Среди долины ровныя». Некоторые написаны поэтом в содружестве с композитором из крепостных Д. Н. Кашиным. В них поэт, подражая устному народному творчеству, пытался сблизить поэзию с жизнью. Нередко эти песни можно услышать по радио и в наши дни.
Восторженный отзыв о «бессмертных песнях» Мерзлякова дал В. Г. Белинский в своем обзоре истории русской литературы. «Это был талант мощный, энергический, – писал он о поэте. – Какое глубокое чувство, какая неизмеримая тоска в его песнях! Как живо сочувствовал он в них русскому народу и как верно отразил в их поэтических звуках лирическую сторону его жизни»[14].
Последние годы своей жизни А. Ф. Мерзляков провел в бедности. Умер он в 1830 году.
А. А. ОЛЬХИН
В семидесятых годах прошлого века широкую популярность приобрела песня «Дубинушка», представлявшая переработку стихотворения поэта-шестидесятника В. И. Богданова. В ней звучал голос обездоленного люда, слышалась вражда к его угнетателям, выражалась уверенность в светлое будущее.
Автором этой песни, породившей много вариантов, был Александр Александрович Ольхин (1839—1897), известный петербургский адвокат, находившийся в близких отношениях со многими революционерами-семидесятниками. В сводке департамента полиции говорилось об А. А. Ольхине следующее:
«Он стал появляться в самых темных кружках, знаться с подонками общества (так жандармерия именовала передовых людей своего времени – М. Я.) и в этой темной среде плясал и пел революционные песни, иногда даже сочинял их. Так он сочинил переделку «Дубинушки» в самом возмутительном духе и просил доставлять ему песни, поющиеся между фабричными, чтобы переделывать их в революционные»[15].
Ольхин не был членом революционной организации, но оказывал участникам движения материальную помощь, предоставлял им убежище, хранил у себя на квартире нелегальные издания. Его выступления в качестве защитника на политических процессах нечаевцев, Дьякова, участников демонстрации на Казанской площади 31 марта 1878 г., «50-ти» и «193-х» отличались критическими выпадами в адрес властей.
4 августа 1878 г. революционерами-террористами был убит шеф жандармов Мезенцев. Вскоре Ольхин написал стихотворение «У гроба», посвятив его «поразившему Мезенцева» С. М. Кравчинскому. Стихотворение было опубликовано в первом номере нелегального журнала «Земля и Воля» 1 ноября 1878 г. В нем поэт рассказывает о народных страданиях, оправдывает акт возмездия за кровь и слезы народа.
Свершилась «всенародная казнь» над «бессердечным палачом». Мрачен стоит царь перед гробом своего любимца, мысленно вопрошая: кто мог поднять на него руку? А (в ответ появляются видения:
Измождены, избиты, в тяжелых цепях,
Кто с простреленной грудью, кто связан,
Кто с зияющей раной на вспухшей спине,
Будто только что плетью наказан.
Они с гневом рассказывают царю о страданиях русской земли. Вон убивается мать над сыном, погибшим лишь за то, что в «угнетенной стране быть он вольным хотел гражданином». Рыдает молодая вдова, схоронившая на каторге мужа. Невеста оплакивает своего жениха, расстрелянного «злодеями», которым он оказал сопротивление, когда они пришли, чтобы оторвать его «от великого дела».
Стонут тяжко кругом и поляк, и еврей,
Стонет труженик слова печальный,
Тихо гаснет в далекой сибирской тайге
Светоч нашей науки опальной
[16]
.
Но возмездие близко, оно придет. «Стон и вопли страдальцев» не останутся без ответа, «ударит час» народной расправы.
Сцена суда над злодеем-царем, исполнителем «кровавых велений» которого был «послушный холоп» Мезенцев, отличается большой драматической силой; в ней сосредоточен огромный заряд ненависти к самодержавному режиму.
По приговору Одесского военно-окружного суда за вооруженное сопротивление полиции в августе 1878 г. был казнен революционер-народник И. М. Ковальский, ранее привлекавшийся по делу «193-х». На это событие Ольхин откликнулся стихотворением «На смерть И. М. Ковальского». В нем он говорит о «неравном бое» с самодержавной властью, жертвой которого оказался еще один герой. Обращаясь к своему поколению, поэт спрашивает: найдет ли безвременная гибель борца отклик в сердцах людей? И с уверенностью отвечает:
Пусть борьба неравна и трудна,
Нам уже идут борцы на смену,
И победа наша решена.
Верой в правоту начатой с самодержавным деспотизмом борьбы проникнуто написанное Ольхиным в 1879 г. стихотворение «Н. А. Морозову». Оно посвящено активному деятелю революционного движения 70-х годов, двадцать пять лет проведшему в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях.
Как призыв, как лозунг звучат короткие строки стихотворения, наполненные пафосом революционного подвига:
Доброй, отзывчивой, чуткой душой
Мир озаряй,
Страстью могучею, твердой рукой
Зло покоряй.
* * *
Если тебя за святою работою
Люди убьют,
Братья придут и окончат с заботою
Начатый труд.
В апреле 1879 г. Ольхин был арестован и выслан под гласный надзор полиции в Вологодскую губернию, затем привлекался к суду по обвинению «в принадлежности к преступному сообществу», но за недостаточностью улик был оправдан. Тем не менее он был снова отправлен в Вологодскую губернию, а вскоре, в марте 1880 г., за противодействие местным властям выслан под гласный надзор полиции в г. Шадринск.
В Шадринске Ольхин почти сразу же (11 мая 1880 г.) был привлечен к следствию по обвинению в произнесении «дерзких слов против особы государя императора» и по приговору суда подвергнут месячному тюремному заключению.
Живя в Шадринске, Ольхин поддерживал письменную и личную связь с революционно настроенными людьми. В секретном отношении начальника тобольского губернского жандармского управления от 4 августа 1883 г. на имя тобольского губернатора сообщалось о жителе Кургана титулярном советнике Троицком, «находящемся под негласным надзором полиции, который постоянно разъезжает в Шадринск и Екатеринбург, в Шадринске останавливается у ссыльного Ольхина, скрывавшего у себя в квартире беглых Тулузакова, Иванова и Чемоданову»[17].
Действительно, бежавшие из Сибири политические ссыльные Иванов, Чемоданова, Тулузаков были арестованы на квартире Ольхина. В отправленном из Кургана на имя ссыльного В. Березневского и перехваченном полицией письме сообщалось среди других новостей: «Лебедева (политическая ссыльная из г. Шадринска – М. Я.) писала, что Ольхина снова допрашивали о побеге, и ему было объявлено, что если в течение трех дней не найдет поручателей, то будет арестован»[18].
Ольхин опять привлекается к ответственности, и в результате срок полицейского надзора, определенный ему в четыре года (по 9 сентября 1885 г.), был продлен еще на два.
Ссыльный Ольхин оказал заметное влияние на общественную и культурную жизнь города. Он живо интересовался литературой, театром. Есть предположение, что он вел переписку с Д. Н. Маминым-Сибиряком, который, по словам его племянника Б. Д. Удинцева, «очень любил Ольхина». Он нередко участвовал в любительских спектаклях, выполняя обязанности актера, режиссера и постановщика. Об этом, в частности, свидетельствует запись В. П. Бирюкова, сделанная им 4 марта 1945 г. со слов шадринской уроженки (1862 г.), дочери аптекаря, Элеоноры Кондратьевны Шорнинг, по мужу Канунниковой:
«Вы спрашиваете, знаю ли я Ольхина… Александра Александровича?.. Господи, да как же не знать Александра Александровича. Да ведь это же мой крестный! Не такой, как обычно, а по театру.
У моих родителей в доме давались спектакли, конечно, любительские. Ну, и я участвовала. Я тогда еще девушкой была. И Александр Александрович тоже участвовал. Он ведь, вы знаете, был сослан к нам в Шадринск. И вот, видно, заметил у меня какое-то дарование и однажды давай убеждать меня:
– Вам, голубушка, надо настоящей артисткой быть.
– Как, спрашиваю, настоящей артисткой?
– Ну, говорит, учиться этому делу и сделаться профессиональной артисткой, так как у вас, знаете, не только призвание, но и талант есть. Да, да, талант!
И вот уговаривать, уговаривать – и уговорил. Так я и сделалась артисткой»[19].
Осенью 1887 г., похоронив жену Варвару Александровну, Ольхин с дочерью выехал в Нижний Новгород. Там он находился под негласным надзором полиции. Лишь в 1894 г. негласный надзор был с него снят, а в следующем году Ольхин получил разрешение жить в Петербурге. Но дни его уже были сочтены. В 1897 г. он скончался.
И. А. ХУДЯКОВ
Иван Александрович Худяков, один из видных представителей революционно-демократической фольклористики 60-х гг. XIX века, родился 1 января 1842 г. в Кургане в семье чиновника. Его отец был близко знаком с ссыльными декабристами М. М. Нарышкиным, П. Н. Свистуновым, Ф. М. Башмаковым и другими, оказавшими на него большое влияние.
Мальчику не было еще и года, когда отец его был переведен в Ишим. Там Худяков учился в уездном училище, а затем поступил в Тобольскую гимназию.
«Гимназия, – писал Худяков, – вместо того, чтобы развивать меня физически, нравственно и умственно, выпустила на белый свет физическим и умственным скелетом, и за такие успехи наградила меня золотой медалью»[20].
Окончив в 1858 г. гимназию, он поступил на историко-филологический факультет Казанского университета. В это время, по словам Худякова, «брошюры Герцена и вообще запрещенные статьи переписывались неутомимо, ходили по рукам всех товарищей и зачитывались до дыр… Таким образом и я скоро сделался атеистом, а в политическом отношении приверженцем конституции»[21].
Вскоре Худяков переводится в Московский университет, там принимает участие в студенческих волнениях.
Занимаясь во время летних каникул репетиторством, Худяков с интересом собирал и записывал народные сказки, песни, пословицы, загадки, несшие идеи социального протеста. В 1860 г. он составил «Сборник великорусских народных исторических песен», используя в нем уже публиковавшиеся тексты. В этом же году вышел первый выпуск его сборника «Великорусские сказки». Первый сборник «Великорусских загадок» был издан в 1861 году.
За неявку на экзамены по болезни Худяков был исключен из университета, осенью 1862 г. переехал в Петербург, страшно бедствовал, голодал. Здесь он вступил в организацию революционеров-народовольцев.
И в Петербурге Худяков продолжает собирать, исследовать и публиковать устнопоэтические произведения. В 1853 г. вышли его «Материалы для изучения народной словесности» – собрание болгарских, сербских, финских сказок. В этом же году появилась «Русская книжка», в которой были собраны народные сказки, загадки, песни, былины, а также помещены стихотворения Некрасова, басни Крылова и произведения других русских поэтов.
Худяков впервые использовал фольклор для революционной пропаганды. Этой цели служил, в частности, подбор текстов в его «Самоучителе для начинающих обучаться грамоте» (1865). Составителем были предложены, например, такие тексты: «Было вече – было легче», «Не обижай голыша, у голыша та же душа», «До бога высоко, до царя далеко», «Не строй семь церквей, пристрой семь детей», «Князья в платье и бояре в платье, будет платье и на нашей братье». Сборник включал также рассказы о природе, животных, человеке. В своей автобиографии Худяков писал: «Книга была написана, так, что возбуждала интерес к общественным наукам, изменяла весь строй миросозерцания читателя, и я был доволен этим»[22].
Целям революционной пропаганды служила и книга «Древняя Русь» (1867), в которой сатирически изображалось высшее сословие и духовенство и прославлялось разинское революционное движение.
После покушения Д. В. Каракозова на царя (4 апреля 1866 г.) Худяков был арестован и выслан в Верхоянск. Приехав туда в начале апреля 1867 года, он поселился в юрте, за короткое время изучил якутский язык, составил русско-якутский словарь, записал много якутских сказок, пословиц, написал несколько статей по этнографии.
