Текст книги "Литературное Зауралье"

Автор книги: Михаил Янко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

В 1910 г. Худяков устроился на работу к живописцу Я. Бабину и вскоре усвоил это ремесло, а затем открыл в подвальном помещении небольшую мастерскую вывесок.

Огромная жажда знаний по-прежнему влекла Худякова к книгам. Отказывая себе и семье во многом, он покупал сочинения Пушкина, Лермонтова, Кольцова, Некрасова, Никитина, Дрожжина и других любимых поэтов. По словам Ф. К. Худякова, за несколько лет (1911—1914) его отец собрал библиотеку, в которой было до сорока имен русских писателей и поэтов (в том числе Мамин-Сибиряк, Короленко, Горький, Маяковский), зарубежные писатели и поэты, словари, «Большая энциклопедия», «История искусств» и различные периодические издания.

В Кургане Худяков познакомился и подружился с наборщиком типографии, будущим известным советским писателем Вс. Ивановым, с поэтом-самоучкой И. П. Малютиным, поэтессой Н. Аркадьиной, поэтом М. Голодным. В воспоминаниях об отце Ф. К. Худяков пишет: «У отца был обширный круг знакомств как в городе, так и в деревне: мастеровые, рабочие, крестьяне, мелкие лавочники, студенты, реалисты, медики, адвокаты, учителя, работники книжного дела, газетные работники, солдаты и офицеры-фронтовики, литераторы, художники».

Большая семья Худякова снимала квартиру в доме по ул. Троицкой (теперь – Куйбышева, 54), жила крайне стесненно. Вс. Иванов, живший в то время в Кургане, рассказывает: «Обитал Кондратий в двух крошечных комнатушках. В одной комнатушке был маленький письменный стол с секретным отделением, им самим сколоченный. Секрет этот был ему нужен, видите ли, для того, что он все время собирался уйти в «политику» и прятал бы тогда в секретном отделении прокламации и воззвания. Но на этом письменном столе писать ему не удавалось: за дощатой перегородкой величавыми и глубокими сибирскими голосами орало множество его детей, жена стряпала еду, соседки доканчивали беседу, о чем начали, идя на базар, – и мой Кондратий уходил писать стихи на сеновал… Бывало, придешь к нему, а сынишка говорит: «Батя на сеновал мыслить отправился»^[74].

Революцию Худяков встретил восторженно. О его политических взглядах красноречиво свидетельствует автобиографическая запись: «С первых дней революции я вступил в партию. Многие товарищи из советских работников знали мои убеждения как левого и вполне сочувствующего большевизму. Я пришел к тому сознанию, что для меня нет иного пути, кроме пути, по которому идет пролетариат России и на который зовет с собою пролетариев всего мира. Пусть будут ошибки, пусть мы даже потерпим поражение, но отступления не будет, мы будем знать, что долг свой честно исполнили, и уже одного этого сознания достаточно нам в награду за борьбу против поработителей рабочего класса. Мы будем ошибаться и учиться исправлять свои ошибки, но не отдадим свою свободу, слишком уж дорогой ценой она нам досталась. Лучше смерть в бою, где-нибудь в бескрайних полях глухой пустынной Сибири, лучше безвестная могила, чем позорная цена рабства».

Перед поэтом открылись широкие горизонты. Много планов новых произведений вынашивал он. Но задуманное, к сожалению, осуществить не удалось. Весной 1920 г. Худяков заболел тифом и 7 апреля скончался в Курганской городской больнице. Хоронили его друзья из совпартшколы и близкие знакомые.

Еще в деревне Худяков пробовал писать стихи. И живя с семьей в Кургане впроголодь, тратя много времени на поиски работы, он находил все же время заниматься поэзией. В своей автобиографии он пишет:

«Не имея никакого образования, кроме умения писать и читать, я принялся за самообразование и своими собственными усилиями, между работой за скудный кусок хлеба, без всякой системы и посторонней помощи, сумел приобрести кое-какие познания в области литературы».

С 1910 г. его стихи стали появляться в местной «Народной газете», «Курганском вестнике», «Жизни Алтая», альманахе «Пробуждение», а затем и в столичных изданиях: в газете «Правда» (петроградская), журнале «Жизнь для всех», в «Сборнике пролетарских писателей» М. Горького и других. Стихи его нередко печатались под псевдонимами «Сибиряк-Тобольский», «Черный бор», «Степной ворон».

В 1916 г. Вс. Иванов издал первую книгу стихотворений Худякова «Сибирь». Она была набрана и напечатана друзьями поэта – рабочими Курганской типографии в нерабочее время, бесплатно. Один экземпляр книги Худяков послал И. П. Малютину с автографом: «Другу поэту Ивану Петровичу Малютину. Автор. 1 ноября 1916 г., г. Курган». Сейчас книга стала библиографической редкостью.

Вскоре, в 1919 году, Худяков подготовил к печати второй сборник стихов. По сообщению дочери поэта А. К. Максимовой, в его архиве сохранилась бумажка с надписью: «Кондратий Худяков. Вторая книга стихов. Изд. В. А. Поваренкова, г. Курган, 1919 г.». Книга не увидела света: в типографии не оказалось бумаги.

Литературная деятельность Худякова, продолжавшаяся десять лет, развивалась в традициях Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Им было опубликовано около двухсот стихотворений. Многие из них, напечатанные в различных газетах, журналах и сборниках, до сего времени не собраны и ждут своего исследователя.

Сквозной темой творчества Худякова является тема родины, родного ему Зауралья. Поэту нравится бродить утрами по росистой траве, дышать горьковатым запахом полыни, слушать звуки просыпающейся природы. Поэт любит:

…Следить, как тают ночи тени,

Как новый день встает звеня;

И греть уставшие колени

У потухавшего огня…

И в колдовстве истомной неги,

Вдали от шума и молвы,

Дремать под музыку телеги

На мягком бархате травы.

В родных просторах поэт черпает силы. Восхищенный его взор любуется «стальной ширью» могучих северных рек, полетом орла в бескрайней голубизне, бесконечными равнинами, уходящими вдаль, «царственным простором» лугов, пашен, болот, лесов (стихотворение «Сибирь» – 1919 г.).

Да, это ты, моя родная,

Моя суровая Сибирь!..

Твою природу воспеваю,

Тобой живу, тобой страдаю,

Люблю твоих просторов ширь!

В стихотворении выражена горячая вера в грядущее обновление родного края:

Страна колодников, я верю, ты воспрянешь

И сбросишь гнет томительного сна!

Моих надежд ты, верю, не обманешь,

Из края изгнанных – избранных краем станешь,

Моих отцов суровая страна…

О родных местах поэт рассказывает в стихотворении «На Тоболе» (1916):

Июльский день жарою пышет,

Струится маревом река…

В песчаный яр зеленой крышей

Вросла землянка рыбака…

Вокруг запущенного входа

Спустился старенький плетень…

И от суглинок позолота

Легла на вянущий бредень…

В стихотворении «Город Курган» (1915) дана зарисовка бытовой картины, типичной для этого города в прошлом:

Телеграфных столбов частокол

Опоясал твои переулки…

Каланчи так размеренно гулки…

Грязь, урядник, скандал, протокол…

Вот старушка крестится на храм…

Бьет извозчик клячонку нещадно…

Хулиганы бранятся площадно…

В серых будках посты по углам.

Образ родины в сознании поэта неразрывно слит с образом народа-труженика. Народ представляется ему в облике богатыря Ильи Муромца, совершившего ратный подвиг, смявшего и разбившего врагов Руси. Илья Муромец «и поныне все живой…».

И над вражьими погостами

Ходит с севом богатырь,

Бороздит плугами острыми

В летний зной степную ширь…

С горечью говорит поэт о страданиях народа не только от насильников-татар, но и от произвола и злой воли господ и царя:

Эх, не страшен плен татарщины:

Он не столько зол и лют,

Сколько палка нашей барщины,

Плаха черная и кнут…

Он призывает верить в «солнце прекрасное», которое обязательно взойдет над измученным народом («Толща народная», 1919 г.).

Во многих стихотворениях говорится о трудовых буднях крестьянина («Весной на пашне», 1915), рисуются картины деревенского быта («Осень деревенская», 1915). Поэт немногословен и точен в реалистических зарисовках крестьянского быта. Характерное этом отношении стихотворение «В избе» (1916). Неуютна, грязна крестьянская хата днем. Играют и ссорятся чумазые дети. «Ложками Филька с сестренкой лупят в ведерное дно». А ночью наступает томительная тишина, прерываемая сонными вопросами детей к бабушке, разговорами взрослых о будущем севе.

Поэт рисует не только тяжкий труд, но и радость людей, заслуживших отдых. В стихотворении «На страде» (1916) он пишет о закончивших работу жницах, с песней возвращающихся на стан:

Провожали рожь поклонами,

Садко солнышко пекло.

По ракитникам за склонами

Эхо песню разнесло…

Обогнули полумесяцем

Золотистое жнивье:

На бугре у перелесицы

Задымилось становье…

Поэт жил вместе с народом, «пил» из одной чаши с ним «горе и радости», испытал его «многострадную» судьбу.

Есть у него стихи о сподвижниках Ермака – смелых, удалых людях, «вольных кречетах», которых заставили «породниться с кистенем» помещичье самоуправство, «мор да порка с каждым днем». («Ватага Ермака», 1916). Удачно найденным ритмом, яркой лексикой, почерпнутой из устной поэзии народа, стихотворение выразительно передает силу, богатырскую удаль и бунтарство соратников Ермака:

Любо в ночку непогожую

Слушать волн гремучий хор,

Чалить струги с ценной ношею

Ветру вольному в упор…

Стихи Худякова оптимистичны. Поэт убежден, что «желанная свобода с братским равенством придут» («Рыцарь мира», 1914), он «видит отблески зарницы, в незакатный верит день» («Дети каменного века», 1916), приветствует «маячные огни», которые увлекают вперед, зовут через усталость и горе идти к осуществлению задуманного:

И слышу голос я призывный:

«Вперед!.. Сомненья отгони!» —

Вперед, вперед, на подвиг дивный

Зовут маячные огни!..

(«Маячные огни», 1914).

Веря в свой народ, поэт не отделяет его судьбу от судьбы родины, своей страны:

Я верю в чары огневые

Мечты – волшебницы моей:

Восстанет юная Россия

Для новой жизни трудовой!

(1916).

В разгар мировой войны Худяков пишет несколько стихотворений, резко отличных от многочисленных виршей, вроде стихотворения Е. Буракова «Сибиряк-воин жене», опубликованного в «Народной газете» за 20 мая 1915 г., где изображалась храбрость русских солдат в духе казенного патриотизма. «Сибиряк-воин» заявляет:

Царю и родине мы служим,

Шрапнель, гранаты – нипочем!

Худяков иначе показывает войну – в смертях, страданиях, крови, ужасах. Он видит «жалких» солдат, лежащих «в грязи окопов», идущих на «грозный бой».

И гибнут новых жертв живые миллионы

В бездушной и тупой механике войны!

(«Мировая скорбь», 1915).

Поэт видит солдат, которые идут «рядами серыми навстречу гибели и смерти» («Выступление», 1915). От взрыва снаряда, разорвавшего морозную тишину леса

…На месте чудной елки —

Сучки, древесные осколки,

В клочках кровавая шинель…

(«Рождественская елка», 1915).

Одним из ведущих жанров поэзии Худякова является пейзажная лирика. С ростом поэтического мастерства он идет от несложных пейзажных зарисовок к глубоким обобщающим картинам, находя точные и образные слова для выражения настроений и чувств, обращаясь к таким сложным формам стихотворной речи, как сонет.

Пейзажная лирика Худякова становится лирикой настроений. Картины природы вызывают в его сознании определенные ассоциации, уводят в мир общественных настроений и чувств. Стихотворение «Осенью» (1913) заканчивается словами:

И хочется верить, что лето

Осталось не там, позади…

Как много и красок, и света,

Мой друг, посмотри впереди!

В стихотворении «Весна» (1913) проходит этот же мотив. Поэт верит, что «солнце правды, солнце света разгонит долгой ночи тьму».

Умение найти яркую деталь отличает многие пейзажные произведения поэта. Таковы, например, последние две строчки в стихотворении «Осеннее» (1916):

Глубь небес в эмали синей

Лебедей станицы топит…

В стихотворении «На залежах чернополесья» (1916) одна деталь помогает воссоздать целую картину осени в Зауралье:

Дитя покинутых дорог,

Над пожелтевшею травою,

К меже колючей головою

Приник в тоске чертополох…

Несколько стихотворений Худякова написано в стиле народных песен («Невеста», «Невеста Ермака» и другие). В них поэт сумел передать и чувство печали «красной девицы», чью «волюшку» стережет «зла-коварная свекровь», и тяжелые предчувствия невесты, не получающей весточки от милого с «далекой стороны».

Незадолго до Великой Октябрьской социалистической революции, предчувствуя обновление жизни, Худяков писал:

И на общих желтеющих нивах труда

Не услышишь тогда слов проклятья…

Человека-раба уж не будет тогда…

Многие стихи поэта звучат свежо и в наши дни. Они учат любить раскрепощенную родину, трудовой народ, понимать и ценить красоты родной природы.

АНТОН БЕЗРОДНЫЙ

Под таким псевдонимом в 1913—1916 гг. в «Народной газете» и других курганских изданиях печатались стихи Савелия Григорьевича Уткова.

Он родился в 1875 г. в деревне Золотой, ныне Половинского района, Курганской области, в семье бедного крестьянина. Семья жила впроголодь. «Помню один ячменный хлеб, – вспоминал поэт, – и то один хлеб этот далеко не в достаточном количестве».

С детских лет в мальчике пробудилось огромное желание учиться. «Я во сне и наяву бредил школой и горячо желал учиться, – писал он в одном из писем, – рисовал себе чудные перспективы учения, чуть не со слезами радости набрасывался на первую попавшуюся книжонку, желая найти там что-то такое, что бы объяснило мне, как это люди много знают». Но ходить в школу мальчику не пришлось: знания приобретались урывками, путем самообразования.

Юноша Утков жил канцелярской работой, но все равно находился в крайней нужде.

После 1905 года он начинает сотрудничать в местной «Народной газете». Всего им напечатано более десяти стихотворений. Тематика их в основном связана с крестьянским бытом, с жизнью деревни.

В автобиографическом стихотворении «Дедова пашня» (1913) рассказывается о бесплодных попытках крестьянина-бедняка выбиться из нужды. Дед пахал «самородной сохою», которую вытесал ему односельчанин Кузьмич из березы, что «росла над родной полосою». Но

Лишь на пашне его рос не хлеб – лебеда,

Гибла сила его трудовая.

Потужил дед, решив, что Кузьмич, видимо, без молитвы соху тесал, и обратился к Фомичу. Тот «на диво сработал машину». Пашет дед…

Оглянулся и ахнул, руками развел:

Рожь росла пополам с лебедою.

Отправился дед к Фаддею, а тот посоветовал вернуться к сохе. Послушался старик.

И в труде надрывался, покоя не знал,

А рожь все ж росла с лебедою!..

Не увидел дед светлой жизни:

Кабала, кулаки заедали…

Непогода-нужда, злое горе кругом

Его мощную грудь надрывали…

Так и прошла жизнь – от горя к надежде, от обманутой надежды к бессильным жалобам на судьбу.

Стихотворение «Мой рыцарь» (1914) выражает раздумья поэта о человеке труда, о его славных делах и бездольной судьбе. Это он, труженик,

Туннели-проходы в горах пробивает,

Мосты воздвигает над пропастью круч,

В подоблачной выси пути пролагает

У грани синеющих туч,

Глубокие шахты упорно копает

И водит в морях корабли.

Он в вечном движенье упрямо шагает

От края до края земли…

«Одевая весь мир казной золотою», трудящийся человек нищ, ему нет доли, он «ночует под небом», «ест хлеб из мякины». Но поэт верит в обновление жизни, в иную судьбу труженика, отмечая его «недюжинный ум», «решимость и силу».

Стихотворение «Курган» (1913) посвящено прошлому и будущему Зауралья. Речь в нем идет о памятнике глубокой старины – кургане, находившемся в нескольких километрах от города Кургана, возле деревни Курганки.

Много видел на своем веку курган, что «над Тоболом-рекой возвышается». Засыпали его снега суровою зимою, летом зеленым ковром покрывалась его вершина.

Посещал, знать, курган

Пугачев Емельян,

        Да ведь быль сплетена с небылицею.

Помнит курган время, когда

Из далеких степей

Средь курганских полей

        Кочевая орда появлялася.

Да свершивши разбой

Иль набег удалой

        В дебрях вольная вольница шлялася.

Прошли годы, многое изменилось в жизни. Стал иным и край, прежде безлюдный и дикий:

Уж не князь кочевой,

Не разбойник лихой

        Здесь царит полновластным владыкою;

Проносясь на восток,

Паровоза свисток

        Нам пророчит культуру великую…

Поэт видит, как обработал «широкую степь» плуг «хлебороба сибирского», и о прошлом родных мест только «в поле ковыль… тихо шепчет, от ветра качается».

В годы мировой войны поэт писал стихи, полные веры в Россию, в ее «лучезарный день» («Сон», «Я верю», «Темная сила»).

Умер Утков 26 ноября 1922 г.

Б. А. ТИМОФЕЕВ

Борис Александрович Тимофеев принадлежал к той части русской интеллигенции, которая вместе с пролетариатом пошла на штурм капиталистического строя, участвовала в боях за утверждение власти трудящихся.

Он родился 18 июля 1882 г. в городе Далматове, бывшей Пермской губернии, в семье врача-демократа. Отец Бориса Александровича блестяще окончил Казанский университет и был оставлен при кафедре. Однако стремление сблизиться с трудовым народом заставило молодого врача отказаться от карьеры ученого и переехать в захолустный городок Зауралья. В Далматове и прошли детские годы будущего писателя.

Тимофееву-врачу, не ладившему с начальством по своим политическим убеждениям, часто приходилось менять место службы: семья жила то в Шадринске, то в Медыне, Калужской губернии, то в подмосковном селе Люблино.

Борис Александрович учился в Екатеринбургской мужской гимназии, но был исключен за политическую неблагонадежность. Пришлось держать экзамен за курс гимназии экстерном. Прекрасные способности помогли ему выдержать на медицинский факультет Казанского университета. Воспитанный на демократических идеалах, он активно выступает на сходках, собраниях, участвует в демонстрациях и политических волнениях студентов. Это приводит его в тюрьму.

Тяжелая форма суставного ревматизма и начавшийся после освобождения из тюрьмы туберкулезный процесс заставили Бориса Александровича переехать ближе к родителям, жившим в Люблино, и поступить на юридический факультет Московского университета. В это время (около 1904 г.) вернулась из политической эмиграции сестра Вера. Революционные события 1905 г. в Москве и влияние сестры, убежденной большевички, не прошли бесследно. Вместе с братом Вадимом он вступает в боевую дружину и принимает непосредственное участие в баррикадных боях 1905 года.

Прогрессировавший тяжелый недуг заставляет его поехать лечиться в Каир, а затем в Италию, на Капри. Каприйский период жизни Б. А. Тимофеева значителен во многих отношениях. В эти годы (1908—1912) «отстоялись» его представления о русской действительности. Он глубоко осмысливал события, участником которых ему довелось быть, – студенческие волнения, московское вооруженное восстание. Это был период окончательного установления его политических взглядов, формирования большевистских убеждений.

На Капри определились литературные склонности и интересы Тимофеева, началась его литературная деятельность. Здесь он встретился с А. М. Горьким, вокруг которого группировалась писательская молодежь. «В то время на Капри, – вспоминал Горький, – жила небольшая группа литераторов: Николай Олигер, Алексей Золотарев, Борис Тимофеев, очень талантливый юноша, изуродованный ревматизмом, который потом и убил его…

Почти ежегодно приезжал Иван Бунин; мелькали Новиков-Прибой, Саша Черный, Илья Сургучев и еще многие… Все были молоды, жили весело; все были очень бедны, но жизнь тогда была дешевой, и кисленькое каприйское вино тоже было дешево»^[75].

Горький пристально следил за творческим ростом молодого писателя, внимательно читал его рукописи, давал советы и наставления. Встречи и беседы с ним явились для Тимофеева большой школой. Знакомство с Горьким оказало огромное влияние на формирование идейно-эстетических представлений Тимофеева.

Письма Тимофеева к Горькому проникнуты чувством горячей благодарности к писателю-наставнику, согреты душевной теплотой. «Знаю, что не так, не то пишу, что мне надо, а что – «будто знал и запамятовал», – пишет он А. М. Горькому из Москвы на Капри 27 ноября 1913 г. – Ох, дорогой Алексей Максимович, хоть бы Вы написали мне какое ни-на-есть вразумительное словечко: сильно я в этой штуке теперь нуждаюсь»^[76]. В письме от 21 января 1915 г. он отмечает, что крепко помнит о теме, подсказанной ему А. М. Горьким.

По возвращении из Италии Тимофеев остановился в Москве и сразу же вошел о среду писательской молодежи горьковского направления. Писатель Д. Н. Семеновский вспоминает: «У меня появились знакомые литераторы: Тимофеев и Новиков-Прибой. Оба недавно приехали, с Капри. Оба жили на Таганке в общей квартире. Светловолосый, голубоглазый, сразу располагавший к себе Борис Александрович Тимофеев был автором повести «Сухие сучки» и небольших рассказов. Горький считал его очень даровитым. Тимофеев учился на медицинском факультете, носил выцветшую шинель и в шутку называл себя «вечным студентом»^[77].

Во время мировой войны Б. А. Тимофеев уехал санитаром на фронт, в течение двух лет был очевидцем страданий народа. В октябрьские дни 1917 г. он стал активным участником революционных боев. В это время Б. А. Тимофеев вступил в Коммунистическую партию.

Плодотворной была его непродолжительная работа в издательстве ВЦИКа. Ей он отдался целиком, с присущей ему страстью.

После кратковременного пребывания в Ялте, где он работал зав. отделом здравоохранения, Тимофеев возвратился тяжелобольным в Москву и 13 апреля 1920 г. скончался в расцвете творческих сил, не успев осуществить многого из своих замыслов.

Начало литературной деятельности Тимофеева совпало с поражением первой русской революции и последовавшей за этим реакцией. Но вера в торжество народа слышна уже в ранних его произведениях, написанных под непосредственным впечатлением революционных событий.

В 1909 г. на Капри Тимофеев написал рассказ «Последний приют» – о революционере, мужественном и сильном борце, не пожелавшем открыть палачам свое имя перед казнью. Образ «Жаворонка» – такова была его партийная кличка – вырастает в символ революционного героизма и самоотверженного мужества в борьбе за народное счастье. «Жаворонок» умеет подчинить личную жизнь революционному долгу. Слово и дело у него слиты. «Жизнь требует, – подчеркивает он, – чтобы ростки ее поливались кровью… и не только чужой… Будь готов и свою отдать…»

В № 1 альманаха «Энергия» за 1913 год публикуется повесть Тимофеева «Сухие сучки». Она была написана на Капри в 1911 г. и поднимала важную для своего времени тему: интеллигенция в ее отношении к революционному движению в стране.

События происходят после революции 1905 года в маленьком городке Асееве, по описанию очень похожем на Шадринск, где прошли юношеские годы писателя. Можно предполагать, что название городка взято по имени горы и деревни Осеевой, примыкающих к Шадринску. Описание Калинной слободы, заселенной кузнецами, слесарями и ремесленной беднотой, живо напоминает слободку Калиничеву, составлявшую неразрывную часть дореволюционного Шадринска. За многими действующими лицами повести встают реальные люди: доктор Захар Сергеевич – отец писателя, телеграфист Мелешин – шадринский портной Мелентьев, племянник Мелешина Сергей – террорист Н. И. Попов, убивший в 1907 г. шадринского воинского начальника Куньева^[78].

Однако было бы неправильным сводить содержание повести только к изображению жизни шадринской интеллигенции эпохи реакции, а в действующих лицах ее видеть лишь конкретных лиц, известных писателю. Как подлинно художественное произведение оно охватывает широкий круг жизненных явлений. Повесть посвящена жизни русской интеллигенции в годы безвременья, в ней показаны разные по характеру люди, раскрыты многообразные стороны человеческих отношений. Типический характер созданных писателем картин подчеркнул А. М. Горький в письме редактору альманаха Е. Ляцкому: «Дорогой Евгений Александрович! Посылаю повесть Тимофеева «Сухие сучки». Мне кажется, что ее следует напечатать – написана она недурно и должна вызвать в «уездной России» сочувственный отклик. Надо, чтобы телеграфисты, дьяконы, доктора знали, что они не забыты, о них думают, пишут и не одиноки они на обширной русской земле»^[79].

Унылым зимним пейзажем начинается повесть. Мутной пеленой окутывает городишко сизый туман, а вечером тонет Асеев в беспросветной тьме, среди бесконечных полей и лесов.

Однообразно, монотонно текут дни городских обывателей. «Мягкотелые, безучастные ко всему, что творится за пределами родного города, незаметно родятся они, живут скучной, полусонной жизнью и тихо, безропотно умирают».

Но эта тишина, этот покой составляют лишь внешнюю сторону жизни города. То там, то здесь дают о себе знать новые силы. Недаром именитый асеевский купец Ипат Трофимыч Силин встревожен слухами о «повсеобщей забастовке». Недаром энергично действуют шпики, выслеживая недовольных, неистовствуют жандармы: обыски и аресты следуют один за другим. Реакция свирепствует.

По-разному относится к происходящим событиям интеллигенция: некоторые растерялись от неудач революции, другие остались верными революционным традициям народа.

Носителем настроений первой части русской интеллигенции выступает телеграфист Мелешин. Во время революционного подъема он произносил пылкие речи, вместе с другими пел отходную старому миру. Но вот реакция перешла в наступление, и Мелешин упал духом. Его мучают сомнения, кругом чудится опасность. Пугает стук калитки, громкий возглас незнакомого человека. Ему страшно оставаться в тихой квартире с больной женой. Гнетущее чувство страха постоянно преследует Мелешина, его охватывает «непонятное опасение за свою судьбу». «Вот возьмут и посадят, как Сергуньку, вывертывайся, оправдывайся потом…».

В ожидании чего-то страшного, неизбежного, Афанасий Петрович замыкается в себе, приходит к выводу, что «тихо надо держаться».

Спасение Мелешин видит не в противодействии, не в борьбе, а в приспособлении к сложившимся условиям жизни. Он хочет прикинуться сухим сучком, чтобы сойти за мертвого, обмануть бдительное око. «Прикинься сучочком, а внутри чтоб горело… Снаружи сухонький, мертвенький, а внутри горит, внутри светится… Так и обманем, так и обманем совиное благородие! А сами осторожненько, а сами тихонько, день за днем, без устали, что сами знаем, народу рабочему поведаем… И будет в нашей жизни утешение…», – предлагает он доктору Захару Сергеевичу.

Стремление обезопасить себя, заручиться поддержкой «хозяев жизни» приводит Мелешина в дом купца Ипата Силина, жизненные понятия которого несложны: «Чья сила, тот и прав!». Человек, в его представлении, подлец, и верить ему нельзя. Над народом, который «от делов совсем отбился, все с революциями возится», нужен властный хозяин.

Чтобы сорвать предполагаемую забастовку, Силин предлагает телеграфисту написать воззвание к именитому купечеству и православным христианам. И Афанасий Петрович покорно соглашается, сознавая в душе, что помогает разгрому единомышленников и друзей.

Не желая того, Мелешин становится предателем, выдавая полицейскому шпику сведения о тех, кто выпускает прокламации. Следуя жизненной правде, автор рисует логический конец Мелешина. С горечью думает Афанасий Петрович о том, что жизнь прошла впустую, не так, как мечталось. Пассивное сопротивление привело его к гибели. «Просмотрел свою жизнь», – печально признается он жене. Заподозренный в предательстве, пытаясь оправдаться перед друзьями своей смертью, Мелешин кончает самоубийством.

Мелешин выражает типичные настроения той части русской интеллигенции эпохи реакции, которая отказалась от действия и лишь горько размышляет о «подернувшейся пеплом» стране, проповедуя смирение и приспособленчество.

Носителям теории пассивного сопротивления противостоит в повести интеллигенция, оставшаяся верной народу до конца. Доктор Захар Сергеевич, называя эту теорию «опаснейшим явлением», так говорит Мелешину: «Ты пойми, – ежели все мы замкнемся в себе, притаимся, то что грозит нам?.. Ты говоришь, прикинемся сучками… Хорошо… сопротивление, так сказать, пассивное. Ох, гражданин, тут-то вся и опасность. Пойми ты, голова: прогресс связан с собственными усилиями организма… с его борьбой, понимаешь, борьбой за жизнь».

Тихо уходят из жизни люди, подобные Мелешину. Но борьба продолжается, и ее никто не в силах остановить, хотя царская охранка хватает революционеров, громит конспиративные квартиры.

Повесть Тимофеева утверждает право народа на борьбу за лучшую жизнь, призывая к активным действиям. Горьковское влияние проступает и в оценке автором явлений русской жизни эпохи безвременья, и в изображении города Асеева, напоминающего Окуров, и в словах некоторых действующих лиц. Это, в частности, отметил А. Амфитеатров в письме к Горькому от 2 октября 1913 г.: «Относительно длиннот Тимофеева я распорядился довольно свирепо. А талантлив и умен парень. Только ему уж очень хочется писать под Вас»^[80]. В этом стремлении молодого писателя подражать Горькому сказалась не только пора ученичества Тимофеева, но и духовное родство его с Горьким, близость идейно-эстетических взглядов начинающего писателя к горьковскому пониманию жизни.

О страшной участи бедняка в мире стяжательства и наживы, где и любовь продается за деньги, повествует рассказ «Музыкант Кандырин», напечатанный в третьем номере большевистского журнала «Просвещение» за 1913 г.

Вскоре после приезда на родину в 1913 г. Тимофеев написал несколько рассказов, тематически примыкающих к каприйскому периоду его творчества. Среди них – «Пелагеюшка – раб Христов», «Ковальчук», «Марийка».

Ради большой любви к людям героиня рассказа «Пелагеюшка – раб Христов» отказывается от личной жизни, от притязаний на собственное счастье. Привязанность к людям перерастает у Пелагеюшки в жертвенную любовь к ним. Гуманизм этого рассказа носит абстрактный характер, и само произведение производит двойственное впечатление. Оно привлекает верой в лучшее будущее человека. Но утешительная любовь Пелагеюшки, приправленная христианской покорностью судьбе, приемлемой быть не может.

В рассказе «Ковальчук» идет речь о бежавшем от преследования жандармов русском рабочем, с которым автор встретился на Капри.

Ковальчук – не борец. Он не способен на решительный протест. Он может только плакать и страдать, изливая в жалобах свою душу. Ковальчук принадлежит к той части русских рабочих начала XX века, которые еще не приобщились к активной борьбе. И страдания его в значительной мере объясняются разобщенностью с революционным движением. В истории Ковальчука правдиво показана трагедия человека, разлученного с родиной и семьей.

Рассказ «Марийка» был опубликован в «Пролетарском сборнике» за 1918 г. Это повествование о политическом ссыльном студенте. Отрекшись от прекрасных мечтаний, он остается в глухой деревне ради практических дел, на которые зовет его совесть. На этом пути много невзгод, лишений, и поэтому, не желая подвергать опасности близкого человека, он отказывается от любви приехавшей к нему невесты Марийки и остается там, где он нужнее.