Текст книги "Том 7. Последние дни (с иллюстрациями)"

Автор книги: Михаил Булгаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц)

Шум и визг железных скобок и ржавых винтов колымаги разбудил на другом конце улицы будочника, который, подняв алебарду, закричал спросонья что стало мочи: «Кто идет?» Но увидев, что никто не шел, а вдали проехала лишь колымага… поймал у себя на воротнике зверя и, подойдя к фонарю, казнил его на ногте. После чего, отставивши алебарду, он опять заснул по уставам своего рыцарства…

Эп. 46.

Поутру, едва лишь на приходской церкви Николы-на-недотыках ударил к заутрени колокол, из дверей оранжевого деревянного дома с мезонином выпорхнула дама в клетчатом щегольском клоке, Вскочила с необыкновенной поспешностью в стоявшую у подъезда коляску, которую лакей тут же захлопнул дверцами, и, ухватившись за ремни сзади коляски, закричал кучеру: «Пошел!»

Дама, назовем ее в отличие от других «просто приятной», везла только что услышанную новость и чувствовала непреодолимое желание скорее сообщить ее…

Эп. 47.

Подъехав к одноэтажному дому с белыми барельефчиками, коляска остановилась. Выскочив из коляски, дама, торопливо пробежав узенький палисадник с решеткой…

Эп. 48.

…появилась в передней своей приятельницы.

– Вы слыхали, милочка, прелестник-то наш каков? – звонко с ней поцеловавшись, спросила приятная дама.

– А что, что, говорите скорее!.. – воскликнула дама-хозяйка, вводя гостью в голубую гостиную.

– Нет, это роман, совершенный роман! – опускаясь в кресло, начала приятная дама. – Вообразите, милочка. Вдруг, в глухую полночь является он, вооруженный с ног до головы, вроде Ринальдо Ринальдини, к помещице Коробочке и требует продать все души, которые умерли…

– Ах, боже мой, какие страсти, – взволнованно произнесла хозяйка.

– Перепуганная насмерть Коробочка, – продолжает приятная, дама, – говорит ему, я не могу их продать, они мертвые. А это, – кричит размахивая пистолью, – мое дело знать, мертвые они или живые!.. и такого ужасного скандальозу наделал. Вся деревня сбежалась… ребенки плачут… все кричат; ну, просто оррер, оррер, оррер!..

Эп. 49.

А Чичиков, осунувшийся, больной, сидит полураздетый в кровати и, разинув рот, со стоном рассматривает в зеркало свое горло.

Эп. 50.

В голубой же гостиной уже появилась третья дама – Софья Ивановна.

– Нет, нет! – категорически заявляет она. – Здесь не мертвые души! Здесь что-то другое…

– Ну, а что, что вы полагаете?

– Как вы думаете, Софья Ивановна?

– Я, признаюсь, потрясена. Совершенно потрясена! – закатив глаза, интригующе воскликнула Софья Ивановна.

– Но, однако ж, говорите…

– Не томите ради бога!.. – наперебой вскричали дамы.

– Мертвые души… – медленно начала Софья Ивановна.

– Ну, что, что? – вся в волнении, подхватила хозяйка.

– Мертвые души… выдуманы для прикрытия, а все дело в том, мои милые, что он хочет увезти губернаторскую дочку!..

Это было так неожиданно и необыкновенно, что приятная дама и дама-хозяйка, услышав это, так и окаменели на месте… Затем, вскрикнув в одни голос;

– Ах, боже мой!

– Ах, как интересно! – вскочили и бросились к дверям…

Эп. 51.

…и, выбежав из дома и обмениваясь на ходу какими-то восклицаниями, возбужденные до крайности, дамы чуть ли не бегом добрались до своих экипажей, вскочив каждая в свою коляску, они мгновенно разъехались в разные стороны…

«…Решив так остроумно вопрос с мертвыми душами, – говорит голос автора, – дамы полетели по городу разносить эту новость… И буквально через час все пришло в брожение… Как вихрь, взметнулся дремавший доселе город. Везде и всюду заговорили про мертвые души, про Чичикова и губернаторскую дочку…»

Эп. 52.

На словах автора мы видим Чичикова. Он в халате, накинутом поверх белья. Шея его (очевидно распухшая) повязана клетчатым платком, из-под которого выглядывает подушечка из ромашки. Издавая какие-то хрипло-булькающие звуки, склоняясь над тазом, Чичиков полощет горячим молоком с фигой больное горло…

– Петрушка! – окончив полоскание, хрипло сипит он. Но на зов никто не откликается…

Эп. 53.

…ибо Петрушка, дрожа от страха, стоял в это время в какой-то казенной комнате с решеткой перед длинным усатым ротмистром жандармерии. В стороне у стола «странная личность» что-то записывает…

– …В Костроме мы были… городе Нижнем были… Ярославле… – Стирая рукавом слезы и кровь из разбитой губы, рассказывает, заикаясь, Петрушка.

– А не покупал ли твой барин там мертвых?.. – спрашивает ротмистр.

– Не ведаю, ваше благородие… – испуганно лепечет Петрушка. – Истинный Христос-бог, не ведаю! – крестясь, закричал он и повалился и колени.

Ротмистр взглянул на «личность», тот сделал рукой знак «убрать». Распахнув ударом ноги дверь, ротмистр крикнул:

– Убрать!..

Вбежали два рослых жандарма и, подхватив, уволокли Петрушку за дверь, втолкнув вместо него Селифана.

– А ну-ка скажи, любезный, – спрашивает ротмистр Селифана. – Кто твой барин?

– Сколеский советник, ваше благородие, – вытянувшись, ответил Селифан.

– А чем он занимается, где служит?

– У его величества батюшки государя императора, ваше благородие!..

«Личность» удивленно вытягивается.

Эп. 54.

– …А не арестовать ли нам господина Чичикова, как подозрительного человека! – воинственно говорит полицмейстер.

– А если он нас арестует, как подозрительных людей? – ехидно спрашивает инспектор врачебной управы сидящих и гостиной (у вице-губернатора) – председателя палаты, прокурора и самого вице-губернатора.

– Может, он, господа, – опасливо оглядываясь, продолжает инспектор, – и есть подосланный к нам из Петербурга чиновник для произведения тайного следствия по делу тех, умерших…

Все испуганно приподнимаются.

– …Помните… которых мы с вами…

Прокурор бросается к инспектору и закрывает ему рот.

– Тсс!..

– Тсс!

Все с ужасом смотрят друг на друга.

Вдруг распахивается дверь, вбегает бледный, перепуганный почтмейстер.

– Вы знаете, господа, – с трудом переводя дыхание, заявляет он, – говорят, что Чичиков – делатель фальшивых ассигнаций…

Эп. 55.

– …Что за притча, мертвые души? – жалобно спрашивает сам себя губернатор. Он стоит в кабинете на фоне портрета Николая I и непонимающе разводит руками.

– И зачем, для чего покупать их? К какому делу их можно приткнуть…

В двери, втаскивая за руку плачущую дочь, влетает гневная губернаторша.

– Ты слышал? – трагично вопрошает она, перстом указывая на дочь.

– Но, матушка, зачем же ему покупать мертвых?..

– Дурак! – оборвала его губернаторша.

– Не мертвых… А нашу дочь… наше дитя он хочет увезти!.. – и горько зарыдав, губернаторша прижала к себе плачущую дочь…

– Его благородие коллежский советник Чичиков, – входя в кабинет, докладывает пожилой лакей.

– Не принимать! – закричал губернатор, затопав ногами… – Вон, вон его!

Эп. 56.

– Не приказано… – говорит тот же лакей стоящему в передней у лестницы Чичикову.

– Как не приказано? – удивляется Чичиков. – Да ты, видно, не признал меня. Ты всмотрись хорошенько, – говорит он, приподнимая с лица повязку.

– Да вас-то и не велено… – посмотрев на вспухшую шею, сказал лакей, – других можно…

– Вот тебе на! Но отчего же?

– Таков уж приказ…

Эп. 57.

– Петрушка! – через силу хрипит Чичиков, влетая в дверь своего номера.

Появляется мрачный, с подбитым глазом Петрушка.

– Ты где шляешься, сукин сын?

– В участок водили… про вас спрашивали…

– Что?! – как ужаленный, подскочил Чичиков. – Кто спрашивал? Ты что мелешь… пьян, что ли?

– Пьян… – обиженно пробурчал Петрушка. – Вот глаз подбили и два зуба вышибли… Пьян…

Растерянный Чичиков какое-то мгновение стоит точно окаменелый. Затем, скинув шинель, он бросается собирать вещи.

– Тащи чемодан! – отрывисто прохрипел он. – Да крикни Селифану, чтобы немедля запрягал…

Петрушка исчез, через секунду вернулся с чемоданом, следом за ним вошел Селифан, тоже порядком потрепанный в жандармерии.

– Никак нельзя, барин… – остановившись у двери и почесав затылок, робко заявил он.

– Что нельзя?

– Да запрягать-то,

– Почему?

– Да колесо малость того… его вишь… перетягивать надо…

– Подлец ты! – прохрипел Чичиков и, подскочив к Селифану, схватил его за грудки.

– Убить! Зарезать меня хочешь! Две недели сидели… ты хоть бы заикнулся, а теперь как ехать, так ты…

Чичиков ожесточенно ударяет Селифана.

– Пойди, найми кузнецов, – тяжело дыша, продолжал он, – да чтоб в два часа все было сделано! Слышишь!

– Слышу… – пятясь к дверям, пробормотал Селифан.

– А коли нет, так я тебя… – угрожая, двинулся к нему Чичиков, – в рог согну! – узлом завяжу!.. Ну, пошел, ступай!

И, потупив голову, Селифан вышел.

Эп. 58.

«…Чтобы окончательно выяснить, кто такой господин Чичиков и как с ним поступить… – говорит автор, – чиновники, собравшись у полицмейстера, пригласили Ноздрева, так как, по слухам, он был в тесных отношениях с Чичиковым и без сомнения знал кое-что из обстоятельств его жизни…»

Кабинет полицмейстера. Двери заперты. Окна закрыты. Горят свечи. На столе закуска и бутылки. За столом Ноздрев.

Полицмейстер, вице-губернатор, председатель, почтмейстер, прокурор и инспектор врачебной управы сидят вокруг Ноздрева. Все до крайности встревожены и очень похудевшие.

– Верно ли, господин Ноздрев, – спрашивает председатель, – что Чичиков скупал мертвых?

– Верно, – выпивая и закусывая, отвечает Ноздрев. – Да я сам ему продал. И не вижу причин, почему бы не продать.

Чиновники переглядываются.

– А верно ли, – опять спрашивает председатель, – что он хотел увезти губернаторскую дочку?

– Верно, – говорит Ноздрев. – И я сам ему помогал. Договорился с попом из Турмачевки. Поп взял за венчание сто рублей.

– Но… Зачем же для этого покупать мертвых? – недоумевает председатель.

– А… чтобы подарить их губернаторской дочке. За ее здоровье! – подняв бокал, говорит Ноздрев и залпом выпивает.

Чиновники невероятно смущены и подавлены… Пауза…

– А не делатель ли он фальшивых ассигнаций? – привстав с места, спрашивает полицмейстер.

– Делатель, – спокойно подтверждает Ноздрев. – И очень, подлец, ловкий…

Прокурор в ужасе поднимается и, подойдя к Ноздреву, тихо спрашивает:

– По городу ходят слухи… что будто Чичиков… На-поле-он?

Ноздрев одним духом выпивает рюмку водки и, в упор уставившись на прокурора, страшным шепотом произносит:

– На-поле-он!

Прокурор отшатнулся, со стуком опрокинул стул… Чиновники в смятении вскочили, попятились…

Ноздрев тоже встал, пальцем поманил их к себе и, наклонившись к ним, вполголоса продолжал:

– Англичане выпустили его с острова святой Елены… Вот он и пробирается в Россию… – на словах «пробирается» Ноздрев, сверля рукой воздух, таинственно подошел к арке, закрытой портьерой, и, погрозив чиновникам пальцем, скрылся… Чиновники в недоумении переглядываются… и вдруг все в ужасе отшатываются…

Откинув портьеру, в том квадрате арки стоял Наполеон-Ноздрев. Он в треугольной шляпе полицмейстера и мантилии полицмейстерши, которая драпируется на нем, как плащ. Руки его скрещены на груди, клок волос выпущен из-под треуголки.

Чиновники в страхе прячутся за стулья, кресло, стол.

– Вив лемперер! Ура! – заорал Ноздрев и, пошатнувшись, упал на диван и замолк.

Выйдя осторожно из-за прикрытия, чиновники подошли к нему.

– Пьян… – констатировал вслух полицмейстер.

– А знаете, господа, кто этот Чичиков? – хлопнув себя по лбу, внезапно вскричал почтмейстер.

– Кто? Кто? – разом обернувшись, спросили чиновники.

– Это, господа, никто иной, как капитан Копейкин!..

Вдруг грохот в дверь. Все вздрагивают… смотрят на дверь. Грохот сильней… Полицмейстер с испугом открывает дверь, в ней появляется жандармский ротмистр, за ним «странная личность» в темных очках.

– Господа! – выступая вперед, заявляет «личность». – В город только что прибыл генерал-губернатор князь Хованский. Его сиятельство незамедлительно просит вас всех пожаловать к нему!.. – четко и громко объявив это, «личность» и капитан исчезают.

Полицмейстер, испуганно вскрикнув «Ах!», бросается вслед за «личностью», за ним ринулись председатель и вице-губернатор. Прокурор было тоже рванулся, но хватается за сердце, меняется в лице и падает на пол…

Инспектор и почтмейстер остолбенело смотрят на прокурора, потом начинают метаться.

– Ах, батюшки! – кричит инспектор, бросаясь в дверь. – Доктора! Доктора!

– Воды! Воды! – кричит почтмейстер, выбегая вслед за ним.

Ноздрев поднимается с дивана, оглядывается, видит лежащего на полу прокурора, берет свечу, наклоняется к нему…

Вбегает дрожащий инспектор, у которого в руках графин и стакан с водой. Ноздрев властным жестом берет у инспектора стакан, выпивает воду и, указывая пальцем на прокурора, громко говорит:

– Умер…

Эп. 59.

Вечер. Двор гостиницы. Фонарь. У крыльца снаряженная бричка, около брички Петрушка и Селифан укладывают последние вещи.

Эп. 60.

Номер. Пусто. На полу валяются обрывки бумаг, на табуретке в подсвечнике догорает свеча… Чичиков в шинели и картузе стоит посреди номера и тревожно прислушивается, затем осторожно подходит к окну, выглядывает, берет под мышку шкатулку и, крадучись, идет к дверям… вдруг останавливается.

В дверях стоит дама в черной мантилии и вуали, в руках у нее саквояж.

– Нет, я должна была к тебе прийти! – трагически восклицает дама и, рванувшись к ошеломленному Чичикову, обнимает его. – Что свет? Толпа людей, которые не чувствуют! – целуя его, страстно шепчет дама. – Что жизнь? Долина горестей…

– Но позвольте! – с трудом вырвавшись из объятий, перебивает ее Чичиков.

– Кто вы? Что вам угодно?

– Я та, что вам писала… – откинув вуаль, говорит дама.

Чичиков отпрянул. Перед ним стояла Анна Григорьевна.

– …и та, которую вы отвергли на балу… – грустно улыбнувшись, добавляет она.

– Простите, но я… – чуть смущенно, но вместе с тем сухо произносит Чичиков. – Мне, видите ли, надо немедля ехать… бежать… – вырывается вдруг у него.

– Да, да, бежать! Бежать! – подхватывает Анна Григорьевна. – В пустыню! В горы! На край света! – вдохновенно продолжает она, снова обнимая Чичикова. – О, как я мечтала навсегда покинуть этот город!….

– Оставьте меня!.. – грубо отстраняя ее, кричит Чичиков. И для осторожности несколько отступает.

– Это у вас от безделья, сударыня… – зло говорит он. – Шили бы вы рубахи… вязали чулки, да рожали…

– Ах, вот как?! – гневно перебивает его Анна Григорьевна. И, закрывшись вуалью, поворачивается и гордо направляется к дверям…

 
…Две горлицы покажут
Тебе мой хладный прах.
Воркуя, томно расскажут,
Как я умерла в слезах!..
 

Остановившись у дверей, трагически, с надрывом произносит она и, как видение, исчезает…

– Дура… Черт бы ее побрал… – облегченно вздохнув, выругался Чичиков… и замер… услышав шум подъехавших к гостинице экипажей. Подскочив к окну, он выглянул и, схватив шкатулку, стремительно кинулся к дверям…

Но из дверей, навстречу ему, появляются: жандармский ротмистр, «странная личность», за ними два жандарма.

– По приказу его сиятельства генерал-губернатора, – четко говорит ротмистр, – вы арестованы…

Чичиков в ужасе застывает…

Эп. 61.

– …В острог! В Сибирь! С мерзавцами и разбойниками! – кричит генерал-губернатор… на стоящего перед ним в его кабинете Чичикова.

– Виноват, ваше сиятельство! – падая на колени, вскричал Чичиков. – Я мерзавец! Я негодяй! Но бог свидетель, я всегда исполнял долг гражданина! Я всегда любил и уважал начальство! – задыхаясь от страха, он подползает к ногам генерала.

– Подите прочь!.. – кричит генерал, отпихивая его носком сапога.

– Смилуйтесь! Пощадите, ваше сиятельство… – хватаясь за сапог и целуя его, плача, выкрикивает Чичиков.

– Прочь! Взять его!

– Сжальтесь! Пощадите! Старуха мать! Жена! Дети! – орет, лобзая сапоги, Чичиков. Жандармы оттаскивают его, волокут по полу к дверям. Чичиков отбивается, визжит, плачет…

– В острог! В Сибирь! На каторгу! – орет взбешенный генерал-губернатор.

Эп. 62.

Особая комната главной канцелярии. Шкафы. У одного из шкафов стоит какой-то пожилой, важный чиновник и «странная личность». В руках чиновника толстая книга «Купчих крепостей». У «странной личности» опечатанная чичиковская шкатулка.

Книгу и шкатулку вкладывают в шкаф, а шкаф закрывают на ключ и запечатывают сургучной печатью…

– Шка-ту-лка! – доносится издалека чичиковский вопль…

Эп. 63.

– Шкатулка!.. – кричит Чичиков, бешено колотя кулаками железную дверь мрачной, полуподвальной камеры острога.

– Моя шкатулка… – стонет он, бессильно прислонясь к стене. – Ведь там все!.. Имущество… Деньги… Бумаги… Все разнесут… Все украдут…

Где-то далеко возникает похоронный звон.

– О боже… – тяжело дыша, продолжает Чичиков. – Какая судьба! Какая судьба… Потом и кровью добывал я копейку, чтобы в довольстве остаток дней прожить… Покривил, не спорю, покривил… Но ведь я трудился, я изощрялся. А эти мерзавцы, что тысячи с казны берут, что грабят небогатых и последнюю копейку сдирают с того, у кого нет ничего! За что же мне такие несчастье?.. Почему же другие благоденствуют! Всякий раз, как только я начинаю достигать плодов… и уже, кажется, рукой их… Вдруг буря! Вихрь! Подводный камень… И сокрушение в щепки всего корабля! За что же такие удары… – с болью стонет он. – Где справедливость небес?! Ведь я три раза сызнова начинал! Снова терял… И опять начинал! За что же такие удары? О господи! За что?! – в отчаянии Чичиков разрывает на себе одежду и, громко зарыдав, падает на солому…

Похоронный звон ближе. Запел, нарастая, хор певчих:

 
– Святой боже, святой крепкий.
Святой бессмертный, помилуй нас…
 

Недвижно, словно мертвый, лежит на соломе Чичиков. Поет, разрастается похоронный хор, наполняя собой камеру… Медленно приподнимаясь, Чичиков испуганно вслушивается… Затем вдруг вскакивает, бросается к окну и, прильнув к решетке, смотрит.

– A-а, прокурора хоронят! – зло усмехаясь, кричит он. – Жил, жил и умер. И вот напечатают теперь в газетах, – издевательски продолжает Чичиков, – что скончался почтенный гражданин, редкий отец, примерный супруг… Эх вы! Мошенники! – потрясая кулаком, кричит он. – Весь город мошенники. Один был порядочный человек, да и тот свинья!..

Злобно захохотав, Чичиков плюнул в окно и, отойдя, с тяжелым стоном опустился на скамейку…

Затихает похоронный хор, удаляясь все дальше и дальше…

Вдруг Чичиков насторожился, приподнял голову. За дверью послышались шаги, лязг ключей, запоров, наконец, дверь с визгом отворяется и в камере появляется «странная личность», за ней силуэтом виднеется жандармский ротмистр.

«Личность» подошла к Чичикову и, вежливо поклонившись, отрекомендовалась:

– Самосвитов.

Встречались.

Знаю все…

Но… не отчаивайтесь… – загадочно улыбнувшись, «личность» приблизилась к Чичикову и тихо добавила, – тридцать тысяч.

Чичиков вздрогнул, отшатнулся.

– Тут уж всем: и нашим, и генерал-губернаторским, и… – жестом дополнила «личность».

– И мне… мне удастся освободиться?.. – взволнованно спросил Чичиков.

«Личность» молча кивнула головой.

– Но позвольте… – дрожащим от волнения голосом спрашивает Чичиков, – как же я могу… Мои бумаги, деньги… Шкатулка…

– Не беспокойтесь… – перебивает его «личность». – Ночью получите все.

– А лошади?.. А бричка?..

– Все будет готово. Ждите, – спокойно сказала «личность» и, еще раз улыбнувшись, двинулась к дверям…

Эп. 64.

Ночь. Особая комната главной канцелярии генерал-губернатора. Шкафы. В дверь быстро одна за одной входят две фигуры в темных плащах. Войдя, они открывают плащом небольшой фонарь, тускло освещая себя и комнату, – это «странная личность» и жандармский ротмистр. Подойдя к одному из шкафов, «личность» срывает печать, открывает его и вынимает шкатулку.

Ротмистр тем временем сгребает к шкафам какие-то бумаги и, достав из фонаря огарок свечи, поджигает их. Вспыхнули, загорелись бумаги, повалил дым… юркнув, скрылись за дверью фигуры…

Эп. 65.

Рассвет. Тревожные удары набата. Из-за угла выскакивает закутанный в шинель Чичиков, за ним со шкатулкой в руках Петрушка.

Испуганно озираясь, они бегут под нарастающий гул набата по переулку… подлазят под какие-то покосившиеся ворота… перескакивают через изгородь… прыгая с могилы на могилу, проносятся через кладбище и, шатаясь от изнеможения, подбегают к стоящей на дороге тройке.

Вскочив в бричку, Чичиков, с трудом переводя дыхание, смотрит на виднеющийся внизу город.

В центре города огромное зарево пожара. Багровый дым… доносится гул тревожного набата…

– Пошшшел! Гони! – падая в бричку, крикнул Чичиков…

И тройка рванулась, понеслась, помчалась…

– Э! э-эх, любезные! – кричит Селифан, нахлестывая и чубарого, и гнедого, и каурую пристяжную…

Мчится тройка… то взлетая на пригорок… то срываясь вниз… то снова взлетая… Словно по воздуху, почти не трогая копытами земли – летят, несутся кони…