Текст книги "Том 7. Последние дни (с иллюстрациями)"

Автор книги: Михаил Булгаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 39 страниц)

– Мы с ним все утро говорили о тебе, – не останавливаясь, продолжал между тем Ноздрев. – Смотри, говорю, если мы не встретим Чичикова… Эх, брат, если бы ты знал, как я продулся. Ведь на мне нет ни часов, ни цепочки, все спустил…

Взглянув, Чичиков точно увидел, что на нем не было ни цепочки, ни часов.

– Но зато как покутили! Ох и кутили! – воскликнул Ноздрев. – Веришь ли, что я один в продолжении обеда семнадцать бутылок клико-шампанского выпил.

– Ну, семнадцать ты не выпил, – заметил ему Мижуев.

– А я говорю, что выпил!

– Ты что хочешь можешь говорить, но ты и десяти не выпьешь.

– Хочешь об заклад, что выпью!

– К чему же об заклад?

– Ну, поставь свое новое ружье.

– Не хочу.

– Да ты поставь, попробуй!

– И пробовать не хочу…

– Да был бы ты без ружья, как без шапки… – захохотал Ноздрсв.

В этот момент хозяйка поднесла на подносике две рюмки анисовой. Выпив их залпом одну за другой, Ноздрев крякнул и спросил Чичикова:

– Ты куда ездил?

– Да тут, к человеку одному.

– Едем ко мне.

– Не могу, дела в городе.

– Врешь! Пари держу, врешь! Едем! – настаивал Ноздрев. – Тут всего верст пять, духом домчимся!

– Ну что ж, изволь… – немного подумав, согласился Чичиков. – Но, чур, не задерживать, – добавил он.

– Эх, Чичиков! – обнимая его, радостно вскричал Ноздрев. – Люблю тебя, скотовод ты этакий, свинтус!.. Ну, поцелуй меня!..

Эп. 27.

Столовая. У Ноздрева. Вечер, но еще светло. В столовой хаос. Полупустынно. Одна стена выбелена, другие грязные, пол забрызган известью и краской. В стороне у раскрытого окна высокие деревянные козлы, около козел ведра с краской, кисти. Столовую соединяет с гостиной широкая арка, за аркой на стенах видны сабли, ружья, кинжалы.

У одной стены столовой стоит дешевая уличная шарманка, горка, шкап, у другой – большой диван, около дивана круглый стол с остатками еды и большим количеством бутылок. Под столом и около стола ползают и бегают щенки всевозможных пород. Действие начинается тем, что Ноздрев (он в одном халате с раскрытой грудью, на которой видна черная борода) наливает бокалы и поет двусмысленный куплет какого-то водевиля… Чичиков, мурлыча, ему подпевает… Налив вино, Ноздрев поднимает бокал, чокается и залпом выпивает. Чичиков свой незаметно выплескивает и ставит на стол.

– Вот какая у меня к тебе просьба, – начинает он. – У тебя есть, чай, много умерших крестьян, которые еще не вычеркнуты из ревизий?

– Ну, есть, а что?

Чичиков небрежно:

– Переведи их на мое имя.

Ноздрев, с величайшим любопытством:

– А на что они тебе?

– Да просто так, фантазия…

– Пока не скажешь, не переведу.

– Ну хорошо, – сказал Чичиков и, подойдя к Ноздреву, объяснил: – Мне это нужно для приобретения весу в обществе…

– Врешь… Врешь… – захохотал Ноздрев.

Чичиков и сам заметил, что придумал не очень ловко.

– Ну, так я скажу тебе по секрету, – поправившись, тихо начал он, – задумал жениться…

– Врешь! Врешь! – перебил его Ноздрев.

– Однако ж это обидно! – рассердился Чичиков. – Почему я непременно лгу?

– Да ведь ты большой мошенник, – спокойно сказал Ноздрев. – Если бы я был твоим начальником, я бы тебя повесил.

– Ну, брат, всему есть граница… – обидевшись, произнес Чичиков и отошел к окну.

Внизу, во дворе, Селифан запрягал тройку в бричку.

– Ну, не хочешь подарить, так продай, – обернувшись к Ноздреву, примиряюще сказал Чичиков.

– Чтобы доказать тебе, что я не какой-нибудь скалдырник, я не возьму за них ничего, – великодушно заявил Ноздрев, протягивая Чичикову руку. Тот обрадованно пожимает ее.

– Купи у меня жеребца, – продолжал Ноздрев, – а души я тебе дам в придачу.

– Помилуй, на что мне жеребец?.. – удивился Чичиков.

– Ну, купи каурую кобылу, – предлагает Ноздрев. – За кобылу и жеребца я возьму с тебя только две тысячи.

– И кобыла мне не нужна…

– Ну, так купи собак, я тебе продам вот эту пару. – Ноздрев хватает с полу двух щенят и подносит их к Чичикову. – Вот! Брудастые, с усами, шерсть вверх, лапа в комке!

– Да зачем мне собаки! – воскликнул, отступая, Чичиков.

– Тогда купи шарманку, – войдя в азарт, не унимался Ноздрев. – Чудная шарманка! – вскричал он и, отбросив щенят, подскочил к шарманке и завертел ручку. Шарманка зашипела, заиграла, щенки вдруг заскулили, а откуда-то послышался многоголосый собачий вой…

– Я тебе шарманку и мертвых душ, – покрывая музыку и вой, кричал Ноздрев, накручивая ручку, – ты мне твою бричку и триста рублей..

– Тьфу! какой ты неугомонный! – досадливо махнул рукой Чичиков и, явно расстроенный, уселся в угол дивана. А Ноздрев, прекратив играть, взял с шарманки колоду карт и, ловко вразрез тасуя ее, продолжал:

– Ну, метнем банчик… Ставлю на карту всех умерших! – вдохновенно объявляет он и, подсев к Чичикову, начинает примерно метать на диван.

– Вон она! Экое счастье! Так и колотит, так и колотит!

Чичиков, отвернувшись, даже не смотрит.

– Не хочешь играть?

– Не хочу.

– Отчего же?

– Не хочу, и полно!

– Экий ты, право, двуличный человек… – обидевшись, сказал Ноздрев и встал. – Дрянь ты… Ракалия! Фетюк!

– За что же ты ругаешься… – несколько испугавшись, спросил Чичиков. – Разве я виноват, что не играю в карты. Продай мне души, и все тут…

– Продавать я не хочу… это будет не по-приятельски, – ответил ему Ноздрев. – Э, слушай! – воскликнул он, осененный новой идеей. – Может, в шашки сыграем? Выиграешь – все души твои. А?

Чичиков внимательно посмотрел на него и, что-то обдумав, улыбнувшись, сказал:

– Ну, изволь, в шашки я сыграю…

– Душа моя! – радостно вскрикнул Ноздрев и, поцеловав Чичикова, бросился в гостиную и через мгновенье возвратился с шашечным столиком и трубкой.

– Души идут в ста рублях, – усаживаясь за столик, заявил он.

– Довольно, если пойдут в пятьдесят… – сухо ответил Чичиков, вынимая бумажник.

– Ну что за куш пятьдесят… – презрительно сказал Ноздрев, – лучше я тебе в эту сумму включу щенка… – нагнувшись, он схватил с полу щенка и посадил его рядом с шашечной доской.

– Ну, изволь, – согласился Чичиков.

– А сколько ты мне дашь вперед? – спросил Ноздрев, закуривая трубку.

– Это с какой же стати?

– Ну, пусть будут мои два хода вначале.

– Не хочу, я сам плохо играю.

– Знаем мы вас, как вы плохо играете, – сказал Ноздрев, делая первый ход.

– Давненько я не брал в руки шашек… – произнес Чичиков, двигая шашку.

– Знаем мы вас, как вы плохо играете… – говорит Ноздрев, двигая снова.

– Давненько я не брал… – отвечает Чичиков, делая ход.

– Знаем мы вас… – говорит Ноздрев и, набрав из трубки в рот дыму, пускает его Чичикову в лицо. Чичиков кашляет, на мгновенье отворачивается, а Ноздрев быстро продвигает вперед сразу две шашки.

– Давненько я не брал, – откашлявшись, продолжает Чичиков. – Э-э! Это, брат, что? – удивленно показал он на шашки. – А ну-ка, осади ее назад!

– Кого?

– Да шашку-то.

– Какую? – непонимающе спросил Ноздрев.

– Нет, брат, с тобой нет никакой возможности играть, – сердито сказал Чичиков и, встав, подошел к вешалке и начал надевать шинель.

– Ты не имеешь права отказываться, – сурово произнес Ноздрев. – Игра начата!

– Ты не так играешь, как подобает приличному человеку, – сказал Чичиков и, подойдя к окну, громко крикнул: – Селифан! Подавай!

– Нет, ты должен закончить партию… – медленно поднимаясь, говорит Ноздрев.

– Этого ты меня не заставишь делать, – хладнокровно сказал Чичиков и двинулся к дверям.

– Значит, не хочешь играть? – преграждая ему путь, с угрозой спросил Ноздрев.

– Не хочу.

– Подлец! – крикнул Ноздрев, размахнувшись рукой… и очень могло бы статься, что одна из полных щек нашего героя покрылась бы бесчестием… Но Чичиков схватил Ноздрева за обе задорные руки и задержал их.

– Порфирий! Павлушка! – в бешенстве заорал Ноздрев, с силой вырывая руки.

В дверях появляются два здоровенных мужика.

– Бейте его! – указывая на Чичикова, приказал им Ноздрев.

Порфирий и Павлушка, нехотя засучивая рукава, двинулись на Чичикова. Чичиков, отступая, схватил для зашиты стул.

– Бейте его! – исступленно закричал Ноздрев.

Порфирий, шагнув, рванул из рук Чичикова стул.

Стул рассыпался. Павлушка было замахнулся для удара… Но Чичиков, ловко нырнув, увернулся и, пролетев мимо Ноздрева, скрылся в гостиной… – Вперед, ребята! – завопил Ноздрев.

Павлушка и Порфирий рванулись за Чичиковым. А Ноздрев, схватив со стены охотничий рог, трубит в него… В столовую врываются три борзых…

– Вперед! Ату? Пиль! – кричит им Ноздрев и вместе с ними бросается в гостиную…

Какой-то момент в столовой пусто… А где-то по комнатам, то приближаясь, то удаляясь, идет погоня… слышатся крики, лай собак, звук рога… полное впечатление псовой охоты… Наконец, в столовую врывается истерзанный, затравленный Чичиков, следом за ним борзые; спасаясь от них, Чичиков с ходу взлетает на стол, со стола на шкаф и на козлы…

С криком «ура!» влетают в столовую во главе с Ноздревым Порфирий и Павлушка.

– Ребята, на приступ! – орет им Ноздрев, размахивая рогом, как саблей, и лезет на козлы, «ребята» за ним.

Чичиков, отражая «приступ», тычет Ноздрева в морду малярной кистью… и прямо с козел бросается в окно…

Эп. 28.

– Гони! – прыгая в бричку, кричит он Селифану. Селифан стегнул, лошади рванули…

– Держи! Держи! – орет Ноздрев, выбегая с борзыми и «ребятами» на крыльцо, но тройка проносится мимо и мгновенно исчезает за воротами усадьбы…

Эп. 29.

Было уже темно, когда чичиковская бричка въехала в ворота гостиницы и остановилась во дворе, у самого крыльца. Чичиков был встречен Петрушкой, который в одной руке держал фонарь, а другой помогал барину вылезать из брички…

Эп. 30.

Войдя в номер и скинув изорванную шинель, Чичиков недовольно покрутил носом:

– Опять воняет… Ты бы хоть окна отпирал, олух! – строго заметил он Петрушке.

– Да я отпирал… а они… – зевая, пробормотал заспанный Петрушка.

– Врешь!.. – прикрикнул на него Чичиков. – Открой немедля, да тащи горячей воды и таз!

Открыв одно из окон и подхватив изорванную шинель, Петрушка вышел, а Чичиков, продолжая раздеваться, сердито ворчал, вспоминая Ноздрева:

– Экую баню задал!.. Смотри какой!.. Вот попадись к такому и пропадешь, как волдырь на воде…

Эп. 31.

Вымывшись и поужинав, Чичиков успокоился и даже пришел в приятное расположение духа. Накинув поверх ночной шотландской рубашки халат, он сидел на постели, освещенный свечами. Перед ним на столике стояла заветная шкатулка…

– Четыреста душ… Четыреста душ… – просматривая записи купленных крестьян, взволнованно бормотал Чичиков.

– Батюшки мои, сколько вас здесь напичкано! – воскликнул он, пробегая глазами имена и фамилии. – И что вы, сердечные, проделывали на своем веку? Как жили? Как перебивались? Вот ты, длинный, во всю строчку: Петр Савельевич Неуважай-Корыто? Мастер ли ты был, или просто мужик? И какою смертью тебя прибрало?..

Пробка Степан, плотник, трезвости примерной, – продолжал рассуждать Чичиков. – Чай, все губернии исходил ты с топором за поясом, а съедал за день на грош хлеба да на два сушеной рыбы… Где и как тебя господь прибрал?

Максим Телятников – сапожник. Хо-хо, сапожник, – тихонько рассмеялся Чичиков, – пьян, как сапожник, говорит пословица… Знаю, знаю тебя, голубчик… А вот как ты окончил дни свои, не знаю… Это что за мужик? Елизавета Воробей, – удивленно прочел Чичиков. – Фу ты, пропасть, баба! Она-то как сюда затесалась? Подлец Собакевич надул! – огорченно сказал Чичиков и вычеркнул бабу из списка…

Григорий Доезжай-Недоедешь, – прочел он дальше. – А ты, Григорий, что был за человек? Извозом ли промышлял? Иль, заведши тройку и рогожную кибитку, навеки отрекся от дома и пошел тащиться с купцами по ярмаркам… На дороге ли ты отдал богу душу, или уходили тебя какие-нибудь бродяги… Или, может, сам ты думал, думал, да ни с того ни с сего заворотил в кабак, а потом прямо в прорубь… Эх, русский народец, русский народец! – грустно вздохнув, произнес Чичиков. – Не любишь ты умирать своей смертью…

…А вы что, мои голубчики! – продолжал Чичиков, рассматривая бумажку, где были помечены беглые души Плюшкина. – Вы хоть и живые, а что в вас толку! Где-то носят вас теперь ваши быстрые ноги? По тюрьмам сидите или пристали к другим господам и пашете землю? Никита Волокита, сын его Антон Волокита – эти, и по прозвищу видно, что хорошие бегуны; Иван Попов, дворовый человек, должно, грамотей: ножа, чай, не взял в руки, а проворовался благородным образом…

Эп. 31 (прод.).

…И вот поймал тебя, бесприютного, капитан-исправник (возникает капитан-исправник, а вместе с ним полицейский участок, где ведется допрос Попова и свидетелей. За всех них говорит голос Чичикова)… И стоишь ты перед ним на очной ставке.

– Чей ты? – спрашивает капитан-исправник, ввернув тебе при этом крепкое слово.

– Такого-то и такого-то помещика, – отвечаешь ты

– Зачем ты здесь?

– Отпущен на оброк.

– А где твой паспорт?

– У хозяина, мещанина Пименова.

– Позвать Пименова. Ты Пименов?

– Я Пименов, – говорит хозяин.

– Давал он тебе свой паспорт?

– Нет, не давал он мне никакого паспорта.

– Что-то ты врешь? – говорит исправник, прибавляя крепкое словцо.

– Так точно, не давал я ему, а отдал звонарю Антону Прохорову.

– Позвать звонаря. Ты звонарь?

– Я звонарь.

– Давал он тебе паспорт?

– Не получал я от него никакого паспорта.

– Что же ты опять врешь! – кричит исправник, добавив крепкое словцо. – Где твой паспорт?

– Он у меня был, да, видно, я его обронил…

– А солдатскую шинель, – спрашивает исправник, загвоздив в придачу еще раз крепкое слово… – зачем стащил? Да из церкви железную кружку с медяками.

– Никак нет, – бойко отвечаешь ты, – к воровскому делу не причастен.

– А почему шинель у тебя нашли?

– Может, подкинул кто-нибудь…

– Ах ты бестия, бестия! А ну, набейте ему на ноги колодки да сведите его в тюрьму!..

– Извольте! Я с удовольствием, – весело говоришь ты и, вынув из кармана табакерку, дружески потчуешь двух каких-то инвалидов, набивающих на тебя колодки…

Эп. 31 (прод.).

…А потом препровождают тебя из тюрьмы Царевококшайска в тюрьму Весьегонска…

…А из тюрьмы Весьегонска в тюрьму еще какого-нибудь города. И гоняют тебя, непутевого, вместе с такими же, как ты, беглыми, из конца в конец по всей Руси…

Эп. 31 (окон.).

– Эхе-хе! Уже двенадцать! – позевывая, сказал Чичиков, взглянув на часы. – Что же я так закопался, – усмехнулся он и стал укладывать в шкатулку записочки. – Еще бы пусть дело какое, а то ни с того ни с сего загородил околесицу… Экий я дурак в самом деле.

Закрыв шкатулку, Чичиков потянулся, сладко зевнул и, задув свечи, накрылся одеялом и заснул крепким сном…

Эп. 32.

И престранный сон приснился Чичикову. Будто бы он вместе с Петрушкой появился на кладбище с покосившимися крестами и, встав на одну из могил, что повыше, оглядел будто бы кладбище и приказал Петрушке «произвести поголовную перекличку»…

Петрушка важно развернул бумагу, что была у него под мышкой, и начал громко выкликать:

– Петр Савельев Неуважай-Корыто! – крест на одной могиле зашатался, и из могилы, радостно отряхиваясь, появился здоровенный мужик с бородой…

– Каретник Михеев! – кричит Петрушка. Из другой могилы, приподнимая над собой березовый крест, появился невзрачный рыжеватый Михеев.

– Пробка Степан! Максим Телятников! Григорий Доезжай-Недоедешь! Абакум Фиров! Еремей Корякин! – продолжает выкликать Петрушка…

И из разных могил один за одним вылезают усатые, бородатые мужики, одетые в одинаково серые, покойницкие, холщовые рубахи и штаны. Отряхнувшись от земли, мужики кланяются в пояс стоящему на возвышении своему новому барину, приятельски здороваются друг с другом, некоторые закуривают…

– Елисавет Воробей! – заканчивая перекличку, выкликает Петрушка. Из последней, самой тощей могилы вылезает полнотелая баба… Среди мужиков-покойников смех, восклицания:

– Фу ты пропасть! Баба! – поражается Чичиков. – Откуда она? – грозно спрашивает Петрушку.

– Написано: Елисавет Воробей, – оправдывается Петрушка, показывая список.

– Подлец Собакевич! Вычеркнуть! – приказывает Чичиков.

Петрушка вычеркивает… И баба, всхлипнув, под хохот мужиков проваливается обратно.

– Смирно! – кричит Петрушка, наводя порядок.

Покойники присмирели, вытянулись…

– Здорово, братцы. – весело здоровается с ними Чичиков.

– Здравия желаем, ваше. ди…тель…ство!.. – дружно, по-солдатски отвечают они.

– В Херсонскую губернию!.. Шагом!.. Марш! – командует Чичиков.

Эп. 33.

И вот мужики-покойники, с могильными крестами на плечах, с разухабистой солдатской песней «Во кузнице» строем шагают за погребальной колесницей, запряженной чичиковской тройкой. В траурном цилиндре на козлах важно сидит Селифан, а под балдахином, со шкатулкой в руках, блаженно улыбающийся Чичиков…

Эп. 34.

С таким же выражением лица мы видим его спящим… Утро. На постели лучи солнца. Разухабистая песня мужиков-покойников почему-то все еще продолжается… Вдруг Чичиков проснулся… сел на кровати и, ничего со сна не соображая, стал испуганно прислушиваться к доносившейся песне. Затем он вскочил с кровати и подбежал к окну…

Внизу по улице, мимо гостиницы, идут с песней «Во кузнице» солдаты…

– Фу, какая чушь приснилась… – недовольно поморщился Чичиков в, сердито захлопнув окно, крикнул:

– Петрушка!.. Одеваться!

На крик в дверях показался Петрушка с сапогами, бельем и фраком…

Эп. 35.

Во фраке брусничного цвета с искрой, со связкой бумаг в руках Чичиков появился в одной из общих комнат Гражданской Палаты, где за столами скрипели перьями пожилые и юные жрецы Фемиды. Подойдя к столу какого-то старика, Чичиков с поклоном спросил:

– Позвольте узнать, здесь дела по крепостям?

Старик медленно, как Вий, приподнял веки и произнес с расстановкой…

– Здесь нет дел по крепостям…

– А где же?

– У Ивана Антоновича…

– А где же Иван Антонович?

Старик ткнул пальцем в другой угол комнаты. И Чичиков, пройдя мимо столов, подошел к Ивану Антоновичу.

– Позвольте узнать, – вежливо, с поклоном спросил он, – здесь крепостной стол?

Иван Антонович как будто ничего не слышал, углубился совершенно в бумаги. Возраст он имел далеко за сорок, волос густой, черный; вся середина лица его выступала вперед и пошла в нос, словом, это было то лицо, которое называют кувшинным рылом.

– Позвольте узнать, – невозмутимо повторил свой вопрос Чичиков. – Здесь крепостная экспедиция?

– Здесь… – промычал Иван Антонович и, повернув обратно свое рыло, углубился в бумаги.

– У меня вот какое дело… – учтиво начал объяснять Чичиков. – Купил я у здешних помещиков крестьян на вывод… купчая имеется, необходимо бы свершить…

– А продавцы налицо? – перебило его кувшинное рыло.

– Некоторые здесь, а от других доверенность…

– А просьбу принесли?

– Принес и просьбу. Мне бы хотелось… закончить все дело сегодня…

– Сегодня нельзя.

– Видите ли… – улыбнувшись, продолжал Чичиков. – Ваш председатель Иван Григорьевич мне большой друг, так что…

– Да ведь Иван Григорьевич не один, есть и другие… – перебило его кувшинное рыло.

Чичиков понял «закавыку» и сказал: – Другие тоже не будут в обиде… – тут же незаметно положил перед Иван Антоновичем какую-то бумажку. Прикрыв бумажку книгой, кувшинное рыло повернулось к Чичикову и уже более ласковым голосом сказало:

– Идите к Ивану Григорьевичу, пусть он дает приказ, а уж за нами дело не станет…

Эп. 36.

– …Значит, приобрели, Павел Иванович? – спрашивает Чичикова председатель Палаты.

– Приобрел, Иван Григорьевич, приобрел-с… – смущенно улыбнувшись, ответил Чичиков.

– Ну, благое дело… Благое дело!

Разговор происходит в комнате присутствия, где дирижируемые кувшинным рылом вереница свидетелей – прокурор, инспектор врачебной управы, сын протопопа и сам бородатый протопоп – подписывают, подходя к столу по очереди, бумагу… В стороне, в креслах, сидят: председатель, Чичиков, Манилов и Собакевич. Недалеко от них стоит, прислушиваясь к их беседе, «странная личность в темных очках»…

– Но позвольте, Павел Иванович, – продолжая разговор, спрашивает председатель. – Как же вы покупаете крестьян без земли? Разве на вывод?

– На вывод…

– В какие же места?

– В места… э-э… в Херсонскую губернию…

– О, там отличные земли!

– Да, преотличные…

– У вас что же – река, пруд?

– Река… Впрочем, и пруд есть… тоже… – сказав это, Чичиков как бы ненароком взглянул на Собакевича, и, хотя лицо того не шевельнулось, ему показалось, будто на нем было написано: «Ой, врешь…» Зато Манилов сидел восторженный и от удовольствия одобрительно потряхивал головой. Что же касается «странной личности», то она почему-то при словах Чичикова «В Херсонскую губернию»… загадочно улыбнулась, хотя, возможно, это лишь показалось, потому что «странная личность»… Нет, подождем! Подождем пока распространяться об этой личности…

Эп. 37.

…Вечер. Номер Чичикова. Горят свечи. Доносятся звуки трактирной машины, играющей что-то веселое. Чичиков перед зеркалом в самом довольном расположении духа, тщательно одевается, вырабатывая попутно на своем лице разные выражения: то степенное, то важное, то почтительное, то почтительное с некоторой улыбкой, то совсем без улыбки…

На всем этом голос автора:

«…Покупки Чичикова сделались в городе предметом самых различных разговоров. Пронеслись слухи, что он не более не менее, как миллионщик!.. Слово это, как известно, магически действует и на подлецов, и на людей хороших. Но особенно сильно оно действует на дам… Многие дамы города прониклись к Чичикову необычайной симпатией и стали говорить в гостиных, что он, конечно, не первый красавец, но именно таков каким следует быть мужчине…»

На последних словах автора в комнату, прервав туалет барина, вошел Петрушка. Глупо улыбаясь, он подал ему какое-то письмо и, странно захихикав, тут же вышел. Распечатав письмо, Чичиков с недоумением прочел вслух:

 
Две горлицы покажут
Тебе мой хладный прах.
Воркуя томно, расскажут,
Что я умерла в слезах…
 

– Кудряво написано… – с интересом рассматривая письмо, произнес он. Любопытно бы, однако, узнать, кто такая писавшая…

Задумался было Чичиков, но и комнате опять появился Петрушка.

– Там… жандарм… – заикаясь, проговорил он.

– Какой жандарм? – испуганно вскричал Чичиков.

– Такой… с усами…

И в номер, брякая шпорами, действительно вошел усатый жандарм в полном вооружении, как будто в лице целое войско.

– Пакет от его высокопревосходительства вашему благородию! – взяв под козырек, отрапортовал жандарм.

Вручив побелевшему от страха Чичикову пакет с сургучной печатью, жандарм раскрыл перед ним разносную книгу.

– Прошу расписаться, ваше бродие…

Взяв перо и обмакнув его в чернила, Чичиков аккуратно расписался, сунув при этом жандарму мелкую ассигнацию…

– Покорнейше благодарим, ваше бродие… – рявкнул жандарм и, круто повернувшись, исчез…

Сломав печать и раскрыв дрожащими руками пакет, Чичиков облегченно вздохнул и даже рассмеялся, увидев витиевато написанный пригласительный билет на бал, «имеющий быть у его превосходительства губернатора»…

Эп. 38.

…и сразу грянул бальный оркестр. Вывертывая антраша, бешено галопируют по губернаторскому залу залихватские пары: почтмейстерша и капитан, дама с пером и исправник, дама без пера и чиновник, девица, француз Куку, князь Чипхайхиладзе, Перхуновский, Беребендровский… Все поднялось… Все понеслось… Гремит оркестр… Во всю пропалую летит галопад…

И вдруг, прорезав галопад, раздался крик… другой…

– Павел Иванович! Павел Иванович!

Оборвалась музыка. Застыли пары… Все и вся обернулись к дверям… В широком пролете дверей появился блестящий, улыбающий Павел Иванович…

Появление его произвело необыкновенное действие… Губернатор, который стоял возле дам и держал в руке болонку, увидя его, уронил болонку… Визг болонки и губернаторский крик…

– Ах… Павел Иванович… – был как бы сигналом к тому, что все, что было и не было, с восторженными криками:

– Павел Иванович! Ах! Боже мой, Павел Иванович! Почтеннейший Павел Иванович. Любезнейший Павел Иванович!

– Душа моя, Павел Иванович! – бросилось, ринулось к нему… Оркестр грянул туш… Чичикова разом схватили в несколько объятий и чуть ли не по воздуху стали передавать друг другу…

Из объятий губернатора он попал в объятия председателя, от председателя он попал к полицмейстеру, полицмейстер его сдал инспектору, инспектор прокурору, прокурор откупщику, откупщик «странной личности». Испуганно вырвавшись от «личности», Чичиков попал к дамам…

Дамы тут же, окружив его блистающей гирляндой, наперебой защебетали по-французски… Чичиков, утопая в дамских нарядах, раскланивается, улыбается, целует ручки, и все это под звуки возникшего плавного менуэта…

Эп. 39.

Небольшая гостиная. Свечи. Бра. Доносится музыка. В гостиной группа наиболее почетных гостей и губернаторша с дочкой. Неожиданно с окриком:

– Матушка! Приехал Павел Иванович! – в гостиную торопливо вбежал возбужденный губернатор. Гости двинулись в залу, а губернатор, подойдя к дочке, взял ее за руку и повел за собой. Ухватив дочь за другую руку, губернаторша остановила его и, приблизившись, тихо, но четко сказала:

– Немедля веди его сюда…

– Но, матушка… – хотел было возразить губернатор, но полнотелая супруга грозно тряхнула головой, и губернатор, оставив дочку, повернулся и исчез…

Эп. 40.

В зале, около одной из колонн, букет дам. Среди букета сияющий Чичиков. Одна из дам (знакомая нам Анна Григорьевна), проходя мимо Чичикова и прикрываясь веером, тихо говорит ему:

 
Две горлицы покажут
Тебе мой хладный прах…
 

Чичиков радостно вздрагивает и, выскользнув из круга, устремляется за Анной Григорьевной…

Оставшись одни, дамы тотчас же закрылись веерами и, сомкнувшись в кружок, стали язвительно шептаться и хихикать…

– А где же наш любезный Павел Иванович? – подскочив к ним, спросил вспотевший губернатор. Но дамы на его вопрос почему-то дружно рассмеялись…

Эп. 41.

На террасе, среди цветов и зелени, стоят, освещенные луной, Чичиков и Анна Григорьевна.

– Верите ли вы в тайное сочувствие душ? – играя веером, кокетливо спрашивает она Чичикова.

– Душ!.. – испуганно отстраняясь, спросил он – Каких душ?

Придвинувшись к нему ближе, Анна Григорьевна притиснула его к кустам и вдруг тихонько запела.

– Так вот вы как, Павел Иванович! – прорезал вдруг пение насмешливый голос. Чичиков обернулся, перед ним стояла сама губернаторша.

– О, помилуйте! – воскликнул Чичиков и, подскочив к губернаторше, ловко поцеловал у нее руку.

– Вы еще не знаете моей дочери? – не без гордости спросила губернаторша, метнув при этом в сторону Анны Григорьевны насмешливый презрительный взгляд. Чичиков с сожалением разводит руками…

Эп. 42.

– Вот вам моя дочь… – входя в гостиную, продолжает губернаторша, подводя Чичикова к дочери, – только что выпущена из института. Познакомься, душенька, – обращается она к дочке, – это Павел Иванович!.. – Дочка встает… и Чичиков узнает в ней ту самую блондинку, которую он встретил на дороге… на мгновение он немеет… потом, овладев собой, говорит:

– Я имел уже счастье нечаянным образом познакомиться… – склоняясь, он целует ручку дочки и присаживается с ней рядом.

В этот момент в дверях гостиной, волоча за собой прокурора, появился пьяный Ноздрев. Чичиков беспокойно привстал… А Ноздрев, заметив его, радостно растопырил руки и закричал:

– Ба! Ба! Ба! Херсонский помещик! Херсонский помещик! – Чичиков двинулся было в сторону, но Ноздрев, заливаясь смехом, уже подошел к нему, облапил и поцеловал:

– Ну что, много наторговал мертвых? – не выпуская его, громко спросил Ноздрев.

Чичиков дернулся, изменился в лице.

– Вы знаете, ваше превосходительство! – горланил Ноздрев, обращаясь к губернатору. – Ведь он торгует мертвыми!..

Губернатор ошалело привстал, губернаторша тоже. Сзади них откуда-то появилась «странная личность»…

– Приезжаю сюда, – продолжает Ноздрев, – мне говорят, что он купил на три миллиона крестьян, на вывод… Как на вывод? – обращаясь к Чичикову, вскричал он. – Да ведь ты у меня торговал мертвых!

Чичиков растерянно улыбается… Губернатор и прокурор переглядываются… Дочка и мамаша в ужасе… из зала на голос Ноздрева показались гости…

– Послушай, Чичиков, – не останавливаясь, продолжал Ноздрев. – Ну скажи, зачем ты покупал мертвых?

Чичиков молчит. Среди гостей волнение и шепот.

– Экий ты, право, двуличный человек… – обижается Ноздрев. – Ведь у тебя нет лучшего друга, чем я! Ведь ты мне дороже отца родного! Ваше превосходительство, прокурор… – обращается он к тому и другому, – позвольте мне поцеловать его…

Чичиков пятится, угрожающе сжимая кулаки…

– Да уж ты не противься, – подходя к нему и пытаясь обнять его, говорит Ноздрев. – Одну безешку позволь запечатлеть в твою белоснежную щечку.

Чичиков в бешенстве толкает Ноздрева. Тот отлетает прямо на губернаторшу с дочкой и падает вместе с ними на пол… Гости ахают. Чичиков бросается вон… Ноздрев вскакивает, хватает стул и с криком:

– Держи его! Держи… – бросается за Чичиковым. Гости шарахаются. Дамы визжат. Оркестр грянул галоп. По залу проносится Чичиков. За ним, распугивая гостей, со стулом мчится Ноздрев. Чичиков с разбегу юркает в дверь… Ноздрев, не добежав, поскользнулся и грохнулся на пол…

Эп. 43.

Улица. Ночь. Ветер. По улице, оглядываясь, как затравленный зверь, проносится в расстегнутой шинели Чичиков… Вбегает в ворота гостиницы… взлетает по лестнице…

Эп. 44.

…и, появившись в номере, захлопывает дверь, набрасывает крючок и настороженно замирает. Затем подходит к окну и, тяжело дыша, прислушивается… Издалека ветер доносит обрывки галопада.

– Черт бы побрал всех, кто выдумал эти балы… – злобно говорит он, сбрасывая шинель и шляпу. – И чему сдуру обрадовались… В губернии неурожай… голод, так они за балы… Невидаль, что иная навертит на себя тысячи и пойдет вертеть хвостом… а ведь все на счет оброков или на счет совести нашего брата… – остервенело шипит Чичиков, срывая с себя воротничок, галстук и фрак.

– Балы, балы… Веселость! – зло продолжает он. – А ведь просто дрянь!.. Взрослый, совершеннолетний вдруг выскочит весь в черном, общипанный, как черт, и ногою дряг, дряг, дряг, точно блохи его кусают. А все из обезьянства, все из обезьянства! Эх… вы!… – угрожая кому-то кулаком, исступленно выкрикнул Чичиков и ослабело опустился на стул.

– Но Ноздрев… Ноздрев… – сжимая голову, простонал он. – Ах, подлец!

Внезапно закашлявшись, Чичиков испуганно смолк… хватается за горло, трогает шею, разевает рот… Сразу мрачнеет, делается испуган и озабочен…

Эп. 45.

В это время на одной из отдаленных и пустынных улиц города дребезжал весьма странный экипаж, появление которого может еще более увеличить то неприятное положение, в какое попал наш герой.

Дело в том, что в этом экипаже, похожем скорее на толстощекий арбуз, поставленный на колеса, среди бесчисленных ситцевых кисетов, валиков, подушек, напичканных калачами, кренделями и кокурками[5]5
  Круглые колобки на коровьем масле.


[Закрыть], сидела рядом с дворовой девкой знакомая нам помещица, коллежская секретарша Настасья Петровна Коробочка.