Текст книги "Бог войны"

Автор книги: Мэтью Вудринг Стовер

Соавторы: Роберт Вардеман
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Глава восемнадцатая

– Узнаю меч, – пробормотал Зевс, глядя в волшебную чашу. – Это оружие – одно из самых могущественных за всю историю мира. Как тебе удалось выманить его у Артемиды?

– Выманить, отец? Мне? – Афина покачала головой. – Сейчас между ней и Аресом что-то вроде перемирия, но Артемида собственными глазами наблюдала вспышку его безумия. Не думаю, что она так легко уступила бы меч Кратосу, если бы не хотела выразить свою поддержку.

– Я тоже видел, насколько кровожаден мой сын, – мрачно буркнул Зевс. – Почти целиком сровнять с землей Афины! Уцелели только несколько зданий вокруг главной площади и храмы на вершине Акрополя. Даже твой Парфенон почернел от копоти пожаров и развалился.

– И твоих святынь разрушено много. Для жестоких убийств он выбирает твоих почитателей наравне с моими.

– Война всегда губит без разбора, – сказал Зевс. – Однако Арес снова отказался явиться и объяснить, почему он так беспощаден к моей пастве. Одно дело – сжечь Афины дотла, а другое – сделать из этого оскорбительное для меня представление. Если только, – задумчиво добавил он, – страсть к войне не превратилась в болезнь, пожирающую его мозг.

– У него свой расчет. – Как обычно, Афина четко и решительно повернула разговор в нужное ей русло. – А что с Кратосом, отец? Твою поддержку он получит?

Зевс не спешил с ответом, что было для него нехарактерно.

– Интересно, моя милая дочь, – наконец произнес он, глядя на ее отражение в волшебной чаше. – Я заметил, что ты зашла довольно далеко в стремлении поддержать и защитить своего любимца.

– Он – последняя надежда Афин.

– Неужели? Тогда почему же, ходатайствуя сейчас передо мной, точно так же как и перед другими богами, ты не просишь за своих почитателей, за город, за жрецов? Говоришь, что Кратос – их надежда, а ты, надо полагать, – его надежда. Так не лучше ли употребить твой дар убеждения и склонность к манипуляциям на то, чтобы помочь им более простым способом? Гефест, например, способен погасить все эти пожары одним взмахом руки. А Аполлон исцелил бы всех раненых. Я сам мог бы…

– Да, отец, я знаю. Ты совершенно прав. Как всегда, зришь в корень.

Афина глубоко вздохнула, поняв, что настал поворотный момент. И решила, что для ее целей самое лучшее сейчас – сказать правду.

– Мой отец и господин, истинная цель Ареса – не я и не мой город.

Зевс выжидающе смотрел на нее, и его лицо не выражало ничего.

– Отец, он стремится заполучить твой трон!

– Значит, все твои старания направлены исключительно на то, чтобы защитить меня?

– Прости мне мое предположение, – добавила Афина, – но я опасалась, что твоя знаменитая любовь к детям не позволит тебе трезво оценить поступки Ареса.

– Или что моя знаменитая любовь к детям не позволит мне трезво взглянуть на тебя. – По интонации Зевса по-прежнему нельзя было угадать его мысли, но богиня все же уловила нотку огорчения от того, как Арес обошелся со святынями Зевса в Афинах. – Стало быть, ты лишь пытаешься спасти меня от самого себя? Потому что я забыл уроки собственной жизни?

– Весь Олимп будет радоваться смерти Ареса.

– Ты считаешь? А может, боги сбились в кучку, надеясь урвать себе клочок власти, когда на Олимпе свершится отцеубийство?

– Ты сам, победив в титаномахии, предпочел обречь своего отца на вечное ползание в пустыне Потерянных Душ, вместо того чтобы убить его, – сказала Афина. – Ты слишком хорошо знаешь, к чему приводит убийство внутри семьи, и потому постановил, что между олимпийцами такому не бывать. Но Арес, возможно, уготовил тебе, отец, такую же участь, какая постигла Кроноса. Вечные мучения, цепи, которые нельзя разорвать, – и это в лучшем случае, если он сможет одолеть свое безумие и проявит выдержку.

– И как давно ты знаешь о намерениях Ареса? Когда ты задумала убить брата, используя Кратоса как орудие уничтожения?

– В тот день, когда он хитростью заманил обезумевшего от жажды крови Кратоса в мой деревенский храм, – ответила Афина, и снова это была чистая правда. – Именно тогда я поняла, что помешательство Ареса не знает границ, что его высокомерное тщеславие беспредельно. Какую судьбу он, по-твоему, уготовил для Кратоса? Почему наделил смертного раба почти олимпийской силой и выносливостью? Зачем приковал к его запястьям клинки Хаоса, того самого Хаоса, первоначального мира, завоеванного и упорядоченного твоим дедом Ураном? – Афина выпрямилась и повернулась к отцу. – Кратосу уже тогда была отведена роль богоубийцы. Но вот что заставляет мое сердце холодеть от ужаса: этим богом, жертвой Кратоса, должен был стать ты, отец. Арес пестовал его с той же целью, что и я теперь: сокрушить бога и избежать при этом вечного проклятия Геи, которое падет на любого, пролившего родную кровь. Отец, ты должен помочь Кратосу! Он не надежда Афин, он – надежда самого Олимпа! Мой господин, я видела будущее в своих самых страшных кошмарах. Если падет Кратос, то падет и Олимп.

Задыхаясь и чуть не плача, богиня предвидения и хитроумных стратегий исчерпала свой арсенал. Остались только правда и любовь.

– Отец, умоляю…

– Мой указ останется в силе. Один бог не может убить другого.

На это Афине сказать было нечего.

– Кратос может добраться до Арены воспоминаний и пройти последнее испытание. Но этим все не кончится, – продолжал Зевс, мрачно посмотрев на нее. В его бороде между грозовыми фронтами вспыхивали сотни молний. – С этого, моя дорогая дочь, все только начнется. До тех пор ему придется одержать много побед, в том числе и над собой. И если он справится – я подчеркиваю: если! – я признаю его достойным.

– Достойным чего, отец мой?

Зевс не ответил.

Глава девятнадцатая

Коридор вел сквозь гору, извиваясь и резко сворачивая, и внезапно закончился обрывом. Кратос взглянул наверх: над ним нависала скала, и, чтобы забраться выше, необходимо было обогнуть выпуклость, цепляясь за любые уступы и неровности, какие удастся найти.

Что внизу его не ждет ничего, кроме смерти, стало ясно с одного беглого взгляда. Кратос еще раз вытер ладони о бедра, чтобы удалить с них остатки крови. Полученные раны уже затянулись – каждое новое убийство не только наполняло его энергией, но и ускоряло заживление. Так продолжалось с того дня, как Арес ответил на молитву поверженного варварским вождем Кратоса: раны заживали быстро, но последствия того дня были изнурительны, ибо в здоровом теле жил отнюдь не здоровый дух.

– Никакой жалости! – приказал он своим воинам, когда они подошли к деревне, на дальнем краю которой стоял храм Афины.

Какая гнусность это святилище! Все, что оскорбляло великого бога Ареса, возмущало и его верного слугу.

Кратос первым зажег факел и швырнул его на соломенную крышу. Огонь, превративший ночь в день, был не более чем тлением огарка свечи по сравнению с гневом и жаждой крови, которые пылали в его душе.

– Убить всех! – вскричал он и выхватил клинки Хаоса, чтобы показать своим людям достойный пример.

Двигаясь через деревню, он убивал без остановки. Клинки описывали привычную смертельную дугу, отнимая жизнь и у тех, кто пытался защититься косой или кузнечным молотом, и у тех, кто молил о пощаде.

Кратос не знал жалости. И не собирался щадить ту старуху, что ковыляла из храма навстречу ему. Он отпихнул ее в сторону. Все, кто находится внутри, падут от его меча.

– Берегись, Кратос, – крикнула она дребезжащим от старости голосом. – В храме тебя ждут опасности, о которых ты и не догадываешься!

Он резко засмеялся. Кого и чего может испугаться он, Кратос? Неужели слабых шлепков служки? Огромные клинки Хаоса снова закружились и принялись резать, рубить и кромсать, и вскоре вокруг не осталось ничего, кроме алой кровавой пелены.

И тут он увидел прямо под ногами два тела, две последние жертвы его кровожадности. Кратос уставился на них и закричал.

Храм заполнился равнодушным голосом Ареса:

– Ты целиком оправдываешь мои надежды, спартанец…

При мысли о том, как подло обошелся с ним Арес, Кратос снова задрожал от гнева, затем глубоко вздохнул и не позволил темной волне захлестнуть себя. Видения останутся с ним навеки, если он не выполнит задания Афины. А если выполнит, бога сотрут его кошмары, его память, и он сможет жить в мире с самим собой. Все, что нужно теперь сделать, – это перебраться через отвесную часть скалы.

Кратос вылез наружу, вставил ногу в небольшую щель и потянулся к выступу, который находился почти вне досягаемости. Почувствовав пальцами искомую неровность, он нашел упор для второй ноги. Так началось медленное восхождение по каменной поверхности. Ему нередко приходилось взбираться на скалы, чтобы обойти врага, так что это было дело привычное.

– О боги, только не это! – пробормотал спартанец, заметив, как один из выступов прямо перед ним начинает расти.

Наконец камень с силой вылетел наружу, из отверстия вылезло существо величиной с человека и со скорпионьим хвостом и преградило ему путь.

Защититься клинками Кратос не мог – для этого требовалось устойчивое положение. Найдя очередную опору для руки и ноги, он прыгнул и схватил скорпиона за горло. Тот принялся бить хвостом, но спартанец держал чудовище крепко, повернув так, чтобы смертоносное жало не могло причинить ему вреда. Кряхтя, он изо всех сил старался проломить скорпиону трахею. Наконец хитиновый панцирь треснул, чудовище дико задергалось, еще неистовее хлеща хвостом. Кратос едва успел отпрянуть, когда жало просвистело в воздухе, нацелившись ему прямо в глаза. Капля яда попала на лоб и, нестерпимо обжигая, скатилась к брови; она разъела волосы и грозила попасть в глаз. Кратос отпустил скорпиона и поспешил вытереть яд, но рука оказалась испачкана кровью. В сражении такое случалось не раз: кровь словно застилала зрение темной пеленой. Спартанец старательно заморгал, чтобы избавиться от нее. Все же это было лучше, чем яд, ослепляющий навсегда. Однако, когда снизу послышался стук когтей о камень, различие показалось не столь значительным.

Сброшенный скорпион пролетел с десяток локтей и теперь возвращался, чтобы довершить начатое. И Кратос не мог видеть его.

Он зажмурился так сильно, что глазам стало больно, затем вызвал в памяти образ двух тел в храме Афины. От бессильного гнева брызнули слезы, и зрение вернулось. Тем временем скорпион подобрался уже совсем близко и, подняв хвост с ядовитым жалом, приготовился нанести смертельный удар. Кратос бросился к нему, опять схватил за шею и резко дернул вбок – хвост пронесся дугой над головой существа и врезался в скалу, всего в нескольких пальцах от своей жертвы.

С громким криком, в котором выразилось все его напряжение, вся его ярость, Кратос доломал шею горному чудовищу. На сей раз он держал тварь на весу до тех пор, пока она, слабо дернувшись, не сдохла, затем отбросил. Труп несколько раз ударился о камни и скрылся из виду.

Кратос стер с руки кровь и продолжил свой путь, частым морганием стараясь полностью восстановить зрение. Было пройдено всего несколько локтей, он еще не добрался даже до самого выпуклого места скалы, откуда смог бы двинуться прямо вверх, когда снова послышался скрежет, возвещавший о приближении новых скорпионов.

– Афина, ты много от меня хочешь, – сказал Кратос, стараясь проворнее карабкаться по намеченному пути.

И только он достиг переломной точки, как его догнали два монстра, перебиравшие ногами по отвесной скале, словно это была ровная земля.

Нащупав очередной выступ, спартанец встал на него обеими ногами. Держась только левой рукой, правой он отковырнул увесистый камень и что было сил швырнул в ближайшего скорпиона. Тот инстинктивно выбросил вперед загнутый смертоносный хвост – именно этого Кратос и ждал, чтобы запустить второй камень, который попал существу точно в голову. Скорпион попытался отразить атаку хвостом и ужалил сам себя.

Кратос не стал дожидаться, пока умирающий монстр упадет со скалы, и сбил его третьим камнем. Остался последний скорпион. Выгнув спину, он принялся крошить скалу под собой – осколки полетели во все стороны. Кратос закрыл лицо от известковой щебенки и одновременно попытался нащупать новый камень, но тщетно. Тогда он взглянул наверх, прикинул кратчайший маршрут и снова начал карабкаться. Скорпион шел по пятам, причем гораздо быстрее, чем мог двигаться по такой ровной скале Кратос.

Всего в двух локтях от вершины он сорвался и упал прямо на своего преследователя. Мгновенно развернувшись, спартанец поймал ядовитый хвост, прежде чем тот успел вонзиться в него. С кончика жала скатилась капля желтоватого яда. Скорпион был так ошарашен внезапным падением человека себе на голову, что его ноги одна за другой начали срываться. Как только Кратос понял, что едва держится на скале, он резко дернул хвост, окончательно лишая скорпиона опоры, оттолкнулся ногами от скалы и попытался зацепиться за что-нибудь руками.

Скорпион полетел в пропасть следом за своими сородичами, а Кратос повис на одной руке под маленьким пыльным выступом. Мало-помалу пальцы соскальзывали, он посмотрел вниз – не для того, чтобы увидеть, куда упадет, а чтобы найти опору для ног. Не обнаружив ни трещин, ни бугров, спартанец изо всех сил пнул скалу – пронизывающая боль растеклась по ногам, зато в камне появилась выбоина, в которую можно упереть стопу.

Эта и другие такие же выбоины, столь нелегко достававшиеся Кратосу, помогли ему наконец взобраться на вершину скалы, где, преклонив колени, он вознес богам беззвучную молитву, благодаря их за помощь, хотя в чем она заключалась, было загадкой. Спартанец выжил лишь ценой собственных усилий и намеревался впредь рассчитывать тоже только на себя.

Впереди виднелся проход внутрь горы, откуда доносился шум работающего механизма и грохот непонятного происхождения. Вынув клинки Хаоса, Кратос вошел в туннель, направился вперед и остановился у горизонтальной ленты, уходившей под каменную стену. Спартанец ударил мечами по шероховатой поверхности камня, однако даже заключенная в них сильная магия не возымела никакого действия. Тогда он посмотрел туда, откуда появлялась быстро движущаяся лента, и увидел источник страшного грохота: огромные каменные плиты, покрытые длинными шипами, которые периодически сталкивались друг с другом.

Единственный путь отсюда лежал в направлении, противоположном движению ленты, сквозь эти мерно раскрывающиеся и захлопывающиеся каменные челюсти. Кратос вернул клинки в ножны, некоторое время понаблюдал за движением смертоносных плит, затем вспрыгнул на ленту.

Не рассчитав поначалу темп, он вскоре ударился спиной о каменную стену, но сразу же с воплем отскочил. На первый взгляд она была ничем не примечательна, но от малейшего прикосновения к ней по всему телу разбегались волны нестерпимой боли. Кратос пустился бегом и наконец уравнял свою скорость со скоростью ленты, что позволило ему оставаться на месте. Затем прибавил ходу и приблизился к первой паре каменных челюстей, за которой виднелось еще несколько. Стоит только начать, и вернуться он уже не сможет; впрочем, нельзя и споткнуться. Малейшая оплошность – и его проткнет торчащими из плит шипами. Если уступить конвейеру в скорости, то Кроноса снова отнесет к стене, от соприкосновения с которой боль пронзает все его существо.

Вооруженный такой мрачной перспективой, Кратос разогнался и благополучно миновал первую пару плит. Чувствуя себя между Сциллой и Харибдой, он целиком сосредоточился на ритмично сталкивающихся каменных челюстях и лишь раз получил небольшое ранение – последняя пара плит двигалась хаотически.

Кратос почувствовал, как сквозь бицепс прошел тонкий нож, который теперь удерживал его на месте. Осознав, как опасно промедление, он с силой дернул рукой, оставив на ноже кусок собственного мяса, и поспешил к каменному выступу в конце конвейера, где можно было спокойно сойти. Звук работающих механизмов не стихал. Напротив, он становился тем сильнее, чем дальше продвигался Кратос вперед по туннелю. Наконец он оказался в помещении, которое убедило его в том, что архитектор на службе у богов действительно свихнулся.

Пол был расчерчен на квадраты глубокими двойными желобами, по которым без остановки катались колеса, снабженные торчавшими с обеих сторон лезвиями. Сверкающие ножи были настолько остры, что, когда одно такое колесо промчалось мимо, Кратос с опаской покосился на них. В конце помещения находились железные ворота, преграждавшие путь дальше, но спартанец понял, как их можно открыть: из центрального квадрата торчал рычаг. Повернуть его – и ворота поднимутся. Однако, чтобы добраться до центра зала, требовалось больше времени и бесстрашия, чем для прохождения сквозь каменные челюсти по ленточному транспортеру. Колеса с ножами не останавливались ни на миг и грозили изрезать Кратоса на лоскутки, соверши он один неверный шаг.

Он высоко прыгнул, перелетел через колесо, благополучно приземлился в середине ближнего квадрата и, выпрямившись, подождал, пока сбоку и сзади не пронесутся два других зловещих колеса. Рассчитав скорость механизма прямо перед собой, спартанец пропустил его и сразу же перебрался в следующий квадрат, располагавшийся ближе к рычагу, как вдруг заметил, что и без того бешеный темп смертоносных колес вырос еще. Чем ближе он подбирался к рычагу, тем быстрее они катились.

Кратос потянулся за клинками Хаоса, вознамерившись уничтожить любой адский механизм, который попадется ему на пути, но передумал. Неужели архитектор не предусмотрел подобного вмешательства? Серебристый металл, из которого были сделаны колеса, имел такой блеск, какого спартанец никогда не видел. И хотя клинки Хаоса были выкованы магическим образом, хотя Арес никогда не говорил ему, что их можно сломать, Кратос решил послушаться внутреннего голоса, который подсказывал, что привычные мечи здесь использовать не нужно. В его распоряжении было и другое оружие, но ему хотелось сокрушить Ареса именно клинками Хаоса. Не кто иной, как бог войны, приковал их к запястьям спартанца, и десять долгих лет он убивал во имя Ареса. Кратос решил, что будет справедливо, если Спартанский Призрак вонзит клинки в божественное тело и Арес умрет от собственного подарка.

Оставив мечи в ножнах, он ринулся вперед, уворачиваясь от смертоносных колес и надеясь лишь на точную координацию движений и природную ловкость.

Добравшись до центрального квадрата, Кратос споткнулся, но быстро вернул себе равновесие, затем что было сил потянул рычаг на себя. Результат оказался именно тем, которого он ждал: металлические ворота в дальнем конце зала загремели и начали со скрежетом подниматься. Спартанец помедлил несколько секунд, чтобы собраться с мыслями, затем вновь принялся перепрыгивать через колеса с ножами, спеша покинуть это помещение, как вдруг ворота пошли вниз.

– Однако ты жесток, – заключил Кратос, прибавив с полдюжины изощренных ругательств в адрес архитектора.

Оказалось, что ворота находятся в верхнем положении всего несколько мгновений. Пришлось еще дважды дергать за рычаг и считать секунды, чтобы понять, сколько у него времени на то, чтобы пересечь ползала, по которому во всех направлениях катаются колеса со смертоносными косами.

Немного. Но достаточно.

Кратос собрался с силами, потянул за рычаг и тут же прыгнул в соседний квадрат. Разогнавшись, он перескакивал дальше, еще дальше, потом осознал, что время на исходе, а впереди еще два квадрата. Он рванул вперед, за что поплатился неглубоким порезом под ребрами, но скорость не потерял, закружился, в высоком прыжке одолел последнее колесо на своем пути и, перекувырнувшись, в последний момент проскользнул под воротами, от нижнего края которых до пола оставались считаные пяди.

Какое-то время он лежал на спине, глядя в низкий потолок, и отдыхал. Затем, оставляя позади лязг и звон металла, двинулся дальше по туннелю и некоторое время спустя вышел к огромной круглой каменной двери. В самой ее середине зияла щель, и, приложив к ней глаз, Кратос увидел освещенный ярким пустынным солнцем алтарь. Никакие, даже самые отчаянные усилия не помогли ему взломать дверь, несмотря на трещину. Это была настоящая издевка: показать, куда надо идти, но не показать, как справиться с последним препятствием.

Кратос развернулся и окинул взором просторное помещение. Он догадался, что видел это место раньше. Высоко над ним располагалась галерея, в которой спартанец заметил статую Атласа, державшего на мощных плечах вселенную. Так вот куда привели его все испытания – в святилище титана! Встав точно под галереей, находившейся в дюжине локтей, осмотрев зал еще раз и собрав воедино все детали, он понял, что нужно делать.

Атлас согнулся под весом вселенной – необходимо облегчить его бремя. Кратос подошел к коленчатому рычагу, расположенному перед статуей, и с некоторым колебанием взялся за него. Рукоятка поддалась совсем чуть-чуть, а потом пошла настолько туго, что он засомневался, стоит ли крутить дальше. Когда же в галерее обнаружился второй рычаг, решение было принято, и Кратос налег на рукоятку.

Мало-помалу она поддавалась. Спартанец напрягся и провернул рычаг на целый круг, затем, прилагая еще больше усилий, истекая потом и кряхтя от натуги, сделал второй оборот. Теперь статуя с земным шаром на плечах стояла наполовину выпрямившись. Похвалив себя за сообразительность, Кратос выгнул спину, как следует уперся мощными ногами в пол и принялся методично вращать рычаг по кругу. С каждым оборотом шар поднимался все выше, пока статуя наконец полностью не выпрямилась.

Кратос изо всех сил пытался повернуть рычаг еще раз, но теперь он не поддался ни на пядь. Тогда спартанец отступил на несколько шагов, посмотрел назад на мост, тянувшийся через просторное святилище, потом на другой рычаг. Сильные ноги вмиг доставили его по ступенькам вверх, на галерею, и теперь он стоял на уровне глаз Атласа. Несмотря на то что лицо титана было высечено из камня, Кратосу показалось, что сын Япета, брат Прометея и Эпиметея смотрит на него с облегчением.

Спартанец подошел к рычагу на галерее – на сей раз усилий потребовалось гораздо меньше. Заметив, что статуя поднялась несколько выше и толкнула огромный шар прямо на него, Кратос отпрянул. Но деваться было некуда, и он стал ждать неминуемой смерти.

Но земной шар, подпрыгнув пару раз, прокатился под галереей, врезался в круглую каменную дверь, которую спартанцу не удалось открыть, и вынес ее. Диаметр шара идеально вписался в диаметр дверного проема.

Кратос, не отрываясь, глядел на алтарь, где в лучах солнца сверкал саркофаг из кованого золота. Затем спрыгнул с галереи, спеша узнать, какую новую ловушку приготовил ему архитектор.