Текст книги "Долгий, трудный путь из ада"

Автор книги: Мерилин Мэнсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

КРУГ ЧЕТВЕРТЫЙ – СКУПОЙ

Вдоволь наторговав кассетами, я вдруг понял, что проданное можно спереть обратно. Поскольку все в школе строилось по принципу честности, ящики в раздевалке не запирались. Во время урока я частенько отпрашивался в сортир, а сам шел в раздевалку и тырил пленки из ящиков. Это была прекрасная система, но и она продержалась недолго. Однажды я снова обнаружил себя нос к носу с миссис Коул. Ничего объяснять ей не пришлось. Она знала, что я покупаю, продаю, а теперь еще и ворую проданные кассеты. Она знала что я продолжаю делать журналы и записываю грязные песенки о мастурбации вместе с кузеном Чадом и мы называем свой проект Большой Берт И Уродцы. Моей финальной выходкой был поход в ненавистный дедов подвал, похищение самого огромного искусственного фаллоса и перемещение его в ящик стола миссис Прайс. Заодно я раскрыл ее секрет, как когда-то раскрыл тайну деда: в ее столе лежала подборка достаточно откровенных любовных романов. В свое время мы с Чадом добивались внимания двух сестричек, кидая при них камни в проезжающие машины и стараясь тем самым спровоцировать аварии. Моя выходка с фаллосом была чем-то подобным. Этим фокусом я хотел показать миссис Прайс, что безумно ее хочу. К нашему разочарованию, на следующий день никто не сказал ни слова об этом инциденте. Правда, я узнал, что миссис Коул вызывала моих родителей в школу, но это не касалось последней выходки. Она говорила о дисциплине и богобоязни. Еще я понял, что если хочу покинуть эту школу, то должен сделать это добровольно, сказав обо всем учителям. И я сделал это.

3. Тинэйджер – дилетант

«Я знаю несколько новых шуток, – сказал Кот в Шляпе, – много хороших шуток. Я их вам покажу. Ваша матушка не будет возражать всему этому.» Др. Леусс, «Кот в Шляпе»

Я лежу на своей кровати, закинув руки за голову под пряди уже порядком отросших волос и слушаю шум стиральной машины в подвале отчего дома. Это была моя последняя ночь в Кантоне, Огайо, и я решил провести ее один, вспоминая последние три года в общей школе. Все вещи -записи, постеры, книги, футболки, журналы, фотки, письма любви и ненависти -были давно упакованы для переезда в Форт Лодердейл. Христианская школа хорошо подготовила меня к общей. Я избавился от всех табу и больше не подпускал их на расстояние вытянутой руки. Как только я поменял школы, все, что я хотел получить – секс, наркотики, рок и оккультизм -пришло ко мне само. Я понял, насколько тупыми бывают люди и что не может быть вещей страшнее, чем война, организованная религия, бюрократия и высшая школа. Смотря назад, я сознавал, что прежде жизнь была полна сомнений и любой прыщик на моем теле мог вывести меня из душевного равновесия. В ту последнюю ночь в Кэнтоне я понял, что прежний Брайен Уорнер умирал, но у него был шанс переродиться -неизвестно, в худшего или в лучшего… В кого-то абсолютно другого.

ПОСВЯЩЕНИЕ ЧЕРВЯ

Под конец второй недели в общей школе я понял, что приговорен. Мало того, что я поступил в учебное заведение, где не было никого из прежних друзей, так еще после первой недели занятий умудрился загреметь в больницу. Обычная прививка от гриппа вызвала у организма дикую аллергическую реакцию. Мои руки и ноги взрывались как пузыри, шея покрылась сыпью, а дыхание было затруднено из-за распухших гланд. Доктор сказал, что я мог умереть. В то время я обрел в школе первого друга и первого врага. Другом была Дженнифер, девица с рыбьим лицом и большими губами. Я встретил ее в школьном автобусе, и мы подружились. Врагом же моим стал Джон Кроуэлл, здоровый парень, не вылезавший из джинсовки и майки Iron Maiden, с огромной расческой, вечно торчавшей из заднего кармана штанов. Когда он шел по школьным корридорам, другие ребята старались обходить его стороной. К тому же этот дылда был бывшим бойфрендом Дженнифер, и я автоматически попал на первое место в его список по раздаче пинков. В первую неделю, пока я валялся в больнице, Дженни приходила ко мне практически каждый день. Однажды я затащил ее в туалет и нагло пристал к ней. Прежде я не заходил так далеко с женщинами. Была у меня Джилл Такер, белобрысая министерская дочка, с которой мы целовались на детской площадке Христианской школы, три года спустя я втюрился в Мишель Джилл, худенькую курносую девицу с каштановыми волосами и большим ртом очевидно неплохо подходившим для минетов. Однако мои шансы быстро испарились после одной прогулки, во время которой она пыталась научить меня французскому поцелую. Я не понял ни цели, ни техники и стал посмешищем в школе после того, как она протрепалась об этом чуть ли не каждому. Помня о своем горьком опыте, я решил потерять свою невинность с Дженнифер в этом проклятом туалете. Но все, что она разрешила -так это пощупать ее плоскую грудь. Всю вторую неделю в больнице она выглядиела все скучнее и скучнее и, наконец, бросила меня. Больницы, повышенная сексуальность и неудачные эксперименты с женщинами были обычным явлением для меня в тот отрезок жизни. Вспоминаю и еще одну кудрявую девчонку с большим носом, чье имя до сих пор ассоциируется у меня с катком для роллеров. Мы катались вместе, а выйдя на улицу, очутились нос к носу со здоровым чернокожим парнем, по кличке Лягушка. Он оттолкнул ее в сторону и, не говоря ни слова, накатил мне в лицо. Я упал, а он, нагло смотря на меня сверху вниз, заявил: «Ты танцевал с моей подружкой!» Кровь сочилась из моего шатающегося переднего зуба. Сейчас, когда вспоминаю этот случай, не считаю его недоразумением, ведь я был порядочным слюнтяем и неженкой. Я никогда не был увлечен этой девчонкой, но, как мне кажется, она во многом повлияла на мою карьеру певца. Кстати, Лягушка каким-то образом вычислил мой номер и звонил на следующий день, извиняясь и, даже предлагая мне работать с ним на халтурах, но я отказался. Вернувшись в школу после болезни, я одиноко слонялся по коридорам на переменах. Никто не хотел водить дружбу с худосочным длинноволосым парнем с покрытой сыпью шеей, торчащей из футболки Judas Priest. Но однажды ко мне подошел Джон Кроуэлл и предложил сотрудничество, так как нас объединяло одно чувство – наша ненависть к Дженнифер. Мы вступили в альянс. Однажды поздно вечером я. Джон и мой братец Чад подрулили на моем голубом Форде Гэлэкси 500 к ночному супермаркету и сперли в нем двадцать рулонов туалетной бумаги. Мы бросили их на заднее сиденье и помчались к дому Дженнифер. Прокравшись во двор, мы принялись раскручивать рулоны и украшать дом на свой вкус. Вдруг в доме зажегся свет. Мы припустили к сосне, растущей у забора, я спрыгнул первым, а Чад, прыгавший следом, приземлился аккурат на меня. Меня унесли прочь с вывихнутым плечом и вновь поврежденной челюстью.Вернувшись в школу, я окончательно понял,что пора становиться мужчиной. Я хотел досадить Дженнифер, я хотел быть на равных с Джоном, который ее периодически трахал. Я хотел, чтобы никто никогда не смог устыдить меня в том, что я девственник. В конце концов, в десятом классе Джон предложил мне кандидатуру – Тину Поттс. Тина была похожа на рыбу еще больше, чем Дженнифер, имела еще более пухлые губы и вообще была одной из самых никудышных девчонок в школе. Единственными достойными местами в ней были сиськи и задница, к тому же, со слов Джона, она трахалась, а это было самым главным. Итак, я начал втихаря от всех окучивать Тину. После нескольких недель тусовок я ненавязчиво пригласил ее прогуляться по парку. Она согласилась. По старой доброй традиции мы с Чадом совершили очередной экскурс в подвал любимого дедушки и стырили там несколько презервативов, а также слили полбутылки бабушкиного виски в мой термос. За полчаса, что мы добирались до дома Тины, термос был опустошен, и я чувствовал себя порядком поднабравшимся. Чад вернулся домой, а я позвонил в дверь. Мы пошли в парк и сели на склоне холма. Через несколько минут моя рука уже скользила к ней в трусы. Первая мысль, пришедшая мне в голову после столь решительного поступка, была о том, что Тина оказалась слишком волосатой. Наверное, у нее не было мамы, которая могла научить дочку сбривать все, что вылезает за границы бикини. Следующее, что я помню, так это то, что я яростно тискал ее грудь, а «барометр» в моих штанах указывал на приближение оргазма. Я понял, что надо тормознуть, и предложил ей спуститься к подножию холма. Прямо у бейсбольного поля я завалил ее на землю, не заботясь о том, что нас может кто-то увидеть. Я стянул ее облегающие трусики, спустил свои штаны и извлек из кармана трофейные кондомы. Спустя секунду я уже входил в святую святых Тины Поттс. Возбуждение было настолько сильным, что я кончил после первой фрикции. Чтобы не пасть в грязь лицом, я прикинулся, что ничего не произошло и сказал что-то типа: 'Тина, наверное, нам не стоило этого делать… так быстро." Она не возражала. Возвращаясь домой, я периодически нюхал свою руку и балдел от этого. По соображениям Тины, мы не имели секс, но в своих глазах и глазах друзей я стал героем. Я не разговаривал с ней после этого, а вскоре познакомился с обалденной девчонкой, Мэри Бет Крогер. Я приложил все свое актерское мастерство, чтобы пригласить ее на вечеринку. К моему счастью, она согласилась. Мы затарились пивом и пришли ко мне домой. Расположившись рядом с ней на диване, я понял, что чувствую себя неловко и не знаю, с чего начать. Но все мои страхи развеялись, когда она вдруг разделась и, не заботясь о презервативе, запрыгнула на меня. Мэри Бет трахалась как зверь, но на следующий день в школе не подала и виду, что между нами что-то было. Все, что осталось от наших взаимоотношений – это неслабые царапины на моей спине, после чего в наших кругах малышка стала называться не иначе как Мэри Бет КрЮгер. Тем временем моя первая женщина, Тина, была на седьмом месяце беременности. Самое смешное, что отцом ребенка оказался не кто иной, как Джон. Я редко видел его после этого, но думаю. что было бы забавно, если они поженились.

НАКАЗАНИЕ ЧЕРВЯ

КРУГ ЧЕТВЕРТЫЙ -РАСТОЧИТЕЛЬНЫЙ

После месяцев мастурбации я познакомился с еще одной девицей, ее звали Луиза. Я встретил эту белокурую бестию на юношеском футбольном чемпионате в пригороде Кэнтона – Льюисвилле. Тогда я не знал, что она была тиной поттс Льюисвилла – местной потаскушкой. У нее были тонкие губки, плоский носик, и при этом она походила на мулатку и чем-то на Сюзанну Хоффс из Bangles. Она стала первой девчонкой, сделавшей мне минет. Но, к несчастью, это было не все, чем она меня одарила. Практически каждый день, пока моих предков не было дома, я затаскивал ее к себе в спальню. Мы слушали Rush и Дэвида Боуи и, поскольку я уже мог контролировать оргазм, имели нормальный подростковый секс. Она наставила мне кучу засосов, так что моя шея конкретно болела. Правда, это мне было только на руку, поскольку в школе я ходил с ними, как с орденами почета. После недели безудержных страстей Луиза перестала отвечать на мои телефонные звонки. У меня зародилось подозрение, не забеременела ли она часом, поскольку я не всегда пользовался резиной, и, не дай Бог, теперь заставит оплачивать ребенка до конца моих дней. После того, как я не слышал ее несколько недель, я решился позвонить ей сам, накрыв телефонную трубку платком на случай, если придется говорить с кем-нибудь из ее предков. К счастью, трубку сняла сама Луиза. «Прости, что я не звонила тебе так долго, – извинилась она, – я болела.» «Чем болела? – запаниковал я. -Тебя не лихорадит? Не тошнит по утрам?» И тут я догадался, что она была просто шлюхой и не хотела иметь парня, способного повредить ее репутации. Несколько дней спустя на уроке математики мои яйца начали зудеть. Этот зуд продолжался весь день и под вечер перекинулся на кожу под лобковыми волосами. Придя домой, я сразу же направился в ванную комнату и принялся изучать свое «хозяйство». Я моментально обнаружил несколько прыщиков над своим пенисом. Я выдавил один, и из него вышла капля крови. Я думал, что это был кусочик мертвой кожи, но, присмотревшись, с ужасом обнаружил, что «это» имеет ножки и… двигается! Я заорал от горечи и страха. Не зная, что делать, я побежал к маме. «О, Господи, у тебя вши! -воскликнула она. -Наверное, ты подцепил их в поликлинике!» К слову сказать, тогда я ходил к дерматологу, так как был довольно прыщавым и подолгу лежал на кушетке под ультрафиолетовыми лучами. Матушка решила, что с этой кушетки ко мне и переползли вши. Она и не догадывалась, что ее сын трахал девчонок и легко мог подцепить венерическое заболевание. Мой папа был несколько иного мнения о моем половом воспитании и собирался отметить мое вступление в зрелую жизнь бутылкой шампанского, да и вообще имел тайную мысль лишить меня девственности при помощи проститутки. Мать купила мне лекарство от вшей, и я мужественно сбрил лобковые волосы (сбривать с себя растительность было для меня тогда делом непривычным) и принялся воевать с насекомыми. Насколько себя помню, я больше никогда не страдал венерическими болезнями, а мои предки, наверное, до сих пор думают, что я девственник.

ОЧАРОВЫВАНИЕ ЧЕРВЯ

Джон Кроуэлл и я стояли на вершине холма напротив его дома, попивая Мэд Дог, который купили у более старшего парня. Мы не думали ни о чем, просто наблюдали солнце, облака и небо, предвещавшее дождь. Внезапно нашу расслабуху прервал визг тормозов и взрыв гравия, и зеленый GTO пронесся по подъездной дороге к дому Джона. Он остановился напротив нас, дверь медленно отворилась, и из нее показалась нога в черном казаке. Большая голова, похожая на череп, возникла над дверью. Волосы кудрявые и всклокоченные. Глаза глубоко запали в глазницы. Когда он вышел из машины, я заметил, что его торс, руки и ноги выглядят неестественно большими, как у Ричарда Рамиреза или Ночного Сталкера. В правой руке он держал пушку. Подняв руку, он выпустил в воздух всю обойму и подошел к нам. Человек взял нашу бутылку, осушил ее в несколько секунд, пробормотал что-то невнятное в духе текстов Оззи Осборна и проследовал в дом. «Это мой брат, чувак», – сказал Джон, и его лицо, бледное от страха минуту назад, засияло гордостью. Мы пошли следом за братцем и увидели, как он закрыл за собой дверь спальни и повернул ключ. Джон не совал нос в его комнату, но знал, что там господствуют черная магия, хэви метал, саморазрушение и наркомания. Как и подвал моего деда, эта комната вызывала множество страхов и желаний. В надежде, что брат смотается из дома рано вечером, мы с Джоном поплелись на задний двор к сараю, вернее, к деревянному скелету того, что раньше было сараем, где у нас была припрятана бутылка Южного Комфорта. «Хочешь увидеть кое-что забавное?» -спросил меня Джон. «Конечно,» – ответил я, падкий на все забавное, особенно если это рекомендовал мой приятель. «Но, мать твою, ты мне, мать твою, обещаешь, что не расскажешь об этом, мать твою, никому.» «Обещаю.» «Обещаний недостаточно, – засомневался Джон, – поклянись на своей траханой маме… Нет, я хочу, чтобы ты поклялся, что если что, то твой член скукожится, усохнет и никогда больше не послужит тебе!» «Я клянусь, что если я проболтаюсь, мой член ссохнется и умрет!» – торжественно провозгласил я. «Молодец! -Джон больно ткнул меня в плечо. – Пошли!» Мы зашли за сарай и стали карабкаться на сеновал. Первое, что мы увидели, была солома, покрытая высохшей кровью, птичьими трупиками, расчлененными змеями и ящерицами и полуразложившимися кроликами. «Вот, – Джон указал на кроваво-красную пентаграмму, намалеванную на полу, – здесь он совершает свои черные мессы.» Все это напоминало плохой фильм ужасов о подростках-чернокнижниках, творящих все, что им заблагорассудится. На стенах я разглядел измазанные кровью фотки различных учителей и бывших подруг, нанизанные на гвозди, вбитые в стены. «Хочешь увидеть что-то еще более страшное?»– спросил Джон так, как если бы он был звездой фильмов ужасов. Я колебался. Возможно, увиденного уже было достаточно на сегодняшний день, но мое любопытство не давало мне покоя. Джон поднял с пола потрепанную копию Некрономикона, и мы вернулись в дом, где Джон наполнил рюкзак фонариками, охотничьими ножами, чипсами и еще какой-то дребеденью. Мы направлялись в место, где его брат продал душу дьяволу. Чтобы попасть туда, мы должны были пройти сквозь длинную водосточную трубу, начинавшуюся недалеко от дома, и проделать путь под городским кладбищем. Мы медленно двигались по мутной воде, периодически натыкаясь на крыс, не видя ни входа, ни выхода и содрогаясь при мысли, что со всех сторон нас окружают мертвые тела. Я не думаю, что был более напуган когда-либо еще. На полпути нашей одиссеи каждый маленький шум уже вызывал дикое эхо, и я с ужасом думал, что слышу стук костей за стенами трубы и ожившие мертвецы пытаются прорваться к нам и сожрать нас живьем. Когда мы наконец выбрались из этой проклятой трубы, то обнаружили, что покрыты слоем паутины и грязи. Итак, мы стояли в самом сердце темного леса. Сквозь ветви деревьев где-то в полумиле от нас различались очертания огромного старого дома. Пробравшись сквозь заросли сорняков к зданию, мы увидели, что все его стены исписаны пентаграммами, перевернутыми крестами и отборнейшими матерными словами. Открыв ставни, мы залезли в окно и принялись изучать комнату, освещая ее фонариками. Все, что мы увидели, так это крыс, паутину, битое стекло и пустые пивные банки. Тлеющие угли в углу явно говорили о том, что здесь недавно кто-то был. Я повернулся, но Джон исчез. Я испуганно позвал его. «Иди сюда!»– крикнул он с лестницы, ведущей на второй этаж. Начиная паниковать, я взлетел по лестнице вслед за ним. Посреди открывшейся мне комнаты лежал грязный желтый матрас, обрамленный ожерельем из змеиных шкур, использованных презервативов, шприцев и страниц из «голубых» порножурналов. Мы прошли в соседнюю комнату, которая была полностью пуста и южную стену которой украшали пентаграма и какие-то руны. Джон вытащил из рюкзака Некрономикон. «Что, мать твою, ты делаешь?!» – воскликнул я. «Открываю двери ада, чтобы вызвать призраков, что когда-то жили в этом доме,» – произнес он и нарисовал пальцем круг на пыльном полу. Но когда он замкнул круг, скрипучий звук донесся снизу лестницы. Мы замерли в тишине, стараясь различить что-нибудь во тьме. Ни звука, только бешенно колотился пульс. Джон встал в круг и принялся искать нужную страницу. Металлический скрежет, намного громче, чем предыдущий звук, раздался снизу. Алкоголь в нашей крови мгновенно превратился в адреналин, и мы со всех ног помчались вниз – по лестнице, в окно, прочь из этого ужасного дома. Спускался закат и начал накрапывать дождь. Решив больше не испытывать свои нервы, мы не пошли сквозь трубу, а бежали через лес в полной тишине. Когда мы вернулись в дом Джона, его брат молча бродил по комнатам, смотря в никуда покрасневшими глазами. Похоже, наркотики снизили его агрессивность. Белый кот разлегся у него на руках. «Смотри, это демон, вселившийся в животное. Он помогает брату в магии,»– шепнул мне Джон. Невинный, белоснежный котяра моментально превратился в моем сознании в чудовище. Брат опустил его на пол, и его уши тотчас прижались к голове, а глаза уставились на меня. Кот оскалил клыки и начал шипеть. «Чувак, кот собирается убить тебя, – сообщил Джон. – Когда ты ляжешь спать, он выцарапает твои глаза и откусит язык, если ты, вздумаешь кричать.» «Пошли со мной,» – промычал его брат, смотря куда-то поверх нас. Да, это свершилось: теперь мы не должны были таскаться за его спиной, как детективы. Нам было дозволено попасть в запретную комнату; наверное, желание Джона войти во врата ада сработало. Стены обители брата были увешаны фотографиями Оззи Осборна, а прямо напротив нас сиял черным светом постер Зловещего Жнеца на коне. Повсюду были понатыканы красные свечи, а заднюю стену украшал небольшой алтарь, задрапированный черной материей и также окруженный свечами. На вершине его, над черепом, пентаграммой и принесенным в жертву кроликом высился желтый прозрачный цилиндр, наполненный жидкостью, напоминающей мочу. Пушка лежала на столике рядом с кроватью. «Хочешь покурить?» – спросил брат Джона, снимая цилиндр с алтаря. «Это?» – неуверенно спросил я. «Да, это» «Чувак, я не делаю этого больше,» – нагло соврал я, но, к несчастью, у меня не было выбора. Мне показалось, что братья выбьют из меня все дерьмо, если я не присоединюсь к ним. Так я употребил свой первый наркотик, который через несколько минут заявил о себе в моем сознании и моем теле. В смеси с Мэд Догом, бутылкой вина, припасенной нами, и «Blizzard Of Ozz», играющим на всю комнату, наркота хорошо дала по голове. Факт, что никто не любит меня в школе, отодвинулся на второй план, и я погрузился в созерцание происходящего вокруг. Я сидел, дрожа и раскачиваясь из стороны в сторону, когда лицо братца начало искажаться в моих глазах и он стал изрекать имена демонов и древних духов, призывая их убивать людей: учителей, что опускали его, девчонок, что предавали его, друзей, кто отвергал его – каждый, кто перешел его дорогу, был проклят. Достав финку из кармана, брат Джона сделал длинный надрез на своем большом пальце и опустил его в сосуд, наполненный бело-коричневым порошком. «Страшный Ангарру! – начал он, – Ниннхизидда! Тебя призываю. Змей Глубин! Тебя призываю, Ниннхизидда, Рогатый Змей Глубин! Тебя призываю, Крылатый Змей Глубин! Ниннхизидда!» Он сделал паузу и поднес кровавый порошок к своим губам. «Я вызываю тебя. Создание Тьмы, словами тьмы! Я вызываю тебя. Создание Ненависти, делами ненависти! Я вызываю тебя, Создание Падших, ритуалом падения! Я вызываю тебя. Создание Боли, словами боли!» Я косился на пушку, молясь, чтобы брат Джона не взял ее в руки. Проходили минуты, а может быть, часы. Кальян ходил по кругу, однако вода в нем для большего кайфа уже была заменена вином. Black Sabbath играл через колонки, а может быть в моей голове, кот шипел, комната кружилась… Крутящийся червь, коим я себя чувствовал, подполз к кальяну и сделал из него внушительный глоток. Тогда… я не знаю, что произошло. Все почернело, и я понял, что стал холстом, на котором братья Кроуэлл могли изобразить все, что хотели. Я проснулся от кошачьего шипения в пять утра. Животное все еще наблюдало за мной. Я ощупал глаза – они были целы. Тогда я блеванул. Потом еще и еще. И когда я корчился над унитазом, то понял, что могу практиковать черную магию и совершать вещи, которые другие люди совершать не могут. Еще я понял, что не люблю кальян из-за противного вкуса воды.

ЧЕРВЬ СБРАСЫВАЕТ КОЖУ

Первый раз я понял, что в нашей семье что-то неладно, когда мне стукнуло шесть. Отец подарил мне книгу о жирафе, предлагая изучать ее, как будто я был персонажем книги и пускался в различные приключения с животными. Единственной проблемой было то, что мое имя читалось как Брэйн (Мозг) на протяжении всей книги, дабы разрушить имидж жирафа, чей мозг якобы соединен с его собственной задницей. Я не думаю, что отец до сих пор понял свою ошибку – он назвал меня настоящим именем. Всю жизнь отец чем-то пугал меня. Если я хотел родительского внимания, то обычно получал его со шлепком ремня по заднице. Когда он приходил домой с работы и видел меня, валяющимся в холле и рисующим какую-нибудь ахинею, то обязательно находил способ подшутить надо мной – частенько это был переполненный пылесос, включенный на выдувание. Моя мать объясняла эти бредовые поступки как одну из составляющих частей посттравматического синдрома, полученного после Вьетнамской войны. Именно этот стресс заставлял его порой вскакивать ночью и крушить вещи. Когда, будучи подростком, я приводил приятелей домой, он любил задавать им следующий вопрос: «Вы когда-нибудь пробовали член более вкусный, чем мой?» И каков бы ни был ответ, они все равно оставались с его членом во рту, в переносном смысле, конечно. Частенько мы ездили с ним на мотоцикле в уединенное место, где он учил меня стрелять из ружья, штыком которого собственноручно проткнул вьетконговского солдата. Я унаследовал от него кучу амбиций, которые может остановить только пуля, чувство юмора, страсть к сиськам и аритмию сердца.

КРУГ ПЯТЫЙ – ГНЕВНЫЙ

Вообще-то я рос маменькиным сынком, испорченным мамой и не благодарным ей за это. Я был достаточно хилым ребенком, потому что она старалась держать меня дома и постоянно быть при ней. Когда у меня появились первые прыщи, мать сказала, что это аллергическая реакция на яичные белки, и я долго считал, что это именно так. Она хотела, чтобы я был похож на нее, зависел от нее и никогда не покидал ее. Когда я уже достиг двадцати двух лет, мать постоянно приходила ко мне в комнату и плакала, пока однажды не сказала, что видела силуэт Иисуса в дверном проеме. После этого она перестала сокрушаться и переключила свое внимание на домашних крыс, которыми, как она считала, я кормлю свою змею. Ее любимицей стала самая больная крыска по имени Мэрилин, с которой она возилась больше всего, чтобы продлить ей жизнь. Я думаю, таким образом она старалась переключить свою любовь с меня на животное. В детстве все мы считаем, что наши семьи абсолютно нормальны, но с годами многие иллюзии разрушаются. В девятом классе я начал чувствовать себя все более замкнутым, одиноким и сексуально закомплексованным. Я сидел за партой и резал себе предплечье перочинным ножом. У меня до сих пор остались шрамы под татуировками. Большую часть своего образования я получал после школы, когда уходил в мир фантазий, читая книги типа «Никто Не Выйдет Отсюда Живым» Моррисона, занимаясь написанием гротескных поэм и рассказов и слушая записи. Я начал воспринимать музыку как универсальное лекарство, как путь в мир, где нет законов и правосудия. Но главным человеком, который принес в мою жизнь столько комплексов, все равно оставалась моя мать. Очевидно, некоторую язвительность по отношению к ней я перенял от своего отца. Был период, когда родители дико кричали друг на друга: отец обвинял мать в измене. Он всегда был очень ревнивым, и даже первый мамин бойфренд. Дик Рид, скромнейший парень, хорошо получал от отца с того момента, как они познакомились с матерью в возрасте пятнадцати лет. В своей комнате среди всевозможных киссовских сувениров я имел коллекцию бутылочек от одеколона Эйвон, сделанных в форме различных автомобилей, и одна из них однажды отправила мою мать в больницу. Как-то вечером она зашла ко мне и стала рассказывать, где была сегодня. Почему-то она вывела меня этим из-себя, и я в гневе запустил в нее стеклянным авто, разбив ей губу. Шрам до сих пор остался на ее лице, как напоминание о том, что не стоит заводить еще одного ребенка. Швырнув бутылкой, я набросился на нее с кулаками, повалил на пол и пытался задушить. Она не сопротивлялась, а только плакала, и я никогда не прощу ее за это. Когда я лежал на кровати в ту последнюю ночь в Кантоне, я ненавидел своих родителей намного сильнее, чем прежде. Теперь мне предстояло жить в Форт Лодердейле, так как отец получил новую работу агента по продаже мебели в этом городе. Все, через что я прошел – грязный секс, наркотики и унижения в школе – осталось позади, что ждало меня впереди, я не знал. Но все нужно было начинать заново. Я чувствовал горечь и злобу не только по отношению к предкам, но и по отношению ко всему миру.