Текст книги "Воспевая бурю"
Автор книги: Мэрилайл Роджерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Под палящим солнцем они трудились, копая могилу неподалеку от сожженного дотла дома. Живая, жизнерадостная зелень полей еще острее подчеркивала унылую безутешность смерти. Пока Ивейн орудовал лопатой, каким-то чудом уцелевшей в огне, Киэр усердно долбил землю тем, что осталось от мотыги, – ее железным концом. Мальчик за работой рассказывал, как из-за раны, полученной в битве, отцу пришлось остаться на ферме, тогда как всех остальных членов скирда король Олдфрит призвал на войну с мерсийцами.
– Ударом ножа моему отцу раздробили ногу. Мама сделала все, что могла, но все-таки нога срослась так криво, что он не мог нормально ходить – только хромать, опираясь на дубовую палку. – Киэр вонзил острие мотыги глубоко в землю, сдерживая давно накопившийся гнев. – Так что я сам обрабатывал это поле, и потому-то, как видите, борозды не особенно ровные.
Что Ивейн видел, так это то, что за свою недолгую жизнь этот юный саксонец испытал уже несчастий сверх меры. Мальчик вовсе не считал, что тяжелое ранение отца – это благо, позволившее тому остаться дома, на ферме, пока другие воевали. Ивейн достаточно знал о саксонцах и понимал, что такое увечье разъедает душу мужчины, как кислота разъедает плоть. Мужчина предпочитал достойно погибнуть на поле брани. Услышав историю Киэра, жрец больше не удивлялся, что мальчик так ненавидит тех, кто сначала искалечил его отца, а затем погубил его и всех близких, и имущество.
Желая помочь мальчугану отвлечься от грустных воспоминаний, Ивейн сказал:
– Идем, довершим начатое.
И он направился туда, где на клочке земли, поросшем пышной травой и цветами, лежало обгоревшее одеяло. Без сомнения, этот крохотный садик был взлелеян ласковыми руками женщины, неподвижно лежавшей теперь бок о бок со своим спутником жизни.
По-видимому, супруги поливали одеяло водой из кувшина для умывания, который оказался в развалинах недалеко от их тел. Они, наверное, лежали под одеялом, тесно прижавшись друг к другу, а все вокруг них горело и рушилось. Видно было, что они не сгорели, а скорее задохнулись в удушливом черном дыму.
Киэр был полон решимости помочь похоронить останки своих близких, как помогал приготовить для них место последнего успокоения. Ивейн поднял одеяло за один угол, мальчик взялся за другой. Вдвоем они бережно подтянули одеяло и его груз к могиле. Там Ивейн со всеми приличествующими почестями обернул им супругов, и они опустили их в яму, приготовленную скорбящим сыном.
Засыпать ее было намного легче, чем рыть. Насыпав холмик, они сразу же наносили камней, чтобы дикие звери не осквернили захоронение.
Положив последний камень поверх пирамиды, жрец выпрямился и посмотрел на мальчика – сдержанного, стоявшего в головах могилы. Видно было, что Киэр борется с нахлынувшими чувствами, не давая пролиться слезам, затуманившим ему глаза. Ивейн искренне верил, что те, кто перешагнул порог смерти, перешли в лучший мир, но его синие, как июльское небо, глаза, наполнились нежностью и сочувствием к страдающему ребенку.
– Хочешь помолиться над местом их последнего успокоения? – мягко спросил у мальчика Ивейн.
Согретый сочувствием, Киэр тем не менее устыдился своей утренней вспышки и слез. Это было тем более стыдно, что случилось при Ивейне, таком сильном и сдержанном. Изо всех сил стараясь не выдать волнения, мальчик кивнул, и яркие лучи предзакатного солнца сверкнули у него в волосах.
– Ради спасения души моего отца…
Сдавленный голос внезапно прервался, но Ивейн ошибался, решив, что это от слез комом стоявших у мальчика в горле. На самом деле, тот вдруг опомнился, сообразив, что есть вещи, о которых он должен молчать; еще мать предупреждала его об этом.
Пока Киэр осенял себя крестом и, склонив голову, беззвучно молился, Ивейн стоял рядом почтительно, неподвижно. Ему была понятна боль мальчика. Он и сам ведь потерял и родителей, и бабушку с дедушкой, и утратил почитаемого наставника.
Когда последнее прощание закончилось, Киэр взглянул на темноволосого спутника. Мальчик колебался, не решаясь задать мучивший его вопрос.
– Почему мы не нашли Сайэн? – Киэр не осмеливался признаться в своей догадке, но в словах его звучало затаенное волнение. – Я думаю, вдруг она осталась жива, но ее похитили.
– Сколько лет было твоей сестренке? – негромко спросил Ивейн, пытаясь найти объяснение, которое рассеяло бы тревогу мальчика. Он, правда, сам удивлялся, как это родители не держали рядом с собою ребенка в последней отчаянной попытке спастись от огня.
Киэр поморщился. Он понял, на что намекает Ивейн. Такая малышка могла сгореть полностью.
– Три лета прошло, как она появилась на свет.
–Твои предки предавали огню умерших, так что ты должен знать, что жар его может без остатка уничтожить любого человека, что же касается существа столь крохотного…
Жрец оборвал себя, не желая доказывать очевидное.
Киэр еще сильнее закусил губу, не решаясь ни о чем больше спрашивать. Ведь тогда ему пришлось бы объяснять, почему он еще сомневается.
Тяжелое молчание было прервано отчаянным кудахтаньем. Не веря своим ушам, Киэр обернулся и увидел свою любимую курицу, та неистово хлопала крыльями, по-видимому, отгоняя зверька, пытавшегося подкрасться к ее укрытому в густой траве гнездышку.
– Сайу! Я так и знал, что ты нас всех переживешь!
На время все опасения были забыты, глаза Киэра вспыхнули при виде еще одного пережившего пожар существа, и он оросился к птице, поднявшей при этом еще больший переполох.
Ивейн недоуменно нахмурился. «Сайу» – валлийское слово, означавшее курицу или цыпленка. Второй раз за этот день он слышал, как животных окликали словами его родного языка. То, что Анья назвала так лисенка, было понятно. Ее мать была чистокровной валлийкой, как и он сам. Но саксонский мальчонка? У него-то это откуда?
Киэр от возбуждения не заметил любопытства своего спутника. Он вдруг остановился на всем бегу и стал с осторожностью подбираться к курице. Тихонечко пощелкивая языком, он успокоил птицу настолько, чтобы протянуть руку и осторожно вытащить из-под нее яйцо – сначала одно, потом еще и еще, пока не набрал целую горку. Задрав повыше подол рубахи, он сложил в него все добытое.
– Вы только посмотрите, какая молодчина старушка Сайу!
Киэр, широко улыбаясь, повернулся к жрецу.
– Да, похоже, нам предстоит нелегкая задача. Придется что-то придумать, чтобы доставить твою добычу в пещеру в целости и сохранности, – сказал Ивейн, широко улыбаясь.
Киэр не предвидел подобного затруднения, и радость его сразу померкла.
Желая вернуть хотя бы искорку радости несчастному мальчугану, Ивейн поразмыслил и нашел выход. Веселые огоньки заплясали в ярко-синих глазах.
– Думаю, я знаю, что делать.
Жрец направился к Сгоревшему стволу дерева. Прежде его крона нависала, должно быть, над плоской кровлей дома. Там он оставил котомку. Он достал из нее сложенный мешок, в который могло поместиться содержимое небольшой корзинки.
– А что ты скажешь, если мы наполним его травой, а потом аккуратно уложим твои сокровища? Тогда, если ты понесешь его с осторожностью, им будет там так же уютно, как и в гнездышке Сайу.
Нарвав побольше свежей травы, Ивейн приступил к выполнению своего плана, и Киэр с удовольствием помогал ему, пока они не набили мешок. Сияя от радости, Киэр бережно уложил яйца, одно за другим, на мягкую подстилку.
Мальчику было поручено нести мешок в пещеру, и он охотно пошел следом за своим старшим другом, оказавшимся таким необыкновенным человеком: не только сильным, но и все понимающим. Боясь снова предаться печальным воспоминаниям – все равно ведь ничего не изменишь, – Киэр не стал оглядываться назад, на навеки утраченный дом. Невидящим взглядом смотрел он в широкую спину мужчины, шедшего впереди по тропе, слишком протоптанной.
Внезапно обостренным чутьем друид уловил еще неясную, точно витавшую в воздухе, опасность. Для кого? Для них или для беззащитной девушки, которая ждала их в пещере? Ивейн отбросил предосторожности, предполагающие, что никто из непосвященных не должен наблюдать его действий. Жрец резко свернул с дороги и повел паренька вверх по заросшему склону горы. Он безошибочно выбирал путь там, где другие увидели бы только непроходимую чащу. Так они быстрее доберутся до пещеры.
План был прекрасный, но не рассчитанный на встречу с кем-либо. Кто-то напрямик ломился через кусты. Ивейн, толкнув Киэра в ближайшие заросли, выхватил из ножен меч. Расставив пошире ноги, с мечом наизготовку, он стал внимательно вглядываться в кусты, откуда слышался шум. Когда из зарослей показался приземистый воин, Ивейн затянул негромкую, протяжную песнь. Киэр, с широко раскрытыми от удивления глазами, пытался расслышать слова, хотя голос певца временами и опускался до невнятного шепота…
Второй раз за этот день Анья проснулась от солнечного света, падавшего через отверстие пещеры, – только тогда небосклон золотили рассветные, а теперь предзакатные лучи.
Еще в полусне, ни о чем не задумываясь, девушка зевнула и потянулась. Она сейчас же проснулась окончательно, почувствовав, что боль в боку притупилась. Вероятно, ребра все-таки не были сломаны, это был просто ушиб. Приободрившись от мысли о скором выздоровлении, что, конечно же, обрадует Ивейна, Анья села и тут же заметила, как солнечный луч вспыхивает, отражаясь от кристалла на посохе, который Ивейн оставил в тени. Ее сразу же охватила тревога.
Девушка с беспокойством смотрела любимому вслед, когда он с мальчиком вышел из пещеры и исчез в лесу, где, без сомнения, скрывались враги. Ивейн, правда, считал, что она выросла вдали от тревог и не ведает об опасностях, но Анья не была так наивна. Она не думала, что, если рядом нет воинов, превративших в руины дом Киэра, им больше не о чем беспокоиться. Да, Ивейн шел по опасным дорогам. К тому же, ради того чтобы избежать вопросов саксонского мальчугана, он вышел в путь без посоха, наделявшего его магической силой. Все, что могла сделать Анья, когда Ивейн и мальчик ушли, это произнести заговор о прикрытии. Так она и поступила, хотя ее и снедало беспокойство. Она ведь не могла встать с постели и спела заклинание под сводом пещеры, лишенная даже маленького кристалла, спрятанного Ивейном вместе с одеждой. А потому слова ее не соответствовали желаемой цели. Певучее, мелодичное заклинание девушки сменилось вскоре самозабвенной молитвой. К ней она добавила просьбу о скорейшем выздоровлении: ей не хотелось больше испытывать терпение возлюбленного.
Во время молитвы ее беспокойство усилилось. Анья вскочила, не обращая внимания на боль. Она чувствовала, что нужно немедленно что-нибудь предпринять. Близился священный час сумерек, час между светом и тьмой, и если она не выйдет сейчас, то заклинания ее могут потерять часть своей силы. В отчаянном стремлении защитить Ивейна девушка отбросила мысли о том, что тот, кто без позволения коснется заветного посоха, может осквернить его и – что самое ужасное – разбить магический кристалл.
Не теряя ни минуты, не раздумывая об опрометчивости подобного шага, Анья взяла посох Ивейна, прислоненный к шершавому камню стены. В руках жреца, повелевающего небесными силами, этот посох мог творить чудеса. Ей этого не дано, но ведь призыв ее прозвучит ради блага друида…
Остановившись неподалеку от пещеры, девушка подняла глаза к небу, окрашенному золотом и багрянцем заходящего солнца. В то время как пылающий шар торжественно и неспешно погружался в разливы розовато-пурпурного, набрасывая свой полог на лиловые тени земли, Анья, обеими руками подняв посох, нежным, вначале чуть неуверенным голосом затянула бесхитростное, но идущее от души песнопение.
Казалось, ее благие попытки не увенчались успехом. Затем, когда девушка уже почти смирилась с неудачей, кристалл на посохе вдруг засветился ярким, ослепительно белым светом. Голос Аньи окреп, и мелодия неземной красоты и гармонии лилась, возносясь к небесам, пока светлое умиротворение и ясность не снизошли на девушку, унося с собой все тревоги и даруя покой.
Уверовав, что у нее получилось и Ивейну ничто не грозит, Анья тихо стояла, вглядываясь в сиреневатую сумеречную дымку, когда до слуха ее донеслось серебристое, переливчатое журчание. Это был ручеек. Девушка знала, что он протекает поблизости, и теперь он, казалось, манил ее прохладой своих берегов. Анья вспомнила, как Клэр говорил об источнике и вытекавшем из него ручейке. Искушение было слишком велико и непреодолимо.
Ивейн сказал, что они с Киэром вернутся не раньше полуночи. Так что она предоставлена самой себе и может прекрасно искупаться. К тому же можно будет набрать родниковой воды в рог Ивейна и потом, вернувшись в пещеру, сварить кашу в помятом бронзовом котелке Киэра. Хотя в воздухе стоял еще жар летнего дня, к тому времени, когда Ивейн и Киэр вернутся, станет прохладно, и, невзирая на поздний час, горячий ужин придется как нельзя более кстати.
Радостное предвкушение охватило Анью. Нырнув в пещеру, она взяла рог для питья и перекинула его кожаный ремень через плечо. Потом вышла, крепко сжимая в руке посох Ивейна: с ним она чувствовала себя увереннее. Ничего, что у нее нет чистой одежды, подумала девушка. Сейчас тепло, и она быстро обсохнет, а плащ – просторный, ниспадавший до пят, укроет ее.
Зайдя чуть поглубже в заросли, Анья приостановилась и прикрыла глаза, чтобы не видеть окружающей красоты и лучше расслышать, откуда доносится журчание ручья. Идя на его ласковый плеск, она вскоре повернула налево, нырнула, пригнувшись, под нависавшие ветви и, обойдя полускрытые в высокой траве промоины, вышла на мшистый берег извилистой узкой речушки. Пройдя вверх по течению до самого родника, Анья наполнила рог для питья водой, повесив его на том же суку, к которому прислонила посох. Девушка отстегнула застежки плаща, и он, как темное облако, обвился вокруг ее крохотных ножек. Перешагнув через него, она вошла в ласковую, прозрачную воду.
– Аньи здесь нет.
Тоненький голосок Киэра зазвенел от тревоги. По его мнению, исчезновение девушки означало, что он приносит несчастье всем тем, кому встречается на пути. Он едва успел подружиться с Аньей– неужели теперь она стала жертвой безжалостных хищников в человеческом облике? Одна только мысль об этом привела мальчика в ужас.
Точно предвещая шторм, черные брови друида угрюмо сдвинулись. Сердце Ивейна тоже сжалось от страха при мысли об опасностях, грозящих его ненаглядной возлюбленной. Однако он тут же успокоился, сообразив, что, если бы с Аньей случилось несчастье, он бы почувствовал ее боль. Желая удостовериться в своих ощущениях, Ивейн закрыл глаза, и всеобъемлющий, глубокий покой смыл последние остатки тревоги. Теперь в нем проснулись и ожили обостренные чувства, особенно восприимчивые, когда дело касалось Аньи. Его усилия были вознаграждены – он ощутил, что ее окружает спокойная, безмятежная аура. На девушку никто не напал, хотя Ивейн и чувствовал, как темная угроза витает над их головами.
– Не беспокойся. – Друид обернулся к мальчику. Он чувствовал угрызения совести Киэра, как если бы тот рассказал ему о них вслух. – С Аньей ничего не случилось. Я знаю, где она.
Киэр посмотрел на стоящего перед ним жреца, лицо которого было бесстрастно, и только в глазах сверкали синие искры, как будто высеченные из крепчайшего кремня.
Ивейн порадовался, что не снял еще с пояса перевязь с мечом.
– Я приведу ее, если ты обещаешь помочь мне. Ты останешься здесь, чтобы мне не пришлось беспокоиться о тебе.
Это брошенное вскользь замечание показывало, что Киэр не безразличен своему новому другу, и оно успокоило мальчика лучше, чем любые слова утешения.
Негодуя на девушку, самовольно покинувшую пещеру, Ивейн в быстро сгущавшемся полумраке зашагал в чашу. Однако, зная, что ей сейчас не угрожает опасность, и догадываясь, где ее можно найти, Ивейн решил сделать небольшой крюк по дороге к ручью. Он направился к незаметной полянке в лощине, где спрятал лошадь вместе с седлом и котомкой с вещами девушки. Теперь, когда с ними был Киэр, Ивейн предпочитал, чтобы Анья была одета, как подобает. Поэтому он намеревался вернуть платье девушке, ушедшей купаться, хотя это ей было запрещено.
Ивейн остановился, неожиданно оказавшись на кромке обрыва, и в просвет меж ветвями дуба взглянул вниз. В душу его закралось недоброе предчувствие: что-то не так. Не теряя ни минуты, он спустился по скалистому склону, чтобы увериться в своих худших предположениях. Кобыла, со всей сбруей и притороченным к седлу дорожным мешком, исчезла. Само собой разумеется, покладистое животное не покинуло бы самовольно укрытой в горах поляны с чистой водой и сочной травой – тем более, что для этого требовалось преодолеть крутой подъем. Значит, ее похитили. Быть может, это сделали шныряющие в округе лесные разбойники, но более вероятно, что лошадь угнали мерсийские воины. Припомнив неоднократные столкновения в лесу, Ивейн пришел к заключению, что отряд разделился, чтобы, охотясь за ним, иметь возможность охватить как можно более широкое пространство.
Синие глаза Ивейна сузились при виде пустой полянки под деревом, где он недавно оставил Ягодку. Раз уж они нашли лошадь Аньи, они, разумеется, поняли, что жертва их где-то недалеко, и будут теперь искать с еще большим усердием – но не раньше, чем утром, когда рассветет. Несмотря на обычай мерсийцев нападать по ночам на беззащитные фермы, они ни разу не встречались с хорошо вооруженным противником под покровом ночной темноты. Так что нужно было немедленно найти Анью и отвести ее в пещеру. А там уж – поскольку самочувствие ее явно улучшилось – они возьмут мальчика и тотчас же тронутся в путь, чтобы уйти как можно дальше от пещеры, прежде чем первые лучи солнца блеснут на востоке.
Ивейн тотчас же вспомнил еще об одном немаловажном деле, радуясь, что забросил тогда узелок с платьем Аньи в кусты. Даже при свете дня невозможно было заметить в кустах зеленоватый тугой узелок, так что он оставался в сохранности. Жрец быстро достал его. Правда, котомка Аньи, а с ней и ее запасное платье, исчезла, но юноша был рад, что у нее осталась хотя бы эта одежда.
«А что если сократить путь и попытаться подняться по отвесному склону, там, где, сверкая, струился прозрачный поток?» – промелькнуло в голове жреца, но он тотчас же отверг эту опасную мысль. Ивейн пошел обратно, пока не наткнулся на слабый след.
Если бы он даже не знал, где родник, он был мог без труда отыскать его по следам маленьких ножек, приминавших высокие стебли травы, по сломанным веточкам, той дело попадавшимся на пути. Увидев эти ясные, отчетливые следы, Ивейн тут же подумал, как безрассудно со стороны девушки блуждать в одиночестве по ночному лесу. Чем ближе он подходил к роднику, где вода разливалась небольшим озерцом, перед тем как войти в свое извилистое, узкое русло, тем сильнее разгоралось в нем возмущение поступком Аньи и страх за нее. Он еще больше рассердился, с неудовольствием вспомнив, что под плащом у нее ничего нет, так что, еще не выйдя из-за деревьев, сплетавших ветви над головой, разразился потоком негодующих слов:
– Какие злые силы толкнули тебя на это безумие? Ты что, уже успела забыть об этих гнусных негодяях, которые только и смотрят, как бы полонить нас или предать смерти?
Девушка стояла по плечи в воде, ее только что вымытые белокурые локоны были подобраны кверху и заколоты драгоценным костяным гребнем, который обычно придерживал ее косы. Увидев Ивейна, Анья застыла. Она всматривалась в фигуру одетого в черное человека, почти неразличимого в полумраке, еще более густом под сплетенными ветвями деревьев. Как могла она рассказать ему о магическом действе, совершенном ею – не только не подготовленной к этому, но полукровкой, наполовину саксонкой? И уж тем более немыслимо было признаться, что она сделала это с помощью его собственного посоха, стоявшего неподалеку от него. Ивейн, кажется, его не заметил. Следующие слова жреца убедили девушку в том, что она ошиблась, недооценивая природной наблюдательности друида.
– Ты знаешь гораздо больше о тайнах друидов, чем положено саксонке и христианке, и должна бы догадаться, что сам по себе мой посох не властен тебя защитить.
Он указал на длинный, отполированный ладонями посох с погасшим кристаллом, прислоненный к толстому суку, с которого свисал также рог для питья. При этом он не сводил пристального взгляда с девушки.
Анья молчала. Слова Ивейна о «саксонке» и «христианке» прозвучали для нее оскорблением, да так оно и было на самом деле. И что с того, если это правда, пусть даже наполовину?
Ивейн почувствовал, что обидел девушку, и его словно обдало холодной водой – гаев его тотчас погас. Услышав низкое глухое ворчание, он опустил глаза и заметил лисенка, угрожающе, будто перед прыжком, приникшего к земле у самых его ног. Сожалея, что позволил раздражению прорваться, Ивейн уже мягче спросил:
– Надеюсь, ты не думаешь, что этот зверек настолько свиреп, чтобы испугать врагов, если бы они захотели напасть на тебя?
Нет, разумеется, она не ожидала ничего подобного от Нодди! Внутри у Аньи тоже все закипело. Она закусила губы, чтобы сдержаться.
Единственным ее оружием было повернуть уловки друида против него самого и сделать самое неожиданное – ответить на его выпад другим, но с безмятежной самоуверенностью, чтобы вывести его из себя еще больше.
– Как это ты вернулся так быстро? Я не ждала тебя раньше полуночи, а к этому времени я успела бы вернуться в пещеру, и тебя ожидал бы горшочек горячей каши.
Но Ивейна было не так-то легко сбить с толку, насмешливо улыбнувшись, он принял вызов. Жрец был мастером этой игры, так что девушка наверняка проиграет.
– Ты, должно быть, замерзла. Я знаю, ведь я и сам уже искупался в этом ручье. Так что выходи и одевайся. Я принес тебе платье.
Ивейн потряс свернутой в узелок одеждой, словно выманивая на берег девушку.
Представив себе, как она выйдет, обнаженная, из воды под его пристальным взглядом, Анья почувствовала, что краска горячей волной залила ее от шеи до самых корней волос. В первую минуту ей захотелось просто-напросто погрузиться в головой в холодную воду. Но тогда ее волосы, густые, уже вымытые и почти просохшие, снова намокнут. Девушка подавила в себе этот порыв. Она только сложила ладони и, набрав в них прохладной воды, окунула туда пытающее лицо.
Ивейн тотчас же пожалел о своей «игре». Похоже, Анью и вправду напугала его безобидная шутка. Девушка знала его всю свою жизнь. Друид отрывал время от серьезных занятий, ради того чтобы поиграть в незамысловатые игры с малышкой, и с первых своих шагов она ходила за ним неотступно, как тень, пока это не довело ее до их нынешнего опасного приключения. Как бы там ни было, важно одно: Анья, более чем кто-либо на свете, должна доверять ему.
– Почему ты так испугалась? Сколько раз я купал тебя маленькой, сколько раз я смотрел на тебя, когда ты была еще совсем ребенком?
– По-моему, ты перестал заниматься этим, с тех пор как я выросла. Я уже больше не ребенок.
– Может, ты думаешь, что это эльфы вчера вечером сняли с тебя одежду? Ведь ты не веришь больше в детские сказки, а значит, понимаешь, что это сделал я, чтобы получше забинтовать тебе грудь.
Новая горячая волна поднялась, угрожая затопить Анью, когда она подумала о том, как близок в эти минуты был к ней возлюбленный. Однако к смятению ее примешивалась досада: он ведь видел ее – беспомощную, лежавшую без сознания. Но девушка не сомневалась, что побуждения его были чисты, и это примирило ее со случившимся.
Желая преодолеть раздражение, Анья напомнила себе, что охотно сделала бы для Ивейна все, чего бы он ни потребовал. И, чтобы доказать ему это, девушка пошла к нему, раздвигая руками воду, с притворным спокойствием, еще более укрепившимся при мысли, что он, конечно же, отвернется и не станет смотреть.
Все в нем кричало, что он должен немедленно повернуться спиной, но Ивейн не мог отвести глаз от неземного видения, от феи, выходящей из посеребренных луною волн. Груди ее были округлые, крепкие, с приподнятыми сосками, отвердевшими от холодной воды, талия тоненькая, а бедра стройные и узкие. У него перехватило дыхание. Она сводила его с ума, и тело его напряглось от едва сдерживаемого желания.
Анья понимала, что должна отвернуться, укрыться от синего пламени, полыхавшего в глубине его таз, должна устыдиться того неприкрытого наслаждения, с которым он созерцал ее наготу. Она должна была, но не умела противиться неистовому влечению, непрерывно нараставшему в ней с того дня, как он впервые поцеловал ее. Страсть, пол-ыхавшая в его взгляде, как будто смыла стыдливость девушки, оставив лишь уверенность, что ничего нет естественнее, чем приближаться к нему вот так.
Ивейн напрягся, когда она подошла поближе – губы полуоткрыты, зеленые, словно листья, глаза затуманены дымкой желания, грудь вздымается от неровного, прерывистого дыхания. Беззвучно осыпая себя проклятиями, юноша выронил ее зеленое платье и, протянув руку, кончиками пальцев провел по шелковистой груди и напряженно набухшим соскам.
Анья охнула, соски ее напряглись еще больше, подавшись навстречу его дразнящим прикосновениям, мучившим и манившим, суля наслаждение, но не спешившим притушить разожженный ими огонь. Как в тумане, девушка обвила его шею руками и отчаянно приникла к могучей груди.
Ощутив жар ее пышных и нежных грудей, казалось, обжигавших сквозь ткань рубахи, Ивейн вздрогнул и неистово сжал ее в объятиях. Очутившись в кольце его сильных рук, всем телом ощущая мускулистое тело возлюбленного, Анья словно погрузилась в пучину упоительного безумия, позабыв обо всем на свете.
Пальцы девушки ласкали темные кудри жреца, и руки Ивейна сами скользнули вниз по ее нежной шелковистой спине, сжали бедра и затем, опустившись пониже» обхватили чудесные, округлые ягодицы и подняли ее к источнику полыхавшего в нем желания. Охваченный безрассудной страстью, он забыл о ее ушибах, она же, завороженная томительным наслаждением, не чувствовала боли.
Внезапно, точно гром среди ясного неба, Ивейна поразила мысль – невероятная, ужасная, – что их недруги, таящиеся во мраке, наблюдают за ними, что они видят невинную и обезумевшую от страсти девушку, нагую, трепещущую в кольце его рук. Со сдавленным стоном друид оторвался от Аньи. Он неловко нагнулся и, подобрав небрежно брошенный девушкой плащ, накинул его ей на плечи, прикрыв ее чудесную наготу, потом подхватил ее на руки. Чтобы Анья могла спокойно одеться, Ивейн отнес ее в укромный уголок, скрытый в зарослях высоких кустов, перевитых жимолостью.
Бережно поставив Анью на землю среди усыпанных цветами кустов, жрец тотчас же удалился, и девушка поняла, что он не хочет продолжения. Однако, охваченная пожаром желания, она решила отбросить девичью стыдливость и снова очаровать его, заставить забыть обо всем. Боясь упустить столь редкую возможность побыть наедине с человеком, в котором для нее заключался весь мир, девушка расстелила плащ на зеленом ковре из травы. Сердце ее отчаянно колотилось после недавних событий, и она опустилась на плащ.
В быстро сгущавшихся сумерках, стоя за завесой из жимолости, Ивейн глубоко дышал; он представлял себе мрачные волны холодного Северного моря, пытаясь остудить жар огненной, словно расплавленный металл, крови, пульсировавшей у него в жилах. Жрец снял с ветки рог для питья. Впервые в жизни ему захотелось, чтобы он был наполнен чем-нибудь покрепче, чем родниковая вода. Затем, подобрав небрежно брошенное на землю зеленое платье, он шагнул сквозь кусты – и обмер.
– Ты рискуешь, малышка.
Без сомнения, Анья была невинна, однако она вовсе не выглядела малышкой, когда лунное мерцающее сияние в ласковом поцелуе касалось ее белоснежного тела, свободно раскинувшегося на темном плаще. Ни целые погреба с элем, ни океан ледяной воды не смогли бы погасить его страсти к ней.
– Я не малышка, хотя ты хотел бы, чтобы я была ею. – Анья вздрогнула от горестной истины собственных слов. – Ты боишься, а потому и желал бы видеть меня такой, но я ничего не боюсь.
Словно для того чтобы доказать ему это, она гибко изогнулась в извечном бессознательном женском порыве и тихонько пробормотала:
– Ивейн… Поцелуй меня еще раз!
Юноша изо всех сил стиснул зубы при виде зеленых глаз, потемневших, затуманенных от неизведанных, новых желаний, при виде нежных припухлых губ, словно зовущих, манящих его, но он все еще сдерживался. Было бы безрассудством позволить себе снова вкусить от неземного блаженства, сладчайшего из плодов, воспоминание о котором будет преследовать его до конца жизни, а быть может, и за ее пределами.
Опасаясь, что его колебание погубит все, Анья взяла руку Ивейна, притянула его к себе и, обхватив его широкие плечи, шепнула ему на ухо, задыхаясь:
– Пожалуйста!
Ей было нелегко сломить закаленную волю жреца, если бы сам он не жаждал этого так же страстно. Ивейн отдался во власть ее чар. Прижавшись губами к лепесткам ее губ, чуть раздвигая их языком, он говорил себе, что упьется лишь этим единственным, только этим, бесконечным, нескончаемым поцелуем.
Пьянящий аромат жимолости окутывал их. Анья, пылая, притягивала Ивейна ближе, пока он не отдал ей всю тяжесть напрягшегося мускулистого тела и все томление жаждущих губ. Эти дары она приняла с такой неистовой, исступленной готовностью, что Ивейн чуть не забыл о своих благородных намерениях.
Только могучее самообладание жреца помогло Ивейну – несмотря на напрягшееся до боли тело и лихорадочный жар в крови – высвободиться и встать.
Анья ощутила себя покинутой и униженной тем, что юноша так легко обрел власть над собой, тогда как она страдала от мучительной опустошенности. Это напомнило ей, что Ивейн, в отличие от нее, имеет опыт в подобных делах. От этой мысли она расстроилась еще больше. Прижав руки к груди и трепеща от стыда, девушка опустила глаза, крупные слезы покатились у нее по щекам.
– Прошу тебя, не набрасывай на себя ничего. – В низком, глубоком голосе Ивейна была вся нежность этого теплого летнего полуночного часа. Анья невольно взглянула на прекрасного юношу, стоявшего, возвышаясь над ней. – Подожди. – Ивейн чуть было не коснулся шелковистых волос и нежной атласной кожи. Чуть было… – Дай мне еще хоть немного полюбоваться тобой, и пусть тебя утешает, что это все, что я смею себе позволить.
Уже произнося это, Ивейн понял, что девушка, с глазами, как изумрудные колодцы, до краев наполненные страданием, найдет в этом не большее утешение, чем он сам.
–Разве ты не желаешь меня? – Ее нежный голосок зазвенел от разочарования.
Горькая усмешка скользнула по губам Ивейна. Он ничего не ответил. Вопрос ее только доказывал, до чего она невинна, ведь признаки его страсти были слишком заметны, их нельзя было скрыть. И вновь его синие, пылающие огнем глаза скользнули по тонким, шелковистым, сияющим волосам Аньи, спутанными локонами обрамлявшими ее залитое легким румянцем лицо и белоснежную наготу ее чудного тела. Зрелище это было столь соблазнительно, что грозило сломить его могучую волю. Ивейну отчаянно захотелось еще раз коснуться ее, но он не шелохнулся. Напротив, чтобы избежать искушения, он еще крепче стиснул узелок с ее платьем. Но взгляд его не был столь скован и скользил по ней медленно, дюйм за дюймом, словно желая навеки запечатлеть этот образ, еще более чарующий и опасный, чем тот, что предстоя перед ним прошлой ночью.
