Текст книги "Опыт воображения"
Автор книги: Мэри Уэсли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА 10
– Я подумала, не заглянуть ли мне к тебе на секундочку, чтобы только узнать, как у тебя идут дела, – услышал Сильвестр, отпирая входную дверь, голос Ребекки. – Я вижу, ты отполировал ручку дверного звонка. Он теперь так приятно смотрится. Мне нравятся вот такие, в виде дельфинов; они теперь встречаются довольно редко. Их просто расхватывают американцы. – С этими словами она втиснулась в гостиную. – Я как раз шла мимо, – сказала она. – Твой дом был мне по дороге.
– Куда? – спросил, усмехаясь, Сильвестр. Он знал, что ответа не будет.
– Ого! – воскликнула Ребенка, останавливаясь. Ее глаза бегали по комнате, перескакивая с предмета на предмет, как лучи прожектора в ночном небе. – Письменный стол! Это – новое. Красота! – Она постучала по дереву, выдвинула ящик. – Такие теперь очень редко попадаются, Сильвестр, тем более что у него сохранились его собственные ручки. Великолепно! Пришлось немного раскошелиться, да?
– Это стол моего отца. Он был в чулане. Не нравился Цилии.
Ребекка засмеялась:
– Ни капельки не сомневаюсь, что она и понятия не имела, сколько он стоит. А может, она думала, что это подделка? Или у Эндрю Баттерсби полно ценных письменных столов?
– Может, и так. Хочешь выпить?
– О да, с удовольствием! Только немного. Смотрите, здесь еще и кресло! Тоже новое.
– Тоже моего отца.
– А фирма! Это же „Чиппендейл“! Прекрасно! – и она провела ладонью по спинке и подлокотнику кресла.
– Да, ты права.
– Ты только посмотри на его ножки! – простонала Ребекка. – Боже мой, Сильвестр, хотела бы я, чтобы у меня самой были такие ноги! Мои больше похожи на ножки рояля.
– Ну, я бы так не сказал, – возразил Сильвестр, которому много раз приходила в голову именно эта мысль. – Я принесу тебе выпить. – И он вышел, оставив посетительницу разглядывать комнату.
Перестав похлопывать кресло, Ребекка осмотрелась. Что-то еще, кроме стола и кресла… После того как она здесь была в последний раз, что-то явно изменилось, но что? Диван стоял на своем прежнем месте, полки вдоль задней стены были, как и тогда, полны книг, на полу и над намином – ничего. Что же все-таки изменилось?
Со стаканами в руках из кухни вернулся Сильвестр.
– Садись, пожалуйста! – сказал он, подавая Ребекке стакан и указывая на диван. Сам он устроился в кресле у стола, спиной к окну.
– Восхитительно, – сказала Ребекка, отведав приготовленный Сильвестром напиток. – Ты совершенно точно знаешь мой вкус.
Ничего не ответив, Сильвестр закинул ногу на ногу и глотнул из своего стакана.
– Если ты намерен поменять всю обстановку, – заметила Ребекка, – то ты должен позволить мне помочь тебе. Дело в том, что я довольно хорошо разбираюсь в антиквариате. – „Ей не занимать настойчивости, – подумал Сильвестр, – никогда не сдается“. – Для начала, – продолжала она, – тебе понадобятся несколько ковров. Те персидские были просто замечательны.
– Турецкие, – поправил Сильвестр.
– Да, турецкие. Есть какая-нибудь надежда получить их обратно? Уж такого-то добра у Эндрю Баттерсби наверняка хватает?
– Не знаю.
– В общем, у тебя должны быть ковры, – твердо заявила Ребекка. – Нельзя жить с голым полом – от него в комнате так неуютно! Я поищу. Я знаю в Фулхэме человека, у которого прекрасный набор ковров при вполне приемлемых ценах.
– Не надо, – сказал Сильвестр.
– Не надо? Но…
– Они в чистке.
– Что в чистке?
– Мои ковры.
– Так у тебя есть ковры? – Лицо Ребекки покраснело. – Ковры твоего отца?
– Нет. Я купил их сам.
– Замечательно. Персидские?
– Нет, келимские.
– А!.. Келимские… – Она отхлебнула еще виски. „Он уже забыл, какой крепости я люблю, – подумала она, – это виски слабоватое, он слишком сильно разбавил его“. Она взглянула на Сильвестра. Он сидел спиной к свету в кресле своего отца. Позади него стоял стол его отца. – Ага, – сказала она, – я понимаю, что происходит. Теперь, когда ты стал в доме единственным хозяином, ты решил написать „новую историю“. Цилия ушла, и у тебя теперь есть время писать. Ну что, я права? Так о чем ты будешь писать?
– Я пишу историю жизни камердинера Веллингтона, – сымпровизировал Сильвестр. „Что это за животное, – подумал он, – которое не может выпустить из своих челюстей ничего из того, что туда попадает?“
– Камердинер Веллингтона? Я не знала, что у него был камердинер. По идее должен, наверное, был бы быть. Потребуется покопаться в документах, и в этом я тебе могу помочь. Кроме того, ты можешь, опять же, обратиться ко мне, если хочешь, чтобы рукопись была отпечатана на машинке, – сказала Ребекка.
– У меня будет текстовый процессор.
– Он испортит общий вид комнаты. Не нужен тебе никакой процессор, ты только позволь мне… Я бы с удовольствием тебе помогла.
– Я это знаю. – Сильвестр встал с кресла, держа в руке пустой стакан. Ребекке волей-неволей тоже пришлось встать. – Ты что-то сделал с этой комнатой, – сказала она, – и я не пойму, что именно. Это не только стол и кресло, но и что-то еще. Что?
Сильвестр забрал у нее стакан и теперь стоял, выжидая.
– Догадалась! – воскликнула Ребекка. – Все дело в запахе. В комнате чувствуется запах. Это – запах пчелиного воска. Она чистая. Посмотри на пол! Он отполирован до зеркального блеска. Ты, видимо, обратился в фирму, использующую электрические полотеры. Ну, Сильвестр, серьезно, ты должен был посоветоваться со мной. Некоторые из этих фирм – настоящие разбойники, грабители средь бела дня. И уж, во всяком случае, не говори мне, – закричала она, рассмеявшись, – что ты это сделал сам!
– Зачем же, – сказал Сильвестр, – это сделала моя уборщица.
– Ах, вот как! – вскричала радостно Ребекка. – Так это, значит, миссис Эндрюс. Я так довольна, что ты передумал! Я же говорила, что она будет хорошо заботиться о тебе.
– Это не миссис Эндрюс.
– Не миссис Эндрюс? – Ребенка почти кричала. – Тогда кто же? Как ее зовут? В какое агентство ты обратился? Надежно ли оно?
– Я не обращался в агентство.
– Сильвестр!
– Я вывесил объявление в магазине на углу.
– Ты что? Не может быть! Ты шутишь.
– Это была простая случайность. – Сильвестр старался сохранять спокойствие. – Я платил за доставку мне на дом газет, ну и взял да и повесил там на стене объявление. – Он засмеялся. – Сработало расчудесно! Ты посмотри – все чисто!
– Как зовут эту женщину?
– Миссис Пайпер.
– Миссис Пайпер?
– Ну да!
– Это имя цыганское. Ах, Сильвестр, будь осторожен! Как она выглядит? Все это очень рискованно.
– Я ее еще не видел.
– Что ты имеешь в виду? Ты должен был хотя бы посмотреть на нее. Я же, например, встретилась с миссис Эндрюс, прежде чем рекомендовать ее тебе! Какие у нее рекомендации?
– Никаких.
– И ты ее не видел! – Ребенка закатила в ужасе свои великолепные глаза. – А как же вы общаетесь?
– Если ей нужно что-нибудь – ну, например, пасту для пола, или средство для чистки ванн, или что-то еще в этом роде, – она оставляет мне записку, а я к тем деньгам, которые плачу ей за работу, прикладываю столько, сколько нужно.
– А как она попадает в дом?
– Открывает дверь ключом.
– Хорошо, а кто же тогда дал ей этот ключ? Ты же не мог ее не видеть, когда отдавал ключ! Не разыгрывай меня!
– Да я и не разыгрываю. Я оставил ключ в магазине на углу, а они передали его ей.
– Издеваешься надо мной? – спросила Ребекка, начиная уже злиться.
– Да нет же, и не думаю!
– В таком случае, Сильвестр, как ты можешь быть таким доверчивым? Попомни мои слова – она стащит у тебя ложки.
– Но их уже унесла Цилия! – Сильвестр нагнулся и чмокнул Ребекку в щеку. – А теперь мне пора вернуться к моему камердинеру, – сказал он мягко, указывая ей при этом на дверь пустым стаканом. – Не буду тебя больше задерживать – ты ведь, кажется, куда-то шла?
– Да, – подтвердила решительно Ребекка. – Поболтали немного и довольно, а то я могу и опоздать.
Глядя вслед уходившей Ребекке, Сильвестр вспомнил, о каком животном шла речь в той статье, где говорилось, что оно никогда не выпускает из пасти ничего, что бы туда ни попало. Он вспомнил – это говорилось о свинье.
Сильвестр сел за письменный стол и задумался. А может быть, действительно попробовать написать книгу о жизни камердинера Веллингтона? Написала же Маргарет Форстер блестящую книгу о горничной Елизаветы Барретт-Браунинг! Придется, конечно, покопаться, и очень тщательно, потому что, если этого не сделать и ошибиться в какой-нибудь мелочи, эксперты тут же обрушатся на тебя как тонна кирпичей. Но все-таки ему больше хочется написать роман о своей жизни, тем более что в этом романе ему, как никому другому, известны все детали. Но разве может его унизительная история привлечь внимание читателей?
– Ах, мама, – воскликнул он, – если бы ты была жива, я бы тебе пожаловался, что ты подала мне идею, которая теперь сидит в голове как заноза и не дает мне покоя.
Вспомнив мать, Сильвестр поднялся из-за стола и заходил по комнате. „Опиши все это, а я потом почитаю, – сказала она тогда. – Пиши все как есть – абсолютную правду. Тебе это облегчит работу, а меня, возможно, заставит посмеяться. Изложи свои переживания – и у тебя будет роман. Мне всегда хотелось, чтобы ты стал писателем. И не опускай руки!“ А вот от того, что ему говорила Цилия, у него действительно опускались руки. Матери понравился его роман, вспомнил Сильвестр, подойдя к книжным полкам; она смеялась и плакала, читая его. Только она знала, что все написанное в нем было правдой, любое художественное произведение в определенном смысле и в определенной степени всегда автобиографично.
Он вытащил было из стоявших на полке книг свое единственное и не очень объемистое творение и тут же раздраженно запихнул обратно. „Мне нужно было посвятить его матери, – подумал он. – Проклятая Цилия, – ругнулся он, – кто пожелает читать о том, как мужчина страстно влюбляется в чужую жену, а она в него, как претерпевает он боль и потрясения, связанные с ее разводом (поскольку и в наше время не слишком приятно, когда тебя называют соответчиком), как после этого он женится на ней, а она вскоре возвращается к своему первому мужу, забрав с собой все свои пожитки и прихватив в виде добычи порядочную кучу вещей, принадлежавших ее мужу номер два“.
– Мне очень нравились эти ложки, – огорченно сказал вслух Сильвестр. Потом, решив, что мать нашла бы это весьма забавным, он хохотнул и сказал: – Спасибо, ма. Писать правду о Цилии – значит оказывать ей слишком большую честь. Я лучше посвящу этот роман тебе.
Почувствовав, что голоден, он прошел на кухню и сделал себе бутерброд с холодным ростбифом, купленным в закусочной по дороге домой. Размышляя о Цилии, он намазал мясо горчицей и налил в стакан свежую порцию виски. Прихлебывая его, он взглянул на блокнот, в котором уборщица писала ему свои записки. На этот раз их было две. В первой было сказано: „Надо купить туалетное мыло“. Во второй без обиняков заявлено: „Ваш сад нуждается в нежности, любви и заботе“.
Жуя бутерброд, Сильвестр вернулся в гостиную, посмотрел в окно и убедился, что сад действительно требовал внимания – он был в полном беспорядке. Среди клочков бумаги, засохших листьев, зарослей одуванчиков и гниющих стеблей посаженных в прошлом году однолетников торчал противный, жеманно улыбающийся купидон – имитация скульптуры эпохи Ренессанса. Его гипсовые крылья выцвели и потрескались, а глупое лицо было порядном загажено птицами. Когда Цилия устанавливала его там, не обошлось без сердитых слов и даже слез. За время их краткой совместной жизни она, однако, поняла, что этот купидон не подойдет к обстановке доме Эндрю Баттерсби, и оставила его разваливаться в саду Сильвестра, как оставила после себя запах духов „Возбуждение“, который так успешно извела эта замечательная миссис Пайпер.
– Наконец-то я с тобой разделаюсь! – сказал Сильвестр, вышел в сад, отвинтил от пьедестала жеманного херувима, пронес его через весь дом к выходу и выбросил в мусорный ящик.
Вернувшись на кухню, он написал в блокноте: „Буду благодарен за любые конкретные предложения о нежности, любви и заботе по отношению к саду“. Скорее всего, подумал Сильвестр, доедая бутерброд, достопочтенная миссис Пайпер предложит ему нанять какого-нибудь честного и крепкого пенсионера или безработную знаменитость. Не исключено, что миссис Пайпер и угловой магазин связывали какие-то взаимные обязательства, касающиеся трудоустройства бедняков. Он, конечно, будет платить наличными, так же как и самой миссис Пайпер, ловко обводя таким образом вокруг пальца Налоговое управление. А скорее всего, подумал Сильвестр, уважаемая миссис Пайпер уже имеет кого-то в виду: например, мужа или зятя, которые будут рады получить работу. А иначе, с какой стати ей понадобилось обращать внимание на его заброшенный сад?
ГЛАВА 11
Выйдя из дома Сильвестра, Ребенка старалась убедить себя, что никакого отпора она от него вовсе и не получала. Он сильно изменился; это уже совсем не тот Сильвестр, с которым она когда-то работала. „И все из-за проклятой Цилии! До того как они поженились, он на меня во всем полагался, называл своей „надежной Ребеккой“. В офисе меня поэтому и прозвали „НР“. Если бы я не была такой надежной, если бы не передавала ему столь старательно все послания Цилии до этого пагубного брака, может быть, дело бы и не дошло. И не было бы всех этих переживаний и страданий. Впрочем, – подумала она, – вряд ли это многое бы изменило. – Она вспомнила давний случай, когда, вернувшись в офис после обеда с обильной выпивкой, Сильвестр чуть было не поцеловал ее. Он был тогда на грани, но удержался, отстранился и так на этой грани и остался. Она постаралась убедить себя, что виной всему было слишком большое уважение, с которым он к ней относился, в действительности же его отталкивало ее желание верховодить и руководить. – Я слишком способная и надежная, – грустно сказала она себе, – и это стоило мне работы. А сегодня? Он просто никак не мог дождаться, когда я наконец уйду“.
Привычка заботиться об интересах Сильвестра никак не хотела умирать, а то, как он себя вел, освободившись от Цилии, было не только безответственным, но и опасным. Надо все-таки заглянуть в магазин на углу и посмотреть, что это за заведение, которое рекомендует своим клиентам уборщиц-цыганок. Она быстро зашагала к узкой дорожке, которая вела, петляя меж домов, на соседнюю улицу, а Морис Бенсон, прятавшийся за углом дома, в котором жил Сильвестр, последовал на некотором расстоянии за ней.
Считая, что он еще не совсем готов звонить по тому номеру, который ему дала Мадж Браунлоу, и исходя из предположения, что Сильвестр познакомился и подружился в поезде с Джулией, – а иначе с какой другой целью, если не с целью защитить ее, стал бы Сильвестр тогда, в Паддингтоне, сбивать его с ног? – Морис решил просто выждать, пока Сильвестр не выведет его сам на Джулию. Если бы его спросили, почему он заинтересовался Джулией и Сильвестром, то ему, конечно, очень не хотелось бы признаваться, что этот интерес вызван попыткой Сильвестра перехватить его мяч и тем, что Джулия, на его взгляд, была достаточно легким объектом шантажа. Только если бы на него уж очень сильно нажали, признался бы он и в том, что она интересовала его еще и с точки зрения секса. За Ребеккой он последовал без особенного энтузиазма, рассчитывая с ее помощью получить какие-нибудь полезные сведения о жизни Сильвестра.
Ребекка никогда раньше не ходила по этой дорожке, а поскольку район был ей незнаком, то магазин она нашла не сразу, а когда нашла, то не поняла, обрадовалась она или огорчилась. Заранее настроив себя на то, что это будет грязная полуразвалившаяся лавчонка, она была поражена, увидев перед собой чистый, ярко освещенный и уютный магазин. Внутри он был разделен на две половины – в первой размещались газеты и журналы, а также стояли морозильные шкафы для рыбы, мяса, фруктов и мороженого, а вторую заполняли стеллажи, на которых были красиво разложены различные экзотические бакалейные товары. Было уже поздно, магазины в это время обычно закрываются, но в магазинчике Пателя еще толпился народ. Хозяин – а кому другому могла принадлежать такая радушная улыбка! – стоял за конторкой, возле сверкающего никелем кассового аппарата. Безукоризненно чистая рубашка с высоким воротом подчеркивала своей ослепительной белизной коричневый цвет его лица и черноту волос. Брюки были так тщательно отглажены, что усиливали схожесть его тонких ног с бамбуковыми палками. Слегка склонившись над конторкой, мистер Патель беседовал с одним из покупателей. Другие в это время складывали свои покупки в проволочные корзины. Покупатели бесшумно скользили между нарядными, яркими стеллажами. Некоторые останавливались, встретив знакомых, обменивались приветствиями, негромко переговаривались. Это напомнило Ребекке атмосферу, царившую в магазинчиках маленького городка, в котором она выросла, где все, по крайней мере зрительно, знали друг друга.
К конторке подошла покупательница:
– Позвольте мне расплатиться, мистер Патель, я очень спешу. Сегодня к нам на ужин придет свекровь, а вы знаете, какая она! – Женщина нетерпеливо протягивала ему десятифунтовую банкноту. Она явно нервничала, но не сердилась.
– Заплатите завтра, – сказал мистер Патель, которому не хотелось прерывать беседу.
– Нет, нет, нет! – энергично запротестовала женщина.
– Хорошо. – Мистер Патель что-то крикнул через плечо и вернулся к прерванному разговору. Сквозь занавеску из нитей с нанизанными на них бусами и бисером, которая почему-то напомнила Ребекке Италию, в зал прошла маленькая женщина в цветастом сари. На руках она держала ребенка, сбоку, цепляясь за сари, семенил маленький мальчуган. Женщина улыбнулась, получая деньги, потом внимательно отсчитала сдачу и молча, смущенная от того, что не знает английского, протянула ее покупательнице. Та, удовлетворенная, крикнула: „Спасибо, миссис Патель! Спасибо!“ – и поспешила из магазина. Заметив, что ее муж все еще занят приятной беседой, миссис Патель осталась у кассы, чтобы принимать деньги и сдавать сдачу. Не желая, чтобы ее приняли за любительницу ходить по магазинам, ничего при этом не покупая, Ребекка прихватила проволочную корзинку и обвела взглядом стены в надежде увидеть ту доску объявлений, которой столь рискованно воспользовался Сильвестр. Потом принялась бродить по магазину, с изумлением рассматривая товары на полках. Очень многие из них были ей совершенно незнакомы, в то время как другие покупатели, она видела, деловито набивали свои корзины этими экзотическими продуктами, о которых она даже никогда не слышала. Она робко положила в корзинку банку чатни и пакет риса, потом, пройдя чуть дальше, взяла с полки пакет бомбейской смеси, и вот тут-то она и увидела наконец доску объявлений и начала пожирать глазами аккуратно написанные карточки. Объявления были примерно такие же, как и в ее родном городке. Кто-то хочет снять квартиру. Продаются кровати, а также машины, велосипед и детская двухместная коляска с откидным верхом. Свои услуги рекламируют массажист и рефлексолог. Было и объявление о гадалке. Такие же доски объявлений встречаются обычно в сельских магазинах. Единственное, что отличало эту, так это, пожалуй, не такое большое количество объявлений, предлагающих щенков, котят и белых крольчат. Зато, к ее удивлению, она нашла объявление, в котором призывали купить козу. „Должно быть, порядочная редкость здесь, в Челси“, – подумала она.
Просмотрев все объявления, Ребенка почувствовала глубокое разочарование – они были вполне респектабельными, невинными и полными надежд. Все без исключения. Она даже подумала, что могла бы и сама поместить здесь объявление, если ей захочется, например, поменять на какую-нибудь другую, более современную, свою пишущую машинку. Зевнув, она отвернулась и направилась к конторке, чтобы расплатиться. И тут в магазине вдруг начался переполох.
Маленький индиец радостно завопил и задергался, стараясь выскользнуть из рук матери и кинуться к только что переступившей порог магазина молодой женщине. Другой мальчуган, восседавший до этого не стуле и молча наблюдавший за работой кассового аппарата, соскочил на пол, подбежал к вошедшей и обнял ее за колени.
Молодая женщина присела на корточки, обняла мальчика, потом подняла его и усадила на конторку рядом с улыбающимися родителями. Затем она протянула руки, взяла у матери малыша и нежно прижала его к груди.
Держа в руке пакет бомбейской смеси, Ребекка с любопытством смотрела на родителей, детей и эту молодую женщину, которые, не обращая внимания на находившихся в магазине людей, полностью отдались своим эмоциям, явно выходившим за рамки обычных приветствий. Родители счастливо улыбались, мать похлопала по ножке ребенка, потом погладила руку женщины. По глазам ее было видно, что она переполнена чувствами. Что могло так сдружить эту индианку с английской девушкой?
Наконец Ребекка заставила себя отвернуться, взяла с полни баночку карри, но продолжала исподтишка наблюдать за группой у конторки.
Она не очень любила детей, но тем не менее была тронута, видя, с какой щедрой готовностью передала индианка этой женщине своего ребенка и с какой удивительной нежностью та взяла его и прижалась щекой к его щеке.
Ребекка живо представила себе шелковистость детской кожи. Она удивилась, поймав себя на том, что с удовольствием наблюдает, как ребенок сначала схватил женщину своей пухлой ручонкой за нос, а потом вцепился в ее палец. И тут мать ребенка вдруг зарыдала.
Девушка отдала ей обратно сынишку, и Ребекка слышала, как она сказала:
– Ничего, миссис Патель, все нормально. Не плачьте, пожалуйста!
Вытащив палец из кулачка ребенка, она перегнулась через конторку и поцеловала плачущую женщину. Потом наклонилась, поцеловала мальчика, взъерошила его волосы и быстро вышла из магазина. Как только она ушла, мальчик что-то возмущенно крикнул и попытался побежать за ней, но его успел перехватить отец, который решительно отослал жену и детей за бисерную занавеску, из-за которой еще некоторое время слышались крики ребенка.
– В чем дело? – требовательно спросил стоявший впереди Ребекки невысокий мужчина. – Он…
– Мальчику хочется поиграть с его приятелем. – Мистер Патель подсчитал стоимость отобранных мужчиной продуктов, получил деньги и вернул сдачу.
– Это не ответ, – сказал мужчина. – Похоже на то, что ваш ребенок чем-то очень расстроен. Да, – настаивал он, – мальчик очень огорчен.
Ребекка почувствовала острое желание дать мужчине хорошего пинка.
– Извините, – сказала она ему, – но вы задерживаете очередь, и вообще вас это не касается.
– Однако все произошло на наших глазах. Это…
– Двигайтесь, пожалуйста! – сказала Ребекка.
Она была значительно крупнее его, так что мужчине пришлось подвинуться. Ему явно хотелось обвинить хозяина магазина в жестоком обращении с детьми, но он колебался, не решаясь это сделать, а пока что посторонился, давая Ребекке возможность расплатиться. Мистер Патель проверил содержимое ее корзинки, переложил его в большой пакет из прочной бумаги, получил деньги и дал сдачу. Поймав на себе ее взгляд, он тихо сказал:
– Его приятель погиб.
– Погиб? – повторила она тоже еле слышно. Она стояла у конторки, глядя в выразительные глаза мистера Пателя, и ее рука со сдачей застыла на полпути к сумочке.
– Если есть что-то, мимо чего я никогда не пройду, так это когда грубо обращаются с детьми, – сказал все тот же мужчина.
– Заткнись! – накинулась на него Ребенка.
– Пойдем, Тим! – Не замеченная до этого Ребеккой девушка взяла мужчину за руку. – Не делай из себя посмешище. Тебе не следует заглядывать в пивную, перед тем как идти в магазин, – сказала она, подталкивая его к выходу. – Извините, мистер Патель! – крикнула она, вытаскивая мужчину на улицу мимо топтавшегося у двери Мориса Бенсона.
Оказавшись на улице, Тим разворчался, а потом завопил:
– Чертовы пакистанцы!
Девушка завопила в ответ:
– Мистер Патель – не пакистанец, а индиец, а ты – чертов расист! Из тебя так и прет это, когда ты пьян! – И к радостному изумлению Мориса Бенсона, она влепила Тиму звонкую пощечину. Потом она ему сказала: – Ты что, не помнишь? Они же нянчили друг у друга детей! Нам рассказывали Эддисоны. Сынишка Пателей тоскует по своему другу – тому, что жил наверху и сводил Эддисонов с ума своим шумом, тому самому, что погиб в автомобильной катастрофе.
– У него оторвало голову, – прошептал Тим. – О Боже!
– Да, – подтвердила девушка, – он жил над нами, на верхнем этаже.
– Ага! Теперь я понял, – сказал Тим. – О Господи! Может, мне надо вернуться и извиниться? – И он повернулся, чтобы идти обратно.
– Нет, – решила девушка. – Оставь это. Идем домой!
Морис Бенсон отправился за ними, чтобы узнать, где они живут, а Ребекка, у которой не было причин обращать на все это внимание, зашагала к автобусной остановке.
