Текст книги "Опыт воображения"

Автор книги: Мэри Уэсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 21

Сидя в самолете, Сильвестр продолжал вспоминать свое пребывание у Браттов. В тот вечер, принимая перед ужином ванну, он решил не торопиться с обсуждением книги Марвина, чтобы иметь возможность задержаться еще на одну ночь, поскольку одной баталии с восхитительной Салли будет явно недостаточно, она лишь подогреет давно не удовлетворявшийся аппетит. Он вспомнил также, что, отмокая в ванне, он почти решил пригласить Салли погостить у него в Лондоне. Он вылетит заранее, чтобы приготовить прием, накупит экзотических продуктов и вин, завалит цветами и заставит новой мебелью оголенный Цилией дом. Его-то дом устраивал и таким, каким он был сейчас, но Салли он может не понравиться. По дороге из Хитроу он не только заберет из чистки свои ковры, но и заскочит на такси в угловой магазин Пателя и договорится о доставке газет, так что воскресными утрами они могли бы нежиться в постели и полистывать газеты, или не листать, если не захочется.

За ужином он сел напротив Салли, чтобы, разговаривая с Эльвирой и дочерью Браттов (чье имя он сразу же забыл), можно было переглядываться со своей визави, поддерживать, так сказать, прямой зрительный контакт. Пока самолет гудел над Атлантикой, Сильвестр так и не вспомнил, о чем за столом шел разговор. Он, правда, помнил, что смог увильнуть от рассказа о своем разводе, хотя сам узнал все детали развода Салли, которые, впрочем, были вполне обыденными. Правда, она сумела на многое намекнуть, но это уже совсем другое дело.

Было очень много алкоголя. Марвин вдохновенно исполнял роль очаровательного хозяина. Мерзкая фотография была забыта. Она просто не вписывалась в навязчиво демонстрировавшуюся гармонию отношений между Марвином и Эльвирой, а также их дочерью и зятем. Все четверо выглядели так, словно были счастливо замаринованы в сексуальных соках.

После ужина Сильвестр сразу же попросил разрешения удалиться – его ждала работа.

– Спокойной ночи! – сказал он всем. – Завтра увидимся. – Встретившись взглядом с Салли, он понял, что для нее это „завтра“ означает „сегодня ночью“.

Марвин отдал ему рукопись и проводил до его комнаты. Оставшись один, Сильвестр выпил подряд несколько стаканов воды и подержал голову под холодной струей („Пусть я уписаюсь, но прочитаю эту гадость на трезвую голову!“).

„Белый Континент“. Автор – Марвин Братт. Комплексный план распутывания генного клубка. План регенерации Белой Расы. Старая идея, но реализованная по другой схеме. Белая Элита отправит обратно в те страны, откуда они родом, всех тех черных, мексиканцев и азиатов, которые согласятся покинуть Соединенные Штаты. Те, которые не согласятся, будут стерилизованы, с тем чтобы они могли наслаждаться сексом, не увеличивая цветного населения, которое таким образом через некоторое время сократится до нуля. Ошибки Гитлера не должны повториться – никакого насилия и ненужного принуждения. Марвин продумал, как их избежать, – для этого было предусмотрено дополнительное финансирование, система пособий для „цветных“ (в книге этот термин встречался весьма часто). Процесс регенерации может затянуться надолго, за это время сменится не одно поколение, но он решит проблемы бедности и безработицы, и его конечным результатом станут стерильно-чистые Белые Соединенные Штаты Америки. Правда, по мнению Сильвестра, некоторые детали этого процесса были настолько сложны, что разобраться в них смог бы разве только какой-нибудь гений.

Закончив чтение, Сильвестр пошел в ванную и почистил зубы. Вернувшись, он перечитал свои пометки:

„Может быть, Марвин Братт психически нездоров? Озлоблен? Инфантилен?

Эта книга по своему духу не подходит для нашего издательства.

Фотография ку-клукс-клана на суперобложке?

Слишком низкопробно для нас?

„Если не напечатаем мы, то напечатает „Нерроулейн энд Джинкс“.

Опубликовать с предисловием? (Чур не мне его писать!)

Блевотина, сплошная блевотина.

Нельзя ли ее переписать? Как шутку?

Если книга, развенчивающая И.Х. и Деву М., оказывается бестселлером, то чем хуже эта?

Было бы явно неправильным запретить ее. Стоит ли рисковать?“

Сильвестр положил рукопись обратно в папку, открыл окно и посмотрел на звезды. В комнате Салли горел свет. Когда он постучал, она тут же открыла дверь и спросила:

– Что так долго?

Он пробормотал что-то насчет книги Марвина. Салли была очень хороша собой и очень сексапильна.

– Скучная штука, – сказала она.

– Ты разве читала ее?

– Нет, но он говорит о ней уже несколько лет. Детский бред. Мой отец такой же. – Она взяла его за руку. – Хочешь выпить? У меня здесь бутылка.

– Ты считаешь, что ку-клукс-клан – это скучно? – с удивлением спросил он.

– Да они только наряжаются как привидения и пугают людей!

– Они еще и вешают их.

– Не часто. Вся эта ерунда предназначена для маленьких мальчишек. – Она потянула его за собой. – Для мальчишек.

„Те, кто хорошо знает мальчишек, – подумал Сильвестр, – сказали бы обратное“.

– Что касается меня, – сказала она, – то мне нравятся мальчики с девочками.

– О Господи! – воскликнул вслух Сильвестр, вспомнив этот момент. Оглянувшись и убедившись, что никто в самолете не обратил на него внимания, он погрузился опять в воспоминания.

Губы их встретились в долгом поцелуе. Они качнулись к кровати.

– Эй, да ты голодный! Не торопись, – почти беззвучно, в манере Мэрилин Монро, сказала она, натренированным движением помогая ему снять брюки.

– Ааа… – простонал он, – не трогай. Уже черт знает сколько… – он попытался было ее схватить и поднять, но она выскользнула из его объятий и, шепнув что-то похожее на „в ванную“ и „скоро приду“, исчезла. Быстро вернувшись, она прильнула к нему:

– Соскучился?

Он внезапно отскочил от нее с крином: „Какой ужас! Отвратительно! От тебя воняет!“ – схватил брюки и бросился к двери. Его нисколько не волновал унизительный в обычных обстоятельствах спад припухлости в трусах. Уже на пороге он услышал, как она крикнула ему вдогонку:

– „Возбуждение“ стоит двести долларов за унцию!

В своей комнате Сильвестр обнаружил Марвина, который читал его замечания, оставленные возле папки с рукописью. Совершенно не смутившись и не думая извиняться, он спокойно спросил:

– Так вы считаете, что было бы неправильным запретить мою книгу?

– Да, я так считаю, – сказал хрипло Сильвестр: у него пересохло в горле.

– И вы думаете, что это будет бестселлер? – Похоже, он обратил внимание только на те пометки, которые тешили его тщеславие.

– Таково мое мнение, – выдавил из себя Сильвестр.

Марвин положил на место – возле папки – блокнот с заметками.

– Я же говорил вам, что это – динамит, – усмехнулся он.

Потом Сильвестр что-то бормотал о необходимости якобы безотлагательного вылета в Лондон. Он утверждал, что дело срочное, что надо скорее переговорить с Джоном, с доверенным лицом Марвина, и что лететь следует ближайшим же рейсом. Марвин не пытался его удержать. О Салли не было сказано ни слова.

Вспоминая в самолете последние минуты своего пребывания в доме Марвина Братта, Сильвестр громко рассмеялся:

– Не поделитесь шуткой? – спросил разбуженный им пассажир с соседнего кресла.

– Я купил в „Брукс Бразерс“ трусы и забыл их в постели девушки.

– И вы находите это смешным?

ГЛАВА 22

– Готовитесь к Рождеству? – Анжи Эддисон с любопытством посмотрела на подошедшую одновременно с ней к дому Джанет, в каждой руке которой было по тяжелой сумке.

– Вроде того. – Джанет переложила более тяжелую сумку из правой руки в левую.

– Собираетесь с ним уехать на Рождество? – поинтересовалась Анжи.

– Собирались, но потом все разладилось.

– Да?

– Все началось с мамы, которая, по ее словам, получила в последний момент приглашение от тети отправиться вместе с ней в праздничный круиз. Что касается родителей Тима, то у них и без нас весь дом уже буквально забит всеми этими его братьями, сестрами, их мужьями, женами и детьми. Нас пригласили… – соврала она, тут же вспомнив то письмо, о котором ей так не хотелось вспоминать! В нем говорилось, что ей будут рады, если она приедет „со своим мужем“, но поскольку они с Тимом пока не женаты, „это усложняет дело“. – Но мы отказались, – сказала она, – так как уже настроились ехать к маме. Вот такая получилась путаница.

– Расстроились? – спросила Анжи и посмотрела на Джанет оценивающим взглядом. – Не беспокойтесь, – она предупредительно ускорила шаг и первой оказалась у двери дома, – я открою; у меня есть ключ. А мы, знаете ли, никогда не уезжаем. Рождество с родственниками – такой кошмар! Сколько нервотрепки от всего этого столпотворения и обжорства, не говоря уже о выпивке! – Она вставила ключ в замок. – Почему бы вам не провести эти дни цивилизованно – как это делаем мы?

– А как это? – спросила Джанет, войдя в вестибюль и поставив сумки на пол.

– Мы держим двери открытыми для всех желающих повеселиться вместе с нами, причем все три праздничных дня – в канун Рождества, на Рождество и в День подарков. Всего, конечно, должно быть много – закусон, выпивки и музыки. Я не помню, чтобы в последние два Рождества я хотя бы немного поспала. Вы будете поражены, – убежденно сказала она, – когда увидите сами, как много людей никуда, как и мы, не уезжают.

– Это, безусловно, идея, – сказала Джанет. – Я предложу Тиму.

– В конце концов все так изматываются, что чувствуют себя вроде того, что французы называют „la vaiselle“.

– Это означает „как в помоях“, – сказала Джанет, давая понять, что она тоже знает французский.

– Да, дорогуша, это – сленговое выражение и здорово подходит к такого рода вечеринкам. Мой кузен, который работал в посольстве Франции в Мадриде, сказал, что они называли так приемы для всякой шушеры.

– Это идея, – повторила Джанет.

– Рождественские открытки еще не рассылали?

– Еще нет.

– Тогда сделайте так – припишите в них: „Наш дом будет открыт для гостей. Захватите бутылку“. – Анжи плотно захлопнула входную дверь. – О музыке беспокоиться не надо – Питер всегда берет это на себя.

– А как же шум? Ведь это же длится всю ночь…

– Ну и что? А кому жаловаться? Все старые склочницы к тому времени уже уедут.

– А эта женщина, Пайпер? – спросила Джанет и кивком головы показала на верхний этаж.

– Кому-кому, только не ей жаловаться на шум.

– В последнее время там было тихо, – заметила Джанет.

– Не скажите! Вчера она в два часа ночи с такой силой дунула в свой проклятый свисток, что разбудила нас обоих.

– А ее вы тоже пригласите?

– Надо быть совсем безмозглыми, чтобы приглашать женщину, которая выбрала себе в мужья пьяницу.

– Но он же умер, – робко сказала Джанет.

– Как-то в свое время мы их пригласили, – сказала Анжи, не обращая внимания на это замечание. – Он все время задирался, а потом ударил кого-то по носу – к счастью, никто из наших близких друзей не пострадал. Питер сказал, что мы их больше никогда не будем приглашать. Их поведение не вяжется с духом Рождества.

– Вы с ней когда-нибудь разговаривали? – спросила Джанет.

– Нет. Разве что скажу ей „привет!“, встретив на лестнице.

– Я понимаю.

– Но она и сама ни с кем не разговаривает, – как бы оправдываясь, сказала Анжи. – Если, конечно, не считать этих Пателей из магазина, – добавила она смеясь.

– Причем индианка не говорит по-английски, – заметила Джанет и тоже засмеялась.

– Ну так как, примете участие в нашем рождественском кутеже?

– Я поговорю с Тимом, – сказала Джанет. – Мне лично эта идея нравится. – Открыв дверь своей квартиры, Джанет вдруг остановилась на пороге. – А как же быть с церковью?

– Что?

– Ну, знаете, полуночная месса или утренняя рождественская служба, и все такое…

– Но, дорогая, как раз от этого мы и стараемся увильнуть, – сказала Анжи. – Вы что, собираетесь с Тимом пойти в церковь?

– Нет-нет! – воскликнула Джанет. – Я просто имела в виду, что вроде бы так всегда было принято делать. Моя мать говорит, что это даже смешно обсуждать.

– Да уже не смешнее, чем перестать пользоваться пеленками, когда они тебе уже больше не требуются, – отрезала Анжи.

– Боже мой, мне никогда не приходило в голову посмотреть на это в такой плоскости! – с восхищением воскликнула Джанет.

– Кроме того, – заметила Анжи, – ничто не мешает вам смыться посреди веселья в часовню Бромптом или куда-нибудь еще и, очистившись от грехов, снова вернуться сюда.

– Боже мой! – опять воскликнула Джанет. – А какая у нас будет музыка?

– На любой вкус. Например, „тяжелый металл“. Он взбадривает людей, когда ослабевают их жизненные силы.

– Неужели?

– Не хотите эту, будет и другого сорта – например, мотивчики типа „Встань и обними“.

– А это что такое?

– Мелодии тридцатых годов – Ноэль Кауард и все прочее. У нас даже вальсы имеются – на случай, если Питеру вдруг захочется тряхнуть стариной.

– А получится использовать обе наши квартиры?

– На то и существуют лестницы и лестничные площадки. Мы постараемся охватить все это пространство. Кроме всего прочего, тогда можно будет пользоваться не одним только нашим, но и вашим туалетом.

Дрогнув, но чувствуя себя уже как бы связанной некоторого рода обязательствами, Джанет буркнула „конечно“ и втащила свои покупки в квартиру. Прежде чем она закрыла за собой дверь, с лестничной площадки второго этажа до нее донеслись слова: „Один из однокашников Питера играет на саксофоне. Он тоже придет…“

Расположившись у стойки бара, Морис Бенсон рассматривал других посетителей паба. Не будучи любителем рождественских праздников, он был бы даже рад на время оглохнуть, чтобы только не слышать досадливый шум хриплых голосов и записанные на магнитофон рождественские гимны. Куда деваться, говорил весь его вид, ненавижу это время года!

– Скучаете? – наклонился к нему бармен. – Нет никого, к кому могли бы пойти в гости? Никакого старого приятеля, который был бы вам рад?

– Да вроде бы никого… – Бенсон невольно перебрал в уме своих немногочисленных и негостеприимных знакомых. – Постойте! – воскликнул он вдруг. – Может, окажется, что и есть. Где здесь у вас телефон?

Бармен махнул рукой, показывая за стенку бара:

– Там, сзади. Мелочь есть?

– Спасибо, есть. – Бенсон полистал свою записную книжку, направился к телефону и набрал номер. – Я звонил вам несколько дней назад, но вас не было дома, – сказал он поднявшей трубку Мадж Браунлоу.

– Кто это? Кто говорит? Я вас знаю?

– Я – исследователь, друг Жиля Пайпера. Вы тогда любезно угостили меня чаем и дали номер телефона Джулии.

– Я потом сожалела об этом. Мы не поддерживаем отношений.

– Я так и думал.

– Вы тот мужчина, который любит сорок. Что вам надо? После вашего отъезда Клода никак не могла понять, что вам, собственно, было нужно, поскольку мы никак не могли вас связать с…

– С Жилем? – Морис Бенсон прислонился к стене.

– Вы звоните из паба? Я слышу шум…

– Да, так оно и есть.

– Жиль тоже имел обыкновение звонить из пабов.

– Это на него похоже.

– На сорок у нас тут произвели налет. Кто-то перестрелял их и заявил, что сделал это в честь Рождества. – Мадж Браунлоу хрипло расхохоталась.

– Меня больше интересуют редкие птицы, – вкрадчиво сказал Морис. – Думаю снова заглянуть в ваши края.

– В самом деле? – В тоне, которым Мадж сказала это, не чувствовалось никакой приветливости.

– Есть кое-какие новости о Джулии, которые могли бы заинтересовать вас.

– Сомневаюсь в этом, – решительно заявила Мадж, но потом, помявшись, спросила: – А что за новости?

– Она попыталась, нет, ей удалось оглушить меня.

– Очень комично! – Мадж Браунлоу рассмеялась.

– Рад, что вы так считаете, – сказал Морис. – Я…

– Вот что я вам скажу, – голос Мадж Браунлоу изменился, – если вы действительно интересуетесь редкими птицами, то я могу показать вам место, где каждый год во время перелета останавливается передохнуть пара скоп.

– Где это? – Морис отвалился от стены и напряженно выпрямился. – Я знаю, что они останавливаются в Слэптон Лее.

– Это – небольшое озерцо в Сомерсете. Джулия хранит это в секрете. Никто об этом не знает, кроме нее и тех людей, на которых она там в свое время работала. Я сама узнала совершенно случайно.

– Понимаю – вы почитываете ее дневник, – пошутил Морис.

Мадж хихикнула:

– Так что, интересно?

– Очень. Я собирался в ваши края, – сказал Морис. – Не мог бы я заскочить к вам?

– И когда вы предполагаете это сделать?

– Скоро, в ближайшие дни.

– Только не на Рождество. Клода хочет провести праздник в тишине, наедине со своими воспоминаниями…

– И с игрушками Кристи? – Ему вспомнилась их шеренга на тахте.

– И с фотографиями, и с могилой.

– Не очень веселая у вас перспектива. А вот насчет того озерка… Может быть, мне самому спросить о нем Джулию? – поддразнил ее Морис.

– Джулия никогда вам этого не скажет.

– Жаль, – сказал Морис и повторил: – Жаль!

– Приезжайте попозже, – твердо сказала Мадж, – и если я решу, что так будет правильно, то отвезу вас туда. До свидания! – И она повесила трубку.

– Старая негостеприимная хрычовка! – ругнулся Морис и вернулся к бару. Он заказывал себе вторую кружку пива, когда попался на глаза Питеру Эддисону и Тиму Феллоузу, которые, будучи в праздничном настроении, пригласили его присоединиться к их рождественской компании.

ГЛАВА 23

В этот раз Джулия Пайпер не сразу решилась остаться в магазине и помочь разобраться с журналами. Как всегда в канун Рождества, супруги Патели были крайне заняты с покупателями. И, как всегда, они не собирались закрывать магазин, прежде чем не будет обслужен самый последний и самый поздний покупатель. Только тогда позволяли они себе погрузить детишек в грузовичок и отправиться через весь Лондон к своим родственникам, вместе с которыми одной большой семьей они встречали Рождество. Джулия осталась помочь, потому что сознавала, что, потратив час на распаковку и сортировку новогодних журналов, она сэкономит время для уставших Пателей. Когда она занималась этим в прежние годы, с ней был Кристи. Пока она работала, Кристи играл со своим приятелем – сыном Пателей, который теперь развлекался как мог в одиночестве: сунув свои миниатюрные ножки в туфли, которые она устало сбросила, придя в магазин после своего рабочего дня, он семенил в них вокруг нее. Когда ребенок, пошатнувшись, вскрикивал и потом с удовольствием падал, сопровождая каждое падение восторженным визгом, Джулия стискивала зубы, вспоминая Кристи, который был всегда заводилой в этой игре. Чтобы отвлечься, она принялась наблюдать за Веселым. Чувствуя себя неуверенно в отведенной ему роли, пес явно нервничал. Он сидел на полу, высоко задрав голову, чтобы до его усатого носа не мог дотянуться младший из братьев. Уже научившийся ползать малыш лелеял мечту цапнуть собаку за нос и больно покрутить его, что он не раз проделывал с носом этой тети. Время от времени, когда Джулия замечала, что у собаки вот-вот лопнет терпение, она прерывала работу, чтобы взять ребенка на руки. Малыш тут же начинал отчаянно бороться за свою свободу, выгибал спину и соскальзывал обратно на пол. Обняв ее рунами за шею, его старший брат вскидывал на нее свои огромные черные глаза, молча умоляя уделить внимание и ему.

– У вас все в порядке? – Мистер Патель быстро сунул голову в дверь и так же мгновенно исчез.

– Да, все прекрасно, – крикнула ему вслед Джулия. – Я почти закончила.

– Похоже, что сегодня в вашем доме соберется большая компания, – сообщил из-за занавески мистер Патель.

– Боюсь, что так…

– Там, внизу, готовят много карри и очень много риса. Во всяком случае, мне так показалось.

– Да?

– А наверху – индейку и сливовый пудинг.

– Ага.

– С карри хорошо идет пиво, так что они купили несколько ящиков, не считая другого спиртного.

– Молодцы.

– Жена говорит, что музыка уже играет. У нас оказались распроданными все лимоны, но она оставила для вас парочку.

– Передайте ей, пожалуйста, мою благодарность.

– Думаю, что можно уже закрывать магазин. Покупателей больше нет.

– Нет, миленький, не надо тянуть его за усы! – Джулия подняла с пола малыша, лас ново напомнив старшему, что хотела бы получить обратно свои туфли. Выйдя потом к Пателям в торговый зал, она сказала: – Журналы рассортированы. Помочь вам в воскресенье с понюшками?

– Не беспокойтесь, пожалуйста. – Мистер Патель выглядел уставшим. Миссис Патель перевернула висевшую на двери табличку с надписью „Закрыто“. На ее лице четко обозначились следы усталости; вокруг глаз залегли темные круги. Джулия передала ей ребенка.

– Надеюсь, вы хотя бы немного отдохнете за праздники в кругу семьи, – сказала ей Джулия. – Проследите за тем, чтобы она отдохнула, – обратилась она к мистеру Пателю.

Мистер Патель рассмеялся:

– О, ей будут предоставлены для этого большие возможности. Но в любом случае она будет счастлива среди своих. – Помолчав, он мягко спросил: – Ну а как вы сами? – Глаза его при этом словно спрашивали: „Чем я мог бы помочь, ведь это первое Рождество без вашего ребенка?“

– Все будет хорошо, – сказала Джулия и погладила ножку маленького Пателя.

– А компания? Они собираются в вашем доме.

– Я выживу, не беспокойтесь.

Стоя на тротуаре, она провожала глазами машину Пателей, пока она не скрылась из виду. Подмораживало. За заревом огней Лондона не видно было сиявших в небе звезд. Рядом скулил Веселый. Они пошли навстречу звукам джаза – кто-то очень неплохо играл на саксофоне. Может быть, подумала Джулия, удастся все-таки уснуть, после того как она покормит Веселого, – должна же усталость взять свое! Уши, опять же, можно заткнуть ватой… Входная дверь дома была открыта. С этажа на этаж перекрикивались люди. Вечеринка началась…

На лестничной площадке Джулии пришлось протискиваться между коробок с пивом. В воздухе носились запахи готовки и звуки громких голосов и гремевших сковородок. На площадке перед квартирой Эддисонов мужчина средних лет со стянутыми сзади в конский хвостик волосами выдувал из саксофона первые пробные звуки. В тот момент, когда она бочком пробиралась мимо него, из саксофона на нее обрушилась популярная мелодия „И днем и ночью ты моя единственная“, а в квартире Анжи Питер и другие громко запели: „Там, там, там, брожу навеселе под солнцем, там и сям. Близко ль от меня иль далеко, но найти тебя мне нелегко. Ночью и днем все тебя зову-у-у…“

– Идите сюда и выпейте! – закричали они. – Закуска скоро тоже будет готова.

Поджав хвост между ног, Веселый бросился вверх по лестнице, чуть ли не одним прыжком взлетел на верхнюю площадку и панически заскреб дверь когтями. Продравшись мимо сидящих и пьющих на ступеньках людей, Джулия подбежала к скулящему псу, впустила его в квартиру и плотно закрыла за собой дверь. Рев гулянки сразу несколько поутих. „Бедняжка, – пожалела она собаку. – Бедняжка!“ И направилась к окну, которое утром оставила открытым. Прежде чем закрыть его, она высунулась и посмотрела на улицу. С обоих концов улицы к ее дому стекались бражники.

От одной группы отделился и вышел вперед человек.

– Эй, Анжи! – закричал он. – Нас научили новой очень смешной игре! У нас новая игра!

– Что за игра? – завопила Анжи в ответ.

„Вероятно, у нее хорошие легкие“, – подумала Джулия.

– Где ты была, когда убили Кеннеди?

– Мне это не кажется смешным!

– Еще выпьешь, и станет смешно. Это не запах ли глинтвейна я учуял? Высший сорт!

Закрывая окно, Джулия сказала:

– Сегодня, Веселый, нам предстоит тяжелая ночь. Я-то могу заткнуть свои уши ватой, а тебе чем помочь?

Внизу снова взвыл саксофон; он играл „Я поищу на побережье“. Дрожащий и скулящий Веселый поднял морду и испуганно залаял.

Когда саксофон смолк, Джулия подогрела себе суп, накормила собаку, разделась, приняла ванну, заткнула уши ватой и, забравшись в постель, накрылась с головой пуховым одеялом. Очень уставшая, она быстро уснула, но сон ее продолжался недолго – к компании присоединился кто-то с электрогитарой, и начались танцы.

К тому времени, когда гулянье достигло своего пика и появились первые признаки того, что веселье пошло на убыль, кутеж возобновился с новой силой за счет пополнения из закрывшихся пабов. Эддисоны перевели на „максимум“ рычажок регулировки громкости своего магнитофона и весь дом заходил ходуном под мощными ударами „тяжелого металла“. Джулия села в кровати. Собака дрожала.

В предыдущее Рождество Джулия работала официанткой в гостинице, а Кристи и Жиль провели праздничные дни с Клодой. За два года, прошедшие с тех пор, как она в последний раз принимала участие в эддисоновском рождественском шабаше, ее память об этом притупилась, но сейчас, съежившись на кровати и глядя на дрожащую рядом собаку, она вспомнила предыдущие гульбища. В первый раз все было относительно терпимо – вечеринка проходила только в канун Рождества, и к двум часам ночи силы ее участников иссякли и все замерло, но уже год спустя Эддисоны развернулись вовсю, и оргия продолжалась все три праздничных дня – началась в сочельник и закончилась далеко за полночь после Дня подарков.

Сгорбившись на постели, Джулия предалась воспоминаниям. Однажды Жиль, который предпочел на тот раз остаться на Рождество в Лондоне, то ли потому, что повздорил с Клодой, то ли потому, что ему захотелось разнообразия, пришел домой пьяный, но в хорошем настроении, и уже раздевался, когда веселье у Эддисонов достигло своего апогея. Не долго думая, он бросился вниз по лестнице и потребовал, чтобы соседи „заткнулись“, „прекратили этот чертов шум“ и вообще вели себя тихо. Последовала громкая словесная перепалка, за ней драка и потом примирение. Жиль присоединился к компании, и шум возобновился с удвоенной силой. На следующий день он обвинил ее в том, что она портит другим настроение, и назвал занудой, потому что она осталась дома. Почему, кричал он, с каждым словом все больше распаляясь, не пошла она куда-нибудь в другое место, если ей неприятны нормальные развлекающиеся люди? Отправлялась бы к таким же унылым нытикам, как и она сама! Однако за годы их совместной жизни она растеряла и тех немногих друзей, которые у нее когда-то были. Ну и конечно, не было никого, к кому бы она могла постучаться в час ночи. К счастью, Кристи, который всегда любил поспать, не проснулся от крика. А что теперь?

– Нам необязательно это терпеть, – сказала Джулия, обращаясь к Веселому. – Мы же можем уйти отсюда. – Она спрыгнула с кровати, оделась и, заперев дверь, стала выбираться на улицу. Ей пришлось поработать локтями, протискиваясь между толпившимися на лестнице или танцевавшими на площадках парами. На улице, где они в конце концов оказались, их встретили тишина и колкий морозный воздух.

– С другой стороны, – сказала она собаке, – нам с тобой, собственно, некуда идти.

В ранние часы рождественского утра улицы больших городов, как правило, немноголюдны; транспорта никакого, если не считать случайных такси или полицейской машины. Джулию охватило чувство одиночества и незащищенности, и она вдруг пожалела, что не купила Веселому ошейник и поводок – в этом случае между ними был бы более тесный контакт, нежели случайные, как сейчас, прикосновения, когда собака, трусившая рядом, время от времени задевала ее ноги своим боком или хвостом. Если бы у нее в руках был поводок, она бы не волновалась в тех случаях, когда собака отставала от нее, задержавшись, чтобы постоять у дерева с поднятой лапой, и ей не приходилось бы каждый раз, когда собака ее нагоняла, наклоняться и похлопывать ее по жесткой шерсти на спине.

Оставив позади Челси, Джулия оказалась в районе Кенсингтона, потом в Кэмпден-Хилл, потом в Ноттинг-Хилл и наконец остановилась на Холланд-Парк-авеню, тут она почувствовала, что начинает уставать, и повернула обратно. Она надеялась, что к тому времени, когда она дойдет до дома, компания уже утихомирится и она сможет немного поспать и покормить собаку. Она пожалела, что не догадалась попросить ключ у Пателей; они бы не отказались дать ей пристанище. Теперь уже поздно об этом думать – магазин и квартира закрыты на замок и будут оставаться закрытыми несколько дней. Может быть, воспользоваться квартирой журналистки? Провести там ночь? Подремать на полу? Надо быть идиоткой, чтобы хотя бы подумать об этом, – хозяйка квартиры из тех, чье поведение совершенно непредсказуемо, так что она может заявиться домой в любой, самый неожиданный момент.

– Нет, – сказала Джулия собаке, – я должна рассчитывать только на свое собственное жилье. Там, должно быть, уже не так шумно – не могут же они веселиться без устали всю ночь! Я себя веду просто глупо.

Свернув на свою улицу, она обрадовалась, увидев три отъезжавших от дома микроавтобуса. Вслед им неслись прощальные выкрики. Но тут она увидела на ступеньках Анжи Эддисон, которая махала отъезжавшим рукой и вручала:

– Ждем вас на индейку и сливовый пудинг. Питер за это время намешает предостаточно коктейлей. До скорого!

Джулия подождала, пока Анжи не вошла обратно в дом. Дверь она оставила открытой. В окнах горел свет, но музыка была не такой громкой, как раньше. Джулия и собака быстро скользнули в подъезд.

Дверь в квартиру Феллоузов была открыта; оттуда послышался стон – кому-то стало плохо: „О Господи! О Господи!“ Джулия узнала голос Джанет. Она нажала на кнопку выключателя, но лампочки на лестнице не зажглись. Темные ступени освещались лишь слабым отблеском от полосни света, падавшей из двери Эддисонов. Джулия поднималась с большой осторожностью. Прислонившись к стене, на площадке Эддисонов сидела и пила кофе увлеченная беседой парочка. Когда Джулия перешагивала через их вытянутые ноги, они даже не подняли на нее глаза. Лампочка на площадке верхнего этажа тоже не зажигалась, так что пришлось искать ключ и отпирать дверь на ощупь. Когда она уже вставляла ключ в замок, вдруг откуда ни возьмись из темноты возник мужчина, который схватил ее и крепко прижал к себе. От него сильно пахло алкоголем и табаком.

– Попалась, Джулия Пайпер! – прохрипел он. – Долго же я тебя ждал!

– Прочь! – Она рванулась и ударила его локтем в живот.

– Постой! Постой… Ууух! Ты… Ууух! Боже! Проклятая собака! Убери ее!

Вбежав в квартиру, она с силой захлопнула за собой дверь, прислушиваясь к сбивчивым удалявшимся шагам. Веселый скулил и глухо рычал. Вдоль всей его спины, от головы до хвоста, вздыбилась шерсть.

– Я еще вернусь! – донесся снизу хриплый вопль.

Когда Джулия открывала банку собачьих консервов, у нее дрожали руки, и она порезалась об острый край. Подержав палец под струей холодной воды, она немного успокоилась.

– Любой здравомыслящий человек на моем месте обратился бы к соседям за помощью, – пробормотала она. – А я не могу.

Она смотрела, как, сердито рыча и глотая куски, ела собака. Потом села на тахту и долго сидела, глядя на дверь и вслушиваясь.

Позже она приготовила кофе, заставила себя поесть и вместе с Веселым вышла из дома. Было обеденное время. У компании появились признаки второго дыхания, и гулянка, похоже, вступала в новую фазу. Кто-то крикнул: