Текст книги "Опыт воображения"

Автор книги: Мэри Уэсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 34

Сильвестру понравилось, как легко и тактично поменяла она тему разговора, и ему не оставалось ничего другого, кроме как приступить к рассказу о себе. Она внимательно слушала его, не забывая при этом наслаждаться изумительной камбалой по-дуврски и не менее вкусными чипсами и салатом из водяного кресса. Потом еще были клубника (это в зимнее-то время!) со сливками, бесподобный сыр „стилтон“, который он уписывал с оливковым печеньем, она же съела за компанию лишь пару кусочков, и, наконец, черный кофе. Джулия сосредоточенно следила за его повествованием, а когда он останавливался, задавала какой-нибудь наводящий вопрос, и он продолжал рассказывать.

Хотя они пили поровну, у него развязался язык, в то время как она больше молчала. У него было прекрасное настроение, и он рассказал ей все, обо всех важнейших событиях своей жизни от рождения до этого дня; он поведал ей о детстве, школьных годах, смерти отца, учебе в университете, путешествиях, перемене работы, первой любви (в Париже, где он основательно улучшил знание французского языка), следующей любви (в Мюнхене и Вене, где он навел лоск на свой немецкий), смерти матери, жизни в Лондоне, встрече с Цилией (эта любовь, подобно второсортному фейерверку, никак не хотела разгораться, хотя и ослепила его вначале как молния). Он даже сказал, какую книгу читала Цилия во время их последнего занятия любовью – нет, это была не Барбара Картленд, но что-то чертовски похожее. Потом он говорил об уходе Цилии, испытанных им разочаровании, подавленности, боли и наконец освобождении.

– Ужин был прекрасным. Большое вам спасибо. – Подсчитав сумму положенных чаевых, он удвоил ее, расплатился с официанткой и отошел к камину в ожидании Джулии, которая отправилась в дамскую комнату.

Он еще не рассказал ей о своих вкусах, о том, какую любит музыку, какие книги, фильмы, спектакли, но у него еще будет для этого время. Он постоял, задумавшись, машинально позвякивая мелочью в кармане брюк. Да, он не сказал ей еще и то, что хотел, но не мог сказать по дороге сюда.

Но где же она, черт возьми? Сколько можно? Постой, она ведь взяла с собой собаку; уж не сбежала ли она? Боже всемилостивый!

Отходя от столика, она захватила с собой свое пальто. Он слышал звуки заводимых моторов – это уезжали на своих машинах посетители паба. Она могла, конечно, попросить кого-нибудь из них подбросить ее до города. „Боже! А я весь ужин бубнил ей о себе, о своей никому, кроме меня самого, не интересной жизни, в то время как следовало строить совместные планы нашего с ней будущего! Господи, какой дурак! Нужно было спросить, не бывала ли она в Ницце, не желает ли познакомиться с Францией или Италией, или она предпочла бы поехать, например, в Перу? Будет ли она счастлива, если мы поселимся в моем доме? Или, может быть, в коттедже за городом? А как она относится к одежде, ведь я видел ее всегда в одном и том же – в джинсах и черном пальто? Я даже не знаю, какие у нее ноги; в тот вечер так и не осмелился посмотреть. Я бы с удовольствием стал одевать ее. Мне было бы приятно дарить ей всяческие вещи. Я хотел бы, чтобы она всегда была рядом, чтобы мы вместе смеялись, чтобы у нас были дети… А почему бы нет?“

– О Господи! – произнес он вслух. – Она ушла.

– Извините, что так долго, – сказала появившаяся наконец Джулия. – Негодник что-то разыгрался как никогда – погнался за котом и исчез где-то в конце улицы, не обращая внимания на мой свист.

– А я уже подумал, что вы просто удрали от меня. – Сильвестр помог ей надеть пальто. – Я решил, что так надоел вам своими разговорами, что вы не стерпели и сбежали.

Воздух на улице, казалось, трещал от мороза. Джулия подняла воротник. Они забрались в машину.

– Мне совсем не было скучно, – сказала она.

Машина шла по узкой, вихляющей из стороны в сторону дороге.

– И все-таки я слишком много говорил, – заметил Сильвестр. – Прошу меня извинить. У вас не было возможности даже вставить словечко.

– Я обычно мало говорю, – сказала она, – хотя и люблю иногда поболтать с миссис Патель.

– Она вас понимает?

– Далеко не все, но с ней приятно общаться. Мы много смеемся.

– А с кем еще вы разговариваете?

– Со мной пыталась дружески поговорить девушка с нижнего этажа, но я напугала ее. Ей показалось, что я собиралась совершить самоубийство. Это было, когда они погибли, сразу после их похорон. Бедняжка тогда выпила всю мою водку, и мне пришлось помочь ей добраться до постели.

– Вам не повезло.

– В тот момент мне очень хотелось говорить, но я не могла. Вам знакомо такое состояние?

– Да, – ответил он. „Именно в таком состоянии я сейчас и нахожусь“, – грустно подумал Сильвестр.

– Я спряталась в тот день от дождя в церкви, – продолжала она. – Там был добрый, очень добрый священник, но я не могла сказать ему, в чем была главная загвоздка, главная беда.

Дорога начала карабкаться вверх по холму, потом углубилась в буковую рощу. В лунном свете мрачно зияли дупла деревьев.

– Между прочим, вы не выбросили ту игрушку? – ни с того ни с сего вдруг спросил Сильвестр.

– Нет, что вы! Это все-таки не та самая, что была у Кристи. Конечно, я сохранила ее, не стала выкидывать его овечку. Когда он погиб, и Жиль тоже, я собрала все, что им принадлежало – игрушки, одежду, книги, – и унесла из дома. Мне было невыносимо видеть их вокруг себя. Овечка Кристи была вместе с ним в машине, когда произошла катастрофа. По-моему, я об этом уже говорила… Вы, возможно, испытывали те же чувства, глядя на вещи, оставленные Цилией? Немые свидетели прошлого…

– У меня было не совсем так. Она забрала с собой все, за исключением того ужасного купидона, что стоял в саду. Вот его-то я и выбросил. – Ему было приятно, что она оставила у себя его игрушку.

– В вашем садике, – сказала Джулия, – неплохо было бы установить купаленку для птиц, знаете, в виде такой свинцовой раковины.

– А вы поможете мне? Давайте остановим здесь машину и дадим Веселому возможность побегать, – предложил Сильвестр. „Мы все время перескакиваем с одной темы на другую, – подумал он, – и старательно избегаем говорить о том, что для нас действительно важно“.

Выйдя из машины, они пошли, шелестя опавшими сухими листьями, по перелеску и вскоре вышли на небольшую поляну.

– Когда разошлись мои родители, я была младше Кристи, – сказала Джулия. – Мой отец украл меня у матери и увез к себе. Мне вспоминается такой же лесок… мы идем… я держусь за его руку… – Она смолкла, потом сказала: – Он отправил меня вскоре обратно в машине с незнакомыми мужчиной и женщиной. То, что он меня украл, оказалось всего лишь красивым жестом.

На опушке леса внезапно послышался шорох, и Веселый ринулся в погоню за зайцем. Они смотрели, как, стремительно удаляясь от них, собака становилась все меньше и меньше, и скоро лай Веселого растаял в морозном воздухе.

– Ваша м… Клода, видимо, обрадовалась, заполучив вас назад? – спросил Сильвестр.

– Не знаю, – сухо сказала Джулия. – Клода не относится к типу женщин с материнскими наклонностями; для нее дети – все равно что игрушки, вещи. Вернее, свой нереализованный материнский инстинкт она направила исключительно на молодого любовника, которым, как ей казалось, она манипулировала по своей прихоти, а на самом деле он манипулировал ею. Ага! Вон он возвращается, – показала она на приближающегося к ним скачками Веселого. – Не догнал он зайца.

Сильвестр взял ее руку и спрятал в свой карман, отогревая.

– Продолжайте!

– Я была простофилей, – сказала Джулия. – Я и не подозревала, что она и Жиль – любовники. Меня удивило ее отношение ко мне, когда она узнала, что я забеременела. Я тогда не колебалась – я была решительно за аборт, и мне хотелось как можно скорее уехать куда-нибудь и все забыть. К тому же с ногой у нее уже было все в порядке, и во мне не было необходимости. Но она настояла, чтобы мы поженились. Я была дурочкой, ничего не замечала, она меня измотала уговорами, и я сдалась. Ну, ладно, подумала я, попробую, может быть, что-нибудь из этого и получится. Жиль был привлекательным, смешным и мог быть и совсем неплохим. Он любил шутить и смеяться. Мы часто вместе смеялись, говорили разные смешные глупости о Клоде – тогда они, во всяком случае, казались нам смешными, – в общем, мы поженились, как она и настаивала. Вам не скучно слушать это?

– Нет, продолжайте. – Они выбрались из леса и теперь шли по полю. Вдали виднелась живописная группа деревьев; свет луны четко обрисовывал все вокруг и отбрасывал глубокие тени на долину внизу. Стояла такая тишина, что было хорошо слышно дыхание запыхавшегося от бега Веселого, из его пасти вырывались и таяли в морозном воздухе клубы пара. – Продолжайте, – повторил Сильвестр.

Она глубоко вздохнула.

– У нас был чудесный медовый месяц в Париже, который превратился в кошмар. Он сравнивал меня с Клодой и, как я понимаю, чувствовал себя обманутым.

– Что было дальше?

– А дальше были рукоприкладство, разбитая посуда и все такое. А главное – злые, ранящие слова.

– А вы?

– Чувствовала себя, как и он, обманутой.

– Продолжайте.

– Мы вернулись в нашу лондонскую квартиру. Он то приходил, то уходил. Родился Кристи. Я снова начала работать. Пришлось. Я пыталась терпеливо все сносить, но явно не очень старалась, да к тому же, как это часто бывает, вдруг начали невыносимо раздражать разные мелочи…

– Например?

– От него дурно пахло. Подмышки, рот, ноги. Он не мылся, когда пил. Я избегала близости с ним; мне уже не удавалось заставлять себя сохранять наш брак. Да он, собственно, если и существовал, то разве что только на бумаге.

– А Кристи?

– Он существовал. Я любила его. Но потом… Боже! Она по-своему добилась того, чего хотела.

– Продолжайте.

– Вот что я больше не могла делать, так это продолжать. Я развелась с ним. В своем заявлении я не могла сослаться на Клоду и заклеймить тем самым своего ребенка, а с другой стороны, никто еще не получал развода на том основании, что от мужа пахнет. Так что я сослалась на пьянство и побои, на что обычно жалуются тысячи и тысячи женщин. – Он продолжал удерживать ее руку глубоко в кармане. Короткая мерзлая трава под их ногами потрескивала, как ломающееся печенье. Вокруг носился Веселый, испытывавший огромное удовольствие от прогулки.

– А о чем вы не могли рассказать тому доброму священнику?

– Я не могу…

– Вы должны мне это рассказать.

– Нет! – вскричала Джулия. – Нет!

Ее крик отозвался эхом в долине. Она вырвала руку и отвернулась. Сильвестр схватил ее за плечи и резко развернул лицом к себе.

– Вы должны сказать мне это! – Сквозь пальто он чувствовал под своими пальцами ее лопатки. В любой момент она может вырваться и убежать, как тот заяц, но сейчас он должен настоять на своем. – Скажите мне!

– Я тоже начала буйствовать. Когда я решила уйти от него, а он не дал мне выйти из квартиры, я набросилась на него и сломала ему нос. Я сказала священнику, что…

– Продолжайте же! – Он потряс ее за плечи.

– Это было глупо, какое-то наваждение. Я ненавидела Жиля, ненавидела, ненавидела его, а Кристи я любила. Но у Кристи были волосы Жиля, глаза Жиля, рот Жиля, выражение лица Жиля, его жестикуляция! Это был Жиль в миниатюре. Эта схожесть действовала мне на нервы все больше и больше, и наконец она стала для меня совершенно невыносимой, и я не могла даже видеть своего ребенка!

Сильвестр обнял ее за плечи, а она уткнулась лбом в его грудь. Ему вспомнилось, как в далеком детстве прижимала его к груди мать, лаская и успокаивая. Обнимая Джулию, он мучительно искал слова утешения и не находил их. То, что он сказал, явно не подходило к случаю и вызвало бурную реакцию.

– А вы сами не похожи на вашу… на вашу мать? – спросил он ее.

– Нет! – отрезала Джулия. – Нет! Нисколько. – Пошарив в кармане пальто, она вытащила носовой платок и высморкалась.

– Я рад этому, – сказал Сильвестр. – И я также рад, что вы сломали этому негодяю нос. А не было бы… Я хочу сказать, представьте себе, что было бы, если бы ваш малыш был похож на Клоду.

– Ах, Сильвестр! – воскликнула Джулия. Никогда еще она не называла его по имени. – Какое изумительное противоядие!

Спустя некоторое время она пожаловалась, что у нее мерзнут ноги.

– Нужно двигаться, – сказал он. – Пойдемте дальше.

Они зашли намного дальше, чем предполагали. Пройдя всю рощицу насквозь, они стояли теперь на возвышении и смотрели на лежавшую внизу таинственно темную долину. Так стояли они долго в тишине безветренной ночи, руки их соприкасались. Почувствовав холод, заскулила собака. Сильвестр снова вложил руку Джулии в свой карман, и они пошли назад. В машине она сняла вымокшие туфли и откинулась на спинку кресла, плотно подоткнув под себя полы пальто. Веселый прыгнул на заднее сиденье и сразу же устало вытянулся на нем во всю длину.

– Если вы позволите, – сказал Сильвестр, заводя мотор, – то я куплю ему ошейник.

– Какой вы законопослушный гражданин! – удивилась она.

– А как с купальницей для птичек? Вы поможете мне найти ее?

– Если вы хотите…

„Конечно, хочу, – подумал он сердито. – Я хотел бы надеть ошейник не только на собаку, но и на тебя“. Вслух же он сказал совсем другое:

– Сейчас я включу печку, и ваши ноги быстро согреются.

– Да, пожалуйста! – тихо попросила она.

Вывернув с проселочной дороги вновь на шоссе, Сильвестр разогнал машину и посмотрел на часы. Было уже около полуночи. „Интересно, как скоро мы доберемся до Лондона“, – подумал он.

„В конце концов, – думал Сильвестр, – начало положено, но впереди еще может быть столько трудностей и испытаний! Надеюсь, она позволит мне разделить их с ней. Я ее истомил; она, конечно, измучена – ведь перед тем как я ее нашел, она целый день работала. Уверен, что она и не ела ничего весь день – это было видно хотя бы по тому, как быстро она проглотила тот луковый суп. Вот теперь она спит. Собака тоже“. Зевнув, он с вожделением подумал о постели.

– Так что вы еще хотели мне рассказать?

– А я думал, вы спите.

– Так что?

– В общем то же, о чем я думаю и сейчас.

– А именно?

– Ну, хорошо. – Он притормозил и перешел в ближний от обочины ряд, предназначенный для движения с малой скоростью. – Так слушайте! – почти крикнул он. – Я хочу просыпаться по воскресным утрам, видя вас рядом со мной в постели, и слыша шлепок пачки воскресных газет о дно почтового ящика, и…

– И?..

– И совсем необязательно сразу их читать! – Он резко прибавил газу и лихо вернул машину опять на полосу со скоростным движением.

– Так ведь сейчас уже почти воскресенье, – сказала она.

– Ну и что с того? – спросил Сильвестр не то сердито, не то испуганно.

– Да то, что вам опять придется одолжить мне рубашку…