Текст книги "Опыт воображения"

Автор книги: Мэри Уэсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 26

Джулия стояла с поникшей головой, прижимая к груди овечку. Обхватив девушку руками, Сильвестр осторожно поддерживал ее, не давая упасть.

Он, конечно, видывал раньше, как плачут женщины, но никто из них не плакал так, как эта. Когда, например, Цилию охватывал гнев, она обильно поливала пол слезами и бросалась разными вещами. Он помнил, как его собственная мать ничего не видела вокруг от горя. Ни то ни другое не было похоже на то, что он теперь наблюдал. Это было что-то новое; дав ей эту игрушку, он вызвал взрыв какого-то невыносимого отчаяния и душевной боли.

Девушка была возбуждена до предела. „Возбуждение“… Как хорошо, что она не пользуется этими духами. От нее исходил мягкий, приятный запах, напоминавший немного запах сена. „Слава Богу, – подумал Сильвестр, – что я сообразил задержать ее здесь. Стоило мне лишь немного заколебаться, и она бы в мгновение она вылетела из дома и исчезла, как это уже случилось в тот раз. Она не обратила внимание на то, что я узнал ее. Она что-то пробормотала… Кажется, чье-то имя? Какое счастье стоять вот так, держа ее в своих объятиях“. Поймав его взгляд, собака завиляла хвостом.

Что за имя она произнесла, увидев игрушку? Кристи? Что-то вроде этого. Имя ребенка? Ее ребенка? О Боже! Делай что хочешь, предупредил он сам себя, только ни в коем случае не спрашивай, не прерывай ее, дай ей выплакаться.

Так стояли они долго; Джулия продолжала плакать, а пес лег и смотрел на них, положив морду на вытянутые лапы.

В голове у Сильвестра между тем бродили разные мысли: „Интересно, что там записано на автоответчике? Есть ли что-нибудь любопытное в письмах? То, что она сделала с садом, просто прекрасно! Замечательная девушка! А какой порядок в доме! Я даже не могу припомнить ни одного случая, когда бы я пришел домой, и в доме не было бы ни мусора, ни пыли. Цилия была отменной неряхой. Красиво смотрятся ковры. Они придают комнате законченность. Старые ковры увезла с собой Цилия. Ну и пусть! Один из них был тронут молью; интересно, заметила ли это Цилия? Или Эндрю Баттерсби? Когда эта девушка остановила поезд и поставила на ноги овцу, она выглядела такой же отчаявшейся, как и сейчас, когда я дал ей игрушку. Я, конечно, не буду ее спрашивать, но, похоже, и то и другое как-то связано между собой. Интересно, беспокоили ее потом из „Бритиш рейл“? Что-то я погряз в мелочах. Надо вроде бы что-то делать, но что?“

Он все еще стоял, обнимая Джулию, когда зазвонил телефон и сразу же включился автоответчик: „То, что вы скажете, будет записано на пленку после короткого гудка“. Потом раздался голос Ребекки:

– Сильвестр, неужели трудно дать мне знать, когда следует ожидать твоего возвращения? Мне бы не составило труда купить продукты и поставить в холодильник пакет молока. В этом году в рождественские праздники очень сложно с магазинами – они будут закрыты целых четыре дня. Я расстроена, Сильвестр. Я могла бы помочь. Ты будешь сам виноват, если, вернувшись, найдешь в доме лишь порошковое молоко.

Сильвестр буквально затрясся от хохота.

– И все-таки мы как-то обошлись, – сказал он.

– Она уже несколько раз звонила, когда я здесь работала, – сказала Джулия хриплым, зареванным голосом, – но вы мне написали, чтобы я не отвечала на телефонные звонки.

– Это моя бывшая секретарша, – сказал Сильвестр. – Она очень доброжелательная.

Джулия все еще плакала; глаза ее опухли, нос покраснел, а лицо, наоборот, побледнело. Используя разные ухищрения, Сильвестру удалось в конце концов усадить ее на тахту. Сев рядом и продолжая поддерживать ее одной рукой, он предложил:

– Может быть, я приготовлю чай? Глоток виски тоже, наверное, не помешает? А как насчет аспирина? У вас, должно быть, болит голова.

Джулия вытерла ладонью слезы и сказала:

– Извините! Можно кухонное полотенце?

– Туалетная бумага значительно мягче, – улыбнулся Сильвестр и направился в туалет, отметив про себя, что она продолжала сжимать в руке игрушку, которая теперь была такой же мокрой, как и его рубашка.

Ожидая, когда в чайнике закипит вода, он подосадовал на свою усталость после трансатлантического перелета. „Боже мой, – подумал он, – если я поддамся этому состоянию, сделаю один неверный шаг или ляпну неудачное слово, все будет потеряно“.

– А что это „все“? – спросил он себя вслух. – Господи, что „все“? – Он поставил чашки на поднос и заварил чай в заварном чайнике. – Висни, – напомнил он себе и поставил в центр подноса бутылку и стаканы. Проделывал он все это не очень ловко – его одолевала слабость.

Джулия сидела там же, где он оставил ее. В одной руке она сжимала игрушку, в другой – рулон туалетной бумаги. Она больше не плакала. Сильвестр пододвинул к тахте маленький столик и разлил чай. „Цилия презирала этот столик, – вспомнил он с улыбкой, – и будь ее воля, приходилось бы ставить поднос на пол“.

– Сахар положить? – спросил он.

– Нет, спасибо.

– Молока?

– Да, пожалуйста.

– Выпейте сначала вот это. – Он плеснул в стакан виски и протянул Джулии. – Ну, давайте же, пейте! – Она послушно выпила. – А теперь чай. – Он подал ей чашку, потом налил себе щедрую порцию виски и, откинувшись в кресле, смотрел, как она, обжигаясь, глотала чай, как поправляла дребезжавшую на чайнике крышечку.

– Может быть, вам следует послушать, кто вам звонил, – сказала она. – Вдруг какие-то срочные дела.

Сильвестр порадовался этой возможности немного разрядить обстановку, а то сидеть молча становилось неудобно.

– Почему бы нет? – сказал он, разыскал ручку и блокнот и пододвинул поближе телефон. – Все знают, что меня несколько недель не было дома, так что вряд ли здесь действительно окажется что-нибудь срочное. – И он включил автоответчик.

Выпив чай, она так и осталась сидеть с зажатой в руке игрушкой. Он закинул ногу за ногу, привалился к спинке кресла и приготовился слушать. Различные послания от друзей, приглашения на ужин, сообщение из книжного магазина, что заказанные им книги уже пришли и их можно забрать, просьба от его адвоката позвонить, если он еще не получил письмо от такого-то числа, несколько поздравлений с Рождеством и вкрапленные между другими звонками решительные сентенции Ребекки: „В твоем доме, Сильвестр, творится что-то странное, и мне это совсем не нравится – на его пороге сидит собака“. „Твоя уборщица очень подозрительна – она выносит из дома странный мусор, от которого пахнет лошадью. Было бы все-таки лучше, если бы ты нанял госпожу Эндрюс“. „Я видела ошивающегося возле дома неряшливо одетого мужчину. Возможно, это скваттер[5]5
  Мелкий арендатор.


[Закрыть] или вор, собирающий о тебе нужные ему сведения. Я, конечно, подождала, пока он не ушел“. „Несмотря на то что Цилия уже увезла из дома все ценное, я все-таки думаю, что тебе следует провести сигнализацию. Если бы ты оставил мне ключ…“

– И так далее, и так далее, – усмехнулся Сильвестр. – У нее золотое сердце, мания совать везде свой нос и считать, что она еще мало что сделала, – сказал он Джулии, которая, похоже, не слушала его, а думала о чем-то своем. – В общем, ей хотелось бы решать за меня, как мне жить. Однако, помнится, в ее письме было и что-то действительно важное. Но что же, черт возьми? Что-то такое насчет смерти. Сейчас я вспомню. – Он включил автоответчик. – Скажите, – вдруг спросил он, слегка подавшись к Джулии и глядя ей в глаза, – о чем напомнила вам эта игрушка? – И тут же мысленно взвыл от досады. „Никогда, – подумал он, злясь на себя, – не следует пить после подобных перелетов“.

– Точно такая же была у моего ребенка, – тихо сказала Джулия. – Овечка и свисток были его любимыми игрушками. Он никогда со своей овечкой не расставался. Ее подарил ему мистер Патель, когда Кристи был еще совсем маленьким. Другой такой я никогда и нигде не встречала. Он взял с собой игрушку, когда Жиль отвез его к Клоде, и она должна была быть в машине, в которой они оба погибли.

Сильвестр почувствовал, что у него пересохло в горле.

– Я нашла там его свисток, – продолжала рассказывать Джулия. – Он завалился за радиатор. Теперь он у меня. Когда они погибли, за рулем был Жиль. Я думала, что, поскольку у него отобрали права, управлять машиной будет Клода, но машину вел он. Я должна была принимать в расчет такую возможность: она любила Жиля, и достаточно ему было попросить ее, она не могла отказать ему в удовольствии покрутить баранку. Она очень любила Жиля и обожала Кристи. Она теперь обвиняет меня в том, что меня там тогда не было, иначе машину вела бы я. После рождения Кристи машину всегда водила только я – так было безопаснее. Она считает, что я виновата в случившемся. Да я и сама виню себя. Я, конечно, понимаю, что во всем этом нет логики, причем не только потому, что меня там не было, но и потому, что они сами не хотели, чтобы я там была. Жиль всегда ездил к Клоде один, без меня, и иногда я разрешала ему брать с собой Кристи. Иначе было бы несправедливо: Клода любила его, и было бы нехорошо удерживать его вдали от нее. Но она не желала меня видеть; она желала видеть только Жиля и Кристи.

Джулия высморкалась в туалетную бумагу.

– После нашего развода, – продолжала она, – желание это усилилось. Она купила Кристи игрушки – большие, в натуральную величину. Он боялся их, зато очень любил свою овечку и свисток. Я так понимаю, что эти великаны должны были свидетельствовать о величине и силе ее любви? Но в жизни это воспринималось иначе. С моей стороны было глупо позволить ему поехать, но я старалась быть справедливой. Кроме того, я недооценила Клоду. Я и не подозревала, что она влюблена, думала, что она слишком стара для этого. Да, я проявила беспечность. Я решила, что ее теплое отношение к Жилю объясняется ее душевностью и добротой и что я сама для нее что-то значу. Я не схватывала ситуацию. Честно говоря, у меня и не было такого желания. Позже, сомневаясь в очевидном, я старалась отгораживаться от того, что начала подмечать. Я всячески гнала от себя мысль о том, что Жиль и Клода стали одним целым, которое потом включило и Кристи, но упорно отвергало меня. Клода на десять лет старше Жиля, но ведь и Жиль был на десять лет старше меня, так почему бы нет? – Джулия глубоко вздохнула и продолжала: – Клода считает меня ответственной за происшедшее и на похоронах прямо сказала мне об этом. Она… трудно выговорить, но я все-таки скажу… она называет меня убийцей. – Сильвестр громко охнул. – Я знаю, что это так. Именно так назвал меня тот таинственный мужчина-призрак, который названивает мне по ночам. Когда он сказал это в прошлый раз, я взяла свисток Кристи и свистнула в телефонную трубку…

Сильвестр отхлебнул холодного чая.

– Почему вы вышли замуж…

– Он изнасиловал меня. Сказал, что сделал это в порыве любви. Мы тогда работали в саду Клоды. Мне очень хотелось верить, что это – любовь. Он мог быть восхитительным, очень привлекательным и смешным. Я тогда ничего не знала о нем и Клоде. Потом я обнаружила, что беременна. Клода настаивала на нашем браке, и я лелеяла надежду, что все будет хорошо. Сначала все и было хорошо, но потом…

– Что потом? – спросил Сильвестр, который слушал ее, затаив дыхание.

– Может быть, вам это будет непонятно, поскольку я не думаю, чтобы с вами тоже такое было, но после того, как мы с Жилем поженились, я скоро осознала, что каждый раз, когда он занимался со мной любовью, он думал о Клоде. Я для него просто не существовала. Реальностью была только она.

Веселый, нарушив наступившую тишину, проскулил во сне.

– Мне ужасно неудобно, что я наболтала здесь столько лишнего. Извините меня, пожалуйста! – сказала Джулия.

– Кто такая Клода? – спросил Сильвестр.

– Моя мать. Разве я не говорила?

ГЛАВА 27

В голове у Сильвестра скопилось великое множество вопросов, ответы на которые он хотел бы знать, но ни один из которых не решался задать.

Джулия высморкалась еще раз в туалетную бумагу и бросила ее в корзину для мусора.

– Мне не хотелось бы больше злоупотреблять вашим терпением. Я понимаю, что и так вам в тягость. Мне давно уже следовало уйти.

– Нет-нет, что вы! – почти закричал он, протестуя. Оба замолчали. Веселый сладко потянулся, повозился немного, стуча когтями по паркету, и, устроившись поудобнее, снова уснул.

Кивнув на каминную полку, Сильвестр сказал:

– У моей бывшей жены Цилии были вычурные французские часы, которые она „расположила“ там. Ей очень нравилось пользоваться словом „располагать“. Давай расположим это вот здесь, – говорила она бывало. Когда она ушла от меня, то взяла с собой эти часы и кучу других вещей. А мне нравится, что теперь у меня так свободно.

Джулия не откликнулась на это замечание.

– Как насчет остальных записей на автоответчике? – спросила она. – Вы его выключили, не дослушав до конца.

„Вот именно, – подумал Сильвестр, – причем не только не дослушал, но и полез сразу же в чужие дела“.

– Правильно, – сказал он, – хорошая идея. – И нажал на клавишу автоответчика, держа наготове ручку и блокнот. „Весьма кстати, – подумал он, – пока я буду этим заниматься, у нас обоих будет время собраться с мыслями“. Прослушав еще три записи, Сильвестр выключил автоответчик. – На сегодня, по-моему, достаточно, – сказал он. Почти одновременно с его словами прозвенел звонок телефона. Сильвестр поднял трубку.

– Что это за разговоры о моей смерти? – раздался знакомый женский голос. – Очень на тебя непохоже: ты вроде так никогда не шутил. Своими посланиями с выражением соболезнования ты очень расстроил Хэмиша. Объясни, пожалуйста, что все это значит?

– Боже мой! – обрадованно воскликнул Сильвестр. – Так вот что я все время старался вспомнить! Ребекка написала мне в Америку, что видела в „Таймс“ сообщение о твоей смерти. Я пытался дозвониться до Хэмиша, чтобы сказать, как опеча… Что? – Он отдернул голову от трубки. – Да, она самая, она была моей сек… Ах, Калипсо, у меня так полегчало на сердце! Что? Ну, конечно же, у меня кроме тебя есть еще и другие тети… В самом деле? Та самая? Да, но ведь она уже сколько лет совершенно дряхлая старуха! Можно только порадоваться… пардон, ну, ты же понимаешь, что я хотел сказать. Нет-нет, я подумал именно о тебе, потому что ты моя самая лучшая тетка, самая любимая… Нет, она не назвала твоего имени, а просто написала „тетя“. Вот я с перепугу и подумал, что речь идет о тебе! Прости меня, пожалуйста, и передай мои извинения Хэмишу, хорошо? Ну так, прекрасно, у меня как будто камень с души свалился. Спасибо, Калипсо, ты поступила замечательно, что позвонила… Ну вот, повесила трубку. – Подержав еще несколько мгновений трубку в руке, он мягко положил ее на телефонный аппарат и со счастливым выражением на лице посмотрел на смеявшуюся Джулию. Смех ее был веселым, от души.

– Как это случилось? – спросила она. – Почему вы подумали, что ваша тетя умерла?

Улыбаясь, он рассказал Джулии о письме Ребекки.

– Между прочим, – сказал он, – вы слышали ее голос, когда я прокручивал записи на автоответчике. И я вспомнил – в постскриптуме к своему письму она выразила мне соболезнование по поводу смерти тети.

– А вот тот неряшливого вида мужчина – кто бы это мог быть? – спросила Джулия.

– О каком неряшливом мужчине вы говорите?

– О том, которого Ребенка видела шныряющим по вашей улице, когда обнаружила Веселого на пороге дома.

– А что он там делал? – поинтересовался Сильвестр и взглянул на спавшую собаку.

– Ждал меня. Я никогда не впускаю его в дом, где работаю. Когда я укрылась здесь прошлой ночью, я впервые позволила ему войти вместе со мной.

– Ему здесь всегда будут более чем рады, – заверил ее Сильвестр. – В любое время.

– Когда я здесь убиралась, я раза два слышала, как он лаял и как ругался на него какой-то мужчина. Это мог быть…

– Скорее всего, это было лишь плодом больного воображения Ребекки – придумала же она смерть Калипсо. Да-да, мне сейчас припоминается: „Ваша тетя умерла“. Таким же образом она могла придумать и неряшливого мужчину.

– Но ведь какая-то тетя действительно умерла, – усмехнулась Джулия.

– Вы, как я вижу, уже способны препираться, – с удовольствием сказал Сильвестр, отметив, что она немного повеселела. – Скажите, – спросил он, наклонившись к ней, – вы не имели никаких неприятностей от „Бритиш рейл“?

– „Бритиш рейл“? – удивленно переспросила она.

– Помните – вы остановили тогда поезд, чтобы спасти лежавшую на спине овцу?

– Откуда вам это известно? – Джулия смотрела на него широко открытыми глазами.

– Я находился в том поезде. Я видел все это. Хотел помочь, но заколебался и так ничего и не предпринял. Был ли потом в связи с этим какой-нибудь шум?

– Нет, ничего не было, – не совсем внятно пробормотала потрясенная Джулия. – Я думаю, что проводнику удалось все уладить; это был добрый человек. Как все это странно! Я уже давно об этом забыла.

– Скажите, – неуверенно, осторожно спросил Сильвестр, – было ли это как-то связано с той игрушкой? Вы выглядели тогда рядом с той овцой точно так же, как и только что, когда я дал вам игрушку. – „В общем-то, – подумалось ему, – она была похожа на безумную“.

Джулия опустила глаза, посмотрела на игрушку.

– Мокрая, – сказала она, – насквозь мокрая. Да, вполне возможно, что вы правы.

И она перевела взгляд на сад. „Не помешало бы иметь в нем еще птичий бассейн, – подумала Джулия, – это придаст всему законченный вид“.

– Я тогда возвращалась с похорон, – сказала она. – Хоронили Жиля и Кристи. Подумать только… Клода похоронила их на деревенском кладбище. Я не могу себе представить, что Кристи находится там. Что касается Жиля, то мне совершенно безразлично, где он сейчас. Я возвращалась в Лондон; мне претила даже мысль о том, чтобы войти в ее дом. Но и она сама, как я заметила, обрадовалась, когда я уехала. Она разыграла с похоронами целый спектакль – она и ее приятельница Мадж. Они все сделали так, как если бы я не имела к ним никакого отношения. Я тогда была не совсем вменяема. Да, конечно, та овца сразу же вызвала у меня ассоциации с Кристи. Мне казалось, что, помогая овце, я тем самым чем-то помогала Кристи. Понимаете? Ничего логичного. Я была в этот момент в высшей точке.

– Отчаяния?

– Да.

– Я, наверное, не должен был задавать вам все эти вопросы, – сказал он извиняющимся тоном, хотя знал, что должен и что задаст еще много, много других.

– Не имеет значения, – ответила она, глядя на игрушку.

Сильвестр взял бутылку, налил ей и себе и протянул Джулии стакан.

– А что было потом, когда вы вернулись домой? – спросил он. Она тогда исчезла в толпе. Он хотел пойти за ней, но не пошел.

Джулия отхлебнула виски.

– Я вышвырнула из квартиры все их вещи. Я была как сумасшедшая. Я подумала, что должна избавиться от всего этого… занялась этим… все промыла и проскребла… не могла ни с кем разговаривать… никого и не было… купила водки. Я могла допиться до смерти, но мне было все равно. Пришла любопытная соседка. Я ее, кажется, напугала своим видом, и в конечном счете именно она и напилась. Потом я вышла и долго бродила по улицам под дождем. Затем заснула в какой-то церкви, и священник… Мне очень хотелось с ним поговорить, но есть… было кое-что, о чем я не могла и не могу говорить. Я…

Ее прервал звонок в дверь.

– Вот черт! – досадливо поморщился Сильвестр и со стаканом в руке пошел открывать.

– У меня было почему-то такое чувство, что ты уже вернулся. – Крепко упираясь высокими каблуками в пол, на пороге стояла Ребенка. „Может быть, сейчас самый важный момент в моей жизни, – с тоской подумал Сильвестр, – и именно в этот момент она явилась нам мешать!“

– Ребекка! Что тебя сюда сегодня принесло?

– Молоко! – Ребекка протянула ему пакет молока. – Я шла на обед и проходила мимо твоего дома. Вот мне и пришла в голову мысль, что у меня молока много и я могла бы поделиться с тобой, если ты уже вернулся. Ну не умница ли я?

Сильвестр мысленно энергично опроверг это утверждение.

– Пригласи же меня войти! – потребовала Ребекка, надвигаясь на него. – Мы выстуживаем переднюю. Я ненадолго. Я же знаю, каков ты бываешь после долгих перелетов. Мне всего лишь убедиться, что у тебя все нормально.

– Спасибо, у меня все нормально.

– Боже мой, Сильвестр! Там у тебя за спиной собака!

– Да, собака.

– Что она здесь делает?

К ним подошел Веселый, заинтересовавшийся, но еще не решивший, как ему реагировать.

– Я рад, что она здесь.

– Не намекаешь ли ты, что не рад именно мне? Откуда она взялась?

– Это собака миссис Пайпер.

– Миссис Пайпер?

– Миссис Пайпер.

Гостья разинула рот.

– Твоей уборщицы? А что это она вздумала работать в выходной день? – спросила Ребекка шепотом.

– Мы, собственно говоря, пили и беседовали. Не хочешь ли присоединиться?

– Нет, спасибо. Слишком рано. Я так рано не пью.

– Но по американскому времени все нормально – там они все еще пьют.

– Ага, так это та самая собака, которая вертелась тогда на пороге и зарычала на меня! А какой сейчас час в Америке?

Сильвестр опрокинул в рот содержимое своего стакана.

– Ладно, входи, – сказал он, безнадежно махнув руной. – Ты только посмотри, что миссис Пайпер сотворила с садом. Это просто чудо! Миссис Пайпер, – сказал он, входя первым в комнату, – это моя бывшая секретарша Ребекка. Ребекка, познакомься, это – миссис Пайпер.

– Здравствуйте! – сказала Джулия, вставая и протягивая руку.

Ребекка пожала ее.

– Сегодня очень холодно, – растерянно выдавила она, рассматривая Джулию. – Я проходила мимо. Принесла мистеру Уайксу молока.

Джулия молча улыбнулась.

– Ну ладно, Ребекка, выпей! – Сильвестр снова наполнил свой стакан. – Ты только взгляни на сад. Чудесно! Мне кажется, что я немного перебрал.

– Тебе не следует пить после продолжительных полетов, – сказала Ребекка, направляясь в сад. – Господи! – вдруг воскликнула она, озираясь по сторонам. – А что случилось с купидоном?

– Вышел. Вместе с мусором. Вскоре после ухода Цилии.

– Теперь, видимо, моя очередь. Рада была с тобой увидеться. – Ребекка перевела взгляд на Джулию. – Я позвоню, – сказала она Сильвестру, провожавшему ее до двери.

– Ты уверена, что не хочешь выпить? – спросил он.

– Вполне уверена, – ответила, открывая дверь, Ребекка. – Увидимся! – И вышла.

– Спасибо за молоко! – прокричал ей вслед Сильвестр и, вернувшись в гостиную, свалился с хохотом в кресло. – Так о чем мы говорили?

– Расскажите мне о купидоне, – не ответив, попросила его Джулия, и Сильвестру стало ясно, что Ребекка все-таки помешала им. Джулия насторожилась. Возможность узнать что-то еще о ней была потеряна.

– О купидоне?.. Ах да, купидон! – воскликнул с отвращением Сильвестр. – Купидон Цилии. Он был ужасен; такая противная гипсовая штука. Не могу себе представить, где она разыскала это чудище. Так или иначе, но она воткнула его прямо посередине сада. Она всегда собиралась заняться садом, да так и не собралась. Потом на него взглянул кто-то, чей вкус она уважала. Да, кажется, это была Калипсо – тетушка, которая не умерла. Калипсо была слишком тактичной, чтобы позволить себе высказаться и задеть тем самым чувства Цилии, но по выражению ее лица та поняла, что опростоволосилась. Тетушка тогда еще не знала, что у Цилии нервы из железа, и щадила ее. Осознав, что дала маху, Цилия окончательно потеряла какой-либо интерес к саду, если, впрочем, он у нее был, что сомнительно. Когда она ушла от меня, чтобы снова выйти замуж за своего первого мужа – Эндрю Баттерсби, она оставила мне это творение, зато прихватила с собой все остальное, имеющее малейшую ценность. Под настроение я его выкорчевал и выбросил в мусорный ящик. В том, что я так много болтаю, Джулия Пайпер, виновато прежде всего висни, но не только оно; реакция старушки Ребекки на отсутствие купидона в саду подняла в моей памяти бурю воспоминаний. Я рассказывал вам, что наблюдал, как Цилия выносила из дома и грузила в такси вещи, в том числе телевизор и даже мой новый чайник?

– Нет, – сказала Джулия. – Расскажите.

„Зачем я рассказываю ей о Цилии, – подумал Сильвестр, – ведь той жизни больше не существует? Мне бы хотелось слушать ее, а не рассказывать. Хотелось бы получше понять, что за человек ее мать. Какая ужасная ситуация – трудно даже представить такое! И я хочу знать, что именно она не могла сказать священнику“.

Прижав свой стакан к щеке, он наклонился к сидевшей на тахте Джулии. Их взгляды встретились; по выражению ее глаз он понял, что она не намерена продолжать отвечать на вопросы. Момент слабости прошел. Она успокоилась, выглядела менее растерянной и даже почти улыбалась.

– Ваш чайник, ваша жена. Вы хотели рассказать, – напомнила она.

Он разочарованно вздохнул в пустой стакан, из которого в ответ донесся тихий, вроде шепота звук, похожий на шелест лижущей берег теплой летней волны.

– Мы были женаты около пяти лет, – начал он свой рассказ. – Когда мы с Цилией впервые встретились, она только что узнала, что ей изменяет ее муж. Познакомились мы на вечеринке. Я был свободен, ничем, понимаете ли, не связан. Я сразу же почувствовал, что меня буквально захлестнуло сильное чувство, которое ошибочно принимают за любовь, хотя на самом деле это не что иное, как влечение, желание, одним словом, секс. Только что снова испытал нечто подобное в Штатах, но это уже другая история. Она въехала в этот дом. Все говорили мне, что наш брак не будет прочным, но эти разговоры лишь раззадоривали меня. Мы поженились, как только она получила развод. Она была очень, очень красива, блондинка, всегда стильно одевалась, хотя, как я очень скоро убедился, совсем не сексуальна – я имею в виду полное отсутствие каких бы то ни было эмоций и желаний в постели. – „Зачем я ей рассказываю об этом, – подумал тут же Сильвестр, – разве стала бы она рассказывать мне, каково было в постели с этим негодяем Жилем?“

Он расстроился, когда Джулия отреагировала на его слова лишь легким кивком головы, который мог означать все, что угодно.

– Она старалась заводить друзей только среди состоятельных людей, проводила уик-энды в разных фешенебельных местах, покупала самую модную и дорогую одежду; в общем, ее привлекали показной блеск и всякая мишура. Она не выносила моей склонности к сочинительству. Я ленив, меня легко отговорить, и вскоре ей удалось полностью придушить во мне это желание. Она напичкала дом фарфоровыми безделушками, белыми телевизорами. Но послушайте, – вскричал он, снова спохватившись, – зачем я, собственно говоря, докучаю вам всем этим?

– Вы любили ее, – сказала, глядя в сад, Джулия.

– Нет! Не любил! – запротестовал Сильвестр. Джулия не реагировала. – Вернее, – сказал он, раздельно и четко произнося каждое слово, – я любил ее, но теперь я ее не люблю. – „Как бы нам снова вернуться к Жилю и Клоде“, – тоскливо подумал он.

– Ну, а чайник?

И вновь переживая уже полузабытую боль того вечера, он рассказал ей, как Цилия грузила в такси свою добычу – все эти свертки, вещи, дорожные сумки, телевизоры и даже купленный им незадолго до этого чайник, а он наблюдал за ней, спрятавшись за почтовым ящиком, и, как трусливый дурачок, ждал, когда она уедет, прежде чем войти в свой собственный дом. Подробно расписывая эту абсурдную ситуацию, Сильвестр надеялся, что Джулия посмеется над ней, но она не засмеялась.

– Но этим дело не ограничилось, – сказал он. – Она оставила в доме свой след.

Джулия удивленно подняла брови.

– Она пользовалась духами, которые называются „Возбуждение“. Я ненавидел их запах. После ее налета во всем доме буквально стояла вонь от этих духов!

Джулия улыбнулась, и он уже подумал было, что она снова расслабилась, но, как будто прочитав его мысли, она спросила:

– А что это была за „другая история“ в Штатах, о которой вы упомянули?

Сильвестр сдался.

– Это тоже была унизительная история, – начал он и со всем остроумием, на которое был способен, рассказал ей о визите к Браттам и фиаско с блондинкой, от которой тоже пахло „Возбуждением“. Но хотя Джулия улыбалась, ему не удалось заставить ее рассмеяться, даже когда он поведал ей о том, как лишился новой пары трусов „Брунс Бразерз“.

– Похоже, что мои приключения не показались вам смешными, – заметил он.

– Я думаю, что Цилия причинила вам боли больше, чем может показаться, если судить по вашим словам.

– Господи, да нет же! Я в восторге. Спросите Ребекку, спросите любого, кто меня знает. Я рад, что отделался от нее. Я… Почему вы считаете, что я переживаю? – возмущенно спросил он.

– По аналогии, – холодно ответила она. – Вы почти плачете.

– Это – алкоголь! – повысил он голос. – Черт бы вас побрал. Совсем взвинтили меня. – Сникнув, он пробормотал сквозь слезы: „Конечно, я любил ее, конечно, она заставила меня страдать“, схватил рулон туалетной бумаги, в котором у Джулии уже не было нужды, оторвал от него кусок и высморкался. – Все в порядке, – сказал он, бросая использованную бумагу в корзину для мусора. – Мои переживания – ничто по сравнению с вашими. Если бы этот говнюк Жиль был жив, я бы убил его! Я потрясен тем, что он с вами сделал, а что касается вашей матери… – Он замолк, заметив, как поморщилась Джулия. Он, видимо, зашел слишком далеко.

– Мне кажется, что она крепко вас подносила, – сказала Джулия.

– Кто?

– Цилия.

– Временно, – поспешил возразить встревоженный Сильвестр. – И хотя я и всплакнул, но, уверяю вас, это относилось только лишь к прошлому в целом и было, как бы это сказать, в определенном смысле безболезненным.

Заметив, что она успокоилась, он решил попробовать осторожно вернуться к интересующей его теме, но Джулия уже поднималась с тахты. Она поправила прическу и оглянулась, ища глазами собаку.

– Вам надо идти? – спросил Сильвестр.

– Да, я должна идти, – твердо ответила она.

– Я провожу вас до дому.