Текст книги "В тени луны. Том 1"

Автор книги: Мэри Кайе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

С каждым новым, медленно тянущимся днем жара становилась все нестерпимее. В течение дня стены и крыши домов, камни, которыми были вымощены дворики, медленно впитывали в себя жгучие лучи солнца, а когда приходила ночь, каждый камень или кирпич в городе волнами отдавал хранимую им жару, как открытая дверца печки.

Сабрина научилась понемногу спать днем, когда часто дул горячий сухой ветер. Тогда открывали двери и окна и завешивали их своеобразными шторами из плотно сплетенных корней, постоянно смачиваемых водой. Теплый ветер, проходя сквозь смоченные шторы, охлаждал комнату и наполнял ее довольно приятным ароматом. Но часто ветра вообще не было, а к закату он всегда прекращался.

В такой жаре тело Сабрины становилось сухим и съеживалось. Она начинала мечтать о пропитанном сосновым ароматом прохладном воздухе гор, как человек, мучимый жаждой, мечтает о глотке воды, начала сожалеть о том, что в марте не уехала с Эмили в горы, как того хотел Маркос. Но в горы она больше уже никогда не поедет. Маркос отсутствовал уже больше трех недель. Была середина мая, когда пришло короткое письмо от сэра Эбенезера Бартона. Эмили скончалась. У нее случился второй приступ лихорадки, писал сэр Эбенезер, и она умерла через два дня. С ней была ее дальняя родственница миссис Грантам. Почерк сэра Эбенезера, всегда четкий и ясный, на этот раз был неровным и дрожащим, как у очень пожилого человека.

Держа в руках письмо, Сабрина молча смотрела в одну точку перед собой. Глаза ее были сухими. Мысленно она вернулась сквозь годы в поместье Уэйров, увидела лицо тети Эмили в залитой светом детской комнате, где она учила трехлетнюю Сабрину ее первым молитвам. Она вспоминала, как тетя Эмили завязывала ей ленты перед первым торжественным вечером, как защищала ее от бесконечных нападок тети Шарлотты, читала ей сказки и рассказывала истории о молодых годах ее отца… Вся жизнь тети Эмили прошла перед ее взором, словно бесконечная череда картинок, уходящих все дальше и дальше в прошлое. Все они светились добром, все были пронизаны любовью…

И вдруг Сабрине стало страшно, как бывает страшно человеку, который во сне входит в дверь знакомого дома и видит, что комнаты изменились, стали странными и пустыми, а его сон превратился в ночной кошмар.

От Маркоса и Вали Дада не было никаких вестей, кроме короткой весточки, посланной из деревни, где они провели первую ночь своей поездки. Отсутствие вестей не беспокоило Хуаниту и Азизу Бегам, которые хорошо знали состояние дорог и трудности, связанные с посылкой почты на перекладных с отдаленных станций. Однако это волновало Сабрину, которой длинными жаркими бессонными ночами представлялись ужасные, холодящие кровь картины. Она вспоминала управляющего, погибшего от укуса змеи. Маркосу тоже грозит много опасностей: его может укусить змея, на него может напасть тигр, его могут убить бродячие разбойники-душители, он может заболеть холерой, чумой, умереть страшной смертью от гидрофобии. Индия, которая всегда казалась ей такой прекрасной и экзотической страной, сейчас предстала перед ней совсем в другом виде. Она поняла, что под этой красотой и очарованием кроется немыслимая пропасть жестокости и ужаса, подобно тому, как великолепные минареты и позолоченные купола дворцов возвышаются над зловонными улочками и жалкими лачугами бедняков.

В дальнем конце высокой стены, окружавшей сад Гулаб-Махала, напротив окна ее комнаты стояла мечеть. Это была скромная маленькая мечеть, выложенная из кирпича и побеленная. Ее округлую крышу венчал железный полумесяц, символ ислама. Солнце вставало прямо за ней, и при каждом рассвете, когда воздух был еще немного прохладен после ночных часов, Сабрина видела его в рамке сводчатого открытого окна на фоне шафранового неба. Затем солнце быстро поднималось и отбрасывало изогнутую тень полумесяца на пол ее комнаты.

Эта тень медленно ползла по коврам, пока солнце поднималось по небу цвета меди. Иногда, проснувшись ночью, Сабрина видела такую тень, отбрасываемую луной. Она стала символизировать для Сабрины весь страх и одиночество длинных дней, проведенных в чужой стране, в окружении людей чужой расы. Это была угроза и предупреждение, символ надвигающейся нестерпимой жары грядущего дня. Эта жара вытягивала силы из тела Сабрины и лишала ее возможности связно мыслить.

Она не посещала Каса де лос Павос Реалес с тех пор, как уехал Маркос. Но однажды душным вечером после жаркого дня, когда вовсе не было ветра и шторы из корней кус-куса делали комнаты Гулаб-Махала только более душными, в ней неожиданно проснулось желание увидеть его снова, пройтись по саду вдоль реки. Май был самым жарким месяцем на равнинах, и ртутный столбик термометра неумолимо поднимался вверх. Но в Павос Реалес должно быть прохладней. Деревья, открытые пространства и террасы у реки не задерживают изматывающую беспощадную жару, как происходит в городе.

Хуанита предложила сопровождать ее, но Сабрина захотела поехать одна. Маркос оставил для нее карету в Гулаб-Махале, и в сопровождении Зобейды она поехала по узким душным улочкам, где жара струилась между домами, словно река меж своих берегов. Потом они выехали на открытое место, где располагался Дом Павлинов, окруженный парком и рощами деревьев.

Трава была выжжена, и деревья роняли свою умирающую листву на тропинки. Но лимонные, апельсиновые и манговые деревья еще сохраняли богатую зелень. Аромат поздно цветущих олеандров смешивался с запахом горячей пыли. Сумрачные комнаты с закрытыми ставнями окнами были душными, фонтаны не работали, однако после шума и жары суетливого Гулаб-Махала Сабрине показалось здесь гораздо прохладнее и спокойнее. Она шла по тихим затемненным комнатам, дотрагиваясь до тяжелой испанской мебели и хрупких французских орнаментов, как бы лаская их. Она обращалась с ними, как с друзьями, которых приветствовала… или с которыми прощалась.

На берегу реки еще сохранились несколько роз. Опавшие лепестки создавали яркие красочные разводы среди высохшей травы и на разогретой солнцем тропинке. Уровень воды в реке понизился, на отмелях искрились серебряные струи, длинноногие птицы, похожие на цапель, бродили по отмелям, словно призраки. В бамбуковых зарослях резко прокричал павлин. Его крик подхватило эхо изогнутой стены в дальнем конце террасы: Пи-оор! Пи-оор! Пи-оор!.. Сабрине всегда нравилось слушать крик павлинов, когда утренние или вечерние сумерки покрывали Каса де лос Павос Реалес. Но сегодня ей показалось, что в этом резком крике прозвучали какие-то странные и щемящие нотки печали.

Где-то далеко на равнинах, за темной рекой этот звук подхватил тоскливо воющий шакал. Это был дикий вой одиночества, и Сабрину внезапно снова охватил страх, который она недавно уже испытала, когда прочла известие о смерти Эмили. Страх перед Индией, перед этой дикой враждебной страной, которая простиралась на многие тысячи миль во все стороны, была наполнена темными, скрытными, косящими в сторону глазами, скрытными непонятными мыслями, ничего не выражающими лицами, невероятными жестокостями, творящимися во дворцах королей, о которых шепотом рассказывают женщины гарема; историями, поведанными Азизой Бегам, сидящей при свете звезд на плоской крыше, возвышаясь над суетой города, историями о борьбе, интригах и убийствах, о царевнах, танцовщицах и любимицах из гарема, сожженных заживо в ритуальных кострах на похоронах их властителей, историями о варварском разграблении великих городов:

«…Затем королева, другие жены и прочие женщины отправились в подземелье, чтобы совершить Джохар. Они были одеты, как на свадьбу, в золотых украшениях и драгоценностях. Они взяли с собой все сокровища города. Все выходы были запечатаны. Они развели большой погребальный костер и все там сгорели. Сокровища тоже были уничтожены. Тогда оставшиеся мужчины взяли оружие, распахнули ворота, пошли на бой и все погибли. Когда завоеватель Са-лах-уд-дин со своими воинами вошел в город, о, это был мертвый город! Ровный и гладкий, как моя ладонь…»

Или вот, к примеру:

«Сын Махмуда пленил Хана Фатеха и выколол ему глаза украшенным драгоценными камнями кинжалом, но тот все равно не показал места, где скрывался его брат. Тогда Махмуд и члены его семьи разрезали его на части. Сперва отрезали ухо, потом нос, правую и потом левую руку, но Хан Фатех ничего не сказал. Он только попросил поскорее убить его. И только когда ему отрезали бороду, которая является священной для последователей Пророка, он заплакал. Тогда они отрезали ему ступни, одну за другой, но он так и не предал своего брата. В конце концов они перерезали ему горло, и он с облегчением умер…»

Так Азиза Бегам рассказывала истории о залитом кровью прошлом своей страны. И хотя первая история произошла много веков назад, вторая относилась ко времени, в котором жила сама Сабрина. Она касалась убийства старшего брата того самого Доста Мохаммеда, на которого наступала посланная лордом Оклендом «Армия Индусов» в горах за Кандагаром. Индия мало изменилась с тех пор, как горстка лондонских купцов захватила большую часть ее территории. Ее уже много раз захватывали в прошлом, начиная с того времени, когда Сикандер Дулкхан (Александр Македонский) воевал на этой земле, строил дороги и бассейны и оставил после себя множество безымянных вице-королей. Греки, гунны, афганские племена патанов, персы, монголы – Индия видела их приход, наблюдая за ярко горящими огнями их власти, после которых оставались одни головешки, и продолжала идти своим путем…

О многом думала Сабрина, когда стояла у реки на террасе Каса де лос Павос Реалес и наблюдала за огромной желтой луной, поднимавшейся в неясном сумраке.

На Востоке закат не затягивается, как в холодных странах – это только мимолетное мгновение между днем и ночью. Одно мгновение река отливает золотом в последних отблесках заходящего солнца, и в следующий момент луна уже прокладывает свою искристую дорожку по ее черной поверхности, а тень Сабрины лежит черным пятном на залитой лунным светом террасе. Шакал завыл снова, теперь ближе. Хотя ночь не принесла почти никакого облегчения после яростной дневной жары, Сабрина поежилась, словно ей стало прохладно, завернулась в легкий марлевый индийский шарф и пошла в дом.

Знакомые белые стены, крученое железо балконов, глубокие амбразуры окон выглядели мирно и дружелюбно, как и в ту ночь, когда только что обвенчавшиеся, они с Маркосом стояли на террасе среди лимонных деревьев, провожая своих гостей, удалявшихся по освещенному луной парку. Здесь было жарче, чем там, у реки. Каменный пол террасы обжигал ноги Сабрины через подошвы тонких тапочек. Она услышала сухой тихий кашель старого извозчика и цоканье копыт о твердую землю и поняла, что становится поздно и уже пора возвращаться. Однако воспоминания о маленьких жарких комнатах женской половины Гулаб-Махала расстроили ее, и она бродила между деревьями, не желая возвращаться туда.

Рядом с ней промелькнула тень, и Зобейда робко коснулась ее руки. Вскоре они уже ехали по длинной, залитой лунным светом дороге, белые стены Павос Реалес скрылись за деревьями.

– Наверное, я никогда уже этого не увижу, – медленно произнесла Сабрина, не осознавая, что произнесла это вслух.

Город обдал их жаром, словно вырвавшимся из печи. Улицы и базары были необычно тихими. Было слишком жарко, чтобы говорить или двигаться. Мужчины повытаскивали свои плетеные подстилки на дорогу и лежали в ярком свете луны, неподвижные и молчаливые, словно жертвы эпидемии средневековой чумы.

Прямо в воротах Гулаб-Махала она увидела лошадь без всадника. Лошадь была усталой и покрытой пеной, голова ее была опущена, а на колышущихся боках белела дорожная пыль. Она стояла в густой тени серебристых деревьев, но Сабрина узнала ее. Она знала всех лошадей Павос Реалес. Это был Сулейман, на котором ездил один из слуг, сопровождавший Маркоса в поездке на юг.

Ее сердце учащенно забилось от внезапно нахлынувшего счастья, и она встала, пошатываясь в такт с ехавшей по неровной дороге карете.

Но это был не Маркос, а только посланец, привезший письма, сообщил слуга, который открыл дверь кареты. Сабрина отодвинула руку, протянутую Зобейдой, и спрыгнула на землю. Наконец пришло письмо от Маркоса! Возможно, там сообщается, что он вот-вот вернется. Неужели осталось ждать всего несколько дней?.. Она побежала по короткой дорожке вверх по плохо освещенной лестнице, ведущей в комнату Хуаниты, смеясь на ходу.

После сумрачной лестницы комната Хуаниты казалось ярко освещенной и была полна народу. Там была Азиза Бегам с двумя дочерьми и несколько служанок. Хуанита держала письмо в руках. Ее лицо было бледным и испуганным.

Сабрина остановилась на пороге. На ее лице застыла улыбка. Она замерла на месте, словно каменное изваяние, как будто увидела лицо не Хуаниты, а Медузы Горгоны. Чуть шевеля губами, она еле слышно произнесла: «Маркос?»…

Хуанита подбежала к ней, обняла и крепко прижала к себе.

– Не волнуйся, дорогая. Он не умрет. Многие выздоравливают. Не волнуйся!

Сабрина высвободилась из ее объятий, отстранила ее и обратилась к Азизе Бегам через всю душную, наполненную людьми комнату:

– Что случилось, скажите мне?

– Это холера, дочь моя. Один из слуг твоего мужа привез письмо моего сына. Он счел нужным сообщить нам, чтобы… – Бегам сдержала себя и потом продолжала: – Но твой муж молод и силен. Он поправится, вот увидишь. Нет нужды волноваться, сердце мое. Через несколько дней он снова будет здоров. Многие поправляются после холеры, даже не такие молодые и здоровые.

Но Сабрина не слушала ее. В голове ее звенело только одно слово – холера! Быстротечная устрашающая болезнь Востока. У Маркоса была холера. Может быть, сейчас он умирает… уже умер. Она должна ехать к нему. Ехать немедленно…

Жара навалилась на нее почти физической тяжестью, но ей казалось, что голова стала вдруг холодной и ясной. Это было единственное ясное пятно во всей этой странной жаркой комнате, наполненной какими-то расплывчатыми лицами и яркими мерцающими красками. Единственная холодная вещь в этом разогретом, как печка, городе. Она всматривалась в окружающие ее лица, пытаясь различить их. Темные взволнованные лица, взволнованные глаза. Щеки Хуаниты были бледны. Они все были добры к ней, она это знала, но они, конечно же, попытаются остановить ее. Они попытались оградить ее от Маркоса. Но Сулейман отдыхает у ворот. Если ей только удастся добраться до него, она поскачет к Маркосу, и они ее не поймают…

Она медленно попятилась. Хуанита протянула руку и направилась к ней. Наполненная какими-то лицами комната стала наплывать на нее. Сабрина резко повернулась и бросилась прочь. Крутая темная лестница мелькала под ногами. За собой она услышала топот многих ног. Она оглянулась и начала падать, падать, падать… Она падала в жаркую крутящуюся темноту, которая бесконечно долго неслась ей навстречу и наконец поглотила ее.

На рассвете у Сабрины после целой ночи страшных мучений родилась дочь. Хуанита, глядя на еле шевелящиеся губы, наклонилась ниже, чтобы понять неясный шепот:

– Не позволяйте… прикасаться…

– Нет, нет, – успокоила ее Хуанита, не понимая о чем идет речь.

– Тень… – настаивала Сабрина. Она была слишком слаба, чтобы повернуть голову. Она только повела глазами. Хуанита проследила за направлением ее взгляда и увидела странную изогнутую тень полумесяца, отброшенную на стену ранним утренним солнцем. Она быстро поднялась и закрыла тяжелые деревянные ставни: их следовало закрыть еще час назад, чтобы сохранить ту легкую прохладу, которую оставила в комнате прошедшая ночь.

Сабрина закрыла глаза и провалилась в забытье. Зобейда, склонившись над ней, неутомимо обмахивала ее веером весь долгий день. Во второй половине дня она пошевелилась и произнесла: «Воды». Она пила жадно, но с трудом. Азиза Бегам принесла маленький перевязанный сверток и положила возле нее, но глаза Сабрины были закрыты, и она не обратила на него внимания.

Она лежала без движения на низкой индийской кровати, и мысли ее витали где-то далеко, в зимнем Уэйре. Холодные ветры гуляли по покрытым снегом просторам и острым черным силуэтам елей и голых деревьев. С крыш домов свисали сосульки. С серого неба медленно падал снег. Мысленно она прикоснулась к снегу и ощутила его хрустящий холод. Она зачерпнула полные пригоршни снега и прижала его к своим пылающим щекам. Если только она сможет лежать тихо, совершенно тихо, если она не будет двигаться и дышать, может быть, ее мечты сбудутся.

Крохотное существо возле нее пошевелилось и запищало тоненьким голоском, который, похоже, проник сквозь туман, окружавший ее мозг. Она повернула голову, с трудом открыла тяжелые веки и посмотрела на лежащего возле нее ребенка.

Он был таким маленьким, что напоминал скорее куклу, чем живое существо. Он не был красненьким, как многие новорожденные. Его кожа была молочного цвета с черными шелковыми завитушками волос. Рука Сабрины прижала к себе этот маленький комочек, и она слабо улыбнулась.

– Разве она не прекрасна, твоя дочь? – спросила Хуанита.

– Как зима… – прошептала Сабрина.

– Как что, дорогая?

– Зима. В Уэйре. Снег и черные деревья… зима, – ее голос потух, и глаза закрылись опять, но она не спала.

Жара этой маленькой комнаты плясала над ней, как какое-то невидимое пламя. По другую сторону закрытых ставнями окон жара била по городу, словно огромный молот, а за пределами городских стен лежали выгоревшие равнины на всем бесконечном пространстве до самого пылающего горизонта. Где-то там далеко лежал Маркос. Маркос, Маркос! Может быть, он уже умер? Может быть, он никогда и не узнает, что у него родилась дочь… ребенок, который был таким белым и маленьким, как снежинка.

Внезапно Сабрину охватил страх, чисто материнский страх. Если Маркос умрет и если умрет она сама, что станет с ребенком? О нем позаботится Эмили!.. Но Эмили умерла. Хуанита? Нет, нет! Только не эту жизнь за жизнь моего ребенка! Такие мучительные мысли носились в голове Сабрины.

Дедушка! Он позаботится о ребенке. Он любил ее. Его раздражение и возмущение ничего не значат. Просто дедушка рассердился. Сабрина осознавала необходимость спешить. Время утекало как песок между пальцев. Она должна послать письмо в Уэйр, немедленно, пока еще не поздно. Она сжала зубы и, собрав всю свою волю, приподнялась на подушке. Послышался быстрый шелест шелка, и Хуанита была уже рядом с ней.

– Что случилось, моя дорогая? Лежи спокойно.

– Я должна написать письмо, – прошептала Сабрина. – Письмо в Уэйр… Я должна это сделать немедленно.

– Завтра, милая, завтра…

– Нет, – сказала Сабрина с отчаянием, слабо пытаясь вырваться из удерживающих ее рук: – Сейчас, немедленно.

– Тогда я напишу его за тебя, – сказала Хуанита успокаивающе. – Ты продиктуешь мне его. Я буду сидеть возле тебя и писать.

Так Хуанита написала письмо под диктовку Сабрины. Она записывала слова, которые давались с таким трудом и так медленно произносились еле слышным шепотом. Она писала по-французски, так как, хотя и бойко говорила по-английски, быстро писать не могла. И, глядя на лицо Сабрины, на лица Азизы Бегам и Зобейды, она чувствовала страх, а слезы, которые она тщательно скрывала от Сабрины, капали на бумагу, оставляя на ней кляксы.

«Позаботься о ней, – умоляла Сабрина своего дедушку, – если что-нибудь случится со мной или Маркосом, если нас не будет здесь, чтобы позаботиться о ней, я оставляю ее тебе. Мой дорогой дедушка, сделай это для меня. Я не знаю, как писать завещание, но это письмо и есть мое завещание. Если Маркос умрет, я оставляю все моей дочери, а ее оставляю тебе».

Когда она закончила, Бегам и Зобейда приподняли ее, Хуанита придерживала ее руку и письмо, на котором она с трудом вывела свое имя. Хуанита сложила письмо и надписала адрес. Когда она отложила его в сторону, Сабрина улыбнулась ей. Похоже было, что тяжкий груз свалился с ее плеч. Она закрыла глаза и заснула.

На закате Зобейда открыла ставни и полила водой каменный балкон за окном. Проснувшись, Сабрина услышала шипенье воды на горячем камне. Небо за окном было уже зеленым, и звезда низко висела над крышами домов. Однако воздух еще не был прохладным, и она с трудом сделала вдох. В комнате стемнело, и Хуанита зажгла небольшую масляную лампу. Тени заплясали под сводчатым потолком, как бы отдаляя его, а лепные изображения деревьев, птиц и цветов, украшавшие стены комнаты, похоже, задвигались под напором невидимого ветерка. Увидев, что она проснулась, Азиза Бегам снова принесла ей ребенка.

– Как ты назовешь ее? – спросила Хуанита. – Ей уже полдня, и у нее должно быть имя.

Сабрина посмотрела на крошечное белокожее создание, лежавшее возле нее, и вдруг вспомнила сказку, рассказанную ей однажды зимним днем в Уэйре. Может, ее рассказала тетя Эмили? Это была история о королеве, которая сидела у окна в зимний снежный день и пряла пряжу. Прялка ее была сделана из черного дерева. Она загадала, что у нее родится дочь с кожей белой, как снег и с волосами, черными, как это дерево.

– Винтер, – прошептала Сабрина.

– Винтер? Но это не имя, это слово по-вашему означает зиму. А у нее должно быть прекрасное имя.

– Это прекрасное имя…

Хуанита не понимала, как прекрасно оно было! Она никогда не видела снега и темного декабрьского леса. Ей были знакомы только яркие пылающие краски выжженной солнцем страны. Жара не казалась ей такой нестерпимой, как Сабрине, у которой она отнимала жизнь. Она не знала, что значит скучать по серому небу и свежему ветру, по холодному прикосновению падающих снежинок.

Сабрина повернула голову на горячей подушке и посмотрела на лунный свет за окном. Она смотрела, и ей казалось, что залитые лунным светом мечеть, стены, черные тени апельсиновых деревьев были на самом деле заснеженными зимними полями и лесами. Вдруг она заговорила. Голос был четким и спокойным.

Была зима и падал снег. Сабрина плакала, потому что Шарлотта заперла ее в жарком классе. Сквозь зарешеченные окна она могла видеть только белый парк, в котором ей было запрещено играть. Она видела его так четко – сугробы, утыканные черными голыми деревьями, уплывали вдаль, где натыкались на стену темного леса, окружавшего парк. Она пыталась дотянуться до него, но чьи-то руки держали ее. Внезапно руки исчезли, и открылась дверь. Она выбежала из комнаты и знакомым путем пустилась вниз по широкой лестнице. Ее обдавал ветер, пахнущий зимним лесом. Она наконец добежала до снега. Он был холодный, искристый и прекрасный, и ей наконец было холодно, холодно, холодно…

Зобейда и Бегам принесли одеяла и тщательно укрыли ее тело, сотрясаемое в лихорадке, жар возрастал, но Сабрина ничего этого не чувствовала. К утру она скончалась.

Небо за балконом посветлело, и вскоре взошло солнце. Оно наполнило тихую душную комнату ярким светом и отбросило на стену серповидную тень от мечети за садом Гулаб-Махала.

Хуанита, помня, как Сабрина боялась эту тень, поднялась с колен и, тихо подойдя к окну, закрыла тяжелые ставни перед надвигающимся жарким днем.