Текст книги "В тени луны. Том 1"
Автор книги: Мэри Кайе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)
Наконец, – казалось, прошла целая вечность, – телеги вновь двинулись. Алекс со страхом ждал окрика, но его так и не было. Значит, прорвались. Теперь все позади.
Пыльная, душная темнота вновь сомкнулась над ним, и он заснул. Алекс плохо помнил, как при свете желтого рассвета Нияз вытаскивал его из этой пыльной берлоги.
Спустя три часа принявший ванну, побрившийся и накормленный, одетый во все чистое и с обработанной раной, с рукой, подвешенной на перевязь через плечо, Алекс появился в резиденции.
У комиссара был посетитель, и капитану Рэнделлу было приказано подождать. Сказали, что визитер уйдет максимум через полчаса.
Алекс вышел на веранду, опустился на стул, вытянул перед собой натруженные ноги и стал ждать. Канвай он покинул больше чем тридцать часов назад, так что несколько минут задержки роли не играли. До него доносились приглушенные голоса из гостиной, которая располагалась в дальнем конце офиса комиссара. Из этого можно было заключить, что мистер Бартон принимал сейчас не официального посетителя, а по личному делу. Спустя некоторое время разодетый в пух и прах чупрасси[42]42
Пеон, вестовой.
[Закрыть], который сидел в дальнем конце веранды, вдруг резво вскочил на ноги, подбежал к двери гостиной и откинул в сторону тростниковую занавеску, загораживающую выход. Алекс теперь яснее мог слышать голоса. Комиссар с кем-то сердечно прощался. Мимо вытянувшегося по стойке «смирно» вестового торжественно прошел высокий человек, индус, который направился к противоположному концу веранды, прямо навстречу Алексу.
Это был Кишан Прасад!
Алекс продолжал сидеть неподвижно. Ни один мускул не дрогнул у него на лице. Он не изменил своей свободной позы. Словом, ничто не выдало тот шок и то несказанное изумление, которое испытал он при виде Кишана Прасада. Кишан расслабленной походкой подошел к Алексу, остановился и отпустил вежливый поклон. Алекс не ответил на приветствие, продолжая неподвижно сидеть. Он только поднял взгляд на Кишана Прасада и уставился прямо в его ледяные, тяжелые и страстные глаза, над которыми нависали густые черные брови. Помедлив несколько секунд, Алекс улыбнулся с усмешкой.
Кишан Прасад невольно отшатнулся и на какую-то секунду, казалось, потерял часть той уверенности, которая до этого сквозила во всей его позе… Уголки рта на мгновение сдвинулись. Затем он взял себя в руки и подчеркнуто вежливо проговорил:
– А, капитан Рэнделл. Приятно удивлен нашей встрече. Комиссар сказал мне, что не ожидает вас до следующей недели, когда должен будет уехать мистер Парбери, который сейчас подменяет вас здесь. У вас травма руки? Как жаль. Сочувствую. Надеюсь, ничего серьезного?
– Нет, ничего серьезного, – с ледяной ухмылкой, ответил Алекс. – Как хорошо, что вы сами пришли. Значит, мне не придется посылать за вами.
– Посылать за мной? – спросил Кишан Прасад, изображая вежливое удивление.
– Да. Вас ведь необходимо доставить в тюрьму. А потом и на эшафот.
– Мой дорогой капитан Рэнделл! Должен признаться, что не понимаю вас. Это что, какая-то английская шутка?
– Вы прекрасно меня поняли, – тихо ответил Алекс. – Убийство всегда считалось преступлением, за которое наказывают смертью.
– Убийство?
– Что же еще? «То, чему вы все только были свидетелями, связывает вас всех одной ниточкой. Если все откроется, то никому из вас не удастся избежать петли». За точность цитаты не ручаюсь, но смысл передан верно, – сказал Алекс. Он заметил, как он вздрогнул и зрачки расширились от ужаса. – Да, да, именно так. Я как раз и есть тот человек, которого ваши головорезы ищут по всему Оуду. Вы проявили осторожность в организации той тайной встречи.
– Н-не понимаю… – заикаясь, протянул Кишан Прасад.
Алекс сказал:
– Зато я понимаю. У меня было много косвенных свидетельств, но до позавчерашней ночи я не располагал твердыми доказательствами. Теперь они у меня есть. Считайте, что вы, – как и все те, кто присутствовал на встрече, – уже дважды приговорены к смерти. Один раз за подстрекательство к бунту, второй – за убийство.
Кишан Прасад медленно выдохнул и потом тихо проговорил:
– Я был против этого убийства. Я не воюю с малыми детьми. Если бы мне было заранее известно, что именно затевается, я бы не дал этому свершиться. Только слуги дьявола способны на такую мерзость. А я не служу дьяволу. Что же касается остального, то я уже имел честь говорить вам раньше, что имею сильнейшее желание свергнуть господство вашей Компании. Это моя цель, претворяя в жизнь которую, я положу на ее осуществление все свои силы и средства, которыми располагаю. Впрочем, повесить вам меня не удастся. У вас нет доказательств. Есть только ваше слово, которому никто не поверит. Никто, – он поднял руку, чтобы остановить уже открывшего было рот Алекса, и продолжил: – Выслушайте меня до конца. Не знаю, как вам удалось узнать о встрече и как вам удалось пройти на нее, но я знаю наверняка, что если бы не допустил в свое время одной большой глупости и не дал бы вам один знак, вы не увидели бы того, что увидели позавчера ночью. Вы показали этот знак в качестве пропуска, не так ли? Это – мне наказание за глупость. Мне передали, что какой-то патанец показывал этот перстень. Я не мог поверить, хотя, впрочем, понимал, что в принципе тут нет ничего невозможного. За патанцем началась охота. Но мы допускали возможность того, что его не поймают. На этот случай были предприняты кое-какие предосторожности. Так что если вы сейчас отправите людей в Канвай на поиски вещественных доказательств, вы там ничего не найдете. Что же касается меня, то я найду сотню свидетелей, которые присягнут в том, что в ту ночь меня в Канвае никак не могло быть.
Алекс мрачно проговорил сквозь зубы:
– Надеюсь, вы понимаете, Рао Сахиб, что мое слово перевесит показания всех ваших липовых свидетелей?
– Вы так думаете? Вы полагаете, что ваше слово перевесит даже показания комиссара Лунджора? – вежливо спросил Кишан Прасад.
Лицо Алекса окаменело, и только в уголках его рта появилось два небольших белых пятнышка. Он так резко встал со стула, что Кишан Прасад инстинктивно отклонился назад от возможного удара. Алекс хрипло прорычал:
– Я вам не верю!
– Но это правда. Он солжет, сам не зная того, – сказал Кишан Прасад. – Понимаете… в тот вечер в доме нашего общего друга была вечеринка, на которой господин комиссар отдал должное ароматному бренди… Пожалуй, даже слишком увлекся. Он не совсем точно помнит, что там происходило и абсолютно убежден в том, что я там был. Ему от моего имени подарили забавную вещицу, которую я привез из Франции. Он любезно согласился принять подарок и думал искренне, что принимает его из моих рук. Он даже успел уже рассказать об этом полковнику Маулсену, который сейчас с ним. Так что, видите…
Кишан Прасад сочувственно развел своими мускулистыми смуглыми руками, и Алекс все понял. Кишан Прасад на все сто процентов использовал склонность мистера Бартона к пьянству и его тщеславие. Все оказалось для него так просто, так удивительно просто!.. Заранее организованная вечеринка в доме одного из индийских вельмож самой сомнительной репутации, пьянка, танцовщицы, шампанское, в которое подмешивали бренди и, возможно, опиум… И наконец человек, похожий внешне на Кишана Прасада, несколько раз произнесенное вслух его имя, пока не дойдет до помутившегося сознания комиссара. Подарок из Франции…
Алекс слишком хорошо знал своего шефа. Если комиссар уже вслух признался кому-то, хотя бы полковнику Маулсену, в том, что лично видел на той вечеринке Кишана Прасада, он уже не возьмет своего слова назад ни при каких обстоятельствах, не желая признавать, что из-за пагубного пристрастия к алкоголю его легко провести…
– Скажут, что вы обознались, – проговорил все так же тихо Кишан Прасад. – Что же касается самой той встречи, то скажут, что это была самая обычная сходка, каких много. Да, собрались недовольные, ну и что? Какой вред от того, что они немного поплачутся друг другу в жилетку на свою плохую жизнь? И знаете, почему еще вам не поверят? Потому, что англичане не хотят верить в это. Полковники, которые командуют здесь сипайскими частями, подозревают, что у них в подразделениях зреют зерна бунта. Индийские офицеры в последнее время ведут себя все более оскорбительно со своими английскими начальниками. Но полковники старательно закрывают на это глаза, никогда не признаются в существовании этих брожений в войсках и будут говорить, стараясь перекричать друг друга, что у них в полках все хорошо, все в лучшем виде. Видите, я с вами откровенен. Зачем нам притворяться друг перед другом, раз нам обоим известно то, что неизвестно еще никому?
Он пристально взглянул Алексу в глаза и понизил голос почти до шепота:
– Вы отлично знаете, что эту битву вам не выиграть. У Компании есть только горстка вооруженных людей. Власть Компании – иллюзия. Я видел сражение у Севастополя и ответственно заявляю вам: у английской королевы больше не осталось полков, которые бы она могла прислать вам на помощь. Не противьтесь. Присоединитесь к нам! Ведь уже есть примеры, когда люди с Запада достигали величия в индийских армиях. Возьмите Авитейбла, Джорджа Томаса, Ваентуру, Поттера, Гардинера…
Алекс расхохотался, и этот смех вызвал краску гнева в лице Кишана Прасада. Тот уронил руки и отступил назад:
– Прошу прощения, – проговорил он. – То, что я сказал, глупость.
– И еще какая! – согласился Алекс.
Кишан Прасад горько улыбнулся.
– Мне очень жаль, что принадлежность к разным нациям сделала нас врагами, может быть, в своей следующей жизни вы родитесь индусом.
– Может быть, – ответил Алекс. – Но в этой жизни я еще должен успеть отправить вас на виселицу.
– Возможно, что когда-нибудь вам это и удастся, – сказал Кишан Прасад. – Но сейчас еще не подошло время.
Он еще раз вежливо поклонился Алексу и сбежал по ступенькам крыльца в сад, залитый ярким солнцем. Там его ждала открытая коляска и слуги.
Встреча с комиссаром подтвердила слова Кишана Прасада. Мистер Бартон с нескрываемым недоверием слушал доклад Алекса. Он сказал, что Алекс обознался и что в этом нет ничего удивительного: так как, мол, «эти черные все похожи между собой, как обезьяны»! Предположение капитана о том, что, может быть, это не он, а господин комиссар обознался, привело того в такую ярость, что, казалось, он вот-вот рухнет в апоплексическом ударе. Подобные инсинуации абсурдны и возмутительны! Сам Рао Сахиб подарил ему игрушку, которую привез из Парижа, вот, не угодно ли видеть: музыкальная шкатулка с обнаженной танцовщицей, которая двигает ручками в такт легкой мелодии. Вот оно, доказательство правоты слов комиссара, стоит на столике. Кишан Прасад умолял его принять этот скромный дар, а вот только сейчас зашел затем, чтобы передать второй ключик от шкатулки. И правильно сделал, потому что первый запросто может потеряться. Все эти мелкие вещицы всегда куда-то пропадают…
Рэнделл жестко вернул разговор в прежнее русло. Это еще больше рассердило комиссара. Очевидно, говорил он, что Алексу довелось быть свидетелем обычного в этих местах, но, безусловно, экзотичного для англичанина, религиозного обряда. Комиссар, между прочим, посоветовал Алексу больше не соваться в такие дела. «Каждый сходит с ума по-своему», – таков был его вывод. На таких сходках черные неизбежно порют всякую будоражащую нервы чепуху. Это еще ничего не значит. Что же касается слов Алекса о том, что там был принесен в жертву английский ребенок, то тут господин комиссар мог предположить только одно… Алекс… э-э… слишком увлекся, что неудивительно было в подобных обстоятельствах. Возможно, он наглотался наркотического дыма с той жаровни, может быть, очень устал, словом, на какую-то минуту потерял чувство реальности. Господин комиссар, конечно, далек от мысли о том, что Алекс был пьян, хотя эти чертовы индусы гонят весьма крепкую водочку… Жертвой был, разумеется, белый козел. Самая обычная жертва в подобных обрядах. И если Алекс последует его совету и воздержится впредь от этого маскарада с переодеванием в патанца, то ему это пойдет только на пользу. И вообще не стоит совать свой нос в такие мутные делишки. Это недостойно в конце концов звания офицера Компании и может завести куда угодно. Пусть рана в руке послужит Алексу хорошим уроком на будущее!
А теперь, когда с этим покончено, господину комиссару хочется узнать, какие новости Алекс привез о контессе. Господин комиссар надеется, что с ней все нормально. Некрасивая, так что же? Красота – не самое главное. Доброе дитя, хоть и излишне простенькая. Жаль, тысячу раз жаль, что сам он не смог поехать в Калькутту, но ведь ему нездоровилось. Простуда все… Он, конечно, понимает, что поездка в Дели – не вполне приятное путешествие, но надеется, что под присмотром миссис Эбатнот все пройдет хорошо. А потом он и сам приедет в Дели по делу, заодно и… Словом, убьет сразу двух зайцев.
За прошедший год мистер Бартон не стал здоровее и внешне привлекательнее. Он-то, может быть, и хотел взять себя в руки и путем ежедневных физических упражнений и воздержания от спиртного и женщин улучшить свое состояние. Но по здравому размышлению решил, что все это необязательно. Наоборот, ведь это его последний год свободы и надо получить от него максимум удовольствий. Через год придется связать свою судьбу с некрасивой, постоянно ноющей, костлявой девчонкой. Ей, конечно, не понравится образ его жизни, и она поднимет по этому поводу дикий шум, призовет на помощь всех своих влиятельных родственников. Но господину комиссару плевать. Главное, добраться до венца, а значит и до ее денежек, а там уж будь что будет, ничего не страшно. Жизнь, конечно, пойдет совсем не та, что сейчас, поэтому-то и необходимо вовсю насладиться напоследок. Прийдя к такому выводу, господин комиссар выкинул из головы все мысли о каком бы то ни было воздержании и упражнениях, удовлетворенно вздохнул и предался удовольствиям. И сейчас перед Алексом Рэнделлом стоял тучный, лысеющий, шлепающий губами человек со стаканом в подрагивающей руке и с усами и подбородком, залитыми бренди.
Алекс покончил с вопросом о контессе одной короткой репликой и с мрачной решимостью опять вернулся к вопросу о Кишане Прасаде и сходке заговорщиков в Канвае. Алекс спорил, разъяснял и умолял, но мистер Бартон оставался непреклонен. Алекс ничего с ним не мог поделать. Господин комиссар признал, что все это очень печально, но добавил, что самое лучшее сейчас – обо всем забыть, как будто ничего и не было. Нет смысла ворошить корявым сучком осиное гнездо.
То же самое мнение было выражено полковниками Маулсеном и Паккером, которые командовали двумя из трех полков местной национальной пехоты, квартировавшейся в Лунджоре, а также майором Беквитом, который в отсутствие полковника Гарденен-Смита временно командовал третьим полком.
Полковник Маулсен, который не забыл и не простил капитану Рэнделлу его поведения в Александрии, приложил особые старания, чтобы подвергнуть его рассказ оскорбительному осмеянию. Он сделал все от него зависящее, чтобы комиссар не предпринимал каких-то официальных мер по этому докладу и едва из кожи вон не вылез в стремлении поставить под сомнение рассказанное Алексом. Полковник Паккер, фанатичный христианин, заявил, что все находится в руках Божьих и нужно только почаще молиться. Майор же Беквит, будучи человеком, весьма неуверенным даже в себе самом, был убежден, однако, в нерушимой преданности Компании каждого сипая в его полку. Он с охотой выслушал разгромную критику из уст полковника Маулсена, не возразил, когда тот назвал Алекса выскочкой и карьеристом-любимчиком на государственной гражданской службе и в конце концов укрылся за тем обстоятельством, что в отсутствие полковника Ганденера-Смита он самолично не может ничего сделать. К тому же Алекс был армейским офицером, которого перевели на гражданскую должность, где и платили гораздо больше, чем в армии, и власти было не в пример полковой «свободе». Очень часто таким, как Алекс, их прежние сослуживцы остро завидовали. И майор Беквит в этом не был исключением.
Тогда Алекс выставил вперед свою раненую руку на перевязи, попросил недельное продление отпуска по ранению и тут же уехал в Агру к губернатору Северо-Западной провинции господину Джону Колвину. Впрочем, поездка оказалась безрезультатной.
Этот губернатор был тем самым господином Колвином, который двадцать лет назад, будучи личным секретарем лорда Окленда, явился одним из главным инициаторов чудовищной глупости – Афганской войны. С тех пор он потерял уверенность в себе, перестал доверяться собственному суждению и стал бояться брать на себя какую бы то ни было ответственность. Господин Колвин принял и выслушал Алекса. Но он не поверил в то, что вся страна пропитана духом недовольства и мятежа, мысль же о брожениях в армии он полностью и категорически отверг. Он согласился с тем, что повсюду ходят тревожные слухи, но заметил, что слухи были и будут всегда, однако это еще ничего не значит. Он заявил, что не может взять на себя ответственность за арест таких людей, как Кишан Прасад. Это влиятельные вельможи, которых нет оснований подозревать в нелояльности. Тем более что, – Алекс вынужден был рассказать об этом губернатору, – сам господин комиссар Лунджора готов подтвердить алиби индуса и присягнуть, что того не было на канвайской сходке в указанную капитаном Рэнделлом ночь. Губернатор тоже предположил, что капитан Рэнделл обознался в отношении Кишана Прасада и вообще преувеличивает опасность сложившейся ситуации. Он также заметил, что офицеру Компании не пристало лично заниматься расследованиями подобного рода. Среди местного населения есть немало шпионов, которые находятся на содержании у Компании. Им вполне можно доверять, и потом, внедриться во вражескую среду им намного легче, чем белому человеку. Губернатор пообещал, что он, конечно, пустит информацию капитана Рэнделла вверх по команде, но в данное время…
Алекс, стиснув зубы, со все возрастающим чувством раздражения и горечи слушал губернатора. Он находился в положении человека, которого признали сумасшедшим и заперли в одиночную палату с обшитыми ватой стенами, чтобы он не разбил себе голову. А человек этот мечется и никак не может доказать, что он – нормальный, а его надзиратели – психи!..
Алексу следовало немного раньше вспомнить о генерале Джоне Джейкобе, которого записали в паникеры. Когда таких больших людей не слушают, что уж говорить о простом капитане? Может, не стоило и начинать это безумно-безнадежное предприятие?
Наконец он решил, что, если ему удастся раздобыть убедительные доказательства, ему все же поверят. Еще два дня назад он наивно полагал, что его собственные свидетельские показания будут достаточно убедительным аргументом, но… Кишан Прасад был прав, когда говорил, что англичане не поверят, потому что не захотят поверить. Властям удобнее закрывать на это глаза и упорно смотреть в другую сторону. Очевидно, в надежде на то, что если они не тронут улей, пчелы их не покусают.
Максимум, что удалось выколотить Алексу, это разрешение взять с собой шестерых пехотинцев и трех английских офицеров и прочесать место происшествия в поисках вещественных доказательств убийства, свидетелем которого он, как утверждает, был. Господин губернатор с неохотой признался, что примерно с неделю назад было подано заявление о пропаже ребенка. Исчез трехлетний сын рядового английского полка, расквартированного в Каунпуре. Так что есть вероятность того, что… Хотя, нет, в это решительно невозможно поверить!..
Алекс выбрал шестерых солдат и трех скептически настроенных, но исполнительных офицеров и уехал с ними в Канвай. Ничего они там, конечно, не нашли. Отверстие, ведущее в шахту, где проходила зловещая сходка, было открыто и доверху завалено всяким мусором. Казалось, этот мусор лежал там всегда. Недавно произошел обвал на том месте, где пускало свои мощные корни пипул-дерево. Было ясно, что сводчатая комната находится в аварийном состоянии и спускаться туда просто опасно для жизни.
В десяти шагах от каменного двора в лесу была обнаружена могила, в которой валялись гниющие останки белого козла.
Книга третья
КОНВЕЙ
Глава 20
Вот уже больше шести недель Эбатноты покинули Калькутту и направились в долгое путешествие в Дели. Их сопровождали Гарденены-Смиты и, – что было неожиданностью, – лорд Карлион.
Лорд Карлион решил посетить древнюю столицу Моголов Дели и попросил позволения составить компанию этим двум семьям. Иначе, как он выразился, ему пришлось бы страдать от скуки и одиночества. Просьба, выраженная в галантно-вежливой форме, просто не могла встретить отказа. Миссис Эбатнот была искренне рада такому попутчику, однако ее весьма раздосадовало то обстоятельство, что и семейство Гардененов-Смит, в самую последнюю минуту, изменив свои планы, решило отправиться на несколько недель в Дели, присоединившись к ним.
Мама Делии объявила, что зной и влажность Калькутты уже невозможно выносить, но миссис Эбатнот, – хоть и не хотела выглядеть злючкой, – заподозрила, что на изменение планов миссис Гарденен-Смит повлияло известие о том, что лорд Карлион выразил желание присоединиться к компании. Она понимала, что такой приятной просьбой со стороны лорда Карлиона обязана отнюдь не достоинствам своим или мужа. Продолжая рассуждать, миссис Эбатнот сразу же отмела вариант с Лотти и Винтер, поскольку они уже были обручены. Неужели?.. Неужели ему приглянулась Софи?!.. Софи еще совсем ребенок, но зато уже такая миленькая и хорошенькая!.. Неужели все-таки Софи?!
Миссис Эбатнот некоторое время потешила себя мечтами счастливой матери. То, что она без особого воодушевления восприняла присоединение к их поезду семьи Гарденен-Смит, было вполне объяснимо, ведь Делия… Со вздохом миссис Эбатнот признавала про себя, что Делия – настоящая красавица, способная вскружить голову любому мужчине и затмить бедняжку Софи.
Полковник Гарденен-Смит, впрочем, как и полковник Эбатнот вынужденно отправились в эту поездку. Их женам и дочерям путешествие казалось на редкость некомфортным, утомительным и, если бы не присутствие лорда Карлиона, смертельно скучным. Что касается самого Карлиона, то Индия не произвела на него впечатления, если не считать великолепных условий и свободы охоты для путешественников. Одна Винтер с интересом и восхищением преодолевала каждую милю дороги. Она любовалась каждым рассветом, и который поднимался над равниной или над джунглями в шафраново-желтом зареве, каждым вечером, когда солнце закатывалось на покой, окрашивая местность то в бледно-золотистое, то в розовое, то в янтарное свечение. Она приветствовала одинокую луну в небе, которая походила на мускатный орех… На тот самый серебристый орех, который ехала посмотреть «дочь испанского короля».
Пейзажи раскрывались перед ней во всей своей непередаваемой красоте. Спутавшиеся в тугом клубке джунгли, низкие холмы вдали и ровные равнины. Широкие, причудливые изгибы индийских рек, их серебристые песчаные пляжи, белые стаи цапель, ищущих корм на отмелях. Поблескивающие в сумерках джили, с поверхности которых поднимались в зеленое вечернее небо косяки диких уток. Пальмовые деревья и желтые, похожие на мимозы, цветы шиповых кикар-деревьев. Тишина обожженных солнцем пыльных дорог и веселая суматоха параос[43]43
Бивуак.
[Закрыть]. Небольшие села с крохотными базарами, скрипучие крестьянские телеги и повозки, водоемы, храмы. Крик павлина в сумерках и гиканье диких гусей и журавлей на рассвете.
Винтер не могла понять, как человек, путешествующий по такой сказочной стране, мог, как, например, сестра лорда Окленда Эмили Иден, называть ее «краем золы и мусора» или «на редкость отвратительным местом». Она не понимала, почему в одних глазах одна и та же вещь кажется образцом красоты, вызывающим только восхищение, а в других – отвратительной, обескураживающей и отталкивающей?
Все нравилось ей в этой поездке в Дели. Все, кроме одного. Радость омрачалась присутствием лорда Карлиона.
На Винтер Карлион не произвел благоприятного впечатления еще во время их первой встречи на летнем балу Сибеллы в Уэйре. И несмотря на то, что с того времени, как они покинули Калькутту, он вел себя с ней исключительно вежливо, она, внутренне съеживаясь, чувствовала к нему антипатию.
Часто бывало, что томно-ленивый взгляд Карлиона подолгу задерживался на ней. В этом оценивающем взгляде было что-то оскорбительно очевидное, как будто он рассматривал молодую рабыню или чистокровную кобылу, думая, купить ее или не купить. Во всех его словах и фразах, несмотря на их внешнюю легкость, таился какой-то скрытый смысл. Наконец, он по всякому поводу и без повода дотрагивался до нее. Она не могла отказать ему в этом, не желая показаться неблагодарной или по-детски резкой. Когда к ней прикасались эти белые, ухоженные, как у женщины, руки, – хоть и необычайно ловкие в обращении с поводьями или ружьем, – по всему ее телу пробегала брезгливая дрожь, и ее охватывало нехорошее предчувствие.
Карлион чувствовал ее состояние, но истолковывал его по-своему. Это был эгоистичный человек, привыкший благодаря своему высокому титулу, богатству и внешней привлекательности добиваться у женщин неизменного успеха. В серьезные отношения он старался не вступать – его вполне устраивали легкие «амурные» победы. Причем с одинаковой поразительной ловкостью он стрелял, скакал по пересеченной местности или соблазнял очередную чужую жену. До сих пор он никогда не проявлял интереса к одиноким молодым леди. Еще ни разу он не удостаивал таких женщин знаками своего внимания. Но Винтер де Баллестерос совсем не походила на них и ярко выделялась в общем ряду притворно застенчивых, постоянно краснеющих светских дебютанток.
Ее неординарная внешность заинтриговала его. Он решил чуть «подзаняться» ею и был застигнут врасплох тем, как она отреагировала на его, якобы блестящий комплимент. Его поставили на место и наградили решительным отказом во взаимности. И кто отказал?! Такая молодая и такая еще в светском отношении неопытная девочка! По своей новизне это ощущение уязвило и одновременно заинтриговало его. Он увеличил натиск, но намеченная жертва все никак не попадала в его силки и неизменно ускользала. И тогда здравый смысл на время взял в нем верх. Действительно, преследование незамужней девушки из хорошей семьи могло привести либо к скандалу, либо к алтарю, а ему не улыбалось ни то, ни другое.
Сейчас, однако, ситуация была совершенно иной. Здесь, на пыльной дороге, не было рядом влиятельных родственников, которые своим вмешательством могли бы устроить для Карлиона серьезные неприятности. Эбатнотов не стоило рассматривать в качестве серьезного препятствия. А что касается того олуха-комиссара, за которого девушка должна выйти замуж, Карлион вообще не брал его в расчет. Он цинично считал, что, если человек служит в Индии, он уже заведомо ничтожен как в духовном, так и в социальном плане. Иначе он нашел бы себе место и в Англии.
Карлион был продуктом своей эпохи, когда богатые члены аристократического клана ставили себя над законами, общими для всех, но подходящими лишь для среднего и низшего класса. Карлион всегда преклонялся перед так называемым «Правом сеньора», считал это прекрасным обычаем и горько сожалел о том, что он уже отжил и не может быть восстановлен. Ведь как было бы приятно преподать этому очаровательному юному и невинному существу пару-другую уроков на тему приятных сторон супружеской жизни. Ведь познакомившись с радостями нежной страсти под руководством признанного знатока, она бы потом терпимо относилась и к убогим объятиям того ничтожества, которое должно было стать ее мужем. Он чувствовал, что девушка с таким чувственным ротиком и такой соблазнительной фигуркой должна оказаться весьма способной ученицей в любовной науке. А путешествие длиной в несколько недель, казалось, представляет уйму великолепных возможностей для того, чтобы развлечься таким способом.
Но несмотря на все тщательные маневры, ему все никак не удавалось поговорить с малышкой Баллестерос наедине, ибо всегда рядом с ней оказывались либо Лотти, либо Софи. Было ясно, что она вовсе не желает уединиться с ним для интимной беседы. И Карлион, который отправился в путешествие, заранее уверенный в своих силах и возможностях, постепенно начал терять терпение.
Господи, сколько своего обаяния и слов он уже растратил на то, чтобы развлечь этих скучных мещанок! Уже не говоря о том, что из-за этой поездки ему пришлось отложить свой отъезд из Индии! Ради чего? Ради того, чтобы трястись по этой пыльной дороге, ежедневно терпя лишения и неудобства? Ведь даже до сих пор преданный ему слуга наотрез отказался сопровождать своего господина в этой поездке. И все это зря?! Он просто не мог в это поверить! Но день проходил за днем, путешественники приближались к Дели, а Карлион все топтался на месте, не имея возможности хоть на шажок сократить расстояние до так самонадеянно поставленной цели. Все относились к нему хорошо, кроме Винтер. Жены полковников находили его приятным и обаятельным. В особенности этого мнения придерживалась Делия. Сами полковники считали, что Карлион отличный парень, невысокомерный и первоклассный стрелок. Но Винтер… она оставалась холодна, чем полностью оправдывала свое имя, и все так же далека.
Вместе с терпением Карлион растерял и осторожность. Миссис Эбатнот уже подозрительно косилась на него и тревожилась за свою подопечную, по отношению к которой поведение лорда Карлиона начинало казаться странным. Впрочем, миссис Эбатнот все время старалась себя чем-нибудь успокоить. Она говорила себе, что лорд Карлион не имеет в мыслях ничего серьезного, а те дополнительные знаки внимания, которые он уделяет Винтер, объясняются просто тем, что она из родовитого дома и все такое. Все же… Миссис Эбатнот стала повнимательнее приглядывать за Винтер. Закончилось все тем, что рассерженный, раздраженный и уязвленный лорд Карлион сделал то, что он всегда раньше называл «верхом глупости»: он влюбился.
Карлион так долго играл в прятки с этим чувством, что поначалу даже не сообразил, что произошло. Любовь была развлечением и наградой за сильноразвитый сексуальный голод, но ни сердце, ни душа никогда не знали этого чувства. И он уже был уверен в том, что обладает иммунитетом от этой особой формы безумия. Осознание же того, что он, – Артур Верайан Сент-Мор, десятый барон Карлион, – по-настоящему влюбился в какую-то семнадцатилетнюю девчонку, изумило и взбесило его. Он не мог в это поверить! Этого, казалось, не могло быть! Наверно, это все влияние отвратительного климата и того обстоятельства, что он вот уже в течение восьми месяцев, – беспрецедентный факт! – был лишен женщины.
