Текст книги "Признание в любви"

Автор книги: Мэри Гиббс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Глава 12

Дверь им открыла старая Жанна, на внешности которой никак не отразилось ночное происшествие, за исключением кусочка пластыря на носу.

– Жанна! – Филипп схватил ее за руки. – С вами все в порядке? Слава богу!.. А монсеньор граф?

– Он цел и невредим. – Жанна сердито взглянула на лейтенанта. – Но кто сказал этому чудовищу? Вот что мне хотелось бы знать… Кто сказал этому монстеру о внуке монсеньора графа? И кто сказал им, где мы живем, черт возьми?!

Приехавшие рассказали ей о поступке мисс Черитон, умоляя простить ее за неосмотрительность.

– Мисс Черитон очень много говорит, это я знаю, – признала Жанна, сразу забыв, что и сама рассказывала всему свету историю о внуке монсеньора графа. – Случайную оплошность этой леди можно простить, потому что у нее доброе сердце.

– Все это было сделано от чистого сердца, – пояснил мистер Бьюмонт, помогая своему другу, – и с самыми лучшими намерениями. Бедная мисс Черитон так романтична, мадам!

Жанна снова согласилась с ними.

– Англичане понятия не имеют, когда надо говорить, а когда – помолчать, – заявила она. – Когда надо веселиться, они молчаливы и мрачны, а когда надо хранить молчание – излагают свои мысли каждому встречному.

– Но как же монсеньор граф, Жанна? – Филипп не имел никакого желания вступать в дискуссию о привычках англичан. – Вы сказали, что он цел и невредим… но разве этот парень не напал на него? Мы слышали, что его чуть не убили и отняли все, что у него было…

– Но, мой дорогой Филипп, вам не следует верить всему, что вы слышали, – раздался голос позади него.

Филипп быстро повернулся и увидел монсеньора Эстобана, спускающегося вниз по лестнице. Большое кольцо с бриллиантом по-прежнему сверкало на его руке, волосы были завиты и напудрены, а пальцы сжимали кружевной носовой платок. За ним струился аромат лаванды, на губах играла светская улыбка.

– Монсеньор граф! – вскричал Филипп. Он бросился к старому джентльмену и в восторге сжал его в объятиях, вместе с его кружевным носовым платком. – Вы невредимы… Именно это я хотел узнать!

– Удалось ли грабителю войти? – поинтересовался Эдвард Бьюмонт с легкой улыбкой, выражая свое удовлетворение по поводу невредимости эмигранта.

Монсеньор Эстобан провел гостей в гостиную и велел Жанне принести вина.

– Это она подверглась нападению, а не я, месье, – поведал он. – Негодяй пробрался через заднюю дверь и ударил ее по голове. К счастью, чепчик у нее был довольно толстый, а под ним – пучок волос. Жанна упала, потеряв равновесие, а когда преступник проник сюда, поднялась и побежала в Темперли за помощью. Я тем временем сидел вот здесь, за этим столом, и читал книгу. – Граф выдвинул ящик стола и показал пару дуэльных пистолетов. – Я открыл этот, ящик и вынул один из пистолетов еще до того, как преступник вошел в комнату, поэтому, когда он стал требовать от меня деньги, угрожая лишить меня жизни, я был вынужден ответить, что, к сожалению, это его жизнь находится под угрозой, а не моя. «Вот это, монсеньор, – сказал я ему, – дуэльные пистолеты. Я никогда не промахивался с десяти шагов, а вы от меня – в двух шагах». Он усмотрел резон в моих словах и ретировался.

– Так вы дали ему уйти? – с сожалением произнес мистер Бьюмонт.

Старый эмигрант улыбнулся.

– Он был моим врагом, – пояснил он, – но в то же время и моим соотечественником. Я помнил об этих двух вещах. И у меня были все основания считать, что он недолго будет оставаться на свободе. Плащ и шляпа, которые были на нем, слишком бросались в глаза. – Старик положил пистолет в футляр рядом с другим пистолетом. – Теперь я решил, что мне следует держать их заряженными, – заметил он. – Если бы джентльмен, который зашел ко мне прошлой ночью, понял, что они не заряжены, то вряд ли прислушался бы к моим аргументам.

Молодые люди рассмеялись, и после того, как выпили вино, мистер Бьюмонт сказал, что ему пора идти.

– У меня есть дело в городе, – сказал он, – которое требует моего присутствия.

Граф и Филипп остались вдвоем, и граф взглянул на лейтенанта с прежней теплотой.

– Мой дорогой друг, – произнес он, – Мне было очень грустно без наших шахматных баталий.

– Так давайте сыграем партию, – весело предложил Филипп. Он достал шахматную доску, коробку с вырезанными из слоновой кости шахматными фигурами и расставил их на столе.

Через полчаса игры рука хозяина, собравшегося сделать ход, вдруг замерла в воздухе.

– Я забыл! – с ужасом вскричал он. – Ведь вы снова в тюрьме, а Темперли находится за границей тюремной территории. Или комендантский час не действует для тех, кто снимает комнаты?

– Нет, монсеньор. Режим у меня такой же, как и был в замке.

– Значит, вы нарушили распорядок, когда пришли повидать меня! – Граф неодобрительно покачал головой. – Ах, Филипп, мой дорогой мальчик, когда же вы поймете, что ни при каких условиях нельзя нарушать слово джентльмена?

– Но, монсеньор, мне надо было убедиться, что вы живы.

– Это неправильно. Честь – превыше всего, и тот, кто дает слово, должен его сдержать, несмотря ни на что. Именно поэтому я до сих пор храню верность королю Франции. – Граф разгневанно отодвинул шахматную доску, и фигурки посыпались на пол.

Филипп бросился их поднимать.

– Прошу прощения, монсеньор граф… Вы не хотите доиграть партию?

– Нет, не хочу. Вы очень обяжете меня, если покинете мой дом немедленно, лейтенант Кадо. Вы меня очень рассердили.

– Пожалуйста, примите мои извинения! – Но на лице лейтенанта мелькнула легкая улыбка, когда он укладывал в коробку последнюю фигуру. – Когда я могу вас снова посетить? – спросил он.

– Вам не надо ко мне приходить, монсеньор, – холодно ответил граф и добавил: – На днях я зайду к вам на квартиру и выпью с вами стакан вина. Но не обещаю, что это будет завтра или послезавтра, монсеньор.

– Понимаю, монсеньор граф. Но я буду ждать вас завтра утром – на случай, если вы все-таки придете. – Он повернулся к двери, однако его позвали обратно.

– Филипп, мой дорогой мальчик, – нежно проговорил граф. – Мне очень не хватает твоего общества, и я буду счастлив видеть тебя и разговаривать с тобой, но не ценой твоей чести. Обещай мне, что ты не нарушишь своего слова и не придешь сюда больше.

– Хорошо, обещаю. – А когда, улыбаясь, он уже и готов был уйти, в комнате появилась Жанна со старыми сапогами в руках: их голенища сзади были порваны снизу доверху.

– Это ваши сапоги, месье? – спросила она Филиппа. – Я нашла их возле ограды со стороны задней двери.

– Если они мои, то на них должно быть написано мое имя. – Филипп взял у нее сапоги и обнаружил свою четко написанную фамилию. – Теперь я понимаю, почему Гастон так стремился сдать их в ремонт! – воскликнул он. – Для того, чтобы отдать их Фуке! – Он с отвращением взглянул на сапоги. – Сейчас они уж точно нуждаются в починке. Возьми их, Жанна, и отдай первому встречному бродяге, который пройдет по этой дороге, с моими лучшими пожеланиями! – Он поклонился графу и ушел.

Старый эмигрант провожал Филиппа глазами до тех пор, пока тот не исчез из вида, а затем съежился возле камина, протянув изящные, в синих прожилках руки к еле теплящемуся огню.

– Вы любите этого молодого человека, – с осуждением промолвила Жанна. – И я тоже сильно привязалась к нему.

Граф печально улыбнулся, глядя на разорванные сапоги в ее руках.

– Не выбрасывай их пока, Жанна. Я пойду завтра в Доувертон, чтобы навестить лейтенанта, возьму их с собой, покажу сапожному мастеру, который делает обувь для сэра Темперли, и закажу Филиппу новые сапоги. Это возмутительно, – добавил он, с достоинством взмахнув надушенным носовым платком, – что офицер французской армии имеет лишь одну пару сапог.

Лейтенант медленно шел к городу, его мысли были заняты монсеньором Эстобаном. Он думал о прерванной шахматной игре и о том, что если когда-нибудь эмигрант вернется во Францию, то он может обнаружить, что многие старые ценности исчезли вместе с его титулами и землями, и задумался над тем, как граф отреагирует на эту ситуацию. В том, что он мужественно встретит ее, не было сомнений: гордость не позволит такому человеку признать свое поражение, хотя каждым своим нервом он будет против этого протестовать.

Межевой камень, обозначающий границы, был всего в нескольких ярдах от него, когда лейтенант услышал за собой торопливые шаги, и на дорогу перед ним легла тень. В этот момент в нем живо вспыхнуло воспоминание о нападении на Пустоши, он почувствовал опасность. Остановившись и приготовившись к защите, Филипп узнал в человеке со злодейской внешностью, окликнувшем его, приказчика мистера Тейлора, Джона Хикса.

– Я так и думал, что это ты! – Мужчина ухмыльнулся и фамильярно сунул ему руку для пожатия. – Французский офицер – и за пределами разрешенной территории. Тебе нельзя и шагу ступить за этот камень, и ты знаешь это. Наверное, ходил к своей подружке? Ну что ж, можешь вернуться в замок вместе со мной, и мы посмотрим, что тебе скажет агент.

– Вы имеете в виду – вам, монсеньор? – невесело улыбнулся Филипп. – Вы получите вознаграждение, несомненно. Послушайте, я дам вам десять шиллингов, и вы пойдете своей дорогой, а я – своей.

– Вот уж нет! – Приказчик мертвой хваткой схватил его за руку. – Ты ни шагу больше не сделаешь без меня, иначе я позову на помощь, Я кликну вон тех работников, которые трудятся на полях, и они помогут мне тебя поймать.

– Но если вы сделаете это, они, без сомнения, захотят получить часть вознаграждения. Поэтому отпустите мою руку и позвольте пройти с вами в замок. Капитан Буллер – мой хороший друг, и будет лучше, если он услышит о моем преступлении из моих собственных уст.

Джон со злостью оттолкнул руку лейтенанта, и они вместе пошли в город. Филипп был молчалив. Возможно ли, размышлял он, что именно этот мужчина напал на него из-за тридцати фунтов? Когда вели следствие по этому делу, никто и не думал упоминать о том, что видел приказчика мистера Тейлора в ту ночь на той пустынной дороге: было совершенно естественно, что он ходил по ней по делам своего хозяина.

Филипп попытался вспомнить детали нападения. Грабитель подошел к нему сзади, и с него слетела шляпа… Касторовая шляпа, такая же, как у Хикса, очень простая… А внутри она была такой же простой?.. Неожиданно он вспомнил, что видел пятно, в форме клубники, на тулье шляпы… Солнце, конечно, уже зашло, но шляпа упала на землю рядом с ним: пятно было темным, а поэтому заметным в сумерках. Он снова взглянул на шляпу Джона и слегка улыбнулся: а не попался ли ему в руки его грабитель? Подметившего улыбку и взгляд, брошенный на шляпу, приказчик слегка дернулся и неожиданно заявил, что уже поздно и у него нет времени идти в замок.

– На этот раз я тебя отпускаю, француз, – проговорил он с противной ухмылкой. – Считай, что тебе повезло.

– О, я так не считаю, уверяю вас, – улыбнулся Филипп. – И вы не можете отпустить меня, раз уж задержали. Насчет этого существуют правила и предписания. Давайте пойдем дальше и постараемся поскорее увидеть агента.

Капитан Буллер сидел за столом, возле него стоял полковник Делейни и читал какую-то бумагу. Оба – пили вино и, похоже, были в прекрасном настроении.

Хикс, немного струхнувший теперь оттого, что доставил заключенного агенту, начал возмущаться и скулить, вертя в руках шляпу:

– Прошу прощения, но я обнаружил этого французского офицера в деревне Темперли – он шел по дороге нагло и смело, будто какая шишка, а на эту территорию заключенным нельзя заходить… – Хикс замолчал, потому что агент его не слушал.

– Ну так что же, полковник Делейни? – улыбнулся капитан Буллер, забирая у него прочитанную бумагу. – Значит ли это для вас то же, что и для меня?

– Конечно, – ответил полковник и поднял бокал. – За маршала Полей, да благословит его Господь!

– Аминь. – Капитан повернулся к Хиксу с выражением отвращения на лице. – Что? В чем дело? Что вы хотите сказать?

Хикс стал повторять свою информацию, но ему не дали договорить.

– Темперли находился за пределами территории передвижения французских офицеров, – объяснил приказчику капитан Буллер, – Но больше уже не находится. Лейтенант Кадо и его друзья теперь свободны и могут ходить, где им захочется.

– Но… – начал Хикс, не в силах вникнуть в смысл того экстраординарного заявления, однако и Филипп его тоже не мог уловить. Он неотрывно смотрел на шляпу своего захватчика, которую тот вертел в ручках, и вдруг увидел темное пятно внутри: оно имело реформу клубники.

– Так это вы напали на меня той ночью на Пустоши и отняли деньги?! – вскричал лейтенант Кадо. – Я запомнил это пятно на шляпе… Ведь она упала прежде, чем вы ударили меня второй раз, так?

– Ты не мог меня видеть… – Джон запнулся, а агент, крайне заинтересовавшись сказанным, потребовал:

– Продолжайте. Закончите вашу мысль, мистер Хикс… Лейтенант не мог вас видеть, потому что вы старались держаться вне поля его зрения, когда напали на него. Правильно?

– Нет, я не нападал… Это наглая ложь… – Джон рванулся к двери, но был схвачен охранником.

– Отведите его в караульную, – скомандовал полковник. – Я сдам его коменданту. – Когда Джона увели, он подошел к Филиппу и пожал его руку. – Позвольте мне первым обменяться с вами рукопожатиями, сэр… Мой недавний враг, а теперь, я надеюсь, мой друг.

– Pardon, господин полковник? – Филиппу показалось, что он сходит с ума. – Простите, но я ничего не понимаю.

– Только что пришла депеша из Лондона. – Агент встал из-за стола и тоже пожал его руку. – Бонапарт сдался, и война окончена. Наши страны прекратили сражение. Вы свободны, как я уже сказал, и можете либо оставаться здесь, либо идти куда хотите… можете даже вернуться во Францию. – Он дружески похлопал француза по плечу. – А теперь я пойду вместе с полковником и сообщу эту радостную новость вашим соотечественникам и открою ворота замка. – Он снова пожал лейтенанту руку и оставил его одного.

Филипп отправился к себе на квартиру, едва осознавая, что делает и куда идет. Когда он дошел до рыночной площади, то услышал ликующие крики, раздающиеся в замке: эти звуки доносились до него, как шум морских волн, когда он шел по Маркет-стрит до самого магазина булочника. Жена булочника тут же забыла о своем покупателе и, отложив свежевыпеченный хлеб, повернулась к нему.

– Говорят, война окончена, мистер Кадо? – вскричала она. – Скажите, неужели это правда?

– Да, – подтвердил он. – Война окончена. Мы больше не враги, мадам.

И тотчас же почувствовал, что его окружили мужчины и женщины, стали жать ему руки, целовать его и обнимать, смеяться и плакать одновременно. Филипп еле сдерживался от смеха, потому что таких эмоций было трудно ожидать от холодных англичан. Затем он пошел в трактир «Скрипучие ворота», заказал хозяйке самые лучшие блюда и пообедал в компании офицеров из замка – французов и англичан.

Закончив обедать, Филипп направился к Пустоши и там, присев на пригорок, покрытый мягкой травой, стал смотреть на город и на замок, возвышающийся на холме, со странным чувством сожаления и печали.

Он был свободен, наконец, и ничто не говорило об этом так ясно, как запах полевых цветов и дикого тимьяна, окружавших его со всех сторон. Он был свободен, как жаворонок, порхающий в небе над его годовой, но радость этой свободы, которую он так ждал более пяти лет, была омрачена печалью и сожалением.

Он постарался думать о дяде – этом суетливом и добром маленьком человечке, о тете – аккуратной и опрятной женщине, об их доме, увитом виноградной лозой, и о девушках, которых, наверное уже подбирали ему в жены, – с хорошим приданым и таких же рассудительных, как его тетя. Но ни у кого из них не было такого нежного голоса, такого ореола золотистых волос и ангельского лица, как у Сары…

Филипп сидел на пригорке долгое время, обдумывая свою жизнь, а когда начало темнеть, поднялся и побрел домой. Он шел по улицам, с трудом продвигаясь через толпу гуляющих людей, когда почувствовал, что кто-то схватил его за руку – второй раз за этот день. Филипп обернулся и увидел Гастона – в хорошем подпитии и в приподнятом настроении духа.

– Лейтенант Кадо! – вскричал он. – Теперь мы братья, не так ли? Больше мы не хозяин и слуга – все это в прошлом! – Гастон посмотрел на сапоги лейтенанта и расхохотался. – Фуке позаимствовал у вас старые сапоги, но, я думаю, вы догадались об этом. Это была хорошая, шутка. Если бы Фуке захотел сбежать сейчас, ему не пришлось бы прилагать столько усилий.

При этих словах он опрометчиво отпустил руку лейтенанта и свалился в канаву, а Филипп, не обратив на это никакого внимания, отправился к себе на квартиру.

Но там его ожидали неприятности. На улице возле булочной стоял экипаж, в котором сидели леди и джентльмен, подкарауливая возвращение Романтичного француза.

– Вот он! Я узнала этого мошенника!.. Это он, без всяких сомнений!

– Арестуйте его, Смитсон! – приказал сквайр Форсетт, выпрыгивая из экипажа, и здоровенный детина, с дубинкой констебля в руке, схватил Филиппа за воротник.

– Ваше имя Филипп Кадо? – спросил он.

Лейтенант вывернулся из его рук.

– Я лейтенант Филипп Кадо из французской армии, монсеньор, – отчеканил он. – Будьте любезны, сообщите мне, почему вы так бесцеремонно со мной обращаетесь?

Ему ответил сквайр.

– Вы сбежали с моей дочерью! – заорал он. – Вот что вы сделали. Разве вы не знаете этого? Вы скрылись вместе с ней в наемной карете прошлой ночью. Я и ее тетя, мы желаем знать, где вы ее спрятали?!

– Спрятал? Но зачем мне ее прятать, скажите, пожалуйста? – Филипп холодно взглянул на сквайра. – Я полагаю, вы говорите о мадемуазель Софи?

– Вы знаете, о ком речь! – закричала леди, а сквайр уже поднес свой кулак к лицу француза и угрожающе произнес:

– Не думайте, что сможете увильнуть. Война, может быть, и окончена, но в Англии еще существует закон и порядок, в чем вы убедитесь, когда завтра утром предстанете перед мировым судьей.

– Но в чем вы меня обвиняете, монсеньор? – Голос Филиппа был умоляющим, хотя в глазах играли веселые огоньки.

– В насильственном похищении, сэр! – заорал разъяренный сквайр. – Отведите его в арестантскую камеру, Смитсон. – Я разберусь с ним завтра. – Затем он уселся в карету рядом со свояченицей и быстро укатил прочь.

Филипп шел в сопровождении здоровенного Смитсона к местной тюрьме, пожимая плечами. Эти англичане такие тупые. В этом смысле Бьюмонт был прав.

– Я не смогу это сделать, – старался он объяснить лейтенанту. – Но если это сделаешь ты, француз, то никто уже не сможет разубедить сквайра, что ты – не законченный негодяй.

– Я польщен твоим мнением обо мне, – усмехнулся Филипп. – Но не испытываю восторга оттого, что мне придется провести ночь в тюрьме Доувертона. Я предпочел бы съемную квартиру за стенами замка.

– Но, мой дорогой Филипп, ведь этим замечательным молодым людям потребуется время для того, чтобы уехать подальше, – настаивал Эдвард.

И Софи тоже принялась его убеждать.

– Все, что вам надо сделать, – это нанять карету на ваше имя, – твердила она. – Дорогой мистер Кадо, вы же самый добрый человек на свете, неужели вы нам откажете в нашей просьбе?

Филипп вздохнул и покорился своей судьбе. Он всегда был готов угодить леди, а план, который они построили, был ему по душе. Что ж, он должен пострадать за друзей, подумал тогда лейтенант, хотя очень боялся, что в тюрьме будет полно вшей.

Глава 13

Вдова, услышав, что Доувертон наполнен французами и английскими военными частями из замка, и опасаясь, что в дом ее сестры ворвутся пьяные гуляки, послала карету за мисс Черитон и Мелиссой, а также за маленькой служанкой Пэгги, приказав привезти их в Дувр-Хаус и не отпускать до тех пор пока не улягутся волнения в городе.

Мелисса с удовольствием провела два дня заточения в Дувр-Хаус, тем более что Сара почти все время была с ней, хотя в эти дни жена ее кузена казалась особенно задумчивой и тихой.

Ее нежное лицо не выразило никакого удивления, когда на второе утро пребывания Мелиссы в гостях к их обществу присоединился Тэм и сразу сообщил новость: Софи Форсетт удрала.

– Удрала? – уставилась на него вдова, а Мелисса, помогающая Саре наматывать на катушку шелковые нитки, застыла с поднятой рукой. – Ты хочешь сказать, что она сбежала, Тэм?

– Да, именно так. Сбежала. – Тэм был в приподнятом настроении: он очень не любил сквайра Форсетта. – Скажу вам больше – этот старый дурак, ее папаша, так уверен, что она сбежала с одним из пленных французов, что настоял, чтобы этого парня арестовали и посадили в кутузку. Этот бедняга вам всем хорошо знаком. Вы его очень любите… не могу вспомнить его имя.

– Неужели ты имеешь в виду дорогого лейтенанта Кадо, Тэм? – Мисс Черитон была шокирована, а Сара уронила катушку с шелковыми нитками и, опустившись на колени, стала шарить по полу руками.

– Но это смешно! – вскричала вдова. – Софи никогда не сбежит с французом, дорогой! Она слишком разумна!

– Я ему сказал то же самое, – заметил Тэм. – Но он утверждает, что француз встречался с нею в доме графа и в моем парке в разных местах! – В его голосе послышалось негодование. – Только если он и встречался в моем парке, – а я не был в курсе этого, заметьте, – то, скорее всего, с одной из деревенских девиц!

– Я не верю этому! – отрезала вдова. – Катушка, моя милая Сара, находится прямо возле твоей ноги.

– Я задал сквайру один вопрос, – продолжил Тэм. – Если этот мужчина, как он полагает, сбежал с Софи, то какого дьявола он не скрылся вместе с ней? Почему он торчит до сих пор в Доувертоне?

– Что ты имеешь в виду, Тэм? – заинтересовалась Мелисса.

– Ну как же! Ведь в ночь, когда Кадо предположительно должен был быть с Софи, он находился в комнате, которую снимал. Булочник, сдавший ее, а также его жена клянутся, что он оставался там всю ночь.

Сара передала шелк Мелиссе и снова взяла катушку, чтобы продолжить наматывание.

– Почему же мой дядя думает, что именно Кадо сбежал с Софи? – спросила она.

– О, карета была заказана на его имя, – небрежно пояснил ее муж.

– Мистер Кадо заказал для Софи карету? – Мисс Черитон едва могла поверить в то, что ее любимец, способен на такие вещи. – А ведь такая простая девушка!

– Не стоит упоминать о ее внешности, – посоветовал Тэм. – Похоже, тетя, ваш Романтичный француз на самом деле заказал карету для Софи, и она села в нее на перекрестке дорог за Дав-Тай в десять часов вечера. Был опрошен служитель в платных конюшнях. Он клянется, что это был именно Кадо. Но сам Кадо не поехал с ней. Софи отправилась в одиночестве до Солсбери, где для нее и какого-то джентльмена были забронированы места в ночном почтовом поезде, следующем в Лондон.

Вдова была просто ошеломлена.

– А что говорит сам мистер Кадо, дорогой? – спросила она.

– О, он отрицает свою причастность к этому делу за исключением того; что нанял карету для Софи по ее собственной просьбе, и, хотя мне не очень нравится этот парень, похоже, он не врет. Сквайр Форсетт превысил свои полномочия, когда упек его в тюрьму, и я сказал ему об этом. «Этот мужчина – француз, – напомнил я ему, – а война окончена. И никто не имеет права сажать французского офицера под замок даже на час, не говоря уже о двенадцати часах, на основании показаний какого-то мальчика-почтальона или конюха». Ему мои слова, естественно; не понравились…

– Бедный мистер Кадо! – простонала мисс Черитон. – Как с ним обращаются! А где он сейчас, Тэм?

– В доме графа, в деревне.

Сара снова уронила катушку.

– Не могу понять, почему сегодня у меня такие ватные руки, Мел! – пожаловалась она. Но бледность сошла с ее лица, и теперь она улыбалась.

– Кто мог подумать, что этот маленький эмигрант имеет такой авторитет, – продолжал Тэм, поднимая катушку для жены, потому что она подкатилась прямо к его туфлям. – Когда граф услышал об аресте Кадо, он сел в карету, отправился прямо к сквайру Форсетту и сказал ему, что если тот немедленно не отпустит Кадо, то он поедет во французское представительство в Лондоне и будет ходатайствовать о возбуждении дела против сквайра, незаконно посадившего человека под арест. Холстейд, который по случаю оказался там, рассказал мне, что граф говорил с такой холодной яростью и с таким чувством собственного достоинства, что сквайр не только согласился немедленно отпустить Кадо, но и попросил у графа прощения.

Сара рассмеялась.

– Когда монсеньор Эстобан сердится, – заметила она, – он производит страшное впечатление!

Муж, нахмурившись, взглянул на нее. Казалось, после бала у Софи к ней вновь вернулось спокойствие, утраченное ею после того, как он на ней женился. Сара больше не бледнела, когда он кричал на нее, но ждала, когда он все выскажет, а затем мягко напоминала ему, что она хорошо слышит. Такое поведение приводило его в замешательство, и Тэм не знал, как ему себя вести.

– А что сказал мистер Бьюмонт по поводу бегства Софи? – полюбопытствовала вдова, и Мелисса с трепетом стала ожидать ответа.

Тэм ответил, что, как только Бьюмонт услышал о побеге, он сразу же покинул Дав-Тай и отправился в Лондон, даже не попрощавшись с Форсеттами. Холстейд говорит, что он никогда не видел более расстроенного человека.

Мелисса могла это понять. В течение полугода его бросили сразу две девушки! Она не представляла, как после этого мужчина, даже с таким прекрасным характером, как у Эдварда Бьюмонта, сможет снова встретиться с кем-нибудь из них.

В конце недели Мелисса с тетушкой вернулись в Доувертон. Кроме известия о бегстве Софи, они ничего не знали о том, что происходит в городе. До них доходили через слуг из Дувр-Хаус лишь обрывочные сведения: Говорили, что французы занимаются грабежом и полиции очень трудно поддерживать порядок, что полицейские слишком переусердствовали с крепкими напитками, что французы и английские полицейские разгуливают бок о бок, как братья, а потом дерутся друг с другом…

Было большим облегчением, вернувшись домой и обедая в тот же вечер с полковником Делейни и его женой, услышать от них, что почти все военнопленные уехали.

– Утром я видел, как последняя колонна пленных покидала город, – сообщил с удовлетворением полковник. – Все жители словно сума сошли: совали еду и бутылки с вином в их вещевые мешки. Не могу понять, что случилось с англичанами?

– Ну, это естественно, мой милый: они не хотели расставаться с друзьями, – пояснила его жена. – Ведь некоторые из этих бедняг провели в замке более десяти лет.

Ее муж рассмеялся:

– Но, однако, один из них до сих пор не уехал. Это ваш Романтичный француз, мисс Черитон, Филипп Кадо… Но он все-таки уедет через две недели, вместе со старым эмигрантом, живущим в Темперли, и его служанкой.

– Мы потеряем их, – произнесла мисс Черитон со слезами на глазах. – Добрый старый граф!

– О, я думаю, он скоро вернется, – утешил ее полковник. – Бони убрали, на трон Франции вернутся Бурбоны, и я, со своей стороны, не завидую их толстому старому королю. В страну толпами хлынут эмигранты, будут упрекать его, требовать возвращения своих земель и имущества, а также возмещения тех состояний, которые он потратил на себя и своего брата. Во Франции нет таких денег, чтобы компенсировать столь колоссальные долги.

– Бедный монсеньор Эстобан! – вздохнула мисс Черитон. – Интересно найдет ли он когда-нибудь своего внука?

– Он очень сообразительный старик, – заметил полковник. – Когда граф вызволил Кадо из тюрьмы, он предложил сквайру Форсетту поискать похитителя Софи среди офицеров. И представьте, через неделю таковой нашелся в Лондоне – это Фрэнк Вудкок. Очень странно, но Бьюмонт находился вместе с ними, когда приехал сквайр, грозивший выпороть кнутом молодого человека, и именно Бьюмонт успокоил разбушевавшегося отца – угостил его обедом, налил ему вина и убедил его, что Софи, в конце концов, совершила не такой уж дурной поступок.

– Но разве вы знали, что Фрэнк Вудкок уехал? – спросила Мелисса.

– Конечно. Этот молодой дьяволенок пригласил меня на прощание «прийти на свадьбу», ни слова не сказав о том, о какой свадьбе идет речь.

Доувертон превратился в унылое место без Эдварда Бьюмонта, а молодые офицеры из военизированной охраны – это было всё, что могли предложить мисс Черитон и Мелиссе в качестве утешения, – были слишком юны и глупы, чтобы развлечь ее. Их разговоры крутились вокруг лошадей, собак, прогнозов насчет окончания войны и догадок о том, как скоро будет расформирована военизированная охрана, Мелисса почувствовала почти облегчение, когда получила письмо от тети Ребекки с известием, что отец чувствует себя не очень хорошо и поэтому ей следует – вернуться домой.

В течение нескольких недель граф с Филиппом объезжали окрестности в маленьком экипаже, запряженном пони, прощаясь со своими друзьями. Они покидали Темперли навсегда, но в тот день Филипп Кадо не стал сопровождать монсеньора Эстобана, сославшись на то, что ему нужно навестить друга в городе.

Когда монсеньор Эстобан вернулся домой, он нашел своего молодого друга тихо сидящим в гостиной и читающим одну из его книг по философии.

– Вы находите ее интересной? – спросил он.

– Да, монсеньор. Очень интересной.

Однако граф заметил, что Филипп не продвинулся в чтении далее нескольких первых страниц.

– Надеюсь, вы нашли вашего друга в добром здравии? – спросил граф.

– Я не ездил к нему. – Лейтенант попытался изобразить на лице улыбку. – Я ненавижу расставания, монсеньор. Каждое прощание застревает в моем сердце, как заноза!

Эмигрант понимал его лучше, чем Филиппу казалось.

– Все очень сожалеют, что больше не увидят вас в Темперли, – сообщил он. – Меня просили передать вам множество слов… Вдова желает вам доброго пути, а мисс Черитон – будущего счастья.

Филипп промолчал. Казалось, он ждал другого сообщения и наконец услышал его.

– Молодая леди Темперли пришла повидать вдову прямо перед моим уходом… Она спросила меня, в каком часу мы уезжаем, и, когда я ответил ей, что в полдень мы собираемся пересесть на почтовый дилижанс в Солсбери, сказала, что рано утром пойдет в лес Темперли и посмотрит, цветут ли еще фиалки: ей хочется подарить нам букетик в дорогу. «Разве вы не хотите взять с собой немного английских фиалок?» – спросила она. «Дорогая моя, – ответил ей, – это цветы последнего императора… И если вы подарите их мне, я буду хранить их как сокровище». Я сказал ей, что пошлю вас тоже нарвать фиалок перед нашим отъездом.

– Я не смогу быть там, – отрезал Филипп с искаженной улыбкой. – Но Жанна, без сомнения, с удовольствием исполнит вашу просьбу.

Месье Эстобан слегка дотронулся до его плеча.

– Она не будет устраивать сцен, – мягко пообещал он. – Она хочет только попрощаться… Возможно, с ней будут дети.

Но Сара была одна, когда Филипп пришел на следующее утро в лес. Апрельское небо хмурилось, обещая пролить на землю дождь, Он взглянул на ее легаше туфельки и резко сказал: