Текст книги "Проигравший из-за любви"

Автор книги: Мэри Брэддон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

Глава 10

Еще не было и десяти часов вечера, когда они прибыли на Фитсрой-сквер. Мистер Чемни настоял на том, чтобы оба его приятеля заглянули к нему на чашечку чая, что в дальнейшем перешло к застолью с виски. Он сильно устал и поэтому позволил себе растянуться во весь рост на просторной софе, однако нашел в себе силы попросить исполнить Флору его любимые песни.

– Спой нам «Землю Шотландии», Фло, – сказал он, и девушка послушно подошла к фортепьяно и начала исполнять грустную песню. Но на середине второй строчки она вдруг замолчала, и из глаз ее хлынули слезы.

Уолтер тут же оказался рядом с девушкой, ласково нагнувшись над ней и спрашивая ее не больна ли она, или, может быть, устала. Отец Флоры смотрел на неё с недоумением.

– Что случилось, малышка?

Она как будто не заметила беспокойства художника и, оставив фортепьяно, припала на колени перед отцом, обняв его шею руками.

– Прости меня, что я так глупо сделала, – сказала она шепотом, обращаясь только к отцу, – но я не могу переносить песни, в которых поется о расставании. Ты ведь меня никогда не оставишь, папа? Ты будешь заботиться о своем здоровье и станешь сильным и здоровым и никогда не оставишь меня?

Он прижал ее к своей груди и нежно поцеловал.

– О, Боже, будь добр и позволь нам подольше пробыть вместе! – мягко проговорил он. – Я буду делать все для того, чтобы это случилось. А теперь иди к себе наверх, ты устала и, по-моему, у тебя испортилось настроение. Ты была такой веселой, когда мы возвращались из Ричмонда.

– Да, папа. На меня просто что-то нашло. Но эта песня как будто вселила страх в мое сердце. Глупо, не правда ли? Ведь эта песня о старом мужчине, которому было что-то около восьмидесяти лет. Здесь нет ничего общего с тобой, ведь ты находишься в самом расцвете жизни.

– Это действительно несерьезно, малышка! За это я и называю тебя так. А теперь пожелай нашим друзьям спокойной ночи и иди наверх спать. Я уверен, что ты устала.

Двое джентльменов, невольно присутствовавших при этом диалоге – один рассматривающий сонных канареек, а другой – перелистывающий нотную тетрадь, тут же вышли из задумчивости и пожелали Флоре спокойной ночи в свойственной им манере: мистер Лейбэн – с обворожительной нежностью, которая казалась, однако, не совсем открытой, как будто он боялся открыть девушке порыв своего сердца; доктор – с излишней серьезностью, задержав на мгновение ее тонкую кисть.

– Сумерки наступили быстро, – сказал он, – но ночной отдых пойдет вам на пользу. Перемена же климата будет полезна и вам, и вашему отцу.

Вскоре ушел и доктор с Уолтером. Сквер был бы совсем пустым, если бы не одинокая фигура, стоящая у ограды и смотрящая на окна дома Чемни. Доктор Олливент остановился, чтобы посмотреть через дорогу на этого странного прохожего.

– Интересно, – сказал он, – этот человек как будто наблюдает за домом Чемни.

Фигура сдвинулась с места, как только он заговорил, и удалилась к другой стороне сквера.

– Наверно, какая-то несчастная, – сказал доктор вздохнув, – но она, по-моему, действительно наблюдала за домом, когда мы вышли из него.

– Право же, я ничего не видел, – торопливо ответил Уолтер.

– Тогда вы, должно быть, смотрели на звезды, ведь эта женщина находилась как раз напротив нас. Ну да ладно, спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Возле двери дома мистера Лейбэна они расстались без теплых слов. Уолтер вставил ключ в замок, но несколько замешкался с открыванием двери, ровно настолько, чтобы доктор успел исчезнуть из сквера. Тут же художник положил ключ обратно в карман и поспешил в направлении удалившейся женской фигуры. Он нашел ее стоящей с другой стороны ограды сквера, лицо девушки было почти полностью закрыто плотной черной вуалью. Однако Уолтер узнал ее, несмотря на это.

– Лу! – воскликнул он, – что вы здесь делаете, дорогая?

– Я не знаю ничего! Мне было скучно дома и я вышла прогуляться. Может, на улице не так противно, как в душной комнате рядом с бабушкой. Я прекрасно знала, где вы можете быть, и поэтому пошла посмотреть на окна, для компании.

– Бедная Лу, – произнес Уолтер с жалостью в голосе, – почему же те книги, которые я оставил, не могли стать для вас лучшим развлечением?

– Конечно, могли, если бы я могла их читать. Но я не могу, по крайней мере, до тех пор, пока бабушка не уйдет спать. По ее мнению, чтение книги – почти что преступление. Однако иногда я все-таки засиживаюсь за книгой до трех часов ночи, за что непременно получаю нагоняй за расход свечей. Я бы не стал так говорить. Не очень красиво, когда такие слова слетают с женских губ.

– Ну, тогда я скажу, что мне просто попадает.

– Еще хуже. Не проще ли сказать, что вас ругают!

– Именно это я и хотела сказать, но все же лучше я скажу, что получаю нагоняй. Ко мне придираются и ворчат на меня с утра до вечера. Это, наверное, моя вина, что я принимаю все близко к сердцу и что участь моя нелегка? Уверена, что могла бы избавиться от этого, если бы так оно и было.

Все-таки прошлое девушки, наверное, иногда проявляло себя, несмотря на те благотворные влияния, которые так быстро изменили ее. Настроение Луизы было не самым лучшим в тот вечер. Она знала, что была на самом дне жизни, ненавидела себя и свое окружение, даже чувствовала отвращение к такой жизни. Но этот молчаливый протест делал ее невосприимчивой к собственной деградации. Что могли для нее значить эти небольшие различия в словах? Она никогда не смогла бы быть леди. В старые времена рабской торговли для рабов не имело значения, какого оттенка была их кожа. Для рабства не существовало градации. При тех варварских законах любой цвет считался черным. Луиза же была рабыней бедности. Что толку от ее тщетных попыток стать лучше, когда она знает свои возможности?

– Зачем учить меня не употреблять вульгарных слов? – спросила она отчужденно, – все равно я никогда не смогу быть похожей на нее, – и Луиза кивнула головой в сторону дома мистера Чемни.

– Вы могли бы быть превосходной молодой женщиной, – ответил художник, не обсуждая ее слов, – у вас достаточно сил для этого. Сейчас, Лу, я расскажу нам тайну. Все же нам лучше пойти на Войси-стрит. Не очень хорошо стоять здесь.

– Особенно со мной.

– Ваш любимый Байрон сказал бы «с такой как я».

– Я не знаю, что случилось с вами сегодня вечером, Лу, но вы не похожи на себя.

– Да. Но сейчас я больше похожа на себя, чем раньше. Я сильно старалась быть похожей на кого-либо еще. Но не на нее! – крикнула она, опять указывая на окна дома Чемни. – Такая, как я, я не могу быть хорошенькой. Вам скорее бы удалось сделать негра белым. Я действительно старалась стать хоть чуточку лучше, но сегодня вечером я почувствовала себя такой несчастной, такой слабой, не знаю, как точнее сказать, для меня все звучит одинаково, что выбежала из дома и хотела уйти, если бы могла.

– Бедная Лу! – пробормотал Уолтер с жалостью и так мягко, как будто хотел убаюкать этого капризного ребенка. – Бедная, глупая, нетерпеливая Лу! Пойдемте, сейчас а расскажу вам мою большую тайну.

– О том, что вы скоро женитесь, я полагаю? – сказала она. Есть женщины, которые, находясь в таком же настроении, в каком сейчас была Луиза, могут говорить с исключительной отстраненностью о том, что ранит их душу.

– Ничего подобного. Я хочу сказать вам правду – я еще не решил вопроса о своей женитьбе. Конечно, Флора – прекрасная девушка. Отрицать это невозможно. Только вы видите перед собой человека, который должен решить, подходит ли такое очарование девушки к его собственному характеру и не сможет ли ему пресытить столь сладкая жизнь. Некоторым людям даже нравится медовое бытие с некоторым привкусом уксуса. В общем, у меня есть неприятная черта – я сам не знаю, чего хочу.

Все это было сказано очень свободно и искренне, как будто он разговаривал со своим приятелем, а не с молодой женщиной.

– В чем же состоит ваш большой секрет тогда? – спросила Лу, все еще в раздосадованном тоне.

– Это касается вас, моя дорогая Луиза. Давно, когда я только начал рисовать Ламию, я решил хоть как-то отплатить вам за вашу доброту, за то, что вы согласились позировать мне.

– За мою доброту! – презрительно отозвалась девушка. – Разве было не лучше для меня сидеть и слушать поэзию, чем тереть щетками дверь и бегать по поручениям.

– Я рад, что это было не неприятно для вас, но все равно: по отношению ко мне, это был добрый поступок. И меня все время мучила мысль, что я должен что-то сделать. Поэтому, когда я обнаружил, что вы очень умная девушка, я сказал себе, что дам вам некоторое образование. Если картина получится, то про себя условно я подумал, что отдам Лу в лучший пансион, который смогу найти, на три года. В конце же своего обучения она станет прекрасно образованной молодой девушкой и сможет жить так, как подобает колодой леди. Молодые женщины и понятия не имеют, кем они могут быть, а ведь есть телеграфные офисы, деловые центры и еще много разного, что открыто для слабой половины человечества в наши дни. Но картина пока не имеет успеха, она даже еще не отослана на конкурс. Но «Эсмеральда», для которой вы также позировали, уже на выставке и о ней говорилось в полдюжине газет, так что вы принесли мне успех, Лу.

– Я очень рада, – ответила она мягко.

– Поэтому, поскольку промедления невосполнимы, я решил закончить все картины, для которых вы мне позируете, настолько быстро, насколько я это смогу, и начать немедленные мероприятия по устройству вас в школу.

К его большому удивлению, девушка решительно покачала головой.

– Я не пойду в школу, – сказала она, – очень хорошо, что вы подумали об этом, я благодарна вам, но я не хочу учиться. Вы не сможете превратить меня в леди, так же как и в гувернантку. Я не смогу спокойно обучать детей грамматике и географии, даже если бы это был мой единственный шанс избежать бедности, Я неплохо понимаю в арифметике и могла бы выучить что-нибудь. Хотела бы узнать что-нибудь о деловом производстве в вечерней школе мистера Примроуза на Кэйв-сквер. Хотя я думаю, что скорее эмигрирую, когда вы закончите свои картины. У меня есть тетя в Австралии и я иногда действительно подумываю покинуть Войси-стрит и бабушку вместе с ее придирками.

Уолтер Лейбэн даже вздрогнул. Перед ним была уверенная в себе молодая женщина, для которой он не мог ничего сделать, женщина, способная так спокойно обсуждать свою поездку на другой конец земного шара.

– Я не могу выразить как вы разочаровали меня, сказал он. Подумайте об этом спокойно, попытайтесь представить себе вопрос с разных сторон. Учтите все выгоды образования.

– Что может это значить для меня, кроме того, что я стану чуть образованнее? – спросила Лу задумчиво, – и что буду ненавидеть Войси-стрит сильнее, чем сейчас. Ведь у меня не появится другой отец, хотя я люблю своего, или новая бабушка. Вряд ли это поможет мне встать на один уровень с той совершенной леди на Фитсрой-сквер.

– Как часто вы ее вспоминаете! Образование как раз сможет поднять вас до ее уровня. Ведь только образование составляет сегодня ее превосходство. Ее миловидность – результат утонченного воспитания, ей никогда не приходилось сталкиваться с действительной жизнью.

– Зато мне так много пришлось, – ответила Лу быстро. – Вам не удалось смыть с меня вульгарность. Грамматика английского и французского языков, музыка и рисование вряд ли будут полезны для меня. Это похоже на то, как папа переделывает картину, может, она и становится чуточку лучше, но безвкусное изображение и фальшивые краски остаются теми же.

– Вы говорите, как философ, – сказал художник, немного обидевшись за то, что его душевный порыв был расстроен таким образом. – Я преклоняюсь перед вашим суждением. Более я ничего говорить не буду.

– Теперь вы сердитесь на меня, – сказала Луиза, уловив нотку обиды в его голосе, – но я действительно благодарна вам. Мне было бы не очень приятно, если бы вы попытались сделать что-либо, чего делать не следует, например, дать мне образование, – продолжала она смеясь, – это никчемная роскошь для людей нашего класса. Я могу читать, писать и подводить счета для бабушки и могу даже поспорить с молочником, который иногда хочет, чтобы заплатили за то, чего не покупали. Этого вполне достаточно для меня. Не думаю, что могла бы полюбить Шекспира и Байрона больше, чем сейчас, если бы когда-либо смогла получить приличное образование.

– Возможно, и нет, но вы бы смогли более критично отнестись к ним.

– Это значит, что я могла бы увидеть их ошибки. Если так, то я не хочу быть критиком.

– Ну что вы за упрямая девушка.

– О, вам не удастся вытащить меня из грязи, я была рождена в ней. Конечно, вы на некоторое время изменили мою жизнь, осветили ее, но когда картины будут окончены, последует расставание. Вы покинете меня.

– Покинуть вас! Лу, разве хорошо так говорить, когда я хочу быть вашим преданным другом – настолько преданным, как если бы мы были с вами брат и сестра. Есть подлость, есть определенные законы общества, которые удерживают хоть как-то разных подонков, но которые оставляют так мало возможностей для дружбы между мужчиной моего возраста и девушкой вашего. Если вы не позволите мне отправить вас в школу, то я не знаю, есть ли еще одна вещь, которая могла бы укрепить нашу дружбу. Клянусь честью, что думал об этом у «Ричмонда» всю вторую половину сегодняшнего дня.

– У «Ричмонда»! – воскликнула Лу. – Вы были с ними у «Ричмонда»? Я видела, как вы все выходили из кареты.

– Бедная девочка, терять свое время, наблюдая за другими людьми…

– «Ричмонд»! Это, наверное, прекрасное место, не правда ли?

– В общем, да, – ответил молодой властелин мира, уверенный в том, что годовой доход позволит ему свободно перемещаться по всему свету, и не очень расположенный к восторженным высказываниям по поводу окрестностей Лондона. – Конечно, это неплохое местечко. Вы когда-нибудь бывали там?

– Я никогда нигде не была, за исключением Хэмпстедской пустоши и леса.

– Что за лес?

– Еловый. А что, разве есть другие леса?

– Другие леса! Бедный ребенок. Думать, что этот мир прекрасен, когда вы вряд ли видели что-нибудь кроме Войси-стрит. Пусть все условности общества исчезнут. Думаете, что ваша бабушка разрешила бы мне взять вас за город, Лу? Я бы мог взять двухместный экипаж напрокат и отвезти вас в прекрасную маленькую деревушку на берегу Темзы – в Шеппиртон или Холлифорд, или в другое место. Я бы попросил старую леди поехать с нами, только боюсь, она будет ворчать.

– Это она может, – сказала искренне Лу. – Она всегда ворчит.

– Думаете, она позволила бы нам поехать?

– Я не знаю. Возможно, если бы вы попросили, то она и согласилась бы.

– Тогда я предлагаю поговорить с ней завтра, после хорошей закуски и одной-двух бутылок эдинбургского. Хотели бы вы увидеть заросли боярышника, реку и маленькие тростниковые островки, Лу?

– Хотела бы я? Разве я была когда-нибудь в деревне или в другом живом и красивом месте? Это было бы похоже на то, как будто я побывала на небесах. Я всегда думала, что на небесах все прекрасно и совсем не похоже на Войси-стрит.

В это время они как раз подошли к этой злополучной улице и встретили двух подвыпивших девушек. Свечной магазин только что закрылся, и настало время для продавцов устриц. Луиза и Уолтер расстались у дверей магазина женского платья. Художник дал себе обещание получить согласие миссис Гарнер на поездку девушки к берегам Темзы.

– Вы не представляете себе, как красива река, когда поднимаешься к Винсдору, над плотиной, – сказал он и пожелал Лу спокойной ночи. Обещаемое удовольствие восстановило душевные силы девушки. Ее глаза – большие и темные – засверкали, и вся она оживилась. И, наконец, она даже позволила себе спросить у Уолтера одну вещь.

– А что скажет мисс Чемни, если вы возьмете меня на прогулку? – сказала она.

– Это не может иметь ни малейшего значения для мисс Чемни, – твердо сказал он. – Спокойной ночи.

Приподнятая шляпа, учтивое прощание несколько охладили беспокойное сердце Лу.

«Что хорошего в том, что он так сильно волнует меня? – спрашивала она себя, когда шла через маленький темный магазин в душную гостиную, с уверенностью в том, что получит выговор за свое несвоевременное отсутствие. – Что он значит для меня или я для него? Нет людей, более далеких, чем мы. Его доброта ко мне – всего лишь жалость. Я же почти ненавижу его за это».

Однако ей была не неприятна идея о поездке в деревню, это ее желание было таким же жгучим, как боль. Быть с ним целый день, вдали от звуков и запахов Войси-стрит, от грязной, прокуренной комнаты, от неряшливой бабушки в ее грязном шелковом платье, от убогости обыденной жизни, бежать от всего этого на несколько часов и быть с ним! Стоит ли удивляться, что она почувствовала себя плохо, когда представила себе, что поездка может не состояться?

Глава 11

Миссис Гарнер, очарованная пирогом Мелтона Маубрэя и обильным количеством эдинбургского эля, оказалась более сговорчивой, чем это можно было ожидать. Однако она не забывала при этом о своем достоинстве, составляющем основную часть ее личности. Пожилая леди долго говорила о необычности приглашения молодым человеком девушки на загородную прогулку, если только двое молодых людей не были друзьями или не поддерживали знакомства. Да, она, конечно, видела немало хороших манер перед тем, как судьба вырвала ее из того мира, в котором она родилась и росла, и поэтому хорошо ориентировалась в этом вопросе. Люди, которые знакомы, могут идти, куда им вздумается, но если у них ветреные отношения, то они должны воздерживаться от плохих поступков, которыми полон этот грешный мир.

Уолтер немного покраснел при таком замечании, в то время как Лу нахмурила лоб и прикусила нижнюю губу, пытаясь толкнуть под столом бабушкину ногу.

– Не надо говорить о плохих сторонах Жизни, миссис Гарнер. Я надеюсь, вы не считаете меня негодяем.

– Я всегда и во всем видела вас только с лучшей стороны, – сказала пожилая леди, делая последний глоток живительного эдинбургского.

– Тогда вы должны понимать, что ваша внучка будет в безопасности со мной. Я хочу дать ей всего лишь несколько часов свежего воздуха. Посмотрите какая она бледная.

– Я и сама чувствую желание прогуляться по свежему воздуху, – сказала миссис Гарнер, слабо вздохнув, – однако никого не волнует моя скромная персона.

Уолтеру стало неловко.

– Я уверен, моя уважаемая миссис Гарнер, что если бы вы пожелали проехаться с нами… – начал он, делая отчаянное предложение. Было страшно даже подумать, что старая женщина будет сидеть с ним в экипаже, он навряд ли смог бы посадить ее даже на заднее сидение в связи с тем фактом, что ее будет трясти и подбрасывать на мостовой. Он хотел быть наедине с Лу. Уолтер желал провести этот солнечный день среди сельской местности, заросшей бузиной и боярышником, рядом с широкой рекой. Он думал поговорить с девушкой о Шекспире, Китсе и Байроне, о картинах, о своих надеждах и будущем – обо всем том, что, казалось, бедная необразованная Лу понимает лучше, чем Флора Чемни.

К счастью, миссис Гарнер оказалась милостивой к нему.

– Нет, – сказала она, – лучше, если вы будете одни. Я буду вам только помехой. Кроме того, последние годы я так редко бывала на свежем воздухе, что это могло бы привести меня к головокружению. Пусть она поедет, побалует себя, молодость – время для веселья, – это было сказано с печальным вздохом.

Согласие было получено благодаря заботам Уолтера Лейбэна.

– Если завтра будет хороший день, я заеду за вами в одиннадцать часов, – сказал Уолтер.

Лу пыталась не показывать вида, как она обрадована. В конце концов, она решила, что его доброта была всего лишь жалостью.

Уолтер уходил довольный полученным разрешением. Идея завтрашней поездки вдохновляла его. Он был удивлен собственной радостью.

«Есть что-то свежее и необычное в ней, – думал он, – я думаю, за это она мне и нравится. А может быть, за то, что я не обязан любить встречи с ней, не должен думать о том, о чем только и думает Флора, которая, кажется, специально была создана с намерением выйти замуж за меня. Меня вообще удивляет, как это Ева послушала змея. Был ли это грех, или Адам оказался просто недалеким?».

Наступивший день был прекрасен, чист, настоящий летний день, который поднял настроение Уолтера Лейбэна до высшей точки. Конюх уже держал наготове карету для него, когда художник зашел во двор. Уолтер был достаточно умен для того, чтобы поставить ее там, а не рядом со своим домом на Фитсрой-сквер. Конечно, он не видел ничего предосудительного в своих поступках, но ему казалось, что будет лучше, если ни Марк, ни мисс Чемни не будут ничего знать об этой маленькой экскурсии.

Уолтер проехался по Войси-стрит, удивляя возившихся на улице детей своим великолепным видом: на нем был светло-серый плащ и белая шляпа. Лу была готова. Она надела красное шелковое платье, которое он ей подарил, чтобы доставить ему удовольствие. Черная шаль, данная на время миссис Гарнер для такого случая, ниспадала на ее покатые плечи, маленькая черная шляпка, оригинально украшенная различными ленточками, кокетливо сидела на ее черных волосах, которые были настолько пышными и красивыми, что не нуждались в особенной укладке. Отец Луизы, знавший о предстоящей экскурсии и не высказавший по этому поводу своего неодобрения, дал ей несколько пенсов на покупку новой пары перчаток. Результат таких приготовлений был ошеломляющим – мисс Гарнер выглядела необычайно хорошенькой, настолько, что Уолтер был поражен.

– О, вы выглядите лучше, чем Ламия! – воскликнул он, – а я думал, что вы были на вершине своей привлекательности, когда позировали мне. В вас сейчас больше жизни, красок. Я думаю, это от того, что вы счастливы. Бедное дитя, подумать только, что предстоящая поездка в сельскую местность может доставить вам столько удовольствия.

– Нет, не сама поездка, а то, что вы будете рядом, – ответила девушка почти непроизвольно.

Уолтер немного покраснел, так же, как тогда, когда миссис Гарнер сделала неаккуратное замечание по поводу совместного проведения времени молодыми людьми. Однако сейчас художник не сказал ни слова, предпочитая подготавливать лошадь к предстоящей поездке.

Они выехали из Лондона. Долгое время тянулись нескончаемой вереницей виллы, сады, дома, террасы, но когда они пересекли Хаммерсмитский мост, то оказались в деревенской местности. Уолтер направил экипаж к Шипскнм воротам в Ричмондский парк и поехал по пустынным аллеям этого удивительного места к Кингстонским воротам. Возгласы удивления срывались с губ Луизы, когда они ехали по этой местности: вот внезапно выскочил олень из зарослей папортника, над дорогой аркой изогнулись ели, прижавшись друг к другу, стояли Сосны, пихты и нежные лиственницы, среди которых, то там, то тут мелькало серое тело кролика. Все это было для нее так же ново, как жизнь и мир для внезапно ожившей статуи Пигмалиона.

Уолтер медленно ехал через парк. Глаз художника улавливал красоту и очарование весеннего пейзажа, но он хотел увидеть, какое впечатление может произвести это естественное обаяние природы на Луизу. До сих пор она не сказала ни слова, только беззвучно смотрела с открытым от удивления ртом, выражая свое удовольствие негромкими вскриками восторга, и, наконец, выразила свое мнение словами.

– Больше я не удивляюсь, – сказала она.

– Не удивляетесь чему?

– Китсу и Байрону. Они заставляли меня задумываться, откуда же берутся их прекрасные творения. Но теперь я знаю, что мир так удивителен, что нет ничего странного в том, что на земле есть поэты. Они не могли бы выйти из Войси-стрит.

– Поэт вряд ли бы мог быть поэтом, если бы не сталкивался лицом к лицу с действительностью. Для такого человека, как Крэб, материала для написания хватило бы даже на Войси-стрит. Так вы считаете, что мир прекрасен, Лу? А ведь Ричмондский парк – только маленькая часть того мира, который знал Байрон.

– Я чувствую, что как будто бы видела все, что видел он, – ответила девушка. – Когда поздно ночью я читала «Чайлд Гарольда», пока спала бабушка, читала не просто, а с упоением, мне казалось, что я нахожусь рядом с ним. Если бы вы спросили меня, на что похоже Лимэнское озеро или горы, или Рим, я бы не смогла ответить вам, но я ощущала все это так, как будто это было внутри моего сознания: вода, небо, теплый мягкий воздух – все предстало передо мной живым и ярким, как на картине.

– Это все сильное воображение, Лу. Весьма опасное дарование, – сказал Уолтер глубокомысленно.

– Разве? Хотя я действительно думаю, что была счастливее до того, как узнала поэтов… Мне действительно стало после этого грустнее, но это была тихая грусть, которая не жгла меня. Я могла спать, когда уставала и забывать мои неприятности. Не думаю, чтобы в эти дни мне снились сны. Но сейчас я чувствую беспокойство, в моем мозгу как будто лихорадка, и я хочу жить более прекрасной жизнью.

Эти слова, сказанные с вызывающей искренностью, так свойственной Лу, сделали мистера Лейбэна задумчивым.

– Я скажу вам, что это значит, Лу, – начал он, – . если бы вы позволили мне довести идею о вашем образовании до ее практического осуществления, то вы могли бы иметь такую яркую и счастливую жизнь, которая только, может быть, и нужна молодой девушке. Ведь подумать только, сколько дверей может открыть образование для вас. Вы могли бы быть гувернанткой или компаньонкой в семье, которая путешествовала бы по Европе. Вы могли бы увидеть Швейцарию, – Италию и другие земли, по которым путешествовал Чайлд Гарольд. Рассудите сами.

– Я уже подумала и не хотела бы быть обязанной вам, – ответила Лу упрямо. – Я не хочу быть образованной, не хочу быть лучше, чем я есть. Я смогу лишь почувствовать свое ничтожное существование острее, чем сейчас.

– Но почему, моя дорогая девочка, вы опять называете это ничтожеством? Нет ничего отрицательного в самой бедности.

– Возможно, и нет. Я имею в виду то, что некоторые люди обладают даром делать бедность очаровательной. Вы читали о таких в романах. Есть какое-то унижение в нашей грязи, ведь мы грязны. Я не имею в виду недостаток уборки или другого мытья, здесь я делаю все, что могу. Но все вокруг нас пропитано старостью, серостью, неаккуратностью – грязь, кажется, проникла во все поры нашего дома, и потом бабушка такая неаккуратная. Это делает ее совсем дряхлой. Плохо также то, что слова неправильно произносят и бабушка часто это делает. Наше падение заключается в том, что мы не в состоянии ни за что заплатить. Скверно, что отец говорит о картинах. Вам не удастся вырвать меня из всего этого. Я погрязла по горло в невежестве.

– Да, Лу, вы неисправимая девушка! – воскликнул Уолтер, сильно раздасадованный упрямством мисс Гарнер.

Он хотел оказать для нее настоящую услугу, чувствуя, что должен сделать это, так как уже приподнял ее над тем примитивным уровнем, который составлял ее окружение.

– Что я могу сделать для вас, Лу?! – воскликнул он.

– Оставьте меня одну. Я не хочу учиться, чтобы потом презирать отца. Вы можете дать мне один день удовольствия, такой, как этот, если, конечно, пожелаете. Я смогу прожить всю оставшуюся жизнь, вспоминая нашу поездку.

Уолтер не сразу смог ответить на такое утверждение. Он даже начал думать, что этот день на природе такой же легкий, как летняя экскурсия щебечущих школьников, всего лишь глупая затея. Лу, с ее порывистостью и резкостью, была интригующе интересной персоной для артистической натуры художника, возможно как раз из-за своей неординарности. Не должно все-таки было быть этой поездки, если у него имелось желание жениться на Флоре Чемни.

Но хотел ли он жениться на мисс Чемни? Конечно, он хотел – дорогая милая Флора, кто еще мог так сильно любить его? Он обнаружил это очень давно. Ласковая маленькая Флора, ее голос был таким нежным, когда она разговаривала с ним, ее руки вздрагивали, когда она случайно касалась его. Наивная маленькая Флора, штурмующая вершины искусства с коробкой цветных карандашей и мелками. Мог ли он не жениться на ней, тем более, зная, что желание Марка Чемни по этому вопросу было вполне очевидно.

Минут на десять-пятнадцать мистер Лейбэн погрузился в глубокие размышления. В это время они как раз находились в Кингстоне, проезжая по его маленьким, ярким улочкам с интересными фасадами домов и особенным ароматом воздуха, направляясь к Темзе, Темз-Диттону и Моусли. Лу с восхищением смотрела по сторонам. Торжественные аллеи, идущие через дворцовый парк, чистая журчащая вода, прекрасные виллы с клумбами ярких тюльпанов, гиацинтов и ранних роз, казалось, дышащих свежестью и ароматом. Поистине это был мир красоты после Войси-стрит.

– Пойдемте, Лу, – сказал мистер Лэйбэн, отвлекаясь от серьезных мыслей, считая, что такое занятие может подождать, – самое время подумать об остановке. Я хочу покатать вас в лодке. Мне известна одна маленькая очаровательная гостиница в Темз-Диттоне, где мы сможем получить с вами прекрасный обед, а пока он будет готовиться, мы сплаваем с вами к Хэмптон-Кортскому мосту. Там мы выйдем с вами из лодки и пройдемся по дворцовым садам. Еще довольно рано и мы можем не торопиться.

– Как бы я хотела, чтобы этот день длился вечно, – сказала Лу со вздохом, – все кругом так прекрасно.

– Обратный путь домой тоже будет красив, мы будем ехать при свете луны.

– Да, но потом всему настанет конец.

Они подъехали к небольшой гостинице, находившейся в укромном месте и известной разве что некоторым любителям водных экскурсий. Здесь Уолтер и доверил лошадь заботам дружелюбного конюха.

– Вы неплохо покатались на нем, – сказал он.

– Мы приехали из Лондона. Не могу сказать, что это очень далеко.

– Да, но лошадь выглядит довольно измотанной для такой поездки.

– Ладно, дайте ей ведро овсяной, теплой каши и поухаживайте за ней так, как вы только можете. Животное не понадобится нам раньше восьми часов вечера.

– Хорошо, сэр.

Уолтер отправился решать вопрос о лодке. Они лежали на маленьком песчаном пляже перед гостиницей. Художник выбрал небольшую и яркую лодку, в ней они и поплыли по реке по направлению к Хэмптону вдоль безлюдных берегов, поросших рогозом и плакучими ивами. Уолтер, словно нехотя, погружал весла в воду, и их маленькая лодка медленно перемещалась против течения. Здесь они продолжили свой разговор.

О, как говорил художник! Он свободно высказывал Лу свои мысли и мечтания, так будто она была его вторым я, духом-близнецом, так, как будто природа специально настроила их умы друг на друга. Казалось, она полностью понимает его, и все, что говорила девушка, так соответствовало его представлениям.

Что могло быть лучше, чем наслаждение от такой беседы, проходившей в полной гармонии? Один длинный летний день беззаботного диалога между такими собеседниками значит больше, чем простые мирские удовольствия, и может сохраниться в памяти на всю жизнь. Уолтер Лейбэн никогда еще не был так счастлив, как в этот день, плывя на лодке и рассказывая о своих мечтах, надеждах и желаниях Луизе Гарнер. Они долго сидели так, позабыв о времени. Затем причалили к берегу и стали прогуливаться по строгим старинным садам среди чудесных цветущих каштанов, фонтанов с золотыми рыбками. Их разговор продолжался с прежней легкостью, время совсем не волновало их.