Текст книги "Младшая сестра"

Автор книги: Мэри Берчелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Но зачем им это? – не удержалась девушка.

Варони рассмеялась – низкий, грубый смех, но в нем слышалось настоящее веселье.

– Вижу, ты не разбираешься в тонкостях игры. Представь, какое удовольствие получит любой мой конкурент или недоброжелатель, заметив как бы невзначай: «У Нины Варони взрослая дочь. Ей уже двадцать пять. Не в школьном же возрасте Варони родила ее. Значит, певице скоро пятьдесят. Ее голос может исчезнуть с минуты на минуту. Кажется, на последнем выступлении, она пела с хрипотцой».

– Неужели они вправду будут говорить такие ужасные слова?

– Конечно. Все так делают. Я не исключение.

Спокойный тон матери поразил Аликс.

– Даже если это ложь?!

– Ложь, правда, какая разница? – беззаботно заявила Нина.

– Нет! Не говори так!

Варони уловила невысказанную мольбу дочери: «Не разрушай моих иллюзий. Оставь мне хотя бы парочку».

– Ласточка моя, успокойся. Ты привыкнешь, как и все, прожив в нашем мире немного дольше.

– Значит, я смогу… смогу остаться с тобой? – За одно лишь мгновение прежнее разочарование смыла волна радости. В ясных глазах девушки светились такая надежда, любовь и преданность, что у Варони перехватило дыхание.

– Ну… конечно, – медленно и не совсем уверенно произнесла певица. Но потом, уже с большей убежденностью, добавила: – Конечно же, милая… если ты хочешь.

– Ой! Ты чудо! – Аликс бросилась матери на шею. – Но должна ли я быть…

– Моей сестрой? – закончила за нее Нина. – Боюсь, да. – Затем, глядя на разочарованное лицо дочери, нетерпеливо продолжила: – Дитя, я объяснила причину.

– Я понимаю. – Аликс старалась избегать ее взгляда.

Варони внимательно оглядела опущенные рыженькие ресницы дочери, точеный носик, слегка вздернутые в уголках припухлые губы. Разбитые иллюзии легли тенью на округлое бледное лицо молодой девушки. В ее глазах не было гнева, но восхищенный взор потух.

– Аликс, – позвала мать.

Та молчала.

– Моя маленькая дочка, ты знаешь…

Прерывистые всхлипывания дочери помешали Нине закончить.

– Нет, я не знаю, – срывающимся голосом прошептала Аликс. – Все дело в том, что ты не хочешь стать мне матерью.

– Дитя мое, как ты можешь такое говорить? Ты же видишь, как мне тяжко оттого, что я не могу признать тебя дочерью.

– Значит… ты все-таки любишь меня?

Аликс простила матери двенадцать лет безмолвия – ведь бабушка настояла на этом, простила страх, сомнение и боль, не покидавшие ее последние несколько часов. Простила, лишь, завидев слезы в прекрасных голубых глазах Нины Варони. Девушка рассмеялась и подставила лицо для жарких поцелуев матери. Глубокое облегчение сменило треногу, и Аликс почувствовала, что смертельно устала.

– Все хорошо, мама, теперь все хорошо, – прошептала она и со вздохом, похожим скорее на всхлип, мгновенно уснула.

Кто-то отодвинул тяжелые бархатные портьеры, и в комнату ворвался свет.

Аликс проснулась. С минуту она не могла понять, где находится. Но Драйтон, стоящая возле постели с подносом в руках, освежила в памяти девушки вчерашние события.

– Доброе утро, Драйтон. Который час?

– Двенадцать тридцать, мисс.

– Половина первого?! Не может быть!

Девушке, привыкшей вставать в половине восьмого даже во время болезни, подобное показалось невероятным. Тем не менее для пожилой горничной это было в порядке вещей.

– Простите, мисс. Вы хотели встать пораньше?

– Нет. Только…

– Не желаете позавтракать, мисс? Мадам предположила, что вы проголодаетесь к этому часу.

– О-о, спасибо, конечно же. Но разве уже не время ленча? В таком случае завтракать не имеет смысла.

– На ленч мадам обычно приходит к четырем часам, – невозмутимо ответила Драйтон.

Ленч в четыре! Аликс попала в безумный мир. Пора привыкать, решила она и, забрав поднос из рук горничной, с удовольствием принялась за еду.

После завтрака девушка попыталась разобщаться в событиях вчерашнего дня.

Мама разрешила остаться и жить рядом с ней! Не то чтобы Аликс нравился образ жизни, увиденный здесь. Девушка сомневалась, что сможет легко к нему приспособиться. Мысль о расставании с Бетти, родным домом и старыми знакомыми очень пугала ее. Даже мысль о полном изменении жизни вызывала страх. Но над сомнениями довлело непреодолимое желание остаться с матерью, быть обласканной и любимой единственным близким Аликс человеком на земле.

Наконец девушка приняла решение. Оставшись с Ниной, она одинаково может стать счастливой и несчастной. Но ежели уйдет сейчас, то будет корить себя за нерешительность всю оставшуюся жизнь.

– Дорогая, ты уже проснулась? – прервал ее размышления звонкий голос.

– Да, ма-а… о да, я проснулась, – закричала Аликс в ответ.

Отодвинув поднос, она вскочила с кровати и помчалась в соседнюю комнату:

– Мне можно войти?

– Конечно. – В голосе Варони скользило удовольствие.

Когда девушка вошла в комнату, Нина слегка приподнялась на локте. Ее блестящие локоны ниспали золотистым каскадом на обнаженное плечо. Певица еще не поборола дрему и на какой-то момент предстала перед дочерью спящей красавицей, сошедшей со страниц сказки.

Аликс пересекла комнату и обменялась с матерью нежными утренними поцелуями. Какое счастье просто находиться рядом с ней, подумала девушка.

– Ну, детка, чем ты намерена сегодня заняться? – Варони вновь откинулась на шелковые подушки, одарив дочь ласковым взором.

– Пока не знаю. Но мне придется вернуться домом. Ненадолго, конечно.

– Твой дом отныне здесь и со мной, – произнесла Нина с невероятно чарующей улыбкой на губах.

– Ах! – воскликнула Аликс, в порыве нежности прижав мамину ладонь к своей щеке. От радости девушка не знала, что и сказать. Но потом, немного подумав, добавила: – Но мне необходимо переговорить с Бетти, уладить формальности с домом. Видишь ли, мы пока еще ничего не решили. Прошла лишь неделя… как бабушка умерла.

– Неужели? Должно быть, ты очень переживала, – мягким тоном произнесла Нина.

Судя по ее словам, казалось, что она вовсе не была знакома с миссис Фарлей. И прежде чем Аликс начала описывать подробности последних дней жизни бабушки, Варони резко сменила тему разговора, оставив дочь в недоумении. Девушка поняла, что Нина и слышать ничего не желает о родной матери, даже о ее смерти.

Известной певице было проще притвориться, что миссис Фарлей ушла из жизни еще двадцать лет назад. И Нина, блестящая, добившаяся триумфа и славы, не могла позволить себе задуматься о смерти.

Аликс потеряла дар речи. Она была потрясена до глубины души. Вот уже в который раз ей приходилось сталкиваться с жестокими, циничными правилами, господствующими в мире ее матери. Но Варони, как ни в чем не бывало, продолжила:

– Ты можешь позвонить своей домработнице… Бетти?.. не важно как ее там… и разъяснить, что в будущем собираешься жить у меня. Она может выслать необходимый гардероб… все, что тебе может потребоваться, пока я не куплю стоящую одежду. – Нина смерила дочь оценивающим взглядом и неодобрительно хмыкнула. – На неделе я не смогу вырваться из Лондона, но в субботу или воскресенье поеду с тобой и все улажу.

– Серьезно? – удивилась Аликс. Она тут же вообразила, как блистательная, всемирно известная Нина Варони появляется на ступенях скромного деревенского коттеджа, и щечки девушки зарделись от удовольствия.

– Почему нет? – Певица дразняще провела пальчиком по подбородку дочери. – Откуда такое веселье?

– Да так, ничего. Мне приятно осознавать, что ты возвращаешься домой, – с невинным видом произнесла Аликс.

Варони озадаченно изогнула бровь, а затем рассмеялась:

– Глупое дитя! Я не собираюсь надолго задерживаться. Мы управимся со всеми делами и за пару часов.

– Д-да, – неуверенно протянула Аликс.

Она не представляла, как можно за пару часов связать воедино все ниточки ее прошлой жизни. С неожиданной болью в сердце девушка вспомнила Бетти, каждый день поджидающую ее после школы на пороге дома. У пожилой верной домработницы после смерти миссис Фарлей не осталось в мире никого ближе Аликс.

– А как же Бетти? И мой дом? – возмутилась девушка. – Неужели придется продать коттедж? – Для Аликс не было ничего страшнее, чем вот так взять и расстаться с родным домом, связанным с ним счастливым детством и ощущением безопасности.

– Ты так привязана к Бетти и старому коттеджу?

– Да. Я прожила в этом доме всю жизнь. И очень его люблю. Бетти тоже. Я не представляю жизни без РОДНОГО дома… меня это пугает.

И вновь Варони выглядела озадаченной. Она не понимала дочь.

– В таком случае, мы сохраним коттедж, – после минутного колебания заметила Нина. – Полагаю, эта ТВОЯ Бетти сможет и дальше жить в доме. Как раз будет кому приготовиться к твоему возвращению из Европы. Тур предстоит тяжелый и насыщенный, скорее всего, по его завершении тебе захочется немного отдохнуть в деревне.

– Оставим коттедж? Потому что я так хочу? Несмотря на то что я не буду там жить, а лишь заезжать изредка? – Аликс была поражена. – О-о нет, не стоит. Такие траты ради прихоти?! – В девушке заговорили строгие правила миссис Фарлей, усвоенные еще в младенчестве.

– А почему нет? Я могу себе позволить, – беззаботно произнесла Нина. На минуту ее глаза заполнились тоской. – Я хочу подарить тебе все, что ты только пожелаешь.

Аликс застыла от удивления. Ей еще не доводилось встречаться с таким проявлением щедрости. Девушка обняла мать и благодарно поцеловала.

– Не могу себе представить… какое чудо… ты такая щедрая! О-о, ты чересчур добра ко мне!

Варони была польщена искренним признанием дочери.

– Ну вот. Столько радости из-за мелочей! – Нина с улыбкой взъерошила пушистые волосы девушки. – Всего-то навсего оплатить скромную сумму за аренду на год. Может, я даже выкуплю твой драгоценный коттедж и подарю тебе на Рождество. А теперь, солнышко, беги одеваться. Пора мне вставать, иначе примчится Морлинг и стащит меня с кровати силой. Кажется, я обещала пообедать с ним сегодня. Боюсь, моя дорогая, тебе придется самой искать себе развлечения. Если что-то потребуется, попроси у Прескотт. Она будет в кабинете.

– Кто это Прескотт? – с трудом выдавила из себя Аликс. Новость о сохранении коттеджа на время лишила ее дара речи.

– Прескотт? – Варони разразилась злорадным смехом. – Официально она мой секретарь. А также гид, философ и друг, я надеюсь, всего моего окружения. Она никому не нравится, но все мы пользуемся ее услугами. Я так и не смогла понять до конца, восхищается она мной или втайне ненавидит. Но вот Морлинга она уважает, это я точно могу сказать. А теперь беги, лапушка, и не задерживай меня более.

Принимая ванну и одеваясь, Аликс размышляла над их разговором. Ей никогда еще не доводилось встречать такого замечательного, умного, доброго и щедрого человека, как ее мать. Все в Нине Варони восхищало Аликс – ее ум, речь, походка, загадочная улыбка, обольстительный блеск голубых глаз.

Только одного девушка не могла понять – странного равнодушия Нины к бабушке. Варони даже не переживала, услышав о смерти родной матери!

«Должно быть, я ошиблась, – внушала себе Аликс. – Скорее всего, прекрасная Нина Варони не может позволить себе выказывать скорбь на публике. Да, вот в чем дело. Какое простое и очевидное объяснение!»

Вздохнув с облегчением, Аликс поспешила одеться. А потом с трепетом отправилась знакомиться с Прескотт.

Постояв в нерешительности посреди холла, девушка определила, что массивная резная дверь из черного дерева, должна вести в кабинет. Она приоткрыла дверь, заглянула внутрь, огляделась и только потом вошла.

За длинным столом, заваленным газетами, письмами, скрепками, папками для бумаг, сидела худощавая, болезненного вида шатенка лет тридцати пяти – сорока с короткой стрижкой и что-то порывисто писала. Словно почувствовав чье-то присутствие, она подняла голову и уставилась на Аликс.

– Доброе утро, – коротко бросила секретарша и вновь приступила к работе.

– Доброе утро.

Выждав немного, девушка совершила новую попытку начать разговор:

– Вы мисс Прескотт?

– Лучше зови меня просто Прескотт, – прозвучало в ответ. Глядя на недоумевающую Аликс, женщина пояснила: – Все так делают.

– А-а, понятно. А почему они так делают?

– Понятия не имею. – Секретарша ухмыльнулась. – Вероятно, из-за моих родителей, которых угораздило окрестить дочь Венерой Прескотт. И никто из артистического круга не станет называть меня Венерой.

Слова Прескотт походили на правду, и Аликс замолчала, смутившись. Секретарша оторвала взгляд от кипы бумаг и с улыбкой посмотрела на собеседницу. В ее черных как ночь глазах засверкали искорки веселья, и Аликс поняла, то Венера Прескотт сумела прочесть ее мысли. Девушка почувствовала необходимость сказать что-то еще, лишь бы избавиться от неловкости.

– Я Аликс Фарлей, сестра Нины Варони.

– Знаю. Я видела тебя вчера за ужином.

– Неужели? Я вас не заметила, – удивилась Аликс.

– Не сомневаюсь. Это входит в мои обязанности.

– Что входит?

– Быть незаметной. Секретарша преуспевающей женщины должна овладеть этим искусством… если хочет сохранить свое место.

С этими словами Прескотт вновь погрузилась в работу.

Аликс приблизилась еще на один шажок, и… ее внимание привлекла кипа фотографий Нины Варони, которые секретарша усердно сортировала.

– Ой, можно мне взглянуть… пожалуйста?

Прескотт пожала плечами:

– Если хочешь. Только не перемешай.

– Нет, что вы. Здесь разные фотографии?

– Нет, одна. Но подписи разные, – лаконично заметила Прескотт.

– Но как…

– Вот эти – «с наилучшими пожеланиями». – Секретарша небрежно указала на ближайшую стопку. – На тех только автограф. – Она показала на самую большую стопку. – А вот «с любовью, ваша…». Все зависит от того, кто просит и как просит.

– Понятно.

Аликс взяла один снимок и с нежностью повертела в руках, изучая подпись. Но тут ее взгляд упал на еще одну крохотную стопку, и щеки девушки залились румянцем. На углу фотографии красовалась короткая, но многозначительная надпись:. «Со всей моей любовью».

– А… эти, – охрипшим от волнения голосом спросила Аликс, – кому предназначаются эти?

Прескотт бросила равнодушный взгляд на фото, которое девушка держала в руках с такой осторожностью, будто это нежный лепесток розы, а не обычный лист бумаги.

– Всем, кого Варони ненавидит или боится.

– Что?! Но здесь написано: «Со всей моей любовью».

– Конечно. – Прескотт хищно улыбнулась. – В переносном смысле. Например, для конкурентки это будет означать: «Здравствуй, драная кошка. Ты неплохо спела в прошлый четверг, но у меня всегда получается лучше. И тебе остается лишь глотать обиду да кусать локотки, ибо до меня тебе еще далеко».

– Ложь! – На глаза девушки навернулись слезы.

– Нет, правда.

– Но это ужасно… и так цинично.

– Такова жизнь.

– Неужели?

– Да. – Женщина задумчиво почесала карандашом за ухом. – Да, оперная жизнь – это смесь высокой поэзии и холодного цинизма.

– Но романтизм все же есть, – не отступала Аликс. Она боялась потерять последнюю иллюзию.

– Да. Вот почему однажды испробовавший артистическую жизнь, не может променять ее на другую. О-о, какая это изнуряющая борьба, а конец зачастую предопределен… и он ужасен. Но… – Улыбка Прескотт стала человечнее. – Но какой блеск!

– Вы хотели сказать триумф?

– Нет. Триумф может быть у оперы, музыки, у любого произведения. Не важно, через какие тернии пробирается артист к сцене. Пусть у него голос и темперамент от Бога, все, что он должен делать, – слушаться композитора.

Аликс молчала, изумленная внезапной откровенностью со стороны сдержанной Прескотт. Она присела на краешек низкой софы, а секретарша продолжала свой монолог:

– Знавала я одну женщину, которая ужас как хотела петь под музыку Моцарта. Выступление перед несколькими тысячами людей стало мечтой ее жизни. Наивная певица полагала, что великолепный голос увековечит ее. И когда добилась своего, когда раскрыла рот и запела, люди слушали не ее. Они слушали и восхищались музыкой Моцарта. Вот в чем истинное величие.

Собеседница умолкла, но Аликс не предпринимала попыток нарушить тишину. Она не могла представить, какая страстная поэтическая натура скрывалась за унылым равнодушием мисс Прескотт.

– Хотите сказать, – наконец решилась девушка, – что в опере, исполняемой великим певцом, куда больше величественного и прекрасного, нежели в игре актера в пьесе?

– Определенно больше.

Ответ исходил не от Прескотт, и, повернувшись, девушка увидела в дверях мощную фигуру Дитера Морлинга. Дирижер стоял, засунув руки в карманы пиджака, и дружелюбно смотрел на Аликс.

Девушка инстинктивно вскочила на ноги. Морлинг привычным движением вынул сигару изо рта и неспешно прошел к письменному столу.

Он двигается довольно грациозно для своего телосложения, подумала Аликс.

– Передайте Нине, она уже опаздывает. – Дирижер недовольно покачал головой, и Прескотт вышла из комнаты, не проронив ни слова.

Аликс вновь присела. Остаться наедине с великим человеком стоило нервов. Она не ждала, что мистер Морлинг снизойдет до беседы с молодой и наивной ловушкой, но дирижер, видимо, думал иначе. Он заговорил прерывисто и сбивчиво. Казалось, его неожиданно посетила застенчивость.

– Слушай, дитя… кстити, как тебя зовут? Прости, я забыл.

– Аликс.

– Аликс? Какое милое имя. – Он одобрительно кивнул. – Предположим, перед тобой лежит сборник шекспировских пьес. Можешь читать и наслаждаться… несомненно, в великих стихах ты откроешь для себя новый мир чувств и красоты. Возможно, не так явно, как если бы смотрела пьесу в театре в исполнении талантливых актеров. Но несомненно, игра актеров не сможет сильно повлиять на твое мнение о произведении. Следишь за моей мыслью?

Девушка растерянно кивнула.

– Но предположим, я дам тебе ноты к «Фиделио» Бетховена. Что они значат для молодой девушки, кроме оркестра, певцов, дирижера? Говорят ли сами ноты о чем-то тебе? Вот, гляди… – Морлинг распахнул нотную тетрадь, которую держал все время под мышкой. – Что могут эти линии, точки и запятые донести до юного ума? Скорее всего, ничего. Хотя возможно, ты умеешь читать ноты… я не знаю… в таком случае ты сумеешь напеть, просвистеть или промурлыкать отдельные куски… и не более. Но ты не узнаешь, каким слышал свое произведение сам Бетховен.

Аликс в восхищении уставилась на известного дирижера:

– Да, я понимаю.

– Можно обучить музыкантов виртуозно играть на инструментах, создать великолепный оркестр и даже, при некоторых обстоятельствах, выучить дирижера.

Но голос… ему нельзя научиться. Голос дается Богом, судьбой, но не людьми. Порой Бог или судьба великодушно дарят миру людей с изумительными голосами. Некоторые тренируют голос, а не зарывают талант в землю. И вот все компоненты в сборе. Точки и запятые на бумаге обретают душу великого композитора. Музыка, голос, все славит его гений. Вот что означает истинное бессмертие.

Девушка слушала дирижера с замиранием сердца. Еще никто не говорил Аликс таких величественных речей. Кроме Прескотт, конечно. Бабушке они показались бы чересчур напыщенными, но юная девушка не устояла перед их магическим очарованием. Она будто пересекла границу обыденного мира и оказалась в удивительной незнакомой стране.

– А Нина… у нее великолепный голос? – смущенно спросила Аликс.

– Да, по-настоящему великий голос. Вот почему иногда мы относимся к ней как к богине, забывая, что Нина всего лишь женщина.

– Понимаю. – Аликс уставилась на фотографию, которую все еще держала в руках, и вновь вспомнила слова Прескотт о надписи: «Со всей моей любовью». Вот она, обратная сторона прекрасной картинки – холодный цинизм.

Дирижер с любопытством проследил за взглядом девушки и забрал фотографии из ее рук.

– О-о, что-то новенькое, – заметил он после осмотра. – Недурно. – Прочитав надпись, он хмыкнул. – Хм, очаровательно.

– Прескотт сказала, что Нина отсылает такие фото тем, кого боится или ненавидит, – почти шепотом пояснила Аликс.

– Очень на нее похоже.

Даже не глядя на собеседника, девушка поняла, что тот все еще изучает фотографию.

– Но вам не кажется… отвратительным использовать подобные слова, когда имеешь в виду совсем другое? – Ее голос непроизвольно задрожал.

– Так часто делается, – равнодушно заметил Морлинг.

Тишина стала настолько гнетущей, что даже невозмутимый дирижер почувствовал неладное. Он внимательно взглянул на девушку.

– Что случилось?

Аликс беспомощно покачала головой, но Морлинг упорно ждал ответа. Наконец она улыбнулась и произнесла, как ей казалось, с безразличием:

– Ничего. Я только чувствую себя неловко. Ведь она подписала так фотографию для меня.

Первая и последняя проба Аликс в сарказме с треском провалилась. Через секунду ее улыбка померкла, губы страдальчески изогнулись, и девушка разрыдалась, закрыв лицо руками.

Конечно, это глупо и смешно. Для Аликс, которая гордилась умением держать себя в руках, обидно и горько было расплакаться вчера перед матерью. Но чтобы она вновь сорвалась… да еще в присутствии почти незнакомого человека! Какой стыд! Она всю жизнь будет корить себя за несдержанность.

Морлинг выглядел потрясенным. Он отнял руки девушки от ее залитого слезами лица и, обескуражено качая головой, помог ей подняться на ноги.

– Mien Kind! [1]1
  Дитя мое! (нем.)


[Закрыть]– воскликнул дирижер. В его голосе слышались нежность и искренняя досада.

Он вынул из кармана пиджака носовой платок и принялся вытирать слезы с раскрасневшегося лица девушки. Аликс даже не пыталась сопротивляться, чувствуя себя уютно в теплых объятиях Морлинга.

– Ты не должна плакать, – произнес мужчина с неподдельным участием.

– А я и не плачу, – со всхлипом заверила Аликс. Дирижер грустно улыбнулся:

– Не расстраивайся из-за глупых слов на клочке бумаги. Я уверен, Нина не имела в виду ничего плохого, когда отсылала фотографию тебе.

– Да… я знаю. Вот только…

– Да?

– Надпись… так много значила для меня. Я думала, она имеет в виду… со всей ее любовью. Наверное, я просто дура. – Аликс удивлялась себе. Раскрывать душу перед едва знакомым человеком! И самое удивительное – великий дирижер терпеливо ее слушал. – Конечно, это глупо, но я считала, что все обожатели и поклонники мало значат для нее, ведь я… – Аликс умолкла, сообразив, насколько близко подошла к опасной теме. – Мне было приятно думать, что только я одна достойна всей ее любви…

Неловкое молчание затягивалось, и девушка пытливо взглянула на дирижера. Тот глядел прямо перед собой. Его тонкие аристократические губы скривились в грустной улыбке.

– Как странно, – наконец произнес Морлинг, – любящие Варони люди никак не могут довольствоваться меньшим, чем всей ее любовью.

Он сам влюблен в мою мать, озарило Аликс. Но через мгновение она засомневалась в справедливости своих выводов, так как собеседник продолжил весьма холодно:

– Вероятно, они инстинктивно понимают, насколько Нина легко раздаривает свою любовь.

Девушка не имела представления, как реагировать на подобный выпад, но ей не пришлось долго думать. Распахнулась дверь, и в комнату, как глоток весеннего воздуха, ворвалась Варони в нежно-зеленом платье, элегантно облегающем ее стройную фигуру. За дивой следовала преданная, всегда невозмутимая Прескотт с собольим манто в руках.

– Ты замерзнешь, на улице ветер, – заявил Морлинг. Он накинул манто на плечи Нины, не обращая внимания на шутливые протесты певицы.

– Прости, Дитер. Я знаю, что опоздала. Прими мои обычные извинения и великодушно даруй прощение.

Дирижер склонился и поцеловал протянутую руку.

– Ты прощена, – с апломбом произнес он. Нина одарила собеседника блистательной улыбкой, вполуха слушая приглушенный шепот Прескотт.

– Что это? Неужели я?.. Нет, конечно же нет. Какой навязчивый!

Варони с невозмутимым видом направилась к письменному столу и подняла пару пригласительных открыток. Секретарша прошептала что-то еще, и Нина звонко рассмеялась в ответ. Аликс послышалось, что в разговоре прозвучало ее имя, но у девушки не было в том уверенности. К тому же, улучив момент, Аликс поспешила скрыть следы недавних слез.

– Я готова. – Варони вернулась к Морлингу, со зловещем нетерпением ожидающего ветреную певицу возле двери.

– Прескотт, я не знаю, когда вернусь. Так что сама разберись с бумагами, а тем, кто будет меня разыскивать, говори, что меня нет в городе, что я умерла… что угодно. Нет, лучше не надо о смерти. А то еще люди побегут возвращать билеты, – по-детски самодовольно добавила она. – Пока, милая… и… Аликс, чуть не забыла, Барри Элтон собирался пригласить тебя сегодня на обед.

– Барри Элтон?

– Да. Ты должна его помнить. Тот молодой человек, что сидел вчера рядом с тобой за ужином.

– Правда? Как мило с его стороны! – Девушка была польщена. – Интересно, почему… я хочу сказать…

– Мне кажется, ты ему нравишься, дорогая. Могу лишь одобрить его выбор.

– Но откуда ты знаешь? То есть как ты узнала, что он хочет пригласить меня?

– А он звонил сегодня утром. Довольно рано. Где-то около десяти. Я права, Прескотт?

– Да, – невозмутимо согласилась секретарша, – в десять.

– Он заедет за тобой в два часа. Ты ведь сказала в два, Прескотт?

– Да, совершенно правильно, – эхом отозвалась женщина.

Нина поцеловала дочь в щеку и удалилась, оставив за собой облачко аромата дорогих духов.

Аликс подошла к столу и обратилась к секретарше:

– Мистер Элтон просил что-нибудь передать или…

– Нет.

– Только то, что будет в два?

– И все.

Прескотт полностью посвятила себя работе и явно не нуждалась в компании любопытной девчонки. Аликс стало неуютно. Впервые она почувствовала себя абсолютно лишней. Но девушка была достаточно участливой, чтобы понять, как ценна каждая минута для вечно занятой секретарши. И поэтому со всей деликатностью, приятно поразившей Прескотт, незаметно улизнула из кабинета и отправилась в свою комнату дожидаться Барри Элтона.

Как мило, что он пожелал продолжить знакомство! Аликс с облегчением подумала, что ей удалось понравиться хотя бы одному представителю таинственного и пугающего артистического круга, центром которого была Нина Варони.

Не то чтобы Барри Элтон странный, вовсе нет. Он как раз один из тех обычных людей, к каким привыкла Аликс. Именно поэтому он и привлекателен. В его обществе девушка смогла бы избавиться от сомнений, тревог и разочарований… хотя бы на время.

Оставшиеся полчаса Аликс провела в телефонных разговорах – сначала с администратором отеля, где она так и не переночевала, затем с Бетти. Судя по вежливому, но сухому тону, администратор не поверил в ее объяснения. Хотя прибыть в отель без багажа, с одной лишь дамской сумочкой, снять номер, а затем исчезнуть на всю ночь – это действительно выглядело подозрительным!

Объясниться с Бетти оказалось гораздо сложнее. Очень трудно рассказать о многом, когда пытаешься скрыть определенные факты. К тому же туговатая на ухо домработница постоянно переспрашивала: «Что? Мисс Аликс, я не расслышала». Когда девушке все же удалось частично удовлетворить любопытство Бетти и повесить трубку, стрелки маленьких настольных часов показывали два часа дня.

Немного пудры, помады – и Аликс готова к встрече с Барри Элтоном. Прихватив сумочку, девушка выскочила из комнаты и подбежала к кабинету. Молодой человек был уже там. Девушка слышала через дверь его приятный вкрадчивый голос. Аликс ухватилась за ручку двери, сделала глубокий вдох, готовясь войти, и тут до нее дошел смысл разговора между Барри и Прескотт.

– Но какого черта я должен вести младенца-сестричку в зоопарк или куда там еще? Меня дети не интересуют, – в раздражении выкрикнул мужчина.

Аликс застыла, уцепившись за дверную ручку. На щеках вспыхнул румянец от обиды. Она никогда раньше не подслушивала чужых разговоров, но сейчас с нетерпением и тревогой ждала ответа секретарши.

– Идея принадлежит Варони, – по обыкновению сухо и кратко заявила Прескотт.

– Мерзкая затея, – гневно буркнул Барри. – Как это похоже на Варони, если мне можно такое говорить.

– Можно, – бесстрастно заверила его секретарша.

– Плохо то, что она обещала провести день со мной, а сама ушла неизвестно куда, хотя я и привык к подобным выходкам. Но чтобы я еще и ребенка развлекал…

Аликс решила вмешаться. Распахнув дверь, она уверенно проследовала в кабинет под изумленными взглядами Барри и Прескотт.

– Вам не придется развлекать ребенка, – отчетливо произнесла она неестественно высоким голосом. – Боюсь, произошла ошибка. Я вовсе не намерена идти куда-либо с вами… ни сейчас, ни в дальнейшем.