Текст книги "Больше, чем любовница"

Автор книги: Мэри Бэлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Глава 10

Джоселин не часто принимал гостей, но если уж принимал, то с размахом. Повар ворчал, выражая недовольство, – оказывается, его заранее не предупредили о том, что ожидаются гости. А ведь предстояло приготовить не только шикарный ужин, но и десерт, чтобы подать его ближе к полуночи. Но повар хоть и ворчал, дело свое знал, и никто не сомневался в том, что он прекрасно управится.

Дворецкий же не ворчал, но слуги под его руководством потрудились на славу – в доме не осталось ни пылинки, все блестело и сверкало. И повсюду были расставлены заказанные секретарем роскошные букеты.

Как и предполагал Джоселин, приглашение приняли почти все, даже если для этого пришлось ответить отказом тем, кто разослал приглашения заранее. Впрочем, в этом не было ничего удивительного – не так уж часто в Дадли-Хаусе принимали гостей.

Джоселин распорядился, чтобы к Джейн была приглашена женщина, умеющая делать прически. Он даже подумывал о том, чтобы отвезти девушку к модистке – у него были на примете хорошие мастерицы, – но в конце концов решил этого не делать. Герцог опасался, что в таком случае Джейн наотрез откажется петь. Но даже если бы не отказалась… В новом платье она выглядела бы совсем как леди, и гости начали бы задаваться вопросами о том, кто ока такая и почему оказалась в Дадли-Хаусе.

После полудня они отрепетировали несколько песен, и герцог еще раз убедился в том, что Джейн обладает незаурядными вокальными данными.

Ближе к вечеру Джоселин вдруг почувствовал, что нервничает; это не на шутку его встревожило, и он презирал себя за малодушие.

Когда-то, когда родители Джейн были еще живы, у них в доме часто собирались гости – устраивались пикники, званые ужины и танцы. В семье любили принимать гостей, но, насколько помнилось Джейн, число приглашенных никогда не превышало пятидесяти. Впрочем, времена эти давно миновали. Как давно миновало то время, когда она, Джейн, чувствовала себя счастливой.

Несколько часов она провела в своей комнате, прислушиваясь к голосам, доносившимся из зала, и пытаясь представить, что там происходит. Когда же это произойдет, когда ее позовут петь? Джейн этого не знала, однако прекрасно понимала: приемы в лондонском свете очень отличаются от тех, что устраивались у них в провинции. В Корнуолле гости разъезжались по домам еще до одиннадцати и крайне редко задерживались до полуночи. А здесь, в столице, было принято веселиться всю ночь и спать до полудня.

Вполне вероятно, что ее пригласят уже за полночь. Она совсем изведется, если придется ждать так долго.

Джейн взглянула на часы. Через десять минут должна была прийти Адель – горничная-француженка, приглашенная специально для того, чтобы сделать ей прическу.

«Что ж, пора одеваться, – подумала девушка. – Теперь уже слишком поздно сожалеть о том, что дала согласие на подобное безумие». К счастью, среди гостей – если верить списку, который она раздобыла у Куинси, – не было никого, кто мог бы ее узнать. Но ведь граф Дербери находился в городе… Что, если все гости уже знают, как выглядит преступница? Как бы то ни было, сейчас уже ничего нельзя изменить.

Джейн сняла свое серое платье и надела тщательно отглаженное, украшенное узором платье из муслина. Око прекрасно подходило для того, чтобы в корнуоллской глуши встретить гостя, заглянувшего на послеполуденный чай, но даже там, в Корнуолле, никто не решился бы надеть такое платье на бал. Впрочем, теперь все это не имело значения.

Джейн дрожала от возбуждения и страха.

Едва лишь приехав в Лондон, она, вовсе не собираясь прятаться, сняла номер в гостинице. Мысль о том, что надо скрываться, не приходила ей в голову во время всего пути из Корнуолла. Однако Джейн допустила ошибку. Когда выяснилось, что леди Уэбб нет в городе, ей следовало сразу же обратиться к управляющему делами ее опекуна с требованием выплатить сумму, необходимую для того, чтобы жить в гостинице. Надо было, ничего не утаивая, заявить, что она подверглась оскорблениям и угрозам со стороны пьяного негодяя и, защищаясь, ударила его книгой. –

Но, к сожалению, она этого не сделала, а потом было уже поздно. Она считалась беглянкой; ее разыскивали сыщики.

И теперь, в этот вечер, ей предстояло выступать перед гостями герцога Трешема.

Какой ужас!

Снизу доносился женский смех.

Неожиданно в дверь постучали, и Джейн вздрогнула. Оказалось, пришла Адель, чтобы сделать ей прическу.

В одиннадцать леди Хейуорд, выполнявшая в Дадли-Хаусе роль хозяйки вечера, объявила окончание карточной игры. Джоселин тем временем распорядился, чтобы фортепьяно передвинули в центр гостиной и расставили стулья. Шли приготовления к продолжению вечера – музыкальной его части.

Несколько юных леди – вероятно, под давлением своих мамаш – вызвались сыграть на фортепьяно и спеть. Нашелся даже отважный джентльмен, пожелавший спеть дуэтом со своей нареченной. Все выступавшие неплохо играли и владели голосом. Гости слушали внимательно и вежливо аплодировали – так проходили почти все подобные вечера. Лишь немногие, слывшие меценатами и покровителями искусств, приглашали для развлечения гостей профессиональных музыкантов, но в таком случае весь вечер превращался в концерт.

Наконец Джоселин встал, опираясь на трость.

– Если желаете, – обратился он к гостям, – можете немного размять ноги перед второй частью, Я пригласил одну особу, чтобы развлечь вас перед ужином. Сейчас я приведу ее сюда.

Леди Хейуорд с удивлением взглянула на брата:

– Но кто она, Трешем? И где же эта особа? Ждет на кухне? Где, скажи на милость, ты отыскал ее, если уже две недели почти не выходишь из дома?

Джоселин молча улыбнулся и вышел из гостиной. С самого начала вечера он с волнением ждал этого момента. Оставалось надеяться, что она не передумала. Конечно, пятьсот фунтов – неплохой стимул, но Джоселин чувствовал: если Джейн Инглби решит не выступать, то уже ни за какие деньги не согласится.

Трешем расхаживал по холлу в ожидании Джейн; он послал Хокинса наверх, чтобы тот позвал ее. И вот Джейн появилась у лестницы. Остановившись на площадке, она на мгновение замерла – бледная и хмурая, но вместе с тем прекрасная. Казалось, простенькое муслиновое платье сотворило чудо, превратив скромную девушку-служанку в изящную и грациозную леди. Что же касается ее волос… Джоселин не мог оторвать от них взгляда. Они были уложены довольно просто – не в виде копны мелких завитков и крупных локонов, как он ожидал, – но все же без прежней строгости. Мягкие и блестящие, от природы вьющиеся волосы – чистое золото.

– Поразительно, – пробормотал наконец герцог. – Бабочка вылупилась из кокона.

– Было бы гораздо лучше, если бы мы отказались от этой затеи, – проговорила в ответ Джейн.

Джоселин подошел к подножию лестницы и, пристально глядя в глаза девушки, протянул ей руку.

– Вы ведь не боитесь? Мои гости вас ждут.

– Они будут разочарованы, ваша светлость.

Джейн умела держать себя в руках. Она и сейчас не выказывала страха, напротив, вздернула подбородок и расправила плечи. Однако по-прежнему стояла на площадке.

– Мои гости вас ждут, – повторил Джоселин. – Идемте, Джейн.

Она медленно спустилась по ступеням, и Трешем повел ее в гостиную. Ему вдруг пришло в голову, что его сиделка обладает осанкой герцогини. Наверное, при иных обстоятельствах эта мысль позабавила бы Джоселина. Но сейчас ему было не до смеха. Сирота? Воспитанница приюта? Девушка, которой приходится зарабатывать себе на пропитание? Маловероятно. Каким глупцом он оказался, поверив ей.

Следовательно, Джейн Инглби его обманула.

– Сначала «Барбару Аллен», – сказал Джоселин. – Она привычнее для моих пальцев.

– Да. Хорошо. Ваши гости еще не разъезжаются?

– Вы надеялись, что они уже отбыли почивать? Никто не уехал, Джейн.

Герцог остановился у двери в гостиную. В следующее мгновение слуга распахнул дверь, и они переступили порог.

«Она похожа на чудесный цветок, выросший среди тепличных растений», – думал Джоселин. Он вел девушку по проходу меж стульев, И гости взирали на нее с нескрываемым любопытством.

– О, да это же мисс Инглби! Джейн узнала голос Конана Броума.

Гости зашептались – знавшие, кто такая мисс Инглби, делились с теми, кто слышал это имя впервые. Но все присутствующие, разумеется, слышали историю о том, как некая помощница модистки отвлекла внимание герцога Трешема во время дуэли с лордом Оливером, а затем стала его сиделкой.

Джоселин вывел девушку на середину комнаты и повернулся к гостям.

– Леди и джентльмены, – сказал он, – я уговорил мисс Инглби спеть для вас, ибо она обладает замечательным голосом – ничего подобного я прежде не слышал. К сожалению, у нее не тот аккомпаниатор, которого она заслуживает. Я играю кое-как, но, надеюсь, вы забудете обо мне, когда она запоет.

Джоселин откинул фалды фрака, усаживаясь на скамью, положил трость на пол, и руки его на мгновение замерли над клавишами, Джейн по-прежнему стояла в нескольких шагах от него, но он, казалось, забыл о ней. Ему стало страшно. Герцог Трешем, не раз смотревший в дуло пистолета на дуэли – причем смотрел и глазом не моргнув, – боялся играть перед публикой, собиравшейся слушать не его, а Джейн. Он чувствовал себя так, будто его выставили нагим перед зрителями.

Наконец, собравшись с духом, Джоселин стал играть «Барбару Аллен».

Джейн запела слабым срывавшимся голоском, но вскоре успокоилась. Успокоился и Трешем. Теперь он играл почти машинально, играл, наслаждаясь пением Джейн. А она, очевидно, воодушевленная присутствием слушателей, пела даже лучше, чем ночью, лучше, чем днем, во время репетиции. Гости же оказались на редкость благодарной аудиторией – они слушали затаив дыхание. Джоселин был уверен: никто не посмеет шевельнуться, пока певица не умолкнет. Наконец воцарилась тишина – полная, абсолютная тишина.

И вдруг раздались аплодисменты – не вежливые хлопки; а искренние аплодисменты благодарных зрителей, в полной мере оценивших талант певицы.

Удивленная таким приемом, Джейн смутилась. Однако тотчас же взяла себя в руки и, поблагодарив слушателей кивком, стала ждать, когда стихнут аплодисменты.

Минуту спустя она снова запела, на сей раз – «В печали ты» Генделя. Пожалуй, лучшей партии для контральто не существовало – Джоселин всегда так считал. Но сейчас ему казалось, что это произведение написано специально для Джейн. Он даже забыл о трудностях, связанных с подбором музыки, – нот герцог не знал и просто подыгрывал богатому, хорошо поставленному голосу; он играл и чувствовал, как сжимается горло от подступающих слез.

– «В печали ты? – пела Джейн. – Музыка утолит твою печаль. В заботах ты? В музыке найдешь покой, найдешь покой…»

«Как долго меня терзали заботы и печаль», – думал Джоселин, играя. Он знал чудесную власть музыки, знал, что звуки способны заглушать сердечную тоску. Но это лекарство всегда считалось для него запретным. Это средство предназначалось для изнеженных созданий и было недостойно мужчины, тем более – представителя рода Дадли.

– «Музыка взывает к тебе голосом Бога», – пела Джейн.

Да, именно так. Музыка – это глас Божий. Но Дадли привыкли выражать свои мысли иначе – отнюдь не божественным языком, а слушать совсем не умели. Во всяком случае, не слышали того, что не имело отношения к их ежедневным заботам. Они никогда не слушали музыку, ибо опасались, что она заманит их в царство духа, увлечет туда, где бессильны обычные слова и где властвуют чувства.

Наконец певица умолкла, и Трешем, по-прежнему чувствовавший спазмы в горле, на мгновение прикрыл глаза. Открыв их, он увидел, что гости аплодируют стоя, а Джейн в смущении потупилась.

Немного помедлив, Джоселин подобрал с пола трость и, опираясь на нее, поднялся на ноги. Затем взял Джейн за руку и высоко поднял ее над головой. Девушка, наконец, улыбнулась и сделала реверанс.

На бис она исполняла веселую и незатейливую «Робин Адер». Трешем же думал о том, что завтра, наверное, будет подтрунивать над Джейн, но сегодня он мог лишь восхищаться ею.

Когда выступление закончилось, Джейн быстро направилась к двери. Ока полагала, что ей не место среди гостей – ведь настало время ужина. Но Фердинанд неожиданно преградил ей дорогу.

– Мисс Инглби, – проговорил он с искренней улыбкой, – вы замечательно поете. Я восхищен. Разрешите проводить вас в столовую.

Фердинанд снова улыбнулся и с поклоном предложил девушке руку. Он умел быть обаятельным, когда забывал о лошадях, охоте и нелепых пари в клубе.

Джоселин пришел в ярость, абсолютно неуместную в данный момент.

Джейн бормотала извинения, она пыталась найти предлог для отказа. Но тут выяснилось, что не только Фердинанд ею заинтересовался. Девушку окружили дамы и джентльмены. Ее положение в Дадли-Хаусе, а также обстоятельства, при которых она поступила на службу, несомненно, заинтриговали тек, кто не мог жить без сплетен и скандалов. Но Джоселин понимал: не одним лишь скандальным появлением в доме Джейн заслужила такое внимание. Было очевидно, что гости искренне восхищались ее необыкновенно красивым и чистым голосом. И снова Джоселин вернулся к мысли, весь день его смущавшей… Еще ночью, едва услышав пение Джейн, он должен был понять: голос ее не только чистый и красивый от природы, но и прекрасно поставленный. Воспитанницы приюта не обладают такими голосами, даже если это лучший из приютов.

Фердинанд повел девушку в столовую, а по правую руку от нее шел лорд Хейуорд, рассуждавший о «Мессии» Генделя. Джоселин же вернулся к обязанностям хозяина и на время потерял Джейн из виду.

Учитель пения, которого отец Джейн нанял специально для дочери, не раз высказывал мнение, что она могла бы стать профессиональной певицей, если бы захотела, выступать в Милане, в Вене, в «Ковент-Гардене» <Оперный театр в Лондоне> – где бы ни пожелала.

* * *

Но отец заявил, что для дочери графа подобная карьера – дело немыслимое, и Джейн не возражала. Она вовсе не стремилась завоевать признание публики и купаться в лучах славы. Она пела потону, что любила петь и ей нравилось развлекать гостей и родственников.

Но успех в Дадли-Хаусе стал для нее искушением, и она не могла этого не признать. Весь дом чудесным образом преобразился при свете сотен свечей и при обилии ваз с роскошными, искусно составленными букетами; теперь он походил на волшебную страну грез. И в этой волшебной стране все были добры к ней, все ей улыбались. В столовой многие подходили к Джейн, чтобы выразить восхищение ее пением, а некоторые из гостей пытались вызвать ее на более обстоятельный разговор.

Джейн впервые оказалась в Лондоне. И, конечно же, впервые оказалась на таком приеме, в окружении столичной аристократии. Но она прекрасно чувствовала себя среди этих людей, ибо по рождению принадлежала к их кругу. Джейн нисколько не сомневалась: если бы родители не умерли так рано, они бы непременно привезли ее в Лондон во время одного из сезонов и подыскали бы ей приличную партию, соответствующую ее красоте, положению в обществе и приданому.

Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы вернуться к действительности. Джейн вспомнила, что теперь она чужая среди этих людей. Между ними была непреодолимая пропасть, возникшая в тот момент, когда пьяный Сидни решил овладеть ею и потом жениться на ней. Он хотел взять ее силой, и его столь же пьяные дружки собирались помочь ему в этом. Но Джейн была не из тех, кто позволяет над собой издеваться. Она ударила его книгой по голове.

И этот удар был подобен спичке, подпалившей бикфордов шнур. Этот удар повлек за собой стремительную цепь событий – и в итоге она превратилась в преступницу, в беглянку, скрывавшуюся от властей. Но прихотливая судьба распорядилась так, что беглянка и преступница вдруг оказалась среди представителей лондонского света; причем она стала на редкость искусной притворщицей – во всяком случае, вела себя так, словно ей нечего было опасаться.

– Прошу меня извинить, – пробормотала Джейн, вставая из-за стола.

– Вы хотите уйти? – удивилась леди Хейуорд. – Но мы не можем вас отпустить, мисс Инглби. Разве вы не понимаете, что стали почетной гостьей? Мой муж уговорит вас остаться. Не так ли, дорогой?

Но лорд Хейуорд был увлечен беседой с молодой вдовой в лиловом наряде.

– Мисс Инглби, позвольте отвлечь вас ненадолго, – с улыбкой сказал виконт Кимбли; он взял Джейн за локоток, подвел к стулу, с которого она только что встала. – Вы для нас – настоящая загадка. Сначала вы неожиданно появляетесь на лужайке парка, уже на следующий день, ухаживаете за герцогом Трешемом, а сегодня поете как соловей, причем неплохо обученный соловей. Позвольте мне кое о чем вас расспросить.

Леди Хейуорд, хлопнув в ладоши, взглянула на Джейн.

– Я запрещаю вам уходить с ужина, – заявила она. – К тому же еще совсем не поздно – едва пробило полночь. Не хочу, чтобы над Трешемом завтра все смеялись. После ужина – танцы. Миссис Марш сыграет для нас, не правда ли, миссис Марш? Так мне приказать, чтобы убрали ковер, Трешем? Или ты сам распорядишься?

– Боже мой, – протянул Трешем, с удивлением глядя на сестру. – С каких это пор, Ангелина, ты стала заботиться о моей репутации? Я сам распоряжусь насчет ковра, – добавил он, направляясь к двери.

– Но мне действительно надо идти, – сказала Джейн, явно встревоженная намерением виконта расспросить ее.

– Что ж, теперь у меня появился еще один повод навещать Трешема почаще. – Поцеловав девушке руку, Кимбли пристально посмотрел ей в глаза.

– Спокойной ночи, – сказала Джейн и тотчас же направилась к двери.

«Еще один светский лев», – думала она, выходя из столовой. Было совершенно очевидно, что виконт пользовался успехом у женщин.

Джейн повернула к лестнице, ведущей наверх, туда, где она могла наконец-то остаться наедине с собой. Но в тот момент, когда она проходила мимо гостиной, оттуда, опираясь на трость, вышел герцог Трешем. Заглянув в приоткрытую дверь, Джейн заметила, что некоторые из гостей уже вернулись в гостиную, где шла подготовка к танцам.

– Идете спать, Джейн? Так рано?

– Да, ваша светлость. Спокойной ночи.

– Какие глупости! Вы слышали, что сказала Ангелина? Вы сегодня почетная гостья. А к мнению моей сестры в обществе прислушиваются. Хотя, должен заметить, у нее полностью отсутствует вкус. Розовый ей совсем не к лицу, особенно вкупе с голубыми искусственными цветами, которые она воткнула себе в прическу… Так что проходите в гостиную, Джейн.

– Нет, – сказала она.

– Вы не имеете права отказываться, – заявил Трешем. – И вы будете танцевать. Будете танцевать со мной.

Джейн засмеялась:

– И с вашей тростью – тоже?

– А вот это называется ударом ниже пояса. Запрещенный прием, Джейн. Я буду танцевать с вами без трости. Вальс.

Джейн понимала, что сейчас лучше не перечить герцогу. Но сдаться без боя она не могла.

– Но вы же не танцуете вальс, ваша светлость.

– Кто вам это сказал?

– Вы сами. Сказали не мне, но в моем присутствии. Когда кто-то из ваших гостей заговорил о балах.

– Сегодня я сделаю исключение. Вы ведь танцуете вальс, Джейн, не так ли?

Он предоставил ей возможность уклониться… Требовалось лишь сказать, что она не умеет танцевать. Джейн действительно никогда не танцевала в таком избранном обществе, только с Чарлзом, когда собирались их друзья, всего несколько человек. Но сейчас ей вдруг ужасно захотелось потанцевать именно здесь, в Дадли-Хаусе. Захотелось потанцевать в последний раз, перед тем как исчезнуть, раствориться в безликой толпе работниц и служанок. Джейн внезапно поняла, что она не в силах противиться искушению…

Заметив, что девушка колеблется, Трешем наклонился к ней и прошептал:

– Ваше молчание выдает вас. Пойдемте. – И он протянул ей руку.

Джейн медлила лишь мгновение. Затем молча кивнула, и герцог повел ее в гостиную.

Он повел ее танцевать вальс.

В какой-то момент Джоселин словно прозрел, вернее, окончательно осознал: Джейн Инглби скоро уйдет. Покинет Дадли-Хаус. Она уйдет, и он больше ее не увидит.

Джейн действительно стала почетной гостьей – во всяком случае привлекала к себе всеобщее внимание. Она пока не танцевала, но рядом с ней постоянно находились молодые люди – в том числе Кимбли и Фердинанд, – которые, если бы не Джейн, скорее всего, были бы среди танцующих. Конечно, ее простенькое муслиновое платье совершенно не соответствовало случаю – все остальные дамы сверкали драгоценностями и шелками, – но все же она была очаровательна.

«Она прекрасна, как роза, – думал Джоселин. – Нет, роза слишком вычурна. Как лилия или примула».

Если он задержит ее у себя, непременно возникнут вопросы. Ведь гости, конечно же, заметили, что Джейн – леди до мозга костей. Возможно, сирота, возможно, чья-то внебрачная дочь, если верить ее словам, но тем не менее настоящая леди. При этом на редкость хороша.

Джоселин собирался найти для Джейн подходящее место, но чувствовал, что ему очень не хочется расставаться с ней – во всяком случае, в эту ночь.

Наконец танец закончился, и Трешем поднялся на ноги. Оставив трость возле стула, он, чуть прихрамывая, направился к миссис Марш, игравшей на фортепьяно. Минуту спустя, посовещавшись с аккомпаниаторшей, объявил:

– Джентльмены приглашают дам на вальс!

Уже подходя к Джейн, Джоселин перехватил взгляды Кимбли и Броума – оба смотрели на него так, будто у него вдруг выросла вторая голова. Герцог прекрасно знал, почему так удивляются друзья. Всем было известно, что Трешем не танцует вальс.

– Разрешите, мисс Инглби? – Он протянул ей руку.

– Вы причиняете себе ненужные страдания, – сказала Джейн, когда они шли к центру гостиной. – Возможно, следующие два дня вы совсем не сможете ходить и вам придется сидеть, положив ногу на подушку.

– Тогда вы сможете с удовлетворением отметить, что предупреждали меня об этом, – с улыбкой ответил герцог.

Джоселин никогда не вальсировал с девицами на выданье по той простой причине, что вальс – слишком интимный танец для мужчины, старающегося избежать брачных уз. Но он ничего не имел против вальса, если партнерша ему нравилась и ситуация ни к чему не обязывала.

Сейчас был именно такой случай – ему попалась очаровательная партнерша, не набивающаяся в невесты.

Джоселин придерживал ее за талию, а она положила левую руку ему на плечо. При этом они смотрели друг другу прямо в глаза, что создавало ощущение интимной близости. И едва лишь взгляды их встретились, они словно забыли об окружающих, забыли обо всем на свете, закружившись в танце.

Джейн танцевала божественно; казалось, ноги ее вовсе не касаются пола и она парит над ним. В какой-то момент Джоселин понял, что улыбается ей. Более того, он был почти уверен, что ее синие глаза лучатся ответной улыбкой.

Только когда стихла музыка, герцог осознал, что невольно изменил себе – не сумел сохранить на лице маску надменного высокомерия. И еще он почувствовал, что у него ужасно разболелась нога.

– Я пойду к себе, – сказала Джейн.

– К сожалению, я не могу пойти с тобой, у меня полный дом гостей, – проговорил Джоселин вполголоса.

Она высвободилась из его объятий в тот момент, когда все уже успели поменять партнеров и приготовились к следующему танцу.

– Но я провожу тебя до комнаты, Джейн. О, можешь не смотреть так на мою ногу. Я не калека. Возьми меня под руку.

Разумеется, все видели, как они выходили вместе, но Трешема это не беспокоило. Ведь он не собирался задерживаться… К тому же он твердо решил, что Джейн не останется в его доме надолго – чтобы не возникло ненужных слухов.

В холле и на лестнице царила тишина – гулкая и таинственная. Подобная тишина могла бы подействовать на них отрезвляюще, однако этого не случилось. Впрочем, Джоселин не пытался завести разговор. Превозмогая боль, он медленно поднимался по лестнице, причем боль с каждым шагом усиливалась. Герцог не проронил ни слова, пока они не оказались в коридоре. Остановившись у комнаты Джейн, он сказал:

– Вы пользовались успехом, как я и предсказывал. Даже большим успехом, чем можно было ожидать.

– Спасибо, – кивнула она.

Герцог, похоже, не собирался уходить.

– Ваши родители могли бы вами гордиться, Джейн.

– Да, они… – Она осеклась и испытующе посмотрела на Трешема. – Вы хотели сказать, что мои приютские воспитатели могли бы гордиться мной, не так ли? Но талантом не стоит гордиться, ваша светлость. Мой голос – не моя заслуга. Он был дан мне от рождения, как вам – талант композитора и музыканта.

– Джейн… – Джоселин склонился над ней, и его губы прижались к ее губам.

Он даже не пытался обнять Джейн – просто поцеловал ее, и она ответила на его поцелуй. Наконец он отстранился и, чуть отступив, внимательно посмотрел на нее.

Глаза ее затуманились, щеки горели, влажные губы приоткрылись. Трешем чувствовал, как пульсировало у него в висках, и слышал, как гулко билось его сердце. Если бы только…

Он снова заглянул ей в глаза, а затем распахнул дверь ее комнаты.

– Хорошо, что у меня гости. Так нельзя, верно? Еще бы немного… Спокойной ночи, Джейн.

Джейн влетела в комнату и тотчас же услышала, как за ее спиной закрылась дверь.

Прижимая ладони к горящим щекам, она все еще чувствовала его руку у себя на талии, жар его тела и запах его одеколона. А в ушах у нее по-прежнему звучала музыка, звучала как нечто сокровенное и интимное – такого никогда с ней не случалось, когда она танцевала с Чарлзом.

Да, хорошо, что внизу были гости.

Она по-прежнему ощущала вкус его губ, вкус его поцелуя.

Нет, подобное не должно повториться. И сейчас не следовало такое допускать.

Джейн вдруг показалось, что в груди ее словно образовалась зияющая пустота, и ей стало страшно.