Текст книги "Гранитный линкор"

Автор книги: Мельник Акимович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Об этом я сам докладывал,– признался Карпов.– Но верно и то, что за последнее время он наложил их уже в три раза меньше!

– Это еще не довод! Командир, привыкший держать дисциплину только гауптвахтой, не будет хорошим офицером.

– Если не воспользуется другой мерой воспитания, – добавил Карпов, – методом внушения.

– Внушение не свойственно Юрушкину... Бездушный он.– Полковник болезненно поморщился.– Больше о своей внешности думает, чем о подчиненном ему человеке!

Горячо и искренне сказанные слова начальника штаба заставили на минуту задуматься и Карпова. «А может быть, полковник прав?» – подумал он. Карпов тоже, как и полковник, раньше считал лейтенанта Юрушкина бездушным и неисправимым солдафоном. Лишь после случая с Гудковым он увидел в нем то, что еще не успели увидеть другие – человеческое сердце!

– Я советую, товарищ генерал, удовлетворить просьбу лейтенанта,– взглянув на генерала, твердо сказал Карпов.

– А я не советую, товарищ генерал! – сказал Федоров.

– Один за, другой против,– засмеялся Семин и вызвал капитана Углова.– Он командует отрядом. Его надо выслушать, и тогда я решу!

– Капитан не согласится...

Командир отряда не заставил себя ждать. Генерал протянул ему рапорт Юрушкина.

– Как прикажете, товарищ генерал! – прочитав рапорт, нахмурился Углов.

– Вы знаете Юрушкина? – слегка улыбнулся командующий.

– Знаю...

– Разрешаю решить этот вопрос вам!

Капитан, задумался. Было над чем.

Опасные рейды в тылы врага закалили его разведчиков, научили их быть бесстрашными в любых условиях. Об их боевых делах советские люди рассказывали на собраниях, писали в газетах, сообщали по радио. Все это не могло не породить зазнайства у воинов. Разведчики любили его, боялись и беспрекословно слушались. Капитан Углов для них все. Но они ни во что не ставили других офицеров отряда. В последнее время наблюдались случаи невыполнения приказаний. Да и сами офицеры были чересчур добренькими: позволяли подчиненным похлопывать себя по плечу и называть «Ваней», «Гришей», «Петей». Нет, капитан больше не потерпит этого! Ему нужен в предстоящем деле настоящий помощник – требовательный командир. Вот почему Углов сейчас серьезно думал о лейтенанте: «Юрушкин излишне жестокий. Не беда! Побудет в боях с матросами – обмякнет, его боятся и не любят подчиненные,– зато командира-то отряда они любят. Своим опытом и авторитетом капитан поможет лейтенанту завоевать уважение разведчиков. Зато требовательный офицер в отряде – боеспособность лучше. Да... и подальше от землянки связисток будет...»

Майор Карпов и полковник Федоров напряженно следили за выражением лица Углова. Оба они были уверены, что капитан откажется от Юрушкина.

– Учтите, товарищ Углов, что матросы не любят лейтенанта, подумайте об этом...

– Все продумал, товарищ генерал,– решительно ответил Углов,– возьму! Я не люблю Юрушкина, но я люблю мой отряд!

Генерал строго посмотрел на начальника штаба.

– Заготовьте приказ о назначении лейтенанта Юрушкина на должность заместителя командира десантного отряда.

– Правильно решили, товарищ капитан! Скажу откровенно, не ожидал. Только в бою познается по-настоящему характер человека! – сказал Карпов.

В небольшой землянке связисток, которая по чистоте и образцовому порядку в ней не уступала землянке лейтенанта Юрушкина, было как всегда уютно и тепло. Оправившаяся от ранения, Соня дежурила у радиоаппарата. На добром лице девушки то и дело собирались морщинки, особенно когда Соня смотрела на подругу, спавшую после дежурства. Она слышала, как Лена тяжело вздыхала и часто ворочалась.

– Ленуся,– негромко позвала Соня,– почему ты не спишь?

– Не знаю,– грустно отозвалась Лена,

– Уж не влюбилась ли ты?

Лена не ответила. Она прислушалась к завыванию вьюги.

– Лейтенант Юрушкин звонил! – продолжала Соня.– Сегодня придет...

– Опять?

Лена вскочила с нар и стала пришивать белый подворотничок к гимнастерке.

– Видно, порядок в нашей землянке хочет проверить.

– Не землянка, Ленуся, ему нужна...

– А что же?

– Не притворяйся! – Соня заглянула в зеркальце, стоявшее у радиоаппарата.– Красивый!

– Кто?

– Юрушкин...

– Замолчи, Соня! – рассердилась Лена.– Не за этим на Угрюмый ехала!

– Ну, не буду, не буду!

Зазвонил телефон. Соня взяла трубку.

– Леня?! – радостно вырвалось у нее.

Ерохин сообщил, что на побережье обнаружили остатки вражеского корабля, подбитого береговиками и выброшенного на берег. «Дрова будут высшего сорта – люкс!» Он просил разрешение припасти для их печурки хотя бы одно бревнышко.

– Разрешаю, разрешаю! – мягко проворковала в телефон Соня и нехотя положила трубку.– Славный! – Она нахмурилась.– Принесет Леня бревнышко, оставит у наших дверей и скорей бежать! В землянку и не затянешь... Странный он какой-то!

– Леня хороший,– вздохнула Лена,– большая у него душа!

Заскрипел снег. Девушки переглянулись. Дверь широко распахнулась, в землянку хлынул холод, Юрушкин плотно закрыл за собой дверь.

Радистки торопливо встали, одернули гимнастерки, вытянулись.

– В-вольно! – снимая плащ-палатку, бросил лейтенант.

Девушки молча сели на свои места. Лена украдкой покосилась на Юрушкина. «Как в Большой театр собрался!» – про себя улыбнулась она.

Лейтенант, аккуратно свернув плащ-палатку, положил ее на нары.

Проверив книгу записи радиограмм и отметив образцовый порядок в землянке, Юрушкин остановился около Лены, как бы собираясь сказать ей что-то важное, да, видно, так и не решился, присел на скамеечку, стоявшую напротив девушки. Лена взяла книгу, стала листать ее. Юрушкин несмело поднял глаза на девушку, но та продолжала читать книгу.

– Лена,– чуть слышно прошептал Юрушкин.

– Слушаю! – вскочив с нар, вытянулась Лена.

– С-сидите, с-сидите,– чуть растерявшись, поднялся лейтенант.

На высоком открытом лбу его выступили капельки пота.

– Эх, Лена! – голос его дрогнул.– И в-вы...– он взял плащ-палатку, набросил ее на плечи.– Теперь другой вместо м-меня в полку будет,– не глядя да Лену, сообщил он.– Л-лучше, чем я...

– А вы?

– У-ухожу, и может быть, навсегда...– Юрушкин взялся за ручку двери.– Если я вас чем-нибудь обидел, то п-простите! – еще раз взглянув-на Лену, он решительно вышел.

Девушки долго прислушивались к его удаляющимся шагам.

– Куда это он?–спросила Лена.

– Говорят, что назначен в отряд капитана Углова.

– Соня! – почему-то обрадовалась Лена.– И я хочу к Углову...– Она стала быстро одеваться.– Только к нему... Сейчас уговорю капитана взять меня!

– Куда иголка, туда и нитка! – засмеялась Соня.

Повесив автомат на шею, Ильичева вышла из землянки. Резкий порыв ветра снежной пылью бил в глаза, не давал дышать и пытался свалить с ног. Сзади слышался настойчивый призыв Сони:

– Ленуся, вернись, заблудишься!

Лена даже не остановилась. Упрямо преодолевая морозный ветер, она шла в сторону расположения разведотряда. «Он возьмет меня... Радисткой. А если не возьмет? – Она нахмурилась.– Начальник штаба заставит взять! Тот не поможет – генерал прикажет! Но разведчиком все равно буду!»

Чем ближе подходила Лена к землянке Углова, тем тревожнее становилось у нее на сердце.

Отряд капитана Углова был готов. До начала рейда оставались считанные часы. В матросских землянках было тепло и тихо. Плотно поужинав, матросы крепко спали. Непогода усиливалась. Черная стрелка барометра показывала бурю.

После осмотра места предстоящей посадки десанта на катера капитан возвратился в землянку. Разделся, сел за разложенную на столе карту Угрюмого... Но странно... Что-то волновало... Он свернул козью ножку, закурил. Бледноватосизые кольца махорочного дыма закружились и медленно поплыли по землянке. «Ну, Колька, держись! – озорная улыбка озарила лицо капитана.– На макушку ветряной мельницы когда-то лазил? – спросил он сам себя и сам же ответил:—Лазил. На крест колокольни забирался? Забирался! – Теперь лицо его сделалось жестким.– Значит, и на вершину Гранитного взберемся! – Из-под зажатого в пальцах карандаша лихо вырвалась красная полоса и пересекла залив.– Только бы катерники выдержали шторм!» Положив голову на ладони, Углов задумался. Вспомнились ему родная Гуреевка, детские годы, старенькая мать и грозный казак Данила. Тяжелые были у него кулаки. Он вспомнил, как пустил в Данилу топор. «Промахнулся тогда, зато теперь не промахнусь!»

В дверь несмело постучали. Углов не слышал: он на катерах форсировал широкий залив. Опять стук. «Ветер стучит... Хороший ветер...» Вот уже виден берег, Углов высаживает десант...

Стук в дверь усиливается. «Нет, это, пожалуй, не ветер, это старшина.»

– Войдите,– не поднимая головы, кричит капитан.

Вместо старшины в землянку входит Лена.

– Дорогой старшина,– вздрогнув от хлынувшего в раскрывшуюся дверь холода и не поднимая глаз, говорит Углов.– Чую, что пурга сегодня работает на нас. Как ваше мнение?

– Это я, товарищ капитан,– сдерживая волнение, говорит девушка,– матрос Ильичева.

– Лена?

– Я...

– Ко мне?

– К вам.

Углов вскочил и торопливо пошел навстречу Ильичевой.

– Слушаю.

Лена молчала, не отрывая глаз от пола. Она уже готова была убежать, вернуться обратно, но что-то удерживало ее.

– Пурга?

– На метр ничего не видно...

– Это хорошо.

– Такой здесь еще не было! – Лена робко посмотрела на Углова, ресницы ее обледенели.– Ох, и метет...

– Метет,– повторил он, и приятная теплота охватила все его тело.– Вы замерзли?

– Нет...

– Не любите пургу?

– Что вы, товарищ капитан, наоборот, люблю! – сбросив с себя мешавшую скованность, вызывающе бросила Лена.– Идешь ей навстречу, а у тебя от радости аж дух захватывает! Даже песни петь хочется! – Лицо Лены раскраснелось и стало еще красивее.

– А если бой будет в такую погоду, песни петь будете? – улыбнулся капитан.

– Буду! – задорно сказала Лена.– Вы не думайте, что я хрупкая. Я ведь на вершине Эльбруса была!—Она взяла руку капитана и с такой силой рванула ее, что тот с трудом устоял на ногах.– Крепче держитесь! Будь я на месте командира разведотряда, то все свои боевые операции совершала бы в самую страшную непогоду! – не выпуская руки Углова, продолжала Лена.

«Вот ты какая!» – хотелось сказать Углову, но он не сказал, только несмело потянул Лену за руку.

– Хочу служить в вашем отряде радисткой! – после долгого молчания первой заговорила Лена.

– Да?

– Только так! – выпрямилась Лена.– Возьмете?

– Разведка вам будет не по плечу...

– Я же радистка и справлюсь с этим делом лучше любого мужчины.

– Я хочу сберечь вашу жизнь!

– Сама о ней побеспокоюсь! – Девушка гневно посмотрела на капитана.

– Лена, ведь вы женщина! – Углов ласково положил руку на ее плечо.

– Хрупкая?

– Да...

– Не бойтесь, не разобьюсь! – она сердито сбросила его руку,

– Эх, Лена!

– Не ожидала такого от вас!

– Чего?

– Того, что вы трус,– презрительно вырвалось у нее,– женщину в отряд взять боитесь... Эх, вы!..

– Лена,– Углов хотел сказать ей самое важное, девушка резко оборвала его:

– Не Лена, а матрос Ильичева!

– Товарищ Ильичева!– сдерживая себя,сказал Углов.– Лучше не проситесь в отряд, все равно не возьму!

– Я и сама теперь к вам не пойду!

– Вот и хорошо!.. Вопросы ко мне есть?

– Нет.

– Все?

– Все. Разрешите идти, товарищ капитан?

– Идите! – с трудом вымолвил он.

Лена с минуту помедлила, потом как-то особенно горько посмотрела на него. Губы ее дрожали. Она повернулась и, не подняв упавшую перчатку, выбежала из землянки.

В плохо прикрытую дверь со свистом ворвался ветер, Углов не ощущал холода. Он поднял оброненную перчатку, долго смотрел на нее, потом приложил к разгоряченной щеке.

Майора Карпова, по его личной просьбе, назначили заместителем командира по политчасти десантного отряда. Перед началом похода он вместе с старшиной обошел матросские землянки.

– Только бы не упустить чего-нибудь! – говорил он старшине.

Они проверили каждую мелочь. У людей должно быть все необходимое, вплоть до иголки.

Карпов проверил катер номер пять с дополнительным продовольствием, боеприпасами и средствами связи. Углов просил его лично посмотреть за всем этим.

– Неизвестно, сколько продлится непогода, а лишний запас не помешает,– сказал капитан.

Все оказалось на месте и в порядке.

Леониду Ерохину не спалось. Он уже десятый раз поворачивался с боку на бок, до боли зажмуривал глаза, ничего не помогало – заснуть он не мог. Прикорнувши друг к другу, крепко спали матросы. В дальнем углу кто-то с присвистом храпел.

С тех пор как Ерохин попал на Угрюмый, прошло много времени. Короткий заполярный день стал еще короче: чуточку порозовеет горизонт на востоке, поголубеют слегка, как на утренней зорьке, заснеженные однообразные сопки, и снова наступит бесконечно нудная с ветрами и буранами северная ночь.

Случалось, выйдет в такую ночь из землянки неопытный матрос, отойдет на пять-шесть шагов и уже больше не вернется – погибнет, если случайно не наткнется на телефонный провод или не провалится в траншею, ведущую в одну из землянок...

Ерохин прислушался. Висевшие над головой стенные часы отстукали полночь. Незаметно Ерохин задремал. Его разбудила громкая команда: «Подъем!» За дверью продолжала бушевать вьюга.

Скоро разведчики, одетые в маскхалаты и в полной боевой выкладке, ждали сигнала к выходу. Некоторые, прислонившись к каменной стене, задумчиво сидели на корточках, другие молча полулежали на нарах. Остальные писали письма.

Неуемный старшина отряда уже который раз придирчиво осматривал каждого матроса. Ему все казалось, что он что-то упустил.

– А вот иголки с нитками у тебя, наверное, нема? – спрашивал он коренастого с задумчивыми глазами матроса.

– И вправду нет, товарищ старшина! – смущенно признался тот.– Вы ее мне перед прошлой операцией дали. А я куда-то...

– На еще одну. В таком деле матросу без иголки, як в атаке солдату без штыка!

– Спасибо...

Ждать еще полчаса. Старшина пошел в другие землянки. Следом за ним вышел и Ерохин. В землянке стало тихо-тихо. Слышно, как часто падают с потолка капли и монотонно, хрипло тикают ходики.

– Ох, как долго! – нетерпеливо повернулся на нарах Камушко.– Амасик, хотя бы ты рассказал что-нибудь такое, знаешь, чтобы за нутро взяло... Про Кавказ, что ли! Расскажи, а?

– Красивей мой Кавказ ничего на свете нет! – и Амас больше ничего не сказал.

– А я скажу – есть и покрасивее твоего Кавказа! – после долгого молчания возразил Семен Сибиряк.– Эх, и слов таких в мире нет, чтобы описать ее!

– Кого это? – спросили сразу несколько матросов.

– Сибирь-матушку!

– Сибирь красивей Кавказ? – вскочив с нар, спросил Амас.– Повтори, Сеня, что ты сказал?!

– Про свою Сибирь сказал!..

– А ты, Сеня, когда-нибудь Кавказские горы видел?

– Не видел, сердешный, но есть и у нас горы – сколько хочешь.

– Настоящие, говорю...

– И я говорю, настоящие. Лучше наших Алтайских нет!

– Вы слышали, что он сказал? – кипятился Амас.– Сам Александр Пушкин про Кавказ писал, сам Михаил Лермонтов про Кавказ писал, сам Лев Толстой писал... А кто про твой Алтай писал? Ну, кто?

– Найдутся и такие, что про Алтай напишут.

Амас соскочил с пар.

– Ты, Сеня, только закрой глаза!—торжествующе сказал он.

– Ну, закрыл.

– Теперь представь себе Эльбрус! Ох, какой гора! Выше, красивей, чем все горы! Снег там, как сахарные головы, круглый год... Быстрые, быстрые ручейки, горные реки кругом, водопады! А внизу... розы цветут... да какие розы! Рай прямо! Такого нигде не увидишь... А яблоки, груши, виноград, абрикосы, персики, мандарины... Есть у тебя в Сибири все это? Есть?

– Вот бы сейчас туда!

– Ух, хорошо! – слышатся из полумрака восхищенные голоса.

Семен Сибиряк молчит.

– Чего, Сенька, молчишь? – не унимается Амас.– А ты вино наше пил? Вспомнишь и уже пьяный, станешь! Кончится война, в гости к нам, Сеня, приглашаю! Женим тебя там!

Семен не ответил. Он взял гитару и слегка тронул пальцами ее холодные струны. Они глухо дрогнули и нежно запели.

– Такая невеста будет,– продолжал Амас,– каких в Сибири у вас нет!.. Глаза – агат, камень такой сказочный есть, даже красивее! Посмотрит на тебя – все скажет! Когда увидишь, как идет она, сам стройнее кипариса станешь! Работать начнет – на истребителе не догонишь! А как обнимет да поцелует!

От этих слов пальцы Сибиряка лихорадочно забегали по струнам.

Теперь все замолчали. Проникая в душу матросов, звучала гитара. Наверное, под ее грустную песнь каждый вспомнил о родном доме, о любимой. И чем больше думал об этом Семен Сибиряк, тем душевнее звучала его гитара.

– А теперь, Амасик, ты закрой глаза.

– Уже закрыл, Сеня!

– Плотнее, чтобы больно было!

– Уже больно, Сеня...

– Представь себе,– пальцы Семена чуть-чуть коснулись струн,– вспахана земля, и нет ей конца и края! А на земле той пшеница «Сибирка»: куда там сравняться Баренцеву морю – похлеще, только колосьями от ветра шумит, как оно в непогоду! Смотришь, и горизонт закрыт! Если бы, Амасик, рядом твой Эльбрус был, то его бы не было видно!..

– Это ты, Семен, лишку хватил,– прервал было кто-то рассказчика.– Своими бы глазами посмотрел на Эльбрус – его не закроешь!

– Ничего не хватил...

– Наши урожаи ни с чем в сравнение не идут! А еще не поднятой целины сколько...

– У нас в Сибири так,– загудели со всех концов землянки растревоженные голоса.– Давай, Сеня... Солнце хлебами сибирскими затмить можно!

Семен молчал, перебирая пальцами струны, играл незнакомые, берущие за сердце мелодии, которые заполняли землянку. От них скупые слова Семена становились еще красивее и убедительнее.

– Когда созреет пшеница, колосья с кулак – до самой земли клонятся, иногда толстущий стебель не выдерживает – ломается. Прислушаешься, а она колос о колос, колос о колос... звенит.

– Понятно, золото ведь! – не удержался кто-то.

– Век бы ее, сердешную, слушал... да прозеваешь – золото-то от спелости сыпаться начнет... И вот выедешь на простор – душа радуется! Словно серебряные линкоры, плывут комбайны в золотом поле! И зерно, будто многоводная Ангара – до краев заливает кузова машин! Отвозить не успевают! Ведешь такой хлебный завод по полю, а самому плясать и петь хочется! Ох, Сибирь-матушка!

– Поэт ты, Сенька! – горячо бросил Амас.– Так сказал, будто я сам вижу!

– Э-э, да это, Амасик, не все...

– Всего, братишка, не обскажешь! – перебивая друг друга, заговорили сибиряки.– Про один наш Кузбасс год надо рассказывать!

Вдруг с силой раскрылась дверь. Погасла коптилка, непрошеная вьюга загуляла по землянке.

– Ну и буран! – плотно закрыл за собой дверь Ерохин и, отряхнувшись, беспокойно добавил: – Потрясающая новость, братцы, беда!

– Какая? – вскакивая с нар, спросили сразу несколько матросов.

– Противник перешел в наступление?

– Нет, хуже, к нам в отряд назначен лейтенант Юрушкин!

На минуту все замолчали.

– Полундра...– уныло вздохнул кто-то.– Из гауптвахты не вылезем!

– Не страшно! – сказал Амас.– Бритва в карман, сапожный щетка – в другой, и порядок!

– Хороший офицер! – обрадовался Гудков.– Жизни своей за матроса не пожалеет!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Ровно в два часа капитан Углов повел отряд к стоянке катеров. Ноги матросов увязали в сугробах свеженаметенного снега. В двух шагах не было видно впереди идущего. Лица покрывались корочкой льда. Ресницы спаивались тонкими сосульками, было трудно смотреть, а еще труднее дышать...

Чтобы не сбиться с пути, не растеряться, все держались за телефонный провод, протянутый заранее от землянки разведчиков до стоянки катеров. В этот день пурга была особенная, такой еще люди не испытывали на Угрюмом. Поэтому каждый сознавал, что, если отстанет – конец! Закружит, запорошит, измотает его вьюга. А коль уставший человек не догадается зарыться в снег, притулиться где-нибудь к камушку, то он уже не жилец. Но матросов пурга не страшила. Они даже радовались, когда она усилилась: врага застанем врасплох!

Катера с отрядом североморцев шли к вражескому берегу.

Седое Баренцево море грозно бугрилось. Оно бурлило, вспениваясь, вскидывало маленькие суденышки на тупые гребни громадных волн и неумолимо бросало их вниз. Североморцы упрямо рвались на запад. Там, на другой стороне залива, берег врага. Там—заветная тропа к вершине Гранитного.

– Разнесет, как скорлупки! – крепко вцепившись в борт катера, кричит Углов,– Ишь, что делается!

– Катера-то выдержат, а вот люди? – всматриваясь вперед, бросает командир отряда катеров.

– Выдержим!.. Главное, на берег высадиться!

– На этом берегу мы с тобой не раз уже бывали, знакомый!

– В бухточке у Черной скалы, не доходя до берега, где небольшая глубина, с ходу, на развороте прыгать будем! Помнишь, как тогда, у мыса Смерти?

– Тогда такого шторма не было...

– А иного выхода нет!

– Высадим!—Чуприн упрямо смахнул кулаком с огрубевшего в походах лица назойливые льдинки.– Полный вперед!

– Высадите нас, немедленно поворачивайте обратно!

Шторм усиливался. Катера бросало из стороны в сторону. В кубрике матросы, стиснув зубы, жались друг к другу.

– Уже вся печенка наружу! – ругается, стараясь перекричать шторм, Амас.

– Брр, брр, продрог!..– слышится из темноты голос Камушко.

– В плащ-палатку завертывайся!

– А вдруг фашисты узнают? – встревожился кто-то.

– Не узнают, не впервой так! – успокаивал товарищей Сибиряк.– Наш капитан хитрее ихнего Шредера!

– Но и тот, говорят, умная лиса!

Карпов шел с группой катеров, за ними следовал катер номер пять.

Накинутая на плечи плащ-палатка майора покоробилась, ресницы обледенели.

– Скорей бы на место! – он смотрел то вперед, то на посиневших от холода матросов.– На земле жарко будет!

Густо седели гребни невиданных волн. Ширилась, росла морская зыбь. Мчались вперед катера. Как и люди, они покрылись льдом. Рев моторов сливался с рокотом моря.

Ведущий катер вдруг стремительно бросило вниз. Стоявший рядом с Карповым лейтенант Юрушкин подался вперед, судорожно ухватился за майора.

– Полундра! – крикнул кто-то.

На секунду на катере все замерло. Сбоку мелькнул оголенный подводный камень... Суденышко чуть дрогнуло, очевидно слегка коснулось днищем гранита, и пошло дальше.

– Пятый!—тревожно оглянулся назад Карпов.

Было уже поздно: задний катер с ходу ударился о подводный камень. Огромный, вздыбившийся веер брызг медленно осел. Мимо один за другим промчались катера.

– Там люди! – Карпов до боли сжал руку командира катера. Тот развернул катер к месту катастрофы.

Вот за бортом мелькнул человек, второй, третий... К ним полетели спасательные круги и концы тросов.

Троих удалось спасти, но последний, видимо, был тяжело ранен и не мог ухватиться за брошенный ему спасательный круг. Голова матроса то появлялась над поверхностью воды, то снова исчезала.

– Спасем и этого! – Карпов решительно сбросил с себя верхнюю одежду.– А ну, ближе к нему!

– Что вы хотите д-делать, товарищ майор?—встревожился Юрушкин.– Р-р-разрешите лучше мне! Я моложе и здоровее!

Карпов только сердито отмахнулся от Юрушкина: он напряженно смотрел за борт. Там совсем близко мелькнула голова матроса. Майор приготовился к прыжку.

– Куда вы? – тревожно крикнул один из матросов.

Но Карпов уже бросился в море. Нестерпимый холод охватил тело. «Только бы не закоченеть!» Он энергично заработал ногами и руками. Тонущий матрос был недалеко. Еще усилие, и Карпов около матроса. Он уже хотел схватить его, но обрушилась огромная волна и скрыла обоих. Когда Карпов вынырнул, матроса не было видно. Холод, будто стальным обручем, сковал мышцы.

Где-то совсем близко проревел катер. Кто-то неистово закричал. «А может, это ветер?..– В сознании росла тревога.– Человека не могу спасти!..» И опять слышны крики. Вот пролетело и упало рядом что-то круглое – спасательный круг!

Вершина высоты Гранитный линкор. На восточном ее скате прячется между железобетонных дотов, дзотов, острых голых скал извилистая полузакрытая траншея с проломами от снарядов и тяжелых мин.

Впереди, в четырех – пяти метрах от траншеи, ощетинились широкие ряды колючей проволоки. А за проволокой, под покровом снега – противопехотные мины. На проволоке висят пустые консервные банки, продырявленные пулями металлические тарелки, миски, между ними висячие мины, еще не разгаданные русскими матросами, и сигнальные ракеты. Всюду кажется безлюдно, мертво. Но нет! В траншеях пошевеливаются сугробики – под ними греются егеря.

У широких амбразур приплясывают закоченевшие наблюдатели. Они завидуют тем, которые греются под сугробами снега. Но наблюдение прерывать нельзя... «А вдруг опять «черные дьяволы»?..» От этих мыслей тощему изогнувшемуся вопросительным знаком ефрейтору делается еще холоднее, «Их даже смерть не останавливает! Вот сам видел! Кажется уже мертв, а гранату бросает! «За Родину!» – кричит. И зачем далась им эта родина: камни да пурга! – Он нахмурился.– Ну, а для чего эти камни мне, сыну продавца голландских кур, ефрейтору Эрне? Да пропади они пропадом! То ли дело на Западе... Лучшие рестораны, вино, женщины! Все было к нашим услугам! А эти за каждый свой камень готовы жизни лишиться! Глупые!» Эрне прислушался: как-то особенно тревожно, со свистом гремели на проволоке пустые банки. «Может быть, русские? Нет, пожалуй, ураган! – успокаивал он себя. Ему показалось, что впереди за камнем мелькнула чья-то тень.– Крадутся!.. Или показалось? О, господи, господи! Как тяжело!.. Хоть ты помоги мне избавиться от страха перед этой нечистой силой! За что я только страдаю здесь?.. Ну, у полковника Шредера, говорят, капиталы вложены в финский никель, у майора Таубе – какие-то денежные интересы в Северной Норвегии, генерал Фугель хочет быть хозяином русского Севера. Фюрер мечтает стать владыкой мира! Я же, простой продавец кур, хочу только жить!» Сильный порыв урагана закружил, завьюжил в траншее мелкий снег. Страшно задребезжали на проволоке банки. И вдруг мелькнула тень. Послышались глухие разрывы, за ними молочным фонтаном взвились сигнальные ракеты.

– Русские!

– «Черные дьяволы»!

– Матросы! – закричали с перепугу наблюдатели.

Зашевелились в траншее сугробики. Вылезли из-под них нагревшиеся солдаты, припали к амбразурам. Жмут дрожащие их пальцы на спусковые крючки автоматов, винтовок, пулеметов. Рвутся где-то внизу наспех брошенные гранаты. Задышали в темноте пулеметным огнем доты и дзоты. Глухо закрякали кругом разрывы тяжелых снарядов и мин. Гранитный настороженно ощетинился. Но через несколько минут все снова омертвело. Только еще больше кружила метель и тревожнее гремели на проволоке пустые жестянки. «Не одному мне, и другим показалось,– оправдывал свой страх Эрне.– Думали, матросы, а это ветер взорвал мину на проволоке и дал сигнал! – от сильного нервного напряжения Эрне стал одолевать сон.– Пятая тревога за сегодняшнюю ночь. И все напрасно... Ух тяжело!..»

Несмотря на позднее время, полковнику Шредеру не спалось. Он ворочался с боку на бок на походном жестком матраце. В печи жарко горят дрова. В добротной землянке тепло и душно. В соседней комнате затяжно с присвистом храпит ефрейтор Курт – неразлучный вестовой полковника. Шредер посмотрел на часы – четвертый час. Он поднялся, долго ходил из угла в угол. Почему-то нудно щемило сердце. Неужели перед бедой?

Снаружи бушевала вьюга. Вот он, русский Север. Это, господин Роммель, не прогулки совершать против англичан и американцев в Египте. Здесь русский ад!

Полковник выкурил сигару, другую – не помогло. Пробовал читать Мольтке, как он часто делал, когда хотел уснуть, и это не помогло.

Он разбудил Курта, приказал ему немедленно вызвать майора Таубе и, задумавшись, стал быстро одеваться.

«Подозрительная ночь...»

Кто-то осторожно постучал в дверь.

– Войдите!

Вошел высокий, собранный, подтянутый майор Таубе...

– Что с вами, господин майор? – насмешливо спросил Шредер.

– Страшно на вершине, господин полковник!

– Опять русские?

– Хуже – буря!

– Ах, буря...

– Невероятная!

– И вам холодно, господин майор?

– Мне – нет, солдаты замерзают!

– Это хорошо – выносливее будут!

Полковник нетерпеливо прошелся по землянке.

– У вас на правый фланг дополнительные патрули высланы?

– Высланы, господин полковник. Только зачем они сегодня нужны? В такой шторм через наш залив даже не всякая птица решится лететь!

Полковник закурил и строго посмотрел на майора.

– Разные птицы бывают! Есть орлы, но существуют и мокрые курицы.

– Сегодня и орлы не выдержат! – сказал Таубе.

Шредер бросил в пепельницу недокуренную сигару:

– Приказываю немедленно в четыре раза усилить охрану побережья на вашем участке. Не только русские, чтобы чайка не могла с того берега проникнуть в наш тыл!

Командир отряда катеров Чуприн упрямо вглядывался в непроглядную тьму. «По времени уже должен быть берег врага, а его не видно. Что это значит? Неужели ошиблись курсом? Не может быть!»

Чуприн только что доложил по радио о катастрофе с катером номер пять. Генерал приказал Карпова вернуть и отправить в госпиталь.

Чуприн то и дело смотрел на часы: стрелки на циферблате показывали ровно четыре. Суденышки по-прежнему швыряло, как пробки. Даже бывалые матросы на этот раз лежали плашмя – выворачивало все нутро.

– Берег! – сдержанно сказал Чуприн.

Углов решительно поднялся, чтобы дать команду приготовиться. Но матросы уже были готовы – они давно ждали сигнала.

Угрюмый, чужой берег недружелюбно бурлил. Грозные, похожие на падающие скалы гребни ревущих волн то обрушивались на каменистый крутой берег, то с глухим рычанием откатывались обратно. Высадить десант в этом месте невозможно.

Три катера вырвались вперед и, обогнув Черную скалу, быстро скрылись в темноте. Удачно миновали Черную скалу и другие катера.

Место высадки было уже близко. Чужой берег молчал. Из темноты вырастали мрачные очертания сказочных скал. Вытянув катера в кильватерный строй, Чуприн вошел в узкий проливчик. Благополучно проскочив его, отряд попал в спрятанную между скал небольшую бухточку Безымянную. Здесь было спокойнее, но не безопаснее.

– Если противник обнаружит, то мы, как в мышеловке: ни один катер не выйдет отсюда! —предупредил Чуприн.

– Нам бы только за берег ухватиться! – нетерпеливо вглядывался в чужой берег Углов.– И людей сухими высадить...

У двух скал высадившиеся на берег матросы ухитрились соорудить из резиновых лодок и брезентов специальные мостики для приема десанта. Юрушкин волновался: первый экзамен.

Все пока шло нормально. Лейтенант мало говорил, но каждое четко сказанное им слово или выразительный жест были законом для матросов. Они стремительно превращали его приказания в действия.

– Товарищ лейтенант! – вдруг вырос перед ним Камушко.– Нами замечен вражеский патруль! – доложил он, вытянувшись.

– Где?

– Слева. В трехстах метрах отсюда,– Камушко чуть улыбнулся.– Не заметили нас... В пяти метрах прошли...

– Сколько их?

– Не сумели сосчитать, товарищ лейтенант...

– Разведчик обязан уметь считать в любую видимость! – строго бросил лейтенант.– Следите за врагом, в бой не ввязывайтесь.– Юрушкин прислушался: ветер доносил глухой шум приближавшихся моторов.