Текст книги "Гранитный линкор"

Автор книги: Мельник Акимович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Командующий Северным флотом сообщал: «Вражеские корабли хотят снова прорваться через правофланговый залив Угрюмого к городу Н.– питающей базе шредеровского гарнизона. Они накапливают в районе Гранитного линкора силы. Готовят новое наступление на Угрюмый. Надо сорвать это наступление,– седоватые брови Семина сошлись над переносьем. Врагу неоднократно удавалось прорываться к городу Н. Но на этот раз он не пройдет.

Командующий флотом и генерал Семин не знали, какой груз доставляли гитлеровцы в район Гранитного линкора. Разведать это было поручено Углову.

Капитан задумался: в дневное время, на глазах у наблюдателей противника, в море добыть «языка» казалось невозможным. И все же опытный разведчик нашел выход.

Своими мыслями капитан поделился с командиром отряда катеров Чуприным.

– Ух, дерзко! – загорелось нетерпением лицо старшего лейтенанта.– Каждый моряк мечтает о таком ударе!

Катерники увлеклись замыслом Углова. Они, воспользовавшись туманом, спрятали катера в незаметной бухточке правофлангового залива. Здесь у врага каждый камень был на счету и пристрелян – самая узкая часть залива: шесть миль. Шредер не мог даже подозревать, что под стволами его береговых пушек притаились три русских катера.

Матросы Углова укрылись на наблюдательных пунктах. Капитан приказал им следить за морем – ждать появления каравана.

Ерохин с Сибиряком замаскировались на вершине прибрежной скалы. Отсюда они просматривали весь правофланговый залив.

Быстро бежит время. Уже два часа ночи. На морском просторе ни пятнышка – зеркальная гладь, необычная тишина. Только далекий трепетный взлет стаи вспугнутых куропаток изредка нарушает ее. Над зеркальным спокойствием залива стелется легкая голубоватая дымка. Воздух холодный и прозрачный. Жадно, полной грудью пьет его Ерохин и не может напиться-надышаться. Ох, как хорошо! Он ликующе глянул кругом. Ему показалось, что даже мрачная вершина Гранитного сегодня радовалась вместе с ним. Но радость скоро сменилась тревогой. Ерохин насторожился, впился глазами в горизонт. Там вырисовывались очертания вражеских кораблей. Над ними, охраняя, кружились эскадрильи самолетов. Такого огромного каравана Угрюмый еще не видывал.

– А где же наши? – нетерпеливо затосковал Ерохин.– Силища-то какая! – Ему снова захотелось на морской простор: на торпедный катер, на подлодку, на быстроходный большой корабль!..

– Леня! – вывел матроса из оцепенения Сибиряк.– Наши!

Из-за северного мыса Угрюмого показались эскадры кораблей.

– Эх! – вырвалось у Ерохина. И после минутного молчания он грустно добавил: – Ни пуха вам, ни пера!

Боевые корабли обеих сторон осторожно сближались.

В воздухе сражение уже началось. Дрались истребители. Прорвавшиеся к каравану бомбардировщики пошли в пике. Вздыбились около транспортов огромные султаны взрывов. Густо задымил эсминец врага. Вот горящий советский бомбардировщик с тяжелым бомбовым грузом врезался в транспорт. Мощный взрыв взбудоражил зеркальную гладь моря. Зрелище для наблюдателей с Угрюмого необыкновенное. Ерохин выскочил на вершину скалы.

– Так его! Так! – размахивая руками, кричал он.– Герой летчик!

Наконец вступили в бой боевые корабли. Североморцы обрушили шквал огня на флагманский крейсер. Он был поврежден, но продолжал остервенело отстреливаться. От его огня горел уже советский эсминец. Сражение разгоралось. Враг терял корабли. И все же караван продолжал упорно прорываться вперед. Матросы-разведчики, следившие за ним, мрачнели. «Неужели опять пройдет?» Нарастала дуэль и между береговой артиллерией. Противник пытался уничтожить береговые батареи Угрюмого – самые опасные для каравана. Это ему не удавалось. Враг не унимался, он бросил на помощь береговикам юнкерсы. Но и у юнкерсов неудача. На них обрушились краснокрылые истребители.

Наблюдая за воздушным боем, Ерохин забыл про морское сражение. Его внимание привлек самолет с двойкой на хвосте, который на глазах Леонида спустил на дно морское трех юнкерсов. Вместе с напарником – «тройкой» – он отправил туда же четвертого и уже устремился за пятым, да не удалось – самого сбили.

Над морем раскрылся голубоватый купол парашюта. Он опускался на середину залива. Леонида будто волной смыло со скалы.

Отовсюду к воде спускались матросы. Они хотели помочь товарищу. А как помочь? Как спасти человека? От берега он далеко, лодки или катера поблизости нет. Ерохин не раздумывал, быстро разделся и решительно прыгнул в море. Его примеру последовали другие матросы. Обжигающий холод заставил пловцов вернуться. Только Ерохин не сдавался, продолжая с отчаянным упорством плыть дальше.

Павел Гудков раздобыл надувную лодку. Оживление на берегу усилилось. Это заметили два мессера. Они устремились на суетившихся у лодки североморцев. На выручку матросам подоспел напарник «двойки». Один из мессеров скоро задымил и врезался в скалу, другой стал поспешно уходить, его преследовал советский истребитель. Оба самолета скрылись из виду.

Теперь к советскому летчику спешил вражеский катер. Заметив это, Сибиряк немедленно по радио сообщил своему командиру. Углов видел все, что происходило в заливе. Видел это и Чуприн. Волнуясь за судьбу летчика, он тоскующе смотрел то на приближающийся караван, то на виднеющегося в море летчика. Со всех сторон устремлялись к нему взгляды катерников. Но что он мог сделать? Ведь матросы и сами понимали сложность обстановки: стоит катеру выскочить из засады, и все пойдет прахом. Противник заметит их и разгадает замысел, боевая задача не будет выполнена.

Волновались и на берегу.

– Артиллеристы почему не помогут? – глухо сказал кто-то.– Разнесли бы эту посудинку!

– Им сейчас не до посудинки,– рассудительно возразил Сибиряк.– Караванище под носом! Крейсер вон, рядом!..

Морское сражение уже втягивалось в залив. Вдали виднелись тонущие суда. Караван заметно поредел, однако упорно продолжал продвигаться вперед. Над ним опускались клубообразные густые хвосты сизого дыма. Их оставляли специальные самолеты. Дымовая завеса ширилась. Она заволакивала залив.

Наблюдатели Угрюмого нервничали: артиллеристы вели огонь наугад—больше по площади. Самолеты бомбили вслепую. Гитлеровское командование, очевидно, ликовало. Дым подступал и к летчику. Тот выбивался из сил, с трудом плыл к своему берегу. Навстречу ему, забыв про опасность, плыл Ерохин. Леонида скоро догнал Павел Гудков. Он втащил друга в лодку, малость погрел его стопкой спирта. Но Ерохин больше согрелся, работая веслом. Лодка была уже недалеко от плывущего. Что это? Леонид схватил лежавший на дне лодки автомат, Гудков приготовил к броску гранату: из дыма вынырнул вражеский катер. Он был ближе к летчику, чем они. Да и морякам теперь угрожала неминуемая гибель – отступать было поздно. Матросы продолжали плыть вперед. Однако вражеский катер или не спешил, или не видел резиновой лодки. Замедлив ход, противник решил пленить русского аса. А летчик, ныряя, плыл прочь от катера. Гитлеровцы злились, бросали спасательные круги, концы тросов, угрожали. Русский не сдавался.

Руки и ноги пилота скручивали мучительные судороги. Грудь онемела. Что же это, смерть?.. Он снова нырнул, а вынырнув, совсем близко от себя увидел лодку. От такой неожиданности и силы будто прибавилось. Над головой летчика проревел истребитель напарника. Значит, о нем помнят...

Сильные матросские руки подхватили летчика и втащили в лодку.

– Так вот ты какой! – говорил Ерохин, энергично растирая спиртом посиневшее тело пилота.

– Да таких, как ты, дорогой, не то что фашисту, Баренцеву морю не одолеть!

Летчик тревожно приподнялся, огляделся вокруг: невдалеке тонул подбитый артиллеристами катер врага.

Три катера, искусно замаскированные под прибрежные камни, слегка покачивались. Недовольные ожиданием катерники напряженно смотрели на командира. Он их удерживал. Ведь рядом, в заливе, разгорелось сражение. Они только что сами видели, как в гущу дыма ринулось соединение торпедных катеров. Из дымовой завесы донеслись частые беспорядочные залпы корабельных батарей, а вот, заглушая их, загрохотали раскидистые взрывы: рвались торпеды, взрывались корабли. Шло ожесточенное сражение.

Чуприн чувствовал, что катера торпедировали вражеские корабли с близкого расстояния, те,очевидно, в упор били по катерам из корабельных пушек.

– Долго еще? – теряли терпение матросы.– Помочь надо!

Но Чуприн приказал ждать. Он теперь, больше вслушивался, чем всматривался. Орудийные залпы и взрывы торпед слышались совсем близко: значит, караван входит в самую узкую часть залива. Вот взрывы и залпы оборвались. На морской простор выскочили торпедные катера. Их оказалось намного меньше. Но и караван врага поредел. Скоро наблюдатели Угрюмого убедились в этом – заметили всюду проступающие сквозь дым тонущие транспорты и боевые корабли.

Однако враг продолжал рваться к городу.

– Пора! – настойчиво говорили матросы.– Пропустим все!

– Терпение!—Чуприн видел, как, перегруппировавшись, катерники снова пошли в атаку.

Вот совсем рядом с маленькой бухточкой мелькнул в дыму остов огромного крейсера.

– Вперед! – бросил Чуприн.– Полный вперед!

Три катера, неожиданно даже для своих наблюдателей, выскочили из засады, нырнули в гущу дыма и через минуту оказались перед покачивавшимся на мертвой зыби вражеским флагманом. Медлить нельзя. Секунда... другая, и... дрогнули торпедные аппараты. Качнулись катера. Зашаталась стальная стена, торпеды глухо грохнули в бронированном теле крейсера. Флагман резко накренился и стал грузно, будто нехотя, погружаться в море. На борту тонущего корабля поднялась суматоха: солдаты и офицеры в панике бросались за борт. Чуприн приказал подбирать тонущих.

Неожиданный удар по крейсеру привел в замешательство гитлеровцев. Их боевые корабли и транспорты заметались и плотно скучились. Этим воспользовались североморцы и завершили разгром вражеского каравана.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Командующий северной группой гитлеровских войск генерал фон Фугель взбирался на вершину Гранитного линкора. Хотя с его румяного, не в меру полного лица скатывались на борта генеральской шинели крупные, быстро застывающие на морозе капли пота, он упрямо карабкался вверх. Сопровождавшие генерала штабные офицеры с трудом поспевали за ним, а некоторые остались далеко позади.

 – Куда им,– бросил генерал журналистам, не отстававшим от него.– В их годы я орлом по скалам летал!

У железобетонного дота, врезанного в неприступную со стороны Угрюмого скалу, Фугель задержался.

– Вот она, крепость фюрера! – кивнул он на вершину высоты,—Это монумент нашей славы!

Журналисты жадно ловили каждое слово фон Фугеля и торопливо записывали в свои блокноты.

– Великолепный наблюдательный пункт! – оглядывая из амбразуры дота полуостров, продолжал генерал.– Отсюда я все вижу!

– Комендант укрепрайона полковник Шредер! – подбегая к Фугелю, четко доложил офицер.

– Рад видеть вас, славный герой Нарвика! – с напускной лаской приветствовал генерал полковника.

– Хайль Гитлер! – четко выбросил вперед руку Шредер.

– То, что я вижу здесь – шедевр военного искусства! Сам великий Мольтке позавидовал бы, увидев ваш неприступный Гранитный линкор! – Генерал закурил сигару и добавил: – Надеюсь, что в самом скором времени непокорный полуостров будет покорно стоять на коленях перед его грозными башнями. Не правда ли, господин полковник?

Шредер не ответил. Он молча смотрел на валявшуюся у пулемета пустую коробку из-под патронов.

– Генерал Семин будет, как эта жестянка, лежать у ваших ног! – Фугель пнул коробку носком сапога.

Горькая, еле заметная улыбка прозмеила тонкие сухие губы полковника: «Нет, не знаешь ты русских!»

– От взятия этого паршивого полуострова зависит судьба всего Севера,– продолжал генерал.– Он у нас, как кость в горле у льва – не можем и шагу вперед сделать, не вытащив этой кости! Но мы ее скоро вырвем!

Журналисты без устали продолжали исписывать свои блокноты. Шредер по-прежнему молчал.

– Что же вы молчите? – раздраженно спросил полковника Фугель.

– Мне нечего сказать, господин генерал! – Шредер покосился на журналистов.

Оставшись в доте вдвоем, генерал сухо бросил:

– Слушаю, полковник! – и, не дожидаясь, когда полковник начнет говорить, добавил:– Кстати, я послал в ставку представление на присвоение вам генеральского звания.

От этих слов в бесцветных глазах Шредера на секунду вспыхнула радость и снова погасла.

– Вас это, полковник, не обрадовало?

– Раньше бы обрадовало, а теперь...

– Странно.– Фугель от удивления даже присел на лафет пушки.

– Я прошу, господин генерал, немедленно прислать мне надежное подкрепление! – Шредер сощурил глаза.– Вы только что сказали, что от взятия полуострова зависит судьба всего Севера, а я говорю, что если мы потеряем Гранитный линкор, то солдаты потеряют веру в нашу победу!

Генерал раздраженно встал.

– Что слышу, полковник?!

– Я делаю все, что от меня зависит. Но не забывайте, господин генерал, перед нами не просто русские, нет! Это русские матросы, сибиряки, воспитанные большевиками. Наши солдаты справедливо называют их «черными дьяволами».

– Ну и что же? Боитесь?

– Боюсь не за себя, за Германию!

– А разве славные егеря не герои Дюнкерка и Нарвика? – процедил сквозь зубы генерал.– Под вашим командованием – лучшие непобедимые рыцари! У русских в три раза меньше штыков, чем у вас, они внизу, вы – наверху; они отрезаны от своих баз, а вы как у королевы за пазухой. К вашим услугам все!

– Я прошу подкрепления! – еще тверже сказал полковник.– Лучше себя недооценить, чем переоценить.—Он ближе подошел к генералу.– Мы, занимая господствующую высоту, наносим большевикам каждый день значительные потери... Но и сами несем не меньше от их артиллерии! А если представить себе, что Гранитный линкор в их руках?

– Этого не может быть!

– Я тоже так думаю, не может... Но их десанты всегда появляются там, где их не ждешь,– Полковник тяжело вздохнул.– Русские взрывают наши склады, нарушают связь, уничтожают укрепленные пункты. И как вам известно, некий капитан Углов уже много раз безнаказанно высаживался в наших тылах! Русские скоро сделают наше пребывание на Севере невозможным. Уже сейчас у многих егерей, по заключению врачей, появляются признаки сумасшествия: им за каждой скалой мерещатся «черные дьяволы», «посланцы смерти».

– Довольно, полковник! – резко оборвал его Фугель.– Вам, видно, тоже всюду мерещатся «черные дьяволы»! – Он помолчал.– Я назвал вас в донесении фюреру «стальным полковником», но теперь вижу...

Сильный взрыв вблизи дота заставил генерала замолчать. От последующих взрывов задрожали железобетонные стены.

– Немедленно подавить огонь русских батарей! – приказал полковник по телефону.

Только что казавшийся безжизненным полуостров зарделся зловещим заревом. Фугель, сжав кулаки, смотрел в амбразуру. Ему стало холодно. Он дрожал, дробно стучали зубы, а тут еще от телефонного аппарата спокойный голос полковника докладывал:

– Два прямых попадания в склад с боеприпасами. Уничтожена минометная батарея. Разбита кухня второй роты. Много убитых. На правом фланге разрушены два железобетонных дота...

После ухода генерала Шредер долго без цели бродил между обледеневших камней. Все ему казалось безразличным, ненужным, даже собственная жизнь. «Стальной полковник! Полковник Семин за то, что не пустил меня на Угрюмый, стал уже генералом! А я... Нет, воевать с Россией гибельно для Германии... Даже Наполеон навсегда похоронил свое могущество на ее бескрайних просторах. Но то была нищая отсталая страна, теперь она стала другой – страшной!..– Шредер вошел на командный пункт.– Не надо было начинать эту войну. Ну, а уж если начали, так надо было кончать, немедленно, после поражения под Москвой. Поход на Сталинград...»

Зазвонил телефон. Простуженный голос начальника штаба доносил:

– На правом фланге русские матросы во время артналета похитили командира одного из батальонов вместе с адъютантом!

«Так, пожалуй, и меня украдут»,– полковник зло погасил недокуренную сигарету.

Опять телефонный звонок, и снова неприятность: катера русских час тому назад ворвались в энский порт и на стоянке потопили эсминец и две баржи с грузом.

«Это уж слишком! – зрачки задумчивых глаз Шредера остановились.– Однако какая дерзость!.. Сознаюсь – любуюсь ими! К черту Мольтке! На свалку Шлиффена! Они плохо учили нас побеждать! Побеждают теперь Суворов, Кутузов и полководец... марксизм! – Он налил стакан коньяку и залпом выпил.– Так можно и самому стать коммунистом, красным! – Налил еще стакан и опять выпил.– Нет, Шредер не красный! Он еще скажет свое слово! Плохо ценит его фюрер! Зато хорошо знают «стального полковника» большевики! Гранитный линкор, созданный Шредером, они запомнят на всю жизнь и, пока я жив, ни один русский не посмеет влезть на его вершину! Я раздавлю их!.. Я... Я...»

Настойчиво звонит телефон.

– Опять эти «черные дьяволы»,– схватив трубку, пьяно кричит полковник.– Теперь кого они похитили? Может, генерала Фугеля?

Почтальон шел из штаба обороны на передний край. Вместительная сумка его была полна писем. Настроение у почтальона было на редкость песенное. Несмотря на рвавшиеся кое-где снаряды, он тихо, взволнованно пел. Голос у него мягкий и задушевный, не поет, а ласково шепчет о любимой родине, о заботливой матери и о большой, нечаянно нагрянувшей любви... Скрипит под ногами посеребренный легким морозом снег, позвякивает за спиной автомат, да по-прежнему ласково звучит голос почтальона.

Слушают его песни сидящие у землянок и в траншеях матросы. Согреваются их давно очерствевшие сердца, и даже Гранитный кажется им не таким грозным...

В левом кармане гимнастерки почтальона лежит толстое, в розовом конверте письмо. Почтальон сам несет его своему адресату... Елене Ильичевой.

Для Ильичевой же в сумке его лежало еще несколько писем и все местные – от матросов и командиров гарнизона Угрюмого. Эти не опасны. Лена обычно их не читала. Но одно письмо!..

Лене сегодня почему-то хотелось плакать.

В землянке было холодно, на душе еще холодней. Ведь сама во всем виновата... Столько времени терпеливо ждала его, а встретились – и на тебе!.. Лучшего придумать не могла: парадным шагом промаршировала мимо, наплевать, мол, на капитана. «Гляньте, как Лена равнодушна к нему! Не хотел столько дней дать весточку о себе, так вот за это... холодное равнодушие...» Но равнодушна ли она к Углову? Ведь обманываешь, Ильичева, сама себя! Эх, Ленка, Ленка, глупая ты, дурочка! Кто ты есть? Чего еще хочешь? Кого корчишь из себя? Недаром говорят матросы: «Лене бы не воевать, а цыплят в инкубаторе выводить». А она, ишь ты, на капитана Углова плюет... Да разве капитану Углову она пара? Ему не такая нужна... Особенный он, особенную ему и надо... Однако что с ней? Почему дрожит, словно в лихорадке? Почему места себе не найдет? Хотя бы Соня скорее пришла, что ли! Лена отыскала под кроватью небольшую чурочку, расколола ее, положила в печку, туда же бросила пачку нераспечатанных, еще вчера принесенных писем, сердито чиркнула спичкой, и непрочитанные письма вспыхнули веселым пламенем.

В землянке стало теплее и уютнее, но грусть не оставляла Лену, непрошеные горькие думы лезли в голову. Почему в жизни бывают такие странности: хороший офицер поговорил однажды ласково, по-человечески с девушкой, а та уже и нос кверху: ухаживает офицер за ней – и претензии к нему... Так вот и у Елены Ильичевой с капитаном Угловым получилось... «Нет, Ленка, хватит с тебя, не по себе дерево рубишь! Выбрось Углова из головы!»

Она прислушалась: за окном скрипел под чьими-то сапогами снег. Кто это? Может, Соня? Нет, Соня в валенках... «Наверное, почтальон!..»– и на щеках Лены вспыхнул румянец, нетерпеливо устремилась к двери.

На пороге действительно появился почтальон.

– Сашенька! – обрадовалась она.– Милый!

Эта неожиданная радость смутила почтальона.

Глаза его потеплели: Лена обрадовалась ему, видно, она ждала его... Но почему девушка так пристально смотрит на сумку? Разве там глаза и сердце человека? Почтальон съежился. Эх, дурень ты, дурень! Недогадливый... Ждет она, да не тебя!

Он медленно, нехотя раскрыл сумку. Лучше бы всю ее в печку, в огонь.. Ведь не его, а чужая радость в этой сумке! Да нет, пожалуй, не в сумке... Не в сумке!..

– Скорее же! – торопила Лена.

Саша будто и не слышал ее. Хотелось еще помедлить, отсрочить окончательный приговор. Однако теперь уже все равно!.. И он решительно достал из сумки пачку писем.

– От местных влюбленных! Весь гарнизон Угрюмова у ваших ног, матрос Ильичева!

– Смеетесь?

– Не смеюсь. – Почтальон взвесил на ладони письма.– Вот он, ваш гарнизон! – и взволнованно перебирая письма, стал называть их авторов. Среди них были рядовые матросы, сержанты, офицеры.– Только генерала еще не хватает!

Грусть на лице Лены сменилась гневом.

– Не за этим я здесь! – она вырвала письма из рук почтальона и, даже не взглянув на них, швырнула в печку.– Так со всеми будет!

– Со всеми ли? – глаза почтальона снова потеплели. Одно его желание сбылось: огонь испепелил письма многочисленных соперников. Надежда ожила. Он решительно вынул из левого гимнастерочного кармана письмо.

– А это... от меня!

Лена в упор, строго посмотрела на него,

– И вы?

– И я...

– Сашенька, милый,– горечь слышалась в голосе Лены.– Не вы, другой по сердцу мне,– и она дотронулась письмом до пламени.– Не сердитесь, так будет лучше для вас и для меня...

Что мог он сказать на это? Он только с тоской смотрел, как в печурке догорала его последняя надежда.

– Я не сержусь, Лена,– с грустью сказал он, передавая ей письмо.– Еще одно...

– От вас?

– Узнаете сами...

– Пусть огонь узнает! – Лена сердито бросила в печку и это письмо.

– Что вы сделали! Это же...

– От Углова?—догадалась Лена и побледнела. Она устремилась к печурке. Но было поздно...

Просторная врубленная в скалу землянка. На широком приземистом столе разузоренные цветными карандашами, изъеденные резинками развернутые карты. На стене над столом отрывной календарь 1944 года.

Генерал Семин, заложив руки за спину, молча шагает по землянке. Скрипит, гнется под его могучей фигурой дощатый пол. Добрые глаза его холодно поблескивают из-под седеющих бровей.

Снаружи доносится порывистый вой ветра. Неспокойно на сердце у генерала: Гранитный линкор не взят... Людей зря потеряли... И каких людей! Семин тяжело опустился на стул. И опять безжалостным укором лежит перед ним развернутая схема полуострова. На ней четко очерчен перешеек, а в середине ежистый сгусток горизонталей – зловещая высота.

Так продолжаться больше не может! Семин сердито перечеркнул им же разработанный план: новой атаки.

«Ерунда, не то!» Взгляд его задержался на вражеских газетах и листовках, лежавших на столике.

– «Русские разобьют себе голову о нашу крепость». «Наш «Линкор» непобедим». «Дух фюрера делает нас сверхчеловеками»,– прочитал генерал.

«Врут, все врут!» – генерал смял одну из листовок.

Глухо выл за окном ветер. Из соседней землянки доносились берущие за сердце звуки гармоники и любимая песня.

                                                                              Что стоишь, качаясь,

                                                                              Тонкая рябина,

                                                                              Головой склоняясь

                                                                              До самого тына?

Неслышно, на цыпочках подошел к генералу связной, осторожно дотронулся рукой до его плеча.

– А, кто? —вздрогнул Семин.– Петр Иванович, ты?

– Я, товарищ генерал. Наша песня вам не мешает? Мы ведь тихонько ее поем...

– Нет, Петя, песня никогда не мешает.

Петр Иванович подошел к окну, заботливо заделал в нем дырку, убрал с подоконника снег и участливо посмотрел на задумавшегося генерала.

– Пурга... В двух шагах ничего не видно. На море шторм. Темень кромешная.

– Пурга, говоришь? На море шторм, говоришь? – Семин решительно поднялся. Холодный блеск в глазах генерала исчез. Разгладились на высоком лбу глубокие морщины. Он взял карандаш и придвинул ближе к себе карту Угрюмого...

Стремительно пробежала красная линия из-под карандаша генерала через широкий залив на вражеский берег и, сделав крутой загиб, угрожающей стрелой впилась с тыла в высоту Гранитного линкора. «Так будет правильно!..» Семин хотел уже взять телефонную трубку, но снова вошел Петр Иванович и доложил о прибытии капитана Углова.

– Рад вам! – Генерал крепко пожал руку капитану и, подставив стул к столу, пригласил сесть.– Пурга?

– Буря, товарищ генерал! – с ресниц Углова сорвались оттаявшие льдинки.– Такой еще не было!

Семин испытующе посмотрел на Углова.

– Море видели?

– Ух и злое оно сегодня! Утесы разбить хочет! – воодушевленно продолжал Углов.– Волны с Гранитный будут!

– Восемь баллов?

– Больше!

– Видимость?

– По телефонному проводу к вам добирался!

– Хорошо! – не то Углову, не то себе сказал Семин.

«Бурей интересуется,– улыбнулся капитан, – кажется, мы с ним думаем об одном...»

– Выдержите такой шторм? – спросил генерал.

– Мои разведчики выдержат! – твердо ответил Углов.– Только выдержат ли катера?

– Командовать катерами будет старший лейтенант Чуприн.

Семин развернул перед Угловым карту.

– Вы, Николай Степанович, я вижу, догадываетесь о моей идее?

– Я, товарищ генерал, давно об этом думаю! – Углов нетерпеливо заглянул в карту Угрюмого.– В такую бурю на быстроходных катерах форсировать правофланговый залив и высадить ударный отряд на вражеский берег!

– Неожиданно для Шредера ворваться на вершину Гранитного линкора с тыла,– продолжал мысль Углова Семин,– со стороны штаба Шредера...

– Лучшее место для штурма!

– Захватить Гранитный и во что бы то ни стало, даже при полном окружении отряда, удержать вершину до окончания пурги,– генерал сел рядом с Угловым.– Точно определить местонахождение основных боевых объектов. Скорректировать огонь наших береговых, полевых и корабельных батарей по артиллерийским точкам врага, расположенным за высотой. Уничтожить их! Стремительным броском частей Угрюмого полностью освободить высоту, а затем и весь перешеек!

– Вот это дело! – вскочил Углов.– Только бы буря свирепствовала дольше!

– Метеорологи сообщают, что она продлится трое суток.

– Этого достаточно.

– А если непогода удержится?

– Будем и мы держаться?

– Надо продумать каждую деталь.– Генерал взял телефонную трубку и вызвал начальника штаба.– У нас теперь все есть для того, чтобы наконец отобрать у врага высоту. С материка нас поддержат армейские части, с воздуха – авиация, если позволит погода, с моря – корабли.

– Успех будет зависеть от силы ударного отряда!

– Командиром десанта назначаю вас!

– Спасибо...

– Помните, Николай Степанович,– Семин отечески положил обе руки на плечи Углову,– если ваш небольшой по численности отряд выполнит эту задачу, он поможет нам сохранить к предстоящему наступлению тысячи жизней. Ваша цель – захватить и удержать до начала наступления вершину. Укрепленный район врага – Гранитный линкор – должен быть разгромлен. Приказ командующего флотом мы выполним!..

Преодолевая встречный ветер, Углов шел в расположение своего отряда. Было три часа дня. Низко плыли облака. Ветер крепчал. Кружилась, взвихривалась снежная пыль. Она просачивалась в рукава полушубка, забивалась под воротник, лезла в глаза.

«Начало операции послезавтра в три часа ночи.– Углов шел быстро, но ему хотелось идти еще быстрее.– Если погода будет хуже, чем эта... Метеорологи обещают хуже, нет лучше, чем эта, злее! Чтобы зги не было видно! Чтобы конь на ногах не стоял! А главное, на море! – Капитан почти бежал.– Ух, здорово! Чтобы сам Шредер сказал: «Для любого морского черта такой штормище не по плечу!» Вот тогда-то наши «черные дьяволы» к нему... Здравствуйте! Пожалуйте, господин «Стальной», в плен!.. А Гранитный линкор, извините, нам самим нужен! С него удобнее корректировать огонь наших батарей по вашим тылам!»

Короткий полумрак заполярного дня кончился.

Наступила долгая и, кажется, бесконечная северная ночь.

У землянки, где жила Елена Ильичева, Углов остановился. Перевел дыхание. Сердце учащенно билось. В маленьком заснеженном окошечке девушек мерцал бледноватый язычок жировки. «Что это со мной? – улыбнулся он.– Ведь дал себе слово, а опять стою на этом месте...» Переборов в себе желание постоять, Углов решительно пошел дальше, но не сделал, и трех шагов, как лицом к лицу столкнулся с лейтенантом Юрушкиным.

– П-простите, т-товарищ капитан! Видимость п-плохая! – козырнул тот и промаршировал мимо капитана.

Углов видел, как Юрушкин вошел в землянку связисток. «К ней марширует!» – тревожно забилось сердце капитана. Ему захотелось заглянуть в заснеженное окошечко, да гордость не позволила. «Эх, Колька, Колька!..» Сердито вскинув голову и преодолевая встречный ветер, Углов быстро зашагал к себе. «Гранитный штурмовать надо, а тебе Юрушкин поперек горла встал! – он со злостью перемахнул через широченный глубокий ров.– Заполярный Ромео! А все же?..» – и Углов снова замедлил шаг.

Новый начальник политотдела оборонительного района «Угрюмый» майор Карпов, смахнув с меховой шапки снег, вошел к Семину. За столом напротив генерала, уткнувшись в карту, сидел полковник Федоров.

– Ваша помощь нужна! – предложив майору стул, сказал Семин.– Вот рапорт лейтенанта Юрушкина: просится в отряд капитана Углова,– Генерал передал рапорт Карпову.– Он согласен на любую должность. Я думаю удовлетворить просьбу лейтенанта.

– Рискованно, товарищ генерал,– оторвавшись от карты, сказал Федоров.– Особенно в предстоящую операцию!.. Не любят Юрушкина матросы.

– Знаю,– нахмурился генерал,– к сожалению, и офицеры тоже.

– Дисциплинарный устав у него вместо сердца. Гауптвахта вместо человеческих слов.

– Молод еще, в бою не был. А побудет – и человеческие слова найдутся...– Генерал обратился к Карпову.– Ваше мнение, товарищ майор?

Карпов на секунду задумался.

– Случай с матросом Ерохиным, помните, я вам докладывал, будто подменил Юрушкина. Правда, трудно такому поломать себя.

– Мы поможем! – взглянув на полковника, улыбнулся Семин.

– Видимо, лейтенант болезненно переживает свои ошибки, если можно так назвать излишнюю требовательность.

– «Излишняя требовательность», от которой матросы под пули бросаются? – сдерживая волнение, спросил Федоров.

– Требовательность в боевой обстановке со стороны офицера – это успех,– возразил Карпов,– и хуже, когда ее нет. Юрушкин излишне придирчив, но если отбросить «излишнее», то из него получится настоящий офицер!

– Не думаю! – Федоров поднялся.– За короткое время лейтенант наложил на подчиненных взысканий в три раза больше, чем все офицеры полка..