Текст книги "Гранитный линкор"

Автор книги: Мельник Акимович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Annotation

«Гранитный линкор» –  первая книга автора. В основу ее положены действительные события, очевидцем и участником которых был автор. В книге рассказывается о том, как в тяжелых условиях Заполярья боролись с врагом, защищая Родину, советские морские пехотинцы.

Г. А. МЕЛЬНИК

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Г. А. МЕЛЬНИК

ГРАНИТНЫЙ ЛИНКОР

                                                               БИБЛИОТЕЧКА ВОЕННЫХ ПРИКЛЮЧЕНИЙ

                                                                           ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО

                                                                МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР

                                                                                   МОСКВА —1959

ГЛАВА ПЕРВАЯ

                                                                

Окраина большого северного города казалась пустынной. Среди голых, обледеневших камней и развороченных бомбами жилищ кривились чахлые тундровые березки. Заполярный день был короткий и тусклый. В проломах домов тоскливо выл ветер. От его порывов скрежетали скрюченные листы железа и дерзко реяли израненные пулями и осколками красные флаги. Мохнатые хлопья снега беспорядочно кружились над истерзанной землей и, не найдя пристанища, медленно падали в море.

На пепелищах торчали почерневшие от копоти кирпичные трубы, обгоревшие столбы да исковерканные скелеты кроватей. Тут же лежала перевернутая детская коляска, за заднее колесо которой зацепилась измятая распашонка, на разорванном рукавчике застыли капли крови.

На площадях и улицах зияли громадные свежие воронки, валялись опутанные телефонные провода и изуродованные остовы машин.

Город, измученный, искалеченный, но суровый и гордый, настороженно притаился среди скал на берегу заполярного моря.

В один из подвалов под развалинами многоэтажного дома спустился рослый матрос. Его могучая сутуловатая фигура, казалось, с трудом уместилась в непривычной солдатской форме, а на гордо вскинутой голове красовалась бескозырка с ленточкой «Северный флот».

У двери с надписью «Военный комендант» матрос остановился, не торопясь снял бескозырку, достал из вещевого мешка солдатскую шапку-ушанку, аккуратно надел ее и, застегнув на все пуговицы дубленый полушубок, хотел уже постучать в дверь, но его остановил насмешливый голос.

– Пошто, моряк, грех-то свой от коменданта в карман прячешь?

Матрос торопливо сунул ленточки от бескозырки глубже в карман и обернулся, озорные искорки вспыхнули в его серых глазах: позади стоял подтянутый, с автоматом и каким-то музыкальным инструментом, за плечами, такого же роста, как и он сам, широкоплечий, с подкупающей улыбкой солдат. По золотистому якорю на рукаве ладно сидевшего на нем полушубка да по надраенной до предельного блеска бляхе флотского ремня  можно было узнать в нем матроса.

– А, морская пехота! – с уважением оглядывая с ног до головы пехотинца, широко улыбнулся матрос.– Давно, дорогой, с корабля-то?

– Не с корабля я...

– Откуда же?

– С неба свалился! – недоверчиво покосился на него солдат.

– Сразу видно,– круглое с яркими веснушками лицо матроса подернулось обидой.

Они вошли к коменданту и вручили ему два запечатанных пакета. Немолодое суровое лицо коменданта, капитана третьего ранга, вдруг стало озабоченным.

– Оба на Угрюмый? – прочитав предписания, испытующе оглядел он вошедших.

– Так точно!– отчеканил матрос, встретив обрадованный взгляд солдата.

– Дорожка-то наша, говорят, особенная, товарищ капитан третьего ранга? – поинтересовался солдат.– Опасная?

Комендант не ответил. Он достал из ящика стола толстую тетрадь и спросил:

– Ерохин Леонид Петрович?

– Я!—вытянулся матрос.

– Сибиряк Семен Николаевич?

– Я! – отозвался солдат.

Комендант записал их фамилии.

– Прошу, товарищ комендант, скорей отправить на место! – попросил Ерохин.

– Могу отправить не раньше чем через десять дней,– о чем-то думая, ответил комендант.

– Через десять дней?! – нахмурился Ерохин.

– Только так! – суровое лицо коменданта вдруг расплылось в улыбке.– Отправлю вместе с другими специальным транспортом под конвоем военных кораблей и самолетов... Спокойнее для вас будет.

– А, может, без конвоя, товарищ комендант? Катером бы каким-нибудь! – умоляюще посмотрел на коменданта Ерохин.

Комендант оживился.

– Хорошо. Пойдете катером. «Охотник» номер пятнадцать,– согласился он.– Через три часа быть на причале.

От коменданта, матросы направились к причалу. Они молча пробирались среди фантастических нагромождений полуразрушенного города, часто останавливались. Жизнерадостное лицо Ерохина, на котором только что сияла широкая улыбка, вдруг как-то неестественно вытянулось.

– Эх, что они наделали! – вырвалось у него.– Глянуть страшно!..– Ерохин помолчал.– Давно на флоте?

– Шесть лет.

– Где служил?

– На Балтике.

– А я—североморец... Так, говоришь, добровольно сюда пришел?

– Да.

– Это хорошо!– Ерохин с грустью посмотрел на развалины города.– В морской пехоте за все это,– ему будто дышать стало нечем,– можно штыком и гранатой мстить! А на корабле... Да и корабля моего больше нет. Один я уцелел.– Ерохин с силой пнул пустую консервную банку, жалобно зазвенев, она ударилась о железную балку.– Тяжело! – со стоном произнес он и остановился у небольшого разрушенного домика.– Посидим тут малость...– Ерохин устало опустился на угол кровати, торчавшей из-под обломков.

Оба долго молчали. Где-то тревожно выли сирены.

На огрубевшей от морских северных ветров щеке Ерохина задрожала слеза, потом другая, третья.

– Вижу, сердешный, неладно у тебя на душе... Поделился бы со мной,– ласково тронул за рукав матроса Сибиряк.

Ерохин не ответил. Он хмуро поднялся, подошел к уцелевшей русской печке и стал ощупывать ее кирпичи, словно разыскивая давно утерянное тепло.

– Вот все хочу узнать, Семен, зачем у тебя за плечами эта гора болтается?– вдруг спросил он Сибиряка.– Не гневайся за глупый вопрос, интересно все же...

– Гитара это...

Помолчав, Ерохин улыбнулся:

– Ладно скроен ты, Семен! Красивый! Девушки по тебе небось гурьбой сохнут?

– Одна у меня только, Зоя!– В больших голубоватых глазах Сибиряка скользнула нежная грусть.– Далеко она отсюда...

– Любишь?

Семен не ответил.

– Расскажи про свою Зою, а?

– Не смогу.

– Понимаю... Хорошая, значит?

– Хорошая мало – особенная! – Семен задумчиво смахнул снежинки.– Это было на крутом берегу Енисея – место там наше любимое... В последний вечер перед тем, как на флот уходить, ждал ее... Помню – рядышком молодая березка росла. У нее тогда только что почки распустились, листочки, зелененькие и нежные-нежные... А березка такая стройная, радостная. Ведь только одна она в тайге на мою Зою была похожа! Бывало, глянешь на кудрявую – и так радостно на душе делается. Через Енисей перемахнул бы!

– А говорил, слов не хватит! – еще больше помрачнел Ерохин.– Любовь-то и не у поэта красивые слова находит.

– Как пришла она,– мечтательно продолжал Семен,– рядышком села и ни слова. Я тоже молчу. Березка листочками не шелохнет. Будто втроем уговор взяли молчать. Так до зорьки молча и просидели. Эх, друг, хорошо нам тогда было! Ведь и не говорили, а всю душу как на ладонь выложили...– Сибиряк вздохнул.– Прощаться стали, я к березке подошел. Росинками она была покрыта, будто серебряные серьги на ней. Веточку к своей щеке прижал... Понимаешь? Очень хотелось мне Зою поцеловать, да робел... Смотрю, а у нее тоже, как у березки, в глазах серебряные росинки блестят. «Аль она лучше меня?» – злей, чем на соперницу, посмотрела на березку Зоя. И сама обняла меня, да так, что век помнить буду!

От этого рассказа лицо Ерохина, казалось, еще больше вытянулось. Он стоял, прислонившись к печной трубе.

– Счастливый, а я вот...– он не договорил, кивнул в сторону разрушенного домика,– Продолжай, продолжай...

Но Семен молча смотрел на своего нового товарища.

– Я-то тебе не таясь про самое дорогое рассказал, а ты скрытничаешь! – сказал он.

– Да чего рассказывать-то? Пойдем лучше...

– Торопиться нам с тобой некуда. Время еще есть.

Ерохин снова опустился на угол изогнутой кровати.

– Не хотел, дорогой, говорить, да скажу, пожалуй. Может, легче будет! – Он посмотрел на развалины.—Вот здесь был наш дом. А в этой печи мать моя пекла мне и отцу пироги. Тут вот, рядышком, где, видишь, одни ворота остались, жила Нина...– Леонид отвернулся, сжал кулаки.– Нет ее больше... Мать с отцом тоже здесь погибли...

Сибиряк, обняв колени, участливо смотрел на него. Густые хлопья снега падали на автомат, а потом бесшумно скатывались на камни.

– Отец мой был простым каменщиком, я тоже. Мы строили этот северный город, с пустыря начали,– после долгого молчания продолжал Ерохин.– А когда построили... Эх, мать честная! Жаль, что не пришлось тебе, Семен, увидеть его...

Сибиряк встал, дружески обнял Ерохина.

– На полуострове Угрюмом есть высота Гранитный линкор...

– Знаю.

– Говорят, твердый орешек. Много раз наши пробовали разгрызть, да не могли...

– Я буду на вершине Гранитного линкора!

– Я помогу тебе!

Они крепко пожали друг другу руки и зашагали к причалу.

В порту беспрерывно гудели, подходили и ошвартовывались пароходы. Пронзительно выли сирены, предупреждая об опасности воздушного налета. В воздух, покачиваясь, поднимались аэростаты заграждения, стремительно проносились тупорылые истребители.

От железнодорожной станции по изрытым бомбами улицам, мчались на запад колонны броневиков, самоходных пушек и танков. Враг был рядом – в нескольких десятках километров. Он хотел любой ценой взять этот город-порт, связывавший страну с внешним миром.

Фашистское командование бросило на город отборные егерские дивизии. Ценой огромных потерь егерям удалось отрезать от материка полуостров Угрюмый, защищавшийся малочисленным гарнизоном, и подойти близко к городу.

Противник хотел с ходу прорваться на полуостров. Он захватил вершину высоты Гранитный линкор – ключ к Угрюмому. Но на его пути встал полк советских морских пехотинцев под командованием подполковника Семина. Моряки укрепились на восточных скатах Гранитного линкора и на других небольших высотках. Одним из взводов полка командовал Николай Углов.

Он оборонял высоту Яйцо, расположенную впереди советской линии обороны. Высота Яйцо решала судьбу всего полуострова.

Десять дней шли бои вокруг этой высоты. Издали она казалась сплошным костром. В первый день боя высоту штурмовала рота, затем батальон, потом кадровый эсэсовский полк под командованием самого Шредера, тогда еще подполковника. Трупами егерей были завалены подступы к высоте. Шредер хотел взять ее любой ценой.

У защитников высоты кончались боезапасы, не было продуктов, воды, нечем было дышать в раскаленном от огня воздухе. Матросы истекали кровью. Но они верили в победу. И помощь пришла. Враг был остановлен. Он стал поспешно зарываться в гранит. Наступление гитлеровцев на Угрюмом захлебнулось.

Теперь тылам врага угрожали корабли и гарнизон Угрюмого. Вражеское командование понимало это и торопилось разделаться с полуостровом.

Из-за скрытых в вечернем тумане прибрежных скал вынырнул катер «Охотник». Разрезая взлохмаченные громадные волны, он быстро шел в открытое море.

На капитанском мостике, обдаваемом вихрем соленых холодных брызг, стоял одетый в кожаный реглан приземистый, угловатый в движениях командир катера лейтенант Чуприн. Он озабоченно всматривался в бугристую, подернутую туманом даль неспокойного моря.

Около пушки и спаренных зенитных пулеметов застыли боевые расчеты.

Рыжебородый сигнальщик, небрежно сдвинув на затылок черную шапку-ушанку, старательно осматривал изломанный прибрежными скалами горизонт.

Туман слегка рассеивался. «Охотник» увеличивал скорость.

В кубрике было тесно и душно. Матросам-пассажирам хотелось на палубу. Там легче дышать и лучше осматривать незнакомые берега. Но командир катера не разрешал подниматься наверх.

Ерохин с Сибиряком устроились у входа, на трапе.

На палубе, опершись о поручни командирского мостика, задумчиво стоял пехотный командир.

Катер шел быстро. Навстречу ему глухо, как бы с неохотой, шипели седые буруны Баренцева моря...

– Воздух! – заглушая шум мотора, крикнул рыжебородый сигнальщик.

– К бою! – раздалась спокойная команда командира катера.

Ерохин и Сибиряк не утерпели, выскочили на палубу. Но строгий, колющий взгляд командира заставил их снова убраться на свое место. Они хорошо видели, как из-за прибрежных скал вынырнули три вражеских самолета и устремились на судно.

– Начинается!—лихорадочно блеснул глазами Ерохин.– На нас идут!

Катер развил предельную скорость. Командир вел его не прямо, а зигзагами, что мешало самолетам взять правильный прицел. Вражеские штурмовики, резко снижаясь, приближались к «Охотнику». Засвистели, защелкали кругом пули. Дрогнули и ударили по врагу зенитные пулеметы. И вдруг смолкли. Молодой пулеметчик схватился обеими руками за живот и, сдерживая стон, опустился на палубу. Второй, опрокинувшись навзничь, остался недвижим.

Ерохин и Сибиряк подбежали к раненому и потащили его в кубрик.

Когда штурмовики снова устремились на катер, к спаренным пулеметам подскочил пехотный командир. Он плотно припал к прицелу. Крупные черты его лица исказились. Свежий шрам на правой щеке покраснел.

Головной самолет шел прямо на катер и был уже совсем близко. Сквозь прозрачный колпак кабины видна была голова летчика. Пальцы командира плавно нажали на спусковой крючок. Катер мелко задрожал. Голова вражеского пилота исчезла. Самолет неестественно качнулся и, проревев над катером, чуть не задев его шасси, врезался в море.

– Готово!– торжествующе крикнул Ерохин и вместе с Сибиряком побежал на помощь командиру.

Два вражеских самолета снова ринулись на катер. Опять завязался бой. Атаки врага были отбиты.

Командир катера крепко пожал руку пехотному командиру.

– Спасибо вам, Николай Степанович! И вам, товарищи матросы, от всего экипажа спасибо! – обратился он к Ерохину и Сибиряку.– Хорошо поработали!

Пехотный командир, как будто ничего не случилось, отошел от пулеметов и встал на прежнее место.

– Вот это орел! – восторженно посмотрел на него Ерохин.

– Кто он – этот Николай Степанович? – спросил он у командира катера.

– Приедете на Угрюмый, узнаете! – серьезно ответил лейтенант.

– А я знаю кто! – вдруг просиял Ерохин.– По хватке узнал!

– Кто, думаете? – улыбаясь, спросил Чуприн.

– Разведчик капитан Углов! – тихо сказал Ерохин.

– Прошу в кубрик!—торопливо перевел разговор Чуприн.

В самом дальнем углу кубрика в окружении незнакомых матросов, прижавшись друг к другу, сидели две девушки. Та, что с виду казалась меньше, с некрасивым веснушчатым лицом, большими робкими и будто тоже веснушчатыми глазами, украдкой поглядывала то на широкоплечего артиллериста, углубившегося в свои думы, то на неуемного, порывистого Ерохина. За лихой веселостью она уловила в смеющихся глазах парня глубоко скрытую грусть.

– Тесно здесь будет такому. Ему, пожалуй, и в открытом море не хватит простора! – прошептала она.– На нем самые большие полушубки недомерками покажутся, из двух один выкраивать надо!..– Подруга молчала.—Лена, Ленуся, ты спишь? – окликнула девушка подругу.

– Нет, Соня, вот лежу и думаю: это он? – мягко зазвучал голос Лены.

– О ком это ты, Лена?

– Да все о том... со шрамом который...

– А ты не думай о нем, Ленуська, спи.

Спать Лене не хотелось. Она поднялась, подошла к приоткрытому иллюминатору. Матросы уступили ей место. Поток солоноватого холодного воздуха ударил в лицо девушки. «Вот оно, Баренцево море!» – Лена задумчиво улыбнулась.

Стоявшие рядом матросы пробовали заговорить с ней, познакомиться, но девушка на их вопросы отвечала строго и односложно: да, нет.

– Ржаной сухарик! – разочарованно заключил голубоглазый франтоватый матрос.

– Ничего, побудет с нашим братом матросом, сразу размокнет! – обнадежил его пожилой небритый связист.

...Лена ехала на фронт. Она окончила курсы радисток, была зачислена в морскую пехоту и направлена на далекий Север – туда, где сражался Николай Углов. О его подвигах она прочитала в газете и решила: буду такой, как мой земляк!..

Чем ближе они подходили к цели, тем больше сжималось ее сердце. «Что же это такое, страх? – смущенно спрашивала она себя.– Нет, Ленка, не осрамись перед моряками!»

Всматриваясь в мрачные прибрежные скалы, Лена вспомнила, как еще не так давно она с группой своих однокурсников под руководством закаленного альпиниста преподавателя Александра Ивановича, прозванного студентами дядей Сашей, поднималась по неприступным кручам на вершину Эльбруса. Это было самое большое событие в жизни девушки, о котором она мечтала долгие годы учебы в институте. Легко мечтать, но осуществлять мечту трудно. Многие преподаватели, да и близкие ее подруги и товарищи не верили, что она, такая хрупкая на вид, сможет преодолеть неприступные кручи Эльбруса.

– Такой только в балете танцевать,– говорили знавшие девушку студенты.

– Ну и пусть не верят, они меня еще узнают! – упрямо твердила Лена.

Только один дядя Саша верил в нее и настоял на том, чтобы Елену Ильичеву включили в его альпинистскую группу.

Тяжелым был путь восхождения на Эльбрус. Многие крепкие на вид студенты не выдерживали и возвращались. Пробирались по узеньким, нависшим над пропастями выступам, карабкались по крутым, почти отвесным скалам. Часто не на что было опереться, казалось, не за что зацепиться, но пальцы впивались в трещины гранита, а твердые мышцы поднимали все выше и выше.

Вот последний выступ самого опасного пути! Лена невольно посмотрела вниз, и все закружилось перед глазами: там – бездонная пропасть. «И костей не соберешь!»—замерло сердце. Мелкая игольчатая дрожь пробежала по телу. Холодные капли пота выступили на лбу. Она на секунду прижалась к скале. «Нет, этого выступа мне не взять!» – подумала девушка.

– Взяли самое трудное, а этот легко возьмем! – вдруг услышала Лена спокойный бас дяди Саши.– Еще прыжок – и мы на вершине!

Эти уверенные слова вернули Лену в прежнее состояние. Она одолела последнее препятствие и поднялась на вершину Эльбруса.

Но в мирное время рядом был преподаватель, который своим примером вселял в нее смелость. Кто же теперь будет для нее примером? Лена задумчиво улыбнулась.

– Берег врага! – донесся с палубы взволнованный голос.

– Ну, матросы, теперь держись, начнется скоро! – сказал кто-то.

От этих реплик снова, как тогда перед штурмом вершины Эльбруса, колючая дрожь пробежала по телу девушки.

– А вдруг вражеские береговики потопят наш катер? – словно угадав мысли девушки, сказал стоявший рядом длинный, неуклюжий молодой матрос.– Ведь и врага в лицо не увидишь!

– А ты не ворона, не каркай! Накаркаешь еще! – с досадой огрызнулся из темноты Ерохин.

– Как ни говори, на земле лучше воевать, чем в море...

– Почему это?– недовольно спросил Сибиряк.

– А потому, ежели грабанут суденышко, так и зацепиться не за что, сразу на донышко морское... рыбку удить! На земле, брат, другое... – уныло продолжал молодой матрос.

– А ну, повтори, что ты сказал! – сердито подошел к нему Ерохин.

– На земле, говорю, другое дело, – не унимался матрос.– К примеру, ноги подобьют тебе – руками стреляешь, руки оторвут – зубами в глотку врага вцепишься!

– Насчёт зубов ты правильно сказал,– согласился Ерохин.– А в целом плохо! Вижу, морского дела ты еще не нюхал, салажонок! Во-первых, не давай, чтобы всякая нечисть тебя топила. Во-вторых, сам губи ее. Не жди, когда тебя враг найдет, сам его найди и уничтожь!

– Эка, соленые брызги! – засмеялся круглолицый, со шрамом на лбу автоматчик.– Да ты, милок, вроде как морской Суворов!..

– Суворов он на язык!– съехидничал длинный матрос. – Посмотрим, как в настоящем деле будет выглядеть...

– Эх ты!..– Ерохин хотел сказать длинному матросу что-то обидное, но промолчал, только глаза его недобро блеснули в полумраке.

На мгновение в кубрике стало тихо. Закрыв иллюминатор, Лена села на прежнее место, прижалась к подруге.

– Соня! – тихо позвала она.

– А?

– Ты не спишь?

– Не могу...

– Скажи, Соня, тебе страшно? – после некоторого молчания еще тише спросила Лена.– Только откровенно скажи.

– Чужого берега боюсь... А ты?

– Я тоже... Думала, что после Эльбруса стала героем, а оказывается...– она не договорила.

Катер «Охотник», расчесывая седые вспенившиеся кудри моря, стремительно мчался вдоль побережья врага.

Матросы настороженно притихли.

Свернувшись калачиком, крепко спала Соня. Спросив разрешения у командира, Лена поднялась на палубу.

– Ну зачем этаких птах на фронт посылают? – услышала она.– Таким бы розы выращивать да цыплят в инкубаторах выводить! – гудел чей-то насмешливый бас.

Вобрав голову в барашковый воротник теплого полушубка, сжав до боли кулаки, Лена сердито смотрела в мрачный простор моря.

На палубу поднялся Углов. К нему подошли два матроса. Все трое стали напряженно всматриваться в чужой берег.

Лене вдруг захотелось совершить такое, что могло бы показать этим заносчивым, самоуверенным морякам, что и такие «птахи», как она, способны на подвиг.

– Началось! – послышался тревожный крик.

Лена взглянула на берег, и ей стало не по себе.

«Нет, возьму себя в руки. Пусть не думают, что я боюсь! – решила она. – Ничего я не боюсь! Нет! Но все-таки?..»

Берег противника осветился многочисленными вспышками. За вспышками последовал орудийный грохот и пронзительный вой приближающихся к катеру снарядов. Матросы, стоявшие на палубе, нагнулись. Низко нагнулся и Углов.

«А, и вам страшно? – восторжествовала Лена и, преодолевая нарастающий страх, выпрямилась, высоко подняв голову. – А я не боюсь!»

Грозные взрывы взбудоражили море далеко за катером. Лена облегченно вздохнула.

– Э-э, фрицы спросонья цели не разглядели! – донеслось из кубрика.

– Перемахнули!

– Сердиты на нас, а у моря клочья летят!

Опять пронесся над головой снаряд. Еще ниже наклонились матросы и Углов. Еще больше выпрямилась Лена, хотя ей было очень страшно.

Стиснув зубы, она заставила себя стоять смело, а на самом деле ей хотелось спрятаться, может быть, нырнуть глубоко в море, на самое дно... Там верная смерть, но не так страшно... Она посмотрела на Углова. «Однако что же это я опять трусом стала? – и, что-то сообразив, лихо тряхнула головой. – Эх, была не была!» Она решительно подошла к одному из матросов.

– Товарищ, вы в бога верите?

– При чем тут бог? – недоуменно спросил тот.

– Тогда кому же вы так усердно и низко кланяетесь?

– Берегитесь! – крикнул Углов, подбегая к девушке, и, падая, накрыл ее своим телом.

Грохнул сильный взрыв. Когда рассеялся дым, стало видно, что у леера, где стояла Лена, были перебиты осколками железные прутья.

«Вот ты какой!» – подумала девушка. В эту минуту Лене захотелось сказать ему что-то родное, ласковое. Но она не сказала. Рядом кто-то глухо стонал. Оба быстро вскочили.

– Ранен рулевой! – послышался голос командира катера.—Всем укрыться в кубрик!

«Охотник», умело маневрируя среди разрывов, полным ходом шел вперед. Лейтенант Чуприн стоял у руля. Он старался быть спокойным, и все же глубоко скрытая тревога волновала его. Он боялся не за себя, а за жизнь людей, которых он обязан доставить на Угрюмый невредимыми.

Вокруг бушевало растревоженное снарядами море. Огромные водяные столбы вырастали по бортам катера.

«Нет, не такой Чуприн, не возьмете! – налегал на руль командир катера.– Немного осталось... Четыре мили... Три... Полный! Самый полный!»

Навстречу катеру надвигалась сплошная стена тумана.

«Скорей туда, в туман!»

«Охотник» все увеличивал скорость. Мотор ревел. Казалось, катер не шел, а летел, кромсая носом поверхность моря. Вихрь брызг бил в лицо. Ветер валил с ног находившихся на палубе матросов, пронизывал их холодом.

– Спасены! – громко сказал лейтенант.—Вот оно, укрытие!

Вдруг что-то сверкнуло, заскрежетало, закружилось. Лейтенант как-то неестественно осел. К нему подскочили Углов и два матроса из экипажа катера.

– Товарищ лейтенант! Товарищ командир! – схватив за плечо Чуприна, кричал один из матросов.

Лейтенант не отвечал.

– Убит!

– Нет, ранен!—нащупывая пульс, сказал Углов.

«Охотник», потеряв управление, беспомощно качался на поверхности моря. Холодные клочья тумана медленно окутывали его. Огонь прекратился. Вражеский берег молчал. Ветер гнал израненный катер в сторону противника. Матросы тревожно и озабоченно суетились на палубе, перевязывая раненых и унося убитых.

В трюм через пробоину неудержимо хлестала вода. Судно постепенно оседало. Бултыхаясь по пояс в ледяной воде, у пробоины возились матросы. Один из них, коренастый и широкогрудый, с посиневшим от холода лицом, пытался своим телом закрыть пробоину.

– Пока удержу! Пластырь готовьте! – повелительно кричал он товарищам.

Моряки действовали сноровисто. Заработала помпа, но вода убывала медленно.

Матросы с надеждой смотрели на Углова: он старший по чину.

Углов, казалось матросам, был спокоен, только шрам на его щеке слегка вздрагивал.

– До Угрюмого близко, а до противника еще ближе, – сказал он. – Ветер дует в сторону врага. Сами видите... Катер наш подбит и угрожает затонуть. Радист убит, рация повреждена. Помощи ждать неоткуда. Противник наше положение знает и попытается взять нас в плен.– С легкой усмешкой капитан смотрел на промокших матросов, сгрудившихся вокруг него.– Плавучесть катера мы должны сохранить. Оружие у нас есть. Испробуем все, используем любую возможность, чтобы, победить! Ну, а если победить не удастся, то лучше...

Ветер усиливался и гнал катер к берегу врага. Люди не успевали выкачивать воду из трюмов. Она угрожающе прибывала. Продрогшие матросы лихорадочно боролись с ней. Судно медленно продолжало оседать. Раненые глухо стонали. Тяжело дышал командир катера лейтенант Чуприн.

Углов проверял готовность боевых расчетов.

– Товарищ капитан!—прозвучал мягкий девичий голос. – Разрешите доложить?

Углов обернулся. Перед ним, вытянувшись, стояла Елена Ильичева.

– Что у вас?

– Рация исправлена. Связь с Угрюмым установлена! – смело и радостно глядя на него, докладывала Лена.– Нам на помощь идут «Охотники»!

От неожиданности капитан не сразу нашел что сказать, потом схватил озябшую руку Лены.

– Спасибо! Выручила! – и, сдерживая радость, побежал на палубу.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Комендант оборонительного района Гранитный линкор седоволосый полковник Шредер, уткнув сухое неподвижное лицо в разостланную на столе карту, готовил новую операцию по захвату полуострова Угрюмый. Ему нужны были данные о советских силах, оборонявших полуостров, и особенно о наличии там продовольствия и боеприпасов.

Долговременная блокада Угрюмого с суши, воздуха и моря пока, кажется, нужного результата не дала. Русским удавалось снабжать гарнизон полуострова всем необходимым. Надо было помешать этому. «Ни один катер не должен пробиться с материка на Угрюмый,– такую задачу поставил Шредер перед своими моряками и летчиками.– Когда мы этого добьемся, нам нетрудно будет артиллерией и авиацией уничтожить их запасы на месте. Голодный матрос – не матрос, солдат без штыка и патронов – не солдат! Семин вынужден будет сдаться».

Теперь гитлеровское командование торопило Шредера с подготовкой к наступлению. Полковнику нужны были «языки». Но все попытки взять их боем кончались провалом. Охотники за «языками» нередко сами попадали к русским.

Полковник задумался. Зазвонил телефон. Шредер, не торопясь, взял трубку. Докладывал начальник штаба: «Русский катер «Охотник» номер пятнадцать идет курсом на полуостров Угрюмый».

Красный карандаш, зажатый в кулаке Шредера, резко треснул. Сквозь прищуренные ресницы в умных глазах блеснула решительность.

– Приказываю русский катер захватить. Личный состав взять в плен. Мне нужны «языки»! Много «языков»! – сказал полковник и положил трубку.

Три торпедных катера, выскочив из укрытой скалами небольшой бухточки, стремительно пошли в море. Обер-лейтенант Гопман до боли в глазах всматривался в гущу тумана. На его круглом, гладко выбритом лице, прокаленном северными ветрами, то и дело вспыхивала задорная улыбка. Настроение у Гопмана было превосходное. Полковник Шредер лично поручил ему захватить только что подбитый артиллерией советский катер.

– Вы лучший из лучших разведчиков Севера,– сказал полковник.– В ваши руки вверяю я это дело. Как опытный следопыт, вы должны понять, мне нужны точные данные об этом гнезде «черных дьяволов» – Угрюмом.

Да, обер-лейтенант это отлично понимал. Он доставит Шредеру советский катер номер 15 вместе с его командой!

Гопман нахмурился: размечтался, как фельдфебель о генеральском чине. Ведь он знает повадки «черных дьяволов»: умрут, а живыми не сдадутся. Но сегодня он одолеет их, хитростью возьмет. И станет капитаном.

Обер-лейтенант еще раз проверил боевую готовность экипажей и снова стал всматриваться в толщу тумана.

«А что если русский «Охотник» уже затонул? – холодок пробежал по телу Гопмана.– Тогда конец лаврам лучшего следопыта Севера! – Он посмотрел на часы.– Нет, напрасно волнуюсь!»

Обер-лейтенант приказал командирам развернуть катера по фронту и увеличить скорость.

Катера прочесали огромный участок моря, но советского «Охотника» не было. Гопман сам определил силу и направление ветра, рассчитал возможную точку нахождения катера: недалеко от берега. Катера устремились туда, но и там «Охотника» не оказалось.

Обер-лейтенант потерял всякую надежду разыскать советский катер. А ведь за поисками неотступно следил сам полковник Шредер! Чем мог порадовать его неудачливый на этот раз Гопман? Артиллеристы обманули полковника и его, обер-лейтенанта. Им спьяну померещилось, что они подбили русское судно.

Хмурый, злой, Гопман хотел уже возвращаться на базу, как вдруг совсем рядом из тумана выросло чужое судно. Чтобы не врезаться в него, катер, шедший на полной скорости, резко шарахнулся в сторону.

– Русский «Охотник»! – испуганно заорал наблюдатель. – Берегись!

– Наконец-то! – ухватившись за леер, обрадованно крикнул обер-лейтенант.– Теперь он в моих руках!

Подбитый «Охотник» беспомощно болтался на поверхности моря.

На расстоянии выстрела Гопман обошел вокруг «Охотника». Советский катер казался безжизненным. Гопман подошел ближе, вторично осмотрел «Охотник» со всех сторон. Теперь он хорошо видел заваленную мешками и ящиками безлюдную палубу, уныло склонившиеся стволы пулеметов и пушек. «Мертвые!»

И вдруг ружейный и пулеметный огонь с «Охотника» обрушился на ближний катер врага. Пушки ударили по дальним катерам.

От прямого попадания снаряда тонул один из дальних катеров врага, другой стремительно уходил к своему берегу, третий – командирский,– так же как и «Охотник», беспомощно болтался на поверхности моря.