Текст книги "Наваждение"
Автор книги: Мелани Джексон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
Мужчина, называющий себя Сен-Жерменом, с улыбкой полоснув лезвием по запястью, смотрел, как из раны на заледеневшую землю капает черная кровь.
Нинон, на этот раз известная как Анна Сен-Сир, села на поезд в Гаре ду Норд в скверном расположении духа. Стоя под металлическим сводом купола «собора» современных перевозок, она ощутила первую легкую дрожь беспокойства. Глупо, что тогда она не послушалась своей интуиции – предчувствие буквально дергало ее за подол юбки и призывало вернуться домой. Не было никаких оснований оставить багаж или отложить поездку в Лондон, где в то время, если верить слухам, пребывал лорд Байрон.
Она замешкалась на верхних ступеньках. В поезде ехали еще люди, замотанные шарфами и укутанные в зимние одежды, но их было меньше, чем обычно, – многие остались дома из-за свирепствующей непогоды и болезней. Было там и несколько носильщиков и торговцев, пытающихся сбыть свой товар. Вокруг них сгустилась зловещая тишина.
Нинон прошла по полутемному коридору, все сильнее чувствуя неприятное покалывание в ладонях и шее. Она подошла к своему купе, испытывая нарастающую тревогу, хотя опасности в полупустом вагоне не ощущалось.
Вагон качнулся, словно от сильного порыва ветра. Волосы на затылке встали дыбом, и что-то запершило в горле, возможно, глоток отравленного воздуха. Воздух наполнялся озоном, как перед грозой.
Но это было решительно невозможно. По крайней мере, не внутри здания вокзала.
Опасность. Она больше не могла этого отрицать. Что-то нехорошее было уже совсем близко. Возможно, привидение. Возможно, кое-что похуже.
Нинон остановилась. Она сделала глубокий вдох, позволяя глазам сконцентрироваться на занавешенной стеклянной двери напротив. Стекло, зеркала, спокойная водная гладь – все это вводило в состояние транса, в котором она начинала чувствовать по-новому. Она уставилась на стекло, глядя сквозь свое отражение.
И увидела, как что-то движется внутри. Что-то, напоминающее человека – размером, но не очертаниями. Что-то темное. До нее донесся еле уловимый запах гниения и серы.
Диппель? Это был он? Или одно из созданий его больного разума? Но почему? И почему именно здесь?
Поезд начал двигаться, отчего она потеряла равновесие в своих туфлях на тоненьких каблучках. Она оперлась рукой о стену и принялась медленно поворачивать голову в сторону черной тени. Есть! В конце коридора, за открытой дверью ее кто-то поджидал. Кто-то огромный, в черных туфлях и темных шерстяных брюках.
Ноги, покачиваясь в такт движению поезда, переступили c места на место, и она поняла, что никакие это не туфли. Перед ней были самые настоящие копыта. И это существо не носило брюк – у него были кривые, мохнатые лапы. Оцепенев от ужаса, она смотрела, как из-за двери показалось вытянутое свиное рыло; по длинным клыкам, выглядывающим из-под пернатой маски, стекала слюна. На голове, размером с бычью, поблескивали рога. Длинный высунутый язык щелкал в ее сторону. Она подумала, что это невообразимое существо наверняка плод ее воображения.
Но тут чудовище посмотрело ей в глаза и улыбнулось.
Отвращение волной прокатилось по телу, выводя ее из оцепенения. Она развернулась и бросилась к двери, через которую вошла в вагон. Все мысли были только о том, как бы скорее сбежать отсюда. До этого ей уже приходилось видеть привидения, ее бросало в нервную дрожь от действия черной магии на оскверненных, захваченных Диппелем кладбищах… Но такое случилось с ней впервые.
«Демон». Это слово произвело эффект взрыва у нее в голове. Затем: «Сен-Жермен». Было ли это местью отвергнутого поклонника? Без сомнения, он был достаточно тщеславен, чтобы хотеть ее смерти.
Ее остановил запах. Она затормозила так резко, что едва снова не потеряла равновесие. Она чуть было не налетела на существо, как две капли воды похожее на первое, которое вышло в коридор в противоположном конце вагона и широко раскрыло свои обезьяньи объятия. Когтистые лапы с кучей пальцев потянулись к ней. Существо яростно мотало головой из стороны в сторону, словно показывало, как будет вспарывать ее, пригвожденную к полу, рогами.
Она попыталась закричать, но от ужаса перехватило дыхание и из горла вырвался лишь сдавленный хрип. Нинон распахнула первую попавшуюся дверь, влетела в пустое купе и, подстегиваемая страхом, с силой захлопнула за собой дверь. Маленькое окошко треснуло, и оконное стекло звякнуло за занавеской.
Замка нет. Но все равно человеческое изобретение не в силах остановить дьявольское создание, тем более если оно является вымышленным.
«Радуйся, Благодатная: Господь с Тобою, благословенна Ты между женами…»
Поезд мчался на всех парах, но Нинон было все равно. Она думала только о том, как бы спастись и успеть закончить свою неистовую молитву.
Она вскочила на ноги, сорвала с себя пальто, бросилась к замерзшему окну и изо всех сил рванула его. Дверь за ее спиной распахнулась настежь, и что-то тошнотворное и холодное потекло в комнату.
Не мешкая ни секунды, даже не оглядываясь на преследователей, Нинон выбросилась из поезда, яростно размахивая ногами, пока перелетала через подоконник. Она молила о том, чтобы по колее, на которую она должна приземлиться, не шел встречный поезд. И ее тело с ужасающим хрустом ломающихся костей и рвущихся затяжек корсета покатилось, подпрыгивая, по земле.
Кувырки наконец-то прекратились. Она пыталась сделать первый мучительный вдох, а вокруг падал, кружась, снег.
Она не попала под поезд! Merci, bon Dieu ! Но даже если бы навстречу несся другой состав, она бы все равно выпрыгнула, гонимая нечеловеческим ужасом. Стального коня она боялась гораздо меньше, чем тех монстров.
Она перевернулась на спину, не в силах ровно дышать из-за боли в ребрах, и смотрела вслед исчезающему вдалеке поезду. С уверенностью она утверждать не могла, но ей показалось, что из окна, из которого она только что выпрыгнула, вылезло что-то невообразимо большое и черное. Было это создание из плоти или всего лишь привидение? Это не имело значения. Если ей повезет, демоны вернутся к тому, кто их послал, и потребуют его собственную жизнь за нанесенный им ущерб. Это было бы замечательно, но не с ее везением. Он сможет как-то от них откупиться. Максимум, на что она могла надеяться, – это то, что демоны своими требованиями доставят Сен-Жермену столько хлопот, что он больше никогда их не вызовет.
Черт! Черный человек и его сын снова ее нашли. Ей нужно было подготовиться.
Превозмогая боль, она выдохнула и поднялась на колени, поправляя порванные юбки левой рукой, так как правая была сломана.
Боже! Даже самые лучшие из них до сих пор боятся женщин, умеющих думать, а уж эти двое – трусливые ублюдки! Нет, c ними определенно нужно что-то делать. Знать бы только что. Как можно убить то, что в принципе бессмертно?
Глава 5
Стоило только Нинон зайти в бар, как она почувствовала на себе устремленные со всех сторон оценивающие мужские взгляды. Музыкальный автомат в углу был старым, но стойко держался из последних сил, предоставляя свои, всегда пользующиеся спросом, услуги. Отыграла «Forever Nightshade Mary» и воцарилась продолжительная тишина, пока игроки в футбольный пул наконец не вспомнили, что пришли сюда играть, а не пялиться на очаровательную длинноногую gringa с походкой амазонки.
Нинон прошла к старому музыкальному автомату, не показав виду, что заметила обращенные на себя взгляды, хотя ощущала их так же отчетливо, как капельки пота, выступившие на коже, и тяжесть в легких. Она знала, что если они принимают ее за «латино», то она должна быть оскорблена таким разглядыванием. Если за американскую туристку, то польщена. Француженку это лишь слегка позабавило бы. Но вряд ли такую реакцию здесь правильно поймут, поэтому она решила не усложнять и повела себя вполне предсказуемо.
Она была приятно удивлена, увидев вперемешку с музыкой сальса кое-что из старых американских поп-хитов, в том числе и «Saint Elmo’s Fire» . Ее пальцы зависли над D9, но она решила не искушать судьбу, и перешла на Е2. И снова помедлила. Ей нравилось кое-что из Nine Inch Nails , потому что в их песнях были подлинные чувства. Но это было не то место, где одинокая женщина могла слушать, как Трент Резнер поет на весь мир о том, что хочет «трахнуть ее как животное». Вместо этого она выбрала Пэтси Клайн «Crazy» . Заказав песню, она продолжала стоять спиной к залу, раскачиваясь в такт музыке и предоставив окружающим возможность вдоволь налюбоваться ее телом. Сексуальная фантазия была милым подарком незнакомцам. К тому же, кто знает, а вдруг ей однажды понадобится помощь кого-то из них. Таким образом она выдавала им аванс.
В тусклом зеркале над проигрывателем она следила за отражением мужа администратора отеля. Он стоял за барной стойкой и пересчитывал выручку в кассе, все так же пялясь на нее, сально ухмыляясь и всем своим видом напрашиваясь на то, чтобы ему сломали пальцы. В ее взгляде не было ответа на его призыв, но от этого его раздутая самооценка – миф о собственной сексуальности – ничуть не страдала. Нинон искренне посочувствовала его жене. И отдала должное Мигелю, который сумел распознать, что это за человек.
Она глубоко вдохнула. Казалось, в баре подают исключительно пиво, текилу и vin ordinaire , которое, на ее вкус, попахивало уж слишком «обычно». Вот и все, из чего приходилось выбирать женщине.
По мурашкам, которые пробежали по коже, Нинон поняла, что пришел Мигель, и медленно повернулась ему навстречу. Он был одет во все черное, ходячая тень. Темный на темном, он мягко и бесшумно передвигался по плохо освещенному, прокуренному помещению. Не то чтобы остальные расступались перед ним, но куда бы он ни ступил, везде освобождалось для него пространство.
Казалось, его ничуть не тяготил дар красоты, которым его наделила Мать-природа, или Прародитель Лжи. По собственному опыту Нинон знала, что люди науки никогда хорошо не одеваются. Если уж они решались на костюм или галстук, то обязательно выбирали похожий на тот, который мама покупала им на выпускной еще в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году. Мигель этим явно не страдал. Тончайший батист его рубашки и идеально отглаженные стрелки на брюках хотелось потрогать, чтобы убедиться, что это не наваждение. А еще он был без пистолета, хотя она готова была поспорить, что нож из носка он так и не вынул. Она тут же оценила стоимость его наряда, в том числе и туфель ручной работы. Ученые-то, оказывается, неплохо получают! А может, у него были другие источники дохода, например ежегодный оброк в золоте от суеверных крестьян.
Он медленно прошелся по ней взглядом, оценивая каждую деталь. Она готова была поспорить, что он узнал, из чьей коллекции это платье и что такой «винтажной» штучке место скорее в музее дизайнерского искусства, нежели в дешевой забегаловке. Глаза его пылали. Наверное, он не меньше, чем она, хотел прикоснуться к ее одежде. Он понятия не имел о том, что она из себя представляет, и видел лишь острый аналитический ум и хорошо сложенное тело. Позже он, возможно, и узнает, что способность четко мыслить, стойкость к заклятиям, да и к пулям тоже, входят в число ее качеств. Позже, но не сейчас. Она готова была поспорить, что он никогда бы не поместил в Интернете объявление, гласящее: «Одинокий привлекательный мужчина ищет такую же женщину: должна жить вечно, уметь драться с магами, прыгать из несущихся на полной скорости поездов, долго не раздумывая…»
Ей вдруг почему-то стало грустно. Что само по себе было глупо – как может женщина, с которой мужчина глаз не сводит, быть чем-то расстроена? Просто все дело в том… В чем? В том, что она хочет, чтобы ее воспринимали такой, какая она есть? Монстром, который во много раз сильнее обычного человека?
«Сумасшедшая, – пела Пэтси. – Я схожу с ума от одиночества».
Как заметил ранее внутренний голос, Нинон тоже была сумасшедшей.
«А он чертовски хорош», – подумала Нинон.
«Он не черт, cherie».
«Если не черт, то хотя бы его родственник. Ты только посмотри на него!»
– Вы пялитесь, – сказала она, когда он отступил на шаг. Это не было обвинением, наоборот – звучало очень мягко и не выделялось из общего гула мужских голосов на заднем плане.
– В этих краях увидишь не так много женщин, которые одевались бы с такой любовью к собственному телу, – ответил он.
Это ее немного удивило. Он только что сказал умную вещь – видимо, из расчета на то, что у нее все-таки есть мозги. Наверное, он собирается играть с ней в «читай между строк». Ей всегда нравилось ходить по острию.
«Не расслабляйся, – предостерег ее голос. – Это тебе не игра».
«Это не что иное, как игра. На выживание».
– Тело очень много для меня делает. Мне нравится давать ему в награду красивую одежду.
Между строк читалось предположение, что ее тело может сделать многое и для него в том числе. Она присела на край табурета у стойки бара и закинула ногу на ногу.
– Вы не откажетесь поужинать со мной? – спросил Мигель. Он тоже сел. Его голос был плавным, как накатывающийся прилив искушения, которому невозможно было противостоять.
«Сказал паук мухе».
«Мудро ли это, cherie? Он очень хорош…»
«Именно за этим я сюда и пришла».
Хотя она не знала, насколько это мудро и мудро ли это вообще. Мудрость была еще одной роскошью, которую она не могла себе позволить.
– Конечно, – ответила Нинон, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более непринужденно и по-калифорнийски. Хотя и без того было ясно, кто кого собирается съесть за ужином.
Мимолетный образ своего обнаженного тела, прижатого к нему, мелькнул перед глазами, указывая на то, что ее мысли тоже были с подтекстом. Этот двойной смысл, даже на подсознании, пугал ее и беспокоил. Она гадала, был ли этот образ ее собственным или почерпнутым из его сознания. Возможно, он посылал ей какие-то импульсы обольщения. Было ли это частью его силы?
– Вы скрасите мне вечер, – сказал он. Его тело, выражение лица, голос – все говорило о том, что он восхищается ею и с нетерпением ждет, что же она на это ответит. Она прекрасно понимала, что всему причиной его природная, или не природная, харизма, ничего личного – свои чары он использовал везде и со всеми. И все же им сложно было не поддаться.
Он протянул руку, но она ее не приняла. Она была готова, контролировала себя, и все же тот мимолетный образ, когда они были вдвоем, не выходил у нее из головы. Прикоснуться к нему было слишком рискованно. Не здесь. Не сейчас. Его умелые пальцы могли вобрать в себя ее волнение, ее влечение. Он наверняка ожидал чего-то подобного, и не нужно, чтобы он получил этому подтверждение.
– Может, вы хотели бы взять с собой вашего сопровождающего? Я уверен, что за отдельную плату Коразону разрешат составить нам компанию.
Его задела ее нерешительность, и он выразил это в своем предложении. Однако больше не пытался ее коснуться – видимо, понял, что рискует остаться без пальцев. Не то чтобы он боялся боли, просто был достаточно умен, чтобы осознавать, что их отношения еще не зашли настолько далеко, чтобы дать жертве понять, что дело может дойти до кровопролития.
Однако мысль захватить с собой кота была не так уж и плоха. Ведьма должна всегда находиться рядом со своим талисманом… Нет, нельзя. Она не может подвергать Коразона опасности. Это всего лишь кот, а не маленький чертенок.
– Нет, спасибо, он равнодушен к местной кухне. К тому же он сейчас на диете Аткинса, поэтому не употребляет углеводы. А следовательно, бобовые и черепашье мясо вряд ли ему подойдут. – Нинон выдавила из себя улыбку.
– Не думаю, что в перьях много углеводов, – согласился Мигель.
– Думаю, их там вообще нет. Впрочем, у него есть дурная привычка слизывать соль с моих «Маргарит».
Мигель снова улыбнулся, но на этот раз она почувствовала искренность и личную заинтересованность, улыбка предназначалась именно ей. У нее свело мышцы живота, и она вынуждена была отвернуться. Она не ожидала столь сильного физического влечения.
Мимолетного взгляда, брошенного в окно, хватило, чтобы заметить кое-что необычное. На горизонте внушительным строем собирались черные тучи. Они должны пролиться дождем. И будет молния. Неужели Сен-Жермен покинул Мексику, и Мать-природа снова вошла в свои права? Или все наоборот?
– Он скоро будет здесь, – мягко произнес Мигель, проследив за ее взглядом. – Я всегда любил дождь. Это настоящее чудо в таких засушливых землях. Иногда я выхожу под дождь и купаюсь в струях воды.
Обнаженный… Он все с себя снимает при этом. Как и Нинон, с тем лишь отличием, что она купается в огне, а не в воде. У нее даже дыхание перехватило от картины, где оба они обнаженные. Она запнулась и отогнала это видение.
– Позвольте купить вам что-нибудь выпить, с двойной порцией соли, если пожелаете. «Огненная вода» здесь тоже ничего, а вот к вину я бы не рискнул притронуться. – Он придвинулся ближе, и волоски на руках Нинон встали дыбом, словно от статического напряжения. – А потом можно сходить поужинать.
– «Маргариту», пожалуйста, – сказала она, не глядя на него, не глядя на грозу. Она уставилась на свои позолоченные пальцы ног, выглядывающие из сандалий, и старалась дышать ровнее.
Уже через секунду он держал бокал с напитком в руке. Либо она что-то пропустила и на самом деле прошло больше времени, чем она предполагала, либо он каким-то образом умудрился предугадать ее желание и передать его бармену прежде, чем она успела его озвучить.
– Это вам, – сказал он.
Чувствуя ее замешательство, он тут же отступил, перестав будить в ней основной инстинкт. Это было непостижимо, но он читал ее, как раскрытую книгу. Он мастерски умел манипулировать людьми.
– Спасибо. И еще соли.
Нинон взяла бокал неохотно – не успела проследить, чтобы в текилу и лайм не подмешали ничего лишнего. Она с опаской сделала маленький глоток. Есть такая едкая текила, от которой на губах и гортани вполне могут появиться ожоги второй степени, но она боялась не этого.
Впрочем, ее опасения не оправдались. Напиток оказался довольно мягким, а ее обостренные вкус и обоняние не выявили в нем никаких опасных добавок, кроме разве что растворенного в бокале желания затащить ее в постель. Мигель отпил из своего стакана и провел языком по ободку. И снова вспышка воображения: его язык путешествует по ее телу, слизывая соленый пот. Ее или его? Нинон не знала. Она глядела, мимо воли заинтересовавшись.
Что-то там было еще. У нее была лишь доля секунды, чтобы разглядеть, пока он слизывал соль со стакана, но она была уверена, что видела две черные полосы с обеих сторон языка. Врожденная окраска языка не была чем-то невиданным. У некоторых пород собак языки черно-синие, но эти полоски были симметричными и, по всей видимости, появились там не случайно, также как и тонкие шрамы на щеках. Но кто, черт возьми, сделал такую татуировку у него на языке? Это же, наверное, адская боль!
«Скажи спасибо, что не раздвоенный».
Она снова посмотрела в окно. Туда смотреть было безопаснее.
– Может, выйдем на улицу? – спросил он. – Я знаю беседку, где мы могли бы сесть и любоваться грозой.
Идея оказаться снаружи, где так много мест, куда можно бежать, выглядела заманчивой. И еще ее пьянило близкое к экстазу ощущение от бьющих рядом молний. Конечно, если они будут где-то совсем близко, ей придется покинуть Мигеля. Под слоем «автозагара» скрывались золотистые линии, свидетели всех ее предшествующих встреч с огнями Эльмо, и они начнут светиться, если рядом ударит молния.
– Отличная мысль, – сказала она, лишь немного покривив душой.
Они шли бок о бок по протоптанной дорожке, окаймленной шелестящими пальмами, которые тоже были завезены сюда белыми людьми. Беседка была построена в стиле, слегка напоминающем мавританский, и из нее открывался вид на церковь, Iglesia de San-Jose , которая представляла собой пару перпендикулярных белых башен, увенчанных ярко-красными куполами. Ей было далеко до жемчужины зодческого искусства, но Нинон отметила ее для себя, так как это было самое высокое здание в городе. Возможно, придется воспользоваться им, если ее время придет, а она так и не найдет помощи.
Мигель был предупредителен, считаясь с ее очевидным желанием избежать прикосновений, и все же она чувствовала его взгляд на своем лице, когда они поднимались по ступеням беседки. Она понимала, что его любопытство и голод растут. Кто она такая? Чем занимается? Почему она сразу же не упала в его объятия? Наверное, с ним такое впервые.
Принять вызов или спрятаться? Прекратить игру? Нужно ли говорить ему, чем она занимается и чего хочет? Если, конечно, он сам еще не догадался.
Нет. Еще рано. Может быть, ее по-настоящему к нему влечет, но это ровным счетом ничего не значит. Страсть обманчива. Он может оказаться вторым Сен-Жерменом. Нужно быть полной дурой, чтобы только из-за красоты принять его за странствующего рыцаря. Другие женщины, оглушенные первыми приступами желания, может, и верили. Она же всегда считала, что предаваться слепой страсти – это все равно что смотреть, как двухлетний малыш играет с огнем. Она в свое время сильно обожглась и теперь была более осмотрительной.
– Расскажите хоть немного, чем вы занимаетесь, – поддержал разговор Мигель.
Нинон улыбнулась.
– Я была чем-то вроде Мэри Поппинс для людей, у которых не ладились отношения. – Видя, что он растерянно заморгал, она пояснила: – Ну… знаете, Мэри Поппинс, волшебная няня, которая прилетала вместе с северным ветром… или восточным, я уже точно не помню. Так вот, она занималась с ребенком, пока он не исправлялся, а затем, как только ветер менялся, улетала.
– Я знаю, кто такая Мэри Поппинс, – сказал он. – Просто образ оказался таким… неожиданным, что я на секунду растерялся.
– Я работаю не с детьми, а со взрослыми, но суть от этого не меняется.
Она поднималась по ступенькам, покачивая бедрами. Пусть смотрит на что-то еще, помимо ее лица, которое она с трудом контролировала.
– Так вы вроде сексопатолога?
Он долго обдумывал эту идею, так как предполагал найти в ней объяснение непохожести Нинон на остальных. Почему, будучи сексуальной, она не подчинялась этой сексуальности?
– Сексопатолог. Мне нравится. Я представляла себя больше в роли советника, но…
– Советник мне нравится больше, – перебил он ее.
Так-так, значит, у него имеется парочка старомодных предубеждений. Будем иметь это в виду. Это забавляло ее, но в то же время возвращало утраченное самообладание. Ох уж эти мужчины! Как у них все просто: женщина может быть либо святой, либо шлюхой.
– Вы уверены? Мне кажется, у женщин-сексопатологов белье получше будет, – сказала она, возобновляя флирт. – При условии, что они вообще его носят, конечно.
Нинон поставила бокал на ограждение беседки и прислонилась к древнему дереву, заставив себя наконец-то встретиться с ним взглядом и улыбнуться с напускным спокойствием. Она оставила пистолет в номере в кошачьей переноске, но чувствовала острие штыка в атласных ножнах, покоящихся на бедре. Он был сделан из чистой стали и остро наточен. Он не входил в перечень модных летних аксессуаров со страниц глянцевых журналов, но, как хороший скаут, она верила, что всегда нужно быть готовой ко всему. Не стоит рассчитывать, что кто-то одолжит вам клинок в случае необходимости.
– Ночью вы еще красивее, – сказал он, сменяя тему. Банально, но от того, как он это произнес, казалось, что фраза звучит впервые. О этот голос! Либо у него было задание подольше держать ее на каждой остановке, либо он просто устал отбиваться от женщин и прятался от них у сомнительных озерец в пустыне.
– Как ни странно, но вы тоже. – Голос ее не был так ровен, как хотелось бы. – Расскажите же что-нибудь о себе. Любимый цвет или есть ли у вас прозвище? Как насчет домашнего питомца?
Он склонил голову набок.
– Да, у меня есть другое имя. Но оно довольно сложное. Мало кому удается его выговорить. Вы хотели бы его услышать? Или, может, сами его для меня придумаете?
«Ciuateto», – шепнул насыщенный озоном ветер.
Его глаза! Черт побери! Она только на секунду встретилась с ним глазами, как уже заблудилась в их глубине, словно там скрывался лабиринт зеркал, в каждом из которых отражалось ее собственное желание, преумноженное до бесконечности, порыв страсти, отскакивающий, словно мячик, от одних глаз к другим и снова тонущий в туннеле необходимости, которую она так долго гнала от себя. Встречаться с ним ночью было ошибкой. Ночью темные силы достигают пика своей мощи, а она, наоборот, слабеет.
И она могла прочитать сейчас, что творилось в его голове. Он заглянул внутрь нее, почувствовал ее непреодолимое желание, ответом на которое послужило его немое послание: «Подойди ближе. Я знаю, что тебе нужно, и не осуждаю тебя за это. Только попроси. Все, что угодно, – удовольствие, боль, забытье, даже смерть. Я могу дать тебе все это. Только произнеси мое имя. Ciuateto. Скажи его, и я отдам тебе все».
Она силой пыталась заставить свои глаза не отвечать ему, благодарная тонкой пленке контактных линз, которые помогали скрыть все, что в них было. Утратив невинность, она чувствовала в равной мере страх и безудержное влечение.
Это его стандартный набор приемов? Или к ней у него отдельный подход? Она родилась в век сексуальных и моральных репрессий, поэтому для нее предложение свободы и признания, вожделения без границ и моральных запретов было по-настоящему большим искушением. А мысль о наказании – да, она тоже таила в себе некий соблазн. Желание принять его предложение в ней было гораздо сильнее, нежели в любой из его современниц, которые никогда не знали, что такое запрет на сексуальное выражение, запрет под страхом смерти.
Нинон пыталась заставить себя мыслить трезво, пыталась пойти на попятную, но все было бесполезно. Часть ее хотела пройти это испытание до конца. Она была сильнее, чем он! По крайней мере, должна была быть.
Но, глядя на него, она понимала, что он разрушит даже самые прочные чувственные барьеры и унесет ее в мир вожделения – так глубоко, как она только мечтала.
«А возможно, и глубже. Готова ли ты принести себя в жертву, обречь на мучительную пытку? – спросил ее внутренний голос. – Неужели ты действительно думаешь, что боль принесет облегчение?»
Нет, но она должна была узнать, насколько он силен. Сможет ли она противостоять ему при необходимости? Если соблазнение – единственное ее прибежище, единственное средство убеждения, то сможет ли она быть с ним и выжить? И, что более важно, так ли он силен, как Сен-Жермен?
«Кто руководит ситуацией?»
«Я. Но думаю, что позволю ему еще некоторое время считать себя королем положения».
Нинон надеялась, что так оно и окажется.
«Ты играешь с огнем, cherie».
«Вот уже четыреста лет. И это то, что заставляет меня жить».
Приняв окончательное решение, она вздохнула, позволила векам опуститься и приблизила к нему лицо в ожидании поцелуя. Потом прижалась к нему плотнее. По легенде, вампира нужно пригласить в дом; возможно, и Мигель, кем бы он ни был, нуждался в приглашении, чтобы начать действовать.
Его глаза слегка расширились, отреагировав на ее призыв. Он явно этого не ожидал, учитывая предыдущее сопротивление. Сейчас он наверняка думал о венериной мухоловке как воплощении женского коварства. Но, несмотря на легкое подозрение, все же подошел на шаг ближе. Медленно, но не излишне, он наклонил голову и, не отпуская ее взгляда из-под полуопущенных век, припал к ее губам.
«Бери все, что захочешь, – читалось в его взгляде. – И я сделаю то же».
Губы прижались к губам. Она и не подозревала, понятия не имела, каким может быть истинное желание, что могло бы вооружить ее против него. Это была радость. Это был ужас. Это была сумасшедшая дрожь в каждом нерве, словно через нее пробегал электрический заряд и заставлял ее мышцы сокращаться.
Она ахнула и отшатнулась от него, едва не упав на одно колено, и с трудом выпрямилась, держась за перила. В ужасе она увидела золотую паутину шрамов на руках, сияющих в темноте, горящих так, словно в ее тело ударила настоящая молния.
Он сделал это! Он разбудил их! Только молния была на это способна.
«Теперь ты знаешь. Это не человек».
«И он знает, что я тоже».
Единственным утешением служило то, что Мигель, ошеломленно разглядывая свои руки, был потрясен не меньше ее, даже больше. Она не могла его в этом винить, потому что он сиял, светился изнутри ярче луны, и было видно, что и у него есть какие-то непонятные шрамы. Будь на его месте кто-то другой, она бы назвала их стигматами.
– Кто ты? – прошептал он, подняв на нее взгляд.
Теперь в нем не было искушения. Его глаза были как бездонные холодные колодцы. Он вернул свою силу в себя, поэтому, наверное, и светился изнутри фосфоресцирующим светом.
– Я…
И в тот момент она почувствовала, как на ее разум опускается жуткая, беспроглядная тьма. Сен-Жермен дождался, пока она потеряла контроль над собой, и засек мощную эмоциональную вспышку, которую она, сама того не желая, выпустила наружу и которая сейчас вела его к ней. У нее все внутри сжалось, запал сразу пропал.
Помрачнев, Мигель взглянул на небо. А, так он тоже это ощущает!
Часть ее по-прежнему хотела Мигеля, даже несмотря на опасность, хотела смешать их свет и воссоединить рассыпавшиеся фрагменты эмоциональной бури. Но разум больше ей не подчинялся. Сен-Жермен только подогревал ее ужас. Она подозревала, что стоит ей подойти ближе, как ее подсознание попытается искалечить или убить Мигеля – сделать все возможное, чтобы не раскрыться перед врагом. Инстинкт выживания оказался сильнее вожделения. На самую малость.
Нинон поднялась и одним прыжком перемахнула через перила беседки. Она легко приземлилась на камни дорожки и даже не ушиблась.
– Извини, – крикнула она, бегом возвращаясь в отель, – но нам угрожает опасность!
Мигель не последовал за ней, но в голове у нее четко отпечаталось:
«Тогда позже».
Все говорят, что мне грех жаловаться и что по сравнению с другими у меня все не так плохо. Как бы то ни было, если бы мне предложили подобную жизнь, я бы повесилась.
Из письма Нинон Ланкло к Сен-Эвремону
Актеры должны быть очень неординарными личностями. В повседневной жизни встречаешь довольно посредственных, непримечательных людей, и я не понимаю, зачем лицезреть их еще и на сцене.
Нинон де Ланкло
Как бы там ни было, но становится ясно, что его знания вложили в тело его ростки крепкого здоровья, которые позволят, или уже позволили ему, жить дольше отведенного обычному человеку срока. И оно [знание] снабдило его способами уберечь свое тело от разрушительного влияния времени.
Из письма графа Грега V, в котором он упоминает
о встрече с Сен-Жерменом по прошествии пятидесяти лет
Мысленно возвращаясь к Первой мировой войне, она всякий раз вспоминала ужасный запах – выпавших внутренностей, гангрены, смерти. И шум. Она ненавидела раскаты грома, потому что они напоминали далекий гул канонады.
